Культура городского самоуправления русской провинции. 1780-1860-е годы

Составители Свода Законов Российской империи в разделе «О службе по выборам городских обывателей» классифицировали городские службы следующим образом: 1) по внутреннему управлению (голова, депутаты городского депутатского собрания, староста для составления городской обывательской книги и др.), 2) по судебному управлению (бургомистры, ратманы магистрата или ратуши, судьи словесных судов при магистрате, словесные судьи по частям города и «выборных судов»), 3) по полицейскому управлению (ратманы городской полиции, депутаты квартирной комиссии)⁸². Однако ни эта классификация, ни разделение всех служб по выборам на относящиеся к общему порядку государственного управления и по сословному управлению⁸³ не дают представлений о порядке выдвижения кандидатов и городской иерархии выборных должностей.

Иерархия выборных городских служб, согласно Учреждению для управления губерний 1775 г, выглядела следующим образом: городской голова, заседатели губернского магистрата, совестного суда «мещанские» заседатели считались в 10-м классе «за уряд, пока в должности пребывают». Губернского города городового магистрата первый и второй бургомистры, уездный стряпчий, «буде чина выше того не имеют, считаются в 11-м классе за уряд, пока в должности пребывают». Городового магистратов 1-й и 2-й бургомистры, а также ратманы губернского городового магистрата были отнесены к 12 классу. Городовых магистратов ратманы и бургомистры в посадах были «за уряд» в 13-м классе. Наконец, городовые староста, судьи словесного суда и ратманы в посадах считались в 14 классе на время службы⁸⁴. Однако уже к концу XVIII в. эта официальная иерархия претерпела заметные изменения: одни должности исчезли вместе с ликвидацией учреждений (в частности, губернского магистрата), другие появились впервые.

Сам факт присвоения выборным лицам городского самоуправления на время службы разрядов, согласно «Табели о рангах», свидетельствует о новом видении правительством места городского самоуправления в системе Российской империи. Чиновничьи мундиры защищали деятелей городского самоуправления от произвола местной власти, поднимали их реноме в глазах горожан всех сословий. Органы городского самоуправления обладали значительным потенциалом для изменения баланса властных полномочий на местах. В отдельных регионах Российской империи (остзейские губернии, Финляндия), как и в ряде европейских государств, они существенно ограничивали возможности произвола бюрократии. Так, министр внутренних дел О.П.Козодавлев в 1818 г. в связи с многочисленными жалобами на произвол сибирского генерал-губернатора и иркутских губернаторов предлагал ограничить власть бюрократии и расширить компетенцию городского самоуправления: «Опыты многих лет доказали, что усиление власти магистратов или градских правительств в образованной Европе, не только послужило к благоденствию народов, но, без сомнения, и было основанием образованности европейской. Мне кажется, что, при ограничении власти местного начальника, не бесполезно будет усилить и в Сибири власть магистратов и городских правлений. Магистраты городов остзейских губерний доказали и доказывают пользу, каковую они принесли и приносят промышленности, торговле и вообще образованности жителей тех губерний»⁸⁵. Увы, мнение Козодавлева не получило поддержку у императора Александра I, который предпочел обойтись полумерами: несколько ограничить власть губернаторов за счет повышения роли бюрократических коллегиальных органов, прежде всего, губернских правлений.

Действия законодателей и повседневная практика функционирования институтов самоуправления не могли не сказаться на изменении престижа конкретных выборных должностей. Понять реальную иерархию общественных служб по выборам в конкретном городе помогает обращение к источникам связанным с выборами в городское самоуправление. Наиболее информативны в этом отношении баллотировочные списки. Полистный просмотр этих документов по Твери помог уточнить соответствие нормативным актам процедуры проведения выборов. На собрании граждан, допущенных к выборам, городской голова, председательствующий на собрании, предлагал обществу свои кандидатуры или задавал вопрос избирателям, кого они желают баллотировать.

Скупая информация, которая обычно содержится в официальных документах, представленных городскими обществами в бюрократические инстанции, не позволяет рассмотреть процесс выдвижения кандидатур и ход выборов в деталях. Поэтому больший интерес представляют те выборы, в ходе которых имели место острые конфликты. Один из таких конфликтов, в котором активно участвовал городской голова, помог высветить недостающие подробности избирательного процесса. В Осташкове, как явствует из одного конфликтного дела, существовала практика, согласно которой городской голова совместно с членами городской думы обсуждал кандидатов на вакантные должности, а на избирательном собрании предлагал их гражданам.
Все принимавшие участие в баллотировке находились в зале, где была установлена избирательная урна. Поэтому выборщики одновременно выполняли и функцию «общественных наблюдателей» на выборах. Председателем заседания был городской голова. За соблюдением установленных законом избирательных процедур наблюдали представители государственных структур: полицмейстер (в уездном городе - городничий) и стряпчий. Эти чиновники не имели права участвовать в выдвижении и обсуждении кандидатов, но могли подать свое мнение по процедурным вопросам.

Как относились купцы и мещане к участию «сторонних лиц» в процессе принятия городским обществом решений? Граждане были твердо убеждены в том, что самоуправление - это прерогатива, дарованная им монархами и выражающая именно их сословные интересы, следовательно, именно они и отвечают за всю общественную жизнь города. Эта уверенность была характерна не только по отношению к выборам в городское самоуправление, но и при избрании церковных старост. Так, в августе 1817 г. тобольские купцы, мещане и цеховые, собравшиеся для избрания старосты кладбищенской церкви, не сомневались в своем праве решить этот вопрос и без участия благочинного, хотя по закону его присутствие было обязательным. В постановлении горожан их позиция мотивировалась следующим образом: так как «в собрание общества сего благочинный градотобольских церквей, по оповещению господина градского головы не прибыл, то общество, дабы неоднократно по одному вопросу собраниями не отвлекаться от промыслов», постановило утвердить приговор. В декабре 1822 г. прихожане одной из церквей Тобольска, собравшиеся для выборов старосты, узнав, что благочинный перенес выборы на следующий день, «собраться в другой раз отказались»⁸⁶. Ни у стряпчего, ни у городничего, ни у благочинного никакого действенного механизма заставить граждан соблюдать букву закона не было. Все, что мог сделать в данном случае представитель государственной власти или государственной церкви - доложить губернскому начальству о допущенном гражданами нарушении.

В представлениях чиновников среднего (губернского) уровня управления бытовало мнение, что гарантией соблюдения законности на выборах является контроль за порядком со стороны органов надзора (уездных стряпчих) и исполнительной власти (городничих). Поэтому в Тверской губернии установилась во многих городах практика, по которой избирательные списки свидетельствовали присутствовавшие на них чиновники. Когда же в материалах о выборах в Осташкове на трехлетие с 1848 г. они не обнаружили подписей стряпчего и городничего, то усмотрели в этом нарушение закона. Однако, новый градской голова Стефан Савин твердо отверг эту претензию губернской власти, указав, что хотя городничий стряпчий и должны иметь надзор за выборами, но подписями баллотировочные списки не утверждают, согласно закону⁸⁷.

Городничие, должности которых часто занимали отставные военные, и даже стряпчие не всегда и сами хорошо знали законы и порой подталкивали граждан на их явное нарушение. Это касается и законодательства, связанного с выборами. Показательна история, приведенная в мемуарах бывшего городского головы г. Чухломы (Костромской губернии) И.В.Июдина. Он как городской голова был председателем на «заседании» 10 января 1836 г, когда проводились выборы на очередное трехлетие. «При начале оной городничий с прочими господами начал со мной спорить, чтобы все члены думы по его мнению должны баллотироваться в один день. А, по-моему, - в один голова, а прочие выбираются по утверждению нового головы в его заседание. Я, не глядя на их мнение, кончил выбор головы», - писал мемуарист⁸⁸. Таким образом, городской голова, действовавший в соответствии с законом, отстоял свое мнение вопреки давлению чиновников. Хотя мемуарист и не был до конца уверен в собственной правоте, но он обладал сознанием своих прав и прерогатив. Июдин точно знал, что по закону выборами на общественные должности руководит городской голова, поэтому-то и позволил себе игнорировать мнения коронных чиновников.
Это поведение чухломского городского головы представляет несомненный интерес для понимания ментальности провинциальных купцов и мещан. Избранный на эту должность вопреки своей воле и тяготившийся выпавшими на его долю обязанностями, он не побоялся вступить по службе в открытый конфликт с городничим. Иван Васильевич Июдин в своей частной жизни был конформистом. Он давал взятки чиновникам губернского правления или жертвовал «на бедных» деньги городничему для получения разрешения на открытие лавки большего размера, чем у соседей в торговом ряду. Для поддержания благосклонного отношения со стороны городничего он делал ему денежное подношение. Однако облаченный доверием своих сограждан, этот конформист и обыватель преобразился, проявляя твердость и неуступчивость в отношениях с городничим и другими чиновниками. В чем же была причина его принципиальности и твердости, проявляемая им посту городского головы? По своему сословному статусу он - мещанин, т.е. лицо, занимавшее очень скромное место в обществе. Не обладал он и крупным капиталом. Новатором в бизнесе он тоже не был, более того, жена весьма критично оценивала его коммерческие способности. Муж в конце концов признается и самому себе, что действительно жена торгует успешнее, чем он. Таким образом, ни социальное положение, ни бизнес, ни богатство не могли быть основанием этой твердости и неуступчивости в отношениях с чиновниками или даже своими родственниками из местной элиты. Но у Ивана Июдина была моральная опора в этой жизни - вера в Бога. В его сознании присутствовала и гордость, что он сам честным трудом добился своего благополучия. Вступление во власть актуализировало в нем чувство социальной справедливости. Именно он как лицо, которому сограждане делегировали властные полномочия, обязан был стоять на страже их коренных интересов. К этому, несомненно, добавлялось сознание того, что законы Российской империи наделяют его как главу города властными полномочиями и ограждают его личность. Результатом осознания мещанином, мелким торговцем, прав и обязанностей главы городского самоуправления стало то, что в своей практике он превратился в защитника интересов сограждан, а именно так и понималась роль его должности в средних слоях городского гражданства. Современник И.В.Июдина, живший в далеком от Чухломы Иркутске, небогатый купец А.А.Литвинцев в своих воспоминаниях писал о видном деятеле иркутского самоуправления купце 1-й гильдии К.М.Сибирякове: «Тоже дикий был человек, как начнет чубуком махать - беда. А все-таки голова, защитник» (курсив мой. - A.K.)⁸⁹. Такая возможность для лиц служивших городским головой или бургомистром, стать «защитником» сограждан, реализовывалась далеко не всегда, что зависело от многих факторов, среди которых важное место занимали личные нравственные качества человека, твердость его характера и сила духа.

