Нелегальный рынок и коммунистическая доктрина в Советской России: точки соприкосновения

Проблема раскола общества в XX веке была очень актуальна для России. Она прежде всего находила выражение в близкой народу теме повседневного существования, пропитания и обеспечения товарами ширпотреба. Русской интеллигенции мнилось, что она правильнее простых людей понимает их собственные нужды. Лучшего ей всегда хотелось больше, чем хорошего, хотя (по поговорке) первое - враг второго. Вспомним замечательную фразу Н. А. Некрасова: «В столице шум, гремят витии. Кипит словесная война».

Не случайно царское и Временное правительства пытались вводить всяческие улучшения в сфере продовольственного рынка. Смысла в них не было, поскольку хлеба в отечестве имелось более чем достаточно: вывоз хлеба из России за границу с начала Первой мировой войны прекратился и огромные продовольственные экспортные запасы накапливались от года к году. Если бы власть и интеллигенция оставили в покое продовольственно-распределительную сферу и прекратили ограничивать рынки, то ключевые проблемы со снабжением населения решились бы. Однако по привычке «спасать» неразумный народ государство выбрало наибольшее из зол и тратило слабые ресурсы на курирование хлебозаготовок. «Прогрессивная» интеллигенция и государственные мужи рассуждали: надо сделать так, как в Германии, то есть подчинить «кормление» населения власти; все забыли, что немцы без строгого распределения ограниченного объема продуктов умерли бы с голода. К счастью, и царское, и Временное правительства воздержались от широкого применения насилия в ходе ограничения рынков. Эффект от их политики походил на свист оглушительного паровозного гудка, в который ушла вся энергия котла и который лишь перепугал пассажиров.

Перелом произошел в конце 1917 г. Победившая тогда новая элита была настроена крайне решительно, даже экстремистски. Ее идеологию и практику отличали выраженная доктринерская направленность. Весьма выразительным для характеристики господствовавших в большевистской среде умонастроений представляется высказывание В. А. Антонова-Овсеенко, относившееся ко времени ареста им членов Временного правительства. «Да, это будет интересный социальный опыт», - с таким многозначащим заявлением выступил Владимир Александрович, имея в виду предстоявшие коренные преобразования.1 Лейтмотивом деятельности ленинцев стало удержание любой ценой власти, необходимой им не из тщеславия, а для достижения планетарных целей. Идея общественной реконструкции стала для них допингом, консолидировала партию. О своем впечатлении, оставшемся после посещения одного из заседаний ленинского правительства, специалист по лесному хозяйству С. Либерман высказался так: «Несмотря на все усилия назойливого секретаря... невозможно было избавиться от ощущения, что присутствуешь на собрании подпольного нелегального комитета».2

Большевики повели народ в светлое коммунистическое будущее. Оно представляло собой проект рационально организованного и справедливо устроенного общества. Однако в этом-то и состояла беда. Большинство людей сопротивляется, когда ему навязывают счастье, и ищет свой - нередко ошибочный, но свой - путь к собственному идеалу. Так обнаруживалась суть назревавшего конфликта. Ленинцы принялись слишком рьяно спасать собственный и чужие народы; спасая человечество, они превратились в преследователей и - в конце концов - в мучеников. Вместе с тем ничего порочного в самих социалистических идее и практике, эволюционировавших в конкуренции с другими общественными направлениями мысли и опыта, не обнаруживается. Трагедия состояла в том, что большевики превратили социализм в фетиш, всемерно потворствуя уравнительным настроениям и раскручивая маховик коммунистической пропаганды. В бифуркационный период социум остро нуждался в умиротворении и - оставленный в покое высокопоставленными смутьянами - не мог не стабилизироваться. Однако «сверху» направлялись месседжи экстремистского толка, поощрявшие и вдохновлявшие нигилистов. Указывая в очередной раз на идеократичность и ригористичность большевистского режима, автор не ломится в открытую дверь, а пытается определить истинные причины распространения в отечестве такого явления как массовое нелегально-мешочническое снабжение. Об этом и пойдет речь.

В конце 1917 г. в губерниях развернулось повальное опечатывание магазинов и складов. Причем, зачастую продукции в них после снятия клейм не оказывалось. «Антибуржуйскую» работу успешно проводили всякие «комиссии по борьбе со спекуляцией». Одна за одной следовали кампании по «муниципализации» частной торговли, в ходе которых конфисковывались товары. В Твери было закрыто в 1918 г. около тысячи частных магазинов, и вместо них открыто всего пятьдесят два советских учреждения. Сложнейшие и многообразные функции торговли попыталось взять на себя государство, в итоге полки этих тверских магазинов всегда были почти пустыми.3

Коммунистические идеалисты и радикалы ментально не были подготовлены к осознанию чрезвычайной сложности дела продовольствования населения в России с ее своеобразным географическим положением. В.И. Ленин в знаменитой работе «Удержат ли большевики государственную власть» признавался: «О хлебе я, человек, не видавший нужды, не думал. Хлеб являлся для меня как-то само собой, нечто вроде побочного продукта писательской работы».4 Кроме того, октябрьские революционеры в большинстве своем не обладали профессиональными знаниями и управленческими навыками, необходимыми для организации снабжения продовольствием народных масс. От их имени большевистский деятель А. Е. Бадаев заявил: «Для всех нас продовольственная работа была совершенно новым и неизвестным делом»; он же сокрушался по поводу полного отсутствия у ленинцев «хозяйственного и коммерческого опыта».5 В августе 1918 г. И. В. Сталин в письме, отправленном в Кремль из Царицына, жаловался на то, что не может найти людей, способных организовать работу «хотя бы одной фабрики или бойни».6 Возобладали хаос и бестолковщина. В Москве одно время действовало несколько самостоятельных продовольственных комитетов. Строго говоря, невозможно было создать многоуровневую систему, способную реализовывать алгоритм решения сложнейшей задачи обеспечения многих миллионов людей провизией и продуктами ширпотреба в условиях отсутствия общественного консенсуса.

При этом ленинцам не удалось договориться с профессионалами - меньшевистски настроенными деятелями старого продовольственного аппарата, которые отказали «узурпаторскому» Совнаркому в содействии. На состоявшемся в феврале 1918 г. Всероссийском кооперативном съезде было заявлено: «Заготовка хлеба должна быть поручена государством объединенной организации продовольственных органов, кооперативных организаций, с привлечением в нее и частно-торгового аппарата»7. Для большевиков такое предложение оказалось совершенно неприемлемым. Им оставалось надеяться на очень плохо организованный аппарат Наркомата продовольствия, на Чрезвычайную комиссию по продовольствию (созданную еще в январе 1918 г. и возглавленную «продовольственным диктатором» Л. Д. Троцким), а также на действовавшие на местах аналогичные «диктатуры» полных дилетантов (И. В. Сталина, Г. К. Орджоникидзе).8 К середине 1918 г. доставка продовольствия в потребляющие губернии почти полностью остановилась.9 Можно говорить о разрушении государственной машины; в сравнении с тем, что сотворили большевики с продовольственной организацией, снабженческие и распределительные органы Временного правительства следует признать образцами эффективности и упорядоченности.10

Тем не менее, у подавляющего большинства коммунистов не возникало мыслей о несостоятельности «антиторговой» политики. По сравнению с искоренением «мелкобуржуазного» мешочничества вопрос о снабжения народа продовольствием не имел особого значения. Об этом то и дело проговаривались коммунистические начальники. Нередко, с гордостью рассказывая о своих успехах в отдельных областях «антимешочнической» борьбы, они между делом упоминали о возникновении и усилении голода. Исчезновение продуктов и искоренение рынка не связывались в их сознании друг с другом.11 «Все зло шло от свободной торговли», - упрямо доказывали представители продовольственного ведомства.12 На первом месте стояла навязчивая идея, доктрина.

Вопреки доктринерской политике новой элиты, о распространении настоящего голода в Советской России говорить нельзя, ибо фактором разрешения острой продовольственной проблемы выступило массовое нелегальное самоснабжение. Следует обратить внимание на его внешний признак. Поскольку использовались в основном мешки для перетаскивания тяжестей, то и было выработано название «мешочники» (так самоснабженцев по инерции именовали даже в брежневские времена, когда они сменили мешки на рюкзаки и сумки). Ходоки - это другое прозвище протагонистов - перетаскивали десятки миллионов пудов грузов на собственных плечах во время перевозки клади по железной дороге, водными путями, обозами. Колоссальные затраты мускульной энергии, трудовая деятельность на пределе человеческих сил - вот условия повседневной жизни ходоков. Английский историк Дж. Хоскинг справедливо связывал выносливость, проявленную мешочниками в ходе путевых испытаний, с аскетической ментальностью россиян; он объяснял ее «поразительной жизнеспособностью русских, умеющих находить способы13 существования в самых невероятных условиях».

Британец имел в виду ту самую крестьянскую психологию, которая выручала народ из беды во все времена (включая, например, Великую Отечественную войну). Мешочническое движение представляется не просто тяжелым испытанием для граждан, оно стало битвой за выживание и российским анабазисом. Автор не останавливается на описании испытаний и достижений нелегальных снабженцев: в его работах много раз об этом рассказывалось. Спору нет, гражданская война принесла много бед, но не от голода в первую очередь страдал народ, а от разрушения коммунального хозяйства и медицинских служб.

В то же время автор не склонен рассматривать изучаемое движение как нескончаемый «поток» полуголодных и несчастных страдальцев, обиженных варварами-большевиками. В литературе именно в таком виде представляли протагонистов, обвиняя их в разгроме железных дорог и в срыве государственных хлебозаготовок. Ранее и сам автор этих строк нередко исследовал прежде всего мученический путь россиян к хлебу. В результате переосмысления исторического контента и в ходе изучения новых документов авторская позиция серьезно скорректировалась. Думается, ведущим мотиватором мешочнического движения в период военного коммунизма оказывалось стремление его участников к прибыли. Люди попросту стремились заработать. Движение в первую очередь сводилось к оживленной деятельности мельчайших нелегальных коммерсантов. Они не оставили мемуаров, ибо предпочитали оставаться в тени, но именно такие дельцы задавали тон.

Не подлежит сомнению, что изможденных и беззащитных «маленьких» самоснабженцев-одиночек тоже было немало (они как раз сочиняли мемуары); однако не эти люди в период гражданской войны в России наладили объемный товарооборот со всеми присущими рыночной (пусть и нелегальной) экономике атрибутами. Не случайно С.И. Ожегов называл мешочничество разновидностью спекуляции.14 Запасавшиеся товарами купцы-первопроходцы предпринимали экспедиции в плодородные земли, а затем прорывались назад - в «хлебонедостаточные» районы. При таких рыночных «рыцарях» подвизались «кнехты», бравшие на себя функции торговых агентов, базарных реализаторов и охранников. Так создавались предприятия, в которых трудилась значительная часть населения. Поэтому еще в 1940 г. авторитетные профессора А. А. Арутюнян и Б. Л. Маркус обнаружили в мешочничестве «своеобразие экономики советской республики в период гражданской войны».15 Иначе говоря, экономика стала мешочнической.

Возник полнофункциональный рынок, который являл собой совокупность нелегальных коллективов, артелей, обществ подпольных снабженцев. На данное обстоятельство указал впервые крупный большевистский деятель, член коллегии Наркомата продовольствия Н. П. Брюханов. «Мешочничество стало получать организованные несколько формы, - заявил он в апреле 1918 г. на заседании ВЦИК, - стало превращаться в явление группового мешочничества, перестало быть стремлением отдельных лиц, стало явлением, которое наблюдается в виде стремления отдельных мелких групп населения».16 Из губерний также поступали сообщения о том, что нелегальные снабженцы создавали коллективы, прибегавшие иногда к оружию для защиты своих грузов. Продовольственные комиссары жаловались на невозможность собственными силами остановить вывоз хлеба ходоками.

Действовали мешочники артельно. Вот что писал издававшийся пензенским губпродкомом журнал «Народное продовольствие» в самом начале 1919 г.: «Как только остановится пришедший на станцию поезд, как рой пчел облепят его мешочники; впрыгивают в вагоны по два - по три человека, а остальные бросают мешки с хлебом. Работают ужасно спешно. В две-три минуты, которые стоит поезд, вагоны наполняются мешочниками».17 Медлительные работники Наркомпрода загружали вагоны долгими часами, а конкуренты их добивались поразительной слаженности действий. Кроме этого, обнаруживаются многочисленные факты, указывающие на широкое применение того же артельного принципа при самоорганизации ходоков в ходе посадок в вагоны, при противодействии заградительным отрядам, при реализации продукции на городских рынках. В результате роль нелегального снабжения в пропитании российского населения постоянно возрастала. По утверждению видного советского автора «Очерков по истории денежного обращения в СССР» З. В. Атласа, «несмотря на усиление военно-коммунистических мероприятий, рынок в 1919 г. был более обильным, чем в 1918 г.». Московская Сухаревская площадь, например, перестала вмещать огромные количества продуктов, толпы продавцов; торговля осуществлялась на прилегавших к ней улицах - Мещанской, Садовой, Спасской, Сретенской.18 Крупные рынки, вроде Сухаревского, выполняли функции товарных бирж. Встречаясь на них, мешочники общались, создавали свои коллективы, определяли маршруты хлебных экспедиций, вырабатывали ценовую политику.

