Белый Юг России. 1917-1920 гг. (особенности военно-политических программ)
Из всех регионов Белого движения особо выделялся белый Юг. Ведь именно здесь зародилось Белое дело. Территориально он включал в свой состав не только регионы Великороссии (Ставропольская, Новороссийская губернии, Кубанская, Терская области на Северном Кавказе; Донская область, Курская, частично Воронежская, Саратовская, Орловская губернии), но также малороссийские губернии (Киевская, Харьковская, Полтавская) и новороссийские губернии (Херсонская, Екатеринославская, Таврическая). Белое дело прошло здесь путь от первых отрядов Добровольческой армии в 1917 г., до эвакуации из Крыма в 1920 г.
Первой политической программой Добровольческой армии стала т. н. «Конституция генерала Корнилова». Названная по фамилии первого командующего армией, генерала от инфантерии Л. Г. Корнилова «Конституция» провозглашала создание «сильной Верховной власти из государственномыслящих людей, для коих интересы Родины стоят бесспорно выше вопросов преуспевания их партийной политики».2 Об Учредительном Собрании, «вновь созванном», упоминалось лишь в 8-м пункте программы, после перечисления гражданских, военных, национальных, даже культурных задач, решить которые, видимо, до созыва Собрания, могла бы «временная сильная Верховная власть». Окончательное утверждение модели будущей России все же должно было взять на себя Учредительное Собрание. Для осуществления «Конституции» предполагалось, в частности, создание политического блока (Союза возрождения России) из представителей меньшевиков, эсеров и части кадетов.
После окончания 1-го Кубанского похода, гибели генерала Корнилова во время неудачного штурма Екатеринодара и перехода командования к генерал-лейтенанту А. И. Деникину, среди руководства Добровольческой армии, а также среди офицерства возникли разногласия. Многие считали необходимым немедленное провозглашение армией монархического лозунга. Упреждая развитие событий, Деникин сформулировал новую политическую программу армии (декларация от 23 апреля 1918 г.). В ней уже не было упоминания об Учредительном Собрании, но в то же время не говорилось и о монархии. Она не содержала, как «Конституция генерала Корнилова», положений по аграрному, рабочему вопросам. Главные цели Добрармии обозначались как: «создание сильной армии, установление в стране единства государственного и правового порядка».3 Показательно, что ни генерал от инфантерии М. В. Алексеев (бывший в тот период Верховным руководителем Добровольческой армии), ни сам Деникин не склонялись к возможности принятия сугубо монархического лозунга. Деникин выдвинул здесь лозунг «непредрешения государственного строя».
Лозунг «восстановления монархии» был неприемлем по целому ряду причин. Это потребовало бы, рано или поздно, поддержки «конкретного лица», что грозило бы не только династическими раздорами, но и поставило бы армию в зависимость от определенных монархических групп. Генерал-лейтенант А. А. фон Лампе отмечал позднее, что провозглашение монархии могло иметь место лишь у Колчака, при условии освобождения заключенного в Екатеринбурге Николая II, «ибо во всех остальных случаях провозглашение монархического лозунга привело бы к разъединению бойцов, объединенных Родиной,4 честью, врагом».
Монархические взгляды офицерства также не отличались однородностью (колебались от признания восстановления самодержавия до сохранения лишь формального статуса императора при осуществлении парламентарной монархии), не говоря уже об офицерах-республиканцах. Настроения рядовых солдат, крестьян, казаков были далеко не такими, как у их начальников. Поэтому с самого начала принципом Белого движения стало «непредрешение» политических, экономических, социальных и других вопросов государственного устройства и внутренней жизни России до «окончательной победы над большевизмом».
Отсутствие четких лозунгов, подобных большевистским («власть - Советам», «земля - крестьянам», «мир - народам») считалось, по мнению ряда участников Белого движения, одной из основных причин его поражения. Однако не менее правомерной представляется и другая оценка «непредрешения», высказанная одним из деятелей Всероссийского Национального центра профессором А. В. Карташовым. Он утверждал, что именно «отсутствие официального лозунга дало силу жизни движению на целых три года!» Эта же оценка дополнялась Н. Н. Львовым, политиком правых взглядов, главным редактором официозной газеты «Великая Россия»: «...В наших рядах люди разных партий могут идти вместе..., но в наших рядах нет места тем, кто Престол ставит выше Отечества, свою партию выше России, нет места и тем, кто окончательно скомпрометировал себя в революции».5
Летом 1918 г. командование армии приняло решение идти на Кубань, и, сделав ее опорной базой, намеревалось подчинить себе и кубанское правительство. Теперь все большее значение приобретал лозунг «За Единую, Великую, Неделимую Россию». Главным становится вопрос о структуре власти, где руководство Добровольческой армии оказалось бы своеобразным военно-политическим центром, консолидирующим с помощью лозунга «Единая, Великая и Неделимая Россия» казачьи области и вновь занимаемые районы.
