§ 3. Парадокс российского сепаратизма
Весной 1990 г. произошел радикальный переворот в политической системе страны. Состоявшийся в марте III съезд народных депутатов СССР принял закон, упразднивший статьи 6 и 7 Конституции СССР о руководящей роли КПСС в политической системе общества, избрал М. Горбачева президентом страны, передавая власть Советам. Было принято решение о подготовке нового Союзного договора, которое стало ответом на вызов уже большинства республик, не желавших оставаться в составе единого государства. В противоречивом и драматическом процессе создания нового Союзного договора, длившемся без малого два года, нашла наиболее яркое выражение политическая борьба за расчленение Союза, с одной стороны, и его сохранение - с другой.
В условиях недоверия, взаимной подозрительности, властных бюрократических и националистических амбиций начинается зондаж важнейших положений проекта будущего договора, завязываются дискуссии о понимании сути необходимых преобразований национально-государственного устройства.
Каким быть Союзу? Обновленной, то есть подлинной федерацией? Конфедерацией? Содружеством? Что предпочесть - договорный путь или изменение Конституции? Велик разброс мнений. Но четко обозначились противоборствующие стороны: Центр - республики. Далеко не ясны истинные цели многих договаривающихся сторон. Ощущается разное понимание сути единого государства, степени сохранения властных функций Центра и суверенных республик. Центр подозревает республики в стремлении довести суверенизацию до фактического уничтожения единого государства. Республики - в стремлении Центра сохранить модель унитарного государства, лишь слегка смягчив прежний диктат.
Вызов, брошенный Центру республиками Прибалтики и Закавказья, обрел особо грозную силу, когда в политическую борьбу с Кремлем вступила Российская Федерация. Это случилось после принятия 12 июня 1990 г. на I съезде народных депутатов РСФСР Декларации о государственном суверенитете РСФСР1.
Мотив, по которому большинство россиян с восторгом восприняло идею российского суверенитета (правда, в рамках обновленного Союза), был понятен и близок общественному настроению того момента. Российский народ, в первую очередь русский, не хотел более мириться с положением, когда республика, находясь на первом месте по производительности труда, была последней по удельному весу расходов на социальные нужды и служила донором для большинства других республик. А в ответ в республиках все выше поднималась волна недовольства именно Россией как олицетворением тоталитарного Центра, укоренялись антирусские настроения, а то и открытая злобная русофобия.
Прямой путь преодоления социально-экономического неравноправия, сложившегося в Союзе, новые российские лидеры видели в полнокровном политическом и экономическом суверенитете России.
Объявленное Декларацией верховенство республиканского закона над союзным (что уже было осуществлено в Литве) стало губительной «миной», заложенной под основание Союза. Ее мощность настолько превосходила «мины» литовские, грузинские, азербайджанские и проч., что развязанная «война законов» превратилась в общесоюзную катастрофу именно с вступлением на арену «боевых действий» России.
После принятия Декларации о суверенитете РСФСР развернулся «парад суверенитетов» по всей стране. Республиками суверенитеты объявлялись в такой последовательности: Узбекистан, Молдавия, Украина, Белоруссия, Туркменистан, Казахстан, Киргизия (Эстония, Литва, Латвия, Азербайджан, Грузия объявили суверенитеты ранее, в 1988-1989 гг.).
Вслед за союзными республиками заявлять о своих суверенитетах стали и автономии. Этот процесс начался в августе 1990 г. Целостности самой Российской Федерации стали угрожать те же самые процессы, что были развязаны в рамках Союза.
Курс на самостоятельность, взятый Россией, усилил центробежные тенденции среди других республик Союза, его распад становился реальностью.
На главном направлении разрушения Союза с этого момента оказалась экономика страны и связанный с ней материальный уровень жизни населения. Борьба новых российских лидеров за реальный суверенитет прежде всего подорвала основу экономической власти союзного правительства. «Война законов» в экономической сфере до основания сотрясала всю конструкцию народно-хозяйственного механизма. В этой жестокой войне союзное правительство отменяло российские постановления, а парламент России - постановления и решения союзных ведомств, в том числе объявляя не действующими на территории республики и указы Президента СССР. В результате экономика огромной страны оказалась на грани краха.
В процессе работы над Союзным договором выдвинутая Горбачевым формула «сильный Центр - сильные республики» была отвергнута лидерами республик и заменена формулой «сильные республики - сильный Центр». За этим, казалось бы, невинным кульбитом стояли принципиальные вопросы о том, какой объем полномочий будет делегирован республиками Центру и какова будет процедура делегирования: сверху вниз или снизу вверх.
Российское руководство выступило за так называемые горизонтальные межреспубликанские связи, предлагая начать договорный процесс с заключения договоров между республиками и договора республик с Центром. Последнему выделялся бы такой объем полномочий, какой сочтут для себя приемлемым республики (Центр по сути дела вообще вытеснялся, получая лишь координирующие функции). Идея горизонтальных договоренностей превентивно торпедировала возможность объединения в рамках единого государства. Такие договоренности Российская республика уже в 1990 г. подписала с Украиной и Казахстаном. Вынашивался проект заключения четырехстороннего договора России, Украины, Белоруссии и Казахстана, однако он не был реализован главным образом из-за осторожной позиции казахстанского руководства Н. А. Назарбаева.
Процесс подготовки Союзного договора, вокруг которого изначально велись сложные «политические игры», превратился в инструмент шантажа Центра со стороны республик. И Центр последовательно сдавал свои позиции, делая одну уступку за другой. Не случайно позже политологами высказывалась мысль о том, что, ступив на путь создания нового Союзного договора, Горбачев тем самым окончательно обрек Союз на уничтожение.
Начавшийся процесс распада СССР сопровождался попытками политических деятелей, ученых, писателей и публицистов осмыслить происходящее. В фокусе общественного сознания вполне закономерно оказались проблемы национально-государственного устройства, развития этносов, межнациональных отношений.
Резко проявились неоднозначные взгляды на СССР как государственное образование. Под воздействием массированной пропаганды, не в последнюю очередь идущей с Запада и активно подхваченной отечественной радикально-перестроечной прессой, в сознании части общества укреплялся негативный взгляд на Союз. Советским людям внушался целый букет стереотипов применительно к их стране, государству: «империя зла», «тоталитарный монстр»... Крушение этой «последней империи» провозглашалось благом, поскольку-де это объективный процесс, вполне отвечающий тенденциям XX в. Так называемая сталинская модель государственного устройства уже не просто решительно критикуется политиками и политологами демократического толка, но делаются попытки выработать и предложить обществу альтернативную модель.
С радикальной программой дефедерализации СССР выступил один из идеологов демократического движения Г. X. Попов. В нашумевшей работе с весьма знакомым для российской общественнополитической жизни названием «Что делать?» он утверждал, что с обретением республиками экономической свободы и подлинной демократии распад СССР на три, четыре, а то и пять десятков независимых государств станет неизбежным. «Советская империя» рассыплется, ибо невозможно представить себе сохранение Союза без добровольного согласия тех, кто сегодня объединен в нем, а добровольность по горячим следам разыгравшихся межнациональных конфликтов более чем проблематична.
Считая факт распада «империи» предопределенным, автор предлагал два возможных, с его точки зрения, демократических варианта последующей интеграции2.
Идеи Попова поддерживались Межрегиональной депутатской группой (образована во время I съезда народных депутатов СССР), в том числе активно Б. Н. Ельциным. Весной 1990 г. в своей предвыборной программе (выборы народных депутатов РСФСР) он заявил о целесообразности раздела России на семь самостоятельных русских республик (Центральная Россия, Северная, Южная, Поволжье, Урал, Сибирь. Дальний Восток), правда, уже в августе 1990 г. самокритично признал эту идею абсурдной.
Другим теоретиком национально-государственного устройства на просторах распадающегося СССР выступил писатель А. И. Солженицын, опубликовавший свои «посильные соображения» на тему: «Как нам обустроить Россию»3. Россия понималась в данном случае не как РСФСР (образование ленинско-сталинских времен), а как Большая Россия, прямая наследница исторически сложившейся Российской империи, хотя тоже далеко не в полном объеме.
Идея писателя - сохранить славянское ядро империи (Россия, Украина, Белоруссия), но решительно отсечь 12 республик (прибалтийские, закавказские, среднеазиатские). Допускалось присоединение Казахстана, его южно-сибирских и южно-приуральских территорий, населенных главным образом русскими и украинцами. Самостоятельная государственность таких крупных российских наций, как татары, башкиры, удмурты, коми, чуваши, мордва, марийцы, якуты, исключалась в силу элементарной непрактичности «существовать государству, вкруговую охваченному другим». К тому же, как полагал автор, не крупный Российский Союз нуждается в присоединении малых, особенно окраинных народов, а они нуждаются в том гораздо больше.