Аргументировав суждение о сугубо доктринерском характере «антиторговых» мероприятий большевиков, а также выявив наличие мощного нелегального рынка в рассматриваемый период, мы вплотную подошли к обнаружению места феномена мешочничества в концепции гражданской войны.

Думается, централизаторскую политику военного коммунизма ленинская элита начала последовательно формировать не из-за гражданской войны. Ее принялись активно конструировать почти сразу после прихода коммунистов к власти. В частности, в разрабатывавшемся в январе и утвержденном в самом начале февраля 1918 г. «Основном законе о социализации земли» провозглашалось: «Торговля хлебом, как внешняя, так и внутренняя, должна быть государственной монополией»; в том же документе содержалась четкая установка на «развитие коллективного хозяйства в земледелии... за счет хозяйств единоличных в целях перехода к социалистическому обществу».19 В данных тезисах содержится ключевой постулат военного коммунизма, предполагавший подчинение «пролетарскому» государству основной массы сельского населения и принятие последним его политики. Власть декларировала курс на усмирение крестьянства прежде всего путем лишения его самостоятельности, выражавшейся в возможности свободно распоряжаться своим урожаем. В этой связи все рассуждения о благотворном влиянии на село аграрных реформ утрачивали смысл; сельским труженикам не нужны были никакие земельные переделы в условиях запрета свободы торговли продовольствием. Изъятие комиссарами хлебных запасов, произведенных тяжкими трудами, справедливо ими воспринималось нарушением всякой законности. Возник антагонистический конфликт. Большевики мобилизовали силы для установления торговой блокады деревни. Крестьяне, привлекая своих союзников-мешочников, раз за разом эту блокаду прорывали. Между прочим, если прорвать ее не удавалось, то сельчане прибегали к самой действенной форме сопротивления - они сокращали запашку. Фактически война сельских тружеников и ходоков с военным коммунизмом была оборотной стороной борьбы за урожай.

Думается, масштабы нелегального снабжения и многообразие форм противодействия его участников большевистскому государству были столь значительны, что возник мешочнический фронт. Он стал третьим фронтом гражданской войны. Первый - война советской власти с внешними врагами, второй - кампания большевиков против крестьянства с целью добиться его социального раскола и изъятия продовольствия. Третий фронт как раз и представлял собой постоянные, разворачивавшиеся на протяжении нескольких лет баталии между агентами власти и коллективами мешочников. Некоторые современные исследователи правы, полагая, что на отдельных этапах масштабы большевистской войны против крестьянства на внутреннем фронте затмевали гражданскую войну на белых фронтах20. Соответственно мешочнический фронт, теснейшим образом взаимосвязанный с крестьянским и даже являвшийся его продолжением, сыграл важную роль в исходе гражданского противостояния.

Очень интересный документ был обнаружен и опубликован в 2002 г. маститыми историками В. Даниловым и Т. Шаниным. Это - «Отчет агитатора Н. Г. Петрова о причинах крестьянского восстания в Сенгилеевском уезде Симбирской губернии», относившийся к 25 марта 1919 г. Автор отчета - рассудительный коммунист - утверждал, что «перспектива лишиться мешочников в 1919 г. является несомненно главной причиной недовольства и восстания». По мнению Петрова, правительственная администрация в 1918 г. не смогла мобилизовать достаточных сил для фронтального наступления на мешочников; нелегальному рынку удавалось без крупных потерь приспособиться к политике Наркомпрода, и это устраивало крестьян. Очевидно, 1918 г. занимает особое место в эволюции мешочнического движения. Однако узнаем мы из отчета - предпринятый с начала 1919 г. штурм позиций нелегального рынка вызвал контрнаступление деревенских хозяев, которые сплошь и рядом сами были мешочниками.21 Агитатор писал об этом так: «Идея свободной торговли для... обывателей - святая аксиома и, как таковая, сможет их подвигнуть на самое отчаянное сопротивление».22 Известно, что выражением такого сопротивления стали крестьянские восстания (прежде всего массовые «чапанная война» и «вилочное восстание» в Поволжье и прилегавших к нему губерниях) с требованиями роспуска продовольственных и заградительных отрядов, а также под лозунгами освобождения Советов от «насильников-коммунистов». Иногда крестьяне требовали передачи власти Учредительному собранию, а в Спасском уезде Казанской губернии восстание проходило под лозунгом «Долой Советскую власть. Хлеба не везти».

При этом побеждавшие большевиков повстанцы первым делом открывали «базары вольной торговли всеми производствами».23

Союзнический крестьянским армиям мешочнический фронт действовал на дорогах. Он отвлекал на себя огромную Продовольственную армию, большую часть из 70 тыс. бойцов которой власти задействовали для выполнения функций заградительно-реквизиционных отрядов.24 Происходили боевые столкновения между нелегальными снабженцами и подразделениями продовольственного ведомства; мешочники, вытягивавшиеся в цепи, обстреливали и обращали в бегство «красные» подразделения. Очень многие факты указывают на объединение коллективов самоснабженцев и - состоявших из недавно мобилизованных мешочников - красноармейских частей, результатом чего (объединения сил) становился разгром реквизиционных отрядов на железнодорожных станциях. Мешочники угрожали неприятелю оружием и принуждали его пропускать нелегальные грузы в города. Они прибегали ко всякого рода ухищрениям, под которыми автор подразумевает: огромные карманы полушубков для перевозки муки, баржи с двойным дном, гробы с хлебом и пр. Был устроен емкий рынок фальшивых документов, не отличавшихся от настоящих. Широко использовалась взятка для разложения государственной администрации. Многообразие методов сопротивления государственным экспроприаторам, многие из которых представляли собой обычных бандитов, просто-таки поражает.

Борьба народных масс с военно-коммунистическим режимом должна рассматриваться в связи с такими явлениями, как развернувшийся в стране системный экономический кризис, а также усугублявшийся раскол политической элиты. В итоге совокупного действия ряда факторов коммунистическая власть сдалась, отказавшись от заветной цели скорого построения коммунизма. Поскольку исторические аналогии большевистские лидеры расценивали в качестве важнейшего индикатора состояния общественных процессов, то нэповский термидор нередко партийцами всерьез воспринимался как капитуляция перед буржуазией. Союзные мешочнический и крестьянский фронты одержали победу. Итоги ее были подведены в Земельном кодексе РСФСР (октябрь 1922 г.), устранившим большинство ограничений хозяйственной деятельности крестьян.

Однако социально-экономическое устройство, политический режим в отечестве оставались с 1917 г. в существенно неизменявшемся виде. На протяжении почти трех четвертей века сохранялись монопольная «общественная» собственность на средства производства, идеологический диктат партии-государства, приоритет курса на мировую революцию во внешней политике - таковы факторы, обусловившие единство и неразрывность начатого Октябрьской революции исторического процесса. Все это в отдельных случаях позволяло концентрировать ресурсы на решении узловых задач. В то же время государство ошибочно целиком взяло на себя обеспечение населения продовольствием и товарами ширпотреба, оттеснив в сторону от снабженческо-распределительной сферы народ. Это был явный перебор по части патронирования населения, определявшийся вульгаризацией господствовавшей коммунистической идеи.

Не делом государственных мужей было выполнение маркитантских обязанностей. Разумеется, они не справлялись. Итогом был дефицит самых насущных товаров и приобщение миллионов граждан к архаическим практикам самоснабжения, то есть к мешочническому промыслу. В посленэповские десятилетия периоды эскалации самоснабженческого движения выпадали на 1930-е гг., на первые годы после Великой Отечественной войны, на 1970-е -1980-е гг. Автор данной работы немало внимания в своих статьях и книгах уделял рассмотрению аспектов нелегального снабжения на этих фазах. Здесь приведем один недавно обнаруженный и выразительный факт.