Анализ политических лозунгов позволяет проследить эволюцию идеологии Белого движения в 1918 г. Провозглашение верности идее Учредительного собрания, постепенное сближение с монархическими кругами, наконец, компромисс - лозунг «непредрешения» и «За Единую, Великую, Неделимую Россию» - все это свидетельствовало об определенной политической гибкости руководства Добровольческой армии, о его стремлении объединить различные политические силы.
При этом следует помнить, что официально провозглашаемой идеологической основой Белого движения в 1917-1918 гг. продолжала оставаться патриотическая идея спасения Российской государственности от последствий революционных потрясений, расколовших страну на враждующие лагеря. Белое движение развивалось как «отрицание большевистского переворота» и строило свою идеологию, по существу, только на непримиримой вооруженной борьбе с советской властью. Стремление на этом этапе объединить в единый фронт различные по идеологической направленности группировки и, в то же время, политика «непредрешения» не могли не повлиять отрицательно на конкретность и своевременность выражения политических целей.
Вместе с тем, было бы неверно говорить о полном «непредрешении» в Белом движении. Сознательная «отсрочка» разработки основательной, всесторонней программы была обусловлена, не только остротой положения на фронтах гражданской войны и неустойчивостью белых режимов, но и просто отсутствием достаточного для этого времени. На этапе становления Белого движения весьма популярной была идея создания района с собственным устойчивым экономическим и политическим порядком, собственной военной силой, поддерживаемого союзниками, с последующим его расширением («как от масляной капли») на все сопредельные части бывшей Российской империи. Эта идея, выраженная генералом Алексеевым еще в ноябре 1917 г. применительно к юго-востоку России, проявлялась и во всех последующих периодах Белого движения и, особенно в белом Крыму в 1920 г.6
После выхода белых армий на обширные пространства России в 1919 г. появилась потребность не только в идеологии «отрицания» и «ликвидации», но и в идеологии «созидания» новой, «Белой России». Эта идеология основывалась на необходимости возврата к традиционным ценностям русской истории, одновременно с осуществлением широких политических и социально-экономических преобразований. Выход «на широкую московскую дорогу», овладение обширными территориями Новороссии, Малороссии, казачьих областей делал Белое движение на юге России носителем государственной власти. Отошел в прошлое «военно-походный период» 1918 г., когда Добровольческую армию либо не замечали вообще, либо смотрели на нее лишь как на силу способную содействовать казачьим государственным объединениям (Кубанскому войску и Всевеликому войску Донскому).
От Белого движения требовалась конкретная, понятная программа государственного строительства. В качестве главного военно-политического принципа, объединяющего все уровни власти, выдвигался принцип «национальной диктатуры». По оценке самого носителя диктаторской власти - главнокомандующего Вооруженными Силами Юга России генерал-лейтенанта А. И. Деникина главная цель ее - «свергнуть большевиков, восстановить основы государственности и социального мира, чтобы создать... необходимые условия для строительства земли соборною волею народа».7
Более определенно по вопросу о сущности национальной диктатуры высказывался на страницах, возобновившего выход осенью 1919 г. «Киевлянина», его главный редактор В. В. Шульгин: «Добровольческая армия, взявшая на себя задачу очищения России от анархии, выдвинула, как непреложный принцип твердого управления, диктаторскую власть главнокомандующего. Только неограниченная, сильная и твердая власть может спасти народ и развалившуюся храмину государственности от окончательного распада. Правительство, как орган управления, как аппарат для обслуживания всех потребностей страны должно лишь отражать власть единодержавной диктатуры и позабыть те излюбленные лозунги так называемой русской общественности, которые и привели к торжеству социализма, должно на пушечный выстрел не подпускать лозунгов социалистических, неизменно приводящих к большевизму.».8
В официальных заявлениях, правительственных декларациях «национальная диктатура» четко определялась как твердая власть, объединяющая все сословия, общественные и политические структуры в выполнении их «долга перед Родиной». Так в подготовленном Политической канцелярией Особого совещания при главнокомандующем Вооруженными Силами Юга России докладе «Добровольческая армия как государственный фактор при воссоздании Великой, Единой и Неделимой России» (9 апреля 1919 г.) отмечалось: «.Представляя себе в будущем свою Родину освобожденной руками самого русского народа, она (Добровольческая армия - В. Ц.) не задается целью вернуть ее всецело к дореволюционному государственному строю. Порукой в этом служит нахождение в рядах Добровольческой армии представителей всех сословных групп и отсутствие преобладания или господства в ней какого-либо класса над другим. Как в настоящее время Добровольческая армия по праву может назвать себя всенародной, так и в будущем она намерена опираться на народ, населяющий необозримые пространства России, в его целом. Объединяющим лозунгом для Добровольческой армии являются слова ее вождя генерала Деникина: «Будьте Вы правыми, будьте Вы левыми, но любите Россию».9
