Об особенностях Гражданской войны в Крыму (1917-1920 гг.)
«Утраченные иллюзии» - так назывался один из лучших романов Бальзака. К 1921 году угодившее под красное колесо население России в большинстве своем уже утратило какие-либо иллюзии относительно подлинной физиономии практически всех властителей, промелькнувших перед ними в причудливо-уродливом калейдоскопе «человеческой комедии» за ничтожный по историческим меркам отрезок неполных четырех лет революции и Гражданской войны. Крым в этом плане не просто не был в этом отношении исключением; в 1917-1921 гг. на полуострове можно было увидеть всё - белый и красный террор, германскую оккупацию и союзную интервенцию, самые разнообразные по своим политическим пристрастиям и по степени презрения к человеческой жизни правительства, примеры удивительного самопожертвования, сочетавшиеся с не менее удивительной алчностью, продажностью и беспрецедентным цинизмом; расцвет науки и культуры на полуострове, столь же удивительным образом соседствовавшие с доселе невиданной на территории «русской Ривьеры» агрессией в отношении своих ближних. Словом, Крым затронули все мерзости Гражданской войны, благоглупости самых разных политических режимов; особенность политических событий в Крыму проявлялась, на наш взгляд, лишь в том, что, - и в этом кардинальное отличие от остальной России, - полуостров затягивался в воронку Гражданской войны постепенно, изначально большая часть населения не желала принимать участия в братоубийстве, с недоумением и презрением взирая на грязную и жестокую политическую возню. Потребности к борьбе «всех против всех» у местного населения, очевидно, не существовало; здесь, в благодатной Тавриде, классовое расслоение было не столь очевидно, а пролетариат плохо сорганизован; на первых порах, крымское общество, видимо, пыталось отдавать предпочтение политическим методам решения существующих проблем, а не силовому варианту, вспышки террора носили очаговой характер, хотя и оставляли в сознании крымчан больший след, чем на материке. Неспособность местных сил к созданию своей дееспособной власти привела к тому, что Крым с удивительной легкостью переживал смену одного политического режима другим, относясь к этому в значительной мере равнодушно. Некая «курортная ленца» служила своеобразным иммунитетом от тех жестокостей и беспредела Гражданской войны, которые были характерны для тех же Киева и Петрограда. Крым, в отличие от остальной России, знал в то время и периоды относительного, естественно, по меркам той эпохи, затишья, когда благодатная земля, самой природой призывающая человека наслаждаться совершенством мироздания и получать удовольствие от «покоя и воли», на время умиряла страсти, и полуостров погружался в привычную сиесту, отличаясь тем самым от остальной России, неустанно совершенствовавшейся в своей тяге к братоубийству. К моменту окончания междоусобицы, в период, когда материковая Россия, тяжко израненная ужасами братоубийства и военного коммунизма, казалось бы, успокоилась, Крым, напротив, дошел до пика своей Гражданской войны.
В 1920 г., совершенно неожиданно для себя, Крым вышел на авансцену российской междоусобицы: здесь, в последние дни врангелевщины, было суждено прозвучать последним залпам большой Гражданской войны, здесь, в окаянные дни красного террора, звероподобная сущность братоубийства в неистово жестокой форме проявила себя ярче, чем где бы то ни было. Наконец, отсюда, из Крыма, ушли на чужбину почти 150 тысяч наших соотечественников, большинство из которых больше никогда не вернулись на Родину. 150 тысяч соотечественников, ушедших в изгнание, и минимум 12 тысяч жертв красного террора. Наверное, уже сами по себе эти цифры показывают, что междоусобица в Крыму не была просто эпизодом Гражданской войны в России; скорее, они свидетельствуют о том, что на конечном этапе противостояния события на полуострове были уже ее олицетворением, а трагедия «Солнца мертвых» была просто концентрированным выражением всех предыдущих и последующих бед проклятого, по словам поэта Д. Самойлова, для нашего Отечества, двадцатого столетия.
В период Гражданской войны Черноморский флот играл определяющую роль в жизни полуострова. В 1917-1918 гг. флот потенциально мог сыграть роль «проходной пешки», готовящейся стать ферзем, чтобы решить тем самым судьбу партии. Вместе с тем для подобной роли флоту был необходим сильный и инициативный командующий, каковым был адмирал А. В. Колчак. До поры до времени Колчак воспринимал произошедшую революцию и смену власти как свершившийся факт, с которым следует считаться, при этом адмирал, несомненно, попытался стать фактическим руководителем революционного движения на Черноморском флоте, стараясь, по словам историка А. В. Смолина, «поддерживать репутацию человека, преданного революции и учитывающего настроения матросских масс».2 Харизма и исключительный профессионализм Колчака способствовали тому, что разложение моряков-черноморцев развивалось гораздо более медленными темпами, чем на Балтфлоте; здесь, на Черном море, энергия революционного порыва поначалу была обращена в более спокойное русло. Вскоре, однако, ситуация изменилась. Матросы, обладавшие, по удачному выражению историка М. А. Елизарова, «до, после и в период Февральской революции» своей «партийной», флотской и матросской идеологией, хотя и не записанной в программах и уставах,3 отныне стремились руководствоваться только ею, не очень-то обращая внимания на прежние чины и авторитеты; своеобразно понимаемые ими понятия «правда» и «справедливость» с каждым днем все более и более расходились с устремлениями офицерского корпуса флота и самого Колчака. С каждым днем взаимный антагонизм «верхов» и «низов», а в данном случае - матросской массы и офицеров, становился все более очевидным, а взаимное ожесточение и абсолютная неготовность к диалогу дали в Крыму свои кровавые всходы и в первые месяцы после Октября, и, в особенности, в годы Гражданской войны.
Октябрь был встречен населением полуострова достаточно апатично и равнодушно: за летние месяцы люди по всей России настолько устали от постоянных потрясений, что восприняли произошедшее в Петрограде как еще одну политическую метаморфозу бурного на события года. От февральско-мартовской эйфории не осталось и следа, а проявлять оппозиционные настроения стало делом опасным. Уже первые шаги большевиков, такие, например, как подавление восстания юнкеров в Москве, показывали, что мириться с сопротивлением новая власть не будет. До Крыма новости из столицы вначале доходили в виде слухов, а вскоре местные сторонники В. И. Ленина сами начали демонстрировать, какими именно методами они собираются прокладывать дорогу «в царство свободы».
