1. Взаимоотношения коренного и русского населения
Наша работа не преследует цели специального изучения темы о коренном населении Урала и Западной Сибири — о башкирах, татарах, хантах, манси, коми, удмуртах и др. Если мы ее сейчас частично затрагиваем, то лишь в разрезе взаимоотношений аборигенов с пришлым русским населением. Эта тема сама по себе очень многогранна, вследствие чего, сообразно логике данного исследования, она нуждается в уточнении. В кратком, обобщенном виде стоящую сейчас перед нами задачу можно сформулировать примерно так: изучение взаимоотношений социальных структур туземного и русского населения. Нет необходимости доказывать, насколько это важно для понимания особенностей феодализма на окраинах.

Советской исторической наукой сделано немало на этом поприще. Преодолевая националистические и великодержавно-шовинистические концепции дореволюционной и современной буржуазной историографии, советские ученые разработали важные вопросы развития народов Урала и Западной Сибири в прошлом. Создана обобщающая работа по дореволюционной истории Удмуртии («Очерки истории Удмуртской АССР», т. I. Ижевск, 1958). Значительны успехи по изучению хозяйственного и общественного строя Башкирии XVII — XVIII вв., итог которого нашел отражение в «Очерках истории Башкирской АССР» (т. I, ч. I. Уфа, 1956). Судьбы народов Западной Сибири органически вплетены в изложение второго тома «Истории Сибири». Труды В. И. Шункова, Б. О. Долгих и других авторов убедительно показали жизнестойкость ясачных волостей Западной Сибири и Урала на протяжении XVII в. Сосуществование их с поселениями русских трудовых людей, увеличение общей численности нерусского населения за это время — факты, доныне никем не опровергнутые. Одного этого достаточно для того, чтобы сделать вывод о не антагонистичности встретившихся на восточных окраинах социальных отношений русского и местного населения. Автор далек от мысли представлять эти отношения в идиллическом свете, лишенными внутренних противоречий и внешних их проявлений, не всегда бескровных и мирных. Можно было бы привести в дополнение к известным немало новых фактов, свидетельствующих о захватах ясачных угодий русскими новопоселенцами, о жалобах местных жителей на сокращение возможностей охотничье-промыслового хозяйства в связи с этим. Такое хозяйство, как известно, требовало во много раз больших площадей, чем земледельческое. Но малочисленность и разбросанность аборигенов на огромных, крайне слабозаселенных пространствах сводила до минимума всевозможные коллизии на хозяйственной почве. Не думаем, чтобы приукрашивали действительность крестьяне Краснопольской слободы в одной из своих челобитных, когда писали, что после поселения окрестные вогуличи «на озера и на истоки рыбу ловить пускали и в лесе тетерь ловить пускали же, спон и запреку с ними не бывало, жили в совете»590. В середине XVIII в. коренные жители южных районов Енисейского края, по словам русских переселенцев-крестьян, «не спорят, дают селиться спокоем»591. Острота противоречий притуплялась и другими обстоятельствами, содействовавшими развитию скорее центростремительных, нежели центробежных, сил даже в той исторической обстановке.

Многоукладность экономического быта пришлого русского населения, преимущественно крестьянский характер колонизации, в общем и целом довольно последовательно проводимая царским правительством охранительная политика по отношению к ясачным людям — эти и другие факторы облегчали совместную жизнь русского и нерусского народов в рамках единой государственности. Перечисленные моменты, по нашему убеждению, создавали ту историческую среду, в которую более или менее безболезненно «вписывались» бытовавшие у коренных жителей социальные отношения.

Общность угнетенного положения русского и туземного населения проявлялась в различных областях жизни. Одним из самых ярких свидетельств можно считать единую линию политики правительства в смысле сыска беглых. В предыдущем очерке мы видели, как это выглядело по отношению к русским крестьянам. Самовольные переселения не поощрялись и в среде ясачных людей. Так, в 1640 г. власти провели следствие о группе башкир, перебравшихся из Уфимского уезда в Тюменский. Указ тюменскому воеводе по этому делу предусматривал «тех уфинских башкирцов... за порукою отослать на Уфу з женами и детьми и со всеми их животы на прежние их ясаки, чтоб те ясаки вперед на Уфе в доимке не были и иные б башкирцы, на то смотря, с ясаков в сибирские городы не ходили»592.

Следует также учесть, что в изучаемую пору центральная и местная власть очень редко вмешивалась в дела ясачных волостей, где продолжали действовать местные феодалы или представители патриархальной родоплеменной верхушки.

Проводя политику угнетения народов Урала и Западной Сибири на почве главным образом ясачных поборов, царизм вместе с тем осуществлял меры, которые не отталкивали бы местные народы от «государевой милости». В литературе хорошо знакома формула царских грамот и наказов действовать, имея дело с ясачными людьми, «лаской, а не жесточью». Запрещая аборигенам и русским торговать в ясачных волостях до внесения ясака, правительство, с другой стороны, освобождало нерусских жителей от уплаты наиболее обременительных таможенных пошлин при торговых операциях. Долгое время существовал запрет на продажу «иноземцам» оружия, а порой и металлических изделий вообще. И одновременно в откупных операциях наряду с русскими участвуют, например, манси593. Если крестьянина или посадского за неуплату налогов обычно ставили на правеж и «вымучивали» долг прямым физическим воздействием, то есть указания источников, что к ясачным людям правеж не применялся.