Еще ранее, в выступлении на заседании Большого Войскового круга Дона (3 февраля 1919 г.) Главком ВСЮР говорил о необходимости похода для «освобождения Москвы», похода, в котором различные социальные, национальные группы объединятся под общим руководством, твердой, единоличной властью, окрепшей в этом походе: «...Настанет день, когда устроив родной край, обеспечив его в полной мере вооруженной силой и всем необходимым, казаки и горцы вместе с добровольцами пойдут на север спасать Россию, спасать от распада и гибели, ибо не может быть ни счастья, ни мира, ни сколько-нибудь сносного человеческого существования на Дону и на Кавказе, если рядом с ними будут гибнуть прочие русские земли. Пойдем мы туда не для того, чтобы вернуться к старым порядкам, не для защиты сословных и классовых интересов, а чтобы создать новую, светлую жизнь всем: и правым, и левым, и казаку, и крестьянину и рабочему.».10
В то же время со стороны «демократических кругов» неоднократно выдвигались требования об отказе от принципа диктаторского управления, привлечении к управлению «авторитета общественности», через посредство создания государственного органа, основанного на партийном, прежде всего, представительстве, в отсутствии которого видели причину всех неудач на фронте и «развала тыла».11
Характерен факт эволюции принципа диктатуры в период «Похода на Москву». Так, если весной-летом 1919 г. в него вкладывалось понятие объединения различных сословий, социальных групп, политических и общественных структур в борьбе с советской властью, то по мере продвижения к «первопрестольной» и, особенно, после неудач на фронте к концу осени, все отчетливее выдвигалось положение о диктатуре как о надпартийной, надклассовой силе призванной осуществлять «единство возрождающейся России» без непосредственного участия в этом каких-либо партийных, политических группировок (именно эту тенденцию отмечал Шульгин). Вместо национальной диктатуры говорилось уже о военной диктатуре. Данный принцип был официально провозглашен Деникиным в «Предписании Особому Совещанию» (незадолго до его роспуска) 14 декабря 1919 г.: «Военная диктатура. Всякое давление политических партий отметать. Всякое противодействие власти - справа и слева - карать».
Следует отметить, что в правительственных кругах по сути провозглашалась тождественность понятий «военная» и «национальная» диктатура. Так, например, в интервью харьковской газете «Родина» (1 октября 1919 г.) глава ведомства Государственного контроля деникинского правительства В. А. Степанов отмечал: «.Военную диктатуру мы мыслим как национальную диктатуру, рожденную в процессе национального, русского возрождения. Задача национальной диктатуры состоит не только в свержении большевиков и в занятии Москвы, а в возрождении всей России. Из разрушенного государства нужно создать государство, в котором возможно будет осуществить нашу программу возрождения России.. .».12
Но, несмотря на официальное заявление диктаторского принципа руководства, на протяжении лета-осени 1919 г. не прекращались прямые и косвенные обвинения высшего руководства белого юга в «засилье левых», «засилье правых», давлении «кадетских деятелей» на работу Особого совещания и самого главкома. Не углубляясь в анализ влияния на правительственную политику вышеназванных «сфер» (политические группировки белого юга концентрировались вокруг трех наиболее крупных и авторитетных организаций - левоцентристского социал-демократического Союза возрождения России, либерального Всероссийского Национального центра и правоцентристского Совета государственного объединения России) заметим лишь, что утверждение постановлений и даже журналов заседаний Особого совещания могло производится только самим главкомом или же главой Совещания, на посту которых находились последовательно назначенные Деникиным генерал от кавалерии А. М. Драгомиров, а затем генерал-лейтенант А. С. Лукомский.13
Но нельзя и отрицать, что наследие 1917 г., выразившееся, в частности, в «политическом эгоизме» многих «общественных деятелей», оказывало определенное влияние на политический курс деникинского правительства. Особенно это проявилось в периоды реальных и ожидаемых успехов армии на фронте. В это время яснее обозначились перспективы грядущего «раздела власти», «борьбы за портфели». Когда же на фронте происходили неудачи, усиливалась критика правительства, предлагались варианты выхода из кризиса. Правда, как правило, все подобные варианты сводились к замене «обанкротившейся бюрократии» «новыми, передовыми людьми».14 В таких условиях соблюдение принципа независимости власти, ее авторитарности представлялось в значительной степени оправданным и необходимым.
Несмотря на кажущуюся незыблемость диктаторской власти в белом лагере, большую роль продолжали играть и внутриполитическая борьба, и закулисные интриги. Показателен в этом плане пример противоборства между Национальным центром, представители которого имели большинство в деникинском правительстве, и правоцентристским Советом государственного объединения России, выдвигавшем в противовес Деникину кандидатуру генерала Врангеля на пост главкома ВСЮР. Вообще, даже подпольные группы Национального центра в Петрограде и Москве, планировали организовать свои правительственные структуры в случае занятия столиц белыми.
Формально Особое совещание при главкоме ВСЮР строило свою работу на основании «Положения» утвержденного Деникиным 2 февраля 1919 г. в Екатеринодаре. В нем определялся статус Особого Совещания, перечислялись полномочия начальников управлений и управляющих отделами.15 Специально оговаривалось, что Особое совещание учреждается лишь для «содействия Главнокомандующему... в делах законодательных и административных».16 Принцип диктатуры оставался незыблемым.
