Иннокентий Сибиряков - просвящённый благотворитель
В Советском Союзе информация о судьбе братьев Сибиряковых (о Александре Сибирякове читайте здесь) была закрыта. Их жизненный подвиг не вписывался в политику социалистического мироустроения. За рубежом о них знали больше, чем на Родине. Мы, люди, живущие в современной России, стали невольными свидетелями грандиозных исторических событий, преобразующих нашу страну.
Из общества всеобщей уравниловки и обезличивания мы вдруг оказались среди предприимчивых богатых и беспомощных бедных. Началась всеобщая переоценка ценностей. И, видимо, пришло время вспомнить имена людей, дела которых через столетье продолжают жить и развиваться на благо нашей страны.
В пригороде Санкт-Петербурга, недалеко от железнодорожной станции Песочная, стоит деревянный храм преподобного Серафима Саровского. С недавнего времени там пребывает частица честных останков схимонаха Иннокентия (Сибирякова), привезенная с Афона, где имя этого замечательного подвижника благочестия особо почитаемо и по сей день. Время не стерло из памяти людской его благодеяния, современники, знавшие его лично, оставили нам свои впечатления от встреч с ним, размышления о его судьбе и христианском подвиге. Ведь потомственный миллионер-золотопромышленник и благотворитель Иннокентий Михайлович Сибиряков был хорошо известен в свое время всей просвещенной России.
8 ноября 1901 года (по старому стилю) на Афоне в Свято-Андреевском скиту торжественно совершался чин погребения схимонаха Иннокентия, в миру Иннокентия Михайловича Сибирякова. Отпевал схимника греческий архиерей Неофит в сослужении 60 священников. Отец Иннокентий был погребен возле собора апостола Андрея Первозванного внутри монастыря. Обычно такого права на Святой Горе удостаивались только основатели и ктиторы (строители) обители или члены византийских императорских фамилий. У братии скита были основания так почитать схимонаха Иннокентия. Не только его огромные пожертвования скиту как ктитора-строителя, но и та его недолгая монашеская жизнь - в течение 5 лет - проведенная в полном нестяжании, незлобии, братской любви и неподдельном смирении, подвигла братию оказать усопшему особую почесть при его погребении.
Открытие через три года честных мощей отца Иннокентия показало насельникам Скита, что схимонах был святой жизни. Кость его главы приобрела характерный медово-желтый цвет, что по афонскому многовековому опыту указывает на действие благодати, и поэтому была помещена братией в отдельный киот. Из полутора тысяч глав, собранных в настоящее время в костнице Свято-Андреевского скита, в основном - белые, только несколько глав имеют медово-желтый цвет, среди которых три выделены особо: основателей иеросхимонахов Виссариона и Варсонофия и схимонаха Иннокентия (Сибирякова).
Так кем же был в миру этот загадочный схимник, так высоко почитаемый афонской братией и поныне?
Иннокентий родился в 1860 году в семье иркутского купца и золотопромышленника Михаила Александровича Сибирякова. Родился в удачное время и в удачном месте. «В Иркутске счастливо соединились оба элемента: бюрократия и буржуазия. Власть здесь дисциплинирована общественным мнением. Здесь замечательная буржуазия. Они не признают грошей; дают сотнями тысяч...» - писал современник. Благотворил отец Иннокентия, благотворили старшие братья; неудивительно, что и он относился к меценатству и благотворительности как к чему-то совершенно естественному. А потом появились и личные счеты с богатством. В семь лет он лишился матери, а в четырнадцать - отца, вместе с пятью братьями и сестрами оказался наследником огромного состояния (ему, в частности, принадлежали четыре прииска, давшие, например, за 1894 год 184 с лишним пуда золота - больше трех тонн).