Виднейшей фигурой в дни установления Советской власти в Крыму был Ю. П. Гавен, делегированный ЦК РСДРП(б) осенью 1917 г. на полуостров. «В конце сентября 1917 г. я получил поручение от ЦК нашей партии отправиться в Крым для руководства партработой. Директивы ЦК передал мне через покойного тов. Свердлова. Помню, что Яков Михайлович торопливо, кратко и очень ясно - это был его стиль - отчеканивал:
“Вопрос о взятии власти пролетариатом - вопрос нескольких дней. Во всех промышленных центрах пролетарские силы уже достаточно созрели. На юге же, особенно в Крыму, наши дела обстоят плохо. Там - полное засилье социал-соглашателей. А это особенно печально, если принять во внимание значение Севастополя как военного порта. Ближайшая важнейшая задача - превратить Севастополь в революционный базис Черноморского побережья... Спеши. Подбодри хорошенько крымских ребят. Нарисуй им картину той революционной бодрости пламенного энтузиазма и боевого пыла, каким охвачен питерский пролетариат. Крымчаки должны чрезвычайно напрягаться, чтобы подогнать события, которые мчатся вперед бешеным темпом. Еще раз подчеркиваю: в центре внимания - Севастополь и Черноморский флот.
Севастополь должен стать Кронштадтом юга”», - вспоминал Ю. П. Гавен.4 И действительно, Севастополь и Черноморский флот всегда были намного «левее», чем весь остальной полуостров в целом. Как и в Петрограде, в пределах Таврической губернии главными приверженцами осуществления насилия в отношении противников Революции стали радикально настроенные «широколицые, скуластые и угрюмые», пользуясь определением М. Волошина,5 матросы, для которых основным средством ведения политической борьбы почти сразу стал террор.
Главным их центром, разумеется, стал Севастополь, который захлестнула волна самосудов и расправ,6 наиболее зловещим примером которых может быть названа знаменитая «еремеевская ночь» 23 февраля 1918 г. Выступивший в роли одного из главных инициаторов расправы над офицерством главный комиссар Черноморского флота В. В. Роменец в своих воспоминаниях описал случившееся с ужасающей и прямодушной откровенностью: «Случилась жестокая расправа с врагами рабочих и крестьян, и в одну из ночей врагам было отведено свое место в количестве 386 человек за боновым заграждением».7 По боеспособности флота своими же руками был нанесен страшный удар.
Адмирал М. П. Саблин, вскоре согласившийся стать командующим флотом, будучи высококлассным профессионалом, в роли политика себя не видел. Не избавившийся от митинговых традиций 1917 г. Черноморский флот продолжал бродить. Боеспособность экипажей кораблей была сведена к минимуму. «Боевой флот, как таковой, совершенно не существовал, но в то же время на каждом корабле был свой комитет, который обращал корабль в плавучую латифундию», - вспоминал в начале 1920 г. бывший Главком вооруженных сил Республики И. И. Вацетис.8
Вместе с тем безропотно передать корабли под власть немцев личный состав не согласился. Часть эскадры ушла в Севастополь - фактически под власть немцев; в свою очередь, моряки-патриоты, подчинившись приказу председателя СНК В. И. Ленина, затопили остаток эскадры в Цемесской бухте под Новороссийском. «Севастопольская» часть Черноморского флота в конце концов вошла в состав уже белого Черноморского флота.
В июне 1918 г. пожелавшие создать в Крыму столь же управляемый, как и на Украине, режим власти, немцы привели к власти своего ставленника -генерала М. А. Сулькевича. Татарин по происхождению и мусульманин по вероисповеданию Сулькевич, формально наделенный широкими полномочиями, диктатором полуострова, в привычном понимании этого слова, не был. Видя в татарском населении Крыма опору своей власти, Сулькевич, тем не менее, не придал своему режиму русофобского характера, осуществляя на практике достаточно умеренную политику. Вместе с тем генерал решительно отстаивал независимость полуострова от Украины, не желая способствовать поглощению Крыма Державой Скоропадского. Фактически Сулькевич осуществлял политику, направленную на обретение Крымом всех атрибутов суверенного государства - флага, герба, закона о гражданстве, пытался предпринимать усилия, направленные на обеспечение экономической независимости Крыма от Украины. Показательно, что Крым в гораздо большей степени был готов при известных условиях вернуться в лоно России, чем стать частью Украинской Державы. Поражение Германии в мировой войне сделало позиции Сулькевича предельно шаткими. Попытки крымского правителя получить помощь от Деникина к успеху не привели. В отличие от Скоропадского,9 Сулькевич без особой борьбы уступил власть местным кадетским группам, предварительно заручившимся поддержкой Добровольческой армии.
Принявшее власть у Сулькевича правительство Соломона Крыма, по наблюдению современников, больше походило на заседания земства в старое доброе дореволюционное время. Как бы то ни было, к концу 1918 г. в Крыму было спокойнее, чем едва ли не на всей территории бывшей Российской Империи. Правительство Соломона Крыма, сделавшее ставку на поддержку интервентов и Добровольческой армии, по своему характеру было умеренно-либеральным, пытаясь в условиях Гражданской войны, сохранять приверженность правовым нормам и «демократическим» завоеваниям Февраля. Последнее обстоятельство порождало постоянный вялотекущий конфликт как с местными силами добровольцев, так и с Главнокомандованием Вооруженными Силами на Юге России: крымских деятелей до крайности раздражали «эксцессы армии», иначе говоря, самосуды, которые осуществляли добровольцы в отношении лиц правомерно или неправомерно осуждаемых в пособничестве большевикам; в свою очередь, Деникин усматривал в отношениях правительства с союзниками «сепаратизм», считая, что отношения с интервентами - его исключительная прерогатива как Главнокомандующего ВСЮР. Вместе с тем как сам С. С. Крым, так и его кабинет оставались лояльны, как непосредственно по отношению к Деникину, так и по отношению к Белому движению. Их протест против самоуправств добровольцев на местах, равно как и против излишне жесткой, по их мнению, централизаторской политики Екатеринодара, оставался протестом «бумажным», а не воплощался в практических действиях. По-видимому, первопричина этого крылась в осознании того факта, что своих вооруженных сил у крымского правительства не было. Уход интервентов с территории полуострова привел и к краху правительства Соломона Крыма.10 В падении Крыма деятели кадетского кабинета обвиняли Деникина, дескать, не сделавшего ничего для того, чтобы защитить полуостров от большевиков.11 Деникин не остался в стороне от полемики по этому вопросу, с долей иронии утверждая, что правительство Соломона Крыма «являет собою законченный опыт демократического правления, хотя и в миниатюрном территориальном масштабе, - правления, обладавшего суверенностью, полным государственным аппаратом и подобающими ему званиями. В части правительства поначалу существовала преувеличенная оценка своего значения, “как прототипа будущей Всероссийской власти”.12
Выявить истину в данной ситуации чрезвычайно трудно; понятно, что упрощенный поиск единственного и непосредственного виновника падения Крыма к успеху привести не может; слишком много слагаемых играло на руку большевикам. Возможно, что Ставка действительно не видела в обороне Крыма в тот момент первостепенной и наиважнейшей задачи для армий ВСЮР; но с другой стороны, в ситуации, когда подход к обороне полуострова был у Ставки несопоставимо более серьезным - в Крыму, при Врангеле -перешейки вновь не смогли устоять, а белые армии вынуждены были навсегда оставить Россию. Подытоживая наши наблюдения, позволим себе высказать мнение о том, что Крым весной 1919 г. был интересен и важен для Деникина лишь до той поры, пока полуостров рассматривался как база для союзных контингентов, находящихся в непосредственном взаимодействии с белогвардейцами; с того момента, как для белого Главкома стало очевидным нежелание и невозможность союзников драться с большевиками - Крым стал рассматриваться как второстепенный театр военных действий, периферия Гражданской войны.