В общей структуре аппарата власти Особое совещание соответствовало по статусу бывшему Совету министров Российской империи: «в области управления. Начальники Управлений и Управляющие... пользуются правами министров, применительно к учреждениям министерств. Как и Совет министров России начала ХХ века Особое совещание имело в своей структуре отдел законов, канцелярию, издавало «Собрание узаконений и распоряжений правительства». Но, несмотря на сходные функции и внешние черты Особое совещание не могло быть названо полноценным органом исполнительной власти. Порядок обсуждения и утверждения законов, принятый в 1919 г., подтверждал это. Представление законопроектов осуществлялось только с санкции главкома, будучи неутвержденными, они могли оставаться и без последующего рассмотрения. В то же время распоряжения и постановления узко местного или отраслевого значения, т. н. «законодательная вермишель» утверждались в совокупности, журналом заседаний, и, скрепленные подписью главкома, публиковались в «Собрании узаконений».
Таким образом, если с принципом единоличной, диктаторской власти на белом юге и в будущей «возрождаемой России» все было ясно (определенный, длительный период времени после «освобождения Москвы» верховная власть оставалась бы в руках представителя военных кругов), то органы будущего государственного аппарата еще только проектировались. Однако летом-осенью 1919 г. подобные проекты разрабатывались весьма активно, что опровергает точку зрения, в соответствии с которой деникинское правительство полностью оставалось на позициях «непредрешения» основных вопросов государственной жизни и политического устройства до «окончательной победы над большевизмом» и «установления гражданского мира», а в случае занятия Москвы лидеры Белого движения на юге России оказались бы совершенно неподготовленными к построению государственного аппарата.17 Анализ источников показывает, что в период «похода на Москву» в среде военного и гражданского руководства юга была составлена в общих чертах система нового политического устройства будущего Российского государства. После «освобождения Первопрестольной» созванное «Национальное Собрание» (аналог Учредительного Собрания 1917-1918 гг.) окончательно устанавливало формы государственной власти.
Введение новых форм государственности диктовалось необходимостью учета территориальных, национальных особенностей отдельных регионов России. Прежде всего, это относилось к существовавшей в 1918-1919 гг. автономии Казачьих войск юга России. Еще с осени 1917 г. в политических кругах Дона, Кубани и Терека выдвигались идеи создания Юго-Восточного Союза, носившего характер исключительно казачьего объединения. В 1919 г. подобные замыслы снова стали обсуждаться на казачьих верхах, а с 11 июня в Ростове-на-Дону начала работу Южно-русская конференция, целью которой стала выработка проекта будущего союза южнорусского казачества и белой государственности.
20 июня конференция приняла постановление: «Признать безотлагательную необходимость организации временной общегосударственной власти на Юге России на основе представительства от государственных образований Юга России и Главного Командования ВСЮР». Главкомом, при встрече с делегатами Дона и Терека «установлено было полное единомыслие относительно идеи построения общерусской власти: Верховный Правитель (адмирал А. В. Колчак) и его полномочный представитель на Юге - Главнокомандующий, Палата областных и губернских представителей, общее правительство, автономия казачьих войск». Не ограничиваясь заявлениями о будущем государственном устройстве, Южно-русская конференция начала с сентября работу по «окончательному конструированию государственной власти, совместно с представителями главного командования».
Однако поражение «похода на Москву» и отступление ВСЮР за Дон и в Крым, сделало бессмысленными все предшествующие соглашения. Замена Особого совещания «сокращенным», «деловым правительством» во главе с генералом Лукомским представляло собой по сути не реорганизацию управления в общем процессе создания южнорусской власти, а было вызвано необходимостью создания более упрощенного аппарата в условиях эвакуации «белых столиц» - Таганрога, Ростова-на-Дону и Новочеркасска (Ставка главкома ВСЮР в период «похода на Москву» находилась в Таганроге, тогда как многие управленческие структуры, в том числе Особое совещание, размещалось в Ростове-на-Дону, хотя неоднократно предполагалось перенести Ставку и правительство в Харьков или Киев - «мать городов русских»).
Созданное же в середине февраля 1920 г. Южнорусское правительство под руководством донского политика Н. М. Мельникова представляло собой компромисс с казачьими кругами и должно было выполнять «демократическую программу» весьма далекую от принципа диктатуры. Власть главнокомандующего полностью контролировалась образованным Верховным кругом Дона, Кубани и Терека и ограничивалась исключительно сферой военного руководства. Тем самым вопрос о формировании будущей государственной власти на основе принципа национальной диктатуры оказался закрытым ввиду изменившегося положения дел на фронте.
Интересным представляется и краткий анализ аграрно-крестьянской политики белого Юга. Как известно, на решение таких задач, как реформирование экономики и социальные преобразования даже в мирное время требуются годы. Время же гражданской войны исключало для белых возможность основательной проработки и реализации экономических планов и программ. Тем не менее, следует признать, что политика белых неизбежно обращалась к поиску действенных путей стимулирования экономики. И особое значение имела политика в отношении «земельного вопроса». От правильности выбранного курса, его реализации зависела поддержка крестьянством Белого движения, прежде всего со стороны среднего и зажиточного крестьянства, способного снабжать продовольствием фронт и тыл, поддерживать мобилизации и повинности белой армии.
Руководство белого Юга долгое время не делало заявлений по аграрному вопросу, ограничиваясь ссылкой на Учредительное собрание, до созыва которого «все анархо-захватнические действия» признавались незаконными. С выходом армии за пределы казачьих областей (где действовало собственное земельное законодательство) Особым совещанием принимались постановления сугубо «местного» значения: об акцизе на вино, о торговой монополии на шерсть, о выдаче ссуд на обсеменение полей Ставропольской губернии и др. Первым «общероссийским» распоряжением стала отмена ограничений на земельные сделки, введенных Временным правительством (декабрь 1918 г.). Для землевладельцев занятой белыми к концу 1918 г. многоземельной Ставропольской губернии, где земельный рынок интенсивно развивался в начале века, это было выгодно. Однако реализация распоряжения в Малороссии и Центрально-Черноземном районе грозила ростом земельной спекуляции.
С весны 1919 г. после выхода Добрармии в обширные земледельческие районы юга России от ее руководства потребовалось четкое определение своей позиции по отношению к аграрным переменам, происшедшим с 1917 г.
В марте Деникин выступил с «Декларацией по земельному вопросу», в которой говорилось об «обеспечении интересов крестьян» за счет «казенных и частновладельческих земель» и, одновременно, о «сохранении за собственниками их прав на земли». Сочетание этих двух, казалось бы, взаимоисключающих принципов, предполагалось в «Декларации» в форме добровольных сделок купли-продажи между крестьянином и помещиков и принудительного отчуждения части частновладельческих земель, но обязательно за выкуп. При этом особо оговаривалось (это положение было главным во всех последующих законопроектах и пропаганде Особого совещания) что дополнительное наделение землей не разрешит земельной нужды и не увеличит производительность сельского хозяйства. Полное признание «черного передела» означало бы отказ от принципов «восстановления нарушенного правопорядка», на которые опиралась добровольческая идеология. Главной задачей становилось развитие интенсивных форм хозяйства, обеспечение крестьян доступным кредитом, сельскохозяйственной техникой, семенами и удобрениями.
А до «окончательной победы над большевизмом» аграрная политика должна была строиться на трех основаниях: «обеспечении сельскохозяйственного производства, сохранении принципа собственности и, по возможности, меньшего нарушения сложившихся в деревне взаимоотношений».18
Исходя из этого, деникинское правительство ограничивалось изданием распоряжений, имевших временный, сезонный характер, не касавшихся основ сельской жизни. Таковыми стали распоряжения о распределении урожая трав и зерновых, засеянных крестьянами на частновладельческих полях в 1919 и 1920 гг., об арендных ценах, о пятипудовом «военном сборе» с десятины (аналоге советской «продразверстки» с точки зрения обязательного взимания определенного количества зерна с крестьянского хозяйства по заранее установленным ценам).
В этих законах четко прослеживалась тенденция больших уступок крестьянству по сравнению с бывшими владельцами. Так, если в «Правилах» об урожае зерновых, принятых в июне 1919 г., предусматривалась передача крестьянам-«захватчикам» 2/3 урожая (1/3 «третий сноп» передавался бывшему владельцу), то в октябре (по новому распоряжению) крестьянская доля увеличивалась до 4/5. «Правила» об аренде (сентябрь 1919 г.) в ст. 7 предусматривали перевод «захваченных» частновладельческих земель в разряд арендованных. Приказом № 167 (от 26 сентября 1919 г.) Главкома ВСЮР арендная плата устанавливалась на уровне 200 руб. за десятину, что по ценам южнорусского рынка осени 1919 г. было чисто символической суммой. Местным властям предписывалось предотвращать возможные эксцессы между крестьянами и возвращавшимися помещиками, допуская последних к возврату лишь своего движимого имущества.19
Параллельно с «текущим законодательством» Особое совещание работало над проектами земельной реформы. Первый из них (составленный правительственной комиссией под руководством главы Управления земледелия и землеустройства В. Г. Колокольцева) был небольшим по объему, но достаточно содержательным. Предусматривалось, что его реализация начнется только после 3-х лет с момента «окончания междоусобной войны». Затем наступал 2-х годичный срок «добровольных сделок» между помещиками и крестьянами и только по истечении этого срока допускалось «принудительное отчуждение частновладельческих земель», причем норма неотчуждаемых земель определялась в 300 десятин (в несколько раз превосходящая, например, «средний» размер помещичьих имений в Центральной России). Высокопродуктивные, высокодоходные хозяйства вообще не подлежали разделу. Основной причиною подобной отсрочки земельной реформы считалась «социальная анархия», непрочность «гражданского мира» в деревне.