В целях придания эмоциональной окраски исследованию роли мешочничества в повседневной жизни простых людей автор сошлется на воспоминания своего отца (умершего в 2005 г.) Давыдова Юрия Александровича. Он рассказывал, как приходилось в послевоенном году голодать жителям его родной деревни Явенга Вологодской области. Распространялась водянка -болезнь суставов. Чтобы спастись, крестьяне отправлялись в Прибалтику за продуктами. Этот факт подтверждается документально. В фонде Центрального государственного архива историко-политических документов Санкт-Петербурга обнаружен источник, косвенно подтверждающий факты из воспоминаний Юрия Александровича. Документ уточняет информацию о перемещениях нелегальных снабженцев отечественных Севера и Северо-Запада во времена, последовавшие сразу после победы советского народа в Великой Отечественной войне. Имеется в виду докладная записка начальника дорожного отдела Ленинградской милиции подполковника Москвина, отправленная в секретариат обкома ВКП(б) 6 августа 1945 г. Москвин сообщал о том, что «за последнее время из Ленинградской области увеличился поток мешочников (примечательно, что так писали в годы военного коммунизма: не мешочников - А.Д.), едущих незаконно в Латвийскую республику, в западные области Белоруссии и даже в Польшу и Германию».

Подполковник уведомлял партийное начальство о распространении практики мешочнических ухищрений, которые простой люд применял для обмана заградительных отрядов. Вот в каких словах милиционер информировал об этом: «При задержании мешечников на нашей Калининской железной дороге таковые большей частью домой не возвращаются, а следуют туда же (в Латвию - А. Д.) грунтовыми дорогами, пешком, обходным путем». Можно представить, сколько лиха пришлось хлебнуть выгнанным из вагонов стражами порядка страдальцам, отправившимся после этого за сотни километров в сытую Прибалтику. Далее в рассматриваемом тексте свидетельствуется вот о чем: зачастую денег у граждан не имелось и они отправлялись на Запад «убирать» урожай. «И даже едут с косами и серпами», - добавлял Москвин. То есть россияне рассчитывали на чужбине личным трудом заработать на еду для себя и своих семей. И вот тут подполковник по-настоящему встревожился. Он информировал: «Такое положение нетерпимо и является нарушением пропускной системы, в то же время такой поток мешочников носит и политический характер». Еще бы: победители фашизма едут в Польшу и Германию батрачить! В заключение милицейский начальник подчеркнул масштабность описанного им феномена и заявил: «Транспортная милиция не в состоянии справиться с потоком мешочников. Необходимо мобилизовать на это органы территориальной милиции, сельсоветов и колхозов».25 Трудно представить, что «мешочники» воспринимали советскую власть в качестве друга и защитника. О пресловутом социально-политическом единстве социума и речи быть не могло.

Простолюдины (крестьянство, жители поселков и небольших городков) вели кочевой и изнурявший их образ жизни. Выразительно, что в то же самое время значительная часть городского населения была охвачена созидательным энтузиазмом; советские элиты, интеллигенция, рабочие крупной промышленности пребывали в состоянии победной эйфории. Думается, можно говорить о расколе общества по признакам - образа жизни, ментальности, отношения к власти. Положение дел в принципе не стало другим в эпоху брежневского «позднего» социализма: сил у власти хватало только на организацию приличного снабжения самых крупных городов (Москвы, Ленинграда и др.); мешочники продуктовыми экскурсиями развозили по стране мясо, колбасы, сыр, промышленные товары.

На последнем этапе мешочнического движения - 1990-е гг. - картина в корне изменилась. В январе 1992 г. Б. Н. Ельцин подписал закон «О свободе торговли» - революционный документ, положивший конец несправедливой и неблагоразумной монополии государства в сфере распределения товаров и услуг. Правящие круги и верхушка интеллигенции на время решили ослабить опеку и попечительство над своим народом. В итоге в стране развернулось броуновское движение миллионов мельчайших коммерсантов-

коммивояжеров. Моментально появились частные транспортные конторы, рынки, складские помещения, торговые центры. Мешочничество стало исключительно спекулятивным. Как и любому массовому явлению, ему были присущи выраженные противоречия. Однако не подлежит сомнению, что негативную энергию многих и многих энергичных россиян удалось направить не в сторону революционаризма (экстремизма, разрушения), а в сторону созидания. В условиях распада отечественной государственности это дорогого стоило. Уроки XX века все-таки были учтены.

Автор статьи Давыдов А. Ю. - д.и.н., профессор кафедры русской истории РГПУ им. А. И. Герцена



1 Октябрьское вооруженное восстание: воспоминания активных участников революции. Л., 1956. С. 423.
2 Приводится по: Литвин А. Л. Красный и белый террор в России. 1918-1922 гг. М., 2004. С. 107.
3 Шерман С. Внутренний рынок и торговый быт Советской России // Экономический вестник. Кн. 2. Берлин. 1923. С. 102; Гоголь Б. Из истории создания советской государственной торговли // Советская торговля. 1957. № 9. С. 41.
4 Ленин В. И. ПСС. Изд. 5-е. Т. 34. М., 1969. С. 322.
5 Бадаев А.Е. Десять лет борьбы и строительства: продовольственно-кооперативная работа в Ленинграде. 1917-1927. 3-е изд. Л., 1927. С. 19.
6 Ленинский сборник. Т. XVIII. М., 1931. С. 199.
7 Продовольственное дело. Издание Московского губернского продовольственного комитета. 1918. № 4. 3 марта. С. 9.
8 Протоколы заседаний Совета народных комиссаров РСФСР. Ноябрь 1917 г. - март 1918 г. М., С. 203, 205, 324, 325, 455, 464.
9 Вестник продовольственных служащих. 1918. № 4-5. 8 июля. С.15; Френкин Михаил. Трагедия крестьянских восстаний в России . 1918-1921. Иерусалим. 1987. С. 39.
10 См.: Давыдов А. Ю. Российская кооперация в 1917 г. Новые подходы и взгляды. Сборник научных трудов. СПб., 1994. С. 48-53.
11 Торопов А. Продовольственный вопрос и мешочники // Известия Воронежского губернского продовольственного комитета. 1918. № 27. 17 октября. С. 2; Известия Саратовского совета рабочих, солдатских и красноармейских депутатов и районного исполнительного комитета. 1918. 7 августа.
12 Цит. по: Кривошеин В., архиепископ. Воспоминания. Нижний Новгород. 1998. С. 52.
13 Хоскинг Дж. Правители и жертвы. Русские в Советском Союзе. М., 2011. С. 59.
14 Ожегов С. И. Словарь русского языка. М., 1986. С. 301.
15 Развитие советской экономики. М., 1940. С. 116.
16 Протоколы заседаний Центрального исполнительного комитета 4-ого созыва. Стеногр. отч. М., 1920. С.79.
17 Народное продовольствие. Еженедельное издание Пензенского губернского продовольственного комитете. 1919. № 5-6. февраль. С. 9.
18 Атлас З.В. Очерки по истории денежного обращения в СССР (1917-1925 г.г.). М., 1940. С. 82-83.
19 Декреты Советской власти. Т. 1. 25 октября 1917 г. - 16 марта 1918 г. М., 1957. С. 408-410.
20 См.: Критический словарь русской революции. 1914-1921 / сост. Э. Актон и др. СПб., 2014. С. 105.
21 Крестьянское движение в Поволжье. 1919-1922. Док. и мат. М., 2002. С. 182.
22 Крестьянское движение в Поволжье. С. 185, 187.
23 Крестьянское движение в Поволжье. С. 480, 481; «Антоновщина». Крестьянское восстание в Тамбовской губернии в 1920-1921 гг. Документы, материалы, воспоминания. Тамбов, 2007. С. 453.
24 История СССР. 1971. № 3. С. 104.
25 Центральный государственный архив историко-политических документов Санкт-Петербурга. Ф. 24. Оп. 2 в. Д. 7141. Л. 1.


Просмотров: 609

Источник: Давыдов А. Ю. Нелегальный рынок и коммунистическая доктрина в Советской России: точки соприкосновения // Эпоха Революции и Гражданской войны в России. Проблемы истории и историографии. — СПб.: Издательство СПбГЭТУ «ЛЭТИ», 2019. — С. 183-195



statehistory.ru в ЖЖ:
Комментарии | всего 0
Внимание: комментарии, содержащие мат, а также оскорбления по национальному, религиозному и иным признакам, будут удаляться.
Комментарий:
X