Как бы то ни было, но в апреле 1919 г. союзники ушли из Крыма, который накрыла вторая волна большевизма: к 1 мая весь полуостров был занят советскими войсками. Уже 28-29 апреля состоялась Крымская областная партконференция. В ее работе участвовали около 30 делегатов от партийных организаций городов Крыма. Для придания конференции представительности на конференцию был делегирован член Политбюро ЦК РКП (б) и член Президиума ВЦИКа, чрезвычайный уполномоченный Совета рабочей и крестьянской обороны на Южном фронте Л. Б. Каменев и нарком внутренних дел Украины К. Е. Ворошилов. С информационным докладом «О национальном вопросе партии и о решении ЦК об образовании Крымской Социалистической Советской Республики» выступил Ю. П. Гавен. После развернувшихся по докладу прений конференция большинством голосом постановила «одобрить решение ЦК об образовании Крымской ССР и немедленно приступить к его осуществлению».13 Возникла Крымская Советская социалистическая республика, которая 1 июня 1919 г. вошла в военно-политический союз советских республик на правах самостоятельного государственного образования. В виду краткосрочности существования Крымской ССР наладить работу Советов на ее территории не удалось.14 Было создано и правительство, в составе которого выделялись две любопытные фигуры. Временно председательствующим (постоянного так и не появилось), наркомом здравоохранения и соцобеспечения крымского правительства стал Дмитрий Ильич Ульянов - младший брат Владимира Ильича Ленина,15 а должность наркомвоенмора в течение месяца исполнял знаменитый Павел Ефимович Дыбенко - личность в своем роде уникальная. КССР считалась автономной республикой в составе РСФСР. Главным событиям в жизни полуострова в период Гражданской войны еще предстояло произойти.
Успехи большевиков в Крыму продолжались недолго. Уже 8 июня 1919 г. Крымский обком РКП (б) и Совнарком КССР приняли совместное решение о создании полуострове Совета Обороны Крыма. В состав Совета Обороны вошли Дыбенко, нарком продовольствия и торговли С. Вульфсон-Давыдов, секретарь Симферопольского комитета РКП(б) Н. Бабахан и нарком внутренних дел, председатель Крымского областкома Гавен. Совет Обороны в «интересах Советской власти на полуострове и в целях оказания помощи Южному фронту, объявил Крымскую Советскую республику военным лагерем, подчинил деятельность наркомов К. С. С. Р. нуждам обороны Крыма, обратился с призывом ко всем трудящимся полуострова прийти на помощь Красной армии в ее героической борьбе за власть рабочих и крестьян, за социализм».16
Деятельность Совета Обороны Крыма оказалась неэффективной. «Второе пришествие» Советской власти в Крым было недолговечным. Крымская красная армия к июню насчитывала 8650 штыков, 1010 сабель, 48 пулеметов и 25 орудий. Боеспособность их была невелика. 18 июня 1919 года в районе Коктебеля был высажен белый десант под командованием генерала Я. А. Слащова, который зашел в тыл красным частям, ведущим бои на Акмонайских позициях против слабых и немногочисленных сил добровольцев.
Поддержку левому флангу и центру десанта оказывал огнем своей корабельной артиллерии крейсер «Кагул», помимо огневой поддержки, также высадивший десант на берег. Работа «Кагула» вскоре была отмечена Деникиным переименованием крейсера в «Генерал Корнилов».17 Красные были деморализованы, по словам белогвардейца С. Н. Шидловского, участвовавшего в тех боях, «с каждым днем стояния у них дух падал, у нас поднимался».18 Опасаясь окружения, красные стали быстро уходить на север, оставляя один крупный населенный пункт за другим. Эвакуация была абсолютно неожиданной для всех служащих учреждений республики, она проходила без всякого заранее намеченного плана. Учреждения республики эвакуировались в Никополь, а затем в Киев.19 По словам историка М. В. Владимирского, автора интересной книги «Красный Крым 1919 года», «от “пришли” до “ушли” прошло всего 75 дней, вместе с тем нельзя не отметить того, что краткий период повторного большевистского владычества отличался определенной гуманностью - без бессудных и кровавых эксцессов сродни «Еремеевской ночи», не говоря уже о страшном красном терроре конца 1920 - начале 1921 гг., этакий «социализм с человеческим лицом», естественно, с учетом специфики Гражданской войны,20 во многом это было связано и со спецификой личности самого Д. И. Ульянова, мягкого и добродушного человека, земского врача «чеховского» интеллигентского склада.
Наступило лето 1919 года - пик успехов войск Деникина, к концу июня с впечатляющей легкостью очистивших от большевиков полуостров. К октябрю войска генерала А. И. Деникина контролировали огромные территории, население которых составляло десятки миллионов человек. Выполняя так называемую «московскую директиву» Деникина, белогвардейцы дошли до Орла. Казалось, вот-вот и большевистский режим будет сокрушен. Но счастье отвернулось от деникинцев, и начался их стремительный откат обратно на Юг. Армии Юга России, в основной своей массе состоявшие уже не из прежних идейных добровольцев, а из казаков и пленных красноармейцев, поставленных в строй под знамя «Единой и Неделимой России», под влиянием поражений, утратили свой боевой дух и стремительно разлагались. В марте 1920 г., после кошмарной Новороссийской эвакуации, в результате которой армия лишилась своей материальной части, деникинцы оказались в Крыму. Крым стал последним плацдармом Белого Юга. Дальше отступать было некуда.
Сломленный морально и физически, Деникин принял решение оставить свой пост и предписал высшим начальникам армии высказаться о том, кого они видят его преемником на посту Главнокомандующего. На проходившем в Севастополе Военном Совете большинство генералов поддержали кандидатуру П. Н. Врангеля, являвшегося ставленником правых кругов и командования Черноморского флота и в течение ряда последних месяцев находившегося в оппозиции к Деникину. Хотя борьба за власть Врангеля и Деникина, которую последний назвал «русским позорищем»,21 не является украшением истории Белого движения, все же, после ряда колебаний и безрезультатного коллективного обращения генералов к Деникину с просьбой не оставлять свой пост, участники Совета высказались за кандидатуру Врангеля.22 Последним приказом Деникина он и был назначен Главнокомандующим Вооруженными Силами на Юге России. Завершался приказ словами: «Всем, честно шедшим со мною в тяжкой борьбе, низкий поклон. Господи, дай победу армии, спаси Россию».23 Огласив членам Военного Совета последний приказ Деникина, председательствующий генерал А. М. Драгомиров провозгласил «Ура!» генералу Врангелю. Не сразу, «без воодушевления и единогласия», но совет прокричал «Ура!» новому главкому, который обошел всех членов Совета, пожав каждому руку. Так закончился «генеральский совдеп» в Севастополе, а уже вечером 22 марта 1920 года Деникин навсегда оставил Россию.24 Начиналась крымская эпопея барона Врангеля - завершающий этап белой борьбы на Юге России.