Несмотря на отсутствие в проекте прямых указаний на приоритет помещичьего хозяйства перед крестьянским, обвинения в «реакционности» и «защите помещичьих интересов» стали основанием для отставки Колокольцева с должности главы Управления земледелия в июле 1919 г. Его преемником в руководстве делом земледелия и землеустройства стал бывший профессор Киевского университета, активный сторонник аграрной реформы П. А. Столыпина и противник «революционных перемен в деревне» - А. Д. Билимович. Под его руководством земельной комиссией к ноябрю 1919 г. был подготовлен новый земельный законопроект.20
Он отличался от предшествующего более продуманной и детальной разработкой основных положений, хотя принципиальной разницы между ними не было. Сокращался срок начала земельной реформы (с 3-х лет до года) и срок перехода частновладельческих земель к крестьянам (5 лет после начала реформы). Оценка и распределение земель между крестьянами производилось специально создаваемыми земельными органами, подведомственными Управлению земледелия. Пути перехода оставались прежними - добровольный, через прямые сделки между крестьянами и владельцами или через посредство государственного земельного фонда (образованного из отчужденных частновладельческих земель), и принудительный.
При этом предусматривалось два варианта сохранения за владельцами неотчуждаемых минимумов: вариант прогрессивных отрезков (по которому в зависимости от общей площади имения владельцам оставлялось тем меньше земли, чем больше они имели, а земельные площади свыше 1 тыс. десятин отчуждались безусловно) и вариант твердых норм максимумов неотчуждаемых участков (по этому варианту за владельцами оставался определенный размер земельной площади, выше которого отчуждалось все). Все губернии и уезды разделялись на несколько категорий (в зависимости от плотности населения и обеспеченности землей), что делало процесс перераспределения земельной собственности более дифференцированным. Билимович отстаивал необходимость сохранения высокотоварных частновладельческих хозяйств, поэтому сахарные латифундии не только не подлежали разделу, но и увеличивали свою площадь в 4 раза (нетрудно представить, что означала бы реализация этого положения в малоземельной Правобережной Малороссии).
Все же данный проект давал большие уступки крестьянам и в случае его реализации мог стать «грандиозной социальной реформой» (по определению Деникина), продолжавшей аграрные преобразования Столыпина.
Однако законопроект так и не был утвержден. Немало на отсрочку принятия проекта повлияла позиция Верховного правителя России адмирала А. В. Колчака. В телеграмме от 23 октября 1919 г. (практически накануне окончательного утверждения проекта Деникиным) указывалось на сложность земельного вопроса, невозможность его разрешения до окончания гражданской войны и необходимость «охранить фактически создавшийся переход земли в руки крестьян». А еще раньше, телеграммой от 20 августа Омский Совет министров оговорил за собой «общее руководство земельной политикой» ограничив тем самым самостоятельность Особого совещания в этом, столь важном для юга России вопросе внутренней политики.21
С ноября-декабря 1919 г. началось активное обсуждение законопроекта в печати. По времени это совпало с началом отступления Добровольческой армии от Орла, Киева, Воронежа. К концу года в политических кругах белого юга стали высказываться мнения о необходимости идти на «радикальные уступки крестьянству» в плане закрепления за ним всех захваченных земель на правах собственности. «Непредрешение» деникинской аграрной политики стало рассматриваться как одна из причин отхода Добрармии осенью 1919 г., пассивности и враждебности крестьянства по отношению к белым.
Примечательно, что подобная критика исходила из рядов Совета государственного объединения России, правоцентристской организации, лидеры которой (А. В. Кривошеин, П. Б. Струве, Н. В. Савич) всего несколько месяцев назад высказывались против каких-либо аграрных преобразований в условиях гражданской войны. Теперь тезис о «радикальной земельной реформе» стал выгодным в борьбе за власть. А министр земледелия Южнорусского правительства, пришедшего на смену Особому совещанию, донской социал-демократ П. М. Агеев заявлял об аграрной политике, которую в интересах крестьянства будут проводить «истинные демократы», а не «вчерашние помещики».22
Радикальная земельная реформа начала осуществляться в Крыму и Северной Таврии летом-осенью 1920 г. Аграрная политика Правительства Юга России, возглавлявшегося А. В. Кривошеиным (ближайшим помощником П. А. Столыпина) принципиально отличалась от предшествующей. Прежде всего, все земельные угодья оставались «в распоряжении обрабатывающих их хозяев» независимо от того, на каком праве это распоряжение основано (т.е. фактически признавался законным «захват» частновладельческих земель после 1917 г.).
