Локальные войны как звенья большой гражданской войны
Первый вопрос связан с характером, типом и масштабами гражданской войны 1918-1920 гг. Известно, что в классической военной науке выделялось только два типа войн: малые и большие (европейские, позже - мировые). В частности, такой подход зафиксирован в трудах Клаузевица.2 Тот же подход задержался и в марксистской историографии, в которой малые войны получили определение локальных (в русском переводе прежних лет - локализованные).3 При таком подходе гражданские войны, включая национально-освободительные и революционные, фактически автоматически попадали в разряд локальных. И такая классификация гражданских войн могла бы считаться вполне удовлетворительной, если бы речь шла, например, о гражданских войнах в Англии, США, Корее, Испании и т.д. Но может ли считаться локальной войной гражданская война в России?
Мне представляется, что в рамках классического подхода, когда выделялось только два типа, два, условно говоря, уровня войн, российская гражданская война принципиально не поддаётся типологизации. Уже в советской историографии был сформулирован новый, усовершенствованный поход, при котором войны делились на локальные, региональные и мировые. Этот подход более адекватен изучаемому материалу, но и в его рамках российская гражданская война стоит особняком. Масштабы ее таковы, охват территории и вовлеченных в нее людских масс таковы, что гражданская война 1918-1920 гг. явно должна занять особую нишу между региональными и мировыми войнами.
И, тем не менее, изучая события, столетний юбилей которых мы отмечаем, без теории малых, локальных войн обойтись невозможно. Возьму на себя смелость утверждать, что большая война в России 1918-1920 гг., вся эпоха «Второй русской» или, как ее еще называют, «красной» смуты 1914-1922 гг., - это череда следовавших друг за другом или накладывавшихся одна на другую локальных войн в разных частях Империи и даже в ее центре. Сочетание и совмещение этих войн привели к обострению и разрастанию всей большой гражданской войны, усилили ее ожесточенность, накал, продолжительность и кровавый характер.
Данный взгляд на большую гражданскую войну в России 1918-1920 гг. как на цепь малых, локальных войн прочно пересекается с теми новыми подходами к революции 1917 года и ее причинам, которые появились в отечественной историографии в последние четверть века. Безусловно, эти подходы дискуссионны, требуют дополнительной проработки и новых доказательств, но в целом представляются заслуживающими внимания и обсуждения. Речь идет о разного рода подходах и концепциях, которые, обобщенно говоря, интерпретируют предпосылки революции как многофакторные, а сами революционные процессы как многоуровневые и многоканальные.
При этом надо отметить, что подходу к предпосылкам революции как многофакторным не противоречит большинство исследований последних лет. Так или иначе, дополняя и уточняя друг друга, беря в качестве отправной точки отдельные этапы или проявления назревавшей Красной смуты, они показывают сложность, нелинейность и многофакторность ее развития. Это ничуть не умаляет значимости и оригинальности получаемых отдельными историками результатов. Напротив, мы наблюдаем картину, когда на разных источниках и разном фактическом материале современные авторы приходят к взаимодополняющим выводам. Данное обстоятельство красноречиво говорит в пользу перспективности новых подходов.
Предлагаемые историками конкурирующие теории многофакторности революции и ее предпосылок своими корнями глубоко уходят в общее состояние современного российского общества. Приоткрывая перед исследователями новые перспективы, новые теории, вместе с тем, пока не позволили ответить на очень важный вопрос: какой же из факторов являлся в созревании революции если не решающим, то, во всяком случае, ведущим? Этот пробел вполне может быть преодолен в будущем, но даже тогда, когда это произойдет, вывод о множественности ее причин и предпосылок своей значимости и эвристической ценности не потеряет. Вообще созревание причин и предпосылок революции, как мне представляется с учетом достижений современной историографии, следует понимать как несколько совпавших во времени и пространстве объективных процессов, каждый из которых приближал России к тому качественному рывку, который был ею совершен в 1917 году и в последующие годы.
Соответственно, если мы таким образом говорим о причинах и предпосылках революции, то к самой революции нужно подходить по-новому. «Многофакторность» причин и предпосылок революции заставляет нас поставить вопрос так же о плюралистичности природы самой революции. Надо сказать, что и в прошлые годы историки задумывались о том, что события 1917 г. не могут рассматриваться как нечто исключительное однородное. Но в прошлом, как известно, официальная в СССР точка зрения сводилась к тому, что данная неоднородность проявлялась во времени, по мере развития революционных процессов. Это выразилось в советской официальной концепции двух революций в 1917 г., которая постепенно возобладала в советской историографии. Согласно ее основному постулату, первый, февральский, этап революции 1917 г. носил так называемый буржуазно-демократический характер, а второй, октябрьский этап, - уже пролетарский, или, как еще его определяли, социалистический характер. Тем самым, при данном взгляде неоднородность революционных процессов в 1917 г. рассматривалась как более или менее целенаправленное поступательное развитие от низшего к высшему.
Хотя прежний подход, разделявший революцию 1917 года на две революции, разнящиеся своей социальной природой, я бы отбрасывать не стал (как мне представляется, свой познавательный потенциал он далеко не исчерпал), но следует отметить, что в наши дни картина развития страны воспринимается не столь прямолинейно. Многие постперестроечные историки готовы признать в Красной смуте не одну, а некое органичное сочетание сразу революций. Тем самым, в современной российской историографии многие авторы, развивая, как представляется, историософскую концепцию японского историка Вада Харуки,4 пишут о революции 1917 года как о комплексе нескольких революций. Эти революции, историческое время которых соприкоснулось и даже слилось в единой бифуркационной точке 1917 года, можно, например, выделить по социальному принципу. В этом случае мы сможем говорить о крестьянской, женской, солдатской революции, революции интеллигенции, студенчества, средних городских слоев в целом и, конечно, о рабочей (пролетарской) революции - здесь наследие советской историографии вполне может быть полезным для изучения и анализа.
Но социально-классовый - это вовсе не единственный возможный для изучения событий той эпохи критерий. Гораздо чаще, как представляется мне, сегодня можно встретить выделение «отдельных революций» по национально-этническому принципу. При таком подходе разные авторы пишут о, например, польской, мусульманской, армянской, украинской, финской, еврейской, осетинской, татарской, грузинской, башкирской, казахской, и множестве других революциях,5 вместе составивших единую российскую революцию.6 Вряд ли кто-то усомнится, что в Российской революции 1917 г., при таком подходе, имела место быть и русская революция. Помимо этого, некоторые историки в наши дни готовы отказаться от изоляционистских схем и посмотреть на отечественную революцию 1917 г. в контексте мирового развития в целом, и при том не только в плане влияния революции на окружающий мир, но и в плане влияния окружающего мира на революцию. С этой точки зрения революция 1917 г. может восприниматься как совпадение во времени внутреннего кризиса империи и глобальных мировых кризисных колебаний. Речь в этом случае идет и о более глобальной включенности России в мировую систему. В этой связи поднимается проблема влияния на российскую революцию Первой мировой войны.7
Вот какие тенденции в историографии я считаю важным отметить, когда называю большую гражданскую войну в России цепью малых (локальных войн) в различных ее регионах. Причем для выделения таких локальных войн вполне могут быть уместны оба названных выше критерия, позволяющих выделять различные революционные потоки в едином революционном потоке 1917 года: и социально-классовый, и этнонациональный, и, без сомнения, какие-либо еще. Например, если стоять на позиции, что локальные (малые) войны вспыхивали в период Второй русской смуты на социально-классовой основе, то для изучения могут быть интересны сразу несколько локальных конфликтов и малых войн, например, Ижевское рабочее восстание, красное партизанское движение в Сибири, эпизоды гражданской войны в казачьих областях, Тамбовское крестьянское восстание и т.д.
Часть из этих малых войн и локальных вооруженных конфликтов меньшего накала в прошлом уже становилась предметом моего научного интереса, причем, именно в качестве примера малых войн. Это, в частности, Ижевское восстание, на материалах которого я проверял актуальность теории малых войн М. А. Дробова, предложенной им еще в 1931 г., но позже надолго незаслуженно забытую.8 Анализ локального конфликта в Прикамье показал хорошие перспективы изучения общих тенденций и закономерностей гражданской войны 1918-1920 гг. в целом. То же могу сказать и по результатам своей работы над Кронштадтским и некоторыми другими рабочими восстаниями тех лет. Хотя я в основном рассматривал антибольшевистские и антисоветские восстания, но похожие результаты дает также изучение локальных выступлений сторонников советской власти и большевистской партии, например, в Киеве и Ростове.
Еще больший простор для исследователей, как мне представляется, открывает обращение к тем локальным конфликтам эпохи революции и гражданской войны, которые возникали на этнонациональной почве. А таких тоже можно вспомнить немало. Фактически каждая из названных выше национальных революций сопровождалась менее или более острыми и продолжительными военными конфликтами в рамках единой гражданской войны в России или даже шире - в рамках периода всей Второй русской смуты. Не случайно к национальной составляющей драмы 1917-1922 гг. в последние годы обратились многие современные авторы, и, что важно, среди них есть и серьезные историки.9
Среди таких локальных конфликтов 1918-1920 гг., важной составляющей которых являлись сепаратистские и националистические устремления, встречались и такие, которые вспыхивали в тех регионах, которые и в последующие годы вновь и вновь становились зонами локальных военно-политических конфликтов, причем некоторые из них - уже как межгосударственные. Конфликты на этнонациональной почве легко разжечь, но очень сложно погасить - эту банальную истину игнорировали многие стороны Красной смуты, а некоторые - преднамеренно опирались на нее, раздувая межнациональную вражду до масштабов геноцида. Это, как правило, происходило там, где националистические настроения являлись основой местного сепаратизма.
К такого рода локальным «гражданским войнам» я бы в первую очередь отнес события рубежа 1917-1918 гг. в Финляндии. По не вполне ясным и совершенно ошибочным причинам гражданскую войну в Финляндии выводят за скобки российской гражданской войны. В результате общая картина Второй русской смуты резко, непозволительно искажается. Главные искажения касаются как раз военной стороны событий, а также вопросов, связанных с такой острой в наши дни проблемой, как государственный революционный террор, родоначальником которого сегодня ошибочно провозглашают большевиков, тогда как пальма первенства здесь принадлежит финнам, точнее, как писали прежде, белофиннам.
Победа финских националистов над коммунистической революцией вылилась в жесточайший белый террор. Можно не сомневаться, что «пример» Финляндии сыграл роковую роль в гражданской войне в остальных частях Империи.10
Особую роль в обрушившемся на нашу страну бедствии Второй русской смуты, как и в XVII в., вновь сыграли русско-польские отношения. Поляки, так и не смирившиеся с тем, что им не удалось стать центром интеграционных процессов в славянстве, решили возглавить сепаратистские тенденции в нем. Роль геростратов им удалась лучше, чем созидателей. В результате их стараний распад единого русского государства начался не в 1917 г., как это обычно считается, а уже, по сути, в 1916 году. И начался он как раз с образования на территориях Российской империи самостоятельного польского государства - предвестника грядущих потрясений.
Ситуация с Польшей и Финляндией свидетельствует в пользу еще одного важного вывода: локальные конфликты на российской периферии - это результат воздействия внешней враждебной среды. Именно внешние силы, конкретно Германия и Австро-Венгрия в 1916 году, сначала сконструировали, а потом тут же признали т.н. Королевство Польское. Точно так же и победа реакции в Финляндии была одержана не финскими, а иностранными штыками. В разгар боевых действий между белыми и красными финнами немцы открыто поддержали своих ставленников. Поспешили воспользоваться раздраем в русском доме и шведы. Они решили аннексировать Аландские острова под предлогом их преимущественно шведского населения. Шведская интервенция началась еще в феврале, а 5 марта на Аландских островах высадились немцы.
Шведы и немцы поделили зоны ответственности и взялись за разоружение русских гарнизонов.11 В дальнейшем отмеченная закономерность подтвердится и в других горячих точках на карте взорванной Империи - везде, где появлялись интервенты, за их спинами прятались местные сепаратисты, даже если речь шла о сугубо русских областях, как, например, на русском Севере или в Сибири.
Таким образом, изучение большой гражданской войны в России в 1918-1920 гг. как сложной цепи малых локальных войн и конфликтов может позволить уточнить имеющиеся в историографии оценки той эпохи и, вне всяких сомнений, раскроет новые грани пережитой нашей страной драмы. Это что касается научной значимости примененного в данной работе подхода. Но, конечно, он имеет и общественную значимость в связи с тем интересом, который отмечается в российском обществе к проблематике локальных войн в наши дни.
Этот интерес возник не столь давно, но не на пустом месте. Рост интереса к локальным войнам, а также к их влиянию на отечественную историю, резко вырос после грузино-югоосетинского конфликта в 2008 г., а также событий на Украине, в Крыму и Новороссии в 2014-2019 гг. Эти события неожиданно сильно актуализировали необходимость изучения малых войн в истории России - СССР - Российской Федерации.
Собственно говоря, в связи с ростом интереса к локальным войнам повторяется ситуация начала 1990-х годов, когда так же резко, даже пожалуй, еще резче, вырос интерес к проблематике гражданской войны в целом. Тот интерес прочно коренился в переживавшемся в тот момент историческом этапе, уверен, многие помнят, что разрушение СССР, события 1993 г. и другие моменты обострили у многих чувство опасности. Гражданская война уже не казалась большинству граждан нашей страны чем-то очень далеким, не казалась страницей учебника истории, которую давно перелистнули, и возвращаться к которой нет смысла. Наоборот, смутные ощущения требовали рефлексии на тему событий 1918-1920 г.
Общество, а вместе с ним и ученые, стремились разобраться в механизмах, приведших к братоубийственному противостоянию, с тем, прежде всего, чтобы трагедия не повторилась вновь, чтобы поиски компромисса возобладали над духом конфронтации.
Вот и в наши дни, когда внутри самой Российской Федерации, на постсоветском пространстве, а также в дружественных России странах дальнего зарубежья происходит сразу несколько военно-политических конфликтов, в том числе доходящих до самых настоящих войн, и российское общество в целом, и цех профессиональных историков конкретно вновь пытаются вглядываться в прошлое, чтобы извлечь уроки и в будущем не допустить развития по худшему сценарию. А худшим сценарием, как и во времена Второй русской смуты, как представляется мне, является не только возникновение все новых и консервация уже имеющихся конфликтов, а их постепенное объединение в огненную цепь. Именно так и произошло в 1914-1918 гг.: отдельные конфликты разной природы накапливались, наслаивались друг на друга, вели к взаимному усилению, а в тот момент, когда отечественная государственность ослабла и уже не могла противостоять кризисным процессам, локальные войны в разных частях романовской Империи слились в единую крупномасштабную гражданскую войну. Ситуацию не спасли даже две революции - в феврале и в октябре 1917 года, - которые не предотвратили, а, скорее, внесли свою лепту в процесс консолидации локальных конфликтов в единую гражданскую войну.
Автор статьи Чураков Д. О. - д.и.н., профессор кафедры новейшей отечественной истории МПГУ
1 Работа выполнена при финансовой поддержке РФФИ, проект № 18-09-00621 А: «История участия Российской Федерации в локальных гибридных войнах в 1991-2008 годах: генезис, геостратегия, результаты».
2 Локальные войны: История и современность / Под редакцией генерала армии И. Е. Шаврова. М., 1981. С. 34.
3 Маркс К. Маркс - Вильгельму Либкнехту в Лейпциг. 4 февраля 1878 г. // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 34. С. 248.
4 Харуки В. Россия как проблема всемирной истории. М., 1999.
5 В той или иной мере к таким выводам подводят многие материалы. См. Верстюк В. Ф. Февральская революция и украинское национально-освободительное движение // Февральская революция. От новых источников к новому осмыслению. М., 1997; Исхаков С. М. Мусульмане России: особенности социального поведения в начале ХХ в. // Революция и человек. Быт, нравы, поведение, мораль. М., 1997; Он же. Февральская революция и российские мусульмане // 1917 год в судьбах России и мира. Февральская революция: от новых источников к новому осмыслению. М., 1997; Еврейский вопрос в революции, или о причинах поражения большевиков на Украине в 1919 году // Павлюченков С. А. Военный коммунизм в России. Власть и массы. М., 1997. В сущности, аналогичным проблемам посвящена и книга: Грациози А. Большевики и крестьяне на Украине, 1918-1919 годы. М., 1997 и др.
6 К слову сказать, подобный подход напоминает известную истину, что, подчас, новое -хорошо забытое старое. В частности, о множественности факторов, определяющих национальные революции, и о разных задачах, решаемых разными народами в ходе этих революций, писал еще Троцкий в своем главном труде о русской революции, переизданном как раз в год ее юбилея (См.: Троцкий Л. Д. История Русской революции. В 2 т. Т. 2. Ч. 2. М. 1997. С. 36 и далее).
7 Булдаков В. П. Красная смута. Природа и последствия революционного насилия. М., 1997. С. 19.
8 Дробов М. А. Малая война: Партизанство и Диверсии. М., 1998. Причины, по которым эта книга долгие годы была не известна большинству авторов, довольно тривиальны: монография М. А. Дробова вскоре после выхода была изъята из пользования, поскольку содержащийся в ней анализ диверсионной и партизанской борьбы в 1930-е гг. показался кому-то опасным.
9 Булдаков В. П. Хаос и этнос. Этнические конфликты в России, 1917-1918 гг. Условия возникновения, хроника, комментарий, анализ. М., 2010; Жуков Ю. Н. Первое поражение Сталина. 1917-1922. От Российской империи - к СССР. М., 2011.
10 Ратьковский И. С. Красный террор и деятельность ВЧК в 1918 году. СПб., 2006. С. 96.
11 Европа и Россия в огне Первой мировой войны. М., 2014. С. 496.
Просмотров: 873
Источник: Чураков Д. О. Локальные войны как звенья большой гражданской войны // Эпоха Революции и Гражданской войны в России. Проблемы истории и историографии. — СПб.: Издательство СПбГЭТУ «ЛЭТИ», 2019. — С. 94-102
statehistory.ru в ЖЖ:
