Состав и ведомство Расправной палаты
Что касается ведомства боярской палаты, то нет надобности определять его на основании практики, оно определено в указах. По Уложению все спорные дела, которых почему-либо нельзя было решить в приказах, вносятся к боярам. Таким образом, боярская палата есть высшее в государстве судебное учреждение, поставленное над приказами. Уложение точно не определяет, по каким причинам дело может быть не решено в приказе. Таких причин наша старая практика знала три: 1) отсутствие указа, разрешающего дело, 2) сомнение в понимании существующего указа и 3) разногласие членов приказа, которые должны были решать все дела "вместе", т.е. единогласно. В этих случаях дело переходило в палату. Других оснований для переноса дела в палату, кроме перечисленных, Уложение не знает. Но они скоро явились. Молчание о них Уложения опять указывает на то, что мы имеем дело с вновь возникающим учреждением, компетенция которого была определена не сразу, а постепенно. Уложение предусматривает случай отказа в правосудии. Кто-нибудь бил в приказе челом, а ему суда не дали и Указа не учинили; что ему делать? Так как то же Уложение учредило боярскую палату, то, понятно, такому челобитчику следовало бы на отказ в правосудии жаловаться палате. Но Уложение предоставляет ему жаловаться прямо Государю (X. 20). Это вторая непоследовательность, опять объясняемая живучестью старой точки зрения, по которой государь является судьей во всех делах. Но логика сделала свое дело: скоро заметили, что и в этих случаях надо обращаться не к государю, а к "боярам", а потому указ 1680 г. говорит, что бояре не только слушают спорные дела, вносимые из приказов, но и челобитные принимают3. Какие это челобитные, это нигде не определено, но объясняется существом дела. Это, конечно, челобитные как на отказ в правосудии, так и на неправильные решения приказов. У нас никогда не было воспрещено жаловаться на неправильные решения; эти жалобы всегда подавались государям, а с учреждения боярской палаты они должны были подаваться ей.
Судебные дела назывались у нас еще расправными делами; отсюда возникло официальное наименование вновь учрежденной палаты Расправной палатой4.
Степень власти Расправной палаты также определена указами. Уложение говорит, что Расправная палата все государевы дела решает по государеву указу (X. 2). Так же выражаются и позднейшие указы. Приведенный уже указ от 1680 г. предписывает палате по всем в нее поступающим делам чинить государев указ "по его великаго государя указу и по Уложению". Палата, следовательно, действует по существующим указам. Ей принадлежит та же степень власти, что прежде (а в некоторых случаях и теперь) принадлежала приказам. Отсюда следует, что если "бояре" найдут почему-либо невозможным решить дело, они должны доложить о нем государю. Именно такое распоряжение находим в указе от 1694 г. Так как в этом указе сведены вместе все прежние распоряжения о боярской палате и он как бы завершает ее организацию, то мы и приведем из него главные части.
"Великие государи указали: судных и всяких розыскных дел, по которым в приказах судьям указу зачем учинить будет не мочно, или которые и вершены, а на вершенья учнет кто... бить челом и вершенья чем спорить, также и о иных о каких делех учнет кто... бить челом, и тех из приказов дел и челобитен слушать... бояром и думным людям всем и по тем делам и по челобитным свой великих государей указ чинить по своему великих государей указу, по Уложению и по новоуказным статьям... А которых дел им, бояром и думным людем, зачем без их великих государей именнаго указа вершить будет не мочно, и по тем делам докладывать великих государей..." (ПСЗ. № 1491).
В этом указе находим и некоторую прибавку к тому, что прежде говорилось о ведомстве боярской палаты: она ведает не одни судные и розыскные дела, но и иные дела, о которых кто-либо учнет челом бить. Под этими иными делами, противополагаемыми судным, надо разуметь все дела, возникающие по вопросам управления. Но есть ли это новость, возникшая только в 1694 г.? Это очень сомнительно. Для ответа на этот вопрос надо припомнить, как развивалось наше законодательство в древности. В одном из наших прежних трудов5 мы имели уже случай выяснить, что московское законодательство развивается путем практики. Прежде чем какое-либо правило попадет в Судебник или Уложение, оно действует на практике в силу частных распоряжений. Так было, конечно, и с боярской палатой. Прежде чем появилось Уложение и другие указы, определявшие порядок деятельности боярской палаты, она уже призывалась к решению разных дел, так было в царствование Алексея Михайловича, а может быть и ранее, при Михаиле Федоровиче и даже Борисе. И здесь практика шла впереди закона. Вторая статья главы X Уложения поэтому не должна быть рассматриваема как чистая новость; она только формулирует прежнюю практику, дает законное основание тому, что и прежде делалось. А многое так и осталось практикой и не перешло в закон. Например, состав палаты; он назначается государем из думных людей; но это не определено ни в одном указе. Вот поэтому-то мы и думаем, что прибавка указа 1694 г. едва ли составляет новость и что Расправная палата, по всей вероятности, уже с Уложения ведала не одни судные дела, но и правительственные, которых почему-либо нельзя было решить в приказах.
Степень власти палаты определяется совершенно так же, как определялась степень власти приказов: она решает на основании Уложения и государевых указов все судные и правительственные дела, пока не окажется, что какого-либо дела "решити будет не мощно". Нельзя сказать, чтобы в этом определении была проведена точная граница власти палаты. Что можно решить на основании указов и чего нельзя — это дело весьма широкого усмотрения. На основании этого правила могло выработаться и очень свободное толкование указов, при котором доклады государю могли иметь место только в исключительных случаях, и очень ограниченное, вызывавшее постоянные высочайшие доклады. Как было в действительности, это трудно сказать, так как практика палаты нам малоизвестна, а то, что нам известно, мы никак не можем мерить нашею современною мерою. В XVII веке в компетенцию Расправной палаты, обязанной решать судные и правительственные дела на основании государевых указов, входило не только разрешение отдельных случаев, но и установление общих правил на все будущие случаи, конечно, когда палата находила, что их можно сделать без доклада государю. Повод так думать дают некоторые статьи, находящиеся в уставной книге Разбойного приказа. Но прежде чем привести эти статьи, необходимо сделать оговорку.
В уставной книге Разбойного приказа встречаем доклады "боярам" и "боярские приговоры". Но книга Разбойного приказа нигде не объясняет, что это за бояре, которым делается доклад: думцы ли это государевы, или судная коллегия, которая, как мы видели, начинает уже появляться в царствование Михаила Федоровича и которой он предоставлял решать дела без доклада себе. В книге приводится только доклад и приговор бояр, но как возник доклад, по государеву ли специальному указу "говорить с боярами" или как иначе, об этом ни слова. Эта краткость памятника соответствует его характеру: в нем изложены не подлинные дела во всем их течении, а только окончательные приговоры, которые имеют значение в смысле руководства Приказу разбойных дел в его будущей деятельности. Вот эта-то неясность и допускает лишь с большой оговоркой рассматривать "приговоры бояр" как приговоры Расправной палаты. Приведем два-три примера таких приговоров для характеристики нашей древней практики.
В главе 13 уставной Разбойной книги было написано, что убытки, возникающие из преступлений, совершенных несвободными людьми, платят их господа. Это — старое правило, известное еще Русской правде. В XVII веке в практике Разбойного приказа, когда первоприсутствующим членом его был князь Дм.Мих.Пожарский, возник вопрос, что делать в тех случаях, когда люди, причинившие своим преступлением убытки, умрут до вершения их дела? Собственно, тут и вопроса никакого нет. Жив или умер виновный, убытки должны быть уплачены из его имущества; а так как речь идет о несвободных, то убытки должны быть уплачены их господами. Но в 1624 г., конечно, по частному случаю такой вопрос возник, и князь Пожарский, ссылаясь на то, что в уставной книге об этом ничего не написано, внес его на решение бояр. Бояре приговорили: господа должны платить убытки.
В 1628 г. возник новый вопрос. Если оговоренный в преступлении человек представит за себя поручителя в том, что он к суду явится, а потом не явился, то весь ли иск взыскать с поручителя? Бояре приговорили: взыскивать весь иск, да кроме того, установили еще правила о дальнейшем розыске оговоренного.
Если мы признаем, что эти приговоры сделаны судной боярской коллегией, то должны будем признать, что Разбойный приказ в 20-х годах XVII века имел уже над собой высшее учреждение, к которому и обращался с докладом, тогда как Поместный во всех сомнительных случаях должен был обращаться прямо к государю (выше, с.404). Это разнообразие практики не должно нас удивлять: московское законодательство шло не от общих начал, а от случайных требований места и времени, а потому и представляете» весьма разъединенным.
Описанную нами боярскую палату необходимо отличать от Государевой думы. Это два совершенно разных учреждения. Думцы княжеские так же древни, как и сами князья; палата нового происхождения, первые ее зародыши не восходят далее половины XVI века. Дума не имеет постоянного состава и компетенции, она действует только при князе, а если без него, то по особому его приказу; палата имеет постоянный состав и особого председателя, она имеет свою определенную компетенцию и действует на основании Уложения и указов. Дела в Думу поступают только по воле государя; дела в палату поступают из приказов и по челобитьям частных лиц. С половины XVII века деятельность палаты определяется указами, деятельность думцев никогда не была определена указами и очень понятно почему: составляя совет государя, они постоянно направляются его волею; всякий организационный указ только стеснил бы эту волю.
Но между Думой и палатой есть и точка соприкосновения. И та и другая составляется из думных чинов. Члены палаты могут приглашаться и в Думу государеву и, по всей вероятности, важнейшие из них, обыкновенно, и приглашались. Это нисколько не мешало, однако, полной особности этих совершенно различных учреждений. Один и тот же человек мог сидеть и в Думе государевой, и в Расправной палате; но он действовал совершенно иначе в Думе, чем в палате: в Думе он исполнял словесную волю государеву, высказывал мнение, если его спрашивали, составлял приговор, если приказывали, и т.д.; в палате он сам решал дела на основании Уложения и государевых указов.
Московские государи не любили себя стеснять никакими учреждениями. Весь суд и управление принадлежат им лично; это точка зрения самой глубокой древности. Если они "приказывали" кому-нибудь судить и управлять, они делали это в личных своих удобствах, а не потому, чтобы государство нуждалось в какой-либо организации суда и управления. Их личную расправу и народ, и они сами продолжали считать наилучшей. Приказы и Расправная палата учреждены были только по той причине, что нельзя же было все сделать самому царю. А потому, как только царь признавал это нужным, все учреждения оказывались как бы не существующими, и царь и после Уложения или судил лично, причем "бояре" играли обычную роль думцев, или назначал специальный суд доверенных людей на отдельный случай. Приведем несколько примеров.
"Бил челом государю думной дьяк, Семен Заборовский, на околничаго, Осипа Сукина, о счете... И государь указал против челобитья выписать из разряду и доложить себя, государя, думному дьяку, Алмазу Иванову" (Двор. разр. III. Доп. стб. 375).
Этот случай личного суда, и даже без содействия Думы, относится к 1663 г. А из одного судного дела 1671 г. узнаем, что государь пожаловал Чудова монастыря архимандрита и келаря с братиею, велел дело их слушать "боярам, кому Москва приказана". 7 июля того же года приговор этих "бояр" был доложен государю, и он, выслушав докладной выписки, указал: "тою спорною землею, о которой били челом" и т.д.6 Можно подумать, что в Москве второй половины XVII века не было никаких постоянных судов и все делалось по именному высочайшему повелению.
В дворцовых разрядах под 1674 г. читаем:
"А боярам, и окольничим, и думным дворянам, и думным дьякам указал великий государь ехать всем на Земский двор в 5-м часу дня, тотчас, не мешкав. И указано (им) их воров (Ивашку Андреева сына Воробьева с товарищи) распрашивать накрепко и пытать всякими жестокими пытками... А что они воры, станут в распросе... боярам сказывать, и великий государь указал о том прислать со всеми распросными речами к себе околничаго, А.С.Матвеева. А им указал, боярам, ждать своего великаго государя указу, покамест будет от него великаго государя с указом с верху окольничий, А.С.Матвеев... И бояре с распросными речами послали к великому государю окольничаго А.С.Матвеева, а сами дожидались великаго государя указу на Земскбм дворе. И как приехал от великаго государя с указом А.С.Матвеев, и бояре, по указу великаго государя, велели того вора вершить..."
Здесь мы имеем знакомые уже нам "государев указ и боярский приговор", но в какой необыкновенной форме! Все думцы государевы отправлены в застенок, где производят пытку и ждут государева указа, чтобы произнести свой приговор. В этом случае с особенною ясностью обрисовывается отношение боярского приговора к государеву указу.