Обязанные надзирать за правильным ходом выборов глава полиции и стряпчий порой манкировали своими обязанностями. Например, проследив за порядком при баллотировании градского главы, могли не прийти на выборы бургомистров ратманов и прочих должностных лиц. Иногда, вместо контроля за соблюдением законов, чиновники нарушали их самым беззастенчивым образом.
Выдвижением кандидатов занимался сменяемый состав думы и городской голова. Впрочем, по закону, после проведения выборов городского головы, следовало его утверждение губернской властью, а лишь затем проводились выборы на другие должности. После приведения к присяге уже новый городской голова обладал правом предлагать кандидатов на другие должности. Означает ли это, что городской голова и члены думы имели исключительное влияние на выдвижение кандидатов? Если избиратели вели себя пассивно, поддерживая все предложенные кандидатуры, тогда ответ на этот вопрос будет утвердительным. Но законодательство оставляло за гражданами возможность быть активными участниками избирательного процесса, а не простыми баллотировщиками предложенных кандидатов. Намеченный градским головой и думой ход выборов мог быть скорректирован избирателями. Показательная коллизия имела место на выборах 1821 г. в Осташкове. 10 января 1821 г. в дом градского общества после литургии собралось 193 выборщика, а также городничий Гребен. В обязанности последнего входило наблюдение за благочинием во время выборов. На должность городского головы было баллотировано 4 кандидатов, из которых по большинству баллов избран прежний голова⁹⁰. Однако губернское правление по предложению губернатора выборы не утвердило и назначило расследодование. Поводом для расследования стали рапорт городничего и сообщение группы граждан «о незаконном распоряжении головою Савиным касательно балтирования на будущее трехлетие к градским должностям».

Представления лиц, возглавлявших выборные органы власти, о своих прерогативах наиболее отчетливо выясняются в ходе конфликтов между ними и местными чиновниками. Один из таких конфликтов имел место во время выборов в Осташкове Тверской губернии в январе 1821 г. Городничий майор Гребен доносил губернатору, что он обратил внимание городского головы Савина на отсутствие в зале известных граждан, который ему ответил «не ваше дело в том знать, ибо ему оное представлено распоряжаться»⁹¹.
Иная картина этих событий нарисована в журнале Осташковской градской шестигласной думы от 14 февраля 1821 г. В этом документе всплывают интересные подробности конфликта, которые Гребен изобразил в выгодном для себя свете. Оказывается, городничий интересовался причинами отсутствия вполне конкретных и уважаемых граждан - купцов Ф.П.Мосягина и Н.Д.Северова. На вопрос городничего градский глава ответил, что «назначение граждан или так называемых кандидатов зависит по закону и предписаниям начальства от градского главы и прочих членов Думы». Но городничий и дальше «продолжал домогаться о причине неприглашения означенных Мосягина и Северова», поэтому пришлось голове и членам думы разъяснить причины отсутствия обоих на собрании (не отчитались за прошлую службу)⁹². Получив эти разъяснения, городничий не счел возможным вести полемику о правомерности принятого решения. Но характерно, что члены думы и градской глава считали подобные вопросы со стороны городничего совершенно неуместными и рассматривали их как посягательство на их компетенцию по организации выборов. Таким образом, получалось, что городничий и стряпчий могут подать свое мнение исключительно по процедурным вопросам.

На практике замечания стряпчего или городничего и по процедурным вопросам граждане порой игнорировали. Так 22 декабря 1836 г. серпуховское купеческое и мещанское общество, избрав городским головой купца И.П.Щенкова и кандидата городского головы, «слушало предложение г. уездного стряпчего по силе Свода законов III-го тома Устава о службе по выборам статей 955 и 963-й, о том, дабы оно, не приступая к избранию в прочие градские общественные на трехлетие и годовые должности», предоставило бы через Думу начальнику губернии на утверждение градского голову, а после его утверждения избирало бы и на другие должности. Однако общество на основании 957-й статьи «Устава» единогласно приговорило: приступить под председательством вновь избранного градского главы купца Щенкова к избранию в прочие должности «в сей день»⁹³. Формально стряпчий был прав. И именно так и надлежало избирать в соответствии с законом, но горожанам не хотелось собираться еще раз для выборов, поэтому они проигнорировали мнение уездного стряпчего и предложили свою трактовку порядка проведения выборов. В своем решении они руководствовались убежденностью, что это их выборы и их прерогатива, дарованная императрицей Екатериной Великой, поэтому главное здесь не следование букве закона, но соблюдение интересов граждан. Такие представления широко бытовали и в центре страны, и в Сибири.
С такой позицией граждан вынужден был считаться осташковский городничий. Знание законодательства и стремление к сохранению спокойствия в городе, поддержание нормальных отношений с первыми лицами в городском самоуправлении побуждали его уклоняться от вступления в прямой конфликт с головой и членами думы, - именно таким осмотрительным чиновником он предстает в своем рапорте о выборах в Осташкове. Как писал Гребен, он счел за лучшее промолчать после резкого ответа Савина, а обратился к губернатору лишь потому, что к нему 17 января пришли граждане и принесли словесную жалобу на действия головы при выборах.

Не все городничие и полицмейстеры вели себя столь осмотрительно, как пытался выглядеть перед начальством майор Гребен. Крайнюю степень неуважения к городскому голове проявил омский полицмейстер Шепелев во время выборов, 16 сентября 1854 г. Он допустил многочисленные нарушения закона: «заводил спор о лицах, назначаемых к занятию должностей», «предлагал избирать указанных им лиц и наблюдал за опусканием шаров в ящик» и даже не уступал «председательствующего стула» городскому голове «при обряде баллотирования»⁹⁴. В ходе расследования было установлено, что Шепелев (зять одного из омских купцов) был непосредственно заинтересован в результатах голосования.
Лица, служившие по выборам на одной из «классных должностей», на время службы обладали личной неприкосновенностью, а их дома освобождались от воинского постоя. На практике все было не так однозначно. В том же 1821 г., 19 февраля, майор Гребен приказал связать и доставить в городническое правление заседателя шестигласной думы мещанина Федора Иванова сына Размыслова, буянившего в гостях. Полицейским, явившимся, чтобы доставить его в городническое правление, Размыслов говорил, «что де я по выбору градского общества служу гласными и могу с ними итти к господину городничему не связанным». Однако они связали ему руки назад и повели к городничему. Гребен отказал ему в просьбе развязать руки, «зная, что я гласным находился в Осташковской думе, сказал, что де мало тебе того, что руки связаны, а прикажу еще и ноги связать». В таком положении он находился 15 часов, пока не был развязан «по многим настояниям» ратмана Дмитрия Савина. Он же обвинял главу городской полиции в том, что во время разбирательства тот в присутствии свидетелей называл его «плутом и озорником»⁹⁵.

Настойчивое педалирование в прошении на имя монарха темы связанных рук потребовалось для обвинения городничего не только в оскорблении (для этого хватало уже и факта ареста и конвоирования в полицию 4 нижними чинами, не говоря уже о публичном именовании гласного думы «плутом и озорником»), но и в «истязании». Спустя тридцать лет после этих событий, 16 июля 1850 г., мещанин И.А.Нечкин запишет в своем дневнике об одном эпизоде полицейского быта: «Сего в Осташкове новость - от дома г. городничего и до полиции по столичному шел, связанныя назад руки бечевкой, и при нем десяцкой...»⁹⁶ Учитывая, что 44-летний Нечкин, обладал хорошей памятью, можно утверждать, что подобная практика конвоирования задержанных не имела в городе сколько-нибудь заметного применения и рассматривалась местными гражданами как излишне суровая мера. Осташковская дума решительно приняла сторону Размыслова, направив 30 апреля 1821 г. в губернское правление рапорт за подписью головы К.А.Савина с характерным заголовком: «О рассмотрении поступка господина городничего, относительно истязания гласного Размыслова и о прочем»⁹⁷.

Другой арест по приказу городничего выборного лица произошел 8 сентября 1843 г. в городе Подольске Московский губернии. Бургомистр Иван Ермолаев вместе с взрослым сыном был задержан и находился под арестом 10 дней. Городничий подпоручик Белаго рапортовал начальству, что Ермолаев «оказал к требованию сему (об исправлении мостовой и покраске дома. - А.К.), а равно и к званию г. городничего полное пренебрежение с произношением неблагопристойных слов, после сего, когда городничий предложил отправиться ему в правление, то вошедший в гостиницу сын означенного Ермолаева кричал, что он не позволит взять его отца, сам же Ермолаев, пришед в азартность, начал ругать скверными словами и плюнув на городничего, ушел»⁹⁸. Таким образом, городничий обвинял купца Ермолаева в оскорблении должностного лица при выполнении им служебного долга и буйственных поступках.
Иная версия незаконного ареста и содержания под стражей содержится в прошении жены задержанного. По ее словам, конфликт возник из-за просьбы городничего «подарить» ему козу, в чём ему было отказано. Но городничий «пошел в нанимаемый нами двор у мещанина Калины Иванова для ночлега скота, без дозволения мужа моего приказал пастуху ту козу отвести себе в дом...». Вечером следующего дня, 8 сентября, разыгрался второй акт подольской драмы. В гостинице, где Ермолаев пил чай с другим купцом, появился городничий, от которого бургомистр и потребовал возврата козы. Тогда подпоручик Белаго взял у буфетчика пятирублевую ассигнацию и попытался безуспешно рассчитаться ею с купцом, который заявил, что коза ему самому нужна, а городничий не имел права брать козу без его разрешения. Далее, как утверждает жена арестованного бургомистра, «г. городничий сказал, что он имеет право не токмо, что козу взять, но даже и самого его, и вместе с сими словами стал у двери и не выпускал вон из гостиницы... Но муж мой говорил ему, позвольте пройти, а он не пустил, тогда он, приподняв немного руку прошел, а г. городничий в это время упал на пол и закричал, что будто бы он ногу сломал»⁹⁹.

Вот это действие Ермолаева и дало повод городничему обвинить его в неповиновении власти и буйстве. Улита Антиповна, разумеется, не присутствовала при этом инциденте, но, несомненно, расспросила свидетелей, поэтому ее версия была значительно точнее, чем версия городничего. Ее изложение, разумеется, тоже тенденциозное, отмечает такие штрихи, на которые должно обратить внимание начальство, и которые прямо или косвенно опровергают версию Ермолаева о неповиновении ему купца при исполнении чиновником служебного долга. Во-первых, она сразу апеллирует к тому факту, что ее муж не частное лицо, а бургомистр, следовательно, не мог быть арестован по распоряжению городничего. Во-вторых, появившийся вечером в гостинице городничий одет в «черкесский казакин». Ее логика очевидна, если он находился при исполнении служебных обязанностей, то и должен был быть одетым по форме. Отсюда напрашивается умозаключение, что подпоручик появился в гостинице не как глава полиции, а как частное лицо, одетое к тому же в народное платье. Следователи и судьи, правда, на последнюю деталь не обратили особого внимания, но в целом признали обоснованность заявления купеческой жены. В решении Московского губернского правления говорилось, что городничий Белаго, «вопреки 2306-й ст. Х т. Св. Зак. Гражд. (Изд. 1842 г.), желая взять Ермолаева под стражу удерживал его сам в дверях, и в последствии Ермолаев, несмотря на то, что находится на службе в магистрате бургомистром, был взят с сыном своим под стражу из их дома, куда городничий пришел с командою и с ломом, в намерении отломать двери, и Ермолаев содержался в тюрьме десять дней (курсив мой. - А.К)»¹⁰⁰. Не забыта была и самовольно взятая им коза, и более незначительные упущения по должности: вместо вызова купца Ермолаева в городническое правление для объявления ему распоряжения о починке мостовой напротив его дома, он говорил тому об этом в гостинице, «где при исполнении своей обязанности дозволил себе посторонние разговоры в отношении покупки у Ермолаева козы»¹⁰¹.

Казус городничего Белаго открывает много любопытного для понимания восприятия пределов своей власти полицейскими чиновниками и их отношения к гражданам. Во-первых, подпоручик ухитрился из-за желания заполучить козу допустить множество административных нарушений и даже уголовных преступлений, что свидетельствует о его полной некомпетентности на своем посту. Во-вторых, чувство сословного превосходства, подкрепленное властными полномочиями первого чиновника города, позволяло ему пренебрежительно относится к правам непривилегированных горожан, включая и должностных лиц городского самоуправления. В-третьих, как офицер он привык решать возникающие проблемы не законным путем, а с помощью физического насилия. Встретив сопротивление своим незаконным требованиям, он попытался непосредственно применить насилие против непослушного купца.

Готовность к личному физическому насилию или угроза его применения по отношению к гражданам, видимо, была свойственна многим чинам, перешедшим на службу из армии. Да и законы Российской империи, стоявшие на защите личности граждан, трактовались в разное время неодинаково. Так, за свои «неприличные и самовольные поступки» Белаго был отдан под суд. Не так уж важно, почему он так себя вел: не знал законы, хотя обязан был их знать, или считал себя вправе их игнорировать. Главное, что он обнаружил совершенную непригодность для выполнения своих должностных обязанностей. Однако благодаря вмешательству московского военного губернатора ему удалось легко отделаться: месячным арестом и переводом на службу в другой город¹⁰². Иначе стали относится к физическому насилию со стороны чиновников при Александре II. В 1856 г. на докладе об оскорблении действием (пощечинах), нанесенном нижегородским военным генерал-губернатором Аннековым нетрезвым купцам Лосеву и Морозову, бранившимся и шумевшим в театре, царь написал: «После подобного поступка, я во всяком случае не оставил бы его в моей свите»¹⁰³.

Служба на одной из престижных общественных должностей повышала самооценку личности. Как писал в 1848 г. учитель медынского приходского училища (Калужская губерния) А.Е.Данилевский, среди местных мещан много отслуживших три выбора, «имеющих право ходить при шпаге, - он имеет право на почтение, - ему надо скинуть шапку»¹⁰⁴.
Как реагировали губернские и имперские власти на открытые конфликты коронных чиновников и выборных лиц? Реакция была весьма различной. Например, Губернское правление
Московской губернии в конфликте между подольским городничим подпоручиком Белаго и бургомистром Иваном Ермолаевым встало на сторону пострадавшего купца. Но благодаря позиции московского военного генерал-губернатора, которого поддержал министр внутренних дел, Белаго отделался весьма мягким наказанием.

По схожему сценарию развивалось дело Шепелева: тобольское губернское правление в декабре 1854 г. признало его виновным, но генерал-губернатор Западной Сибири Г.Х.Гасфорд в подлинных мотивах странного поведения полицмейстера разбираться не стал, а попросту взял его под свою защиту. По мнению Гасфорда, «для спокойствия омского городского общества необходимо не дозволять, чтобы Баранов был назначаем городским головою впредь до тех пор, пока главное здесь начальство не получит удостоверения и полного убеждения в благонамеренности его видов»¹⁰⁵. Итак, воля граждан, выраженная в соответствии с законом, в глазах первого лица Западной Сибири значит несравненно меньше, чем мнение о человеке местного начальства. Однако Госсовет выступил против предоставления губернскому начальству права увольнять без суда служащих по выборам, как ведущего к произволу губернских властей. Мнение Госсовета было утверждено царем 3 ноября 1858 г., а императорским указом из Сената Шепелев не остался без заслуженного наказания¹⁰⁶.

Приведенные выше факты пренебрежительного и даже оскорбительного поведения чиновников по отношению к лицам, занимавшим «классные должности» в городском самоуправлении, были все же скорее исключением, чем правилом. Когда же подобные эксцессы имели место, то выборные представители города вставали на защиту своей чести и достоинства. В этих устремлениях их нередко поддерживали учреждения самоуправления и лица, возглавлявшие городские думы и магистраты.
Какова же была иерархия выборных должностей? Изучение протоколов выборов на все «классные» места (т.е. такими, прохождение службы на которых считалось «за уряд» с государственными чинами) в местном самоуправлении позволяет решить вопрос о престиже каждой конкретной должности, о месте, которое занимает та или иная должность в городской иерархии.
А.К.Семенов, исследовавший городское самоуправление на юго-востоке России (Воронежская, Липецкая, Орловская, Рязанская, Тамбовская области), на основе анализа баллотировочных листов Козловской городской думы пришел к выводу о существовании «своеобразной шкалы популярности и социальной привлекательности различных выборных должностей городского управления и самоуправления козловского купечества»¹⁰⁷. Анализируя баллотировочные листы, он заключает: «Наиболее престижными были должности гласных городской думы (4 претендента на 1 мандат гласного), за занятие которых в начале XIX в. разворачивались настоящие выборные баталии». Вторыми по популярности были должности городского головы и бургомистров - 3 претендента на одно место. «Менее популярным, скорее более почетными и авторитетными, чем доходными и лично полезными, были должности ратманов - низкооплачиваемыми или вовсе бесплатными должностями судебных заседателей, судебных исполнителей и полицейских понятых (статья 2 Устава благочиния) в одно и то же время. Здесь претендентов было менее 2 на одно место»¹⁰⁸.

Иерархия общественных должностей, реконструированная А.К.Семеновым, является оригинальной и идущей вразрез с принятыми представлениями. Впервые в историографии он утверждает, что должность гласного думы была престижнее, чем бургомистра или городского головы. В чем здесь дело, может быть, мы имеем дело с региональной или локальной спецификой положения городского самоуправления в этом регионе?
Причину популярности должности гласных в Козлове А.К.Семенов усматривает в том, что они «занимались распорядительно-хозяйственной и контрольной деятельностью на территории города: ведали городскими подрядами, контролировали (с подчиненными им базарными старостами) розничную торговлю в городе, наводили порядок на городских торговых площадях. Для небогатых купцов 3-й гильдии, накапливавших свои капиталы преимущественно в сфере розничной торговли и промысловой деятельности местного значения, такого рода деятельность в интересах купеческого клана могла иметь решающую роль в интенсификации процессов капиталистического накопления. Этим и объясняются настоящие "сражения" купеческого клана Придорогиных за места гласных в городской думе со всеми остальными предстает елями городского общества купцов и мещан. Однако, видя откровенные вожделения этой семейки, главы купеческих и мещанских родов Козлова на протяжении четырех выборов (4 трехлетия) неизменно "прокатывали" представителей купеческого клана Придорогиных, отдавая предпочтение другим купцам, опасность монополизации городского экономического пространства со стороны которых была гораздо меньшей, чем со стороны Придорогиных»¹⁰⁹.

Все это очень интересные и важные выводы и наблюдения. Однако в книге они не получили доказательного подтверждения на основании конкретного фактического материала. Возможно, автор просто не счел нужным включить их в текст? В книге же имеются данные, которые ставят под сомнение некоторые выводы автора. Вначале отмечу противоречивые сведения о количестве гласных в городской думе г. Козлова. Так, на с. 55 А.К.Семенов говорит, что за исключением 1816 г. в думу выбирали «трех купцов и одного мещанина» (курсив Семенова), а ниже на той же странице утверждается, что «клан Придорогиных сумел занять один из двух мандатов гласных городской думы (курсив мой. - А.К.)»¹¹⁰. Из приведенной таблицы о результатах выборов в органы городского самоуправления за 1804 и 1816 гг. видно, что в первом случае в думу баллотировалось 9 купцов 3-й гильдии, а во втором - 8 купцов 3-й гильдии и 1 мещанин. Таким образом, если избирали трех гласных, то баллотировали 3-х человек на одно место. Если выбирали двух гласных, то действительно баллотировались 4 человека на одну должность. На места ратманов магистрата в 1804 г. выдвигалось 4 претендента (2 на 1 место), а в 1816 г. - 9 кандидатов на 2 места, т.е. 4,5 претендента на должность. В то время как автор пишет, что на место ратмана было меньше 2 претендентов. Вероятно, А.К.Семенов оперирует данными не только за 1804 и 1816 гг., а более широким хронологическим диапазоном, но читателю параметры его источниковой базы не ясны.

Впрочем, это не так уж и принципиально 3 или 4 кандидата претендовали на одно место в думе. Разумеется, количественные параметры выборов важны, но они, на мой взгляд, абсолютно недостаточны для построения иерархии должностей самоуправления. При выяснении престижности каждой выборной должности необходимо учитывать, что выдвижение кандидатов в начале XIX в. отличались от этого процесса в начале XX в., когда все претенденты шли на выборы добровольно. До реформы 1870 г. баллотировка могла и часто осуществлялась не только без согласия кандидатов, но вопреки их воле. Выборная служба была «непрестижна и вместе с тем крайне обременительна»¹¹¹, - этот вывод А.К.Семенова не оригинален, он стал общим местом еще в историографии XIX в. В этом контексте игнорирование автором того обстоятельства, что в Козлове на пост городского головы баллотировались купцы 1-й и 2-й гильдий (в 1816 г., правда, среди претендентов был купец 3-й гильдии С.Воронов, но в 1804 г. он был избран бургомистром, будучи купцом 2-й гильдии), на должности бургомистров и даже ратманов купцы 2-й и 3-й гильдии, а гласными в думу выдвигались лишь купцы 3-й гильдии и мещане, представляется не вполне корректным.

Моя реконструкция иерархической лестницы городского самоуправления исходит из двух очевидных допущений: первое - самые престижные должности замещаются в первую очередь; второе - наиболее влиятельные и авторитетные лица избираются на высшие должности. Оба этих допущения основываются на действующем тогда законодательстве о выборах (первым избирался городской голова, на наиболее важные должности надлежало избирать купцов, а не мещан, купцы первых двух гильдий обладали правом отказаться от выборов на должности, которые не соответствовали их статусу).
Обращение к избирательным протоколам по г. Твери за 1790-е - 1810-е гг. позволяет выстроить по рангу выборные должности в следующем порядке: 1 - голова; 2 - заседатели совестного суда; 3 - заседатели уголовной палаты; 4 - заседатели гражданской палаты; 5 - бургомистры магистрата; 6 - ратманы магистрата; 7 - члены Думы; 8 - депутаты квартирной комиссии. На вышеперечисленные должности избирали сроком на три года. Следующая ступень - выборные должности, замещаемые ежегодно: городовой староста, кандидаты (товарищи) к нему, члены городового словесного суда, и частные словесные судьи (избираемые для каждой части города).
Исследование баллотировочных протоколов также позволяет утверждать, что уже в начале XIX в. в Твери сформировалось три функциональных сектора городского общественного управления, в которые избирались купцы и мещане: 1) первостепенные судебные органы (совестный суд, уголовная и гражданская палаты, магистрат); 2) городская дума; 3) второстепенные судебные органы (городской и частный словесные суды).
Уточню, что совестный суд, уголовная и гражданская палата, разумеется, были бюрократическими судебными органами, но в их работе участвовали и выборные представители от сословий.

Во время выборов первые два сектора объединялись должностью городского головы. На кресло головы претендовали лица, избираемые в случае неудачи, в две ветви местной власти: распорядительную (хозяйственно-финансовую) и губернскую судебную, а также бургомистрами в магистрат. Исключения все же имели место. Так, в 1823 г. купца Коровина, которого раз за разом предлагали на новые должности, не избрали ни в ратманы, ни в Думу. Однако подобные избирательные казусы лишь подтверждают правило.
Важнейшей государственной повинностью - сбором податей с мещан и купцов (а также дворян, «временно записавшихся» в гильдии для занятий промышленностью и торговлей) занимались также органы городского самоуправления. Сбором податей ведали городовые старосты и их «товарищи» («расходчики», «ларечники» и пр.). Однако выборы на эти должности проводились в другое время и не на три года, а на годичный срок. Сама процедура избрания на эти должности больше напоминает назначение, чем выборы. Все это свидетельствует, что горожане ставили службу по сбору податей на одно из нижних мест в городском самоуправлении. Во многом, это было связано с обременительностью их исполнения и финансовой ответственностью перед городом и государством. Более нижнюю ступеньку в губернском городе занимали лишь службы, которые не были связаны с распорядительными функциями, но лишь с исполнительными, например, при полиции в качестве рассыльного или городского трубочиста.

Что нового для макроистории дает иерархия городских общественных служб, выявленная в Твери? По меньшей мере, она ставит под серьезное сомнение утвердившийся в историографии вывод о никчемности и бесполезности совестных судов, введенных Екатериной II¹¹², и их низком престиже. Тверские горожане выбирали своих представителей в совестный суд, в гражданскую и уголовную палаты сразу же после избрания городского головы, т.е. считали их одними из важнейших и уважаемых выборных служб. Именно в этих учреждениях в случае конфликта с представителями других сословий, с интересами государства решалась судьба купцов и мещан. Вердикт суда во многом зависел от активности заседателей из граждан. Пойдут ли они на поводу у судейского чиновника, заседателей- дворян или же будут отстаивать интересы своих сограждан? Поэтому-то на эти должности стремились выбрать активных, знающих законы людей.

Вышеприведенная аргументация опирается на реконструкцию «снизу», т.е. исходит из интересов горожан. Она имеет, во многом, односторонний характер и не учитывает влияние государства на формирование этой иерархии. Необходимо соотнести ее с взглядом «сверху», т.е. с позиции законодателя. Так, в «Учреждении для управления губерний всероссийской империи» 1775 г. в статье, которая определяла порядок торжественного собрания, судебные органы губернии (палата уголовного суда, палата гражданского суда, совестный суд) занимали одно из ведущих мест, с 4 по 6, при общем числе разрядов 22¹¹³. Исходя из того значения публичных церемониалов, которые в эпоху абсолютизма служили зримым воплощением социального устройства общества, влияние этого законодательного акта на формирование у граждан представлений о городской иерархии было несомненным, но все же не единственным. Тем более, что подобные официальные губернские торжества были исключительно редки. Не менее важны были причины, о которых речь шла выше, побуждавшие горожан выбирать в судебные органы наиболее достойных своих представителей. Об этом же свидетельствует и тот факт, что в Твери первыми избирали в судебные органы членов (заседателей) совестного суда, а не членов уголовной и гражданской палат.
Данный момент следует пояснить особо. Во-первых, председатель и все члены совестного суда (по два заседателя от дворян, «граждан» и государственных крестьян), были выборными лицами. Во-вторых, в совестном суде надлежало судить не по закону, а «по совести». Уголовная и гражданская палаты были более бюрократизированными органами, руководствовавшимися в своей деятельности (по крайней мере, формально) буквой закона.
Для понимания значения выдвижения на первый план (после должности городского головы) членов совестного суда среди всех общественных служб еще раз обратимся к порядку торжественного шествия из Учреждений для управления губерний. Возглавлял его губернатор, затем шли чины всех учреждений органов государственной власти и городского самоуправления, а замыкали процессию купцы и мещане, возглавляемые городским головой. Прямо перед ними шествовало дворянство губернии во главе с предводителем. Всякий купец и даже мещанин, служивший по выборам на классной должности, таким образом, оказался в официальной губернской иерархии выше, чем любой потомственный дворянин, оставшийся по каким-то причинам вне государственной службы. Тем самым Екатерина II наглядно давала понять, что всякое лицо, состоящее на службе государству, обладающее чиновным статусом или исполняющее должность, приравненную к классному чину во время несения общественной службы, для империи важнее приватной личности.

Тверские купцы и мещане в рамках навязанной им абсолютизмом официальной иерархии выборных служб внесли определенные коррективы, имеющие знаковый социальный характер. Они поставили среди всех судебных органов на первое место наименее бюрократизированный институт - совестный суд. Впрочем, придавать этому факту серьезное идеологическое значение было бы опрометчиво. Уже на выборах в декабре 1817 г. в Твери заседателей совестного суда выбирали после голосования в уголовную и гражданскую палаты. Более того, бургомистров избирали прежде, чем судебных заседателей палат и совестного суда¹¹⁴. Аналогичный порядок выборов сохранился и в декабре 1823 г.¹¹⁵ Следует отметить, что эти изменения произошли задолго до указа 6 декабря 1831 г., который усилил позиции дворянства в губернских судебных органах. Согласно данному указу дворянство губернии избирало председателей палат уголовного и гражданского суда, а также совестного судью¹¹⁶. Таким образом, можно говорить о снижении престижа выборных должностей в губернских судебных учреждениях и о росте уважения горожан к магистратам. Эта тенденция повышения престижа магистрата и ратуш, а также служебного статуса бургомистров была поддержана позже и государственной властью. В сентябре 1849 г. министр юстиции входил в Комитет министров, а затем, в октябре того же года, в Сенат с предложением о присвоении бургомистрам городовых магистратов и ратуш: в столицах VII и в губернских и портовых городах VIII класса по должности, а в уездных и заштатных городах IX класса по должности и мундиру. Предложение было одобрено и утверждено монархом¹¹⁷.

Исследование практик проведения избирательных кампаний проясняет многие вопросы культуры политического горожан дореформенного города. Так, в 1803 г. в Твери избирателям раз за разом предлагали одних и тех же людей на различные должности. Четверо кандидатов были выбраны к должности лишь с третьей попытки, а купец М.И.Нечаев (он не прошел в заседатели совестного суда, уголовной и гражданской палат) с 4-й попытки стал бургомистром. Своеобразный «рекорд» установил купец 2-й гильдии К.И.Нечаев, которого 7 раз неудачно баллотировали: в бургомистры, в ратманы, в уголовную и в гражданскую палаты, в совестный суд, в гласные думы от купцов 2-й гильдии и по второй части города от обывателей¹¹⁸. Спустя полвека, в декабре 1850 г., городская верхушка добилась избрания купца Светогорова с пятой попытки, когда его удалось провести в члены строительной и дорожной комиссии¹¹⁹. Такая тактика выборов до победного конца отдельных претендентов срабатывала не всегда. Например, в 1823 г. купец И.С.Клементьев был четырежды забаллотирован (в совестный суд, думу, магистрат, квартирную комиссию) да так никуда и не избран¹²⁰.

В маленьком уездном городке Тверской губернии - Кашине на выборах 1803 г. И.С.Осекина последовательно баллотировали в 1-е и 2-е бургомистры, в первые и вторые ратманы, прежде чем с пятый попытки избрали третьим ратманом. Еще трех горожан на тех же выборах баллотировали на четыре должности, четверых пытались избрать трижды. Из этой неоднократно
отвергнутой «восьмерки» в итоге удалось выбрать лишь пятерых¹²¹.
Эти факты, число которых не исчерпывается приведенными примерами, демонстрируют стремление выборных лиц во главе с головой заставить нести общественную службу упомянутых купцов. Такую настойчивость городской верхушки можно интерпретировать в пользу устоявшегося взгляда на непопулярность среди городского гражданства выборных служб, а следовательно, и всего городского самоуправления. Но данное объяснение страдает очевидной неполнотой. Оно сосредотачивает все внимание на деятельности городской выборной верхушки, но игнорирует позицию выборщиков. Последние не соглашались доверить некоторым навязываемым кандидатам ответственные должности в городском самоуправлении, вероятно сомневаясь в их способности принести реальную пользу городу и своим согражданам.
Ходатайства горожан к коронным властям, в которых выражалось недоверие к деятельности отдельных выборных лиц, имели место не только в Твери, Осташкове или Серпухове, но и в других городах Московской и Тверской губерний. Как правило, поводом для них служили притеснения горожан и финансовые злоупотребления со стороны лиц, возглавлявших самоуправление. Нередки были жалобы на избрание в обременительную службу «не в очередь», на нежелание местных властей учесть семейное и материальное положение просителя. Иногда поводом для обращений к власти становились и личные качества деятелей местного самоуправления, их отношение к рядовым горожанам. Так, в 1811 г. осташковское городское общество даже обратилось с прошением в Тверское губернское правление об увольнении от должности ратмана Мосягина, который «усмотрен в нерасположении к гражданам, от коего защиты и попечения никакого нет»¹²². Это ходатайство было оставлено властями без удовлетворения, а магистрату губернским правлением сделан выговор «за недолжное представление» о приговоре общества. Подобные прецеденты укрепляли у горожан убежденность в том, что лучше забаллотировать сомнительного, асоциально настроенного кандидата на одну из классных должностей, чем потом страдать от злоупотреблений его своим должностным положением.

Если выборное лицо, служило не на классной должности, то о его досрочном смещении городские власти могли и не запрашивать губернскую администрацию. О том, как такие вопросы решались в Твери, свидетельствует рапорт городового старосты тверской думе от 15 июля 1799 г. В этом документе сообщается о получении указа думы 15 июля 1799 г. об избрании на место квартального надзирателя Степана Ненасьина «за его неисправность» другого, «способного из здешнего гражданства». В тот же день «тверское гражданство» в присутствии городского головы М.Е. Блохина выбрали сына уволенного - Павла¹²³. Подобная оперативность решения вопроса: получение указа и проведение выборов в тот же день - была возможной благодаря тому, что о перевыборах не оповещали горожан, а созывали собрание из заседателей думы и еще каких-то граждан, вероятно, служивших по выборам, и, возможно, случайных посетителей, которые находились в тот момент в доме градского общества по своим надобностям. Легитимность такому собранию в глазах горожан придавало участие в нем городского головы, в обязанности которого, напомним, входило председательствовать на выборах.

Утверждение губернским правлением итогов выборов было важным актом легитимации должностных лиц самоуправления и одновременно - коммуникации городской общины («городского гражданства») и имперской власти, представленной наместником или губернатором. По закону возможности губернаторов вмешаться в ход выборов сводились к утверждению в должности победивших кандидатов. Однако в конце XVIII- начале XIX в. отдельные губернаторы игнорировали закон и активно влияли на проведение выборов, прежде всего, дворянских. Поэтому Александр I в августе 1802 г. категорически запретил какое-либо вмешательство губернаторов в ход дворянских и гражданских выборов, а также отклонение по каким-нибудь причинам, кроме оговоренных в законе, избранных лиц¹²⁴. Губернатор - «хозяин губернии» (именно так он именовался в законодательстве), как правило, оперативно рассматривал итоги состоявшихся выборов. На практике губернаторы редко отклоняли выборных лиц. Обычно не более 1-2 человек по городу, но могли быть и исключения. Так, тверской гражданский губернатор уведомил градского голову 9 января 1815 г., что не может утвердить в должности заседателя уголовной палаты Вагина, гласного думы Нечаева, бургомистра Тетяева и ратмана Аваева, как находившихся ранее под судом за упущения по должности¹²⁵.

Губернские чиновники при утверждении итогов выборов порой проявляли явный произвол. Так, в Барнауле избранных в декабре 1810 г. С.Мушникова в бургомистры и А.Белоголова в ратманы горное начальство отказалось утвердить. Первый был признан старым (56 лет), а второй неугодным, ибо ранее он оказывал «неблаговидные против начальства поступки»¹²⁶. Впрочем, подобные слабо мотивированные отказы во многом определялись спецификой органов городского самоуправления на Алтае. Проживавшие там купцы и мещане с августа 1800 по март 1824 г. были объединены в одну посадскую общину, подчинявшуюся горному начальству.

Законным же поводом для отклонения выбранных лиц была в первую очередь судимость. При этом презумпция невиновности граждан отнюдь не служила краеугольным камнем для вынесения губернскими чиновниками своих вердиктов. В частности, в 1855 г. не был утвержден головою Сергиевского посада купец Шапошников, как бывший неоднократно под судом и оставшийся «по некоторым делам в сильном подозрении...»¹²⁷. Казус Шапошникова позволяет говорить о том, что в Московской губернии бытовала практика непризнания губернскими властями итогов выборов неблагонадежных лиц не только по приговору суда, но и на основе выдвинутых против человека недоказанных обвинений.
Отдельно следует сказать, что общественное мнение купцов и мещан провинциальных городов, как правило, снисходительно относилось к фактам судимости своих сограждан, руководствуясь пословицей «грех да беда - на ком не живут». Исключения составляли лишь лица, наказанные за тяжкие преступления. Пребывания под судом за разного рода хозяйственные преступления и упущения во время выполнения общественных служб не препятствовали, по мнению горожан, к избранию на ответственные должности. В этом отношении прошение горожан г. Василя Нижегородской губернии от 18 декабря 1843 г. о допущении к выборам купца 3-й гильдии А.А.Бабушкина. Бабушкин, занимая должность маклера, в 1832 г. подвергся за упущения суду уголовной палаты. Мы, говорилось в приговоре купеческого и мещанского общества, «признавая эту подсудимость маловажною и непрепятствующую отстранять от гражданских выборов, так как был уже во время сей подсудимости по нашему избранию бургомистром в магистрате и депутатом в комитете и ныне состоит поверенным (курсив мой - А.К.)», которые исправлял успешно¹²⁸. Таким образом, Бабушкин после пребывания под судом непрерывно или с небольшим перерывом избирался обществом на различные городские должности, которые утверждались губернским начальством. Следовательно, представления граждан о том, что «маловажная» подсудность не препятствует занятию ответственных («классных») выборных должностей разделялись и чиновниками губернского звена аппарата управления. Другое дело, что интерпретация законов чиновниками могла меняться не только из-за циркуляров МВД, но и по собственному произволу.

Другой распространенный мотив отказа в утверждении избранных - отсутствие недвижимой собственности. Этими нарушениями грешили в уездных городах Московской губернии после войны 1812 г. Объяснить это можно не только законодательными оговорками, допускавшими к участию в выборах и лиц, которые не имели капиталов. Более существенная причина - последствия Отечественной войны 1812 г., в ходе которой многие города Московской губернии катастрофически пострадали от пожаров, сопровождавших военные действия. Поэтому, в протоколе о баллотировании против фамилий кандидатов в графе о наличии собственности в городе нередко стоят отметки: «не имеет» или «имеет место под застройку». В Можайске, например, в декабре 1815 г. каждый четвертый, баллотировавшийся в городские службы, не имел недвижимой собственности, а владел лишь «усадебным местом»¹²⁹.

Еще одна проблема, с которой сталкивались городские общества при утверждении губернской властью выбранных ими лиц, - нераздельность купеческих капиталов, также отчасти связана с крайне неблагоприятными экономическими последствиями войны. Взрослые «купеческие сыновья», «купеческие внуки» и «купеческие братья» - все эти категории официально рассматривались, как «безкапитальные», и, следовательно, неправоспособные в сфере самоуправления. Например, московский гражданский губернатор Е.А.Дурасов 2 января 1822 г. отклонил сразу 4 выборных по г. Серпухову, которых «как безкапитальных за силою закона я утвердить не могу, если общество не удостоит меня особым представлением, что отцы их будут ответствовать за них всем имением...», - писал он городскому голове¹³⁰. Эту проблему в Коломне пытались обойти, используя в реестре избранных на городские службы на трехлетие с 1816 г. формулировку: «отец его собственность имеет, а он при отце сын»¹³¹. Но подобная трактовка закона не разделялась московскими чиновниками, допускавшими к должностям выборных лиц лишь в случае, если их отцы, деды или матери-вдовы давали обязательство отвечать всем имуществом за возможные упущения по службе своих детей.

Как относились главы купеческих фамилий к избранию в городские службы невыделенных членов семьи? Рассмотрим ситуацию с серпуховскими купеческими «детьми», избранными в декабре 1821 г. За ратмана магистрата 39-летнего купеческого внука Федора Воронина согласился отвечать имением его дед, а за гласного думы 46-летнего Ефима Улитина - отец. Отцы Григория Фирсанова (31 года) и Василия Костякова (40 лет), избранных в городовые старосты и депутаты квартирной комиссии, напротив, «ответствовать не согласились». В своем рапорте губернатору от 26 января 1822 г. городской голова Останов, жаловался на отца Костякова, т.к. тот сыну «доверенность навсегда давал входить во все подряды и торговые промыслы и по выбору общественному прежде сего городовым старостою имел служение... (курсив мой. - А.К.)»¹³². Таким образом, даже отношение одного и того же главы купеческой семьи к службе по выборам сына, могло изменяться в зависимости от конкретных жизненных и предпринимательских обстоятельств.

Спустя три года, 3 января 1825 г., серпуховские граждане вновь вошли в конфликт с избирательным законом. Губернатор и в этот раз не утвердил всех 4 купецких детей «как безкапитальных». Отец 51-летнего Николая Плотникова сразу же после выборов подал прошение на имя губернатора, в котором писал, что сын баллогирован «без воли его, и что он никакого доверия ему не делает». Этим заявлением вопрос о службе Плотникова был закрыт. Трое других «детей» могли бы допущены к должностям при условии ручательства за них родителями. Однако их матери отказались отвечать своим имением за сыновей, избранных в службы¹³³. Было бы ошибочно интерпретировать эти отказы родителей (в т.ч. трех матерей) как свидетельство бесправного положения взрослых сыновей в купеческих семьях. Речь идет об обычной практике уклонения от службы по выборам. К такой тактике прибегали в Серпухове и раньше, в том числе, как отмечалось выше, и на предыдущих городских выборах.

