Князья обращаются к суду духовенства
В 1365 г. в Тверском княжении был новый спор у Великого князя Василия Михайловича с племянником Михаилом Александровичем из-за удела князя Семена Константиновича. Кто обратился к суду митрополита, летопись не говорит. В ней записано только следующее:
"По митрополичью благословению и повелению судил их владыко Василий и оправил князя Михаила Александровича" (Рус. лет.).
Противная сторона осталась решением владыки недовольна и принесла на него жалобу митрополиту. Дело было пересмотрено в Москве.
В 1447 г. происходил суд московского Великого князя, Василия Васильевича, с углицким князем, Дмитрием Юрьевичем Шемякой, перед целым собором епископов, архимандритов и игуменов. Из всего делопроизводства до нас дошло только окончательное решение собора, изложенное в грамоте на имя ответчика. Из этой грамоты узнаем, что дело начал Великий князь Московский: он представил на рассмотрение собора свои договорные грамоты с Шемякой и сделал при этом устные объяснения. По изложении претензий великого князя в грамоте читаем:
"А иных, господине, речей брата твоего великаго князя, что нам сказывал, да и грамотных строк еще и не исписали есмя, что ся над ним от тобе делает не по докончанью, ни по крестному целованыо" (АИ. I. № 40. 1447 декабря 29).
Был ли сделан вызов к суду ответчика, из грамоты не видно. Но так как неявка к суду ему в вину не ставится, то можно думать, что Дмитрия Юрьевича и не вызывали к ответу. Суд ограничился рассмотрением обязательств князя Юрия, как они были формулированы в грамотах, представленных великим князем, и постановил пригласить его к исполнению всех этих обязательств под страхом церковного неблагословения.
Во всех этих случаях мы имеем дело не с третейским судом, призываемым к действию соглашением сторон, и не с судом в обыкновенном смысле слова. Этот суд не имел ни определенного состава, ни определенной компетенции, ни органов, которые были бы обязаны приводить в исполнение его определения. Здесь все держится на авторитете духовной власти и на праве ее вязать и разрешать в сей жизни и будущей. Никакой ответчик не обязан являться к этому суду и подчиняться его определениям, но князья являются и подчиняются из опасения церковного неблагословения.
В своих распрях с местными епископами князья также обращаются к суду митрополита. Чрезвычайно характерен по обстановке и последствиям суд митрополита Киприана над тверским епископом, Евфимием Висленем. Великий князь Тверской, Михаил Александрович, пригласил к себе в Тверь, летом 1390 г. митрополита Киприана. За 30 верст от Твери митрополита встречал внук великого князя "с бояры со многою и великою честью". На другой день за 20 верст митрополита встречал сын великого князя также "с бояры и со многою и великою честью". На третий день вечером митрополита встретил сам великий князь за пять верст от Твери с князьями и боярами и "со многою и великою честью". Митрополит вышел к великому князю из шатра своего, благословил его, целовал любезно и долго беседовал о пользе душевной. Князь вернулся в город, а на следующий день утром снова выехал встречать митрополита с детьми и племянниками и проводил его до церкви Великого Спаса, где митрополит отслужил литургию. Затем устроен был митрополиту и сопровождавшим его лицам, в числе которых были два греческих митрополита, пир, продолжавшийся три дня, причем митрополиту были поднесены богатые дары. Только на четвертый день была принесена жалоба митрополиту на владыку Висленя "о мятеже и раздоре церковном". Все были недовольны владыкой, и все на него жаловались: "архимандриты, и игумены, и священницы, и иноцы, и бояре, и вельможи, и простии". Несмотря на это общее недовольство, митрополит Киприан не нашел возможным осудить владыку. Он устранил Евфимия от исполнения им епископских обязанностей временно, "дондеж, еще истязав, размыслить". Великий князь остался этим решением недоволен и стал просить Киприана о поставлении иного епископа. Тогда только Киприан со всем Освященным собором низложил Евфимия и "даде великому князю протодьякона своего, Арсения, мужа дивна, и нарочита, и добродетельна суща".