Сделавшись миллионером и хозяином колоссального золотопромышленного дела, которое с каждым годом увеличивало его миллионы, Иннокентий Сибиряков не нашел счастья и внутреннего удовлетворения в богатстве. Ему казалось, что попавшие ему в руки колоссальные деньги взяты у кого-то другого, нуждающегося. Необычайно чуткий сердцем к горю и страданию ближнего, он вскоре стал тяготиться своим положением человека, обеспеченного средствами свыше всякой меры, и начал тратить свои средства на благотворительность и общественные нужды.
В середине 1870-х состоятельный юноша прибывает в Санкт-Петербург и поступает в частную гимназию (там ему преподавал словесность и древние языки поэт Иннокентий Анненский), а уже в 1875 году покупает дом, где гимназия располагается, и производит его серьезную перестройку и улучшение.
Поступив в 1880-м в Петербургский университет, сначала на естественнонаучное отделение физико-математического факультета, а затем на юрфак, он трижды прерывал учебу по болезни. Во время учебы Сибиряков щедро помогал неимущим товарищам окончить курс и получить достойное место. Хотя при этом замечал, что некоторые преподаватели воспринимают его как «денежный мешок». Он покидает столичный университет и продолжает образование, посещая надомные кружки по физиологии и педагогике Лесгафта, по истории Семевского, имевшие тогда необыкновенную славу у столичной молодежи. Это были времена повального увлечения чудесами науки. Всем казалось, что успехи прогресса в состоянии разрешить все социальные проблемы, сделать человека счастливым. Сибиряков вместе со всем «прогрессивным» обществом увлекся прожектами по просвещению России и родной Сибири.
За десять лет им было много сделано на ниве благотворительности. В Санкт-Петербурге вместе с сестрой Анной он участвует в содержании Бестужевских курсов для обучения женщин, которые впоследствии влились в государственный университет. Он был крупным жертвователем при организации и строительстве первого в России женского медицинского института, ставшего ныне медицинским университетом.
Позднее его благотворительность приняла огромный размах. На первых же порах самостоятельной деятельности он пожертвовал своему брату на постройку воздвигаемой им в Иркутске церкви во имя Казанской иконы Божией Матери 10 тысяч рублей. Затем стал жертвовать громадные суммы на дела просвещения и науки.
Жил Иннокентий в семье своего среднего брата - Константина, который был художником и вращался в творческой среде. Благодаря этому Иннокентий встречался с Тургеневым, переписывался с Толстым. И снова давал деньги - на обучение детей литераторов, на издание журналов «Слово» и «Русское богатство» и книг по доступной для народа цене, на открытие по всей стране библиотек. «Если Вам случится узнать, что какая-нибудь сельская школа нуждается в учебных пособиях и книгах для чтения вне школы, то имейте в виду, что я могу выслать желаемые книги... я буду высылать за половинную цену книги, подписываться на все газеты и журналы всем народным учителям, снабженным Вашей рекомендацией», - писал Иннокентий Михайлович в 1884 году Мартьянову - общественному деятелю Сибири основателю Минусинского музея и библиотеки. Без материальной помощи Иннокентия Сибирякова в городах Енисейской губернии в то время не была бы открыта ни одна публичная библиотека, ни один краеведческий музей. Сибиряков потратил более 600 тыс. рублей «на поддержку тех, не приносящих дохода изданий, которые имеют крупное научное или общественное значение, но не могут рассчитывать на широкое распространение в публике», финансировал и даже организовывал научные и исследовательские проекты, этнографические экспедиции. В 26 лет он содержал более 70 личных стипендиатов, получавших образование как в России, так и в Европе.
Благодаря его финансовой помощи были открыты многие учебные заведения в России и Сибири. В том числе - университет в Томске и Восточно-Сибирский отдел Императорского Русского географического общества, членом которого он был избран. Иннокентий Сибиряков позаботился о своих учителях, которых глубоко уважал. В 1893 году он жертвует профессору Лесгафту 200 тысяч рублей и дом в Петербурге для устройства учебной лаборатории, которая явилась основой для сегодняшнего Национального университета физкультуры. Сибиряков содействует изданию научных трудов Ядринцева, Семевского, Успенского, Решетникова, Тургенева, полезных для русского народа.
На его средства строились храмы, открывались публичные библиотеки, музеи, он финансировал проведение научных экспедиций. Под названием Сибиряковской вошла в историю этнографическая экспедиция в Якутию.
Иннокентий Сибиряков
Наблюдая все тяготы жизни на сибирских приисках, Иннокентий Михайлович пожертвовал 450 тысяч рублей на образование капитала для выдачи пособий при несчастных случаях с рабочими.
В те годы его редкое сострадание к людям особенно проявилось в отношении к переселенцам в Сибирь, претерпевавшим тяжелейшие бедствия в пути и трудности обустройства на новых землях. В 1890 году он становится одним из учредителей Общества для вспомоществования нуждающимся переселенцам, начало деятельности которого совпало с голодом, постигшим Россию в 1891 году. В Нижегородской губернии на средства Сибирякова открываются столовые для голодающих. Вскоре поток переселенцев в Сибирь "взломал" организованные рамки и приобрёл стихийный характер. На перевалочных пунктах не хватало самого необходимого, даже бараков. Тысячи людей с детьми и скарбом оказались под открытым небом. Начались эпидемии. На Тюменском переселенческом пункте на деньги Сибирякова ремонтируются старые и достраиваются новые бараки, строятся столовая и больница. Иннокентий Михайлович выделяет средства для организации санитарного отряда из студентов-медиков во главе с Ядринцевым. Они отправляются в Тобольскую губернию. Благотворитель и сам выезжает в Курган и на месте принимает необходимые меры для облегчения положения страдающих от голода и болезней людей.
Современники вспоминали, что в нем удивительным образом сочеталась благотворительность личная и общественная. Он равно сострадал нуждам учреждений и сообществ или неизбывному горю простого человека.
Его щедрость многим казалась сказочной. Он принимал у себя на квартире до четырехсот человек в день. Один из очевидцев его петербургской жизни вспоминал: «Кто только из столичных бедняков не был у него в доме на Гороховой улице, кто не пользовался его щедрым подаянием, денежной помощью, превосходящей всякие ожидания! Дом его обратился в место, куда шли алчущие и жаждущие. Не было человека, которого бы он выпустил без щедрого подаяния... Сколько, например, студентов, благодаря Сибирякову, смогло получить в Петербурге свое высшее образование! Сколько бедных девушек, выходивших замуж, получили здесь приданое! Сколько людей, благодаря поддержке Сибирякова, взялось за частный труд!»
Он ежедневно получал кипы писем о помощи, повсюду замечал человеческое горе и помогал всем по евангельской заповеди:... всякому просящему у тебя дай. И он давал охотно, с добрым словом и участливым лицом, одаривая не только деньгами, но и богатством сердечного расположения. Для просящего это бывает дороже даже самой милостыни.
Сумма его пожертвований, не считая тайной милостыни, к которой Иннокентий Сибиряков имел особую склонность, в переводе на современные деньги исчисляется миллиардами. Но богатство не отягощало душу Иннокентия Михайловича гордостью. Он был чужд всякого самомнения и превозношения, заносчивости и чванства, которые нередко сопровождают владельцев крупных капиталов. Все, знавшие Иннокентия Михайловича, отмечали его поразительную скромность, желание сидеть «на последних местах».
Поездка в Европу изменила его мировоззрение. Он увидел суету и бездуховность западного цивилизованного мира, главной целью которого были деньги, и только ради них осуществлялся прогресс со всеми достижениями и премудростями современной науки. "Всё моё богатство в сравнении с тем, чего жаждет душа моя, есть ничто, пыль, прах..." - говорил Иннокентий Михайлович, возвратившись из Европы.
Он все время искал возможности обрести свободу от давящей силы денег, от бесконечной заботы определить их на благие дела. Ездил ко Льву Толстому в Ясную Поляну советоваться. «Помогите мне снять с души тяжкое бремя, - говорил Сибиряков. - Я страшно богат. Я не знаю, что делать мне со своим богатством. Оно тяготит меня, оно мучит меня!» Жаловался великому писателю на то, что он «облеплен» тучами так называемых дел по заводам, фабрикам, конторам, домам. «Я покоя не знаю, - говорил он. - Вижу, что этому конца края не будет. Я как будто должен, как будто бы надо капиталу дать ход, надо людям дать заработок, и на одни просмотры новых планов и построек уходит все мое зрение. Я затеваю устройство новых поселков для интеллигентов, но я лучше бы предпочел сразу сбросить с себя эту тяжесть золотого мешка, да вот не знаю, как это сделать. Научите, как мне раздать мои деньги, мои прииски, мои земли...С тех пор, как деньги очутились в моих руках, я чувствую несмолкающее гудение в ушах: «Раздай, раздай и раздай!»
Его обширная благотворительность была направлена также на церковные и духовные нужды. Иногда люди пугались колоссальных размеров получаемых ими пособий.
Столичным толстосумам поведение Иннокентия Михайловича не давало покоя, поскольку обнаруживалась их враждебность к настоящей, идущей от сердца, жертве ради Христа. Историк Соколовский в 1916 году был избран председателем Петроградской губернской ученой архивной комиссии. В 1924-м он писал: «Вскоре я получил... старые дела Сыскной полиции, которые были предназначены к уничтожению... Несколько сот дел являются высокоинтересным архивным источником...»
Соколовский сохранил для потомков подробное описание судебного освидетельствования Сибирякова, на котором он был полностью оправдан. Так как обвинение Иннокентия Михайловича в безумии занимает одно из ключевых мест в его биографии, приведем имеющиеся в архивах сведения.
- Своеобразное дело касательно миллионов имеется в делах Сыскной полиции, - пишет Соколовский, - дело, вызванное миллионами известного золотопромышленника Иннокентия Михайловича Сибирякова. Щедрою рукою, полными пригоршнями сыпал он золото на помощь просителям, на культурные цели, и тем родил сомнение в нормальности своих умственных способностей. Находился он ещё в полном расцвете сил - ему было 33 года, - окружён он был миллионами, можно сказать, купался в них и... познал всю тщету денег. Отказывая лично себе, он поселился в маленькой квартирке и стал раздавать крупными кушами деньги направо и налево. Конечно, это было своеобразно. Общество не удивлялось бы, если бы он преподносил жемчуг и бриллианты сомнительным певичкам, если бы он строил себе дворцы во вкусе альгамбры, накупал картин, гобелены, севр и сакс или в пьяном виде разбивал зеркала, чтобы вызвать хриплый хохот арфянок, - все это было бы обычно. Но Сибиряков отошел от этого и, побуждаемый душевными склонностями, проводил в жизнь правило - «просящему дай»!
В библиотеке Свято-Пантелеимонова монастыря на Афоне хранится дневник иеросхимонаха Владимира, современника Сибирякова. Есть в этом дневнике любопытная запись о том, что слух о деле миллионера дошел до царя, и Александр III пожелал встретиться с Иннокентием Михайловичем. Во время этой встречи Сибиряков «умно поговорил» с царём, и тот повелел его отпустить и больше не трогать.
Поводом для второго обвинения Иннокентия Михайловича Сибирякова в «невменяемости» послужил такой случай. Входя однажды в Знаменскую церковь в Петербурге, он положил на книжку стоявшей на паперти монахини серебряный рубль. Та, должно быть, привыкла получать только самые мелкие подаяния и так была поражена этим рублем, что тут же, на глазах Сибирякова, упала на колени пред образом и стала громко благодарить Бога за столь щедрый дар. Сибиряков был растроган и спросил у монахини ее адрес и из какой она обители. И на следующий же день он явился по ее адресу в одно из столичных подворий и передал монахине все свои свободные деньги - 147 тысяч рублей.
Монахиня пришла в ужас от такой огромной суммы. Она заподозрила тут что-то неладное и, когда необыкновенный посетитель ушел, заявила о нем полиции... Возникло судебное дело... Суд, однако, признал Сибирякова действовавшим в состоянии полного разумения и утвердил за бедной угличской женской обителью пожертвованную ей громадную сумму.
Но после пожертвования 147 тысяч рублей в пользу Угличского Богоявленского монастыря в 1894 году имущество Сибирякова было опечатано, и ему пришлось проходить через унизительную процедуру освидетельствований, результаты которых предавались широкой огласке. Иннокентий Михайлович оказался чуть ли не под домашним арестом, а у родственников требовали давать за него расписки. В это тяжёлое для благотворителя время посетил Иннокентия Михайловича Сибирякова незнакомый ему до той поры иеромонах Алексий (Осколков), задумавший строить монастырь на Дальнем Востоке России в Приморском крае. Он сыграл важную роль в жизни схимонаха Иннокентия и вселил в него надежду: «Очень рад, что милость Бога доставила мне утешение познакомиться с вами, ибо в вас я вижу Богом любимого - желающего, но не умеющего любить Его, - раба смиренного и кроткого... Веруйте, что получите полную свободу. Бог да благословит вас».
За время пребывания отца Алексия в Александро-Невской лавре он получил три письма от Иннокентия Сибирякова. «Прочитал письмо и возблагодарил Бога, - сообщает скупые, но важные сведения о. Алексий, - письмо написано красивым, твердым почерком, на хорошей бумаге, аккуратно сложенное, вложено в конверт несмятый, с адресом - тоже спокойно-методически твердым, красиво написанным. Где же, думаю, с ума сошедший... И случилось в короткое время, что собралось у меня три его письма, одинаково чисто, отличным твердым почерком написанных, с содержанием не праздной болтовни, а с сообщениями делового человека. Эти письма, свидетельствуя о здравости, спокойствии его ума, как бы побуждали меня явиться деятельным энергичным ходатаем его, Сибирякова, об избавлении его от преследований Валя (градоначальника). В уповании на Бога я решил имеющиеся у меня три письма представить владыке - митрополиту Палладию и просить его энергичного содействия ко избавлению Сибирякова от преследований Валя. Митрополит, рассмотрев письма и найдя, что писавший вполне умно здоровый - направил меня прямо к обер-прокурору. Обер-прокурор, прочитав их с некою радостию, сказал - вполне здоровый, оставьте эти письма мне. Дней через восемь, увидев меня в Синоде, - еще издали говорит: а! о. Алексий, здравствуйте, поздравляю вас - ваш питомец свободен!»
Встреча о. Алексия с Константином Победоносцевым происходила уже после 13 июня 1894 года, когда Сибирякова свидетельствовало губернское правление и большинством голосов признало его здоровым. «Такое решение не удовлетворило градоначальника, - сообщает Соколовский, - и он 30 июня вошел с представлением к министру внутренних дел, где указывал, что «расточительность Сибирякова при отсутствии всякой осторожности может повести к передаче больших сумм в руки лиц, преследующих политические цели, несогласные с интересами правительства» и просил о новом освидетельствовании Сибирякова, которое произошло 30 января 1895 года.
«Большинством голосов и тут Сибиряков признан был здоровым, - пишет Соколовский. - «Особое мнение» высказал на этом заседании «член присутствия, сенатор Лихачев». «Логическая стройность, изящество изложения, гуманная мягкость - вот качества этого мнения», - констатирует исследователь. «Тонко, последовательно и без суеты разбирает Лихачев доводы, которые могли бы поселить мнение о якобы «беспредельной расточительности» Сибирякова. «Раз у него 220 тысяч ежегодного дохода и 10 миллионов состояния, - говорил Лихачев в своем защитном слове, - то к его расходам нельзя применять обыкновенную мерку. Для его необычных доходов - и расходы необычные. Он пожертвовал крупный капитал в фонд сибирских рабочих, так как именно их труду обязан своим огромным состоянием; он пожертвовал монахине 147 тыс. на церкви, так как считал эту сумму потерянной и ему возвращённой случайно и сверх ожидания; он подарил художнику 28 тыс., так как тот желал устроить фотогалерею, и не имел никаких денег. Все выдачи Сибирякова, относительно говоря, более или менее соразмерны с потребностями и нуждами лиц, кому они были назначены». Лихачёв отметил, что Сибиряков не выдал ни одного обязательства, не подписал ни одного векселя.
Свое мнение заканчивает Лихачев общим очерком жизни Сибирякова: «Выросши в богатой купеческой семье... он рано начал самостоятельную, вполне свободную, независимую жизнь обеспеченного человека. Окончив образование, Сибиряков скоро... перестает читать что- либо, кроме Евангелия, зачитывается и увлекается им, с увлечением и страстью старается проводить в жизнь христианские чувства любви и помощи ближнему. Может быть, и полоса религиозности минует. Но он - здоров...»
Великая вера проверяется и великим испытанием - этот духовный закон осуществился в жизни Иннокентия Сибирякова в полной мере. Бесчестие, которое устроил мир сердобольным деяниям Иннокентия Сибирякова, окончательно укрепило в нем решимость уйти в монастырь. Поиски правды и душевного покоя привели Иннокентия Михайловича на тот путь, на который так часто вступали русские люди, не знавшие, как устроить свою жизнь в мире. Желание окончательно изменить свою жизнь окрепло при знакомстве в 1890 году с настоятелем Свято-Афонского скита св. Андреем архимандритом Давидом (Мухрановым), служившим на Санкт-Петербургском подворье. И с этого момента начинается его борьба за истинные духовные ценности. Вся его предыдущая жизнь была подготовкой к монастырю и он воспринимал возможность стать насельником обители «воинов Христовых», как Божий дар, Божию милость, а не как проявление своей самоотверженности.
Под руководством отца Давида в течение восьми лет Иннокентий Сибиряков осваивал азы духовного делания, побывал на Святой горе Афон в Русском Свято-Андреевском ските. Будущее становилось для него всё отчётливее и яснее. Стариц Давид становится его духовным отцом и преподаёт ему высочайшую философию христианства - умное делание. В этот период Сибиряков познакомился с всероссийским пастырем - отцом Иоанном Кронштадским, которому пожертвовал огромную сумму, учредил "Дом трудолюбия" в Барнауле. Вместе они становятся учредителями "Православного братства Святителя Иннокентия, первого епископа Иркутского, Чудотворца, при церкви Санкт-Петербургского первого реального училища" и его почетными членами, а также попечителями Линтульской женской обители.
Год 1894-й. В возрасте 34 лет Иннокентий становится послушником, отрекается от всего мирского, но не прекращает благотворительность, сочетая её с иноческими трудами.
Он начинает подготовку частично к передаче, частично к продаже своих паев в золотодобывающих компаниях и пароходствах брату Константину и сестре Анне. Иннокентий Михайлович еще продолжает вести многие проекты, но становится все заметнее, что он сворачивает свою публичную деятельность. Он благородно подводит черту под прежней жизнью, оставляя в кассах общественных организаций немалые капиталы, делая последние крупные вклады в различные светские учреждения, с которыми сотрудничал в течение десяти лет. В те годы его ежегодная прибыль от золотопромышленного производства достигала 10 миллионов рублей - 30 приисков приносили 186 пудов золота. И все эти деньги шли на благотворительные нужды. Как говорили в его время «в Бога богател».
Родные и близкие Иннокентия Михайловича пытались отговорить его от ухода в монастырь. Скрываясь от непонимания, он разорвал общение со многими. Прежде облагодетельствованные им оскорбляли его, обвиняли в скупости, особенно узнав, что, помогая людям, Сибиряков не делал различия в их социальном положении. Никому не известный служащий, простолюдин или крестьянин, приехавший в город на заработки, могли получить от Сибирякова те же деньги, что и известный профессор.
В 1896 году Иннокентий Сибиряков пожертвовал 10 тысяч рублей Спасо-Преображенскому Валаамскому монастырю для строительства Воскресенского скита на месте, где стояла часовня в честь св. апостола Андрея Первозванного. Построенная двухэтажная церковь Воскресения Христова и все строения скита сохранились до наших дней, а ныне после реставрации храм полностью восстановлен и сверкает былым величием и роскошью внутреннего убранства. Коневецкому монастырю была пожертвована такая же сумма.
Остаток своего капитала в 2,4 миллиона рублей Иннокентий Михайлович передал своему духовнику архимандриту Даведу с тем, чтобы оставшиеся средства были израсходованы на помощь бедным русским обителям, в том числе и на устроение Петербургского подворья Русского Андреевского скита на Афоне, и на постройку самого Андреевского собора в Андреевском скиту.
С этого времени «закончилась жизнь и началось житие». Иннокентий Сибиряков стал безвыходно жить на св. Андреевском петербургском подворье, мечтая о том, что вот скоро духовник пострижет его в новоначалие ангельского образа. Отец Давид достаточно уже испытал усердие Иннокентия к подвижнической жизни, и уступая его просьбам, действительно постриг его в рясофор 1 октября 1896 года. 35 лет от рода было тогда Иннокентию Сибирякову. Скинув мирской костюм, надел он на себя монашеский подрясник и сказал: «Как хорошо в этой одежде! Нигде не давит! Слава Богу! - Как я рад, что в нее оделся!» Монах Климент сообщает, что «приняв постриг, он немедленно уехал на Св. гору и поселился в Андреевском ските».
28 ноября 1898 года архимандрит Давид постриг инока Иннокентия в мантию с новым именем Иоанн в честь пророка и предтечи Иоанна - Крестителя Господня. По свидетельству отца Серафима, «с принятием ангельского образа инок Иоанн душевно оплакивал, что много времени потратил на суету и изучение мудрости века сего». А менее чем через год, следуя афонской традиции и учитывая тяжелое заболевание инока, 14 августа 1899-го, монах Иоанн (Сибиряков) принял постриг в великий ангельский чин - святую схиму - с именем Иннокентий в честь святителя Иннокентия Иркутского.
Иннокентий Сибиряков в чине схимонаха
Сведения о монашеском подвиге схимонаха Иннокентия убедительно раскрывают истинный образ избранника Божия, раз и навсегда умершего для мира ради Христа. Паломник, побывавший в Свято-Андреевском скиту в 1900 году и озадаченный вопросом, есть ли на современном ему Афоне выдающиеся подвижники, пишет: «Здесь же, в одной из келий, принадлежащих Андреевскому скиту, живет отец Иннокентий (бывший миллионер, крупный сибирский золотопромышленник И. М. Сибиряков), ведущий замечательно подвижнический образ жизни. В этой келии пять дней в неделю не полагается есть никакой горячей пищи, а масло и вино употребляются только по субботам и воскресеньям». Приоткрывает тайну духовного подвига отца Иннокентия (Сибирякова) и монах Климент. «Приняв великий постриг, - пишет он, - отец Иннокентий проводил строго постническую и глубоко безмолвную аскетическую жизнь. Нельзя не удивляться, как он, с детства привыкший к изысканным блюдам, питался грубой монастырской пищей без вреда для желудка и, проводивший время также с детства в веселом светском обществе, теперь оставался все время в келии один, беседуя лишь с Богом в молитвенных подвигах и наслаждаясь чтением душеполезных книг». По словам монаха Климента, святогорским аскетам молодой схимник явил «образец совершенной нестяжательности и подвижнической жизни». «В братии доселе вспоминаются, - напишет отец Климент через десять лет после смерти схимонаха Иннокентия, - и, вероятно, долго будут вспоминаться его братская любовь и неподдельное смирение, кои проявлялись у него во всех его поступках». Неоднократно предлагали отцу Иннокентию принять сан священства, но смиренный инок не согласился, считая себя недостойным такого великого и ответственного сана.
К моменту появления Иннокентия Сибирякова на Афоне в Свято-Андреевском скиту были строившийся в течение двадцати пяти лет, да так и оставшийся едва поднятым над уровнем земли, собор во имя Андрея Первозванного и заложенный больничный корпус с церковью во имя святителя Иннокентия Иркутского. Попечением Иннокентия Михайловича Святая гора получила дивной мощи и красоты Андреевский собор, самый крупный на Афоне, в Греции и на Балканах, рассчитанный на 5 тысяч молящихся. Строительство этого храма обошлось Свято-Андреевскому скиту почти в 2 миллиона рублей в исчислении того времени. С помощью Иннокентия Сибирякова в Андреевском скиту был воздвигнут не только собор Андрея Первозванного, но и больничный корпус с церковью во имя св. Иннокентия Иркутского и Благовещения Пресвятой Богородицы, а в общей сложности - 12 построек.
В день освящения храма Благовещения 26 сентября 1901 года отец Иннокентий тяжело заболел скоротечной чахоткой. Последние дни он провел, лежа в келии во вновь построенной больнице. Его страдания продолжались полтора месяца. За три дня до смерти больного посетил настоятель Андреевского скита архимандрит Иосиф. Страждущий с глубоким смирением сказал: «Батюшка, простите меня, не могу я Вас встретить как следует; ничего не могу сказать, кроме своих грехов». После этого отец Иннокентий исповедовался, над ним было совершено таинство соборования.
6 ноября 1901 года после литургии в Андреевском соборе схимонах Иннокентий причастился Святых Христовых тайн. «А в 3 часа пополудни тихо кончил земное свое житие блаженной кончиной праведника. Так угас великий и чудный последователь Христов», - пишет иеромонах Серафим с Афона. Отцу Иннокентию был всего 41 год от роду.
8 ноября тело схимонаха Иннокентия было предано земле. Через три года по афонскому обычаю главу схимонаха Иннокентия поместили в костницу скита на почетное место вместе с главами святых подвижников старцев основателей скита - Варсонофия и Виссариона, первого игумена скита. По уважению братии к отцу Иннокентию и по просьбе его сестры тело схимонаха Иннокентия оставили в земле рядом с Андреевским собором с западной стороны рядом с могилой первого игумена скита. Ныне честная глава схимонаха Иннокентия (Сибирякова) покоится в алтаре Андреевского собора для особого молитвенного поминовения, на ней радом с его именем и датой смерти начертано ктиторъ Р.А.О.С. (Р.А.О.С. - Русский Андреевский Общежитийный Скит).
Глава Иннокентия Сибирякова
Сегодня сбылись слова, сказанные монахом Климентом о том, что не исчезнет из памяти людей его любвеобильное сердце, что его широкая благотворительность послужит примером для жизни на благо обездоленных и во имя просвещения России. И наследует он навеки благодарность потомков и добрую память из рода в род! Вся его яркая жизнь была запечатлена одним порывом - к личному совершенству и к личной нестяжательности во имя блага своих ближних.
Авторы:
Светлана Никонова - член Православного просветительского общества им. схимонаха Иннокентия (Сибирякова)
Наталия Биглова - журналист (Санкт-Петербург)
Просмотров: 13814
Источник: газета "Секретные материалы", N19 сентябрь 2012 г.
statehistory.ru в ЖЖ:
