Глава седьмая. Некоторые общие вопросы организации и экономики крупного помещичьего хозяйства
ВЛАДЕЛЬЦЫ И УПРАВЛЯЮЩИЕ
От изучения отдельных отраслей крупного частновладельческого хозяйства — земледелия, скотоводства, торгово-промышленной деятельности и т. п.— перейдем к исследованию хозяйства в целом. Начнем с некоторых частных вопросов организации хозяйственной деятельности в помещичьих имениях.
Современники не без основания сетовали на так называемый абсентеизм, т. е. самоустранение владельцев от ведения хозяйства с перепорученном его арендаторам или наемным управляющим. На разрыв связи земельного собственника с землей Маркс указывал, как на нормальное следствие развития капитализма в земледелии1. В Англии этот разрыв обусловливался тем, что землевладельцы, как правило, не вели хозяйство, оно велось арендаторами-фермерами. Россия тоже знала немало примеров такого рода, но для нее гораздо характернее было ведение хозяйства с приложением капитала не к арендованной, а к собственной земле. Будучи одновременно владельцем земли и функционирующего капитала, помещик, казалось, должен быть привязан к хозяйству крепчайшими узами. И, тем не менее, абсентеизм у русских помещиков был развит значительно больше, чем в однотипной по развитию Германии, где рыцари по обыкновению жили в своих поместьях. Что же касается крупнейших российских помещиков, то для них проживание «в столицах и заграницах» было общим правилом.
Не задерживаясь на разборе причин этой русской особенности, отметим главные из них: сохранившаяся от недавней крепостной эпохи непривычка и неумение хозяйствовать; унаследованная от предков страсть к праздности и жизни в «обществе»; чрезвычайно крупные размеры землевладения и обладание несколькими имениями; возможность эксплуатации земли раздачей в аренду крестьянам и др.
Большую роль играли особенности политического строя России с его гигантской бюрократической машиной. Дворянство всегда кичилось тем, что оно поставляло основные кадры на все государственно-административные посты, в генералитет и офицерский корпус. Широко пропагандировалась мысль о том, что без дворянства, умудренного многовековым опытом государственной службы, стране грозит погибель. На деле же было иначе. С. Ю. Витте, в совершенстве знавший механизм управления в России и его руководящие кадры, писал, что на административной службе встречались отдельные хорошие, способные работники из дворянства. «К сожалению, такие дворяне,— добавлял он,— составляют меньшинство, большинство же дворян в смысле государственном представляют кучку дегенератов, которые, кроме своих личных интересов и удовлетворения своих похотей, ничего не признают, а потому и направляют все свои усилия относительно получения тех или других милостей за счет народных денег, взыскиваемых с обедневшего русского народа...»2
Добавим от себя, что это были все-таки лучшие силы сословия. Можно представить, каков был уровень помещиков, хозяйствовавших в своих имениях. А. П. Мертваго, который не хуже знал сельских хозяев, чем С. Ю. Витте чиновников, писал: «Кто у нас составляет контингент сельских хозяев? Люди не годные для чиновничества, брак в бюрократическом строе. Но кроме отбросов чиновничества деревня иногда заманивает к себе и настоящих людей, которые работают для будущего и вырабатывают возможные для местности системы хозяйства; которые не руководствуются наживой. Такие хозяева представляются светлыми точками на мрачном фоне русского хозяйства; но все эти Энгельгардты, Путяты, Кожины, Левицкие и другие... случайны и потому с их смертью пропадут и их хозяйства»3.
Центральной фигурой в руководстве производственной и финансовой деятельностью крупных имений был, как правило, управляющий, действующий по доверенности владельца с большей или меньшей широтой передоверяемых ему прав. Среди них встречались весьма умелые организаторы, хорошо знающие свое дело, такие как М. Е. Филипченко в Мошногородищенском имении Е. А. Балашовой, М. Е. Шейдеман в Карловне и некоторые другие, ведшие хозяйство на уровне современной им науки. Однако типичными были не они, а люди либо некомпетентные, любо лихоимцы, всегда готовые обобрать и окружающих крестьян и самого хозяина. Старейший сельскохозяйственный журнал «Земледельческая газета» в редакционной статье писал, что «даже у очень богатых владельцев, платящих управляющим огромные деньги, не редки управляющие не только явно негодные для этого дела, но и прямо такие, каких порядочный крестьянин не взял бы к себе в работники»4.
Вся практика ведения помещичьего хозяйства показывала, что такие безграмотные радетели сельского хозяйства отнюдь не были исключением. Многие владельцы даже сравнительно крупных имений считали излишним приглашение специалистов и по старой крепостнической традиции предпочитали выбирать себе в помощники или целиком поручать дело «хозяйственному мужику» «своей» деревни, хотя бы его познания и не шли дальше таблицы-умножения.
Управляющие имениями, как и прочие служащие, не упускали случая поживиться за счет доходов имения и нередко приводили дела владельца в состояние полного расстройства. Характерным примером в этом отношении может служить история опеки над имениями В. Л. Нарышкина.
Падовским имением Нарышкина (Саратовская губерния) с 1891 г. в течение трех лет управлял некто А. А. Сатин и за эти три года довел имение до развала, а владельца — до несостоятельности. Главным кассиром Сатин устроил своего племянника Зилоти. Смотритель мельницы, Дмитриев, как об этом говорится в отчете о ревизии имения, был «определен г. Сатиным и пользовался большим его доверием»5.
Получив в свое полное распоряжение около 80 тыс. десятин земли и леса, большое количество скота и инвентаря, крупную водяную мельницу с годовым размолом до 800 000 пудов зерна, Сатин повел задуманное дело широко и безбоязненно, показав большую ловкость и изворотливость. Первым хозяйственным мероприятием нового управляющего была отмена 12-польной системы с залежью в 7 лет в каждом поле и введение 16-летнего оборота залежи. Эта последняя система осталась, однако, в проекте, зато слом прежней системы дал возможность управляющим отдельными экономиями сдавать землю в аренду без плана и учета. Управляющий имением был от этого не в убытке.
Не имея права кредитоваться за счет владельца, Сатин, беря у купцов деньги, взамен долговых обязательств выдавал «условия» на запродажу хлеба с неустойками взамен процентов, а деньги на уплату этих неустоек добывались уменьшением доходов по имению, «к чему представлялась полная возможность при том мраке, которым окружены все действия по покупкам и продажам гг. Сатина и Зилоти, при отсутствии всяких документов»6. Многие суммы, поступавшие от покупателей продуктов хозяйства, часто или совсем не проводились по книгам, или приходовались, как поступившие из главной кассы владельца. По показаниям бухгалтера, «цены в отчетах ставились им по вдохновению; после же, при заключении счетов, цены увеличивались или уменьшались по указаниям гг. Сатина и Зилоти и смотря по обстоятельствам»7.
Страхуя себя от ответственности за присвоение чужой собственности, Сатин, Зилоти и Дмитриев безнадежно запутали учет в имении и на мельнице. Ревизору Сатин заявил, что он «не может представить решительно никаких документов, условий и счетов по имению потому, что всю относящуюся к делам имения переписку он уничтожал»8, а «главный кассир Зилоти вообще не вел кассовой книги, составлял взамен ее сперва помесячно, а потом по четвертям года краткие отчетные ведомости...да и эти-то ведомости он составлял крайне несвоевременно»8.
