б) Нация, национализм и национальная ксенофобия в работах И. И. Каблица
Данное замечание в первую очередь относилось к работам И. И. Каблица, выступавшего в печати под псевдонимом Юзов. Его статьи в газете «Неделя», книги «Интеллигенция и народ», «Основы народничества» были хорошо известны и вызывали определенный интерес у некоторых читателей. Интересен и жизненный путь автора.
Активный член студенческих кружков в Киевском университете, участник «хождения в народ», прошедший на собственный страх и риск в общей сложности 1800 верст по Полтавской, Харьковской, Воронежской губерниям, землям Войска Донского, автор первого проекта покушения на царскую семью в Зимнем дворце - таков далеко не полный «послужной список» его участия в революционном движении. Но к концу 1870-х гг. от бывших убеждений активного последователя учения М. А. Бакунина не осталось и следа. Неудачи попыток свержения самодержавия, инертность народа заставили Каблица по-новому подойти к сложившейся в стране ситуации и высказать иные предложения по преобразованию русского общества.
Теоретические основы мировоззрения Каблица содержали ряд черт, свойственных народничеству в целом, в их числе непременная вера в общественный прогресс, который должен состоять в обеспечении счастья и желаний «личностей, составляющих данное общество»1. Наряду с этим Каблиц настаивал на многофакторности эволюции: человек в своей жизни подчинен влиянию многих условий (экономических, географических, социальных). Не последнюю роль среди них играют национальный характер и национальные традиции. Первоначально они сформировались под воздействием окружающей среды и общественных отношений. Но затем, преломляясь и воплощаясь в деятельности людей, их психологии, стали оказывать влияние на социальное устройство.
Человек, являвшийся целью прогресса в понимании Каблица, одновременно становился и главным творцом своей судьбы. Но этот процесс однозначно окрашивался в национальные тона. В этом Каблиц изначально расходился с другими теоретиками народничества, которые осознавали особенность исторического пути России, но никогда не ставили будущее страны в зависимость только от национальной специфики, самобытности психологического склада народа. Их понимание прогресса основывалось на идеях рационального устройства мира, в то время как Каблиц склонялся к нравственно-чувственному объяснению эволюции общества.
Он находил, что рассудок и мораль влияют на поступки и решения людей, но по-разному для разных социальных категорий. Рационалистическое мировоззрение характерно в первую очередь для лиц, занимающихся умственным трудом. Народ, напротив, руководствуется нравственным чувством, основанным на жизненном опыте, традиции, особенности уклада повседневной жизни. Чувства концентрируют в себе опыт, приобретенный человеком, служат руководством к действию. Рационализм мышления приобретается главным образом под влиянием книжных знаний. По своей значимости он вторичен и зависит от контролирующей функции чувств. Противопоставление чувств разуму стало исходной точкой в полярном разъединении Каблицем народа и интеллигенции.
Кто является интеллигентом? В своих работах публицист «Недели» дал и отличное от общепринятого в народнической среде толкование просвещенного меньшинства страны. По его мнению, «всякий, кто живет не физическим трудом, зачисляет себя в интеллигенцию, и имеет полное право на это». К этой категории населения им были отнесены не только литераторы, ученые, журналисты, художники, артисты, но и «проповедники всякого рода идей, учителя, лица духовного звания, военные, промышленники, сельские хозяева, торговцы, наконец, чиновники и администраторы». Тем самым Каблиц менял основополагающий критерий оценки интеллигентного человека. Не моральный облик личности, ее готовность на подвижническое служение народу, жертвенность и героизм становились главными качествами русской интеллигенции. Каблиц предлагал заменить их чисто профессиональными функциями; основная из них - забота «об увеличении количества и значения знания в обществе»2.
Народнический публицист совершенно справедливо отметил функциональное использование слоя образованных людей в индустриальном обществе. Его подход отличался реальностью оценки профессиональных задач интеллигенции, возрастания ее роли как генератора, носителя идей, способствующих усилению влияния науки на все стороны жизни человека. Но вместе с тем Каблиц не учитывал других элементов в ее многосторонней деятельности. Простая констатация рода занятий не учитывала их содержания и направленности. Определение интеллигенции только через параметры умственной занятости толкало Каблица к приравниванию позиций прогрессивно мыслящего общественного деятеля и ретрограда-консерватора, уравнивала в социальном отношении учителя, получавшего грошовое жалование, и крупного государственного чиновника.
Кроме того, подобная классификация заставляла видеть в интеллигенции людей, стремящихся приобрести знания с единственной целью - получение «диплома легкохлебия» и привилегированного места в служебной иерархии. Чинопочитание и карьеризм оказывались в числе ее наиболее характерных черт. По существу Каблиц объединял большинство образованных людей страны в категорию «просвещенной бюрократии», которая была едина, по его мнению, в стремлении доказать «право интеллигенции <...> на самоуправление над народом (здесь и далее выделено Каблицем. - В.З.)»3.
В понимании народнического публициста проблема взаимоотношения громадного большинства населения страны и ничтожной части людей, приобщившейся к достижениям цивилизации, переносилась из плоскости сближения с народом в плоскость противостояния и борьбы. Каблиц считал, что «просвещенный бюрократизм» был «только мнимым защитником народных “интересов”», а в действительности полностью игнорировал права народа и стремился к реализации собственной выгоды4.
Наряду с пересмотром дилеммы «интеллигенция - народ» в работах, опубликованных на страницах «Недели», подвергалась сомнению и точка зрения о высоком моральном облике образованных людей. Как писал Каблиц, «приобретение знания не ведет за собой непременно и нравственного развития». Разобщенность, индивидуализм интеллигенции, узкий круг интересов, знакомств, семейной жизни ставили ее в нравственном отношении на более низкую ступень по сравнению с народом, живущим по неписаным мирским законам. «Мирские порядки гораздо больше упражняют социальные и нравственные чувства, нежели интеллигентская жизнь», - безапелляционно заявлял народнический публицист. Да и вообще интеллигенции свойственно злоупотребление выгодами своего «привилегированного положения». Политическая власть, оказавшись в ее руках, могла обернуться для народа самыми прискорбными последствиями5.
Как видим, Каблиц в непримиримом тоне оценивал роль образованного меньшинства страны. По существу интеллигенция под его пером приобретала характер «захребетника народа», живущего за его счет и стремящегося к тому же навязывать ему собственное видение справедливого мироустройства. Причина этого коренилась, как считал Каблиц, в приверженности западным идеям. «Народ, по мнению западников, есть только человеческий материал, бесформенный и бессмысленный, который только под руками интеллигенции превращается в культурное общество», - писал по этому поводу народнический публицист. С Запада пришла в Россию идея «облагодетельствования народа». Там заимствовали российские интеллигенты побудительный мотив «лечить крестьянина от холопства путем передачи ему книжной мудрости»6.
Итак, Каблиц не просто противопоставил интеллигенцию народу, наделил ее моральными качествами, уступающими миру деревни, обвинил в приверженности западноевропейским ценностям и забвении истинно национальных качеств, но и, казалось бы, отказал ей в праве влиять на ход исторического развития страны. Однако подобный вердикт полностью перечеркивал бы его собственный вывод о прогрессивно-поступательной эволюции нации. Поэтому Каблиц вынужден был обозначить единственный, на его взгляд, путь ликвидации разобщенности интеллигенции и основной массы населения. В первую очередь, «меньшинство должно понять стремления народа», но не ограничиваться только этим. Другая задача состояла в отстаивании «независимости народной жизни». Добиться ее выполнения можно было лишь через «помощь осуществлению народного блага». Это - конечный ориентир деятельности. Каблиц был убежден: чтобы достигнуть цели, стремления интеллигенции «должны быть ограничены только умственным и нравственным воздействием на народ; насилием оно тут ничего не сделает»7.
Но, ликвидировав, казалось бы, одно из противоречий своей теории, Каблиц сталкивался с не менее трудными вопросами. Если вся интеллигенция представляет собой когорту «просвещенной бюрократии», преследующей собственные интересы, то кто же в ее среде возложит на себя подобную миссию, какие конкретные формы и методы деятельности должна избрать эта часть населения страны, какой характер отношений должен установиться между ней и государством?
Разные категории интеллигенции. Эти проблемы заставляли его разделить всю интеллигенцию на несколько категорий. К первой он отнес «интеллигентский или просвещенный бюрократизм»; ко второй - сторонников либерального учения; а в третью категорию вошли представители народничества.
Среди просвещенных бюрократов оказались образованные служители государства и «народолюбцы», которые неоднократно заявляли о своей якобы искренней любви к народу и готовности пожертвовать собой ради его благополучия и счастья. Но подобные заявления были лишь декларациями. Их любовь весьма напоминала жалость к животным, смешанную с «желанием покровительствовать и господствовать». При этом сам объект любви считался «невежественным и безнравственным скотом, не имеющим никакого понятия об истинных своих нуждах и потребностях». Причина подобного отношения к народу коренилась, как писал Каблиц, в приверженности чисто русским чиновничьим способам «подгонять сверху бюрократическим кнутом ход народной жизни по пути прогресса»8.
Следствием такого отношения к широким массам стало забвение интересов живущего поколения людей и создание утопии будущего. Это было отнюдь не безобидной затеей, а, напротив, могло превратить «земную жизнь в бесконечный ряд жертв», когда «целью общественного прогресса окажется не счастье людей, а счастье только фиктивного последнего поколения». Не завтра и не где-то, а сегодня и здесь - так можно охарактеризовать ответ Каблица на идеи народолюбивой интеллигенции. Он призывал заботиться об удовлетворении «потребностей современных поколений, достигая этим путем улучшения жизни наших потомков»9.
Вместе с тем Каблиц не отказывался от идеи жертвенности. Позиция общественного деятеля, посвящающего всего себя служению великой цели, представлялась ему высоконравственной. Но она была таковой лишь до тех пор, пока образованные люди не стали бы силой навязывать свои идеи народу. В противном случае насилие обернется тем же бюрократизмом, который «может быть не только консервативным, но и либеральным, радикальным или даже социалистическим. Социалист, думающий насаждать социалистический общественный строй путем господства просвещенных революционеров-социалистов над массой народа - ничего более, как бюрократ, только бюрократ-социалист»10.
Причину резко негативного отношения публициста «Недели» к народолюбцам и «просвещенной бюрократии» следует искать в провале попытки хождения в народ, в непонимании и неприятии крестьянством романтических идей народнической молодежи 1870-х гг. Разочаровавшись в революционном преобразовании общества, Каблиц критически переосмыслил свои прежние идеи и попытался дать собственное понимание основного содержания народничества.
Наследие предшественников. В первую очередь он отказывался от наследия 1860-1870-х гг. Основная идея интеллигенции в это время состояла, по его словам, в том, что «центр тяжести страны лежит в культурно-интеллигентских классах, и что эти классы должны оказывать, если не исключительное, то, во всяком случае, преимущественное влияние на ход социальной жизни». Прикрываясь «знаменем науки и прогресса», она и стремилась навязать народу собственные идеалы. Для оправдания такого насилия было использовано этическое учение утилитаризма. Согласно ему, «все люди - эгоисты, и разница в их поведении определяется тем, что эгоизм одних требует нарушения чужих прав, а эгоизм другого - уважения к ним». Эгоизм двух личностей приводит их к мысли о необходимости компромисса, результатом которого становятся правила общежития, основанные на том, что «достигнуть личного счастья нельзя помимо общечеловеческого счастья»11.
Нетрудно заметить, что Каблиц в первую очередь обращал внимание на теорию разумного эгоизма Н. Г. Чернышевского, и его отношение к идеям одного из родоначальников народничества было однозначно негативным. Как он писал, проповедь достижения личного счастья путем содействия общественному благу стала лишь ширмой для достижения личных выгод. А утилитаризм однозначно классифицировался Каблицем в качестве аристократического учения, потому что он «осуждает толпу, как невежественную массу, на безнравственность»12.
Разум или чувство. В отличие от своих предшественников истинные народники ставили, по мнению Каблица, нравственное поведение личности в зависимость не от знаний, а от чувств человека. Согласно такому подходу, простой крестьянин может быть более развит в моральном отношении, чем интеллигент. Главным критерием народнических взглядов Каблиц считал альтруизм определенной части интеллигенции и ее неподдельное уважение к народу, воплощавшему в себе «высокий для нашего времени уровень справедливости и человечности»13. Во взглядах Каблица обоснование народничества получало эмоционально-психологическую направленность: в конечном счете чувства, а не разум определяют роль образованного меньшинства в эволюции страны, подсказывают характер взаимоотношений с миром деревни.
Его собственная ориентация на морально-этические качества народа подталкивала к абсолютизации русской почвы, превознесению позиции «самобытников». Начав с утверждения о том, что «истинный <...> общественный прогресс бывает только там, где общественное дело двигает не одна интеллигенция, а весь народ», Каблиц заканчивал выводом о всеспасительной силе деревенских устоев, которые загораживали «дорогу разным либерально-буржуазным затеям, в которых мы не видим добра для народа и общества»14.
Капитализм и либерализм. Мысль о противостоянии сельского мира капиталистическому развитию страны была для него далеко не случайной, как и негативная оценка либеральной доктрины. По мнению Каблица, либерализм, хотя и не был лишен крупиц истины, вместе с тем «совсем не есть ближайшая станция прогресса, а напротив - ведет в сторону от столбовой дороги <...> приводя к непролазной трущобе». Неоднократно Каблиц подчеркивал принадлежность либерализма к числу «самых вредных общественных учений», враждебных народничеству и гибельных «для русского народа и государства»15. Ни просвещенный бюрократизм, ни народолюбство не награждались в работах народнического публициста таким количеством отрицательных эпитетов.
Каблиц стремился показать идеологическую и практическую несостоятельность либерализма в России. В первую очередь он выделил явное преобладание политических мотивов над экономикой: либералы «не думают, что экономическая независимость должна считаться настолько же важным правом личности, как и политическая». Они в лучшем случае надеются улучшить положение народа «уменьшением податной тягости, увеличением производительности <...> труда капиталистическим производством, но отнюдь не путем предоставления народу экономической независимости»16. Для Каблица эта идея была равносильна навязыванию русскому народу интеллигентского понимания эволюции.
К тому же печальный опыт Западной Европы свидетельствовал о том, что в погоне за материальным благосостоянием либералы совершенно упустили вопрос о необходимости изменения характера распределения произведенного продукта. «В конце концов оказалось громадное накопление богатств в руках буржуазии и нищета рабочих классов». Каблица больше привлекала идея таких производственных отношений, при которых бы не существовало собственников орудий труда и наемных работников. Правда, до этого было весьма далеко. Поэтому он и пытался «придумать более практические меры»: наделить «трудящихся орудиями труда в достаточной мере и тем освободить их от необходимости прибегать к арендам, батрачеству и тому подобным средствам»17. Фактически Каблиц выступил защитником нетоварной формы производства русского крестьянства. И в этом вопросе он оставался пропагандистом «особости» страны. Отвергая западноевропейскую модель экономики, он смог противопоставить ей только вариант сохранения экономической независимости деревни, дополненный элементами обеспечения «нормальных условий» труда производителя.
Неприятие либерализма сохраняется и при анализе политического аспекта либеральной доктрины, требовавшей предоставления и обеспечения прав личности. Либерализм измерял политическое достоинство человека его имущественным положением. Результатом этого становилось господство экономически более могущественного сословия, когда в Западной Европе «громаднейшее большинство личностей находится в странном положении: они вполне свободны и полноправны в юридическом отношении и в то же время находятся в фактическом рабстве у буржуазии». В результате этого свобода превратилась в фикцию, так как «она не поддержана экономической независимостью»18.
Критикуя идеи либерализма, Каблиц сумел подметить действительные слабости, присущие этому учению, как и негативные стороны капитализма в Западной Европы. Как он писал по этому поводу, под блестящей внешностью либеральной теории «скрывается защита экономического рабства труда и господство капитала»19. Однако сама критика либерализма велась Каблицем отнюдь не с социалистической точки зрения, что было свойственно родоначальникам народничества и сторонникам политических преобразований страны. Он выступал защитником самобытности русских условий, отстаивал чисто национальные основы жизни и деятельности народа.
Отголоски бакунизма. На «идеальные образцы практической жизни» ориентировался Каблиц и при рассмотрении проблем государственного устройства. В России, как он считал, не было необходимости выдумывать что-то новое. Достаточно было наделить общину правами самоуправления при минимальном вмешательстве центральной власти. Государство вполне могло довериться здравому смыслу русского крестьянства при решении местных, локальных задач, оставив за собой управление лишь «специальными сферами жизни» - «заведовать» вопросами железнодорожного строительства, деятельностью банков и т. п. Для этого не надо было прибегать даже к помощи земств, поскольку общинная организация более продумана и приспособлена к условиям существования народа.
В этих рассуждениях Каблица явно ощущается его юношеская увлеченность бакунинскими идеями. Но в начале 1880-х гг. само прочтение бакунизма в публицистике народника приобрело черты народного анархизма и абсолютизации общины. Начав с противопоставления альтруистически настроенных народников просвещенной бюрократии, Каблиц в итоге приходил к оправданию объединения их усилий в деле государственного регулирования условий существования народа, патронажа над общинными порядками.
«Истинный национализм». Признание приоритета народных мнений над интеллигентским мировоззрением, почвенническое прочтение «особости» России не могли не привести к появлению великодержавия и националистических мотивов в работах Каблица. Считая решение национального вопроса одной из наиболее важных задач в жизни страны, он предлагал подойти к его анализу с точки зрения «истинного национализма». Сердцевина его программы - утверждение о том, что «общечеловеческая солидарность достигается <...> не нивелировкой наций, не обезличиванием их, а, наоборот - полным развитием их особенностей. Чем разнообразнее будут народности, входящие в состав человечества, тем жизнь этого человеческого целого будет полнее и ярче во всех отношениях»20. Нетрудно заметить, что в очередной раз Каблиц подчеркивал особенность, специфичность развития каждого народа, отличия его национальных качеств. Как он писал, это не означало их абсолютизации, противопоставления одной нации другой. Этим «истинный национализм» отличался, по его словам, от ретроградского «эгоистического национализма», способного «внести в нашу и европейскую жизнь только семена раздора и разложения»21.
Вместе с тем трезвый учет живучести «племенных особенностей» мог позволить добиться стабильности в положении государства и обеспечении национального мира. «Думать, что политическое единение должно быть основано на этнографическом слиянии, - писал Каблиц, - это значит увлекаться политическим романтизмом, недостижимой утопией, во вред насущным, современным потребностям государства»22. Грубое нарушение «прав племени» приводит к непониманию, столкновению интересов. Попытки ассимилировать тот или иной народ вызывают вполне естественное сопротивление, которое создает напряженность в межэтнических отношениях и подрывает национальный мир. Подобную политику Каблиц вполне резонно критиковал и считал, что более осторожное государственное отношение к традициям и культуре определенного народа подтолкнет его к «политической связи с чужим племенем; в особенности, если их общие политические формы более или менее соответствуют их нуждам»23.
В связи с этим для многонациональных государств обеспечение прав населяющих его народов становилось, как считал Каблиц, одним из главных вопросов. Трезвый учет живучести «племенных особенностей» мог позволить добиться стабильности положения и обеспечения национального мира. Возникшими трениями сразу же попытались бы воспользоваться другие страны, что могло обернуться международным конфликтом и войной.
Политический прагматизм и государственные интересы. Суждения народнического публициста политически прагматичны, однако в них настораживает приоритет государственных интересов, стремление приспособить национальные особенности не столько для равноправного развития культуры каждого народа, сколько для устойчивости и жизненности государственных структур, обеспечивающих победу в соперничестве с другими державами. Сам Каблиц этого нисколько не скрывал. Он прямо писал, что для предотвращения иностранного влияния на часть населения российской империи недостаточно надеяться только на силу оружия, а требуется взвешенность и осмотрительность. Так, в Прибалтике и Польше Каблиц предлагал «помогать развитию польской культуры <...> и польского языка», способствовать «расширению крестьянского землевладения» с целью предотвратить экономическое влияние немцев в этом крае. Его главная идея состояла в том, чтобы «выставить» поляков «аванпостами славянства против движения немцев на Восток»24.
Возложив на себя обязанности защитника государственных интересов, Каблиц фактически становился на позиции российского правительства. Его «истинный национализм» вполне укладывался в рамки представлений о «единой и неделимой Российской империи». Тем более, что статьям Каблица были не чужды идеи русификаторства окраин. Правда, их реализация должна была осуществляться достаточно осторожно и затрагивать в первую очередь братские славянские народы - белорусов и украинцев. Хотя Каблиц и писал, что нельзя игнорировать различий между ними и русскими, но в дальнейшем «великорусский, малорусский и белорусский языки <...> при дружественных отношениях этих племен <...> легко <...> сольются в одном русле общерусского языка». Сделать это можно было в несколько этапов. Первоначально «рядом с общерусским литературным языком будет существовать племенной язык <...> Первый из них будет употребляться интеллигенцией, не имеющей непосредственных отношений к народу и нуждающейся в литературе, заключающей в себе все верхушки человеческого знания и мышления, второй - народом и интеллигенцией в тех случаях, когда она имеет дело с народом». Такое параллельное существование языков будет способствовать их сближению. В конце концов произойдет «желаемое слияние ни для кого не обидное, так как оно не будет вынужденным, а произойдет вследствие взаимной выгоды»25.
Нарисовав столь «благостную» картину, Каблиц и сам не заметил, как впал в противоречие с собственными идеями равноправия и автономности национальных культур. На первый план выступала убежденность в первенстве великорусской нации, что могло вызвать крайне негативную реакцию других народов, населявших Россию. Замена родного языка - пусть даже ненасильственная и длительная - неминуемо привела бы к борьбе за его сохранение в форме нарочитого использования в противовес русификаторским намерениям власти. Национальная интеллигенция, отстаивая собственную культуру, втянулась бы в длительную и в общем бесплодную полемику об истинных и мнимых недостатках нации «колонизаторов», что послужило бы началом вызревания зерен раздора и ненависти. Концепция межнациональных отношений Каблица была изначально противоречива и уязвима. Ее великодержавная направленность сближала автора со сторонниками подчинения индивидуальности других народов русской самобытности. Государственная необходимость брала верх у Каблица над требованием равноправия. И хотя он стремился совместить «интересы русского государства» с «принципами любви и справедливости»26, этого у него не получалось.
Национализм, великодержавно и еврейский вопрос. Наиболее отчетливо национализм и великодержавие народнического публициста проявились при рассмотрении еврейского вопроса. В отличие от других народов России за евреями Каблиц не оставлял даже эфемерного права сохранения самобытности. По его мнению, евреи - народ пришлый, занимающийся в основном непроизводительной деятельностью (ростовщичество, торговля и т. п.) и в силу этого имеющий в стране «место только известного класса лиц, неспособного существовать без деятельности остального населения, чуждого им по расовым особенностям». Уже поэтому они обязаны подчиняться «этнографическим особенностям» народа, среди которого живут (усвоить его язык, носить его одежду и т. п.) и отличаться «только религией и теми расовыми чертами, которых изменить уже не в состоянии». В большинстве стран мира так и произошло, продолжал развивать свою мысль Каблиц, Россия же имеет полное право требовать от евреев сближения «с коренным населением, приняв его язык и внешность»27. А само сближение должно закончиться полным слиянием с коренным населением.
За внешней стороной этого требования Каблица скрывалось «нравственное и экономическое» содержание. Как он считал, занятие основной массы евреев торгово-ростовщическими операциями выработало у них такие свойства характера, как пронырливость, хитрость, изворотливость, которые и давали «перевес над другими в делах торговых и биржевых». Но эти качества среди земледельческого русского народа «считаются низшими умственными способностями»28. Русский мужик никогда не уважал и не ценил торгашества и мироедства. Ростовщичество было греховным делом. Поэтому столь враждебно и была настроена русская деревня против евреев.
Неприятие аморальности еврейской деятельности усугублялось чисто экономическими последствиями их вмешательства в жизнь русской деревни. Высокие проценты на предоставляемые ссуды, содержание шинков и кабаков, сдача земли в аренду разоряли крестьянство, что являлось для Каблица свидетельством эксплуатации русского народа евреями, эксплуатации, вредной для всего населения и государства.
Подтверждение своей мысли о несовместимости мировоззрения евреев и русского народа публицист «Недели» находил в факте погромов, прокатившихся по стране в начале 1880-х гг. «Все подробности беспорядков, - писал Каблиц, - доказывают, что народ озлоблен против евреев за их экономическую эксплуатацию». А поскольку, согласно его убеждениям, «законодательство должно быть основано на народном миросозерцании», то и требовалось ввести «юридико-экономические меры», способствующие «русскому народу стать в независимое положение» от евреев29.
В экономике это должно было воплотиться в создании конкурентных структур. Так, вполне резонным выглядело бы разрешение «народонаселению» иметь общественный кабак в деревне или селе. Это позволило бы сельскому обществу получать доход. Устройство общественного кредита подорвало бы влияние еврея-ростовщика. В законодательной области Каблиц приветствовал отмену ранее существовавшего права евреев покупать и арендовать земли. Он аргументировал справедливость подобного решения исключительно торгашеским отношением еврейской нации к земельной собственности, идущим вразрез «с существом сельскохозяйственной промышленности»30.
Вполне обоснованным считал Каблиц и сохранение «черты оседлости». «При дозволении евреям заниматься торговлей по всей России произошло бы вытеснение русских торговцев еврейскими», - писал он в работе «Интеллигенция и народ в общественной жизни России». К тому же, при расселении евреев по всей стране конкуренция между ростовщиками на старом месте их проживания «уменьшится <...> их торговый процент поднимется в ущерб остальному населению»31. Этими экономическими причинами и оправдывал Каблиц «недопущение» еврейского населения в другие губернии, кроме западных и юго-западных окраин.
Он прекрасно сознавал сложность жизни народа в подобной «резервации». Однако эту тяжелую и горькую школу «еврейство обязано пройти <...> чтобы привыкнуть хотя мало-помалу к производительным занятиям». Ничего более оригинального для изменения враждебного отношения коренного населения к евреям, кроме их перехода «от исключительного занятия торговлей к производительному труду», Каблиц предложить не мог32.
В еврейском вопросе (как и в целом при рассмотрении национальной проблемы) проявились все слабости, передержки концепции публициста «Недели», его отход от заветов шестидесятников и семидесятников. Каблиц по существу призывал следовать антисемитским настроениям кулаков, шинкарей и тому подобных «предпринимателей», видевших в евреях конкурентов в ограблении своих же односельчан. Не замечая этого факта, он защищал интересы наиболее состоятельной части деревни, проникнутой духом торгашества и наживы, столкнувшейся с одним «из наиболее мобильных отрядов российского капитализма» в лице еврейской буржуазии. По данным середины 1880-х гг., евреи составляли 18,4 % купцов первых двух гильдий по стране в целом. А в «черте оседлости» эти показатели были гораздо выше: 40,3 % купцов I гильдии, 56,2 % купцов II гильдии, 49,2 % мелких торговцев, здесь еврейской буржуазии принадлежало 37,8 % промышленных предприятий и 59,1 % питейных точек33.
Закономерный итог. Ревизия Каблицем народнического варианта решения национального вопроса была вызвана его отходом от основ самой доктрины. Признание приоритета нравственно-чувственного восприятия мира перед рациональным истолкованием законов его существования привело к обоснованию национализма. Каблиц фактически признавал и оправдывал государственную политику ассимиляции других народов России. Патриотизм Герцена и Чернышевского был заменен обоснованием русского великодержавия. Каблиц явно сближался с идеями консервативной части русского общества, видевшей спасение от надвигавшейся капиталистической модернизации в сохранении патриархальных устоев русской деревни. Но при этом упускалось из виду, что сами «народные требования» зависят от материального положения определенных слоев крестьянства, серьезно разнятся между собой и могут быть диаметрально противоположенными. Желание защитить деревню от «тлетворного влияния товарно-денежных отношений» перерождалось в поиски внешних врагов, мешающих жизни трудолюбивых русских селян. Социалистическая направленность народничества подменялась опасной националистической утопией, способствующей дальнейшему обострению социально-политической ситуации в стране.
В целом взгляды публициста «Недели» представляли собой наиболее явно выраженную ревизию основ народнического мировоззрения. Отказ от социалистических идей, сужение просветительской деятельности, апелляция к государственным интересам, акцентирование внимания на повседневных проблемах жизни крестьянства подталкивали к выводу о необходимости изменения характера взаимоотношений интеллигенции и народа, перенесения центра тяжести на исключительно культурническую деятельность. Правда, эти идеи во взглядах Каблица были выражены достаточно неопределенно, в основном касались социологического, а не экономического аспекта проблемы. Причины этого коренились, на наш взгляд, в теоретической «размытости» позиции их автора, желании совместить идеи эволюции со статикой быта русской деревни. Целевая направленность народничества исчезала у Каблица. А противоречивость критерия оценки интеллигенции не позволяла определить конкретные формы деятельности этого слоя российского населения.
Общее и особенное. Русское народничество, расцвет и наиболее интенсивное развитие которого приходится на вторую половину XIX в., объективно выражало протест против становления капитализма, складывания новой социальной структуры, разрушения основ традиционного общества Труды идеологов этого крупнейшего общественного течения представляли собой попытку выработать национальную модель некапиталистической эволюции, постепенной адаптации большинства населения к условиям модернизации страны.
В истолковании процессов, происходивших в стране, отечественная интеллектуальная элита испытывала сильное влияние европейской общественной мысли. Но веяния, шедшие с Запада, воспринимались в России далеко не однозначно и через критическое противопоставление главных понятий: общество и человек, личность и личное, индивидуальность и индивидуализм, закономерность бытия и моральный долг субъекта истории. Можно сказать, что классическая триада эпохи Просвещения - «самопознание - просвещение - формирование национального самосознания» - реализовывалась в русских условиях не через интегральность, а через оппозиционность, которая зачастую вела к доктринальной незавершенности и идейной утопичности. В значительной степени это было связано и с тем, что многие проблемы, уже решенные в Европе (установление политических систем, гарантировавших соблюдение прав определенным группам населения, примат норм собственности и т. п.), для России являлись еще весьма отдаленной перспективой.
В условиях, когда освобождение большинства населения страны от крепостной зависимости, формирование гражданского общества считались первостепенными, в сознании части интеллигенции они тесно переплетались с идеями справедливого социального устройства, ликвидации имущественного неравенства, порабощения человека человеком. Прогресс понимался как процесс всестороннего развития человека, осуществляемый самим человеком, влияющим своей деятельностью на объективные законы истории и использующим научные знания для их разумной коррекции. Конечная цель общественной эволюции - создание такой формы социального устройства, при которой в полной мере могли бы проявиться как индивидуальные способности личности, так и ее коммунитарные качества (коллективизм, солидарность интересов и т. п.). Общее благо всех, а не одного - так можно было бы охарактеризовать исходную точку формирования народнической доктрины.
Само понятие «народник» родилось как выражение стремлений определенной части образованного меньшинства страны (в условиях отсутствия элементарных прав и свобод, при крайне ограниченных возможностях оппозиционной деятельности) возложить на себя функции защитника интересов безмолствующего народа от разрушительной силы капиталистической цивилизации. В основе доктринальных построений лежало искреннее чувство патриотизма, любви к родине, желание счастья и процветания людям труда.
Первоначально «народ» был тождествен крестьянству, что казалось вполне оправданным, как и определенная романтизация его образа и превознесение нравственных качеств. Но скорее это было побочным эффектом противопоставления патриотических и социалистических настроений жестким канонам западноевропейского либерализма, ставившим индивидуализм на первое место.
Не менее важным было и то, что уже родоначальники народничества А. И. Герцен и Н. Г. Чернышевский при всех различиях в понимании всеобщих законов истории, в оценках национальных особенностей России были едины в признании необходимости просветительской практики российской интеллигенции. Ее основное содержание можно было определить словами: «все для блага народа». Конкретное выражение этой идеи не выходило за рамки требований наделения крестьян землей без выкупа, организации местного самоуправления с достаточно широкими правами, созыва всесословного представительного учреждения.
Однако нечеткое определение принципов бытия, неоднозначное истолкование роли знания и науки создавали возможность пересмотра и замены неоправдавшихся, устаревших теоретических конструкций элементами новых учений. Социалистическая направленность идей не исключала их преимущественно антикапиталистического прочтения, как и многообразия точек зрения на проблему взаимодействия интеллигенции и народа. Как показала практика общественного движения 1860-х гг., к концу десятилетия запас идейного влияния родоначальников народничества был в значительной мере исчерпан. Требовалась дальнейшая конкретизация и детализация в целом общих и неопределенных доктринальных положений.
К концу 1860-х гг. обозначилось разделение среди сторонников социалистической альтернативы. Социализм и патриотизм по-прежнему оставались «несущими конструкциями» народничества, но основным предметом разногласий стал вопрос о революционном или реформаторском характере преобразований. В связи с этим и просветительская тенденция приобретала или агитационно-пропагандистское звучание ниспровержения существовавшего строя, или умеренно-постепенного перевоспитания человека, подготовки высокоморального и активного гражданина будущего мира. Общим как для революционеров, так и для реформаторов было желание добиться блага народа. Но по сравнению с началом 1860-х гг. к известной формуле были добавлены новые слова: «все через народ, все посредством народа».
Благодаря работам П. Л. Лаврова, М. А. Бакунина, П. Н. Ткачева в 1870-е гг. среди российской интеллигенции преобладало влияние революционного народничества, стремившегося при помощи различных средств поднять на борьбу с самодержавием инертную крестьянскую массу. В значительной степени влияние на радикализацию взглядов части народнической интеллигенции оказали непоследовательность и просчеты в проведении реформ национальной бюрократией, желание не столько модернизировать общество, сколько сохранить основы самодержавия. Переход от политики преобразований к подавлению оппозиционных выступлений, навязыванию безальтернативных решений кардинальных вопросов русской жизни подтолкнули к попыткам пробудить к активным действиям основную массу населения страны. Однако русское крестьянство осталось глухо к революционным призывам радикалов. Неудачи и промахи заставили вырабатывать новые подходы. В числе идей, появившихся в результате трудных поисков, стало требование преобразования политического строя страны.
К аналогичным выводам пришел в 1870-е гг. и главный теоретик реформаторского народничества Н. К. Михайловский. Придерживаясь социалистической ориентации, он отстаивал идеи Герцена и Чернышевского. Его активная теоретическая деятельность по обоснованию субъективного фактора в истории позволяла компенсировать отсутствие доктринальной целостности народничества целевой направленностью идей.
Одновременно с этим разочарование в насильственных революционных методах подталкивало некоторых из бывших активных участников революционного движения к переоценке прежних взглядов, переориентации жизненной позиции, отказу от навязывания крестьянской массе интеллигентского миропонимания и мировоззрения. Указанная тенденция впервые проявилась уже в середине 1870-х гг. в творчестве П. П. Червинского. А в конце десятилетия И. И. Каблиц (Юзов) наиболее громко высказал требование согласовывать темпы «организации общественно-политических форм» с социальными настроениями масс. По своей сути это была попытка ревизии роли выдающейся личности в истории, переакцентировки направленности просветительства. Патриотизм, свойственный взглядам родоначальников народничества, сменился великодержавием и национализмом, социалистическое содержание доктрины - идеей приспособления к капитализму.
1 Каблиц (Юзов) И. И. Лже-народничество / / Неделя. 1882. № 14. С. 436.
2 Каблиц (Юзов) И. И. Интеллигенция и народ в общественной жизни России. СПб., 1886. С. 73, 74,120.
3 Там же. С. 54.
4 Каблиц (Юзов) И. И. Интеллигенция и народ в общественной жизни России. С. 63.
5 Там же. С. 75, 76, 77.
6 Там же. С. 132,133.
7 Там же. С. 82, 83.
8 Там же. С. 41,42,43,44-45.
9 Каблиц (Юзов) И. И. Интеллигенция и народ в общественной жизни России. С. 65.
10 Там же. С. 68, 143-144.
11 Там же. С. 48, 278-280.
12 Там же. С. 281, 284.
13 Там же. С. 41.
14 Там же. С. 145, 146.
15 Каблиц (Юзов) И. И. Интеллигенция и народ в общественной жизни России. С. 174,148,198.
16 Там же. С. 160.
17 Там же. С. 173,160.
18 Там же. С. 147,172,173,183.
19 Там же. С. 184.
20 Каблиц (Юзов) И. И. Интеллигенция и народ в общественной жизни России. С. 205.
21 Там же. С. 205, 206
22 Там же. С. 208.
23 Там же. С. 210.
24 Там же. С. 223, 226, 227.
25 Там же. С. 228, 230, 231.
26 Каблиц (Юзов) И. И. Интеллигенция и народ в общественной жизни России. С. 237.
27 Там же. С. 238, 239.
28 Там же. С. 270.
29 Там же. С. 246,256, 253.
30 Там же. С. 266.
31 Каблиц (Юзов) И. И. Интеллигенция и народ в общественной жизни России. С. 268-269, 263.
32 Там же. С. 270, 277.
33 Степанов С. А. Черная сотня в России (1905-1914 гг.). М., 1992. С. 26.
<< Назад Вперёд>>