Сменивший Деникина на посту Главнокомандующего генерал Петр Николаевич Врангель находился в чрезвычайно трудном, практически безнадежном положении. В распоряжении крымского диктатора находился лишь крохотный полуостров. В связи с этим политическая программа Врангеля сводилась к тому, чтобы выиграть время, в надежде на изменение обстановки в Центральной России в пользу белогвардейцев.
Помимо этого, новому вождю предстояло решить огромное количество проблем, оставшихся по наследству от Деникина, а главное - вернуть армии веру в победу. Провал похода на Москву привел к тому, что очень многие из белогвардейцев были убеждены в дальнейшей бесплодности борьбы. Работа Врангелю предстояла большая, и он взялся на нее с характерной для него решительностью и энергией, совместив при этом посты Главнокомандующего и Правителя Юга России, т. е. военную и гражданскую власть. Армия была переименована в Русскую, название Вооруженные Силы на Юге России ушло в прошлое. Новый диктатор обладал всей полнотой власти.
Врангель взялся за дело со свойственной ему огромной энергией, даже по признанию главного оппонента Врангеля - М. В. Фрунзе, «барон Врангель, начиная с апреля месяца (1920 г. - А. П.), развертывает в Крыму колоссальнейшую работу».25 Ему удалось восстановить в армии дисциплину и боевой дух. «В то время Врангель пользовался громадным авторитетом. С первых же дней своего управления он показал себя недюжинным властителем, как бы самой судьбой призванным для водворения порядка. После Деникина хаос и развал царили всюду, - в верхах и в низах, но главным образом в верхах. Врангель сумел в короткий срок упорядочить все, - и управление, и войска, и офицерство, и оборону Крыма, - эти важнейшие вопросы первых дней своего пребывания у власти. Его промахи и бестактности не замечали и прощали в виду той громадной работы, которую он проявлял по восстановлению расшатанного аппарата власти. Блестящие победы на фронте снискали ему общее доверие в войсках; разумеется, у него были и недоброжелатели, но их было немного, и масса в общем шла за ним, как за признанным вождем», - вспоминал генерал В. А. Замбржицкий.26 Врангель несомненно был не только талантливый военный и государственный деятель, но и администратор, не чуравшийся черновой работы.
Известно несколько высказываний Врангеля в отношении того, каким он хотел видеть свое государство - Крым. В записках В. Патека пересказывается его беседа с руководителем отдела печати и одновременно личным секретарем барона Г. В. Немировичем-Данченко:
«- Каковы планы и надежды Главнокомандующего в этой неравной борьбе со всей большевизированной Россией? Снова вера в «снежный ком»? (Прим. Автора: Ходячее выражение при генерале Деникине в период успехов Добровольческой армии: горстью Корнилова армия снежным комом разрасталась и катилась на Север, на... Москву!)
Нет, отвечал Немирович-Данченко, на то, что было на Кубани, у генерала Врангеля надежды мало.
Какова же цель этой дорого стоящей кровавой диверсии за Северную Таврию?
- Главное командование озабочено одним: снабжением продовольствием армии и населения Крыма. Выкачаем из Северной Таврии, из смежных уездов зерно, а на зиму - назад, за Перекопский вал. Крым будет неприступен: для удержания его г. Врангель считает армию вполне достаточной и боеспособной. Зимой будем отсиживаться в Крыму, а летом, если внутри России будут восстания, мы из Крыма пойдем на помощь. Так, вероятно, дело будет идти годами: зимой будем за Перекопом, а летом - в поход, как и говорится в красноармейской частушке: «лето - ваше, зима - наша: вы - на танках, мы -на санках».
- А Крым?
- Крым Врангель предполагает превратить в маленькое самостоятельное образцовое государство: с разрешением в пользу обрабатывающих земельного вопроса, с истинными гражданскими свободами, с демократическими учреждениями, с университетами и прочими культурными учреждениями. Пусть там, за красной стеной, слышат о «Земном рае», действительном не в Совдепии, а в белом Крыму. Пусть видят и идут к нам; всем идущим - наша поддержка и братский привет. Образцовое государство на носу у большевиков - лучший способ пропаганды к восстаниям. И притом к восстаниям не бесплодным: где-то на Юге есть база - Крым с признанным иностранцами Правительством, с Армией, с танками и боевыми припасами.
- Идея блестящая, а удержится ли Крым?
- В этом направлении г. Врангелем делается все возможное: Перекоп будет бетонирован и минирован, из Джанкоя уже проводится железная дорога к Перекопу. По всему перекопскому валу будут стоять дальнобойные и сильные морские орудия; будет создано три линии обороны, защищающие подступы к Крыму. Армия будет через каждые промежутки уходить из окопов на отдых в тыл, т. е. одни полки будут сменяться другими. Словом, мы засядем надолго в Крымской крепости».27
Политику Врангеля нередко называют, вслед за П. Б. Струве, «левой политикой правыми руками», самому же Врангелю приписывают слова, характеризующие эту политику - «хоть с чертом, но против большевиков».28
Ключевой фигурой и мотором реформ в правительстве генерала Врангеля стал убежденный монархист А. В. Кривошеин, в свое время бывший ближайшим сотрудником П. А. Столыпина в деле проведения земельной реформы. Кривошеин был человеком прагматически настроенным, имевшим острый ум и огромный политический опыт. Можно утверждать, что он имел очень серьезное влияние на главнокомандующего. В начале июня 1920 г. Кривошеин был назначен помощником Врангеля, т.е. фактически первым лицом в Крыму после самого барона.29 «По иронии судьбы, “постоянный кандидат” на премьерство Российской империи, отказавшись от него в дни ее могущества, принял эту должность, когда она свелась к управлению одной губернией», - с грустью заметил сын А. В. Кривошеина, Кирилл в документальной книге, посвященной своему отцу.30 Врангель и Кривошеин безусловно дополняли друг друга.31 П. Б. Струве, блестящий интеллектуал и человек, широко известный всей Европе, был назначен Врангелем начальником Управления иностранных сношений. Также заметную роль в правительстве Юга России играли С. Д. Тверской, Г. В. Глинка, М. В. Бернацкий, Н. В. Савич и Е. К. Климович.
Сам Врангель, несомненно, был убежденным монархистом, но считал преждевременным выставление какого-либо партийного лозунга. В одной из бесед Петр Николаевич заявил: «Я с самого начала решил подчеркнуть, что вопрос о будущей форме правления должен подлежать решению самого русского народа. Я лишь обязан обеспечить ему возможность установления того государственного строя, который он пожелает. С той минуты, когда волей судьбы я стал во главе русской власти, я отрешился совершенно от своих личных политических симпатий и решил призвать к работе всех русских людей без различий политических убеждений, всех тех, кто искренне пожелал бы помочь мне свергнуть большевистское иго. И я неоднократно предлагал людям самых разнообразных политических партий работать со мной.. .».32
В том же духе было выдержано и известное политическое воззвание генерала Врангеля к населению, опубликованное 20 мая 1920:
«Слушайте, русские люди, за что мы боремся:
За поруганную веру и оскорбленные ее святыни.
За освобождение русского народа от ига коммунистов, бродяг и каторжников, вконец разоривших Святую Русь.
За прекращение междоусобной брани.
За то, чтобы крестьянин, приобретая в собственность обрабатываемую им землю, занялся бы мирным трудом.
За то, чтобы истинная свобода и право царили на Руси.
За то, чтобы русский народ сам выбрал бы себе ХОЗЯИНА.
Помогите мне, русские люди, спасти Родину.
Генерал Врангель».33
Употребление выражения «ХОЗЯИН» вызвало целый шквал критики: многие тут усматривали не только желание Врангеля реставрировать монархию, но и желание самому стать «Петром Четвертым». По, наверное, обоснованному утверждению историка В. Д. Зиминой, для Врангеля в высшей степени характерной политической новацией «была идентификация собственной власти исключительно как диктаторской», а в формулировках «обращения» -«ХОЗЯИН», «Помогите мне [выделено нами. - Авт.], русские люди, спасти Родину», - заметна была обращенность к традиционному для России патерналистскому началу, как бы стоящему над всеми перипетиями социальных отношений; «первоначальное самоощущение “отца народа” останется с ним [Врангелем. - Авт.] на все время его крымской эпопеи».34 Разъясняя в прессе свое воззвание, Врангель заявил: «Хозяином я себя никоим образом не считаю, что признаю долгом засвидетельствовать самым решительным образом. Но я никак не могу признать «Хозяином» русской земли неведомо кем уполномоченный московский Совнарком, - бурьян, выросший из анархии, в которую погружена Россия. Хозяин - это сам русский народ. Как он захочет, так и должна устроиться страна. Если он предпочтет монарха, Россия будет монархией, если он признает для себя полезной республику, будет республика. Мои личные взгляды не имеют никакого значения. С минуты принятия на себя власти, я отделился... от личных влечений к тому или другому порядку и беспрекословно подчиняюсь голосу русской земли.».35 Еще более подробно Врангель высказал свою позицию в беседе с известным правым деятелем Н. Н. Чебышевым: «За что мы боремся? На этот вопрос, может быть только один ответ: мы боремся за свободу. По ту сторону нашего фронта, на севере, царит произвол, угнетение, рабство. Можно держаться самых разнообразных взглядов на желательность того или иного государственного строя, можно быть крайним республиканцем, даже монархистом, и все-таки признавать так называемую советскую республику образцом самого небывалого, зловещего деспотизма, под гнетом которого погибает и Россия, и даже новый ее, якобы господствующий класс пролетариата, придавленный к земле, как и остальное население. Теперь это не составляет тайны и в Европе. Над советской Россией приподнята завеса. Гнездо реакции в Москве. Там сидят поработители, трактующие народ как стадо. Только слепота и недобросовестность могут считать нас реакционерами. Мы боремся за раскрепощение народа от ига, какого он не знал в самые мрачные времена своей истории. В Европе долгое время не понимали, но теперь, по-видимому, уже начинают понимать то, что мы так ясно сознаем: все мировое значение нашей домашней распри. [Выделено в тексте. - Авт.] Если наши жертвы пропадут даром, то европейскому обществу, европейской демократии придется самим встать на вооруженную защиту своих культурных и политических завоеваний против окрыленного успехом врага цивилизации.».36
Уже в эмиграции, в письме влиятельнейшему генералу А. С. Лукомскому, Врангель еще более четко высказал свою позицию: «Монархический лозунг не может быть партийным или классовым лозунгом, каковым он, к сожалению, в настоящее время является. Он может быть только лозунгом национальным и будет жизненным только тогда, когда он стихийно сделается достоянием всего народа и столь же стихийно отбросит все прочие, чуждые народу, ему силой навязанные лозунги. Я убежден, что в России будет монархия, даже в том случае, если бы среди эмиграции не существовало бы ни одной монархической партии, я бы сказал, что монархия будет вопреки монархическим партиям. Я не верю в прочность той монархии, которая будет восстановлена силой штыков или хотением одного класса населения. Совершенно не мыслю возможности “импортирования” диктатора, да еще олицетворяющего определенную политическую идею. В моем понимании, в процессе борьбы с большевиками, диктатура неизбежна. Но предрешать вопрос о том, кто таковым будет, нельзя. Я же почту своим долгом поддерживать всякую власть, явившуюся на смену большевистской, при условии, что эта власть будет отвечать народным чаяниям и надеждам...».37 Еще раз подчеркнем, что Врангель оставался на общей для всех вождей южнорусского Белого движения позиция «непредрешения» будущей формы государственного устройства России.
Буквально через несколько дней после крымской эвакуации Кривошеин заявил, что «по существу говоря, мы действительно проводили в жизнь демократические реформы. Отвечали ли мы желаниям населения? О, да! На это у меня имеются объективные доказательства. Я присутствовал при различных эвакуациях, но никогда не видел, чтобы население сопровождало отходящую Добровольческую армию с таким выражением любви и дружбы, как это имело место в Крыму».38 В свою очередь, и Врангель, считанные дни спустя после оставления Крыма, в личном письме Кривошеину подчеркнул, что «В сложной политической обстановке, не смущаясь партийными нападками справа и слева, мы оба твердо стремились, насколько могли, к одной цели: разгадать жизненные потребности русского возрождения, прислушиваясь прежде всего к голосу населения и армии, кровью своей жертвовавшей за Родину. Опыт минувших месяцев, сочувственные отклики общественных организаций и прорвавшееся наружу в дни эвакуации общее сожаление всех слоев крымского населения о нашем уходе укрепляют во мне глубокое нравственное убеждение, что в области гражданского управления основная линия поведения взята была нами правильно. [Выделено нами. - Авт.]».39
Белое командование отчетливо осознавало, что в случае отсутствия со стороны Русской армии наступательных действий занятие Крыма Красной армией является только вопросом времени. Как следствие, Врангель сделал ставку на выход из «крымской бутылки» и создание нового очага борьбы за пределами полуострова. По словам Врангеля, «тяжелое экономическое положение не позволяло далее оставаться в Крыму. Выход в богатые южные уезды Северной Таврии представлялся жизненно необходимым».40 План летней кампании 1920 г. в общих чертах сводился к операции по овладению Таманским полуостровом, «с целью создать на Кубани новый очаг борьбы», очищению от красных Дона и Кубани - «казаки должны были дать новую силу для продолжения борьбы», «беспрерывные укрепления Крымских перешейков (доведение укреплений до крепостного типа», наконец, «создание в Крыму базы для Вооруженных Сил Юга России».41
21 мая (3 июня) началось наступление белых. Директива Врангеля предписывала 1-му армейскому корпусу генерала А. П. Кутепова и Сводному корпусу генерала П. К. Писарева нанести красным лобовой удар от Перекопского перешейка. 21 мая (3 июня) началось наступление белых. Директива Врангеля предписывала 1-му армейскому корпусу генерала А. П. Кутепова и Сводному корпусу генерала П. К. Писарева нанести красным лобовой удар от Перекопского перешейка. Одновременно в тылу противника должен был быть высажен десант 2-го армейского корпуса под командованием легендарного генерала Я. А. Слащова,42 что было с успехом проделано благодаря отряду судов Азовского моря. 24 мая 1920 г. на рассвете десант подошел к деревне Кирилловка, где с успехом была произведена высадка врангелевцев43. К вечеру 25-го мая, вспоминал адмирал Н. Н. Машуков, «были на берегу все боевые части 2-го Армейского корпуса, а генерал Слащов, перевалив за линию железной дороги, уже бился в двух направлениях - на запад и на Мелитополь»44. 28 мая силами десанта был взят Мелитополь; еще 25 мая главные силы Русской армии, стоявшие на позиции у Перекопа и станции Сальково, перешли в наступление. Операция Врангеля оказалась для красных совершенно неожиданной, вся 13-я советская армия, стоявшая на Перекопских позициях, была разгромлена, в плен к белым «попало около 10 тысяч человек красноармейцев, несколько десятков орудий, два бронепоезда, сотни пулеметов и все снабжение армии, сосредоточенное в Мелитополе. Наша же армия, - вспоминал мемуарист Б. Карпов, - понесла небольшие, сравнительно, потери и сразу вышла из “бутылки” Крыма на широкий простор Таврии».45 К 30-му мая вся северная Таврия была в руках белых армий, взявших Мелитополь и всю территорию до левого берега Днепра. «Белые армии вырвались из замкнутой Тавриды на богатейшие и плодородные просторы Таврии с ее богатейшими запасами хлеба и продовольствия, с ее станицами и деревнями, богатыми конским составом и людскими резервами, в которых так нуждались поредевшие ряды всех трех белых корпусов», - подвел итоги операции мемуарист Н. Н. Машуков.46 Попытка красных отвоевать Северную Таврию закончилась разгромом конного корпуса Д. П. Жлобы. «При неудаче армия Врангеля должна была положить оружие, последний очаг борьбы угасал... задуманная красными операция отвоевать Северную Таврию окончилась полной неудачей на всех направлениях. Сам Жлоба едва ускользнул от преследования, но его автомобиль с помощником начальника штаба был захвачен в плен», - писал очевидец.47
Не останавливаясь на достигнутом, белое командование решило развить успех. Ставка, как и прежде, еще во времена Л. Г. Корнилова и М. В. Алексеева, была сделана на поддержку казачества. «Операция по расширению нашей базы путем захвата казачьих земель могла вестись, лишь опираясь на местные силы, рассчитывая, что при появлении наших частей по всей области вспыхнут восстания. Для операции мы не могли выделить значительных сил, т.к. удержание нашей житницы, Северной Таврии, являлось жизненной необходимостью. Лишь впоследствии, в случае первоначальных крупных успехов и захвата богатых областей Северного Кавказа, мы могли бы, оттянув войска к перешейкам Крыма и закрепившись здесь, направить большую часть сил для закрепления и развития достигнутых на востоке успехов», - писал Врангель.48
Десант под командованием генерала С. Г. Улагая был высажен на Кубань в конце июля 1920 г. Отряд должен был развернуться в армию и подчинить себе все повстанческие отряды, действовавшие на Северном Кавказе. В июле повстанческие отряды Кубани были объединены в «Армию возрождения России» под началом генерал-майора М. А. Фостикова, всего под началом генерала объединилось около 9-10 тыс. казаков.49 К моменту высадки десанта Улагая армия Фостикова вела уже полномасштабные боевые действия против 9-й Кубанской армии, насчитывавшей вместе с фронтовыми резервами к 3 (14) августа около 30 тыс. штыков и 4 125 сабель - силы, сопоставимые с общей численностью Русской армии в Крыму.50 В этой связи успех предпринятого Врангелем десанта вовсе не казался утопией, напротив, если бы к белогвардейцам обернулась лицом фортуна, врангелевцы действительно могли бы рассчитывать на получение базы на Кубани.
В отличие от предыдущего, июльский десант не оказался для большевиков неожиданностью, к тому же операция была проведена не слишком профессионально, и потерпела крушение, по словам Слащова, «по вине неорганизованности».51 Действительно, белые к 5 (18) августа заняли станицы Брюховецкую и Тимашевскую (60 верст севернее Екатеринодара), со дня на день ожидалось занятие Екатеринодара и Новороссийска. Однако Ставкой были получены известия о сосредоточении в угрожаемых районах значительных сил. Сам Улагай дальше продвинуться не смог. По словам Врангеля, «необходимое условие успеха - внезапность была уже утеряна; инициатива выпущена из рук, и сама вера в успех у начальника отряда поколеблена».52 В этой ситуации Врангель решил отозвать обратно десант Улагая. Отряд Улагая, отправленный на Кубань в составе 8 тыс. человек (в том числе 2 тыс. конных), вернулся в составе 20 тыс. человек и 5 тыс. лошадей. «Такой случай возможен лишь во время Гражданской войны», - справедливо писал генерал А. С. Лукомский.53
Подвергнутый разгромной критике начальник штаба Улагая генерал Д. П. Драценко по свежим следам предельно точно написал о причинах неудачи кубанского десанта и его ближайших последствиях: «Десант из Крыма на Кубань в 1920 г., ввиду незначительности сил десантного отряда и неверных сведений о готовящемся поголовном восстании на Кубани, окончился неудачей. Выгоды, полученные от двойного увеличения людей и лошадей отряда за счет Кубани, не могли окупить впечатления морального поражения: терялась надежда на присоединение наиболее враждебной большевикам части России - Кубани, падал престиж армии и доверие союзников, большевики же убедились в слабости нашей армии, что равнялось их победе».54
Неудачей закончился и высадившийся 25 июня (8 июля) 1920 г. на Кривой косе в Азовском море десант под командованием есаула Ф. Д. Назарова, пытавшийся поднять Дон против большевиков. В результате небольшой отряд Назарова был полностью уничтожен.
Врангель переоценил «контрреволюционность» кубанского казачества,55 надежда на повсеместное восстание казаков против Советской власти себя не оправдала; не удалось сохранить в тайне от красного командования и саму подготовку десанта. Очевидно также и то, что синяя птица удачи в тот момент отвернулась от белых, а само командование не слишком-то и верило в успех операции. После неудачной попытки расширить базу Русской армии стало очевидно, что режим Врангеля в Крыму недолговечен, а вопрос о ликвидации врангелевщины большевиками связан исключительно с внешним фактором - тем, сколь долго будет продолжаться советско-польская война.
Неудачная октябрьская Заднепровская операция белых, задуманная с целью ликвидировать Каховский плацдарм красных, предопределила отход белых в Крым, привела, по выражению генерала Д. П. Драценко, к «закупориванию» Русской армии в Крыму,56 и создала хроническую угрозу для всей врангелевской армии - Перекоп. Даже массированное, по тем временам, использование танков, не смогло способствовать достижению врангелевцами победы. Начиналась агония белого Крыма.
В советской прессе уже весной 1920 г. можно встретить выражение «крымская заноза». «Белогвардейщина сведена на пустяк. Ее крымские остатки - это последняя гнилая заноза, остающаяся в теле Советской России», - сообщала передовая статья в газете «Правда».57 Из статьи следовало, что «занозу» надо немедленно удалить. Но операция по разгрому белых в Крыму началась только осенью. Летом 1920 г. бросить все силы на борьбу против «черного барона» большевикам не позволила советско-польская война. Лишь завершение последней позволило Красной армии бросить все силы на уничтожение армии Врангеля.58 Поэтому по-настоящему роковым событием для судьбы Белого Крыма стало подписание в сентябре 1920 г. предварительных условий мира между Польшей и Советской Россией.
Прекрасно понимая это, Врангель в конце октября отдает секретный приказ о начале подготовки эвакуации.59 К чести Врангеля нужно сказать, что эвакуация была проведена образцово, не идя ни в какое сравнение с паникой и хаосом, царившим в Новороссийске в последние дни власти Деникина. Только после того как все военнослужащие были погружены на корабли, и в Севастополе не осталось больше ни одной военной части, в 14 часов 50 минут 2 ноября 1920 г. генерал Врангель прибыл на крейсер «Генерал Корнилов» в сопровождении чинов штаба и отдал приказание сниматься с якоря.60 Всего из Крыма эвакуировалось 145693 человека, из которых около 70 тысяч составляли чины армии. Белая борьба на Юге России потерпела окончательное поражение.
На Графской пристани Севастополя есть неприметная мемориальная табличка, на которой выбиты следующие слова: «В память о соотечественниках, вынужденных покинуть Россию в ноябре 1920 г.». В одном единственном слове - соотечественники - заключается вся трагедия Гражданской войны, войны, в которой нет победителей, а есть лишь побежденные. Соотечественников, покинувших Крым, как правило, ожидали нищета, прозябание и безуспешная надежда на возвращение в ИХ, то есть Небольшевистскую Россию; не лучшая участь ожидала и тех соотечественников-«беляков», кто остался в России.
Теперь Крыму предстояло еще пережить большевистскую зачистку оставшихся в России врангелевцев и прочего «буржуазного элемента», познакомиться с «революционной законностью» председателя Крымского Ревкома Белы Куна и секретаря обкома РКП (б) Розалии Землячки, являвшихся одними из инициаторов массового террора в Крыму, жертвами которого, по оценке А. Г. Теплякова, было примерно 20-25 тысяч человек.61 Потерявший в этой вакханалии своего сына Сергея, расстрелянного в Феодосии, писатель Иван Сергеевич Шмелев в пронзительной и страшной книге «Солнце мертвых», назвал Землячку сотоварищи очень точно и просто: «люди, что убивать ходят»62. Тысячи расстрелянных чекистами в дни кошмарного «Солнца мертвых», - страшный эпизод, полностью укладывающийся в общую картину трагедии того, что противник большевиков, генерал А. И. Деникин в письме И. Ф. Наживину, назвал по-военному четко и ясно: «Русское землетрясение»63.
Автор статьи Пученков А. С. - д.и.н., профессор кафедры новейшей истории России Института истории СПбГУ
1 Розенберг Уильям Г. Революция и контрреволюция: синдром насилия в гражданских войнах России (1918-1920 годы) // Война во время мира: Военизированные конфликты после Первой мировой войны. 1917-1923 / Сборник статей; ред. Р. Герварт и Д. Хорн. М., 2014. С. 35.
2 Смолин А. В. Два адмирала: А. И. Непенин и А. В. Колчак в 1917 г. СПб., 2012. С. 153.
3 Елизаров М. А. Матросские массы в 1917-1921 гг.: от левого экстремизма к демократизму. СПб., 2004. С. 42.
4 Государственный архив Республики Крым. (ГАРК). Ф. П-150. Оп. 1. Д. 312. Гавен Ю. П. Отголоски Октября в Крыму. Л. 104.
5 Волошин М. Матрос (1918) // Россия распятая: сборник статей и стихов М. А. Волошин / Сост. В. И. Цветков. М., 1992. С. 61.
6 Подробнее см.: Пученков А. С. Украина и Крым в 1918 - начале 1919 года. Очерки политической истории. СПб., 2013. С. 123-128; Елизаров М. А. Матросские массы в 19171921 гг.: от левого экстремизма к демократизму. СПб., 2004. С. 111-116.
7 ГАРК. Ф. П-150. Оп. 1. Д. 676. Роменец В. В. Мои воспоминания ко дню 11-й годовщины. Л. 4.
8 РГВА. Ф. 39348. Оп. 1. Д. 6. Вацетис И. И. Десять месяцев на посту Главкома РСФСР. Л. 168.
9 Подробнее об этом см.: Пученков А. С. Киев в конце 1918 г.: падение режима гетмана П. П. Скоропадского // Новейшая история России. 2011. №2 (2). С. 57-72.
10 Подробнее о деятельности правительства С. С. Крыма см. в воспоминаниях В. Д. Набокова и Н. Н. Богданова, занимавших министерские посты в этом кабинете: Набоков В. Н. Крым в 1918/19 гг. / Публ. А. С. Пученкова // Новейшая история России. 2015. №1 (15). С. 221-257; Богданов Н. Н. Крымское краевое правительство [1919 г.] / Публ. А. С. Пученкова // Новейшая история России. 2018. Т. 8. №2. С. 534-557.
11 Богданов Н. Открытое письмо А. И. Деникину // Последние новости. Париж. 1928. 22 декабря.
12 Деникин А. И. Очерки русской смуты. М., 2003. Т. V. С. 420.
13 Брошеван В. М., Форманчук А. А. Крымская республика: Год 1921-й. (Краткий исторический очерк). Симферополь, 1992. С. 65.
14 Ганин А. В. Между красными и белыми. Крым в годы революции и Гражданской войны (1917-1920) // История Крыма. М., 2015. С. 303.
15 «В начале апреля я жил в Евпатории и вошел там в Ревком... В конце апреля меня перетащили в Симферополь тов. Гавен и др. Он знал меня по работе с прошлого года, и я должен был остаться в Симферополе Наркомом здравоохранения и обеспечения. Вследствие болезни Гавена, приковавшей его к постели, его нельзя было избрать председателем, хотя он наиболее подходил бы к этому, как известный хорошо по прошлому году севастопольским и симферопольским рабочим и матросам. Временно, за неимением лучшего, посадили меня - в ожидании сильного кандидата с севера от вас. Работы много, планы широкие у нас, но без помощи от вас и Киева сядем на мель -полное отсутствие денег и т. п.», - писал Д. И. Ульянов сестре Марии Ильиничне. (См.: Ульянов Д. И. Очерки разных лет: Воспоминания, переписка, статьи. М., 1984. С. 268. Письмо от 11 мая 1919 года.).
16 Брошеван В. М., Форманчук А. А. Указ. соч. С. 66.
17 РГА ВМФ. Ф. Р-2246. Оп. 1. Д. 97. Л. 1.
18 Шидловский С. Н. Записки белого офицера. СПб., 2007. С. 27.
19 РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 65. Д. 43. Записка члена Севастопольского подпольного комитета большевиков Семена (?). 17 августа 1919. Доклад о положении на Крымском полуострове и организации подпольной работы. Л. 35.
20 Владимирский М. В. Красный Крым 1919 года. М., 2016. С. 4.
21 Деникин А. Мой ответ (О воспоминаниях ген. П. Н. Врангеля) // Иллюстрированная Россия. Париж. 1930. № 22. С. 4.
22 ГАРФ. Ф. Р-5881. Оп. 2. Д. 747. Записки генерала Н. Н. Шиллинга. Л. 96-97.
23 Деникин А. И. Очерки русской смуты. Т. V. С. 808.
24 Подробнее см.: Пученков А. С. Антон Иванович Деникин - полководец, государственный деятель и военный писатель // Деникин А.И. Очерки Русской Смуты. Т. 1. Крушение власти и армии (февраль - сентябрь 1917). М., 2017. С. 15-46.
25 Фрунзе М. В. Врангель // Избранные произведения. М., 1951. С. 167.
26 ГАРФ. Ф. Р-6559. Оп. 1. Д. 5. Замбржицкий В. Последний поход на Кубань. Август 1920 года. (Записки участника). Л. 141.
27 ГАРФ. Ф. Р-5881. Оп. 1. Д. 418. Л. 5-7.
28 Росс Н. Г. Врангель в Крыму. Франкфурт-на-Майне, 1982. С. 45.
29 Там же. С. 39.
30 Кривошеин К. А. Кривошеины. Судьбы века. СПб., 2002. С. 306.
31 Немирович-Данченко Г. В. В Крыму при Врангеле. Берлин, 1922. С. 22.
32 Раковский Г. Н. Конец белых. От Днепра до Босфора. (Вырождение, агония и ликвидация). Прага, 1921. С. 31.
33 Росс Н. Г. Указ. соч. С. 53-54.
34 Зимина В. Д. Белое дело взбунтовавшейся России: Политические режимы Гражданской войны. 1917-1920 гг. М., 2006. С. 144.
35 Вознесенский Н. Авторитетные разъяснения // Вечернее слово. Севастополь. 1920. 7 июня.
36 Беседа с ген. Врангелем // Великая Россия. Севастополь. 1920. 5 июля.
37 ГАРФ. Ф. Р-5829. Оп. 1. Д. 8. Л. 47-48. Письмо Врангеля Лукомскому от 6 апреля 1922.
38 У А. В. Кривошеина // Общее дело. Париж. 1920. 1 декабря.
39 РГИА. Ф. 1571. Оп. 1. Д. 384. Л. 1. Письмо Врангеля Кривошеину 23 ноября 1920 г.
40 Врангель П. Н. Воспоминания. В 2-х частях. 1916-1920. М., 2006. С. 470-471.
41 Там же. С 471.
42 Ушаков А.И., Федюк В.П. Белый Юг. Ноябрь 1919 - ноябрь 1920 г. М., 1997. С. 69.
43 Карпов Б. Краткий очерк действий белого флота в Азовском море в 1920 году // Флот в Белой борьбе / Сост., науч. ред., предисловие и комментарий С.В. Волкова. М., 2002. С. 153.
44 ОР РНБ. Ф. 1424. Ед. хр. 18. Машуков Н. Н. Из замкнутой Тавриды - на просторы Таврии. Десант 2-го армейского корпуса. Л. 126.
45 Карпов Б. Краткий очерк действий белого флота... С. 153.
46 ОР РНБ. Ф. 1424. Ед. хр. 18. Л. 127.
47 ГАРФ. Ф. Р-5881. Оп. 1. Д. 774. Л. 3.
48 Врангель П. Н. Указ. соч. С. 523.
49 Гагкуев Р. Г. Белое движение на Юге России. Военное строительство, источники комплектования, социальный состав. М., 2012. С. 576-577.
50 Там же. С. 578.
51 Слащов Я. А. Белый Крым. 1920 г.: Мемуары и документы. М., 1990. С. 121.
52 Врангель П. Н. Указ. соч. С. 561.
53 Лукомский А. С. Очерки из моей жизни. Воспоминания. М., 2012. С. 594.
54 ГАРФ. Ф. Р-5881. Оп. 2. Д. 323. Драценко Д. П. Заднепровская операция. 24 сентября -1 октября 1920 г. (1921 г.). Л. 1.
55 Сам Врангель участвовал в ноябре 1919 г. в разгоне Кубанской Рады - событии, вызвавшем повсеместное недовольство казачества. (См.: Пученков А. Конец Кулабухова, или рассказ об одном повешенном // Родина. 2008. №3. С. 41-44.)
56 ГАРФ. Ф. Р-5881. Оп. 2. Д. 323. Л. 3.
57 Крымская заноза // Правда. 1920. 15 апреля.
58 Подробнее см.: Пученков А. С. «Даешь Варшаву!»: из истории советско-польской войны 1920 г. // Новейшая история России. 2012. №2. С. 24-40.
59 Ушаков А. И., Федюк В. П. Белый Юг. Ноябрь 1919 - ноябрь 1920... С. 76.
60 Кузнецов Н. А. Русский флот на чужбине. М., 2009. С. 102.
61 Тепляков А. Г. Чекисты Крыма в начале 1920-х гг. // Вопросы истории. 2015. № 11. С. 140.
62 Шмелев И. С. Солнце мертвых. М., 2013. С. 53.
63 РГАЛИ. Ф. 1115. Оп. 4. Д. 68. Письмо А. И. Деникина И. Ф. Наживину. [1930 г.?] Л. 4.
Просмотров: 1329
Источник: Пученков А. С. Об особенностях Гражданской войны в Крыму (1917-1920 гг.) // Эпоха Революции и Гражданской войны в России. Проблемы истории и историографии. — СПб.: Издательство СПбГЭТУ «ЛЭТИ», 2019. — С. 258-280
statehistory.ru в ЖЖ:
