Состав
Вот первая и существенная перемена в положении государевых думцев объединенного Московского государства. Под влиянием этой перемены и должна была происходить Дальнейшая перестройка Государевой думы в московское время. Характер ее вполне предопределяется зависимым положением служилых людей, которые призывались в Думу. На этой почве не могло развиться учреждение, имевшее хотя бы тень самостоятельности пред лицом государя.
Источники московского времени гораздо обильнее источников Древней Руси. Но и они кратки и отрывочны. Указов, определяющих состав, компетенцию и порядок деятельности Думы, не было издано. Все наши знания основываются на трудноуловимой практике.
Начнем с названия и состава. Но при этом необходимо сделать оговорку. Мы будем вести речь о Думе государевой, т.е. о собрании лиц, думающих с государем или хотя и без него, но по его особому на всякий раз приказу и для него, следовательно, действующих непременно в качестве государевых советников, а не самостоятельно и отдельно от государя. Предмет нашего исследования — Государева дума, а не высшее судебное или правительственное учреждение, действующее без государя в отведенной для него и более или менее самостоятельной сфере деятельности. Мы увидим далее, что в Москве возникло и такое самостоятельное учреждение, и будем иметь случай коснуться его особенностей и указать его различие от Думы. Мы увидим также, что Государева дума и это новое учреждение, обыкновенно, смешиваются, и свойства второго переносятся на первое, благодаря чему и получается возможность говорить о Государевой думе как о постоянном учреждении, с постоянным составом и компетенцией.
Как памятники удельного времени говорят о Думе князя с боярами, мужами и проч., а не о Думе князя в смысле постоянного учреждения, так и московские памятники не знают Государевой думы, а по-старому продолжают говорить о Думе с боярами. Эта терминология очень употребительна и встречается в разных применениях: то "царь сидит с бояры", то он выражает желание "поговорить с бояры", то "царь указывает, а бояре приговаривают", то "царь приговаривает с бояры", то доклад делается "царю и боярам" и т.д.
Кого означает во всех этих случаях слово "бояре"? Москва все старое переделывает на новое; но мы уже не раз видели, что она делает это с великою осторожностью, щадя старое и исподволь заменяя его новым; московские новшества не должны были резать ничьего слуха и глаза. Вот почему термин "бояре" живет и в XVII веке; но значит он далеко не то, что значил прежде. В домосковское время под боярами-думцами князя разумели лучших, старейших бояр, которым противополагались люди новые, молодые. В московское время этим старейшим боярам соответствуют, до некоторой степени, бояре введенные, составляющие высший класс московского боярства. Они ли думцы московских государей?
Хотя чин введенного боярина жаловался московскими государями, хотя в это звание они могли возводить и людей новых, но по общему правилу в звание введенного боярина возводились преимущественно члены именитейших фамилий. Если бы московские государи совещались только с ними, это значило бы, что они сами себя ограничили в выборе своих советников. К таким самоограничениям не были склонны и удельные князья домосковской Руси; тем менее могли себя ограничить московские государи. Но они пошли далее своих предшественников; удельные князья, совещаясь с "молодшими" людьми, нарушали этим общеустановившиеся понятия о княжеских думцах; московские государи совещание с мелкими людьми возвели в правило.
Московские великие князья не менее своих предшественников, удельных князей, нуждались в совещаниях с доверенными и опытными людьми. Эти совещания они регулируют созданием целого класса "думных" людей. В состав этого класса прежде всего входят бояре введенные. За ними идут другие крупные придворные чины: окольничие, дворецкие, кравчие и пр. Но состав государевых думцев не ограничивается этими высшими чинами, в их число вводятся и люди очень мелкие: дворяне и дьяки. Дворяне и дьяки, назначенные в число государевых думцев, носят наименование думных дворян и думных дьяков. Прилагательное "думный" не присоединяется к названию введенных бояр и других высших чинов, ибо они, как близкие и доверенные люди, исстари бывали думцами. Думное же свойство мелких людей есть новость, а потому к имени их и оказалось нужным прибавить это новое их качество.
Первое появление дворян в числе думных людей не может быть указано с точностью. Шереметевская боярская книга впервые упоминает о назначении дворян в Думу только под 1572 г. Но мы знаем, что она очень запаздывает. Памятники первой половины XVI века говорят уже о "детях боярских, которые живут в Думе". Древнейшее такое известие относится к 1517 г.1 Слово "живут" употребляется в этих случаях в смысле"бывают", как в выражении "на свете всяко живет". Таким образом, уже в первой четверти XVI века мелкие чины входят в состав государевых думцев; а началось это, конечно, ранее 1517 г. Нововведение это можно относить к царствованию величайшего реформатора нашей древней жизни, Великого князя Ивана Васильевича III.
Еще труднее определить первое назначение дьяков в состав государевых думцев. Шереметевский сводный список в первый раз упоминает о таком назначении только под 1655 г. Но до нас дошли указания на дьяков, участников Боярской думы, от конца XVI века2. Далее этого свидетельства памятников, нам известные, не восходят. Но есть основание думать, что и думные дьяки могли появиться уже в царствование Ивана Васильевича III. Он ограничил единоличный суд бояр введенных и приказал им судить не иначе, как вместе с дьяками. Необходимым следствием этого предписания является то, что в половине XVI века мы встречаем дьяка в качестве постоянного члена существовавшей уже тогда судебной боярской коллегии3. Таким образом, с Ивана III дьяки по пятам следуют за боярами; где боярин, там и дьяк. Можно думать, что уже при Иване III дьяки "жили" в Думе. Прилагательное "думный" для обозначения дьяка-советника могло возникнуть позднее, но самое дело — приглашение дьяков в Думу — совершенно согласно с политикой Ивана III.
Дума московских государей, по общему правилу, не состоит из лучших только людей в старом смысле этого слова, в нее вводятся и маленькие люди, дворяне и дьяки; тем не менее вся совокупность государевых думцев и в XVII веке продолжает называться "боярами", так живуча старина! Но иногда смысл этого таинственного слова раскрывается, и памятники говорят о сиденьи царя с боярами, окольничими, думными дворянами, думными дьяками и ближними людьми4. Иногда же думными людьми называются одни думные дворяне и дьяки. В дворцовых разрядах под 1626 г., при описании приема шведского посла, записано:
"А при государе были в палате: бояре, и околничие, и думные люди, и стольники, и стряпчие, и дворяне... и дьяки в золоте..."
Под думными людьми здесь надо разуметь думных дворян и дьяков, но, конечно, не потому, чтобы они были государевыми думцами по преимуществу.
Такая неопределенность терминов, в силу которой часть может носить имя целого, свидетельствует не об одной неточности языка наших древних памятников, она говорит и о недостаточной выработанности и обособленности тех учреждений, о которых в них идет речь. Это сделается ясным из следующего.
Государевы думцы именуются то кратко "боярами", то пространно: "боярами, окольничими, думными дворянами и думными дьяками". Но эти же самые термины употребляются и для обозначения учреждений, весьма различных от Думы.
Памятники второй половины XVI века говорят о суде боярской коллегии5. Мы не можем с точностью утверждать, была ли это коллегия постоянная или она назначалась для каждого дела особо; но во всяком случае такую судную боярскую коллегию надо отличать от Государевой думы: она не думает с государем, а сама вершит предоставленные ее ведению дела. Несмотря на это существенное различие, коллегия эта, как и Дума государева, называется словом "бояре". В состав ее, как и в состав Думы, входят не одни бояре, но и думные дворяне и другие думные чины.
В памятниках XVII века этот боярский суд обозначается подробным перечислением всех входящих в его состав членов. В Уложении читаем:
"А боярам, и окольничим, и думным людем сидети в палате и, по государеву указу, всякия дела делати всем вместе (X. 2).
Или в указе 1676 г.:
"Великий государь указал боярам, и окольничим, и думным людем съезжаться в верх в первом часу и сидеть за делы" (ПСЗ. № 621).
Бояре и другие думные люди, обязанные съезжаться в определенный час и решать текущие дела в силу предоставленной им власти, представляют в этом случае не Думу государеву, а особое административно-судебное учреждение; тем не менее и они, как и Государева дума, обозначаются перечислением тех же думных чинов, это тоже бояре или: бояре, окольничие и думные чины.
Но тот же термин "бояре" усвояется и отдельным приказам; хотя в состав их входят и не одни думные чины, тем не менее приговорам приказов усвояется наименование "боярского приговора", как и приговорам Царской думы.
В 1628 г. приговор Поместного приказа назван "боярским приговором". В 1647 г. последовало по одному частному делу решение в судном Владимирском приказе, состоявшем из одного боярина, одного окольничего и двух дьяков. Выигравшая сторона просит дать ей правую грамоту "против суднаго дела и боярскаго приговора". В 1671 г. архимандрит Чудова монастыря просит великого государя пожаловать монастырь, приказать его спорное дело слушать своим государевым боярам. Государь пожаловал, приказал взнести это дело к своим "боярам, которым приказано Москву ведать". А Москву в это время ведал всего один боярин, кн. Григ.Сем.Куракин; товарищами же его были: окольничий кн. Ив.Сем.Барятинский, думный дворянин Ив.Афан. Прончищев, да двое думных дьяков: разрядный, Герас. Дохтуров, и стрелецкий, Лар. Иванов. Эти бояре приговорили по прежнему "боярскому приговору"; а этот прежний "боярский приговор" состоялся в Поместном приказе. В 1676 г. по указу великого государя "в Ответной палате перед бояры, перед князем Мих. Юр. Долгоруково с товарищи, чтены гостям договорныя жалованныя грамоты..." А князь Мих.Юр. Долгорукий ведал в это время Приказ Казанского дворца, товарищами же его были не бояре, даже не окольничие и не думные дворяне, а три дьяка6.
Итак, слова "бояре" и "боярский приговор" имели в Москве очень различное значение. Словом "бояре" обозначаются государевы думцы, высший суд и даже отдельные приказы, состоявшие из одного боярина и нескольких дьяков, даже недумных. Словами "боярский приговор" может быть назван приговор каждого из этих учреждений.
Но как бы ни была велика неопределенность древней терминологии и необособленность учреждений, все же московское время представляет некоторый шаг вперед в области организации высших установлений, а в числе их и Государевой думы. В Москве думные чины "сказываются", а это значит, что звание думного человека составляет постоянный признак введенного боярина, окольничего, думного дворянина и думного дьяка. Думный человек приглашается неслучайно на то или другое заседание Государевой думы, а в силу того, что он объявлен думцем царя. Отсюда легко прийти к заключению, что в Москве мы уже имеем дело не с думцами только, а с постоянным учреждением, состоящим из определенного числа членов. Так и думают все исследователи Боярской думы. Профессор Загоскин, перу которого принадлежит лучшее сочинение о Боярской думе, говорит о праве думных людей присутствовать в Государевой думе в силу своего положения7. Хотя этот вывод представляется довольно натуральным следствием наличности думных чинов, тем не менее есть достаточное основание сомневаться, чтобы московские думные люди имели по положению своему право принимать участие в решении государственных вопросов, занимавших московских государей. Такое право думных людей предполагает обязанность московских государей совещаться с ними, а наличность такой обязанности еще никем не была доказана. Думный чин свидетельствует не о праве Думных людей давать советы царю, а о праве царя призвать в свою Думу не только бояр, но дворян и даже дьяков.
На долю московских князей выпала великая и трудная задача — создание Московского государства. Для этого были нужны люди. Надо было уметь привлекать их к себе. И московские государи умели это делать. Они щедро раздавали служилым людям земли и льготы и образовали преданный себе класс помещиков и вотчинников. Но не все можно было купить одной щедростью. Приходилось еще иметь дело с мнениями и привычками служилого класса. Их нельзя было игнорировать, к ним надо было относиться с некоторой долей уважения. Эти обычные мнения требовали, чтобы князья совещались со "старейшими". Но это уже опека, а опека стесняет. Надо было почтить "старейших" и дать дорогу "молодшим". Учреждение думных чинов счастливо разрешило эту трудную задачу. В бояре введенные назначаются члены именитых фамилий, которые, таким образом, составляют первые ряды государевых советников. Но к совету допускаются и мелкие люди. Эти мелкие люди остаются, однако, в мелких чинах дворян и дьяков, а потому и не задевают отеческой чести людей родовитых. Создание думных чинов — очень тонкая мера московских князей. Она дает свободу государям советоваться с кем им угодно, не оскорбляя родовой чести людей именитых, которые пользуются в Государевой думе первым местом и почетнейшим титулом боярина.
Мы подходим к вопросу о действительной роли думных людей и о действительном составе Государевой думы.
Московские князья не менее удельных могли всякие дела делать одни, не спрашивая ничьего совета. Они совещались с думными людьми только тогда, когда сами этого хотели. В этом отношении они были еще свободнее своих предшественников. Тем нужно было согласие вольных слуг, а потому им приходилось убеждать их; московские государи имеют дело с обязанными слугами, они приказывают им. Мы имеем массу единоличных актов московских государей по всем вопросам законодательства, суда и управления, в которых и речи нет о каком-либо совете.
Жалованные-льготные грамоты даются московскими князьями единолично, без упоминания о каком-либо боярском приговоре; жалованные-уставные точно так же; губные грамоты, таможенные, наказы воеводам — так же. А в этих грамотах все наше законодательство с первых годов возникновения Московского государства. Это, конечно, только старая домосковская практика.
То же надо сказать и о суде князя. Во всех жалованных грамотах, установляющих привилегированную подсудность, говорится: "Сужу аз, князь великий, или боярин мой введеный". Князь судит один, а если ему нельзя, вместо него судит боярин его введенный, тоже один.
Право князя все делать единолично не может подлежать ни малейшему сомнению и не нуждается ни в каких дальнейших доказательствах. Лишь для иллюстрации в лицах старой практики мы приведем, в порядке времени, несколько свидетельств источников.
В 1558 г. "боярин Ив. Анд. Булгаков приказал дьякам, Юрию Баженину да Василию Мелентьеву, а велел записать в тетрадь, памяти ради, что царь и великий князь приказал им, боярам, своим словом...". А далее следует государев указ о порядке обысков. В том же году последовал "государев приговор" о закладных вотчинах. В следующем году состоялся государев приказ казначеям о суде по кабалам. 15 октября 1560 г. государь слушал доклад о взыскании по кабалам и приказал казначеям выдавать несостоятельных должников головою до искупа, а продаваться им в полные холопы не дозволил8.
В 1607 г. последовал указ Василия Ивановича Шуйского о добровольных холопах.9
15 января 1628 г. государю и Великому князю, Михаилу Федоровичу, и отцу его, великому государю, Святейшему Патриарху Филарету Никитичу, докладывали окольничий и Два дьяка о разных вопросах по гражданскому судопроизводству, и по тому докладу государи дали свой указ. В следующем году последовал новый указ государей по докладу Тех же лиц и по тем же вопросам и еще два указа одного Михаила Федоровича: первый из них был вызван просьбой людей черных сотен об облегчении их постойной повинности; мотив второго не виден, им предписывается Земскому приказу выдать извозчиков. В 1631 г., по докладу двух дьяков Разбойного приказа, последовал царский указ о лихованных обысках и пытках и т.д.10
То же продолжается и в царствование Алексея Михайловича. Вот несколько его личных распоряжений, данных в 1675 г. В апреле, по докладу думного дьяка, государь приказывает "вершить" стрелецкую жену за то, что она убила своего мужа. В мае государь указал тому же думному дьяку произвести следствие в его государевом великом деле. В июне государь указал боярину Ар.Сер.Матвееву, по сыску и по расспросным речам, сослать в ссылку по разным городам жену стольника Мусина-Пушкина и др., а поместья их и вотчины отписать на себя, великого государя. В августе государь пожаловал князя Великого-Гагина, не велел думному дьяку разрядному посылать к нему межевщика до своего указу11.
Итак, думные люди не суть необходимые советники. Московские государи издают единолично своею властью всякого рода указы: законодательные, судебные и правительственные. Они совещаются только в тех случаях, когда находят это нужным; но совещаются они не с учреждением, а с такими думцами, которых пожелают привлечь в свою Думу.
Любопытные указания на думцев Великого князя Василия Дмитриевича находим в грамоте Эдигея. Ордынский князь упрекает московского государя за то, что он перестал слушать "старцов старых", что единственный его советник Иван Федорович Кошка. Этого Ив.Фед.Кошку, казначея, Эдигей называет "любовником князя и старейшиной", из слов которого и из думы великий князь не выступает. Эдигей очень этим недоволен, он советует князю "тако не делать, молодых не слушать, а собрать старейших своих бояр:
Илью Ивановича, Петра Константиновича и Ивана Микитича и иных многих старцов и с ними думать добрую думу"12.
Ни в порицаниях, ни в советах Эдигея и намека нет на думу в смысле учреждения. Василий Дмитриевич, как и его отдаленный предок Всеволод Ярославич, перестал советоваться со старцами и начал любить смысл юных советников и главным образом Ив.Фед.Кошки, по думе которого и стал действовать. Эдигей советует ему совещаться не с Думой, которая существует, а с известными старейшими боярами, имена которых и перечисляет. Речь идет о лицах, а не об учреждении.
В летописи под 1471 г. сохранилось описание Думы Великого князя Ивана Васильевича о походе на Новгород. Князю предстояло великое дело; летописец рассказывает, что мысль о войне с Новгородом вызвала слезы на глаза князя. С кем же он обдумывал этот важный шаг? Не с думой-учреждением, а с думцами, созванными на этот только случай.
"И много мыслив о сем (т.е. об измене новгородцев), и тако возвещает о сем отцу своему, митрополиту Филиппу, и матери своей, Великой княгине Марии, сущим у него бояром его, что поитти на Новгород ратию; они же, слышавше си, советуют ему, упование положив на Бозе, исплнити мысль свою над новгородцы за их неисправление и отступление" (Воскр.).
"Сущие при князе бояре" это, конечно, не Дума, а бояре, случайно оставшиеся при князе в этот момент и не находившиеся в каких-либо посылках; к ним князь присоединил митрополита и мать свою. Но это совещание, ввиду важности случая, оказалось недостаточным; за ним последовало другое, в котором приняли участие бояре, князья, все епископы и лучшие из служилых людей вообще. Оно так описано в летописи:
"И... князь велики розосла по всю братию свою, и по все епископы земли своея, и по князи, и по бояре свои, и по воеводы, и по вся воа своа; и якоже вси снидошася к нему, тогда всем взвещает мысль свою, что итти на Нрвгород ратию, понеже бо во всем измениша и никоея же правды обретеся в них нимала. Но поитти ли ныне на них или не поити? понеже летнее уже время, а земля их многи воды имать около себе, и езера великие, и реки, и болота многи и зело непроходимы; а прежнии велиции князи о то время на них не хаживали, а хто ходил, тот мнози люди истерял. И мысливше о том не мало ..." (Воскр.).
Первое совещание далеко не заключало в себе всех думцев, второе — далеко вышло за пределы думных людей. Все это объясняется особенностями случая, а не конституцией Думы. Князь желает совещаться, и на первый раз совещается с теми людьми, которые оказались под рукой. Но поход по времени года представлял большие трудности, оказалось нужным посовещаться со всеми людьми, знакомыми с делом; призвали воевод и воинов. Но ни первое, ни второе собрание не есть постоянная Дума; и то и другое собрано на случай. В постоянную Думу дело вовсе не было внесено по той простой причине, что такой Думы не было.
Василий Дмитриевич любил совещаться с одним советником, Ив.Фед.Кошкою; число обыкновенных советников его правнука, Великого князя Василия Ивановича, не превышает двух. Это известно из тайной беседы Берсеня Беклемишева с Максимом Греком. "А ныне деи, — говорил Берсень, — государь наш запершыся сам третей у постели всякия дела делает". Этот все решающий совет двух лиц у постели не был, конечно, советом Думы-учреждения, а был советом думцев, который мог состоять и из двух, и из трех, и из пяти лиц, смотря по желанию князя.
Образчик такой Думы дают последние дни жизни Василия Ивановича. Чувствуя приближение смерти, великий князь стал думать о том, как составить духовное завещание и кому поручить его исполнение.
Обсуждение такого чрезвычайного вопроса, конечно, не относится к текущим делам, разрешаемым в обыкновенном порядке управления. Как бы, однако, ни был этот вопрос важен и необычен, трудно думать, чтобы великий князь отступил в этом случае от обыкновенного порядка своих совешаний. Действительно, дошедший до нас довольно подробный рассказ летописи совершенно подтверждает и свидетельство Берсеня, и то, что мы уже знаем о совещаниях московских государей со своими думцами.
"Великий князь Василий Иванович, — читаем в Царственной книге, — пусти в думу к себе, к духовным грамотам, дворецкаго своего тверского, Ивана Юрьевича Шигону, и дьяка своего, Меньшова Путятина. И нача мыслити князь великий, кого пустити в ту думу и приказать свой государственный приказ"13.
Это и есть совет "у постели сам третей". На нем был если не решен окончательно, то намечен важнейший вопрос о том, кого призвать к составлению духовной грамоты и к ее исполнению, т.е. и вопрос о правлении в малолетство Ивана Васильевича. За этим первым заседанием "у постели" последовало второе — более многочисленное. Оно состоялось уже по возвращении великого князя из Волоколамска в Москву. В это заседание, кроме двух названных уже советников, были приглашены бояре: Вас.Вас.Шуйский, Мих.Юр.Захарьин и Мих.Сем.Воронцов, казначей Пет.Ив.Головин да дьяк Фед.Мишурин. Это, надо полагать, первоначальный состав, предрешенный в первом заседании; но он был пополнен. Летописец говорит:
"Тогда же князь вел. прибави к себе в думу к духовной грамоте бояр своих: кн. Ив.Вас.Шуйского, да Мих.Вас. Тучкова, да кн. Мих.Львова Глинскаго. Князя же. М.Л.Глинскаго прибавил потому, поговоря с бояры, что он в родстве жене его, Вел. кн. Елене"14.
Летописец не только перечисляет состав Думы, но и указывает, о чем шла речь в заседании, хотя и довольно кратко:
"И начат князь велики говорити, — читаем в Софийской летописи (270), — о своем сыну, о князе Иване, и о своем великом княжении, и о своей духовной грамоте, понеже бо сын его бе млад, токмо трех лет на четвертой, и как строится царству после его; и тогда князь велики приказа писати духовную грамоту дьякам своим, Меншому Путятину да Федору Мишурину".
Мы имеем перед собой совещание царя с думцами. Положение царства было очень трудное, так как наследнику престола было всего три года. Предстояло устроить правительство; это, конечно, и разумел летописец, говоря: "как строитися царству после его". По обсуждении всех этих вопросов и была написана духовная грамота, в которую, по всей вероятности, было внесено и постановление о правительстве. Члены совещания, надо полагать, подписались в качестве свидетелей. К сожалению, грамота эта до нас не дошла. Очень можно думать, что действительное правительство, захватившее власть по смерти царя, не соответствовало предположенному, а потому и был повод захватившим власть скрыть и уничтожить ее.
Думаю, что описанные летописцем два совещания не представляют ничего чрезвычайного, выходящего из ряда ежедневных явлений; мы имеем здесь картину обыкновенных совещаний Василия Ивановича со своими думцами. Он начал, как всегда, с совещания с двумя доверенными лицами. Но так как вопрос был великой важности, то великий князь нашел нужным расширить свою Думу. Сперва он решил составить ее из семи лиц, а затем прибавил к ним еще трех. Таким образом, и эта Дума была составлена на случай, как и обе известные нам Думы Ивана Васильевича. Число всех думных людей за последний год царствования Василия Ивановича нам неизвестно. Мы знаем только, что бояр введенных у него было 20 человек; окольничих от царствования Ивана Васильевича осталось 6; сколько было думных дворян и думных дьяков, не знаем; тоже не знаем, сколько было думных людей других придворных чинов: дворецких, крайчих и пр. Но мы скорее уменьшим, чем увеличим действительное число думцев, если положим его в 35 человек. Из этого-то общего числа думцев на Думу о духовной было приглашено: пять бояр, один дворецкий, один казначей и два дьяка, итого 9 на 35. Кроме того, в Думу приглашен был и один недумный человек, Мих. Льв. Глинский. Приглашение его было обставлено особой оговоркой. Великий князь нашел нужным особенно поговорить о нем со своими думцами. Он мотивировал свое желание иметь Глинского в Думе тем, что он родственник жене его. Это чрезвычайно любопытный факт; он указывает на то, во-первых, что в Думу приглашаются, обыкновенно, только думные чины; и во-вторых, что в данном случае мы именно имеем дело с обыкновенным заседанием княжеского совета, как он понимался в древнее время. Небольшое число действительных думцев не должно нас удивлять. Князь пригласил всех, кто ему был нужен. От приглашенных же не могла изойти инициатива о расширении Думы. Они, конечно, очень были довольны сделанным им предпочтением, и не в их интересах было хлопотать о распространении этого предпочтения на других.
Этим вторым совещанием и закончилось дело о составлении духовной и о устроении царства15.
1Источники приведены в Т.1 "Древностей". С. 529 и след.
2Там же. С. 591-592
3Там же. С. 5791
4Дворц. разр. III стол 1095
5Древности Т.1. С. 475-479 и 579
6А. до ю.б. I. X» 72. II; Федотов-Чеховский. №№ 118 и 134. Дворц. Разр. III стб. 1424; ср. 1415; Рум. собр. IV. № 105.
7Дума боярская. С.46
8АИ. I. № 154. IX, Х, ХII, XVI.
9АИ. II. №85. I.
10АИ. III. № 92. XII, XV, XVI, XXIII. № 168.
11Дворц. разр. III. Стб. 1346, 1423, 1443, 1578.
12Рум. собр. IV. №15. 1409
13Царст. кн. С.6; С нею согласен и рассказ Софийск. лет. (ПСРЛ. VI. С.268).
14ПСРЛ. VI. 270
15Софийская летопись, описывая последние минуты жизни князя, упоминает о собрании в его опочивальне митрополита, братьев вел. князя и всех бояр, которые, услышав о болезни государя, съехались из своих вотчин, и приводит прощальную речь, сказанную великим князем боярам, детям боярским и княжатам. Есть исследователи, которые и в этом прощальном свидании князя со своими слугами видят "заседание полной думы". Это едва ли верно. Все дело об устройстве царства покончено написанием завещания. В прощальном свидании царь не совещается, а просит своих слуг сохранить верность сыну и не обижать М.Л.Глинского, который был ему "прямой слуга". Дня через два после этого прощания вел. князь снова призвал к себе тех десять думцев, с которыми писал завещание: "И быша у него тогда бояре, — говорит летописец, по перечислении имен приглашенных, — от третьяго часа до седмаго, и приказав им о своем сыну, Вел. князе Иване Васильевиче, и о устроении земском, и како быти и правити после его государство, и поидоша от него бояре. А у него остася Михайло Юрьев, да кн. Мих. Глинский, да Шигона, и быша у него До самые нощи, и приказав о своей Вел. кн. Елене, и како ей без него быти и како к ней боярам ходите, и о всем им приказа, како без него царству строитися" (Соф. 271). Приведенный "приказ" государя сперва десяти, а потом трем думцам также рассматривают как заседание думы. Это едва ли. Летопись говорит не о думе, а о приказе вел. князя своим думцам. И это понятно. Московские государи не только совещаются со своими думцами, но и приказывать им могут. Дума кончилась составлением завещания. Теперь, в последнюю минуту жизни (описанное происходило в среду, Декабря вечером, а в полночь с 3-го на 4-е царь скончался) едва ли было вРемя для совещания. Князь, надо полагать, выражал свою волю, приказывал в последний раз, а не совещался. Это гораздо более вероятно. (Ключевский. Боярская дума Древней Руси. Изд. 1-е. С.536 и след.).
Карамзин (VIII. Пр.2) говорит: "Напрасно князь Щербатов угадывал, кто именно заседал в Государственном совете при Елене: сан боярина означал великокняжеского советника". Полагаем, что князь Щербатов далеко не напрасно старался разгадать состав правления в малолетство Ивана IV. Можно думать, что десять советников, приглашенных к составлению духовной и к выслушанию последних приказаний великого князя, и предназначались им в правители.
<< Назад Вперёд>>