Позиции обоих теоретиков нового государственного устройства были подвергнуты резкой критике как со стороны приверженцев сохранения Союза в жесткой унитарной форме, так и «обновленного» в горбачевском понимании, включая и демократов, в среде которых в вопросах государственного устройства уже произошел глубокий раскол.
В ноябре 1990 г. был опубликован первый вариант проекта Союзного договора, получивший известность как президентский вариант4. IV съезд народных депутатов СССР одобрил концепцию договора, рекомендовав республикам и Центру продолжить работу над ним. Вместе с тем было очевидно, что главные трудности еще впереди. Концепция подверглась беспощадной критике как со стороны тех, кто в принципе ее принимал, так и тех, кто отрицал ее в самой основе.
Среди непримиримых противников проекта выступило прежде всего российское руководство, обвинив Центр в торопливости, стремлении форсировать подписание договора. Однако скрывалось за этим принципиальное несогласие с концепцией, которая предполагала сохранение единого, хотя и федеративного государства. Российское же руководство уже определенно склонялось к конфедеративному принципу устройства.
А ситуация в стране продолжала осложняться по всем направлениям. Угрожающе нарастал экономический кризис, обострялась социальная обстановка. Характеризуя положение в стране, лидеры уже прибегали к исключительно сильным выражениям: «тенденция разложения и распада», «катастрофа неминуема, если...» и т. п.
Все более радикальный характер принимала борьба и на парламентском уровне, и на уровне уличных митингов. В демократическом стане появились документы откровенно экстремистского толка, с призывами к гражданскому неповиновению, «явочной приватизации», захвату власти насильственным путем.
Окраинный сепаратизм уже вовсю бушевал на Украине. Во Львове и других западноукраинских городах демонтировали памятники Ленину. На знамени «Руха» появились имена Петлюры и Бендеры, других идеологов украинской самостийности. Волна сепаратизма, традиционно возникшая на Западной Украине, быстро захлестнула и Киев.
Националам на Украине приобретал особо жесткие, агрессивные формы. Лидеры Украинского националистического союза, призывая построить Великую Украину (Украинскую Самостийную Соборную Державу), выдвинули лозунг: «Киев против Москвы!». Москва объявлялась врагом № 1, с которым надлежит бороться до победного конца. «И задача наших организаций, - провозглашал один из функционеров УНС, - заключается не столько в том, чтобы добыть независимость, а сколько в том, чтобы добить Россию в том виде, в каком она существует сейчас»5.
Бурные политические события разыгрывались и в Молдавии, принимая порою кровавый характер. На улице Кишинева средь бела дня был убит семнадцатилетний студент Дмитрий Матюшин только за то, что громко говорил по-русски. Антирусская истерия, нагнетаемая лидерами местного народного фронта, получила выражение в печально известном, здесь лозунге: «чемодан - вокзал - Россия». Русские и русскоязычное население, снабженное ярлыком «оккупанты», цинично вытеснялось и из этой республики.
На почве столь же крутого национализма и сепаратизма в первых числах ноября 1990 г. разыгралась трагедия в Дубоссарах. Этот небольшой приднестровский городок подвергся нападению молдавского ОПОНа, чьи действия были выдержаны в духе жестоких фашистских акций времен Второй мировой войны, а то и затмевали их.
Поток русских беженцев в Россию нарастал.
Обострились национальные отношения и в самой России. К «параду суверенитетов» подключились и автономии. После принятия российской Декларации о государственном суверенитете сразу же приняла подобную декларацию Северная Осетия. Чечено-Ингушетия и Татарстан заявили о выходе из РСФСР. Председателем ВС РСФСР уже была произнесена знаменитая фраза о том, что каждый может взять столько суверенитета, сколько способен «проглотить»6. И кое- где это тоже было воспринято как сигнал к освобождению от «русских колонизаторов». В частности, волна насилия, инсперированная националистическими элементами, прокатилась по Туве. Зазвучали лозунги «Тува - для тувинцев!», «Русские, убирайтесь за Саяны!». За полгода более трех тысяч человек, главным образом русских, покинуло Туву.
В условиях всеобъемлющего кризиса власти, который был уже очевиден, все громче стали раздаваться голоса с требованием решительных действий по наведению порядка в стране, принятию чрезвычайных мер во имя политической и экономической стабилизации. Особо последовательно настаивала на этом сформировавшаяся в рамках Съезда народных депутатов группа «Союз». IV съезд народных депутатов СССР хотя и не ввел чрезвычайного положения, тем не менее утвердил предложения Горбачева о введении формы президентского правления, что свидетельствовало о готовности власти укрепить исполнительскую вертикаль и действовать в более жестком ключе. В российском руководстве это было расценено как акция на срыв республиканских суверенитетов. Ельцин излагает принципиальные положения, при соблюдении которых только и возможно подписание Союзного договора. Важнейшее условие - режим наибольшего благоприятствования для республик: они должны решать, какая структура Центра им нужна и какие минимальные функции он должен выполнять7.
1991 г. принес новый виток столкновений между Центром и республиками, вытекавших из принятого IV съездом народных депутатов СССР курса на ужесточение силовых действий союзных властей, действий, как показала история, нерешительных, половинчатых, а в чем-то просто провокационных.
В январе в Литве и Латвии разразились драматические события. В ночь с 12-го на 13-е в Вильнюсе в результате столкновения у здания телерадиокомитета и поздним вечером 20-го в Риге в стычках у Министерства внутренних дел пролилась кровь.
Реакция в стране на события в Прибалтике оказалась необычайно бурной и противоречивой: резко негативной в демократической среде, эмоциональной, но с полным пониманием действий союзных силовых структур - в патриотической.
Наиболее активным выразителем протеста выступило российское руководство, решительно вставшее на сторону взбунтовавшихся республик. Государственная акция с использованием армии и МВД была расценена в демократической прессе как «расстрел демократии, власти, свободно избранной народом»8.
Однако патриотически настроенная часть общества, сторонники сохранения единого государства (их взгляды на парламентском уровне выражала депутатская группа «Союз») морально поддерживали действия союзного руководства, видя в них прежде всего защиту русских и других некоренных народов Прибалтики, защиту армии, попавших в дискриминационное положение в результате принятых здесь антиконституционных законодательных актов и практических шагов.
Президент, поначалу одобрявший превентивные силовые меры, поощрявший формирование так называемых комитетов национального спасения, при первых же «раскатах грома» специфического общественного мнения, взорвавшегося на страницах демократической прессы, спешно «спрятался в кусты», выставляя главным виновником трагических событий начальника воинского гарнизона. В его интерпретации оказалось, что события, приведшие к жертвам, «не являются выражением линии президентской власти»9. Правда, президент сделал упор на то, что произошедшее - следствие жесточайшего кризиса, порожденного противозаконными актами, попранием Конституции СССР, пренебрежением указами президента, грубым нарушением гражданских прав, дискриминацией людей по национальному признаку, безответственным поведением по отношению к армии, военнослужащим и их семьям. Он настаивал на отмене антиконституционных законов и постановлений, принятых в этих республиках, подтверждая их конституционное право на выход из СССР, но на основе референдума и соответствующего «бракоразводного процесса», предусмотренного законом (III съезд народных депутатов СССР принял такой закон).
Январские события в Прибалтике, как и события, произошедшие годом ранее в Азербайджане, стали попыткой найти развязку мучительных проблем распадающегося Союза на путях применения военной силы. Попытка закончилась неудачно для Центра и до предела обострила напряженность в отношениях союзного руководства с российским. Противостояние их лидеров, Горбачева и Ельцина, достигает апогея. Ельцин обвиняет Горбачева в стремлении к диктатуре, сохранению тоталитарного государства, прямо призывая демократов «объявить войну руководству страны»10. Горбачев обвиняет своего оппонента в жесткой борьбе за власть с целью изменения общественно-политического строя, указывая на то, что демократы не просто отвергают тоталитарную модель социализма, но и социалистическую идею в принципе11. Впервые публично обнажилось так называемое программное расхождение двух лидеров (впрочем, глубина этого расхождения, а главное подлинность всегда подвергались политиками и политологами серьезному сомнению, а после декабря 1991 г. большинством признаны фикцией).
В этой обстановке непримиримой конфронтации развернулась кампания по подготовке и проведению всесоюзного референдума: быть или не быть Союзу? Кампания проходила под знаком соперничества Горбачев - Ельцин (первый призывал сказать «да» обновленному Союзу, сторонники второго фактически говорили Союзу «нет»), но в обществе крепло убеждение, что речь идет не о выборе между Горбачевым и Ельциным и даже не о выборе общественного строя, а о бытии или небытии страны.
На референдуме, состоявшемся 17 марта 1991 г., 76,4 % принявших участие в голосовании высказались за Союз. Причем в соответствии с содержанием поставленного вопроса гражданами было поддержано сохранение Союза Советских Социалистических Республик как обновленной федерации равных суверенных республик. Однако в последовавшей в дальнейшем тяжелой борьбе за окончательные формулировки Союзного договора стали исчезать такие социально-политические характеристики республик, как «советские» и «социалистические», появлялись варианты проекта Союза неких суверенных республик все с большими уступками в сторону конфедерации.
С мая 1991 г. в подмосковной усадьбе Ново-Огарево начал работу над проектом нового Союзного договора подготовительный комитет, созданный по решению IV съезда народных депутатов СССР. В ходе почти месячных усилий под разговоры о том, что комитетом «будут учтены сполна результаты референдума» и «реализована воля народа», как-то незаметно родилось новое наименование будущего государства, принципиально изменившее его характер: Союз Суверенных государств.
Подготовленный в Ново-Огарево проект внешне еще предполагал федеративную форму государственного устройства, но по существу объединительные федеративные начала в документе никак не просматривались, сколько-нибудь дееспособный союзный центр вообще отсутствовал. Не случайно сторонники единого Союза восприняли новоогаревский проект как недопустимо большую уступку республиканскому сепаратизму, как недвусмысленную санкцию на распад Союза.
Новоогаревский процесс, по мнению экспертов, подменил демократический характер выработки проекта чисто «кабинетным», превратив договор народов в соглашение президентов о перераспределении властных функций. Представительные органы оказались отстраненными от выработки принципиальных решений, что провоцировало неизбежный конституционный кризис.
Нараставший радикализм и амбиции республик, бесплодные попытки Центра монополизировать реформу Союза, отсутствие единства, нехватка в ряде случаев здравого смысла, политической воли и достаточной компетенции представительных органов - все это в совокупности неумолимо влекло страну к августовской драме.
Подписание новоогаревского проекта было назначено на 20 августа 1991 г., но 19 августа группа представителей высшей власти Союза, получившая известность как ГКЧП (Государственный комитет по чрезвычайному положению), предприняла попытку торпедировать намеченное подписание договора, чтобы предотвратить распад Союза, объявив в обход президента СССР чрезвычайное положение в стране. Однако действия этой группы были робки и непоследовательны, что привело их к быстрому и сокрушительному поражению.
Августовские события 1991 г. стали высшей точкой разрушительного процесса в СССР. Они означали государственный переворот, приведший к смене политических режимов. К власти пришли силы либерально-демократического толка, одной из главных целей которых был демонтаж Союза как непременное условие последующих изменений формационного характера.
Важнейшим итогом событий стало устранение с политической сцены КПСС как несущей конструкции государства, дискредитация КГБ, армии, других структур союзного государства. Решительный приговор был вынесен «социалистическому выбору», под сомнением оказался и Союзный договор.
Идейные противники победивших демократов, те, кто идеологически и морально поддержали «советское руководство», выступившее в защиту Союза, получили по какой-то извращенной логике политический ярлык «коллаборационисты» (видимо, в отместку за недавно прозвучавшие из уст председателя КГБ Крючкова обвинения в наличии так называемых агентов влияния в среде демократов-западников).
Среди «коллаборационистов» оказались авторы опубликованного в канун событий обращения к патриотам Союза под названием «Слово к народу», газеты «День», «Русский вестник», «Литературная Россия», журналы «Молодая гвардия», «Современник», их руководство и ведущие сотрудники. Впрочем, сюда попали и те, кто просто «хотел лояльности любой ценой».
У тех, кто выступал за единство страны с патриотических позиций, предлагалось отобрать слово «патриотизм», причем не только «советский», но и «русский». Патриотизм стремились представить как примитивное чувство, как нечто постыдное, противоположное демократическим устремлениям. В так называемых демократических СМИ тиражировалось расхожее клише о патриотизме как «последнем прибежище негодяев», откровенным издевкам подвергались и такие морально-нравственные категории, как преданность Родине, долг перед Отечеством. Противники государственности, единства страны потому и шельмовали понятие патриотизма, что патриотическая идея - это идея государственности, идея, являющая собой для любой страны «огромную спасительную и созидательную силу» (В. Распутин). Позже слово «патриотизм» было перехвачено демократическими движениями, осознавшими бесперспективность и чужеродность безоглядного западничества на российской земле.
Хотя в спорах и размышлениях о том, почему рухнула гигантская «последняя империя», утверждается взвешенный подход, в соответствии с которым признается наличие комплекса причин объективного и субъективного характера, на первый план выходит фактор субъективный, понимание того, что никакие режимы, а тем более государства не рушатся сами по себе. Они гибнут под воздействием сил как внутренних, так и внешних.
Наиболее ярким частным проявлением субъективных причин гибели СССР стала позиция российских властей, разрушивших Центр ради прихода к власти и взявших на вооружение в качестве идейного обоснования российский сепаратизм. В борьбе с унитарным Центром все разбегающиеся субъекты Союза опирались на грозное оружие национализма и порожденного им сепаратизма. Национализм, возникший поначалу на окраинах не сам по себе, а под воздействием целенаправленной националистической пропаганды, инициированной западными центрами и подхваченной «пятой колонной» внутри страны в лице ее СМИ и некоторых идеологов «перестройки», овладел постепенно и российским центром. Он стал естественной реакцией на крутой национализм окраин, обвинявших Россию и русских во всех своих бедах, приклеивших им ярлык оккупантов и начавших откровенную их дискриминацию, а то и прямое насилие.
Но самым большим парадоксом стал российский сепаратизм, выросший на почве русского национализма, во многом спровоцированного советской политикой дискриминации русской нации. И парадокс этот заключался в том, что именно русская нация на протяжении веков была созидающей силой великой русской империи, ее становым хребтом, а от ее имени вдруг выступили силы, сыгравшие роковую роль в разрушении не только СССР, но Великой России, тысячелетнего государства, олицетворявшего неповторимую евразийскую цивилизацию.
Как справедливо заметил историк Д. Фурман, разработанная русскими националистами аргументация о дискриминационном положении России в составе СССР оказалась перехваченной демократами и, доведенная до идеи суверенитета России, была использована ими в борьбе за власть. В итоге русские попали в «историческую ловушку», ибо не столько вольно, сколько невольно способствовали разрушению собственного великого государства, безоглядно поддержав все радикальные, уничтожающие страну лозунги и действия Б. Ельцина12. Сказалась историческая обида великой нации на семидесятилетнюю дискриминацию времен советской эпохи.
К моменту развала Союза русские в лице своей национальной элиты оказались не способны ни осознать необходимость противодействия разрушительным процессам, ни тем более препятствовать им практически. Вот почему, делает вывод исследователь, к одной из главных и наиболее общих причин гибели «империи» следует отнести идеологическое, духовно-нравственное и демографическое ослабление русской нации, утратившей на момент государственного кризиса свою державность, державообразующую и державоохранную суть.
Потребовались годы для того, чтобы на развалинах «советского патриотизма» появились ростки нового патриотизма многонациональной общности современной России.
1 См.: Советская Россия. 1990.13 июня.
2 Вариант первый: все границы объявляются несуществующими, а СССР - единым государством. После денационализации проводится референдум - кто, где, в какой республике хотел бы жить. По большинству голосов формируются те самые десятки независимых государств, в которых и расселяются народы с помощью «режима свободных переселений». А уж затем эти республики решают - нужен ли им союз и если нужен, то какой. Второй вариант: проводится референдум еще до денационализации. По его итогам уточняются границы республик с возможным уменьшением, скажем, Эстонии и Молдавии за счет районов с преобладанием некоренного населения. Возможны изменения границ между Татарией и Башкирией, выход Южной Осетии из Грузии, Карабаха из Азербайджана, отделение Крыма от Украины и многое др., см.: Попов Г, X. Что делать? М., 1990.
3 См.: Солженицын А. И. Как нам обустроить Россию. Посильные соображения. Л., 1990.
4 См.: Известия. Московский вечерний выпуск. 1990. 24 ноября.
5 См.: Нескорена нашя. 1991. № 2, сентябрь.
6 См.: Советская Башкирия. 1990. 14 августа.
7 См.: Известия. 1990. 20 декабря.
8 См.: Московские новости. 1991. 20 января.
9 См.: Правда. 1991. 23 января
10 См.: Советская Россия. 1991. 23 февраля, 12 марта.
11 См.: Правда. 1991.1 марта; Советская Россия. 1991. 28 февраля.
12 См.: Фурман Д. Российские демократы и распад Союза // Век XX и мир. 1992. № 1.С. 10-19.
<< Назад Вперёд>>