Привыкшие не церемониться со своими подчиненными, будь то на службе или в собственном имении, дворяне-воеводы с трудом усваивали соответствующие статьи наказов, где предписывалось ясак взыскивать «ласкою, а не жесточью и не правежом». Крепостники, правя воеводские должности на восточных окраинах, были недовольны таким положением и недвусмысленно намекали правительству, что без правежа нельзя добиться исправной уплаты ясака. Очень интересна мотивировка, предложенная верхотурским воеводой Иваном Еропкиным. В изложении ответной (к сожалению, не имеющей окончания) грамоты из Москвы она выглядит так: «И верхотурские многие ясачные люди живут промеж русских людей и русскому обычаю навычны. И то им ведомо, что по нашему указу правежем на них нашего ясаку править не велено. И они на то наше жалованье надежны и наш ясак платят оплошно». Сомнительно, чтобы правительство удовлетворило эту воеводскую тоску по палке.

Сохранившаяся часть грамоты запрещает игру в зернь среди ясачных людей594. По поводу увлечения азартными играми и высказал воевода свои соображения.

Аборигены могли продавать, закладывать, отдавать на оброк («в кортом») свои ясачные угодья сторонним лицам. В Верхотурском уезде образовалась даже категория русских ясачных людей, насчитывавшая по переписным книгам 1710 г. 24 двора, а в них 167 человек595. В Башкирии увеличивалось число «припущенников».

В русском суде не существовало дискриминации для туземных жителей. Иногда они обращались туда, чтобы опротестовать действия своих «лучших» людей. Так, в 1669 г. поступил извет на одного из «лучших» людей Лялинской волости Катыша, что он «испродает» своих соплеменников в рабство. Его обвинили в продаже семи «девок» и «парней»596. Известны факты, когда по жалобам ясачных запрещалось строительство новых слобод, если оно чересчур стесняло их. В 1681 г. по челобитью ясачных Чусовской волости Верхотурского уезда была наложена резолюция «по сыску и по досмотру на усть-Сулема речки вновь слобод не заводить и крестьян не селить»597. Новоприборных креатьян рекомендовалось селить на «диких полях». При межевании земель Верхотурского и Туринского уездов в середине 40-х годов XVII в. со вниманием отнеслись к «граням», обозначавшим пределы владений ясакоплательщиков этих уездов, и подкрепили их соответствующими русскими надписями598. Получив жалобы чусовских манси на вторжения в их владения посылаемых Максимом Строгановым людей, правительство грамотой 1622 г. дало предписание верхотурским воеводам оградить ясачных от притеснений599. В октябре 1701 г. тобольский воевода послал распоряжение тюменскому, чтобы тот воздержался от взыскания денежных сборов с захребетных татар впредь до разбирательства их челобитья600.

9 марта 1705 г. был издан указ, адресованный кунгурским бурмистрам, который предусматривал отмену некоторых нововведенных сборов «сыноверных иноземцев», а также предписывал возвратить ясачным людям «по-прежнему» те угодья, которые были отданы на откуп «посторонним людям»601.

Работорговля была распространенным явлением на восточных окраинах. «Живым товаром» были как туземные, так и русские жители, хотя продажа последних законом запрещалась. В данном случае мало что изменилось с появлением тут русских людей и царской юрисдикции. Суд стоял на чисто формальной точке зрения в разбирательстве такого рода дел. Наличие «крепости» или свидетельских показаний обеспечивало права владельца. Приведем следующий случай из судебной практики верхотурских воевод. В 1669 г. лялинский ясачный мансиец Софрыш Чулков потребовал возвращения ему «купленной женки» Дарьи Дмитриевой, которая, как он писал в исковом челобитье, от него сбежала и не желает возвращаться. На допросе Дарья сказала: «Он де мне не муж, а я ему не жена. А жила де я с ним из воли, хотел де меня з детьми з двемя сыновьями да з дочерью поить и кормить. А жила де с ним год. И он де меня ни поить, ни кормить, ни обувать, ни одевать не стал. И она от него и пошла прочь. И хочет де у меня детей продавать... И впредь де она с ним жить не хочет». Истец заявил, что «купчие де по нашей вере не имеет» на эту женщину. Тем не менее решение было в его пользу602. Более благоприятным оказалось решение верхотурского суда для мансийки Талки Меленковой. Она, овдовев, покинула дом сотника Сосьвинской волости Якова Палкина, родственника ее покойного мужа. Палкин возбудил иск через суд и стал доказывать, что половину калыма за Талку помогал вносить он, а потому-де Талка должна остаться в его доме. Проведенный «повальный» обыск обернулся не в пользу истца. При разбирательстве учитывались и местные обычаи и нормы Соборного Уложения603.

Как бы стыдясь чего-то, правительство издало указ, согласно которому строго воспрещалось вывозить в Европейскую Россию из Сибири «ясырь»: «...сибирских татар и остяков и их жон и детей и иных иноземцов». Действие указа, вошедшего в наказ верхотурскому таможенному и заставному голове Данилу Обросьеву 1635 г., распространялось на все социальные круги населения, включая воевод и служилых людей. У нарушителей предписывалось изымать «ясырь» на заставах и отсылать в Тобольск, не останавливаясь перед применением силы к ослушникам604. Наказ верхотурским воеводам 1638/39 г. не разрешал насильственного крещения, обращения в холопы и продажи ясачных людей605.
Соборное Уложение отменило эту норму и разрешило «татар и татарченков в Астрахани и в Сибири покупати всяким людем по-прежнему». Ограничение касалось только должностных лиц воеводского управления названных местностей606. Среди «иноземцев» купля-продажа людей была в ходу постоянно. Согласно записи мартовской таможенной книги Верхотурья за 1625 г., ясачный «вогулетин» Табын Кечиков продал казанскому татарину Степану Аразлыеву «сестру свою девку Яльей Камышник Кечикова. Волосом черна, на правом глазу бельмо. Взял 5 рублев. Пошлин взято полтина». Рядом идут столь же сухие записи о продаже рыбы, лошадей (с описанием примет) и другие607.

Говоря о продаже людей на Урале и в Сибири, следует, однако, помнить, что с отношениями, напоминающими классическое рабство, это не имело почти ничего общего. Это было внешней оболочкой, за которой скрывалось нередко совсем уж не такое одиозное содержание. От XVII столетия сохранилось не одно свидетельство, как «купленные» люди сливались в социальном отношении с тяглым населением посадов и уездов, а среди торговцев нередко выбивались в крупные предприниматели (пример Турчанинова, приведенный Н. В. Устюговым)608.

С другой стороны, общность социального положения рядовой массы населения независимо от национальности подчеркивалась, в частности, едиными пошлинами, взимаемыми как с русских, так и нерусских, «пришлых» и гулящих людей в Сибири609. Известно также, что торговые сборы был едиными для всех, независимо от принадлежности к различным народам России.
Идя на Урал и далее в Сибирь, трудовой русский человек не искал столкновений с местным населением, он не преследовал цели истребления коренных жителей. Не имело таких целей и царское правительство, поскольку оно пеклось о приобретении новых «землиц», способных поставлять меха в государеву казну. Меха добывали природные насельники края, и потому правительство должно было проводить политику более гибкую, чем не сулившее «прибыли» уничтожение туземного населения.

Таким путем сложилась обстановка, благоприятствовавшая хозяйственному и культурному сближению русского и нерусского населения. Национальная рознь, религиозные различия, эксплуататорская политика царизма, злоупотребления властей всех рангов, подстрекательство «кучумовых внучат», скитавшихся в южносибирских степях, пропаганда воинствующего ислама — ничто не смогло разрушить прочных корней взаимообогащающего общения населяющих Урал и Западную Сибирь народов. Трудолюбие, терпимость русского человека встречали в конечном счете не всегда еще осознанные проблески понимания у аборигенов. Остается историческим парадоксом, что «цивилизованные» западноевропейские державы того времени уже вовсю вели истребительные войны, очищая от «дикарей» целые континенты, загоняя в резервации уцелевших туземных жителей. А варварски-азиатский российский царизм в отсталой стране к присоединенным народам старался не применять насильственных методов. Просторы Сибири давали возможность и местным народам и пришлому населению удовлетворять «пушной азарт», манивший за Урал сотни искателей наживы и приключений. Мирный, земледельческий характер колонизации восточных окраин, повторяем, во многом объясняет эти кажущиеся почти невероятными в условиях жестокого, крепостнического века явления.




590ВВИ, карт. 26, № 14, лл. 14—17.
591Ярилов. Былое и настоящее сибирских инородцев, вып. III. Юрьев, 1899. Приложение I, стр. 349.
592СП, стб. 38, лл. 96—99.
593ВПИ, ОП. 4, кн. 10, л. 34.
594АИ, т. III, № 193, стр. 348.
595СП, кн. 1539, лл. 530—532 об.
596ВВИ, карт. 15, № 8, лл. 1—4.
597Там же, карт. 27, № 9, л. 14.
598СП, КН. 731, ЛЛ. 157—161 Об.
599АИ. т. III, № 112, стр. 165—166.
600ГАТОТ, Тюменская воеводская канцелярия, д. 36, л. 1.
601СП. оп. 5, д. 845, Л. 8.
602ВВИ, карт. 15, № 8. лл 35-43.
603Там же, карт. 21, № 184 лл. 1-2с.
604АИ, т. III, № 184, стр. 339.
605ВПИ, оп. 2, д. 26, л. 32.
606«Соборное Уложение 1649 г.» гл. XX, ст. 117.
607ВПИ, оп. 4, кн. 5, л. 93.
608Н. В. Устюгов. Солеваренная промышленность Соли Камской в XVII веке. М., 2е 1957, стр. 205—206.
609ГАТОТ, Тюменская воеводская канцелярия, д. 741, лл. 299—314.

<< Назад   Вперёд>>