Но дело этим не кончилось. Надо полагать, что митрополит не очень был убежден в виновности Евфимия. На эту мысль наводит, во-первых, то, что митрополит, по низложении Евфимия, много старался о примирении его с великим князем, но напрасно: "не бысть мира и любви, но наипаче вражда и брань велия воздвизашеся"; во-вторых, то, что, уезжая из Твери, митрополит взял с собой Евфимия в свой московский Чудов монастырь. К сожалению, мы не знаем, чем это так раздражил против себя тверичей владыка Евфимий, не заслужив, однако, неблаговоления своего начальства. Летопись прибавляет только, что и протодьякон Арсений убоялся принять епископскую кафедру в Твери, "виде бо там брань и вражду многу, и смутися и ужасеся" (Рус. лет.). Надо полагать, что виноват был не один владыка. Если так трудно было разрешить дело о епископе, стоявшем под началом митрополита, то можно ли удивляться, что митрополиты не всегда разрешали пререкания князей. В старину и светские суды не всегда разрешали дела, представленные их ведению. До нас дошло несколько судных дел по местническим спорам, которые так и остались нерешенными.
Насколько авторитет церковной власти был велик в глазах наших предков, и русских князей в особенности, видно и из того, что царь Иван Васильевич не ограничился принятием царского сана, а нашел нужным просить о подтверждении этой меры Константинопольским собором. Вселенский Патриарх, Иоасаф, греческие митрополиты и епископы обсуждали права нашего государя на царский титул, нашли, что он может законно и благочестно быть и зваться царем, благословили его на царство и, согласно его желанию, выдали ему благословенную грамоту. Между правами Ивана Васильевича на царский титул грамота на первом месте указывает на его происхождение от греческой царевны.
"Смирение наше, — говорит патриарх в грамоте, — подробно узнало и вполне уверилось не только из преданий многих, заслуживающих доверие мужей, но даже и из письменных свидетельств летописцев, что нынешний царь Московский, Новгородский, Астраханский, Казанский и всея Великия России, государь Иоанн, ведет свое происхождение от крови истинно царской, т.е. от оной славной и приснопамятной царевны Анны, сестры самодержца, Василия Багрянородного..." (Соборн. грамота, утверждающая сан царя. Изд. кн. Оболенского).
Духовенству принадлежало, наконец, важное право печалования, которое ждет еще своей детальной разработки, и широкое участие в Земских соборах, в состав которых целиком входил весь собор духовенства.
Великому авторитету церковных властей соответствовала и внешняя их обстановка. Митрополиты имели целый штат вольных слуг и бояр, которые составляли особое войско, выходившее на войну под начальством своего воеводы, назначаемого митрополитом. Каждый вольный слуга был свободен поступить на службу князя или митрополита. Вольные слуги митрополита имели даже преимущество пред вольными слугами князей. Они выступали на войну только в том случае, если сам великий князь садился на коня. Великий князь Василий Дмитриевич первый принимает меру к ограничению числа воинов, выходивших на войну с митрополичьим воеводой. При нем с митрополичьим воеводой идут только старые слуги, служившие еще митрополиту Алексею; поступившие же на митрополичью службу после митрополита Алексея входят в состав войск, предводительствуемых княжеским воеводой (АЭ. I. № 9). Вот как описывает Максим Грек, не без чувства укора впрочем, выезд из дома русского святителя:
"Ты же... во градех ездящи на конех благородных со многими, овем убо последующим, овем же напред воплем и бичию разбивающим сретающи тя народы" (Жмакин В.И. Митрополит Даниил. 163).
Мы привели свидетельства наших источников, говорящие в пользу почтительного, покорного и даже подчиненного отношения князей к представителям духовной власти. Но так как отношения эти условливались силою веры, глубоким почтением к ее проповедникам и высокими нравственными качествами деятелей, то понятно, что при отсутствии этих условий появлялись и отношения совершенно противоположные, отношения враждебных столкновений и борьбы.
Уже в XI веке встречаем князя, который ни во что ставит епископов и не допускает мысли о возможности епископского суда над ним. По смерти Ярослава между его сыновьями возникли несогласия, совершенно исказившие установленный им порядок княжеских владений; при внуках его княжеская рознь еще более обострилась и никто из князей не знал порядком, на какие владения он имеет наследственное право. Святополку Киевскому и Владимиру Мономаху пришла счастливая мысль устроить княжеский съезд и в присутствии духовенства и почетнейших светских лиц разрешить княжеские недоразумения. Приглашение было послано и к Олегу Святославичу Черниговскому.
"Олег же, — говорит летописец, — вепри им смысл буи и словеса величава, рече сице: несть мене лепо судити епископу, ли игуменом, ли смердом" (Лавр. 1096).
В позднейшее время, как увидим, были нередки случаи произвольного низведения князьями духовных властей с епископских и даже митрополичьих кафедр.
<< Назад Вперёд>>