В следующем году, мая 31-го дня, "указал великий государь взять девку Фенку (ведомую вориху, слепую, и ворожею) у боярина, князя Ф.Ф.Куракина, со двора и людей его лутчих, и указал на Москве ее пытать жестокою пыткою боярам комнатным да дьяку тайных дел, Ивану Полянскому, и людей тож указал пытать накрепко... И по распросным речам ее, Фенкиным, и людей — доложить... себя, великаго государя, и бояр, как великий государь изволит сидеть с бояры за своими, великаго государя, делами" (Там же 1428).
В обоих случаях царь с Думой судит в первой инстанции, но, конечно, не потому, что не было судов, которые могли бы судить и вершить дело об изменнике Ивашке Воробьеве или дело о слепой ворожее Феньке, а потому, что царь заинтересовался этими делами. Этого было совершенно достаточно, чтобы все существующие учреждения моментально упразднились, и московский государь стал действовать так, как действовали удельные князья глубокой древности. Московское государство конца XVII века почти ничего не имеет общего с киевским княжением XII века; но Алексей Михайлович, решающий в первой инстанции дело о слепой ворожее Феньке, "когда у него будет сиденье с бояры", очень напоминает Владимира Мономаха, ежедневно по утрам садившегося с мужами "людей оправливать".
Взгляд на царя, как на личного судью и правителя, должен был чрезвычайно замедлять развитие наших учреждений. В маленьких княжениях удельного времени князь действительно мог если не все, то очень многое делать сам. И хорошие князья, действительно, многое делали сами. Их высокое положение в обществе доставляло им возможность быть судьями и правителями вне партий и личных пристрастий. С образованием Московского государства, границы которого обозначались такими отдаленными один от другого пунктами, как Смоленск, Архангельск, Тобольск, Астрахань и Киев, личный суд и управление стали невозможностью: надо было перейти к учреждениям. И вот, по крайней мере с XV века, начинается великая работа правительственной организации. Первые опыты были очень слабы. Они вовсе не имели в виду создать что-либо само себе довлеющее; они имели целью, в видах облегчения сложной и трудной деятельности царя, создать ему помощников. Такими помощниками являются бояре введенные и приказы. Они делали царево дело, пока "было мощно", а как только оказывалось, что "не мощно", они шли к царю, докладывали ему и просили об указе. Это были какие-то ходячие тени царя. При таком положении вещей не могли возникнуть ни самостоятельность суда, ни подзаконность управления, ни ответственность правительственных лиц. Во всех сомнительных случаях "приказные люди" могли сделать государю доклад, испросить высочайшее повеление и тем прикрыть себя.
XVIII и XIX века весьма подвинули организационные вопросы. В настоящее время суды существуют не в помощь государю, а как самостоятельные учреждения; царь более не судит. При устройстве судов изыскиваются наилучшие способы их организации. В Москве такой способ действия и результаты, к которым он привел, были бы совершенно непонятны и невозможны: ни подданные не поняли бы, если бы им сказали, что царь не может рассматривать их челобитные; ни царь не был бы в состоянии стать на ту точку зрения, что он не может решить какое-либо дело в первой и последней инстанции. Два века кое-что сделали. Но мы едва ли и теперь совершенно освободились от московских недугов: недостатка ответственности органов администрации и возможности покрывать высочайшими повелениями все их сомнительные распоряжения. Московские порядки живут и в XIX веке. Но Москве труднее было с ними бороться: она стояла слишком еще близко к тому времени, когда личное начало в суде и управлении было нормальным явлением; Западная же Европа не могла дать ей никакого поучения. Мы живем в более счастливое время: и наука, и практика дают массу указаний и на порядок лучшей организации правительственных мест и лиц, и на лучшие способы установления их законной ответственности.
1ПСЗ. N885
2Дворц. разр. IV. Стб. 187, 483 и 623.
3ПСЗ. N838
4Дворц. разр. IV. Стб. 523, 557, 623; рядом с Расправной палатой употребительно выражение "у расправных дел" (Там же. Стб. 187, 483 и 490).
5Опыт исследования обычного права. 1882
6Федотов-Чеховский. N134.
<< Назад Вперёд>>
