Размышления о революционном процессе в России начала ХХ века
В отечественной историографии последних десятилетий с необычайной легкостью утвердилась новая периодизация революционного процесса в России начала ХХ века. Начальной точкой названы крестьянские выступления 1902 г., а конечным пунктом завершения - 1922 год. Такую периодизацию предложили историки-аграрники, обосновывая ее постановкой и решением аграрно-крестьянского вопроса в России. Понять стремления историков-аграрников к «расширению» хронологических рамок аграрной революции в целом можно. Их посылки опираются на следующие исходные положения. Во-первых, в расчет принимается удельный вес аграрного сектора в структуре экономики как целого. Во-вторых, удельный вес крестьянства в общей массе населения. В-третьих, на особенности крестьянского миропонимания, мировоззрения и мироощущения. Убедительность вышеназванных посылок представляется бесспорной.
Однако смысл и содержание российских революций не сводилось исключительно к аграрно-крестьянскому вопросу, который при всей своей значимости все же был составной частью революционного процесса как целого. В связи с этим возникает вопрос: можно ли оперируя только аграрно-крестьянской проблемой, распространять предложенную историками аграрниками периодизацию революционного процесса в России начала ХХ века?
В дореволюционной, а затем эмигрантской либеральной историографии предлагалось начинать периодизацию Первой российской революции с ноября 1904 г., т. е. с момента, когда земский съезд принял конституционные требования, подхваченные в ходе банкетной кампании широкими демократическими слоями интеллигенции. Эта идея была воспринята некоторыми западноевропейскими исследователями. В постсоветский период в отечественной историографии начала разрабатываться идея о том, что именно локальные крестьянские выступления 1902 г. послужили началом революции в России. По сути же, ни та, ни другая идеи о начале российской революции все же в полной мере адекватно не отражали реальной сути исторических событий в широком смысле слова, ни их составной части - собственно революционного процесса.
Суть проблемы, на мой взгляд, надо искать в ответе на вопрос: являлись события 1902 и 1904 гг. качественно переломными и с логической неотвратимостью ведущими непосредственно к революции 1905-1907 годов? Как известно, в это время в распоряжении самодержавной власти было достаточно средств и методов, чтобы избежать революционного варианта развития событий. Так, для подавления локальных крестьянских выступлений 1902 г. власть оперативно и эффективно использовала традиционные методы насильственной расправы с «бунтовщиками». Одновременно, власть, осознавая остроту аграрно-крестьянского вопроса, инициировала созыв специального Совещания для рассмотрения целого комплекса вопросов, связанных с проблемами сельского хозяйства. Что касается либеральных «конституционных требований», то и в данном случае власть также оперативно на них среагировала указом 12 декабря 1904 г. Иными словами самодержавие выражало готовность обсуждать с обществом объективно назревшие проблемы, и намеривалось при помощи, хотя паллиативных мер, их мирно «расшить» и продолжать удерживать развитие страны в эволюционном русле. Поэтому события 1902 и 1904 гг. следует рассматривать лишь в качестве возможных предпосылок Первой российской революции 1905-1907 гг., но не оценивать их в качестве уже свершившего факта начала российской революции.
Революцию 1905-1907 гг. обусловил весьма широкий комплекс проблем (экономических, социальных, политических, правовых, национальных, конфессиональных), уходящих своими корнями в пореформенный период. Критическая масса этих противоречий «сдетонировала» лишь 9 января 1905 года. Поэтому январские кровавые события 1905 г. в Петербурге и стали реальной, а не гипотетически возможной, точкой отсчета революционного процесса в России в начале ХХ века.
Что касается даты завершения революции в России - 1922 г., то она также представляется весьма проблематичной. По сути, исследователи, придерживаясь такой периодизации, объединили в единый революционный процесс Первую российскую революцию 1905-1907 г., Февральскую революцию 1917 г., Октябрьский переворот и Гражданскую войну. Для советской историографии такие попытки «выправить» исторический процесс, представить его с логической неизбежностью ведущим к Октябрьской социалистической революции и защите ее завоеваний в период Гражданской войны с идеологической точки зрения были очевидны и бесспорны. Такой подход подкреплялся марксистско-ленинскими теоретическими и методологическими постулатами. В них входили: особенности социально-экономического и политического развития России («слабое звено» в мировой капиталистической системе); особый тип российской буржуазно-демократической революции; особая роль общественно-политических лагерей и их расстановка («гегемония пролетариата» «союз рабочего класса с крестьянством», «революционно-демократическое правительство»); новый тип марксистской партии; особая миссия российского пролетариата; интернациональные задачи коммунистической партии. Вместе с тем, если, образно говоря, попытаться с теоретических «высот» «опуститься на грешную землю», то картина революционного процесса в России выглядела не столь однозначно и однолинейно.
Представляется бесспорной оценка Первой российской революции 19051907 гг. и Февральской революции 1917 г. как именно буржуазно-демократических революций, объективно обусловленных логикой пореформенного развития России. Их буржуазное содержание и демократический характер у большинства отечественных и зарубежных исследователей не вызывает сомнений. Разночтения о типе российской революции (1789 г. или 1848 г.), бывшие предметами жарких споров среди интеллектуалов различных идейно-политических направлений представляются не столь существенными. Бесспорно и то, что западноевропейские революции, были близки по своему смысловому содержанию, хотя по формам и методам отличались друг от друга. Не была в этом смысле исключением и российская революция, которая несла в себе «родимые пятна» особенностей исторического развития собственной страны, особенностей формирования ее общественно-политических сил, традиционных форм и методов разрешения кризисных ситуаций. В этой логике революции 1905-1907 гг. и Февральская революция 1917 г. представляли собой органическое единство, отражали сущность и логику революционного процесса в его целом.
Что же касается Октябрьской революции 1917 г., то она положила начало качественно новому этапу исторического развития России. Эта революция уже не вписывалась в общеевропейский тренд, наоборот, ставила перед собой задачу «слома» всей системы мирового капитализма. Иными словами, Октябрьская революция выбивалась из колеи западноевропейской цивилизации, положила начало невиданному ранее историческому эксперименту. Октябрьская революция стала, прежде всего, результатом волевого начала представителей радикального крыла социалистических партий. Начиная прорыв в наиболее слабом звене империализма - в России левые радикалы социалистического толка рассчитывали на мировую революцию и поддержку международного пролетариата. Безусловно, это был весьма смелый социальный эксперимент, который, с одной стороны, делал ставку на мировую революцию, а, с другой, - таил в себе многие непредвиденные опасности и риски для собственной страны.
Как видим, Октябрь осуществил «перерыв постепенности» исторического процесса как целого, так и в частности, предыдущего революционного процесса, характерного для двух предыдущих российских революций. Отсюда и возникает вопрос: имело ли единство революционного процесса в России, или же следует говорить о двух качественно разнородных революционных процессах? На мой взгляд, это были качественно разные процессы, имевшие разные целевые установки и последствия.
Думаю, что при всех коллизиях, имевших место после победы Февральской революции, вероятность возникновения Гражданской войны была бы не столь очевидна, чем это стало после октябрьского переворота. Опыт единения революционно-демократических и социалистических сил для подавления корниловского мятежа, убеждает в том, что при всех своих идейно-политических разногласиях у них сохранялось осознание опасности контрреволюционного разворота страны, который не устраивал ни различные направления среди социалистов, ни среди социал-демократов.
Поэтому Гражданская война все же стала логическим результатом октябрьского переворота, спровоцированного большевиками и их леворадикальными союзниками. Конфликт в демократической и социалистической среде, логически проистекающий из разных представлений о путях развития России, сыграл определенную роль в развязывании Гражданской войны. Решающие сражения этого противостояния и противоборства, на мой взгляд, завершились не в 1922 г., а 1920 г. Напомним, что последующее подавление тлеющих очагов сопротивления, продолжавшееся в разных регионах и после 1922 г., особой сути не имеет, ибо коренной вопрос был решен в 1920 году.
Как следует из вышеизложенного, важно различать понятия «исторический процесс» от понятия «революционный процесс». В первом случае мы имеем дело с целым, а во втором - с его составной частью. И эта вторая часть требует собственной периодизации, а, следовательно, и выработки иных критериев. В этой логике Первая российская революция 1905-1907 гг. и Февральская революция 1917 г. по всем своим параметрам вполне соответствуют единству исторического процесса, обусловленному всей совокупностью пореформенного развития страны. Октябрьская революция и Гражданская война «взламывают» это единство, представляют собой иной этап тип революционного процесса. Если в первом случае Россия всей логикой пореформенного развития должна была оставаться в мировой капиталистической системе, стать составной частью мирового сообщества, то во втором случае Россия вырывалась за пределы буржуазного западноевропейского сообщества, творя дорогу в неизвестное будущее. Сделанный большевистской Россией выбор не был принят западной буржуазной цивилизацией. Новой России пришлось самостоятельно прокладывать неизведанные исторические пути.
Несмотря на очевидные особенности российской истории (как, впрочем, и истории других стран), которые в той или иной мере принималась во внимание общественно-политическими силами, действующими на исторической арене в начале ХХ в., следует, на мой взгляд, обратить внимание на следующие моменты. Во-первых, стало очевидно, что время «крестьянских жакерий» уже давно миновало и крестьянское движение при всей его значимости не могло стать авангардом революционного движения начала ХХ века. Локальный характер крестьянских выступлений, как это, например, имело место не только в 1902 г., но и последующие периоды, включая и Гражданскую войну, не могло стать тем единственным «детонатором», открывшим собой двадцатилетний революционный процесс в России. Как и в других европейских странах, в России эпицентром массовых возбуждений и движений в XIX -начале ХХ в. становятся столичные центры, а также крупные и средние города, которые продуцировали начало и дальнейшую динамику революционного процесса в стране, а не российская деревня, разумеется, с учетом всей значимости крестьянского движения. Поэтому не крестьянские локальные выступления 1902 г., жестоко подавленные властями, а именно январские выступления столичного пролетариата 1905 г. знаменовали собой начало Первой российской революции. Аналогичная картина имела место в Феврале и Октябре 1917 года. Социальная структура городского населения, контрастная городская культура накладывали свой отпечаток на характер и динамику революционного процесса.
Приоритетный характер форм и методов массового движения, имевший место в городах, оказывал самое непосредственное влияние и на массовое движение в сельской местности. Разумеется, из этой посылки не вытекает утверждение о механическом восприятии деревенской средой городских форм и методов революционной борьбы. Речь идет о совпадении этих форм и методов борьбы, что, в свою очередь, было обусловлено спецификой трансформации сословного общества в современное гражданское. По сути, речь идет о многообразии и переплетении разных форм и методов революционной борьбы, которая как или иначе обусловливалась различной ментальностью городского и сельского населения России тех лет.
Сложность разрешения копившихся веками разнородных и разнонаправленных проблем, лежащих тяжелым грузом на плечах поколений начала ХХ в., обусловила не поэтапный характер, а одновременность их выдвижения. Сосредоточив внимание на разрешении текущих проблем, самодержавная власть на всем протяжении пореформенного периода все больше и больше увязала в «текучке повседневности», утрачивая стратегическое видение развития страны. Чем больше и глубже шло «увязание в повседневность», тем сильнее и активнее заявляло о себе общество, прежде всего, в лице своих разновекторных идейно-политических инициативных меньшинств, предлагавших собственные модели преобразования России. Рост дисбаланса между властью и обществом объективно вел к расширению пропасти между ними, а, следовательно, к невозможности выработки и определенной консолидирующей российское общество общенациональной программы. Все более и более углубляющее противостояние между властью и обществом с логической неизбежностью привело к революционным событиям 1905-1907 гг., а через 12 лет к Февральской революции и большевистскому перевороту, а затем кровопролитной Гражданской войне.
На разных этапах развития мировой историографии степень вины разных сторон - власти и общества - освещались в зависимости от идеологических пристрастий и морально-этических представлений исследователей. В современной отечественной историографии наметилась устойчивая обвинительная тенденция в отношении революции, которая безоговорочно оценивается как «абсолютное зло», а сам «моральный облик» носителей революционных идей, подвергается критике. В российской ментальности это дело не новое, но едва ли продуктивное. Важно понять суть действий власти и общества, объяснить глубинные причины непонимания ими друг друга.
Обращение к пореформенному опыту российской истории убедительно показывает, что власть объективно располагала возможностями мирным путем разрешить разноуровневые конфликты с обществом. Проблема состояла в степени осознания содержательной сущности конфликтов и в субъективном желании их разрешения. В зарубежной и отечественной историографии этим двум вопросам традиционно уделено много внимания. В ряде случаев «доля вины» в одинаковых пропорциях распределяется между властью и обществом. Однако в подавляющем большинстве случаев «виновной» признается одна из сторон, что скорее проистекает от субъективного взгляда исследователя. Тем не менее, при всех оговорках и разночтениях (по крайней мере, в западной историографии) виноватым признавался авторитарный режим, оказавшейся неспособным адекватно ответить на вызовы времени. В советской историографии это обвинение самодержавного режима стало аксиомой. Если в западной историографии шли и продолжают идти споры о времени утраты модернизированным после 1905-1906 гг. режимом реформаторских потенций, которые могли миновать «революционный взрыв», то в современной отечественной историографии наметилась тенденция к объяснению его крушения исключительно условиями Первой мировой войны, которая нередко стала рассматриваться в качестве главного фактора революций 1917 года. Бесспорно, Первая мировая война предельно обнажила кричащие противоречия во всех сферах жизнедеятельности и жизнеобеспечения страны, которые, однако, возникли не в 1914-1917 гг., а уходят своим корнями в пореформенный период. Поэтому Первая мировая война стала действительно мощным фактором революции, но не ее первопричиной.
В судьбоносный период своей истории - период Первой мировой войны -модернизированный в 1905-1906 гг. политический режим проявил очевидную неспособность вывести страну из системного кризиса, а верховная власть, признав этот факт, добровольно отреклась от трона. Такой поступок исторической власти, если даже признать, что он был совершен, во имя сохранения единства России и ее блага, на первых порах вызвал шок в умеренных и либеральных общественных кругах, которые в ускоренном темпе стали «примерять» на себя разные формы государственного устройства. Вместе с тем демократические и социалистические общественно-политические круги, учитывая опыт Первой российской революции, приступили к реализации собственных проектов переустройства России. Как и в 1905-1907 гг., повторилась также коллизия, выразившаяся в разнонаправленном понимании национальных интересов и дальнейших перспектив развития страны. Если учесть, что каждая из составляющих общественных и политических сил эти интересы мыслила различно, то понятны причины нарастающего противостояния между ними. Своего пика это противостояние достигло в 1917 г. и проявилось в противоборстве, как общественных сил, так и политических партий, стремящихся перехватить лидерство в политическом процессе.
И еще следует обратить внимание на одну особенность, стимулирующую революционный процесс в России - роль инициативного меньшинства в лице различных групп интеллигенции. Общеизвестно, что российская интеллектуальная элита уже давно, начиная с середины XVIII в., являлась «направленческой» по своей природе. Разделяя различные мировоззренческие системы представлений о ролевых смыслах Личности, Государства, Народа, Власти, Общества в историческом процессе, проповедуя различные, нередко диаметрально противоположные методы вывода страны из системных кризисов, эти группы интеллигенции постоянно вели друг с другом непримиримую борьбу. Об этом, в частности, свидетельствовала, используемая ими лексика «враги слева», «враги справа», «друго-враги» и проч. При чем термины стали широко использоваться уже в период Первой российской революции 1905-1907 гг., а в 1917 г. уже приняли бытовой характер. Так, сразу после победы Февральской революции 1917 г. демократы и социалисты объявили врагами народа лидеров монархических партий, а некоторые из них были подвергнуты тюремному заключению. После июльских выступлений 1917 г. врагами народа были объявлены большевики и некоторые из них были арестованы. После же захвата власти большевиками врагами народа были объявлены кадеты, а некоторые их лидеры также арестованы. В период Гражданской войны маховик репрессий против инакомыслящих приобрел массовый характер.
Мировоззренческая непримиримость разных групп интеллигентского инициативного меньшинства сыграла провокационную роль в разжигании разноуровневых конфликтов, которые являлись дополнительным возбуждающим и провоцирующим фактором нарастания конфликтогенности среди представителей разнородных социальных сил, отстаивавших разные интересы и, следовательно, вступающие в конфликты друг с другом. Наложение друг на друга идейно-политических и социально-экономических противоречий, дополняемых национальными и конфессиональными противоречиями, порождали ту «гремучую смесь», которая в любой момент могла привести к стихийному массовому взрыву. Подобного рода ситуации не раз возникали на всем протяжении начала ХХ века, периодически выливаясь в революционные взрывы в 1905-1907 гг. и в 1917 г., которые до основания потрясали страну. Гражданская война 1918-1920 гг. явилась кульминационной точкой подобного рода противостояния в российском обществе.
Как видим, 100-летние юбилеи Первой мировой войны, Февральской и Октябрьской революций, Гражданской войны не только способствовали подведению историографических итогов за столетний период, но заставили исследователей задуматься над многими дискуссионными проблемами, которые нуждаются в дополнительной основательной проработке.
Автор статьи Шелохаев В. В. - д.и.н., главный научный сотрудник Институт истории РАН, Москва
Просмотров: 1103
Источник: Шелохаев В. В. Размышления о революционном процессе в России начала ХХ века // Эпоха Революции и Гражданской войны в России. Проблемы истории и историографии. — СПб.: Издательство СПбГЭТУ «ЛЭТИ», 2019. — С. 37-46
statehistory.ru в ЖЖ:
