Последствия неповиновения
В 1147 г., по смерти митрополита Михаила, Великий князь Киевский, Изяслав Мстиславич, созвал в Киеве собор епископов и предложил ему избрать и поставить митрополита без сношения со Вселенским Патриархом. Несмотря на возражения некоторых членов собора против правильности такого избрания, значительное большинство епископов согласилось с предложением князя, избрало и поставило митрополитом его кандидата, Климента Смолятича. По смерти Изяслава восстановился старый порядок вещей. Заклятый враг умершего князя, дядя его Юрий, заняв Киев, изгнал Климента и известил патриарха о готовности своей принять от него нового митрополита. Патриарх поставил митрополитом всея Руси грека Константина, первым делом которого, по приезде в Киев, было — предать проклятию Великого князя Изяслава.
В 1229 г. патриарх Герман писал киевскому митрополиту Кириллу:
"Приказывает же смирение наше о Дусе святем, с неразрушимым отлучением, и всем благочестивым князем и прочим старейшинствующим тамо, да огребаются от монастырских и церковных стязаний" (Павлов. Секуляризация церковных земель. I. 6).
В 1280 г. епископ Ростовский Игнатий судил умершего уже Великого князя Глеба Васильковича, нашел его недостойным погребения в церкви, приказал выкопать и похоронить вне оной (Воскр.). Митрополит Кирилл не одобрил суд епископа, но потому, что при жизни покойного он не исправлял его, а жил с ним в полном согласии: принимал от него подарки, пил и ел вместе. Итак, епископ обязан был исправлять князя при жизни и тогда судить и наказывать. После же смерти судит Бог, а не епископ.
В 1311 г. князь Дмитрий Михайлович Тверской бил челом митрополиту Петру "да его разрешит"1. За что наложил митрополит запрещение на князя и какие были последствия его челобитья, мы не знаем. В том же году Дмитрий Михайлович хотел идти войной на Нижний Новгород и просил митрополита благословить его владимирским столом, но получил отказ. После этого отказа и приводится известие о запрещении.
В 1370 г. смоленский князь Святослав и многие другие русские князья состояли в договоре с московским Великим князем Дмитрием Ивановичем, но не исполнили своих обязательств и на войну против Ольгерда Литовского не выступили. Митрополит Алексей отлучил их за это от церкви и довел о решении своем до сведения патриарха. Патриарх одобрил решение митрополита и написал князьям, что и он
"...имеет их отлученными, так как они действовали против священнаго христианскаго общежития, и объявляет, что они тогда только получат от него прощение, когда исполнят свои обещания и клятвы, ополчившись вместе с вел. князем на врагов креста, затем придут и припадут к своему митрополиту и упросят его писать об этом к его мерности; и когда митрополит напишет, что они обратились и принесли истинное и чистое раскаяние, тогда они будут прощены и его мерностию" (Рус. ист. б-ка. VI. Прил. №20. 1370).
Князю Святославу патриарх пишет, что он должен со слезами прибегнуть к своему митрополиту, прося у него прощения (Там же. № 21. 1370).
В 1371 г. Великий князь Тверской Михаил подал патриарху Филофею жалобу на митрополита Алексея и просил с ним суда. Из патриарших грамот не видно, в чем состояла претензия тверского князя, но поводы недовольства митрополитом у него действительно были. В 1368 г. Великий князь Московский Дмитрий Иванович, пользуясь содействием митрополита Алексея, зазвал к себе "любовью" Великого князя Тверского, а на третий день перехватал его бояр и заключил их, а самого князя Михаила потребовал к себе на суд. Тверской князь усмотрел в этих действиях "измену и имеаше ненависть к Великому князю Дмитрию, паче же и на митрополита жаловашеся", говорит летописец (Воскр.).
Получив жалобу, патриарх решил дать князю суд с митрополитом и послал к истцу и ответчику вызов с назначением срока явки к суду. Вскоре затем, однако, патриарх передумал и решил испытать путь примирения. С этой целью он написал митрополиту и князю увещательные грамоты. Различия в их содержании чрезвычайно характерны. Патриарх находит раздоры митрополита с князем "соблазнительными", тем не менее он считает виноватым только князя. Митрополиту он предлагает "простить" его; князю же советует "исправиться, принести митрополиту раскаяние и просить у него прощения и благословения"2. Можно подумать, что в святительском суде существовала презумпция виновности светских людей пред духовными. Как это ни странно на наш взгляд, но так должно было быть в действительности, ведь на епископа смотрели в Константинополе как на главу князя и всей земли.
По смерти митрополита Алексея Дмитрий Иванович хотел возвести на митрополичью кафедру любимца своего, попа Митяя, а потому не признал киевского митрополита, Киприана, и с бесчестием выгнал его из Москвы. Киприан предал князя проклятию и написал преподобному Сергию Радонежскому и симоновскому игумену, Федору, грамоту, в которой находим следующее характерное место:
"И аще миряне блюдутся князя, за неже у них жены и дети, стяжания и богатства, и того не хотят погубити (яко и сам спас глаголеть: "удобь есть вельблуду сквозе иглинеи уши проити, неже богату в царство небесное внити"), вы же, иже мира отреклися есте и иже в мире и живете единому Богу, како, толику злобу видив, умолчали есте? Аще хощете добра души князя великаго и всей отчине его, почто умолчали есте? Растерзали бы есте одежды своя, глаголали бы есте пред цари нестыдяся: аще быша вас послушали, добро бы; аще быша вас убили, и вы святи! Не весте ли, яко грех людский на князя и княжьский грех на люди нападаеть? Не вести ли писание, глаголюще, яко аще плотьскых родитель клятва на чада подаеть, колми паче духовных отец клятва и та сама основания подвижет и пагуби предаеть? Како же ли молчанием преминуете, видяще место святое поругаемо, по писанию, глаголющему: мерзость запустения стояще на месте святе?"
Затем напоминает правила о поставлении епископов, извержении и отлучении неправильно поставленных и их пособников.
Митрополит крайне удивлен, как это преподобный Сергий и игумен Федор, видя беззаконие князя, молчали, и напоминает им о важности священнической клятвы и законности ее в данном случае. Он, конечно, имеет в виду исправление князя, а потому и говорит, что преподобный Сергий и игумен Федор не должны были молчать, если бы хотели добра душе великого князя и всей отчине его, так как княжеский грех переходит на людей, а людской на князя. В конце грамоты прописано и проклятие в следующей форме, но без наименования князя:
"То Бог ведает, что любил есть от чистаго сердца князя великаго Дмитрия, и добра ми было хотети ему и до своего живота. А понеже таковое бещестие возложили на мене и на мое святительство: от благодати данныя ми от пресвятыя и живононачальныя Троица, по правилам святых отец и божественных апостол, елици причастии суть моему иманию, и запиранию, и бещестию, и хулению, елицы на том свет свещали, да будут отлучени и не благословении от мене Киприана, митрополита всея Руси, и прокляти по правилом святых отец, и кто покусится сию грамоту сжещи, или затаити, и тот таков" (Рус. ист. б-ка. VI. № 20. 1378).
От самого начала XV века имеем два поучения митрополита Фотия Великому князю Василию Дмитриевичу. Вступив в 1410 г. на кафедру, митрополит нашел дом митрополичий опустошенным, владения расхищенными князьями и боярами; некоторыми доходами митрополии пользовалась даже великокняжеская казна3. С целью возвращения расхищенного он и написал два послания великому князю. Митрополит обращает внимание князя на важность священства в Ветхом и Новом Завете: цари побеждали врагов своих не силою оружия, а молитвами священников; и особенно останавливается на распоряжениях императора Мануила Комнина о неприкосновенности церковных имуществ. Он приписывает ему следующее заклятие:
"...Кто... или наместник, или судия, или вельможи царства моего... презрить (мои распоряжения) или изобидить, или посужати начнет (церковные имущества), первее же святыа Троици света и милости, егда предстанет страшному судищу, да не узрит и да отпадет от христианския части, яко же Иуда от дванадесятнаго числа апостольскаго; к сему же и клятву да прииметь иже от века усопших первородных святых и праведных богоносных отець".
И затем продолжает от себя, обращаясь к князю:
"Тем же устрашаюся аз, о любезный мой сыну, да не услышим гласа онаго и ответа глаголюща: "яко же не послушаете гласа Моего и заповеди Моя не сохранисте, но дадосте выю жестоку, гордостну, непокориву, такоже будеть, егда призовете Мя, Аз же не призрю на молитву вашу, ниже послушаю вас" (Рус. ист. б-ка. VI. № 35).
Митрополит не проклинает похитителей церковного имущества, но ясно дает понять князю, что не возвратившие похищенного не унаследуют жизни вечной.
С конца XV века или с самого начала XVI века у нас начинают, по примеру Новгородской епархии, включать в чин православия, или синодик, ежегодно возглашаемый на первой неделе Великого поста, следующее общее анафематствование всем властям, а следовательно, и князьям:
"Вси начальствующия и обидящии святыя Божии церкве и монастыреве, отнимающе у них данныя тем села и винограды, аще не престанут от таковаго начинания, да будут прокляты" (Павлов. Секуляризация. I. 51).
В 1537 г. митрополит Даниил отправил архиепископа Сарского, Досифея, и архимандрита Симонова монастыря, Филофея, к старицкому князю Андрею Ивановичу с приглашением приехать в Москву для оказания покорности великому князю. Если же князь Андрей "не послушает, ехать не похочет, а станет жестоко отвечивати которыя речи", в этом случае митрополит приказал архиепископу предать князя проклятию (Рум. собр. III. № 32).
Наконец, в XVII веке патриарх Никон угрожал царю Алексею Михайловичу отчитать его от православия перед восточными патриархами на том основании, что он находил в нем "мало христианства" (Макарий. XII. 412, 717).
Требуя от князей подчинения своим наставлениям и наказаниям, духовенство вместе с тем поучало народ чтить князей. "Бога бойтесь, князя чтите", — постоянно слышал он из его уст. Лука Жидята в поучении к народу говорит: "Бога бойтесь, князя чтите; мы рабы во первых Бога, а потом государя". Подробнее развивает ту же мысль князь-инок, Вассиан Патрикеев.
"Добра своим государям во всем желайте, — говорит он, — за них следует и умирать, и жизнь свою полагать, как за православную веру, потому что Богом все предано свыше его помазанику, царю и великому князю, Богом избранному, которому Бог дает власть над всеми и от всего мира".
Но, согласно установившемуся в Византии взгляду, почитание светской власти обусловливалось ее православием. Князь почитался не просто как представитель верховной власти, а как слуга Божий, защитник и покровитель православия. Почитание светской власти имело, таким образом, свой предел. Мысль о подчинении только православным царям высказана патриархом Антонием в известном уже нам послании его к Великому князю Василию Дмитриевичу. Сказав о тесном союзе царства и церкви, он продолжает так:
"Тех только царей отвергают христиане, которые были еретиками, неистовствовали против церкви и вводили развращенные догматы, чуждые апостольскаго и отеческаго учения".
Митрополит Киприан в приведенной уже нами грамоте преподобному Сергию и игумену Федору высказывает мысль, что если миряне не выходят из повиновения князю, видя его беззаконные действия, и молчат, то делают они это из страха, не желая лишиться жен и детей, стяжаний и богатств своих; зато, прибавляет митрополит, "легче верблюду пройдти чрез ушко иглы, чем богатому войдти в царствие Божие". Итак, по мнению митрополита Киприана, повиновение подданных беззаконному князю лишает их Царства Небесного.
Митрополит Даниил проводит мысль о неповиновении нечестивым царям и учит, что подобает покоряться властям, лишь "Божие повеление творящим", что повиноваться властям, как Богу, обязательно для людей лишь тогда, "аще по закону Божию начальство им есть"; если же власти что-либо "вне воли Господни повелевают нам, да не послушаем их".
Ту же мысль о повиновении только православному царю надо видеть и в послании митрополита Макария Ивану Грозному по поводу Казанского похода:
"Аще царево сердце в руце Божии, то всем подобает, по воле Божии, по царскому повелению ходити и повиноватися со страхом и трепетом" (АИ. I. № 160. 1552).
С особой силой высказывает эту мысль ревностный гонитель жидовствующих и горячий защитник права монастырей на недвижимости игумен Волоколамский Иосиф.
Если царь над собою "имат царствующи скверныя страсти и грехи, сребролюбие же и гнев, лукавство и неправду, гордость и ярость, злейши же всех — неверие и хулу" — такой царь "не Божий слуга, но диавол, и не царь, но мучитель" (Дьяконов. 95).
Мы изобразили взгляды нашей духовной иерархии4 на ее отношения к светской власти и должны сказать, что положение княжеской власти по отношению к духовной, с этой точки зрения, было весьма беспомощное и очень мало походило на положение византийского императора. Византийский император приобщался к священству и признавался "внешним епископом". Он издавал указы, в которых обязывал исповедовать христианские догматы. Он низвергал и предавал анафеме патриархов. Об обязанности подчинения императора "поучениям и наказаниям" епископов не могло быть и речи, точно так же, как об их суде над ним. Иначе у нас, князья — ученики духовенства и не только в духовных вещах, но и во многих светских. Учителей своих они должны слушать, иначе им угрожает кара Божия. В случае столкновения с ними они подлежат суду патриарха, как высшей инстанции. Сколько-нибудь точно определить дела, в которых духовенство выступало необходимым советником князя, не представляется возможности, точно так же, как невозможно определить и юридическое значение его советов. Не подлежит, однако, сомнению, что значение этих необходимых и самовольных советников было очень велико. Припомним наставления духовенству митрополита Киприана; духовенство не должно молчать пред князем, если увидит его неправильно действующим, оно должно усовещевать его в собственном его интересе и интересе всей земли, ибо грехи князя падают на весь народ; оно не должно останавливаться в своих советах и перед страхом смерти, ибо ничего не теряет, а только выигрывает. "Аще быша вас убили, и вы святы", — поучает митрополит. Если мы примем в соображение преобладающее значение религии в истории того времени, значение этих необходимых и самовольных советников представится нам во всей его подавляющей силе. Каждый священник был уже советник. Советники эти являлись к князю то поодиночке, то по несколько вместе, то, наконец, в виде целого Освященного собора.
1Рус. лет. III.
2Рус. ист. б-ка. VI. Прил. №26-29. 1371.
3Макарий. История. VI. 87
4У г-на Дьяконова. 128
5Во II главе сочинения г-на Дьяконова М.А. "Власть московских государей" один отдел озаглавлен: "Учение об обоготворении власти" (41— 42). В доказательство обоготворения власти князей в древности автор приводит место летописи под 1175 г. и несколько выражений из поучения князьям о суде неизвестного автора. Цели г-на Дьяконова и наши очень различны. Он имеет в виду выяснить в своей II главе политические темы древней русской письменности вообще, мы же — лишь взгляды духовной иерархии на ее отношения к светской власти, поэтому для нас не имеют значения ни слова летописца под 1175 г., ни заимствованные из разных мест выражения неизвестного автора поучения о суде. Впрочем, независимо от различия наших целей, едва ли г-н Дьяконов достаточно доказал наличность обозначенной им в оглавлении темы. В летописи под 1175 г. о князе говорится, что он" властью сана яко Бог", а в следующей строке тот же князь назван "слугою Божиим". Если тут и есть приравнение князя Богу с точки зрения доверенной князю власти, то все же он остался слугой Божиим и не сделался Богом. Еще менее удачен выбор мест из поучения неизвестного автора. Этот автор обличает общественные язвы и упрекает неизвестного нам князя в том, что он не наказывает неправедных судей, "любя беззаконныя прибытки и тех деля напустив злаго судию на люди". Ввиду такой деятельности князя неизвестный автор говорит словами Ефрема Сирина: "Бози бывше, измрете яко человецы, и во пса место в ад сведени будете". Мне кажется, что поучение такого характера весьма плохая пропаганда обоготворения предержащей власти, а между тем г-н Дьяконов на с.42 выписанные нами слова Ефр. Сирина, между прочим, приводит в доказательство "продолжающейся пропаганды этого учения". Надо прибавить, что и сам г-н Дьяконов признает "беспочвенность этого учения".
<< Назад Вперёд>>
