7

Чем же был занят в эти дни Крылов, как выделить его роль, когда все, все командиры и рядовые, все подразделения, все участки обороны от мала до велика напряглись в титаническом усилии выстоять?

30 декабря он думал о предстоящих боях. Линкор и крейсер вынуждены были уйти, ибо прояснялось. Живой силы, способной остановить лихорадочный, почти бессознательный, вне всякого разума, натиск немцев, в распоряжении штаба Приморской армии уже не было.

Острие клина сузилось с девяти километров до трех. В эту бездонную воронку смерти Манштейн, не колеблясь, вливал новые и новые жертвы, которую при таком своем подходе, не дрогнув, мог завалить трупами своих солдат и пройти, невзирая ни на что. Такой немецкой силе нужно было поставить огневой заслон.

Крылов пригласил к себе в «кубрик» начарта Рыжи. Предстояло принять рискованное решение, суть которого состояла в опоре на «идею», а не на реальную силу.

— Николай Кирьякович, — сказал Крылов. — Завтра, если продлится штурм, а он продлится, и я в этом уверен, наша последняя надежда на артиллерию. Вчера нас поддержал линкор, и все же они продвинулись. Пройти им осталось два километра до Северной бухты... Манштейн в безвыходном положении: или ему прекратить штурм и тем признать свое поражение, расписаться в беспомощности, признать все потери напрасными, или продвигаться к бухте по трупам своих солдат... Если не сегодня и не завтра, то должен же он снять войска под Керчь... Если штурм, то он будет отчаянным и именно в районе Северной бухты.

Рыжи пояснять дальнейшее было не нужно. Он все понял.

— Корректировочные посты отмечали передвижение войск и батарей к Мекензиевым горам... — заметил он в ответ.

— Все данные всех видов разведки подтверждают, что удар будет только там... — продолжил Крылов. — Нам предстоит рассчитать, Николай Кирьякович, что мы можем снять с других участков фронта... Но уж если готовить им встречу, то чтобы сразу и начисто прекратить их наступление...

— Вы мне, Николай Иванович, скажите, что нужно? Какая плотность огня?

— Наибольшая из возможных... Всю артиллерию мы просто не сможем перебросить за ночь.

Рыжи подвинул к себе листок бумаги и несколько минут молча вел подсчеты. Поднял голову. Глаза его озорно поблескивали.

— Восемьдесят стволов на километр прорыва — хорошо?

— Двести сорок стволов? — подытожил вопросом Крылов.

— Вполне реально... На рассвете все будет на месте... Как решит командарм.

— Решит! — заверил Крылов. — Он умеет принимать острые решения... Получив такой новогодний гостинец, Манштейн не успеет перегруппировать войска. Я уверен, что он идет на таран, и это единственное, что он может сделать, имея за спиной керченские дела...

— А мы постараемся и не очень-то оголять другие участки. В этом деле особая роль за корректировщиками... У нас еще сохранились корпосты на территории, захваченной немцами.

Командарм согласился с предложением начальника штаба, утверждая схему огня и расход боеприпасов, сказал:

— Нашим артиллеристам предстоит решить самую ответственную задачу из всех, какие им до сих пор выпадали. Прошу вас, Николай Кирьякович, объяснить это через командиров артчастей всему личному составу.

Направление главного удара противника прикрывали полки 95-й и 345-й дивизий, бригада Потапова, чапаевцы...

Работники штаба и политотдела армии разъехались по частям.

В шесть часов утра еще было темно. Изредка со стороны противника постреливали минометы.

Диктор Московского радио читал передовую «Правды». И вдруг, как обращение к севастопольцам: «Несокрушимой стеной стоит Севастополь, этот страж Советской Родины на Черном море... Беззаветная отвага его защитников, их железная решимость и стойкость явились той несокрушимой стеной, о которую разбились бесчисленные яростные вражеские атаки. Привет славным защитникам Севастополя! Родина знает ваши подвиги, Родина ценит их, Родина никогда их не забудет!»

В декабре 1941 рода Н. И. Крылову было присвоено воинское звание генерал-майора.

* * *

На этот раз, едва забрезжил рассвет, над всем севастопольским плацдармом раскатился гром канонады. Артиллерийские полки всех четырех секторов, береговые батареи, и южные и северные, корабли из бухт, три четверти всех артиллерийских средств открыли огонь по исходным позициям противника в трехкилометровой полосе их оконечности «клина».

Немцы попытались подавить ответным огнем некоторые севастопольские батареи, но их заставили тут же замолчать.

Мекензиевы горы окутывал предрассветный туман, дым и пыль уплотнили его. Корректировочные посты молчали, но Николай Кирьякович Рыжи и без их подсказки знал, куда ложатся снаряды. Вся Бельбекская долина давно была пристреляна.

Двадцать минут 240 орудий громили исходные позиции противника. Сразу по команде и замолчали. Над плацдармом воцарилась необычная для последних дней тишина.

Бежала минутная стрелка на часах начштарма. Крылов вышел на поверхность послушать необычную, фантастическую тишину.

Вот стрелки часов сошлись на цифре 8. Обычный час начала наступления. Немецкая сторона в глубоком молчании.

Крылов пытался силой воображения представить, что сейчас происходит у противника. Несомненно, столь плотный артиллерийский огонь сбил передовые эшелоны с исходных позиций, разбил выдвинутые для прорыва батареи. Там все смешалось. После столь плотного огня можно было бы переходить в контратаку, если бы имелись для этого силы. Несомненно, ожидает контратаки и Манштейн и спешно перегруппировывает части.

Бежали минуты. Молчание. Крылов спустился в каземат. Связался с КП третьего и четвертого секторов. Ответ однозначен.

— Молчат!

Рассеялся туман, проглянуло солнце. Минул час молчания. Разведка вела наблюдение за противником всеми доступными средствами. Переброски войск с направления главного удара не наблюдалось, напротив, Манштейн подтягивал к Мекензиевым горам резервы.

Так в напряженном ожидании прошло два часа.

Противник начал артподготовку в 10.00. Огонь был плотный, но богдановский артполк довольно быстро заставил замолчать многие немецкие батареи.

Двинулись танки, за ними — пехота. Но и встречали их горячо. Зенитные орудия били прямой наводкой, артиллерия отсекала от них пехоту. Через несколько минут такого боя Крылову доложили, что все утонуло в дыму и пыли, а из дыма и пыли вываливаются и вываливаются на рубеж обороны немецкие солдаты.

И все же не без умысла было затянуто наступление. Манштейн изобрел каверзу, которую никак невозможно было предусмотреть.

Около 11 часов, после часа ожесточенных атак, они вдруг прекратились.

Из четвертого сектора доложили на КП армии, что со стороны противника на позиции обороны ползет густой серо-зеленый дым, доселе невиданный.

Крылов похолодел и тут же поднялся к командарму. Петров уже знал и отдавал по телефону распоряжение, чтобы бойцы надевали противогазы.

По окопам и на батареях уже звучала команда: «Газы!»

— Неужели решились? — молвил как бы про себя Петров.

— Газовые снаряды приходилось захватывать! — заметил на это Крылов.

Петров снял пенсне и приложил руку к голове.

Крылов угадал его мысли.

— Мы следили, Иван Ефимович, чтобы на передовую бойцы выходили с противогазами...

— Да, но это впервые с июня... Противогазы берут, и в сторону, а в сумки чего только не положат! И патроны, и сухари, и бинты... А некоторые запасают в сумках гранаты...

— Ну уж если быть точным, Иван Ефимович, то ведь противогазы рассчитаны на те газы, которые применялись в ту войну. Химия ушла далеко вперед, могут применять газы, от которых не спасет и противогаз...

Вошел начальник разведки армии Потапов.

— Что? — встретил его вопросом командарм.

— Химики докладывают, что это не газы... Какая-то вонючая дымовая завеса... Психическая атака! Расчет на панику!

Так оно и было. Рассчитывая, что севастопольцы побегут от вонючего зеленого дыма, Манштейн тут же поднял свои части в атаку.

Дыма было достаточно и до этого «психологического эксперимента». И эта атака захлебнулась.

Петров взглянул на часы.

— Итак, тринадцать ноль-ноль! Продвижения нет, есть вклинения на метры...

И почти весело добавил:

— Нет, не выйти им к бухте! Теперь уже не выйти! Нужна еще перегруппировка сил...

Психологическое напряжение противоборствующих людей иногда передается на расстоянии, хотя бы и потому, что стороны сосредоточивают внимание на одном и том же.

В тот час, когда, повеселев, Петров воскликнул, что немцам не выйти к бухте, а Крылов и Рыжи начали планировать новый огневой налет, Манштейн отбивался от наседавших на него командиров дивизий и командира 54-го армейского корпуса.

Ему на стол легли сводки о потерях до половины людского состава дивизий за несколько часов боя. Командиры дивизий требовали приостановить наступление.

Этот спор в штабе 11-й армии отразился на фронте небольшим перерывом в атаках.

В штабе Приморской размышляли, что это значит. Окончился штурм? Манштейн смирился с поражением или новая перегруппировка войск? Не оставляла опаска: не изменит ли противник направление главного удара?

Крылов твердо отстаивал свою точку зрения. Манштейн не изменит направление главного удара, обстановка на Керченском полуострове не дает ему на это времени, удар повторится только там, где он вбил клинья в оборону. И удар отчаянный, последний удар, и встретить его надо опять массированным огневым налетом, ибо поднять в контратаку уставших бойцов невозможно.

С артиллерийских корректировочных постов вовремя подали сигнал, что немцы накапливаются на исходных. Вот-вот бросятся в атаку. Опять все 240 стволов обрушили на них сосредоточенный огонь.

В атаку они все же поднялись. Но это был жест отчаяния, бросок обреченных. В каждой атаке существует критический предел потерь, после которых наступление прекращается и те, кто наступал, от малейшего встречного натиска пятятся назад или даже обращаются в бегство.

Плотность артиллерийского огня сделала свое дело, но немцы все же дошли до траншей обороны. Севастопольцы встретили их контратакой. Буквально несколько минут встречного жестокого боя, и наступающие попятились. В тот час им оставалось до Северной бухты всего лишь два километра.

Встречный бой тоже имеет свои законы. Только что противник был наступающей стороной, но он остановлен, он пятится, и роли тут же меняются. Обороняющаяся сторона становится наступающей. Тут не может быть приказов наступать и преследовать... Они придут потом, в минуту перелома боя их никто не услышал бы.

Приморцы в ходе боя, тесня противника, поняли, что они уже наступающая сторона.

На КП армии поступило донесение коменданта четвертого сектора: «Наши войска преследуют противника».

Командарм распорядился, чтобы приморцы переходили к преследованию противника, где это только возможно.

Слово было необычно, до многих не сразу доходил его смысл.

Командарм выехал к Северной бухте, Крылов не отрывался от карты, делая на ней отметки, куда продвинулись приморцы. Еще до темноты, в считанные часы было возвращено почти все, чем овладели немцы за полмесяца ожесточенных боев ценой огромных потерь...

<< Назад   Вперёд>>