После трехлетнего хозяйничания Сатин, принявший имение без долгов и с остатком наличных денег в 17,5 тыс. руб., сдал его с долгом в 572 640 руб., не считая полученных от арендаторов задатков в 34 725 руб. А до нового урожая имению нужно было еще 372 000 руб. оборотных средств.
Характерно, что Сатин, сумевший лишить ревизоров возможности разобраться в расчетах по имению, вышел сухим из воды, поскольку, как писал ревизор, «одно только дурное ведение дел, а также и неправильности и упущения по ведению отчетности управляющими частных имений не составляют по нашим законам преступлений, дающих основание к уголовному преследованию; точно так же нельзя на него сделать почти никакого начета и гражданским порядком ввиду тех весьма широких полномочий, которые представлены ему доверенностью»9.
В результате создавшегося положения 4 марта 1894 г. «над личностью, всем имуществом и делами отставного губернского секретаря Василия Нарышкина» была установлена опека (опекунами стали родственник Нарышкина граф И. И. Воронцов-Дашков и упомянутый ревизор д. с. с. А. Ф. Правошинский). Опека продолжалась 11 лет и была снята лишь 10 февраля 1905 г.
Сильно уязвимым звеном организации помещичьего хозяйства были учет и отчетность, которые для крупных экономий имели первостепенное значение. В передовых крупных хозяйствах можно было видеть даже образцовую постановку учета. Так, выдающимся для своего времени по состоянию учета и отчетности было Кардовское имение. Целый штат конторщиков и бухгалтеров учитывал здесь все хозяйственные операции и материальные ценности. Годовой отчет имения представлял собой колоссальное бухгалтерское творение в нескольких частях (от 10 до 18 томов) с подробнейшими расшифровками всех статей баланса.
Надо, однако, отметить, что управляющие и конторщики в обилии отчетных данных нередко топили свои темные махинации с хозяйским добром. Так, главноуправляющий С. Д. Шереметева заметил, что в отчете по Баландинскому имению за 1913 г., чтобы скрыть убыток в 100 тыс. руб., 6490 павших овец вместо 10 р. 76 к. были расценены по 1 р. 29 к., а имевшийся налицо скот, наоборот, был оценен дороже его стоимости. В результате вместо убытка получилась прибыль в 2284 руб.10
Журнал «Хозяин», разбирая государственную роспись доходов и расходов на 1902 г., писал: «Читаешь ее так же гладко, как бухгалтерский отчет „образцового" имения, где все арифметические действия произведены верно и неизменно в итоге счета прибылей и убытков значится прибыль. Эти отчеты по имениям так успокоительно действует своим цифровым материалом, что владелец, даже если приплатил наличными на ведение „образцового" хозяйства, забывает об этой неприятности,— так на него влияет благоприятный результат окончательного итога»11.
Более характерным было полное отсутствие или крайняя примитивность учета даже в крупных хозяйствах, как это видно на примере Падовского имения Нарышкиных. Так, из 20 имений Киевской губернии с винокуренными заводами «в большей части обследованных хозяйств не ведется правильного счетоводства». Только в одном хозяйстве графа И. А. Шембек велось счетоводство «однообразно уже около 20 лет»12.
Ввиду такого положения с учетом и отчетностью к имеющимся экономическим показателям помещичьих хозяйств приходится подходить с сугубой осторожностью, особенно к данным о рентабельности хозяйств.
РЕНТА И ПРИБЫЛЬ В КРУПНОЙ ЛАТИФУНДИИ
Важнейшей чертой экономики помещичьего хозяйства в условиях его развития по прусскому пути является соединение монополии землевладения с монополией хозяйства на земле. Тот факт, что одно и то же лицо является получателем одновременно и ренты и прибыли, оказывает большое влияние на организацию хозяйства и на результаты его ведения.
Если капиталист-арендатор в силу неблагоприятно сложившихся обстоятельств не получает средней прибыли на капитал, он либо изымает его из земледелия и помещает в другое дело, либо разоряется. У ведущих хозяйство собственников земли налицо то преимущество, что они имеют такую мощную «запасную позицию», как земельная рента. Владелец латифундии может не получить средней прибыли на функционирующий капитал или даже нести в течение некоторого периода времени убытки от производства — и не уйти с земли благодаря ренте. В этом кроется одна из самых главных причин устойчивости и живучести крупного землевладения. Другая состоит в самих размерах крупного землевладения. Владелец крупного имения может позволить себе «роскошь» получать прибыль или ренту с единицы площади в размерах, меньших среднего, нормального уровня, так как благодаря размерам площади масса прибыли или ренты остается громадной, ее убыль тем менее ощутительна, чем больше размеры владения.
Сочетание рента + прибыль давало большие возможности для развития хозяйства. И некоторые помещики, не тратившие много на непроизводительные цели, сумели их реализовать. Но русские помещики привыкли больше тратить, чем получать. Для них указанное преимущество оборачивалось совсем другой, на первый взгляд неожиданно противоположной стороной, превращалось в своеобразное «преимущество» меньше тратиться на хозяйство, не слишком заботиться о хозяйственной целесообразности тех или иных вложений и о рентабельности производства. В результате в крупных латифундиях, которые нередко были и крупнейшими очагами капитала в земледелии, хозяйство велось кое-как.
Зубр Объединенного дворянства Н. А. Павлов писал в своих «Записках землевладельца»: «Я сказал бы, что все латифундии нашего центра бездоходны, если бы не знал из сотни таких имений всего 2 или 3 поставленных серьезно и доходно. Если же от больших имений отнять побочные отрасли, оброчные статьи, мельницы и винокурение, то доходность полевая таких имений свелась бы к нулю, даже при наступивших сравнительно выгодных условиях хозяйства»13.
Благодаря своему исключительному положению владельцы крупных имений могли нанимать рабочие руки по завышенным против других имений ценам, устанавливать более высокую плату служащим, мириться с нерасчетливостью и злоупотреблениями администрации имения, продавать хлеб по пониженной ценой т. д. Это не только ухудшало результаты ведения своего хозяйства, но ставило в трудное положение соседние, более мелкие и потому менее конкурентоспособные хозяйства. «Беда тому помещику,— жаловался Павлов,— кто имеет соседнюю латифундию: там и цены на все работы дороже, там и грабежи, и распущенность всякого рода служащих... и все хозяйство хаос... Имения заглазные и особенно крупные сыграли роковую роль в среде частного землевладения, являясь воспитательными домами всяких бесчинств, воровства и уничтожения необходимой в нашем деле дисциплины»14.
Однако, как бы ни велико было имение, и для него существовал известный предел бесхозяйственности и расточительства, перешагнув который владение неминуемо терпело крах. В литературе описан случай «выдающегося разорительного влияния, которое оказывала экономия гг. Борисовских (Изюмский уезд Харьковской губернии.— А. А.) на соседних землевладельцев, она положительно убила мелкие хозяйства и кончила тем, что совершенно разорилась сама, и над имением назначена администрация»15.
Таким образом, крупное землевладение вместе с его хозяйством не только стояло на пути прогресса крестьянского хозяйства, но в известной мере тормозило развитие капиталистического хозяйства в мелких и средних частновладельческих имениях. Действуя понижающим образом на среднюю прибыль, крупное землевладение препятствовало ведению и организации капиталистических хозяйств, привлечению капитала в земледелие.
Помещичье хозяйство, основанное на крупных латифундиях, если не совсем, то в значительной мере высвобождалось из-под действия законов капиталистической экономики и конкуренции. Такие категории, как средняя норма прибыли, норма ренты ит. д. не имели для него той обязательной и непреодолимой силы, как для мелких и средних хозяйств. Любопытное доказательство этого положения можно привести из области страхового дела.
Как известно, ни одно капиталистическое предприятие не может отказаться от страхования имущества без риска потерять его в случае стихийного бедствия. Страховое дело — неотъемлемая отрасль капиталистической экономики, регулируемая, как и все другие ее отрасли, конкуренцией капиталов. В результате этой конкуренции норма страховой премии держится на определенном уровне, обеспечивающем среднюю прибыль страховым компаниям. По этой норме страхователи вынуждены отдавать компании часть получаемой ими прибавочной стоимости. Что же касается помещиков с крупными капиталами, то для них, оказывается, прибегать к гарантии акционерного страхового капитала не было абсолютной необходимостью: их собственный капитал служил не менее надежной гарантией. Многоотраслевое, рассредоточенное по разным местам крупное хозяйство не подвергалось опасности одновременного уничтожения в результате стихийного бедствия. Поэтому крупные владельцы поняли, что они переуступают страховым обществам слишком большую часть прибыли, создаваемой в их хозяйствах. Наиболее крупные помещики стали отказываться от страхования своих недвижимостей. А те из них, которые вели отчетность по каждой экономии в отдельности, стали организовывать страхование в пределах своего хозяйственного комплекса.
Так, в имении Гуты наследников Л. Е. Кениг, насчитывавшем 13 экономий с самостоятельной отчетностью, с 1884 г., т. е. через три года после покупки имения, было введено собственное страхование всего сельскохозяйственного имущества, кроме заводов и других промышленных предприятий, которые владелец страховал в обычном порядке. Это нововведение «оказалось очень удобным и выгодным». В роли страхового учреждения выступала главная контора имения. За 16 лет (с 1897 по 1912 г.) начислено было страховых премий 196 539 р. 77 к., а понесено пожарных убытков на 53 390 руб., т. е. 27,2% к сумме страховой премии. Таким образом, «имение удержало в своих оборотных средствах за все это время около полутораста тысяч рублей, которые иначе ушли бы на уплату страховым обществам...»16
ХОЗЯЙСТВЕННЫЙ ПАРАЗИТИЗМ ПОМЕЩИКОВ
Развитие капиталистического хозяйства на помещичьей земле происходило с использованием худших, варварских способов эксплуатации крестьян и наемных рабочих. Для экономики помещичьего хозяйства характерным было явление, которое Ленин назвал «хозяйственным паразитизмом». Присущий даже октябристской буржуазии, этот паразитизм был особенно развит в помещичьем хозяйстве.
Главным проявлением паразитизма были отработки и кабала. Громадные суммы изымались помещиками из сельского хозяйства в виде арендной платы. Расчеты показывают, что за 1901—1913 гг. помещики получили свыше 2 млрд. руб. в виде арендной платы (с натуральной арендой)..От залога земли они получили ссуд в Дворянском банке 900 млн. руб. и в частных банках около 450 млн. руб. За вычетом погашения в их карманах осталось свыше 700 тыс. руб. Лишь незначительная часть этих сумм пошла на производственные цели.
Хозяйственный паразитизм имел в помещичьем хозяйстве и другие, весьма разнообразные формы, включая самое обыкновенное ростовщичество.
Кабальные натуральные ссуды и отработки за них были обычным явлением как в мелких, так и в крупных имениях. Так, крупнейший землевладелец Ярославской губернии граф А. А. Мусин-Пушкин в 1908 г. отдал распоряжение: «Обратить внимание на запущенные долги и взыскать их при... продаже земель и при всяких удобных случаях, с переводом на отработки»17. Управляющий имением в свою очередь писал владельцу: «Предложение конторы должникам за овес, рожь и жнитво отработать долг возкою зерна и кирпича из Мусина принято ими весьма охотно...»18
Известное представление об экономической анатомии крупного хозяйства может дать рассмотрение бюджетов помещичьих имений.
Возьмем для начала бюджет владельцев сельскохозяйственных имений, мало связанных с промышленным предпринимательством, — братьев А. А. и В. А. Орловых-Давыдовых.
Наиболее полные данные имеются в годовом отчете за 1910 г., где показано распределение расходов на полеводство, скотоводство, лесное хозяйство и другие отрасли, а также доходов и прибылей по ним без учета общих расходов. Беря сумму последних, показанную в отчете в целом для каждого имения (всего 261 122 руб.), а также списания по безнадежным долгам (15 318 руб.) и распределяя их пропорционально прямым расходам, получаем валовой расход по каждой отрасли (табл. 56). Имея данные о валовом доходе, нетрудно вычислить и чистую прибыль по каждой статье.
Вычисленные данные представляют исключительный интерес тем, что позволяют понять мотивы, которыми руководствовалась администрация главной конторы, организуя эксплуатацию земельных богатств владельцев.
Как видно из таблицы 56, наибольшие суммы валового дохода поступали от сдачи земли, от полеводства и от лесного хозяйства. Лесоразработки приносили значительную прибыль (до 100 тыс. руб.). Полеводство принесло валового дохода 610 тыс. руб., т. е. дало прибыль всего лишь 4 тыс. руб. Зато сдача земли в аренду крестьянам при затратах в 117 тыс. руб. дала валового дохода 667 тыс. руб. Оказалось убыточным разведение крупного рогатого скота и овец. Зная характер аренды в имениях Орловых-Давыдовых, мы еще раз убеждаемся, что имеем дело с целым комплексом полукрепостнических латифундий, основанных преимущественно на выжимании из крестьян ренты, носившей в значительной мере полуфеодальный характер.
Таблица 56. Доходность отраслей хозяйства в имениях Орловых-Давыдовых по отчетным данным за 1910 г.*
* ЦГАДА, ф. Орловых-Давыдовых, oп, 1, д. 2605, лл. 74 об. — 104; там же, д. 2592, лл.
269 об,— 274.
Любопытно, что здесь начислялась рента за землю под экономическими посевами, лугами и пастбищами по существующим в округе арендным ценам. В 1910 г. за 8320 дес. земли, занятой в собственном полеводстве, было начислено 82 тыс. руб. ренты;эта сумма включена в общую сумму расходов по полеводству. Показанный в таблице очень скромный доход от полеводства в 4 тыс. руб. есть, следовательно, прибыль на капитал, вложенный владельцами в земледелие. Вместе с рентой она едва превышает сумму, которую без хлопот и риска могли получить владельцы, сдав землю в аренду крестьянам.
Отчетные данные показывают, что за 1900—1910 гг., т. е. за 11 лет, владельцы получили чистой прибыли не менее 5 млн. руб. Много ли из них пошло на расширение и интенсификацию хозяйства? Как видно из таблицы 57, перед нами случай, когда собственное хозяйство сокращается, а капитал концентрируется на меньшей площади.
Таблица 57. Капитал в приволжских имениях Орловых-Давыдовых*
* ЦГАДА, ф. Орловых-Давыдовых, oп. 1, д. 592, лл. 109—121; д. 2605, лл. 185—188; д. 2606, лл. 93—169,
Итак, из 5 млн. прибыли на развитие хозяйства пошло менее 0,5 млн. руб. Вероятно, не больше пошло на увеличение оборотных средств. Остальные 4 млн. руб., взятые с крестьян в виде аренды за землю и полученные от лесного хозяйства, были отняты у земледелия. Часть их, как мы видели, была превращена в процентные бумаги.
Говоря о доходах Орловых-Давыдовых, отметим одно немаловажное обстоятельство, па которое указывал в своих «Записках» Н. А. Павлов: «Но все же лучший год для землевладельца надо считать средний и даже так называемый недород. В эти годы... у помещика все преимущества — умеренной цены работ, качества зерна, цены на хлеб — и годами этими надо всячески пользоваться для всех полезных по улучшению работ: земляных, посадочных, ремонтных и других»19. «В неурожайные годы — вей из крестьян веревки и в рабочих недостатка нет»20.
Это циничное признание помещика можно подтвердить точными данными по приволжским вотчинам Орловых-Давыдовых. Как известно, в 1891—1892 гг. имел место один из самых грозных неурожаев, сильнее всего поразивший Поволжье. У крестьян погибли все посевы. Напротив, помещики, у которых земля была лучшего качества и лучше обрабатывалась, собрали некоторый урожай. Так, в Студенецком удельном имении (Самарский удельный округ) у крестьян-арендаторов хлеб не уродился вовсе, а в соседнем имении Д. Ф. Самарина (с. Спасское) было собрано по 65,5 пудов хлеба с десятины21. Вероятно, был урожай и у Орловых-Давыдовых, который вместе с остатками прошлых лет составил резерв для продажи по баснословно высоким ценам, что резко повысило доходность имений. По их приволжским вотчинам, тоже пораженным засухой 1891 г. (Борковская, Рязано-Городищенская, Усольская, Жегулевская, Натальинская и Благовещенское займище), чистая доходность за четыре года (1887—1890 гг.), предшествовавшие неурожайному, составила в среднем 228,7 тыс. руб. в год, в последующем 1891 г. — 513,6тыс. руб., а в 1892 г. — 258,4 тыс. руб. В среднем за 1891 и 1892 гг. владелец получил дохода 386 тыс.руб. в год. Таким образом, неурожай 1891 г. не только не понизил доходов помещика, но увеличил его на 69% по расчету за два года.
Приведем свидетельства, относящиеся к неурожайным 1905 и 1906 гг. Составители сборника сведений по Саратовской губернии за 1906 г., основываясь на сообщениях ряда корреспондентов, писали, что «отрицательное влияние плохого урожая на владельческое хозяйство в значительной степени компенсировалось как стоявшими в прошлом году почти повсеместно хорошими ценами на хлеб, так и избытком во многих местах дешевых рабочих рук»22. Корреспондент из Озерской волости Саратовского уезда сообщал: «Влияние неурожая на положение владельческого хозяйства осталось бесследно, потому что высокие цены на хлеб обогатили оное»23.
В голодный 1911 г. главноуправляющий князя Гагарина Н. И. Капгер сердито и резонно выговаривал управляющему Петровским имением (Тамбовская губерния): «Неурожай в соседнем районе давал мне основание ожидать, что Вы используете возможность приобретения скота по значительно пониженным ценам. Вами куплено только три коровы по 90 руб.»24
Бюджетные данные имеются также по огромному комплексу имений графа С. Д. Шереметева. Из 22 сельскохозяйственныхимений Шереметева стоящее внимания хозяйство велось лишь в двух: Серебрянопрудском (Тульская губерния) и Баландинском (Саратовская губерния). Но даже в них почти половина земли сдавалась в аренду, не говоря уже о других имениях. Громадные площади были под лесом, который либо продавался на сруб, либо разрабатывался за свой счет.
Учет был весьма несовершенным, чистая доходность по отраслям хозяйства не выводилась, поэтому об экономике этого хозяйства можно судить лишь , по валовому доходу, который на
1909 г. проектировался (в тыс. руб.)25:
Наибольший доход давали городские дома, базарные площади в селах, дачи в Кускове, городские земли в Иваново-Вознесенске и т. д. На втором месте, если учесть расходы, очевидно, был доход от сдачи земли, затем от леса и только потом от сельского хозяйства. И тут мы видим, что половину чистого дохода владелец получал в виде паразитического дохода от сдачи земли.
Несмотря на это, Баландинское имение долгое время не давало дохода. Расходы на свое хозяйство превышали не только доходы от него, но и всю ренту, собираемую с крестьян. П. Ф. Бартенев писал в связи с этим Шереметеву: «Свой посев и связанная с ним администрация, инвентарь, постройки — это такая бочка Данаид, которую не заполнит никакой доход от арендных статей»,— и советовал «отрешиться от несчастной идеи, выгодной только управляющим, будто раз имеешь землю, то необходимо на ней хозяйничать»26.
Мы специально обращаем внимание читателя на слова: «...не заполнит никакой доход от арендных статей». Покрытие убытков от собственного хозяйства доходами от сдачи земли в латифундиях было самым заурядным явлением. Само существование капиталистического хозяйства на части земли обусловливалось, следовательно, возможностью продолжать полукрепостническую» эксплуатацию крестьян путем сдачи отрезков, пастбищ и т. п. из другой ее части или других имений.
Впрочем, вопрос о том, заполнит или не заполнит доход от сдачи земли дефицит от хозяйства, для Шереметева, как это видна из перечня доходов, не был тем роковым вопросом, который вставал перед каким-нибудь владельцем одного имения, без иных источников покрытия убытков. Общий дефицит неизбежно приводил такое владение к залогу, а затем и к ликвидации. Иное дело у Шереметева и подобных ему крупных собственников. Тут вступает в действие своеобразный закон преимущества крупного крепостнического землевладения перед более мелким. Не хватит дохода от арендных статей в одном имении — есть такие доходы в других. Кроме того, есть колоссальный (у Шереметева 30-миллионный) капитал, из которого можно долго черпать средства для покрытия убытков отдельных лет или периодов, и прежде всего такой капитал, как земля, с. ее самовозрастающей ценностью.
Обратимся опять к Баландинской вотчине Шереметева. Получая неутешительные годовые отчеты, владелец, вероятно, не раз подумывал, не последовать ли совету Бартенева и, сдав землю в аренду, отказаться от «несчастной идеи» вести хозяйство. Но оказывается, что и это требовало все больше забот. Так, просматривая отчет за 1907 г., владелец не мог не видеть, что за крестьянами накопилось 225 тыс. руб. недоимок за аренду земли, — сумма, в два с лишним раза превышавшая годовой размер крестьянских платежей.
В результате принимается решение не только не сокращать, а, наоборот, расширять собственную запашку. Количество земли в собственном пользовании (пашня, сенокос, пастбище) в имении увеличилось с 7400 дес. в 1907 г. до 14 200 дес. в 1913 г.
Начали устройство оросительной системы. С 1908 г. проводились опыты по окучиванию зерновых (360 дес.) по «системе» Демчинского. Вместо озимой пшеницы ввели посевы яровой пшеницы-кубанки, в четыре раза увеличили посев ржи. Начали выращивать картофель. Но каковы были результаты? По хлебопашеству и сенокошению прибыли оказались следующими (в тыс. руб.)27:
Приведенные цифры показывают, что прибыль от собственного полевого хозяйства, включая ренту за свою землю, повысилась с 104,5 тыс. в 1907 г. до 134,1 тыс. руб. в 1913 г. Если же исключить ренту, прибыль хозяина-предпринимателя не только не увеличилась, но даже уменьшилась почти вдвое. Учитывая почти трехкратное увеличение вложенного капитала, результат получился явно разочаровывающий. Доходы имения теперь подкреплялись прибылью от построенных трех винокуренных заводов (в 1913 г. — 13,2 тыс. руб.), водяной и паровой мельниц (7,9 тыс.). Но полеводство явно не удовлетворяло владельцев, ив 1914 г. Б. С. Шереметев потребовал от управляющего Бажанова «дать сведения о том, как удобнее, целесообразнее вложить в Баланду капитал, даже в ущерб сельскому хозяйству» 28. Не придумавший рецепта Бажанов был снят с должности управляющего и назначен с понижением.
Были оставлены опыты по сумасбродной «системе» Демчинского, отложены работы по орошению. Руководивший ими специалист-ирригатор Амейе, по словам управляющего, грозился, что он выступит в Московском обществе сельского хозяйства и «укажет вообще на косность русских землевладельцев»29.
Итак, косность, инертность, как одна из характерных черт ведения хозяйства помещиков, констатирована специалистом даже на опыте экономии, которая своими успехами заметно выделялась на фоне многих других латифундий края. В крупном землевладении не было заложено каких-либо внутренних свойств, которые вели бы его по пути превращения в капиталистическое хозяйство. Если это превращение все же происходило, то шло оно только под давлением внешних сил и обстоятельств. Приверженность к старому, сопротивление новому, применение нового под давлением извне, возврат к старому при удобном случае — таковы качества этого хозяйственного организма.
Но старое, чтобы выжить, вынуждено использовать новое — этому диалектическому закону жизнь выучила даже русского дикого помещика. Так, сохранение аренды в прежних размерах в Баландинской вотчине неминуемо повлекло бы крупные недоимки по арендной плате, убытки и, может быть, ликвидацию владения. Увеличение размеров собственного хозяйства, хотя оно и не дало ожидавшегося эффекта, помогло сохранить вотчину и продолжать полукрепостническую эксплуатацию громадной массы крестьян окрестных волостей, главным образом путем сдачи земли в аренду на один посев и исполу. И хотя, как уже отмечалось, количество сдаваемой земли уменьшилось в два с половиной раза, арендная плата благодаря стремительному росту арендных цен осталась прежней.
Орловы-Давыдовы укрепили положение своих имений тем, что увеличили количество собственного инвентаря как противовес крестьянскому на случай его нехватки, а также тем, что свели почти на нет испольные посевы (в 1900 г. — 7 тыс. дес.), доведя сдачу на один посев до 62 тыс. дес. в 1910 г. против 50 тыс. в 1900 г. Полукрепостнический характер эксплуатации десятков тысяч крестьян остался, хотя и видоизменился.
Таким образом, организуемое капиталистическое хозяйство крупных владельцев оборачивалось средством для сохранения своих земельных владений, способом для продолжения, а нередко и усиления полукрепостнической эксплуатации крестьян. Отсюда следует, что само хозяйство помещиков, если даже оно организовано на капиталистических началах на какой-то части земли, надо рассматривать как силу, прогрессивность которой весьма относительна.
Небезынтересно сопоставить состав капитала представителей групп разного хозяйственного направления. На 1 марта 1917 г. у С. Д. Шереметева состав капитала был следующим
(тыс. руб.)30:
Главным богатством владельца была земля, но основное внимание его было направлено не на развитие хозяйства на этой земле, а на городские доходные дома. Стоимость построек и сооружений в имениях вместе с винокуренными заводами была почти вчетверо меньше, чем в городах. Имелся еще «оборотный капитал» в 7,4 млн. руб., но весь этот капитал не был собственным, так как его превышали долги кредиторам (9,4 млн. руб.). Характерно, что в имениях собственно оборотного капитала было всего лишь 54,6 тыс. руб.
Цифры показывают, насколько тесно материальные интересы этого крупнейшего земельного магната переплетались с интересами городской буржуазии, представленной крупными домовладельцами.
Несколько иную картину дают сведения о доходах и капиталах другого представителя этой фамилии — графа А. Д. Шереметева.
По неполным данным, в 10 его имениях насчитывалось свыше 120 тыс. дес. земли и леса. Сельскохозяйственные имения площадью свыше 40 тыс. дес. были главным образом в Курской и Воронежской губерниях. Собственное хозяйство владельца было невелико. Из принадлежащих ему 9656 дес. в Грайворонском и Белгородском уездах Курской губернии сдавалось крестьянам пашни на один посев 5844 дес. по ценам от 15 до 60 руб. за десятину и сенокоса 454 дес.31 Две экономии (2596 дес.) сдавались в аренду товариществу Головчинского свеклосахарного завода графа М. П. Толстого32 и три экономии (2342 дес.) арендовал П. И. Харитоненко33. Только в двух экономиях (при деревнях Орловке и Солохино, 2489 дес.) за счет владельца засевалось 2076 дес., причем, судя по крайне низким урожаям, хозяйство велось кое-как34.
Остальные имения, за исключением вотчины Останкинской, были преимущественно лесные.
Доходы А. Д. Шереметева в 1913 г. слагались следующим образом (тыс. руб.)35:
Судя по бюджету на 1902 г.36, доход от сельскохозяйственных имений был почти равен доходу от ценных бумаг (356 и 400 тыс. руб.). К 1913 г. первый вид дохода остался почти тот же (401 тыс. руб.), а второй более чем удвоился (965 тыс. руб.) и стал в 2,4 раза больше первого. Процентные бумаги и текущие счета приносили 62% всех доходов.
Таким образом, петербургская главная контора А. Д. Шереметева была своего рода машиной по выкачиванию из сельского хозяйства прибавочной стоимости и превращению ее в фиктивный капитал, приносящий проценты. Наличие у владельца капитала, не вложенного в хозяйство, имело для латифундий двоякое значение. Во-первых, он служил гарантией сохранения земельной собственности в руках владельца при неблагоприятных обстоятельствах. Во-вторых, благодаря ему создавалась возможность для небрежного, нерасчетливого хозяйства на земле латифундии. И в том и в другом случаях реакционная роль этого капитала совершенно очевидна.
Рассмотрим состав капитала у наследников графа П. Зубова (данные на 1910 г. в тыс. руб.) 37:
Оставаясь крупнейшими помещиками, Зубовы по источникам своих доходов выступали преимущественно как домовладельцы и рантье. Здесь мы наблюдаем не просто перекачку земельной ренты в сейфы с процентными бумагами и в городскую недвижимость, как у А. Д. Шереметева, .не продававшего земли. В 1907—1908 гг. Зубовы почти целиком продали Крестьянскому банку свое Рязанское имение (1490 дес.), а также большую часть Симбирского имения, в котором вместо 12,1 тыс. дес. осталось 3,3 тыс. дес. Сда(ча земли у Зубовых в. отличие от Орловых-Давыдовых уменьшилась. У Зубовых, как и у Орловых-Давыдовых, происходила концентрация капитала на меньшей площади, хозяйство в большей мере стало капиталистическим. В новой ситуации оказались и крестьяне. Тем, чье хозяйство поддерживалось благодаря аренде земли, грозило разорение. На крестьян, которые купили землю Зубовых через Крестьянский банк, был наложен выкуп в виде платежей по ссуде. Зажиточная часть покупщиков земли могла выиграть и нажиться на этой операции, зато остальные могли разориться из-за высоких банковских платежей.
Данные архива князей Гагариных, доходы которых по смете за 1898—1899 гг. представлены в таблице 58, позволяют более глубоко проникнуть в экономику помещичьего хозяйства.
Первое, что бросается в глаза, это явное преобладание паразитических доходов от сдачи земли и разработки (или продажи на сруб) леса. Правда, значительное место (около ¼ валового дохода) занимали доходы от собственного полевого хозяйства. Но следует учесть, что на его счет должна быть отнесена большая часть общих расходов, так как расходы, связанные со сдачей земли, были ничтожны. К тому же, немалая часть экономического посева в трех имениях обрабатывалась крестьянами за отработки. Особое внимание приходится обратить на один знаменательный факт: в двух имениях Тамбовской губернии, где преобладали отработки, крестьяне должны были произвести работ за снятую землю на 7,4 тыс. руб., а в одном имении в Лифляндской губернии — на 3,8 тыс. руб. Это вносит некоторые поправки в широко распространенные представления об исключительном преобладании капиталистического способа ведения хозяйства в Прибалтике. Скотоводство приносило убытки, вероятно, потому оно было развито крайне слабо. В свою очередь это обстоятельство не могло не отражаться отрицательно на земледелии.
Таблица 58. Структура доходов по имениям князей Гагариных за 1898—1899 гг. (в руб.)*
* ЦГЛДЛ, ф, Гагариных, он. 1, д. 3960, лл. 6—11.
Заметную долю составляли доходы от овцеводства, особенно в имении Андреевское Саратовской губернии, а также от эксплуатировавшихся за счет владельца мельниц и винокуренных заводов.
Любопытную картину представляет собой комплекс владений князей Юсуповых. Свод доходов по сметам имений на 1897 г. ((все 25 имений, а также астраханские и московские дома) показывает следующее (тыс. руб.)38:
Анализируя эти цифры, следует иметь в виду, по-первых, преимущественно кабальные условия сдачи земли в аренду, во-вторых, преобладание отработочных форм ведения собственного хозяйства владельцев. Надо к тому же учесть большую долю дохода, получавшегося Юсуповыми от лесного хозяйства. Паразитический характер землевладения и хозяйства Юсуповых выступает с полной определенностью.
Рассмотрим состав капитала Юсуповых (на 1 января 1915 г.)39:
Налицо большие капиталовложения в промышленные предприятия, городские дома и отчасти в земледелие. Нелишне отметить, что из 730 тыс. прибыли за 1914 г. 479 тыс. принес Ракитянский сахарный завод и 214 тыс. руб. Должанский рудник. Что касается городских домов и сдававшихся дач, то одни из них принесли прибыль в 179 тыс. руб., другие же, служившие владельцам резиденциями и дачами, включая Архангельское, дали убыток в 264 тыс. руб.
Как уже говорилось, за 1907—1915 гг. в Ракитянском было куплено машин и орудий на 120 тыс. руб., или в среднем по 15 тыс. руб. в год. Но если сопоставить эту сумму с массой полученных владельцами доходов, она окажется поистине ничтожной. Вообще Юсуповыми было установлено, что имения могли расходовать на капитальные затраты не более 10% прибыли, все остальное передавалось в распоряжение владельцев. Чтобы имения меньше кредитовались в банках, Юсуповы с 1913 г. стали сами выдавать ссуды на капитальные затраты под определенный процент. Это новшество мы расцениваем как еще одно доказательство того, что крупное землевладение с его хозяйством благодаря громадной массе капитала в той или иной мере высвобождается из-под действия имманентных законов капиталистической экономики, приобретая тем самым определенное преимущество перед более мелким хозяйством.
Более подробные сведения об экономике крупного помещичьего хозяйства сохранились по Чутовскому имению П. П. Дурново. Сопоставимые данные о доходности имения по отраслям хозяйства имеются за 1904—1910 гг. (табл. 59).
Полевое хозяйство экономий, за исключением 1906/07 г., давало в общем обеспеченный доход от 100 до 280 тыс. руб. в год. В целях увеличения доходности имения владельцы пошли на ликвидацию овцеводства, переставшего приносить прибыль.. Заведенное с 1907 г. свиноводство также было резко сокращено. Хозяйство все более приобретало одностороннее свекловично-пшеничное направление. Другим средством увеличения дохода явилась начатая с 1907 г. усиленная разработка леса. Доход от пего повысился в 4—5 раз. Наконец, была сильно увеличена раздача земель в мелкую одногодичную аренду, служившую в. то же время средством обеспечения хозяйства рабочими руками..
Основу хозяйственной деятельности владельцев и главную-доходную статью представлял крупный свекловичный завод с рафинадным отделением и отчасти винокуренный завод. В 1905/06 г. на свеклосахарном заводе было выработана 230 тыс. пудов песка40, т. е. почти половина того количества, которое давали в среднем в 1906—1910 гг. четыре завода графов Бобринских в районе м. Смелы (Киевская губерния)41. Прибыль же от производства сахара за 1906 и 1910 гг. поднялась с 85,7 тыс. до 302,3 тыс. руб.42 На рафинадном заводе в 1907/08 г. было приготовлено 283,4 тыс. пудов рафинада на сумму 1382,8 тыс. руб. Прибыль с 1908 по 1910 г. возросла с 30,1 тыс. до 57,7 тыс. руб.43
Таблица 59. Прибыли и убытки по отраслям хозяйства Чутовского имения за 1904—1910 гг.*
*ЦГИА СССР, ф. 934 (Дурново), oп. 1, д. 830, лл. 120 об. — 121.
Заводы давали в 2 раза больший доход, чем полевое хозяйство, лес и скотоводство Чутовского имения. В связи с этим становится понятным письмо С. П. Дурново главноуправляющему А. А. Брандесу из Чутова от 27 сентября 1912 г. Владелица писала, что «завод есть наше главное учреждение, питающее всю машину, петербургская же всепоглощающая машина, генеральская и опекунская, должна подчиняться нашим обстоятельствам и разделять наши невзгоды, так же как и пользоваться нашими благами... Когда заводу трудно, то Петербург требовать не может, а должен нам помогать. Не будь завода, то генерал, опека... и т. д. полетели бы в трубу, почему я здесь и составляю бюджет согласно местным условиям и обстоятельствам и буду исполнять требования петербургские по мере возможности»44.
Письмо проливает некоторый свет на отличительную особенность крупного помещичьего хозяйства XX в.— несоответствие расходов владельцев с доходностью их хозяйства, или, другими словами, жизнь не по средствам, расходы не по карману. Одно Чутовское имение с его заводами давало владельцам более чем полумиллионный годовой доход, и, однако, Дурново испытывали постоянные денежные затруднения.
Именно поэтому Дурново в 1906 г. вынужден был пойти на обмен так называемыми, бронзовыми векселями с Кохом, управляющим Рамоньским имением принцессы Е. М. Ольденбургской, который выдал такие векселя М. Н. Ска лону, братьям Бобринским (тульским) и Дурново на 1635 тыс. руб., получив от них взамен векселя на ту же сумму. По всем этим векселям Кох и его контрагенты не преминули получить деньги в банках45. Как уже говорилось, комиссия по Рамони приняла векселя Скалона, Бобринских и Дурново в нуле, как безнадежные.
По тем же причинам владельцы продали Больше-Дмитриевское имение. Наконец, в 1908 г. 19 764 дес. из саратовских имений (за исключением Тюремской дачи и Кочубеевского имения) было продало некоему Бишлеру за 1 877 627 р. 50 к., из коих 80 тыс. руб. было уплачено в виде куртажа Рывкинду, известному коммерсанту, специальностью которого была организация сделок по купле-продаже имений. За погашением долгов по залогам, повинностей и проч. владельцам осталось 617 тыс. руб.46 Однако все эти продажи не вели к окончательному разорению помещика. Мы не знаем всех источников доходов Дурново, но, по-видимому, разорить их было не так легко. Помещичье государство обычно не допускало до долговой ямы родовитых особ из дворян и виднейших чиновников. По-видимому, не был забыт и Дурново. В связи с прощением долга Рамони и покупкой ее в уделы, возможно, отпала необходимость оплачивать векселя принцессе Ольденбургской.
В общем при рассмотрении крупного помещичьего хозяйства следует иметь в виду ценное наблюдение Ф. Энгельса о том, что, как показала практика, класс крупных землевладельцев «всегда выходит из положения благодаря капиталу, который другие люди вложили в землю...» 47. Это практическое наблюдение имеет твердую научную основу в Марксовой теории земельной ренты. Развитие капитализма в земледелии ведет к росту земельной ренты и соответственно цены земли, представляющей собой капитализированную ренту. В дореволюционной России в составе ренты были весьма значительны элементы докапиталистической феодальной ренты, как следствие господства полукрепостнических латифундий и крестьянского малоземелья. В этих условиях рента и цена земли вырастали в очень слабой зависимости от ее доходности.
Как бы ни значительны были вложения Дурново в хозяйство, они составляли весьма малую часть получаемого владельцем дохода. Громадная несоразмерность затрат на поддержание и расширение хозяйства с массой получаемых доходов была показана на примере хозяйства Юсуповых. У А. Д. Шереметева эта несоразмерность, как видно из приведенных выше данных, была еще больше. То же показали, в частности, и отчеты по имениям Орловых-Давыдовых. По-видимому, отмеченное явление было не исключением, а правилом для большинства русских крупных землевладельцев.
НЕПРОИЗВОДИТЕЛЬНЫЕ РАСХОДЫ
Общеизвестно, что огромные суммы доходов, получавшихся помещиками, расходовались ими в подавляющей массе на непроизводительные цели. Так, расходы по личному бюджету Юсуповых составили48 (в тыс. руб.):
Личные расходы Юсуповых стремительно возрастали и в 1914 г. составили колоссальную цифру —свыше миллиона рублей. Тут, конечно, сыграли роль экстраординарные расходы в 218,8 тыс. руб. по перестройке большого дома на Фонтанке в связи с женитьбой Ф. Ф. Юсупова-младшего на великой княжне Ирине Александровне. Ради того, чтобы породниться с царской семьей, денег жалеть не приходилось. Личные расходы Юсупова-младшего, единственного наследника, в 1910 г. составляли 21,8 тыс. руб., в 1911 г. — 45,4 тыс., в 1912 г. — 40,6 тыс., в 1913 г. — 79,4 тыс.49 и в 1914 г. — 219,5 тыс. руб. Тысячам крестьян и рабочих надо было надрываться в тяжелом труде, чтобы обеспечить приятное времяпрепровождение одному представителю знати.
Приведем другие данные, включающие расходы на дворцы и дачи, теперь уже в сопоставлении с суммами основного капитала Юсуповых (табл. 60).
Таблица 60. Личные расходы Юсуповых и капитал имений (в тыс. руб.)*
*ЦГАДА, ф. Юсуповых, оп. 5, д. 1007, л. 3.
Личные расходы Юсуповых с каждым годом возрастали, тогда как доходность имений падала. Только в 1910 г. расходы князей были меньше суммы доходов, а в последующие годы намного превышали доходы и производились за счет основного капитала, который за пять лет уменьшился на 1,6 млн. руб. Паразитический образ жизни этих представителей «высшего света» получает, таким образом, неопровержимое статистическое подтверждение.
Юсуповы были не исключением в общей массе представителей высшей знати, проматывавшей свое состояние. Приведем другой пример, относящийся, правда, к более раннему периоду, но очень ярко характеризующий исключительную расточительность крупного русского дворянства. Как известно из предыдущего изложения, над имуществом и личностью В. Л. Нарышкина была учреждена опека. Однако это обстоятельство, по-видимому, мало ограничивало опекаемого владельца в личных расходах, которые выразились в следующих суммах: с 106,2 тыс. руб. в 1894—1895 гг., неуклонно возрастая, они достигли 233,2 тыс. руб. в 1900—1901 гг.
По поводу этих расходов один из опекунов, А. Правошинский, указывал в отчете: «Увеличение денежных расходов на содержание владельца было вызвано, преимущественно, семейными его обстоятельствами...»50 И здесь, как и у Юсуповых, одним из «семейных обстоятельств» был молодой наследник, который, не имея прямого доступа к кассе опекунской конторы, гарантировал свои долги векселями без ведома опекунов. В связи с этим опекуну пришлось потребовать с разгулявшегося наследника подписки, которая гласила: «13 декабря 1902 г. Даю честное слово моему дяде графу Иллариону Ивановичу Воронцову-Дашкову в том, что с сего дня никаких векселей или долговых обязательств подписывать не буду. Лев Нарышкин»51.
Таблица 61. Личные расходы Строгановых в 1906—1914 гг. (в тыс. руб.)*
* ЦГАДА, ф. Строгановых, оп. 10, д. 427, лл. 3 об,—4. Крупным непроизводительным расходом Строганова было ассигнование в 1905 г. 1677,1 тыс. руб. на покупку крейсера «Русь» (там же, л. 1).
О росте непроизводительных расходов свидетельствуют отчетные данные главной конторы графа С. А. Строганова (табл. 61).
Следует указать, что приведенный в таблице 61 рост непроизводительных расходов Строганова совпадает со временем, когда принадлежавшие ему уральские заводы находились в стадии упадка, принося возраставшие с каждым годом убытки, и владелец их держался исключительно за счет усиленного истребления лесных богатств Урала, что и раньше составляло главную доходную статью Строгановых52.
Приведем сохранившуюся любопытную сводку прихода и расхода графа С. Д. Шереметева (табл. 62).
Таблица 62. Сравнительная ведомость приходных и расходных сумм С. Д. Шереметева (в тыс. руб.)*
* ЦГИА СССР, ф. 1088, оп. 4, д. 175, лл. 3 об. — 4.
Итак, за весь тринадцатилетний период не было ни одного года, когда расходы владельца были бы покрыты полученными доходами, а общий дефицит составил немалую сумму в 2835,5 тыс. руб. — в среднем по 218,1 тыс. руб. в год. Долги за это время возросли на 4 млн. руб. и составили около 7 млн. руб., а платежи процентов по ним — 407 тыс. руб. (1915 г.). Владельцы проматывали доставшиеся им богатства, плоды присвоенной ими земли и труда множества эксплуатируемых людей. При обычных средних размерах капиталистического хозяйства такая нерасчетливая практика очень скоро привела бы к банкротству. Но не так просто разорить крупную латифундию. Шереметевым. было что проживать, не впадая в отчаяние из-за какого-то двухсоттысячного дефицита. Основной капитал графа, как уже было показано, составлял 30,6 млн. руб., в том числе земля — 15,8 млн. руб. и городские дома — 10,5 млн. руб.53
Мы не знаем, производилась ли в рассматриваемый период переоценка земли в имениях Шереметева, и сделаем это сами применительно к изменению цен на землю по Европейской России. Средняя цена десятины земли по балансу владельца на 1 марта 1917 г. определяется в 109 р. 78 к. В 1898—1902 гг. средняя цена десятины земли в Европейской России равнялась 80 р. 80 к.54, а в 1910 г.— 118 р. 05 к.55 Первая цифра составляет 68,45% от второй. При таком соотношении цена земли у Шереметевых 11 лет назад составила бы 75 р. 14 к. за десятину, а ценность всей земли (144 216 дес.) — 10,8 млн. руб. Таким образом, одно только возрастание цен на землю давало владельцу за 11 лет прирост капитала в 5 млн. руб., тогда как дефицит в бюджете за 13 лет составил, как было показано, 2,8 млн. руб. Одно только право собственности на землю обеспечивало помещику рост его богатства.
Итак, паразитическое присваивание и непроизводительное растрачивание народного богатства — такова еще одна черта в облике «благородного сословия», державшего власть над огромной массой угнетаемого им народа.
1 См. К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 25, ч. II, стр. 166—167.
2 С. Ю. Витте. Воспоминания, т. 2. М., 1960, стр. 519—520.
3 А. П. Мертваго. Сельскохозяйственные воспоминания. (1879—1893 гг.) СПб., б/г.— «Бесплатное приложение к журналу „Хозяин"», стр. 7.
4 «Земледельческая газета», 1905, № 5, стр. 173.
5 ЦГАДА, ф. Нарышкиных, oп. 1, д. 957, л. 4 об.; ЦГИА СССР, ф. 718 (Воронцовых-Дашковых), oп. 1, д. 3757, лл. 1—23.
6 ЦГАДА, ф. Нарышкиных, oп. 1, д. 957, л. 3 об.
7 Там же, лл. 3 об.—4.
8 Там же, л. 1.
9 Там же, лл. 7—8.
10 ЦГИА СССР, ф. 1088, оп. 11, д. 374, лл. 356, 371, 386.
11 «Хозяин», 1902, № 1, стр. 2.
12 «Труды комиссии по изучению хозяйств Юго-западного края», вып. I Киев, 1912, стр. 4—5.
13 Н. А. Павлов. Записки землевладельца, ч. I. Пг., 1915, стр. 20.
14 Там же, стр. 52.
15 П. Логашев. Крупное частновладельческое хозяйство и влияние его на экономический быт населения.— «Экономический журнал», 1890, кн. 1, стр. 62.
16 «Имение „Гуты“ Л. Е. Кениг — н-ки». Харьков, 1913, стр. 135.
17 ЦГАДА, ф. Мусиных-Пушкиных, д. 9850, л. 3.
18 Там же, д. 9789, л. 20.
19 Н. А. Павлов. Указ, соч., стр. 197.
20 Там же, стр. 38.
21 «Сельскохозяйственный сборник Удельного ведомства», вып. 1. СПб., 1905, стр. 34.
22 «Сборник сведений по Саратовской губернии за 1906 г.», вып. 1. [Саратов, 1906], стр. 137—138.
23 Там же, стр. 138.
24 ЦГАДА, ф. Гагариных, oп. 1, д. 946, л. 1 об.
25 ЦГИА СССР, ф. 1088, оп. 2, д. 17.
26 Там же, оп. 11, д. 344, л. 67.
27 ЦГИА СССР, ф. 1088, оп. 11, д. 359, л. 287; д. 372, л. 442 об.; д. 374, л. 355 об.
28 Там же, д. 355, л. 95 об.
29 Там же, л. 61.
30 ЦГАДА, ф. Шереметева, оп. 2, д. 19, лл. 2—3. Главная книга.
31 Архив ЦСУ. Отдел сельского хозяйства, oп. 1, д. 90, 1917 г., л. 272.
32 Там же.
33 Там же, лл. 272, 410.
34 Там же, лл. 397, 427.
35 ЦГИА СССР, ф. 1118, on. 1, д. 27.
36 Там же, oп. 1, д. 2926.
37 ЦГИА СССР, ф. 942, oп. 1, д. 306, лл. 1 об,— 10, 18, 19.
38 ЦГАДА, ф. Юсуповых, оп. 5, д. 296, л. 39.
39 Там же, д. 1088, лл. 22 об.—26.
40 ЦГИА СССР, ф. 934 (Дурново), oп. 1, д. 316, л. 13.
41 «Смела». Киев, 1913, стр. 113.
42 ЦГИА СССР, ф. 934, oп. 1, д. 386, л. 12 об.; д. 948, л. 448.
43 Там же, д. 972, л. 105, 111 об.; д. 948, л. 448.
44 Там же, лл. 426—427.
45 ЦГИА СССР, ф. 560, оп. 26, д. 801, л. 45 об.
46 ЦГИА СССР, ф. 934, oп. 1, д. 554, лл. 1 об., 5.
47 К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 25, ч. II, стр. 281.
48 ЦГАДА, ф. Юсуповых, оп. 5, д. 1007, лл. 1 об.—4.
49 Там же, лл. 1 об.—4.
50 ЦГАОР СССР, ф. Воронцова-Дашкова, oп. 1, д. 3757, л. 20 об.
51 Там же, oп. 1, д. 3756, л. 1.
52 Только в 1913 г. заводское хозяйство стало снова приносить доход (123,4 тыс. руб.) в связи с расширением производства на Добрянском заводе (ЦГАДА, ф. Строгановых, оп. 10, д. 425, л. 4).
53 ЦГИА СССР, ф. 1088, оп. 2, д. 19, л. 2.
54 «Материалы по статистике движения землевладения в России», вып. XIII. СПб., 1907, прилож., табл. IV.
55 Там же, вып. XXV. Пг., 1917, стр. 76.
<< Назад Вперёд>>
