§ 7. Типология национальных идеологий и самоидентификация русского национализма
Лишь внеся такую определенность в понятие национализма, можно ясно охарактеризовать те типы национальной идеологии, которые вот уже полтора столетия образуют ландшафт русской мысли. Преобладающим среди этих типов является русский европеизм, или так называемое западничество. Стратегической целью России полагается здесь ее включение в «европейское единство» и дальнейшее движение по одному пути с Европой. Такая цель сама по себе не лишает русский европеизм права считаться национальной идеологией. Однако в русском европеизме зачастую просматривается намерение «пересоздать русского человека», звучит призыв к «национальному самоотречению». Именно это обстоятельство (а не стремление интегрироваться в Европу) ставит под сомнение национальный характер идеологии европеизма, поскольку сближает ее с национальным нигилизмом в стиле П. Я. Чаадаева и В. С. Соловьева. Но нельзя не отметить и той правды, которую должен признать в русском европеизме даже самый решительный русский националист. В частности, какой бы иллюзорной ни была задача нашего вхождения в «заповедную семью» европейских народов, тем не менее именно европейская культура нам наиболее близка и понятна; да и европейская жизнь в целом, будучи для нас чужой жизнью, не является нам совершенно чуждой. Европеизм, понятый как взаимодействие с этой жизнью без врастания в нее, становится необходимым элементом русского национализма.
Второй тип русской национальной идеологии можно без колебаний назвать русским мессианизмом, хотя в начале XX в. ряд авторов предлагал говорить о «миссионизме»1. Но термин «мессианизм» давно приобрел ясное и устойчивое значение, которое указывает «на особую роль какого-либо народа, государства, общественной группы, организации, личности в изменении к лучшему ходу мирового развития, общественного порядка, конкретно-исторической кризисной ситуации»2. Русский мессианизм - это, конечно, учение классиков славянофильства и тех позднейших славянофилов, которые разделяли их основные идеи. Среди этих идей идея всемирного призвания России занимает, несомненно, центральное место. Хотя А. С. Хомяков и другие признавали русскую нацию главным действующим лицом современного исторического процесса, однако высшей ценностью для них была не она, а человечество, отказавшись от своего призвания, от идеи устроения всечеловеческого «братства народов», русский народ терял в глазах славянофилов всякое право на уважение. Н. В. Устрялов точно выразил отношение славянофилов к России, когда писал: «Смысл ее бытия - не в ее собственной жизни, а в ее вселенском призвании». Не таков, конечно, смысл подлинного национализма, который придает наиважнейшее значение именно собственной жизни своего народа и по-настоящему озабочен судьбами других народов только в той степени, в какой они связаны с этой жизнью.
Вместе с тем, как и в случае русского европеизма, нельзя не признать наличие точек соприкосновения русского мессианизма с русским национализмом. Прежде всего дискурс мессианизма включает ряд идей и понятий, например, идею особого исторического пути, без которых трудно представить и дискурс национализма. Кроме того, в русском мессианизме не может не подкупать мысль о величии России и русской нации; мысль, которая сама по себе глубоко созвучна русскому национализму, хотя и наполняется в нем более ограниченным (и более органичным) содержанием. Но именно ввиду такого «опасного сходства» необходимо подчеркнуть: неверно и недопустимо отождествлять русский мессианизм с русским национализмом, тем более что при определенных исторических условиях именно мессианизм становится главным «внутренним» врагом национализма.
Третьим типом русской национальной идеологии является русский панславизм. Вообще говоря, его можно было бы считать разновидностью русского мессианизма, с которым он фактически сливался, как уже отмечалось, в сознании Ф. М. Достоевского и не его одного: самый горячий отклик идеи панславизма, истолкованного в мессианском ключе, с помощью которого отпирались «врата Царьграда», находили у Ф. И. Тютчева, М. П. Погодина и многих других3. Но именно потому, что панславизм сыграл весьма заметную - если не роковую - роль в русской истории, его уместно выделить особо. Эта роль во многом определялась тем, что панславизм успешно создавал иллюзию русского национализма, заверяя, что именно в нем происходит «дивное», по выражению Н. Я. Данилевского, «совпадение нравственных побуждений и обязанностей» русского народа с его «политическою выгодою»4. Помимо этого, панславизм знаменателен и тем, что именно из него возник четвертый идеологический тип - русский ориентализм. Зависимость идей «евразийцев» (к которым в дальнейшем присоединились «сменовеховцы» и Л. Н. Гумилев) от учения Н. Я. Данилевского несомненна, и мы не останавливаемся на ней только потому, что формирование русского ориентализма лежит за пределами эпохи, рассмотренной в данной главе. Добавим, однако, что важной ступенью к ориентализму стала концепция византизма у К. Н. Леонтьева, который воспринял идею Данилевского о «возобновленной Иоаннами, Петром и Екатериною Восточной римской империи славянской национальности», усилив самостоятельный статус этой идеи путем ее освобождения от «всеславянского» балласта.
От указанных типов русской национальной идеологии - европеизма, мессианизма, панславизма и ориентализма - необходимо отличать русский национализм как идеологию sui generis. Типические черты этой идеологии были намечены в работах русских «почвенников» Ап. А. Григорьева и Н. Н. Страхова, а также Ф. М. Достоевского в тот краткий период, когда он непосредственно сотрудничал с ними в журналах «Время» и «Эпоха». Именно почвенники решительно и недвусмысленно указали на приоритет, который имеет единство русской нации перед любым другим единством - европейским, славянским, общечеловеческим. Понимание такого приоритета - условие sine qua поп серьезного разговора о русском национализме. Вместе с тем именно почвенники не уставали подчеркивать внутреннее многообразие русской нации, призывали вслушиваться в голоса «местностей», вглядываться в разнообразие психосоматических типов русского человека, отвергая какую-то односложную нормативную «русскость». Тем самым почвенники признавали, что среди русских людей встречаются и те, кто тяготеет к Европе, и те, кому дороги «братья-славяне», и те, кого привлекает Восток, и те, наконец, кто очарован мыслью о человечестве. Не принимая соответствующих идеологий, почвенники обладали истинно пушкинской широтой взгляда на русского человека.
Немаловажно и то, что почвенники, никоим образом не отрицая важную роль государства, придавали решающее историческое значение не ему, а народу-нации. Другими словами, они были в первую очередь русскими националистами и лишь вследствие этого патриотами России. Той России, которая должна быть «ясным проявлением народного духа» (Страхов).
Национализм почвенников не возник /i>ex nihilo; напротив, он имел прочные корни в русской мысли конца XVIII - XIX столетия. К числу их предшественников принадлежал, несомненно, Н. М. Карамзин, ясно высказавший мысль о единстве личного и национального достоинства человека. Почвенники не только усилили акцент на этом единстве, они также углубили его понимание, увидев в национальности человека фундаментальную характеристику его внутреннего душевно-духовного бытия5. В связи с этим национализм почвенников приобрел отчетливо персоналистический характер, а их идеология может быть определена как идеология национал-персонализма.
Дальнейшее развитие этого типа русской национальной идеологии происходило в трудах сравнительно немногих мыслителей: Петра Евгеньевича Астафьева (1846-1893), Николая Григорьевича Дебольского (1842-1918), отчасти Ивана Александровича Ильина (1882-1954). Но, как отмечал еще Гераклит, там, где дело идет об истине, во «многих» нет необходимости. Для истины нужны только лучшие, а ими мы, несомненно, располагаем. Надо только научиться их узнавать и понимать.
1 Впервые этот термин предложил, по-видимому, Н. А. Бердяев, см.: Бердяев Н. А. А. С. Хомяков. М., 1912. С. 209. К нему присоединялся Н. В. Устрялов, см.: Устрялов Н. В. Национальная проблема у славянофилов // Русская мысль. 1916. Кн. X. С. 7.
2 Жуков В. И., Тавадов Г. Т. Большой этнологический словарь. М., 2011. С. 342.
3 См. подробнее: Кутузов Б. Ошибка русского царя Византийский соблазн. М., 2008.
4 Данилевский Н. Я. Россия и Европа. С. 436.
5 По сути дела, и Ф. М. Достоевский, даже после ухода в публицистику панславянского и «всечеловеческого» толка, оставался верен идее «внутренней национальности» при создании художественных образов русского человека.
<< Назад Вперёд>>