Разумеется, такое поведение вызывало неприязненное отношение других горожан. Не всегда оно приводило и к цели. Против практики укрывательства зрелых мужей за старческой спиной главы семьи серпуховские «отцы города» придумали простой, но достаточно эффективный метод борьбы. Когда в 1825 г. серпуховские граждане вынуждены были производить новые выборы на места из-за отклонения избранных кандидатов, 80-летний В.В.Плотников был почти единодушно избран в депутаты для смотрения за торговлей. При этом, чтобы у губернских властей не возникало сомнений в справедливости выбора столь пожилого человека к должности, в баллотировочном списке указано, что у него 3 сына и 2 взрослых внука. Этот метод борьбы с уклонистами от городской службы не работал лишь в том случае, если главой купеческой семьи была вдова.
Иной, редкий, путь освобождения от службы избрал мещанин Петр Серебреников. В своем прошение он писал, что был избран вопреки приговора мещанского общества 1821 г. об освобождении его от службы на восемь лет за пожертвование обществу 500 руб. Губернатор, освободив Серебреникова от обязанностей гласного думы, поставил мещанскому обществу на вид, напомнив, что по закону денег за увольнение мещан от выборов «брать отнюдь не должно»¹³⁴.

В результате увольнения губернатором купцов и мещан, избранных в декабре 1824 г. на должности самоуправления, в Серпухове пришлось провести дополнительные выборы в 5 различных учреждений, в которые баллотировалось 14 человек. При этом горожане не вполне вняли замечаниям губернской власти, выдвинув в гласные думы 3-й гильдии купеческого сына И.С.Щенкова, а в депутаты квартирной комиссии все того же 3-й гильдии купеческого сына В.С.Костякова. Правда, ранее они оба уже служили в органах самоуправления. Вероятно, наученные опытом «отцы города» не уповали лишь на это обстоятельство, но предварительно заручились согласием родителя последнего, чтобы не усугублять ситуацию. Что же касается Щенкова, то он ни в каком ручательстве, по мнению граждан, не нуждался, ибо вместе с братьями был совладельцем на каменном фундаменте деревянного дома¹³⁵.

Впрочем, граждане Серпухова и на выборах 1828 г. в число 40 баллотированных на различные должности включили не только 6 купеческих «детей», но и двух горожан, у которых не было недвижимости¹³⁶.
Правительство продолжало противиться расширению социальной базы граждан, обладавших правом быть избранными в органы самоуправления, вплоть до 1860 г., когда император утвердил мнение Госсовета «О разрешении выбирать в городские общественные должности членов купеческих семейств»¹³⁷. Этим актом было удовлетворено давнее чаяние жителей многих уездных городов о праве избирать в службы по выборам купеческих братьев, детей, внуков и племянников вне зависимости от наличия у них капитала. Ответственность за эту многочисленную группу лиц, не имевших собственных объявленных капиталов, возлагалась на «начальников семейств» или само общество.

Другая проблема регулирования социальной базы городского самоуправления была связана с конфессиональным составом граждан. Конфессиональная принадлежность последних, которая не играла особой роли в 1780-х - 1810-х гг., актуализировалась после указа 27 мая 1820 г. Правительство, стремясь сосредоточить все городское самоуправление в руках лиц, безусловно лояльных существующему строю, этим указом резко ограничило роль старообрядцев в общественной жизни. Отныне избрание старообрядцев на выборные службы допускалось лишь при «весьма ограниченном» числе прихожан государственной церкви¹³⁸. На местах с исполнением этого указа явно не спешили. Так, в Тобольской губернии указ начали осуществлять лишь в феврале 1829 г. Характерно, что Тобольское общее губернское управление было против удаления от должности городского головы Тюмени купца И.Бурнашева. Аргументировали чиновники свою позицию тем, что в случае отстранения от должности головы и других выбранных лиц можно «глубоко оскорбить заблуждающихся в вере, класс народа в здешнем крае довольно значительный, и пробудить тем ненависть к правительству...»¹³⁹. Генерал-губернатор Западной Сибири Вельяминов с этим мнением согласился, но повелел на следующих выборах придерживаться указа 27 мая 1820 г.¹⁴⁰

Борьба с влиянием раскола на общественную жизнь в Западной Сибири была делом новым, точнее, прочно забытым старым, поэтому глава Тобольской епархии, получив ведомость о раскольниках, служащих по выборам в губернии, оказался в недоумении, а затем, разобравшись, иронично писал 19 июля 1830 г. генерал-губернатору Вельяминову:

«Секретно.
Ваше высокопревосходительство,
Милостивый государь!
Получив при почтеннейшем отношении Вашего высоко-превосходительства от 9-го ноября минувшего 1829-го года за № 59-м ведомость о раскольниках, отправляющих по Тобольской губернии службу по выборам; я предлагал консистории справиться не церковные ли прописанные в сей ведомости старосты; но как по справке в оной оказалось, что означенные старосты не церковные, но мирские; а потому не ясно для меня, на какой предмет прислана от Вашего высокопревосходительства помянутая ведомость.
Почему покорнейше прошу Ваше высокопревосходительство пояснить мне сие, дабы соответственное тому учинить распоряжение. Ибо духовное начальство мирского старосту удалить от должности не имеет ни права, ни силы.

С истинным почитанием и совершенною преданностию честь имею быть.
Вашего высокопревосходительства,
Милостивого государя,
Усерднейший богомолец и покорнейший слуга
Евгений Архиепископ Тобольский»¹⁴¹.

Едва ли ирония тобольского архипастыря прошла незамеченной мимо Вельяминова, который был не только генералом от инфантерии, но и образованным человеком, состоявшим в переписке с учеными, среди которых Александр Гумбольдт, а на досуге переводившим литературные произведения с французского. Но он не стал состязаться в остроумии или конфликтовать с Евгением, а просто сообщил в ответ, что ведомость о раскольниках была послана ему для сведения¹⁴².

В некоторых уездных городах Московской губернии также игнорировали запрет избирать старообрядцев на престижные («почетные») должности местного самоуправления. Так, в крупнейшем уездном городе Московской губернии - Коломне в декабре 1830 г. городским головой был избран старообрядец, купец Коробов. Власти с подачи митрополита Филарета этот выбор не утвердили¹⁴³. Однако, этот пример не произвел на горожан Московской губернии особого впечатления. Во многом потому, что это кулуарное решение не стало им известно. Но были и более сложные коллизии, которые нельзя объяснить незнанием закона. На следующих выборах, через три года, градским головой Воскресенского посада был избран купец 1-й гильдии, старообрядец приемлющий священство, Николай Царский. Губернские власти, руководствуясь законом, его не утвердили. Тогда купец подал жалобу в Сенат. И Сенату неожиданно пришлось решать непростую дилемму. В ходе сенатских слушаний выяснилось, что в городе всего 3 купеческих капитала: один - женский, второй принадлежал бывшему вольноотпущенному, не имевшему в Воскресенском посаде ни собственности, ни постоянного проживания. В этих условиях назначать новые выборы городского головы было бессмысленно - избирать можно было только из мещан. Исходя из городских реалий и отклонив по конфессиональным причинам Н.Царского, губернские власти повелели привести к должности кандидата городского головы - мещанина Звягина. По мнению же Сената, такое решение противоречило положению о гильдиях, утвержденному 14.XI.1824 г., т.к. должности городских голов предоставлены одному купечеству. Оказавшись перед выбором, что важнее: сословный статус или конфессиональная принадлежность, Сенат предпочел богатого купца-старообрядца православному мещанину¹⁴⁴.

В дальнейшем, в годы правления Николая I, правительство не раз издавало указы и рассылало циркуляры, в которых напоминало о необходимости неукоснительно соблюдать «правила» 1820 г. о выборах раскольников в общественные должности или уточняло, на какие именно должности можно избирать раскольников¹⁴⁵. Каким был результат политики вытеснения правительством «раскольников» из городского самоуправления? О том, что граждане ряда городов Центра и Западной Сибири в своей практике фактически игнорировали указы, повеления и циркуляры, ограничившие избирательные права старообрядцев, свидетельствуют и приведенные данные по Коломне и Воскресенску, да и тексты самих циркуляров, в которых прямо сообщалось о нарушениях законов, направленных к снижению роли старообрядцев в делах городского управления.

Позиция губернских властей по данному вопросу могла весьма существенно отличаться. Так, губернское правление Московской губернии отклонило кандидатуру купца Царского, а в 1845 г. аналогичный орган Тверской губернии признал легитимными итоги выборов в Ржеве. Там городским головой был избран почти единодушно (177 - «за», «против» - 2) коммерции советник, купец первой гильдии В.В.Образцов. Прежний городской голова и гласные думы хорошо понимали, что избрание старообрядца городским головою прямо противоречит законам, поэтому заручились отзывом ржевского городничего о вероисповедании Образцова, который приложили к рапорту думы в губернское правление об итогах выбора градского головы. Из-под пера городничего Исупова вышел трогательный образ тяготящегося своим положением человека, вероятно, тайно исповедующего православие: «со всею вероятностию можно заключить, что привержен к православию и, можно думать, что исполняет таинство православной церкви, но производит это в бытность его ежегодно в С. Петербурге, а не во Ржеве, где живут постоянно уважаемые им родственники»¹⁴⁶. Губернские чиновники и сами осознавали, что более авторитетную кандидатуру на должность городского головы в Ржеве найти невозможно. Поэтому губернское правление, приведя в журнале ссылки на законы (которые для Ржева были совершенно неуместны, так как в городе было достаточно и православных купцов) утвердило «тайного православного» в должности¹⁴⁷.

Между тем, вскоре губернатор обеспокоился возможной негативной реакцией в Петербурге на утверждение городским головой старообрядца. Для начала губернские власти запросили объяснение у благочинного ржевских церквей протоиерея Измайлова, который подтвердил, что в 1844 г. он действительно присоединил к православию Образцова. Ржевский купец однако присоединился на условии, что он, «в избежание разрыва по коммерческим оборотам с ржевскими старообрядцами и из опасения нарушить родственные связи и семейное спокойствие, от чего совершенно зависит его благосостояние, христианские обязанности будет исполнять только собственнолично и притом вне г. Ржева»¹⁴⁸. Полученная информация вносила успокоение на счет конфессиональной благонадежности городского головы, но внешне-то ситуация выглядела по-прежнему. Во главе города, вопреки законам, стоит старовер! Осознание этого факта озадачило губернатора, поэтому он и инициировал 21 марта 1845 г. в переписке с министром внутренних дел вопрос о том, может ли Образцов как тайный православный оставаться на посту городского головы? Спустя месяц министр поручал губернатору объяснить Образцову, что его присоединение к православной церкви «не имеет той гласности, которая необходима, дабы быть градским главою, и что он может продолжать настоящую службу в таком только случае, если будут исполнять обряды Православия в г. Ржеве»¹⁴⁹. Оказавшись перед непростой дилеммой, Образцов выбрал кресло и мундир городского головы. Впрочем, возможно, его переход в православие уже не был тайной. Если раньше об этом никто из светских лиц, вероятно, не знал, даже городничий мог только догадываться, то в результате «секретной переписки» в курсе дела оказался довольно широкий круг людей: все заседатели и секретарь думы, чиновники губернского правления: от губернатора до канцеляриста, переписывавшего бумаги.

Давление на Образцова было составной частью кампании тверской губернской администрации против влияния раскола на городское самоуправление. Свой главный удар чиновники направили против ржевских старообрядцев. При этом православные граждане были, мягко говоря, не в восторге от политики вытеснения старообрядцев с выборных должностей. Превосходно отношение торгово-предпринимательских кругов города, да и более широкого круга граждан выявилось вокруг утверждения итогов выборов на трехлетие с 1845 г. Граждане единодушно (177-ю голосами против 2-х) оказали доверие Образцову и избрали на классные должности и целый ряд других старообрядцев. Возможно они ничего и не знали о новой политике правительства в отношении старообрядцев. Об этом косвенно свидетельствует и прошение купца 2-й гильдии Василия Акимова Ваулина-Чупятова об освобождении его сына от обязанностей ратмана, поданное в феврале 1845 г. Если бы Ваулин-Чупятов знал о начавшемся вытеснении старообрядцев из управления городом, ему не было бы никакой необходимости подавать свое ходатайство с трогательной мотивацией: «Имея от роду 74 года и при престарелых летах моих слаб силами и не могу лицом своим продолжать коммерцию, веками мною и предками моими производимую, и потому, естли сын мой примет обязанность ратмана, то коммерция моя должна будет остановиться...» В прошении содержится довольно много ненужной в новых условиях информации, способной по мнению просителя повлиять на решение губернатора, а ключевое идентифицирующее слово для сына и внука - «старообрядцы» дописано в прошении над строкой сверху другими чернилами, вероятно, по совету «заинтересованного» чиновника губернского правления¹⁵⁰.

Принадлежность к старообрядцам помогла Ваулину-Чупятову решить вопрос в свою пользу. Но еще на стадии подачи прошения о нем стало известно городскому голове и другим лицам. 1 марта 1845 г. 15 представителей городской верхушки письменно обратились к губернатору с критикой аргументов Ваулина-Чупятова и просили губернатора его «отзыв отринуть»: «Избрание его последовало в первый раз, и служба его не отяготительна; но уклонение его от оной обществу весьма неприятно, потому более, чтоб не дать повода и другим к подобному уклонению на будущее время в таком случае»¹⁵¹. Аналогичная мотивация была и в рапорте губернскому правлению бывшего городского головы Немилова от 28 февраля 1845 г., который завершил свои рассуждения сентенцией: «...все вообще купцы и мещане имеют свои торги и занятия, но возлагаемые на них по выбору градского общества должности принимают беспрепятственно!»¹⁵² Характерно, что ни в рапорте бывшего головы, ни в письме 15 граждан нет никаких упоминаний о старообрядцах вообще, хотя они могли бы справедливо утверждать, что последние принадлежат к лучшим в городе гражданам и традиционно отправляют классные службы. Отсутствие подобной аргументации несомненное свидетельство того, что граждане еще оставались в неведении о новом наступлении власти на позиции старообрядцев в обществе.

Власть не спешила разъяснить гражданам свою новую политику, а просто освободила В.В.Ваулина-Чупятова от должности, утвердив на его место купца Ивана Комолова (Камолова). Такое решение губернского начальства вызвало недовольство последнего, которого поддержали и многие другие купцы. В апреле 1845 г. министр внутренних дел получил жалобу 76 ржевских купцов на неправильное решение губернского правления по делу Ваулина-Чупятова. Однако вердикт министра гласил: «Принимая в соображение, что существующими касательно раскольников узаконениями постановлено, чтобы в присутственных местах, составляемых посредством городских выборов, число православных членов было в каждом больше нежели раскольников, если по ограниченному числу православных нельзя составить из них целого присутствия, и чтобы в особенности старшие члены магистратов были из православных или единоверцев, я нахожу, что Тверское губернское правление правильно утвердило... Комолова... не допустив к этой должности двух старших кандидатов - купцов Ваулина- Чупятова и Чупятова-Брагина, состоящих в расколе...»¹⁵³

Тюменские граждане попытались добиться от государства, если не отмены законов, дискриминирующих гражданские права старообрядцев, то изъятия своего города из сферы их действия. В своих требованиях купцы независимо от конфессиональной принадлежности были едины. 18 мая 1832 г. городское общество составило приговор, в котором просило вернуть старообрядцам право занимать «классные общественные службы». В приговоре отмечалось, что эти должности в Тюмени почти всегда отправляют старообрядцы, которые «есть лучшие в городе и обществе люди...»¹⁵⁴. Поверенный тюменского купеческого и мещанского общества купец 3-й гильдии Л.А.Кармачев 7 июля 1832 г. представил это прошение генерал-губернатору Западной Сибири И.А.Вельяминову. В своем прошении купцы и мещане «православного исповедания» постарались аргументированно изложить свою просьбу.
Они привели данные о численности граждан по конфессиональной принадлежности, указав, что в 1830 г. в Тюмени «считалось» купцов 3-й гильдии 88, с малолетними и престарелыми, а мещан по последней ревизии 2972 души, итого 3060 человек, «в числе коих значится по сведениям, доставленным в думу из тюменской полицейской управы, состоит в сектах: приемлющих священство купцов 32, мещан 171. Поморской выгопустынных жителей купцов 15, мещан 110, древнего предания под названием стариковщина мещан 4, древнего же положения от предков оставленного под названием нетовщина из купцов 1, мещан 13. Итого в сих сектах купцов 48, мещан 298, а всего 346 человек»¹⁵⁵. Хотя православные преобладают численно: купцов 40, мещан 2674, а всего 2714, «но из сих последних довольное количество находится умерших, престарелых, малолетних, штрафованных по суду, в банкротстве, и отданных в рекруты, а к тому не менее и неблагонадежных», поэтому «в выборы каждогодные и трехлетние остается не более 600 человек»¹⁵⁶. Далее, тюменские граждане, подчеркивая свою лояльность, рассказали, что они провели последние выборы в общественные службы, руководствуясь запретом правительства на избрание на руководящие посты раскольников. Но при этом общество столкнулось с целым комплексом неразрешимых проблем: «приступлено было нами к выбору на 17-е трехлетие в градские главы и прочие звании всего 19 человек, но с крайним затруднением, ибо в целом обществе людей, преходящих общественные службы, как выше значит, найдется действительно не более только 600 человек, долженствующих отправлять собою общественные службы. Выбирая во оные на каждое трехлетие по общему городовому управлению 56 человек, и особо в разные городовые на каждый год до 80 человек, и так за выбором с 1-го генваря 1831 года на один и на три года, людей православного исповедания остается для выборов на следующее время уже только 463 человека; но судя по сущей справедливости, таких, кои едва лишь могут нести низшие общественные должности; чему единогласно свидетельствуя тем, что все они кроме малозначительного числа ремесленники, но бедного положения, обремененные большими семействами, другие одинокие, а наконец есть и такие, коим по разным обстоятельствам невозможно вверить даже должности разсыльщика (курсив мой. -А.К), но и самым опытом при выборе на 17-е трехлетие членов доказано: быв такие избраны на служение, кои могли бы еще общественные службы проходить постепенно с низших, ибо в сем случае общественная польза теряется, когда прослужив классную службу не может уже избираться в низшую; но не имея возможности общество чем заменится по случаю отошедших по старообрядчеству почетнейших граждан от служб классических, имеющие в довольном числе некоторые по высочайшему о губерниях учреждению 281 статьи за добропорядочное служение похвальные от полного общества листы, с отличием названия степенных, о коих именно сказано: в другие - низшие службы не выбирать»¹⁵⁷.

Эта пространная цитата многое проясняет в представлениях провинциального купечества о городском самоуправлении. Во-первых, оно позитивно оценивает органы городского самоуправления; во-вторых, считает необходимым избирать на «классические» должности лишь состоятельных и благонадежных горожан; в-третьих, конфессиональная принадлежность человека не является для купцов сколько-нибудь значащим фактором для выбора на престижные должности. Вместе с тем, тюменские купцы и мещане хорошо осознавали, что служба даже на почетной, но неоплачиваемой должности отнимает много времени и создает для большинства служащих серьезные проблемы для добывания хлеба насущного. Поэтому лучшие православные граждане оказываются в тяжелом положении, ибо им придется нести «частовременно общественные службы, с прискорбием и большею тягостию», в то время как старообрядцы, которые прежде, как правило, и избирались на классные должности, будут от службы свободны¹⁵⁸.

Соответствует ли действительности эта декларация о ведущей роли старообрядцев в самоуправлении Тюмени? Данными за все годы я не располагаю, но в 1829 г., согласно сведениям, представленным гражданским губернатором Тобольской губернии Нагибиным, именно так и обстояло дело: городской голова, его кандидат, городовой судья, гласные думы - все эти ведущие должности занимали старообрядцы¹⁵⁹. И такое положение прихожан официальной церкви вполне устраивало, поэтому они и ходатайствовали о возвращении старообрядцам их гражданских прав, хотя бы в масштабах своего города.

Сибирские чиновники из Тобольского общего губернского управления и Совета Главного управления Западной Сибири, а также генерал-губернатор Западной Сибири Вельяминов, которые первоначально проявили твердость в выполнении правительственных директив об ограничении роли старообрядцев в городском самоуправлении, прислушались к аргументам тюменских купцов и мещан и пересмотрели свое мнение, поддержав их прошение перед МВД. Однако министр внутренних дел, статс-секретарь Д.Н.Блудов отклонил ходатайство тюменских граждан, «ибо места по общественной службе, на основании высочайше утвержденных 27 мая 1820 года правил, подтвержденных мнением Государственного совета, 20-го октября 1830 года высочайшего утверждения удостоенным, всегда предоставлены жителям православного исповедания, какое бы число их ни было; старообрядцы же допускаются к занятию тех мест в таком только случае, когда число православных будет весьма ограниченное. Если даже принять в основание расчет предоставленный думою, что за исключением выбылых, банкротов, штрафованных и престарелых, состоит на лицо купцов и мещан православного исповедания 262 человека совершенно таких, кои могут проходить общественные сллокбы, то и в таком случае, число православных далеко превосходит число старообрядцев»¹⁶⁰.

Следует отметить, что не во всех городах Центра, где старообрядческие общины были многочисленны, городская верхушка была едина и занимала такую же позицию, как в Тюмени. Бытовали и прямо противоположные практики. Конфессиональные конфликты, столь редкие в русском дореформенном городе, иногда отражались на представлениях о том, кто из горожан имеет право участвовать в общественных собраниях и избираться в органы власти. Борьба за влияние в городском самоуправлении между православными и старообрядцами в наибольшей мере развернулась в Ржеве в 1857 г., где еще 12 лет назад граждане единодушно избрали старообрядца городским головой. Поводом для конфликта прихожан официальной церкви и старообрядцев послужили отнюдь не очередные выборы, а вопрос о строительстве моста. Однако это был лишь предлог для открытого выступления («буйства»), истинные причины коренились в передаче единоверцам старообрядческого молельного дома в феврале того же года. Об этом событии даже довели до сведения императора «во всеподданнейших ведомостях о происшествиях по империи с 6 по 13 июля 1857 г.». 5 июля собрание, на котором решался вопрос о строительстве нового моста, несмотря на усилия городничего и городского головы, старообрядцы сорвали. На следующий день ржевская городская дума донесла тверскому губернатору о происшествии. Дума отметив, что вместе с толпой из зала ушли и служащие по городским выборам раскольники, во избежание в будущем беспорядков спрашивала разрешения у губернатора о недопущении раскольников в собрания, предоставив рассуждать о делах только православным, «коих в г. Ржеве купцов и мещан более половины...»¹⁶¹.

Разумеется, губернатор не мог пойти на такую дискриминационную меру и лишить вопреки закону половину граждан права участвовать в общественных собраниях. Следует отметить, что для Ржева стремление устранить конкурентов с помощью обвинений в расколе имело весьма давнюю - столетнюю традицию. В частности, историк А.А.Кизеветтер сообщал о донесении группы ржевских купцов, жаловавшихся на практику исключения из числа участников сходов «первостатейных людей под предлогом принадлежности их к расколу»¹⁶².

---

⁸² СЗРИ. Т.3.Ст.918.
⁸³ Там же. Ст. 922, 923.
⁸⁴ ПСЗ-I.Т. 20. № 14392. Ст. 53-57.
⁸⁵ Мнение министра внутренних дел Козодавлева по делам сибирским // ЧОИДР. 1859. № 3.C.63.
⁸⁵ ГAT. ф. 156. Оп. 2. 1815 г. Д. 426. Л. 42.; Ф. 8. Оп. 1. Д. 161. Л. 30.
⁸⁷ ГАТвО. Ф. 466. Оп. 1. Д. 12524. Л. 28 об.
⁸⁸ Памятная книга купца 2-й и 3-й гильдий, городского головы г. Чухломы Ивана Васильевича Июдина, от начала жизни его в 1799 и до кончины в 1880 году. М, 2002. С. 32-33.
⁸⁹ Вагин В. Исторические сведения о деятельности графа М.М.Сперанского в Сибири с 1819 по 1822 год. Т. 1. СПб., 1872. С. 575-576.
⁹⁰ ГАТвО. ф. 1048. Оп. 1. Д. 440. Л. 95.
⁹¹ Там же. Л. 33 об.
⁹² Там же. Л. 38.
⁹³ ЦИАМ. Ф. 1036. Оп. 1. Д. 670. Л. 6-6 об.
⁹⁴ РГИА Ф. 1287. Оп. 37. Д. 1665. Л. 30 об., 66 об.
⁹⁵ ГАТвО. ф. 466. Оп. 1. Д. 1453. Л. 1-2.
⁹⁶ Там же. Ф. 103. Оп. 1. Д. 2628. Л. 37.
⁹⁷ Там же. Ф. 466. Оп. 1. Д 1453. Л. 3-5.
⁹⁸ ЦИАМ. Ф. 16. Оп. 12. Д. 1820. Л. 1-2.
⁹⁹ Там же. Л. 4-5.
¹⁰⁰ Там же. Л. 12 об.
¹⁰¹ Там же. Л. 12.
¹⁰² Там же. Л. 22-25.
¹⁰³ ГАРФ. Ф. 109. 4 экспедиция. 1856 г. Д. 264. Л. 3.
¹⁰⁴ АРГО. Р. 15. Д. 29. Л. 30 об.-31.
¹⁰⁵ РГИА. Ф. 1287. Оп. 37. Д. 1665. Л. 56.
¹⁰⁶ Там же. Л. 57 об, 64-65, 72 об.-73, 75.
¹⁰⁷ Семенов А.К. Указ. соч. С. 55.
¹⁰⁸ Там же. С. 55-57.
¹⁰⁹ Там же. С. 55.
¹¹⁰ Там же. С. 55-56.
¹¹¹ Там же. С. 84.
¹¹² См., например: Вдовина Л.Н. Право и суд // Очерки русской культуры XVIII в. Ч. 2. М„ 1987. С. 173. Единственное известное мне исключение - работа Н.Н.Ефимовой «Судоустройство России в XVIII - первой половине XIX вв.: (историко-правовое исследование)» (М., 1993).
¹¹³ ПСЗ-1. Т. 20. № 14392. Ст. 432.
¹¹⁴ ГАТвО. Ф. 21. Он. 1. Д. 243. Л. 45-47, 51, 52.
¹¹⁵ Там же. Д. 378. Л. 20 об.-21.
¹¹⁶ СЗРИ. Т. 3. Ст. 729.
¹¹⁷ ПСЗ-II. Т. XXXIV. № 23586.
¹¹⁸ ГАТвО. Ф. 466. Оп. 1. Д. 158. Л. 8-17.
¹¹⁹ Там же. Ф. 21. Оп. 1. Д. 2904. Л. 17-39.
¹²⁰ Там же. Д 378. Л. 21-27.
¹²¹ Там же. Ф. 466. Оп. 1. Д. 158. Л. 56-58.
¹²² Там же. Ф. 1048. Оп. 1. Д. 440. Л. 20.
¹²³ Там же. Ф. 21. Оп. 1. Д. 20. Л. 24.
¹²⁴ ПC3-I. Т. XXVII. № 20372.
¹²⁵ ГАТвО. Ф. 21. Оп. 1. Д. 181. Л. 51.
¹²⁶ ГААК. Ф. 1. Оп. 2. Д 441. Л. 116-116 об.
¹²⁷ ЦИАМ. Ф. 16. Оп. 45. Д. 164. Л. 2 об.
¹²⁸ РГИА. Ф. 1287. Оп. 37. Д. 1716. Л. 7-7 об.
¹²⁹ ЦИАМ. Ф. 17. Ок. 1. Д. 1217. Л. 2 об.-4.
¹³⁰ Там же. Д. 6743. Л. 6-6 об.
¹³¹ Там же. Оп. 2. Д. 126. Л. 12 и др.
¹³² Там же. Оп. 1. Д. 6743. Л. 8-9.
¹³³ Там же. Ф. 1036. Оп. 1. Д. 326. Л. 40-41,42-42 об.
¹³⁴ Там же. Л. 40 об.-41.
¹³⁵ Там же. Л. 131-133.
¹³⁶ Там же. Д. 373. Л. 83об.-84, 121 об,-130 об.
¹³⁷ ПСЗ-II. т. XXXV. № 35955.
¹³⁸ Собрание постановлений по части раскола. СПб., 1858. С. 66-67.
¹³⁹ ГАОО. Ф. 3. Оп. 13. Д. 17860. Л. 1 об.-2.
¹⁴⁰ Там же. Л. 4.
¹⁴¹ Там же. Оп. 3. Д. 17860. Л. 14-14 об.
¹⁴² Там же. Л. 15-15 об.
¹⁴³ ЦИАМ. Ф. 54. Оп. 12. Д. 1582. Л. 4.
¹⁴⁴ Там же. Д. 1660. Л. 10 об.-22.
¹⁴⁵ Собрание постановлений по части раскола. С. 126, 178-179, 187-188, 364-366.
¹⁴⁶ ГАТвО. Ф. 466. Оп. 1. Д. 11414. Л. 3.
¹⁴⁷ Там же. Л. 4 об.-5.
¹⁴⁸ Там же. Л. 34.
¹⁴⁹ Там же. Л. 57-57 об.
¹⁵⁰ Там же. Л. 21-21 об.
¹⁵¹ Там же. Л. 25-26.
¹⁵² Там же. Л. 24.
¹⁵³ Там же. Л. 75 об.
¹⁵⁴ ГАОО. Ф. 3. Оп. 1. Д. 1084. Л. 3 об.-4, 6.
¹⁵⁵ Там же. Л. 5-5 об.
¹⁵⁶ Там же. Л. 5 об.-6.
¹⁵⁷ Там же. Л. 8-9 об.
¹⁵⁸ Там же. Л. 9 об.
¹⁵⁹ Там же. Оп. 3. Д. 17860. Л. 10об.-11.
¹⁶⁰ Там же. Оп. 1. Д. 1084. Л. 44 об,- 45.
¹⁶¹ ГАРФ. Ф. 109. 4 экспедиция. 1857 г. Д. 195. Л. 5, 32.
¹⁶² Кизеветтер А.А. Посадская община в России XVIII столетия. М., 1903. С. 782 прим.

<< Назад   Вперёд>>