Глава третья. Служебные князья
Существование особого класса служебных князей возбуждает массу вопросов. Первый из них заключается в том, как случилось, что прирожденные Рюриковичи перестали быть братьями владетельных князей и стали их слугами. Затем идут вопросы о видах служилых князей и их отношениях к владетельным.
Известия домосковского времени по всем этим вопросам чрезвычайно скудны. Лишь московские памятники второй половины XV века проливают на них некоторый свет.
Среди служилых князей необходимо различать два вида: князей, ровно ничего не имевших, и князей, обладавших наследственными отчинами.
Уже с глубокой древности мы встречаем князей без владений. Причины такого факта очень различны, но главным образом сводятся к политическому соперничеству владетельных князей и стремлению их лишить владений своих соседей. Так, Ярополк Киевский лишает владений брата своего, новгородского князя Владимира; Ярослав Мудрый делает то же по отношению к своему брату, псковскому князю Судиславу; то же делают и сыновья его, Святослав и Всеволод, по отношению к старшему их брату, Изяславу, князю Киевскому, и т.д. Примеры бесчисленны. Положение таких лишенных своих отчин князей чрезвычайно различно. Некоторые из них вместе с владениями теряют и свободу; так, Ярослав Мудрый заключил Судислава в тюрьму; так же поступил со своим братом Андреем и Великий князь Московский Иван Васильевич. Другие спасают свою свободу бегством, переживают свое безвременье, скрываясь у родственников и приятелей, а затем, при изменившихся в их пользу обстоятельствах, появляются вновь на политической сцене, отыскивают отчины и утверждаются в них. Так, Владимир Святой не только возвратил себе Новгород, но и добыл все владения старшего брата Ярополка. От московского времени имеем любопытную договорную грамоту двух таких лишенных своих отчин князей, Ивана Андреевича Можайского и сына Василия Ярославича Серпуховского, Ивана Васильевича. Эти князья заключили между собой договор "доставати своих отчин и дедин" (АЭ. I. № 70. 1461). Наконец, бывали и случаи поступления на службу таких обделенных отчичей к владетельным князьям, от которых они ожидали за свою услугу всяких милостей, а прежде всего, конечно, помощи для восстановления их нарушенных прав. Пример этому дает Давыд Всеславич, линии полоцких князей. По смерти Всеслава Полоцкого (ум. 1101) среди сыновей его возникли весьма обыкновенные споры из-за наследства. Один из Всеславичей, Давыд, был обделен и поставлен в необходимость искать покровительства у Ярославичей. В 1103 г. мы встречаем его в войске внуков Ярослава во время похода их против половцев. Это была, конечно, служба его Ярославичам. В следующем году Ярославичи предприняли поход к Минску, где сидел брат Давыда, Глеб; Давыд принимал участие и в этом походе против своего родного брата. Это общее предприятие Ярославичей против одного из полоцких князей можно рассматривать как акт их содействия Давыду в отыскании отчины. При дробности владений домосковских князей и малом развитии их поземельной собственности награда за службу служилых князей, по всей вероятности, обыкновенно и состояла в содействии к возвращению утраченных ими владений. Но уже в Киевской Руси встречаемся со случаем награждения служилого князя городами. Мы имеем в виду назначение Изяславом Киевским племяннику своему, Ростиславу Юрьевичу, нескольких городов на Волыни. Летописец (Ипат. 1148) чрезвычайно краток и не сообщает никаких подробностей относительно условий этого назначения. Но совокупность всех обстоятельств дела дает повод думать, что для Ростислава Юрьевича не удел был выделен на Волыни, а он получил там города в кормление. Ростислав, обиженный отцом, приехал к Изяславу с предложением услуг: потрудиться на пользу Русской земли и подле него ездить. Ростислав не требует себе волости, он предлагает только услуги. Изяслав принимает услуги и дает Ростиславу волость. На каком условии? Надо полагать, на условии верной службы. Изяславу не было никакой надобности давать больше, чем у него просили; наделять Ростислава уделом и вступать с ним в союз единения, как самостоятельным князем, и тем связывать свободу своих действий не было причины.
Московские великие князья охотно принимали к себе на службу не только обделенных Рюриковичей, но и Гедиминовичей, и татарских царей и царевичей. Насколько такие выходцы были им приятны, можно судить по тем богатым пожалованиям, которыми они награждались. Особенно щедро одарен был литовский князь, Свидригайло Ольгердович. Он приехал служить Василию Дмитриевичу не один, его сопровождали брянский владыка, Исакий, и шестеро князей: Патрикей и Александр Звенигородские, Федор Путивльский, Семен Перемышльский, Михаил Хотетовский и Урустай Менский. С этими князьями приехало множество бояр: черниговских, брянских, стародубских, любутских и рославльских.
"Князь же великий, — говорит летописец, — приат его с честию и дасть ему град Володимер с всеми волостми и с пошлинами, и с селы, и с хлебом, также и Переславль потому же, и Юрьев-Польский, и Волок-Ламский, и Ржеву, и половину Коломны" (Воскр. 1408).
Но и летописец начала XV века не объясняет, на каких правах получил Свидригайло это громадное пожалование. Надо полагать, что в то время это было всем хорошо известно, а потому и не нуждалось в объяснении. Карамзин думает, что Свидригайло получил Владимир и другие города "в удел" (V. 109). Это очень сомнительно. Ближе, кажется нам, к истине Соловьев, который видит в этом пожаловании кормление (IV. 40). Можно, однако, думать, что здесь больше чем кормление. Свидригайло дана не только доходная должность, но и села с хлебом, т.е. ему пожалована земля. И то и другое дано, конечно, условно, пока Свидригайло будет служить великому князю.
Можно себе представить, какой переполох должно было произвести в среде великокняжеских служилых людей это вторжение литовских пришлецов, пожалованных лучшими городами и многочисленными волостями и селами в ущерб им, старинным слугам!
Немало получали и татарские цари и царевичи. Махмет Аминь, посаженный Иваном Васильевичем на Казанское царство, вынужден был в 1469 г., блюдяся измены от своих князей, бежать из Казани. Он "выбежал" к покровителю своему, московскому государю, и получил от него "Каширу, да Серпухов, да Хотун с всеми пошлинами" (Воскр. 1496). Это известие еще короче предшествующего. Оно говорит только о назначении Махмету Аминю городов, конечно, в кормление, но не упоминает о пожаловании ему земель; а он и земли получил, которыми не только пользовался на себя, но и дарил другим.1
Такие крупные пожалования кормлениями и землями объясняются важностью пожалованных лиц. Свидригайло — родной брат польского короля, Ягайлы, и соперник Витовта, Великого князя Литовского; Махмет Аминь — бывший и будущий казанский царь. При наделении их, конечно, предусматривалось, что это щедрое пожалование дается на время, а не навсегда. Так оно и было в действительности.
Другой литовский выходец, князь Александр Нелюб, приехавший в 1406 г. со множеством литвы и ляхов служить Дмитрию Ивановичу, получил от него Переяславль. Князю Федору Ивановичу Вельскому, вынужденному так поспешно оставить Литву, что он и жены своей не успел захватить, Иван Васильевич дал город Демон "в вотчину" да Мореву со многими волостьми (Воскр. 1406, 1482).
Относительно формальностей, какими сопровождалось поступление на службу таких безудельных князей, мы не встретили в источниках никаких указаний. Можно думать, что при их принятии соблюдался тот же порядок, какой имел место и при поступлении на службу вольных слуг (о чем была речь в т.1 "Древностей", с.414 и след.), т.е. они целовали крест на верность службы, а владетельный князь обещал любить их и жаловать. Нет основания думать, чтобы это могло быть иначе. Некоторое подтверждение этому предположению о единстве условий служебного положения вольных слуг и безземельных князей можно видеть в духовной грамоте Василия Васильевича, в которой князья, бояре и дети боярские, получившие от князя села в жалованье, ничем не различены между собой; о них речь идет как об одном и том же разряде слуг.
Возникновение служилых князей-вотчинников, надо полагать, относится ко времени более позднему, чем возникновение разряда безземельных служилых князей. В силу начала преемства по отчине уже в глубокой древности должны были появиться очень мелкие владетельные князья-отчинники. При господстве хищнической политики в междукняжеских отношениях Древней Руси положение таких мелких отчинников было очень трудное. В домосковское время не было столь крупных владений, князья которых могли бы оказывать мелким владельцам постоянное покровительство и помощь, а потому им ничего не оставалось, как искусно лавировать среди опасностей и поддерживать неприкосновенность своих владений союзами единения с соседями. С возникновением Литовского государства на западе и Московского на северо-востоке положение дел изменилось. В руках Великих князей, Московского и Литовского, соединилась уже достаточная сила для того, чтобы они могли оказывать покровительство и защиту мелким князьям-отчинникам. Возможность такого покровительства и вызывала поступление их на службу к Великим князьям Московским и Литовским. Положение таких служилых князей-вотчинников существенно отличается от положения безземельных служилых князей. Они поступают на службу не с голыми руками, не лично только, но и со своими отчинами. Отчины их присоединяются к территории владетельного князя, на службу которого они поступают, но владетельный князь оставляет в их руках суд и управление в этих отчинах и гарантирует им наследственное ими владение. Развитие этого института в Московском государстве шло очень медленно. У Дмитрия Ивановича есть уже служебные князья, ему служит воеводой волынский князь, Дмитрий Михайлович; но нет указаний, чтобы эти князья имели свои отчины. Из этого надо заключить, что князей-вотчинников на службе Дмитрия Ивановича или вовсе не было, или что число их было крайне незначительно. Первое указание на служилых князей с отчинами относится к царствованию Василия Дмитриевича. Они упоминаются в его договоре с Тверью. Мелкие тарусские и новосильские князья были в его время еще владетельными и состояли с великим князем в договоре единения и любви, что, впрочем, нисколько не мешало ему думать о приобретении Тарусы (Рум. собр. I. № 36).
В договорах Ивана Васильевича и его сына встречаем уже постоянные указания на служилых князей с вотчинами.
Летописные известия очень отстают от договоров. Их первые сведения о служилых князьях с вотчинами не восходят далее 1490 г. В этом году
"Приеде служити к Великому князю Ивану Васильевичу на Москву князь Дмитрей Федоровичь Воротынский и с своею отчиною от литовскаго короля Казимира. Того же лета приехаша от короля Казимира к Великому князю Ивану Васильевичу служити князь Иван Михайлович Перемышльской и с своею отчиною и князь Иван Вельской с своею братьею и с своими отчинами" (Воскр.).
Поступление на службу с отчиной есть акт добровольный. Князь-отчинник, желающий служить владетельному князю, бьет ему челом о принятии его на службу вместе с отчиной. Владетельный князь изъявляет свое согласие и "жалует" челобитчика его же отчиной. Свободная от служебных обязательств отчина становится с этого момента владением условным, принадлежащим прежнему отчичу до тех только пор, пока он служит. Отчина служилого князя превращается, таким образом, в поместье.
Необходимым следствием такого превращения вотчины в поместье является ограничение права распоряжения таких новых вотчинников своими вотчинами и соответствующие изменения в порядке наследования по закону. В случае бездетной смерти служилых князей вотчины их поступали в распоряжение правительства; они не могли быть отчуждаемы владельцем посторонним лицам. Эта мысль высказана, хотя и не очень точно и ясно, послами короля Казимира Ивану Васильевичу:
"Предком нашим, великим князем, тых князей (служилых с вотчинами) предки докончали и присягу дали служити к Великому князству Литовскому и с своими отчинами не отступно. А по которым делом Божиим, естли бы их детей не было отрода, ино их отчинам земли не отступити от Великого князства Литовскаго" (Сб. Имп. Рус. ист. о-ва. XXXV. 48).
Подобного рода ограничения встречаются и в московских памятниках, но гораздо более точные и ясные. Законными наследниками княженецких вотчин признавались в Москве только сыновья владельцев. Если сыновей не было, вотчины умерших поступали к государю. Жене своей умерший мог отказать вотчину, но только по ее "живот"; в пользу дочерей ничего нельзя было завещать из вотчин; в пользу боковых родственников — только с соизволения государя. Хотя о приведенных ограничениях речь идет в указах XVI века, но надо думать, что они возникли гораздо ранее, и если не единовременно с возникновением самого класса служилых людей с вотчинами, то никак не позднее царствования Великого князя Ивана Васильевича. Ограничения эти совершенно совпадают с теми, которые были установлены этим князем для наследования в нисходящей линии его младших сыновей (Древности. T.I. С. 156), а потому трудно думать, чтобы он не принял соответственных мер и по отношению к отчинам служилых князей, если только при первом их возникновении положение их не было определено с достаточной подробностью и точностью.
Первоначально акт поступления на службу облекался в форму договора с обоюдным крестным целованием. Владетельный князь обязывался блюсти отчину служилого и жаловать его, служилый — служить ему неотступно.
Так было в Литве. В 1490 г. в Москву прибыло посольство от короля польского и Великого князя Литовского Казимира. Послу, между прочим, приказано было сказать Великому князю Московскому от имени короля:
"Князь Иван Василевич Белевски, також и князь Иван Михайлович Воротынский нам служили иссвоими отчинами и докончание и присягу нам дали служить им нам к нашому панству, к Великому князству Литовскому и с своими отчинами неотступно по тому, как их отцы с нами докончали и присягу нам дали, и держали то, аже до своей смерти" (Сб. Имп. Рус. ист. о-ва. XXXV. 47).
В словах королевского посла главное внимание обращено на обязанности служилых князей; обязанности короля остаются в тени. Из дальнейших слов посла видно, что князья литовские награждали таких слуг "из ласки в службу" городами и вотчинами. Но делали ли они это по доброй своей воле или потому, что обязывались "жаловать", этого не видно. Для пополнения картины сделаем выписку из грамоты служилого князя Семена Федоровича Воротынского к Великому князю Литовскому Александру, в котором он объясняет причины своего отъезда в Москву:
"...служил есми отцу твоему, государю своему Великому князю Казимиру, и был есми, господине, у твоего отца, государя моего, у крестном целованьи, а отец твой, господине, был у мене у крестном целованьи на том, што было отцу твоему, осподарю нашему, за отчину за нашу стояти и боронити от всякаго. Ино, господине, ведомо тебе, что отцина моя отстала. И отец твой, господине, государь наш, за отчину мою не стоял и не боронил; а мне, господине, против моей отчины городов и волостей мне не измыслил... И твоя милость, господине, меня не жаловал, города не дал и в доконченья не принял" (Сб. Имп. Рус. ист. о-ва. XXXV. 84).
Итак, обе стороны принимают на себя обязательства и скрепляют их присягой. Служилые князья, недовольные литовскими государями, отъезжают в Москву. Надо думать, что они меняли худшее на лучшее; а это приводит к заключению, что московские великие князья также принимали на себя обязательства блюсти их отчины и жаловать и целовали к ним крест. К счастью, до нас дошел и один полный договор служилого князя с владетельным от половины XV века (Рум. собр. I. № 80). Мы разумеем договор суздальского князя Ивана Васильевича с Великим князем Московским. Он отличается всеми указанными признаками договоров служилых князей-отчинников с владетельными.
Еще в 1390 г. Великий князь Московский, Василий Дмитриевич, овладел под детьми и законными наследниками суздальского князя Дмитрия Константиновича всем его княжением в составе городов: Суздаля, Нижнего-Городца, Вятки. Во время борьбы Дмитрия Шемяки с Василием Васильевичем был момент, когда Шемяка признал наследственные права на Суздаль за правнуками Дмитрия Константиновича, Василием и Федором Юрьевичами (Рум. собр. I. № 62). Но это признание едва ли имело какое практическое значение. Сын Василия Юрьевича, Иван, отказался от наследственных прав на Суздальское княжение, выдал Великому князю Московскому все ханские ярлыки на Суздаль, Новгород Нижний, на Городец и на все Нижегородское княжение, какие только у него были, и бил челом великому князю на службу. Вот при этих-то обстоятельствах и был заключен договор, о котором мы только что упомянули. Договор написан в форме двух грамот и скреплен присягою обеих сторон. Но это договор слуги и господина, а не равноправных князей-братьев. Условия о братстве поэтому нет; суздальский князь не называет даже братом Василия Васильевича, а только господарем, как и в вышеприведенной грамоте князь Воротынский. Он отказывается от всяких самостоятельных сношений с другими князьями и обязывается служить великому князю неотступно. В случае нарушения этого условия суздальский князь вперед отказывается от удела и вотчины, чем его великий князь пожаловал, в пользу великого князя и его детей. За такую неотступную службу великий князь жалует его частью его наследственной отчины, обещает блюсти эту часть под ним и под его детьми и предоставляет ему право суда и управления, даже военного, в пределах этой отчины.
Лично Иван Васильевич Суздальский сохраняет полную свободу, он может даже отъехать от московского князя. Этим он нарушает свою клятву, а потому будет подлежать ответственности пред духовною властью, которая наложит на него "тягость церковную, неблагословение". Но перед светским судом он не ответствен лично, а только имущественно: он теряет свою отчину. Это и значит "служити с отчиной". Вот почему в договорах владетельных князей мы постоянно встречаем условие о неотъезде служилых князей с их вотчинами:
"А князей ти моих служебных, — читаем в договоре Василия Васильевича с дядей Юрием, — с вотчиною собе в службу не примати; а который имут тобе служити, а им в вотчину в свою не вступатися"2.
Это условие является, таким образом, только отголоском особого соглашения, состоявшегося между владетельным князем и служилым.
Служебные князья с вотчинами поступали на службу, кажется, только к великим князьям, а не к удельным. На такое заключение наводит то обстоятельство, что в договорах удельных князей с великими только первые берут на себя обязательство служилых князей князя великого с вотчинами не принимать. Если бы служебные князья с вотчинами были и у удельных, это обязательство должно было бы быть двустороннее, что, действительно, и имеет место в договорах великих князей московских с великими князьями тверскими3. Указанная особенность легко объяснима. Так как служилые князья отказываются от своей независимости из-за покровительства и жалованья, то понятно, что им следовало поступать на службу к великим князьям, которые могли оказать им и то, и другое, а не к удельным, которые сами нуждались и в покровительстве, и в жалованье4.
Условие о неприеме слуг с вотчинами включалось и в договоры великих князей московских с литовскими5. Но оно, как и многие другие условия договоров, плохо соблюдалось, особенно в тех случаях, когда нарушение его требовалось по соображениям политики. Иван Васильевич охотно принимал к себе литовских выходцев с вотчинами. Он считал нужным только формально заявлять об этом Великому князю Литовскому. В 1493 г. послы его заявили о переходе в Москву разом пяти князей с вотчинами: Семена Воротынского, Андрея и Василия Вельских, Михаила Мезецкого и Андрея Вяземского. Но служилые князья литовские отъезжали в Москву не только со своими вотчинами, но и с жалованьем литовских князей, которое получили от них "из ласки в службу". Так поступили князья Воротынские, Можайский и Шемячич. Безудельные московские князья, Семен Иванович, сын Ивана Можайского, и Василий Иванович, внук Шемяки, отъехали в Литву и были ласково приняты литовскими князьями, наделившими их городами и волостями. В 1500 г. оба они ударили челом Ивану Васильевичу в службу "с вотчинами", как называет летописец пожалованные им города и волости. Челобитчики были недовольны притеснениями в греческом законе. Несмотря на вопиющую неправду этого челобитья6, великий князь милостиво принял челобитчиков с вотчинами, послал разметную грамоту литовскому князю и поспешил захватить Брянск и Путивль, где, вероятно, находились пожалованные им города и волости (Воскр. 239).
Служилым князьям, по всей вероятности, очень хорошо жилось в Московском государстве. Они проводили время в своих вотчинах, где пользовались обширными правами по суду и управлению и даже имели в своем распоряжении местную военную силу. Летописец, описывая под 1507 г. нападение татар на белевские и одоевские места, говорит, что их отразили воеводы великого князя, и прибавляет:
"А и своих отчин служилые князи, князь Василей Одоевской да князь Иван Воротынской, ходили за ними да их побили..."
Целая картина в двух словах! Служилые князья живут в своих наследственных отчинах, судят, рядят, имеют своих слуг и свое войско, и сами им предводительствуют, когда оказывается нужным помогать воеводам великого князя.
Таково первоначальное положение служилых князей с вотчинами. С течением времени оно подверглось некоторым изменениям. Первое изменение произошло в порядке поступления их на службу. Двусторонняя клятва заменилась односторонней, которую приносил служилый князь. Произошло это, можно думать, во второй половине XV века. Из приведенной выше грамоты князя С.Ф.Воротынского видно, что он был в обоюдном целовании с отцом Великого князя Литовского Александра; но сам Александр в докончание его не принял. Здесь мы и усматриваем перелом в отношениях служилых князей к владетельным. Великий князь Александр, надо думать, отказался целовать крест Воротынскому; это и значит "в докончание его не принял". Около того же времени, по всей вероятности, произошла такая же перемена и в Московском государстве. Очень трудно допустить, чтобы Иван Васильевич сам целовал крест к служилым князьям. От времени же царствования сына его имеем и довольно ясное указание на то, что он приказывал приводить к присяге служилых князей, а не вступал с ними в докончание.
"Тое же зимы, — рассказывает летописец под 1508 г., — отъеха от короля, от Жидимонта, князь Михайло Глинской и прислал бити челом в службу Великому князю Василию Ивановичю всеа Руси. И князь велики пожаловал его, принял к себе с вотчиною и послал к нему диака своего, Губу Моклокова, и к целованию его привел на том, что ему служити и добра хотети во всем государю, Великому князю Василию Ивановичу всеа Руси" (Воскр.).
Это, конечно, одностороннее целование, но оно не исключает обещания от имени великого князя блюсти вотчину нового слуги и жаловать его. Перемена произошла больше в форме, чем в существе дела. Нет указаний, чтобы владетельные князья целовали крест к своим вольным слугам, но они обещали же любить их и жаловать, иначе не было бы и повода к поступлению на службу. Но изменение формы должно было повлиять и на самое существо дела, что и случилось.
В царствование Великого князя Ивана Васильевича можно уже наблюдать некоторое дальнейшее изменение исконных прав служилых князей с вотчинами. Ему, по всей вероятности, не нравилась наличность значительного количества слуг, пустивших глубокие корни в почву и состоявших в старинной и тесной связи с местным населением. В его духовной можно найти указание на то, что он переводил таких старинных отчинников на новые места. У князя Михаила Мезецкого он выменял Мещовск на Алексин. Иван Васильевич чрезвычайно последователен; это та же мера выселения, которая с таким успехом была применена к новгородцам.
Из той же духовной видно, что он ограничивал и юрисдикцию служилых князей. Князь Мезецкий получил Алексин без права суда, которое было предоставлено сыну и наследнику Великого князя Василию Ивановичу.
Служебные князья обоих рассмотренных разрядов, с вотчинами и без вотчин, составили новый слой служилых людей при дворе московских государей. Ранее их двор этот наполняли уже бояре и всякие вольные слуги. Несмотря на сравнительно позднее появление свое в рядах служилых чинов московских государей князья сразу заняли там первое место. Перечисляя людей разных чинов, которые окружали московских великих князей, летописец называет, обыкновенно, князей впереди бояр7. Положение служилого князя в XIV и в начале XV века гораздо почетнее положения боярина. Сочинитель жития Дмитрия Донского не находит лучшей похвалы боярам, как наименование их князьями. По его словам, Дмитрий Иванович, воздавая на смертном одре хвалу своим боярам, говорил им: "Вы не назывались у меня боярами, а князьями земли моей".
Особое покровительство московские государи оказывали литовским выходцам, даже безземельным, и также безземельным татарским царевичам. Назначая их ратными воеводами, они нередко ставили этих пришлых людей во главе войска и впереди других князей и бояр, среди которых были и более старые и заслуженные слуги8. Новое доказательство тому, что служилые чины московских государей не представляли большой замкнутости. Они постоянно восполнялись новыми элементами. Если возвышение Рюриковичей в первые ряды служилых людей объясняется памятью о братстве их с великими князьями, то предоставление первых мест литовским и татарским выходцам надо объяснять политикой. Их ласкают для поощрения дальнейших переходов на сторону Москвы. Это делают Василий Васильевич, его сын и внук. Таким образом, еще задолго до Ивана Грозного9 началось у нас, из видов объединительной политики, предпочтение чужих своим, новых слуг старым.
Возникновение и упрочение лестницы придворных чинов московских государей должно было вызвать служилых князей из их отчин в Москву. Чтобы не захудать по службе, служилые князья должны были оставить свои деревни для двора московских государей и домогаться там назначения в стольники, окольничие и бояре. Князь - не боярин, князь, служивший с городом, а не по разряду, стоял в XVII веке неизмеримо ниже князя-боярина.
1Из акта, напечатанного у Федотова-Чеховского, видно, что он пожаловал Троицкому-на-Песках монастырю лес с правом перезывать крестьян на льготах. № 57.
2Рум. собр. I. № 43, ср. еще №№ 49, 52—53, 61, 64, 91, 133 и др.
3Рум. собр. I. №№ 43, 49, 52—53, 61, 64, 76, 91.
4Мы утверждаем только, что служилые князья с вотчинами обыкновенно поступали на службу великих князей, а не удельных; а не то, что удельные князья права не имели принимать на свою службу князей с вотчинами. Этому мнению нашему не противоречит договор Василия Дмитриевича с Михаилом Тверским (ААЭ. I. № 14). По этому договору тверской князь обязывается не принимать служебных князей с вотчинами Великого князя Московского и его братии. Здесь служилые князья предполагаются и у удельных. Случай, конечно, возможный, но насколько такие случаи были редки, видно из того, что в договоре с Тверью преемника Василия Дмитриевича о служебных князьях с вотчинами у князей удельных уже не упоминается (Рум. собр. I. № 76). Иван Васильевич отказывает едва ли не всех своих служилых князей с вотчинами старшему сыну, Василию, к его великому княжению (Рум. собр. I. № 144). На с.393 ему отказаны служебные князья в Московской и Тверской земле, на с.390 — князья Новосильские, Одоевские и Белевские со своими детьми и вотчинами; кроме того, ему же отказаны — арские князья в Вятской земле и мордовские тоже с вотчинами.
5Сб. Имп. Рус. ист. о-ва. XXXV. 48.
6Московские беглецы могли, конечно, отъехать, но не имели никакого права бить челом московскому государю пожалованными им из ласки вотчинами.
7В Переяславле Вел. кн. Василия Васильевича встретили "мати его Вел. кн. Софья и его Вел. кн. Мария, и сынове его, кн. Иван и кн. Юрий, и вси князи, и бояре его, и дети боярския, и множество двора его от всех градов". На Димитрия Шемяку к Галичу он отпускает "князей своих и воевод, а большой бысть воевода кн. Вас. Ив. Оболенский". На Казань Иван Васильевич посылает "князя Юрия, князя Андрея Большого, да князя Василья Михайловича (Верейского), да с ними воевод своих, князя Ивана Юрьевича и всех князей служилых и двор вел. князя". В 1471 г. вооружаются на новгородцев: "вел. князь, такоже и братия его, и вси князи его, и бояре, и воеводы, и вся воя его". В 1472 г., когда миновала опасность татарского нашествия, вел. князь "распусти братию свою по своим отчинам, такоже и князи своя и воеводы и вся воя своя". То же и в Твери. В 1486 г. во время осады Твери к вел. князю приезжают бить челом в службу "князи и боляре тверские" (ПСЛ. VIII. 114, 122, 157, 161, 174, 216).
8В 1447 г. пришли из Черкасс с татарами два царевича, Махметовы дети, Касим да Егуп, послужить Вел. кн. Василию Васильевичу "за прежнее его добро и хлеб; много добра его было до них". В 1451 г. Ягуп-царевич с малолетним сыном вел. князя поставлен уже во главе войска, отправленного против Шемяки; брат его Касим в 1450 г. послан на татар, а под ним воевода К.А.Беззубцев; в 1468 г. он же послан к Казани во главе войска, а под ним пошли воеводами князья Рюриковичи. Фед.Ив.Бельский, выбежавший из Литвы в 1482 г., в 1499 г. занимает место первого воеводы в большом полку в походе на Казань. В 1492 г. выехал из Литвы кн. Семен Воротынский с вотчиной и в том же году послан на Литву во главе войска. В 1500 г. выехали из Литвы кн. С.И.Можайский да В.И.Шемякин; в 1502 г. они посланы воевать Литву, а под ними пошли кн. Ан.Вл.Ростовский, боярин С.И.Воронцов и др. В 1508 г. Василий Иванович принял к себе на службу Мих. Глинского с отчиной, а в 1514 г. послал его во главе войска к Смоленску (ПСЛ. VIII. 107, .120, 123, 125, 152, 225, 237, 2391 240, 257; Рус. лет. V. 218).
9Валуев (Синб. сб. С.21), утверждая, что Иван Грозный безземельных азиатских царей и царевичей ставит выше всех древних родов, говорит совершенную правду, но отодвигает это явление к слишком позднему времени. То же делали отец, дед и прадед Грозного.
<< Назад Вперёд>>