«Захваченные земли» закреплялись в собственность крестьян после уплаты государству за них (ежегодно в течение 25 лет) пятикратного среднего за последние 10 лет урожая зерновых данного района (приказом нового главкома ВСЮР генерал-лейтенанта П. Н. Врангеля № 3367 от 26 июня 1920 г. размер платы определялся как «пятикратное среднее от урожая текущего года»). Расчет с бывшими владельцами государство брало на себя. Отчуждению не подлежали только хуторские и отрубные земли (то есть земли тех же крестьян), имеющие «культурное общественно-полезное значение» и др. Частновладельческие земли могли оставаться за прежними хозяевами лишь по нормам, установленным уездными и волостными земельными советами. Создание этих органов, избираемых местными крестьянами специально для реализации врангелевской реформы, также было заметным шагом вперед по сравнению со всеми предшествующими аграрными реформами (в том числе и Столыпина), так как теперь сами сельские хозяева, крестьяне-собственники могли самостоятельно решать основные вопросы сельской жизни. Задачи аграрно-крестьянской политики были признаны приоритетными во внутренней политике врангелевского правительства. Большие средства выделялись на пропаганду земельной реформы, ее необходимость для крестьян.
Правительство оказывало поддержку работе созданного летом 1920 г. Крестьянского союза России, а его печатный орган - газета «Крестьянский путь» была одной из самых читаемых в белой Таврии. Специальными приказами командирам воинских частей предписывалось оказывать помощь крестьянам в проведении уборочных и посевных работ, не допускать незаконных реквизиций и повинностей, а виновных строго наказывать.23
Отметим, что земельная реформа могла относительно успешно проходить лишь в многоземельной Новороссии. С продвижением Русской армии генерала Врангеля в обширные районы юга России неизбежно возникали бы трудности, связанные с распределением между крестьянами владельческих земель, выборами земельных советов, сопротивлением бывших владельцев, а там, где «черный передел» завершился, 25-летняя рассрочка в закреплении земли в собственность могла быть негативно воспринята крестьянами. Поэтому очевидно, что проведение земельной реформы в общероссийском масштабе могло происходить только после окончания гражданской войны.
История последнего периода Белого движения на юге России в 1920 г. отражает изменения в проектах государственного устройства, обусловленные изменившимися условиями борьбы. Правитель Юга России генерал Врангель, стремившийся на «последней пяди русской земли», в Крыму, создать своего рода «опытное поле», заявлял: «Не триумфальным шествием из Крыма к Москве можно освободить Россию, а созданием хотя бы на клочке русской земли такого порядка и таких условий жизни, которые потянули бы к себе все помыслы и силы стонущего под красным игом народа».24
Очевидно, что эволюция внутренней политики Белого движения 1920-1922 гг. диктовалась необходимостью обновления социального состава белого лагеря, получения поддержки со стороны крестьянства, вовлечения в движение окраинных народностей. Считалось, что если удастся закрепляться на «крайних рубежах русской земли», то и без «похода на Москву» можно будет дождаться скорого падения советской власти из-за ее «разложения» изнутри, крестьянских восстаний, экономической разрухи и т.д.
В белом Крыму в 1920 г. Врангелем предпринимались попытки возрождения Всероссийского Крестьянского союза. «Опору на крестьянство» должна была обеспечить и новая, разработанная в белом Крыму, система выборов в волостное земство. Приказом Врангеля от 28 июля 1920 г. началось создание структур волостных земских учреждений, в состав которых предполагалось ввести преимущественно крестьян-собственников, участвующих в реализации аграрно-крестьянских преобразований. По воспоминаниям председателя Таврической губернской земской управы князя В. А. Оболенского, земская реформа состояла в следующем: «...губернское земство совершенно упразднялось, как обязательное звено цепи земских учреждений. Уездным земствам лишь предоставлялось право в случае признанной ими необходимости объединяться в деловые союзы по отдельным отраслям хозяйства, или учредить губернские земства. Волостное земство восстанавливалось, но покоящееся не на всеобщем избирательном праве, а на минимальном цензе владения недвижимым имуществом, причем ценз являлся обязательным условием, как активного, так и пассивного избирательного права. Таким образом, бесцензовая земская интеллигенция устранялась от решающего влияния в земских делах.».25
Белый режим Врангеля, пытаясь избежать ошибок и просчетов предшествующих лет, корректировал свои программные установки, а поскольку пространства ему подвластные сужались до размеров небольшого региона, то и его программа по национальному вопросу также приобретала заметную региональную специфику. Так, принцип «Единой, Неделимой России» стал уступать место принципу «федерации». Врангель в беседе с председателем «Национального Украинского Комитета» И. Маркотуном заявлял о своей готовности «содействовать развитию национальных демократических сил»26. В сентябре-октябре 1920 г. Правительство Юга России предпринимало попытки заключения союза с представителями бывшего Горского правительства, в частности, с внуком имама Шамиля - офицером французской службы Саид-беком, на основании признания федерации горских народов.
Собственно и создание Правительства Юга России базировалось на принципе соглашения Врангеля с руководителями южнорусского казачества, в соответствии с которым предполагалось соблюдение неприкосновенности казачьих политических структур самоуправления (атаманская власть, региональные парламенты), а атаманы вводились в состав врангелевского правительства.
Политическая жизнь последнего белого режима на юге России характеризуется стремлением к укреплению принципа военной диктатуры. Сокращение занимаемой территории, отход от борьбы многих политических групп и партий, считавших Белое движение уже безнадежно проигранным, сужение в сравнении с 1919 г. масштабов борьбы за власть - все это приводило к усилению единоличной роли белых вождей. При этом провозглашалась совершенно необходимой практика проведения назревших политических и экономических преобразований, что наиболее отчетливо проявилось в начале осуществления аграрно-крестьянской реформы.
Но проведение демократических преобразований в условиях неограниченной единоличной власти, исключающей политическую борьбу («левая политика правыми руками»), становилось невозможным, так как для реализации «новой» политики у белых режимов уже не было тех возможностей (достаточно обширная территория, наличие больших вооруженных сил, поддержка со стороны влиятельных мировых держав), которые были в 1919 г. Поэтому устойчивость врангелевского правительства оказалась слабой и военные поражения в Крыму и Северной Таврии осенью 1920 г. предопределили и скорое падение белой власти в регионе.
Автор статьи Цветков В. Ж. - д.и.н., профессор кафедры новейшей отечественной истории МПГУ
1 Данная статья составлена на основе материалов из кандидатской диссертации автора («Аграрная политика белогвардейских правительств Деникина и Врангеля (1919-1920 гг.), докторской диссертации автора («Формирование и эволюция политического курса Белого движения в России в 1917-1922 гг.»), а также из авторской монографии «Белое дело в России. 1917-1922 гг.» (в четырех книгах, вышедшей в свет в 2008-2016 гг.).
2 Белый архив. Т. 2/3. Берлин, 1925. С. 181.
3 Деникин А.И. Очерки русской смуты. Т. 3. Берлин, 1924. С. 130.
4 Лампе фон А.А. Причины неудачи вооруженного выступления белых // Русский колокол. Кн. 6, 7. Берлин, 1929.
5 Соколов К. Н. Правление генерала Деникина (Из воспоминаний). София. 1921. С. 288289; Карташев А. В. Кризис Белого движения // Вестник Русского Национального Комитета (Париж). 1926. № 11. 15 августа. С. 3-10; Львов Н.Н. Белое движение. Белград, 1924. С. 77-79.
6 Письмо генерала от инфантерии М. В. Алексеева к генерал-лейтенанту М. К. Дитерихсу // Белое дело. Летопись белой борьбы. Кн. 1. Берлин, 1926. С. 77-79.
7 Деникин А. И. Очерки русской смуты. Т. 4. Берлин, 1925. С. 201.
8 Киевлянин (Киев). 1919. № 18. 11 сентября.
9 Государственный архив Российской Федерации (ГА РФ). Ф. 446. Оп. 2. Д. 2. Л. 29 об.-30.
10 ГА РФ. Ф. 446. Оп. 2. Д. 2. Л. 10 об.
11 ГА РФ. Ф. 439. Оп.1. Д. 110. Л. 230-235.
12 Родина (Харьков). 1919. № 80. 1 октября.
13 ГА РФ. Ф. 439. Оп.1. Д. 110. Л. 230-235.
14 В Москву (Ростов-на-Дону). 1919. № 5. 21 октября.
15 Собрание узаконений и распоряжений правительства, издаваемое Особым Совещанием при Главнокомандующем Вооруженными Силами на Юге России. Особый выпуск. Отдел первый. 26 августа 1919 г. Ст. 2-3, 4.
16 Организация власти на юге России в период Гражданской войны // Архив русской революции. Т. IV. Берлин, 1922. С. 244-246.
17 Врангель П.Н. Записки. Часть 1. // Белое дело, Летопись Белой борьбы. Кн. V. Берлин, 1926. С. 211-213; Милюков П.Н. Россия на переломе. Т. 2: Антибольшевистское движение. Париж, 1927. С. 1-5.
18 ГА РФ. Ф. 439. Оп. 1. Д. 51. Л. 23-23 об.
19 В Москву (Ростов-на-Дону). 1919. № 5. 21 октября.
20 Свободная Речь (Екатеринодар). 1919. 31 октября, 8 ноября.
21 Гинс Г.К. Сибирь, союзники и Колчак. Т. 2. Пекин, 1921. С. 314, 315.
22 ГА РФ. Ф. 5827. Оп. 1. Д. 129. Л. 5-10.
23 Приказ Главнокомандующего Вооруженными Силами на Юге России о Земле. От 25 мая 1920 года (со всеми дополнениями). // Врангель П.Н. Записки. Часть 2 // Белое дело. Летопись белой борьбы. Кн. VI. Берлин, 1928. С. 243-245; Крестьянский путь (Симферополь). 1920. № 34. 10 октября.
24 Врангель П.Н. Записки. Часть 2 // Белое дело. Летопись белой борьбы. Кн. VI. Берлин, 1928. С. 44. 90.
25 Оболенский В. А. Земства в Крыму во время гражданской войны. // Местное самоуправление. Вып. 1. Прага, 1925. С. 286-287.
26 Врангелевщина // Красный архив. Т. 3 (40). М.; Л., 1930. С. 18-19.
Просмотров: 1120
Источник: Цветков В. Ж. Белый Юг России. 1917-1920 гг. (особенности военно-политических программ) //
statehistory.ru в ЖЖ:
