5. Внешняя торговля, иностранная помощь и передача технологии
Но даже когда Советский Союз был слаб в военном, экономическом и политическом отношении, его никогда нельзя было начисто игнорировать просто в силу размеров его территории и его географического положения. В XIX в., например, когда промышленность России была одной из самых отсталых на Западе, ее называли жандармом Европы, поставленным реакцией для охраны против революционных сил. Именно Россия остановила продвижение Наполеона и нанесла ему поражение, от которого он никогда не смог оправиться. Затем, в 1848 г., именно Россия подавила революцию в Венгрии. По иронии судьбы, столетие спустя, уже после своего революционного разгула, Советский Союз вновь выступил жандармом Европы, подавив революции в Восточной Германии, Польше, Венгрии и Чехословакии.
В силу огромных размеров этой страны мало что может произойти в Европе, особенно в восточной ее части, не затрагивая в какой-либо степени Советский Союз. Более того, некоторые полагают, что, учитывая ключевое положение Советского Союза, тот, кто контролирует Восточную Европу и Советский Союз, контролирует всю Европу, что в свою очередь дает контроль над Африкой, а это открывает возможность контроля над всем миром. Те, кто придерживается подобных взглядов, выдвинутых геополитиком-теоретиком Макиндером, считали поэтому весьма естественным, что Гитлер направил свои войска на завоевание Советского Союза. Они предупреждали, что если Гитлер добьется успеха, то будет невозможно остановить завоевание им всего мира.
Однако последователи Макиндера почему-то никогда не выясняли, почему сами коммунисты не завоевали мир. Ведь как бы то ни было, но они уже контролировали Советский Союз. Они владели ключевой территорией на протяжении 20 лет и не смогли ничего из этого извлечь — по крайней мере до 1945 г. Существует много объяснений, включая и то, что данная теория бессмысленна, но для тех, кто признает эту теорию, ответ заключается в том, что, пока Россия слаба, контроль над срединной территорией Европы не имеет значения. Контроль над этой территорией необязательно гарантирует могущество. В самом деле, на протяжении своей истории Россия была гораздо чаще слаба, нежели сильна. Это относится не только к четырем с половиной десятилетиям XX в., но и к концу XIX в. Когда вопрос сводится лишь к массе живой силы и простой технике, у русских получается обычно относительно неплохо (если только, конечно, им не противостоит китайская или монгольская живая сила). Но если применяется более передовая техника, то русским приходится страдать.
Жандарм оказался бумажным тигром не только во время Крымской войны 1853—1856 гг., которая последовала вскоре за подавлением венгров, но также во время войны с Японией в 1905 г. и с Финляндией в 1940 г. Так что независимо от контроля над срединной территорией, русские не всегда могли добиться своего лишь за счет обладания большим числом людей и огромной территорией. Чтобы добиться успеха, они должны также обладать экономической и технической компетентностью, которая позволила бы им противостоять своим противникам.
Таким образом, международная роль Советского Союза в будущем в большой степени зависит от того, смогут или нет преемники Брежнева изменить советскую экономику. Положение дел в настоящий момент не дает повода для сомнений в том, что современная советская система вполне подходит для поддержания и даже усиления советского международного присутствия. Хотя и безусловно, что советская экономика плохо приспособлена для удовлетворения советского потребителя, она тем не менее хорошо приспособлена для обеспечения обычных вооруженных сил. В частности» эта экономика производит нужную номенклатуру вооружения для пехоты, танковых войск, артиллерии и военно-морского флота. Однако что касается советского военного руководства, то однажды советские люди обнаружат, как это обнаружили раньше советские плановики, что остальной мир уже оторвался от них и ведет совершенно другую гонку за мировое господство и что их экономические и военные институты не подходят для того, чтобы воспроизвести то, что уже производит остальной мир. Поэтому Советам необходимо стремиться заполучать западные технологию и ресурсы, чтобы гарантировать поддержание конкурентоспособности своей военной техники. Но привлечение иностранной техники и специалистов приводит в движение другие силы, которые потенциально могут поставить под угрозу усиление международной мощи Советского Союза.
I. В современной международной обстановке Советский Союз находится в особенно благоприятном положении для усиления своей относительной международной мощи. В самом деле, трудно придумать систему, которая структурно лучше бы удовлетворяла нужды военного истэблишмента. Сталинская модель терпит крупные неудачи, когда дело касается удовлетворения нужд потребителя, но эти же провалы оборачиваются преимуществом, когда дело доходит до удовлетворения нужд военно-промышленного комплекса. Так, например, упор на тяжелую промышленность и металлургию сделан с целью удовлетворения заказов армии и флота. Природа командной экономики советского типа гарантирует, что большая доля ВНП страны направляется в военный сектор. Так же как отдельный человек не может сделать почти ничего, чтобы воспрепятствовать отчислению большой доли ВНП на капиталовложения, так же мало может быть сделано для снижения доли военного сектора. Неудивительно, таким образом, что советские руководители не сталкиваются с особыми затруднениями, отчисляя ежегодно на военные нужды 10, а возможно, даже 16% ВНП страны.
Некоторые экономисты, такие, как Фрэнклин Д. Холцман, полагают, что действительная доля военных отчислений меньше 10—12%. В какой-то степени их аргументы основываются на том, что оценки Соединенными Штатами советских военных расходов получаются с помощью голых расчетов. А поскольку Советы не публикуют достоверных данных о своих военных расходах, эти оценки базируются на разумных приближениях. Большинство оценок основывается на попытках определить, во сколько обходится Советам оплата такого же количества живой силы и вооружений, которые можно приобрести в Соединенных Штатах на американские доллары по американским ценам. По Холцману, это сравнение неправильно, и он настаивает, что действительные советские затраты гораздо ниже. Но хотя стоимость в долларах и даже точная доля ВНП, направляемая на военные расходы, может быть неопределенной, большинство обозревателей согласны в том, что количество советских вооружений и численность живой силы огромны и увеличивались на 5—6% в год в течение последнего десятилетия или около того. А пока население остается столь пассивным, кто предотвратит подобный рост в будущем?
Соединенные Штаты, особенно во время вьетнамской войны, часто и громко критиковались за то, что страной управлял военно-промышленный комплекс. Нет никакого сомнения в том, что в Соединенных Штатах существует военно-промышленный комплекс, но его мощь по отношению ко всему ВНП не идет в сравнение с его советским аналогом. Более того, военно-промышленный комплекс в Соединенных Штатах не всегда добивается своего. Надо признать, что хотя на это потребовалось несколько лет, но когда значительная часть невоенного промышленного истэблишмента пришла к заключению, что война во Вьетнаме наносит урон государству, и донесла эту тревогу до президента и конгресса, то Соединенные Штаты в конечном счете прекратили эту войну. Борьба была длительная, тяжелая, иногда отчаянная и даже яростная, но при помощи громких и эффективных протестов левых и центристских кругов страны военно-промышленный комплекс в Соединенных Штатах был в итоге побежден. В Соединенных Штатах оказалось достаточно людей, которые поняли, что если война будет продолжаться, то экономика страны будет ослаблена инфляцией и хаосом, что в свою очередь может вызвать революцию. В то время как, вне всякого сомнения, левые сыграли очень важную роль в осознании этой проблемы, невоенные элементы военно-промышленного комплекса в итоге дали начальный толчок, который привел к завершению всей этой печальной истории.
В противоположность этому советский военно-промышленный комплекс, похоже, обладает иммунитетом к подобному давлению. Для этого есть несколько причин. Во-первых, паранойя и патриотизм Советов традиционно обеспечивали значительную поддержку советской военной деятельности. Советские люди полностью подчиняются, когда им приказывают объединиться вокруг флага. Во-вторых, промышленные министерства, директора заводов и плановики имеют значительную общность интересов с военным сектором. Очень немногие на высшем уровне промышленной иерархии выступают за сокращение военных ассигнований. И в самом деле, если бы не было военного сектора, то куда бы еще была направлена вся эта сталь?
Некоторым наблюдателям на Западе трудно оценить, какое привилегированное положение занимают и сколь сильны представители военно-промышленного комплекса в Советском Союзе. Ведь они полноправные члены высшей, или номенклатурной, касты. Их автомобили тоже имеют право пересекать осевую линию на дорогах, и они тоже имеют свою собственную систему магазинов. Правда, военные Соединенных Штатов имеют свою сеть «РХ» («обслуживание по почте»), но аналогия между двумя типами магазинов с трудом передает суть того, что означает доступ в специальные магазины в Советском Союзе. В Соединенных Штатах основное преимущество «РХ» — это отсутствие налогов и, таким образом, гарантия более низких цен. В Советском Союзе доступ к специальным магазинам дает возможность доступа к товарам, которые вряд ли можно найти где-либо еще. Сравнение советских специальных магазинов и американских «РХ» имело бы смысл только в том случае, если бы «РХ» продавали товары, которых нет в гражданских магазинах, как это было во время второй мировой войны.
Учитывая что советские военные руководители столь могущественны, примечательно, что они редко вмешиваются в советскую внутреннюю политическую жизнь в открытую. Однажды в июне 1957 г., когда существовала напряженность между Хрущевым и его соперниками в Политбюро, Хрущев счел целесообразным призвать своего министра обороны маршала Жукова для определенной политической и «силовой» поддержки, но в других случаях советские генералы были довольны тем, что оставались на вторых ролях. Но в решении военных вопросов военные стремятся к такому доминированию, что даже исключают в таких случаях лиц из гражданского сектора.
Часто рассказывают историю, иллюстрирующую, как любят секреты советские военные руководители. В ходе одного из заседаний на переговорах об ограничении стратегических вооружений (ОСВ) американская сторона назвала, по ее мнению, действительную численность советских и американских ракетных сил. Во время очередного перерыва в переговорах Николай Васильевич Огарков, один из высших присутствовавших на заседании советских чинов, поспешил отозвать в сторону одного из американских участников. «Пожалуйста, — попросил он, — не обсуждайте данных о численности наших сил. Гражданские члены нашей делегации не должны иметь доступа к этой информации».
Подобные истории точно отражают безоговорочное доминирование военно-промышленного комплекса в советских военных делах, в чем с ним не могут состязаться американские военные. Так, когда Хрущев попытался сократить численность советских вооруженных сил в конце 50-х гг., он столкнулся с жестким сопротивлением офицеров, которые препятствовали всем попыткам сократить их контингент. Впоследствии они не сделали почти ничего для того, чтобы поддержать Хрущева против его внутренней оппозиции.
Власть военно-промышленного комплекса еще больше усилилась с того времени, как он стал окупать часть затрат. В течение многих лет Советский Союз предлагал большие партии военного оборудования по субсидируемым ценам за неконвертируемую валюту практически всем желающим. Но это ничуть не способствовало решению проблемы нехватки твердой валюты. Поэтому повышение мировых цен на нефть в 1973 г. стало неожиданным подарком судьбы, и многие покупатели СССР из «третьего мира» вдруг разбогатели. Оказавшись обладателями твердой валюты, эти страны обнаружили, что могут платить ею практически за любое оружие, о котором они когда-либо мечтали — им не надо было больше просить или занимать в долг. Более того, поскольку многие из них, особенно Ирак, Ливия и Алжир, по крайней мере на время, порвали отношения с Соединенными Штатами, их основным источником снабжения стал Советский Союз. Это не только обеспечило СССР большой приток твердой валюты, но и позволило ему нажиться на этом относительном преимуществе. Фактически к 1979 г. советские продажи оружия остальному миру оценивались американской разведкой примерно в 10 млрд. долл, в год. Эта цифра выглядит еще более внушительной, если учесть, что, по некоторым оценкам, она превышает ежегодные американские продажи оружия в период с 1979 по 1981 г. То положение, что, имея ВНП, составляющий менее 60% американского, Советский Союз может обеспечивать такие продажи оружия при более слабой экономической базе, является еще одним показателем значительной мощи советского военно-промышленного комплекса. Тем не менее до сих пор крупнейшим торговцем оружием в мире, причем со значительным отрывом от остальных стран, считаются Соединенные Штаты. Тот факт, что Советский Союз превзошел Соединенные Штаты по объему военных продаж, подчеркивает не только силу его военно-промышленного комплекса, но и то, что производство вооружений относится к тому немногому, что советская промышленность делает хорошо.
Советский Союз не только производит большое количество обычных тяжелых вооружений, но в отличие от гражданской промышленности он в основном обеспечивает хорошее качество, а часто выпускает совершенно новые виды военной продукции. Многие советские специалисты с трудом объясняют, каким образом Советскому Союзу удается производить передовое военное оборудование, в то время как он сталкивается с такими трудностями в гражданском секторе экономики. Отчасти разница объясняется более высоким приоритетом военного сектора. Руководители в военной промышленности в отличие от своих коллег в гражданском секторе имеют больше свободы, больше капитала и больше квалифицированной рабочей силы. Советы, похоже, собрали вместе лучших специалистов и инженеров и приписали их к специальным военным заводам, обеспечив особым жилым фондом и другими материальными привилегиями. Для таких групп первостепенную роль играют достижения, а не затраты. В результате ускоряются нововведения. Как мы видели в Ливане, нельзя сказать, что советская военная техника является наиболее передовой или совершенной в мире и не имеет недостатков, — она далека от этого. Советское военное оборудование, как правило, не так совершенно и более громоздко, чем соответствующая западная военная продукция, но по сравнению с советским гражданским сектором советское военное производство гораздо ближе к мировым стандартам. В связи с этим встает вопрос, почему Советы не могут быть столь же способными к нововведениям в гражданском секторе. Ответ состоит в том, что Советы могут решать лишь ограниченное число приоритетных задач. Поэтому большая часть того, что производится, должно производиться обычными методами, что означает зависимость от планирования и неэффективность, обсуждению которых мы уделили так много места во 2-й главе. Иллюстрацией к этой проблеме может служить тот факт, что большинство заводов, производящих военное оборудование, выпускают также и потребительские товары. Но в то время, как военные товары могут быть достаточно совершенными и передовыми, потребительские товары, произведенные на тех же заводах, имеют тенденцию быть отсталыми и сконструированными без учета интересов потребителя. Так или иначе, пересечение границы между военным и гражданским участками одного и того же предприятия означает потерю экономической ответственности и гибкости. Это помогает объяснить, почему в противоположность практике, сложившейся в Соединенных Штатах, когда что-то новое производится в военном секторе, так невелики шансы передачи этого нововведения советскому гражданскому сектору. Если допустить необходимую управленческую маневренность и децентрализацию решений о распределении капитала по всей экономике, то это положило бы конец централизованно планируемой и управляемой экономической системе. Очевидно, что, с точки зрения советских плановиков, те преимущества, которые могут быть получены от улучшения качества продукции, не стоят риска потерять контроль над экономикой.
Советские успехи в области военного производства, без всякого сомнения, выглядят так неплохо потому, что после окончания второй мировой войны большая часть остального мира, включая Соединенные Штаты, уделяла относительно больше внимания гражданскому, а не военному сектору. Частично это было реакцией на потери и разрушения, вызванные войной. Подобная тенденция стала еще более заметной в Соединенных Штатах после Вьетнама. Это в свою очередь способствовало упору на потребительство, символизирующее современную эпоху материализма. Это также отражает тот факт, что многие европейцы и некоторые азиаты пришли к заключению, что поскольку Советы невозможно сдержать, то зачем беспокоить себя какой-либо серьезной заботой об обороне? Нежелание тратить средства на вооружения даже в странах НАТО позволяет Советам выглядеть относительно сильнее. Непрекращающиеся предостережения западных специалистов о том, что Советский Союз продолжает укреплять свой военный сектор, в то время как Запад и Соединенные Штаты не делают этого, возможно, оказывают прямо противоположный эффект, по крайней мере в некоторых странах. Вместо того чтобы напугать слушателя и заставить его действовать, те, кто выступает с подобными предостережениями скорее лишь убедили большое число людей в том, что против Советов ничего сделать нельзя. Те, кто придерживается подобной точки зрения, легко поддаются аргументу, что дополнительные 20 или 50 МБР вряд ли изменят ситуацию. У каждой стороны уже достаточно ракет, чтобы уничтожить друг друга несколько раз. Решение администрации Рейгана противостоять этим тенденциям, увеличив расходы на военные цели как в Соединенных Штатах, так и в остальном некоммунистическом мире, является попыткой остановить этот явный и реальный сдвиг в относительной силе, прежде чем окажется слишком поздно. Но чтобы добиться этого, потребуется ослабить упор на потребительство и усилить власть военных — тяжелая задача в демократическом и бесплановом обществе.
II. Преобладает мнение, что Советы достаточно удачно выступают на международной арене. Одно время те, кто придерживался этой точки зрения, особенно либералы, иногда настаивали, что это неизбежно, так как история — на стороне Советов, под чем подразумевалось, что краха капитализма и экспансии коммунизма избежать невозможно. Более осторожный взгляд предполагает, однако, что такая марксистская интерпретация истории является плохим руководством, так как Советский Союз не всегда был паровым катком, давившим любые преграды на своем пути.
Советские успехи довольно неплохо уравновешиваются неудачами. Это не означает, что относительная сила Соединенных Штатов и западного альянса осталась такой же значительной, какой она была десятилетие или два назад. Это также не означает, что не уменьшилось число стран, безоговорочно принимающих американские взгляды на коммунизм и мировые проблемы. Но это также не означает автоматически, что решившие отвергнуть американское лидерство непременно стали советскими сателлитами. Вместо этого выросло число «промежуточных» стран. Хотя это вряд ли свидетельствует об успешности американской внешней политики, но совсем не обязательно служит признаком советского успеха. Так, например, одним из значительных событий послевоенной эпохи был разрыв Тито со Сталиным в 1948 г. Те, кто считает, что этот разрыв был не просто внутренней ссорой, получили мощное доказательство того, что история была не на советской стороне. Подобным же образом, учитывая величину Китая, откол этой страны в 1960 г. стал еще большим поражением СССР. Поскольку лишь немногие предвидели этот раскол, обозревателям понадобилось несколько лет, прежде чем они признали, что разрыв был именно разрывом, а не просто неким хитро задуманным маневром с целью обмана западных и американских творцов политики. И в отличие от Югославии, которая пытается искать нейтральную почву, Китай из верного сторонника Советского Союза быстро превратился в его жесточайшего критика. Будучи исчислена в цифрах, китайская измена уменьшила размеры советского блока примерно в три раза.
Откол Югославии и Китая частично стал возможным благодаря тому, что обе страны находились на краю советской сферы влияния. Только часть их границ прилегала к Советскому Союзу или к его сателлитам. В годы, последовавшие за отходом Югославии, стало очевидно, что, если бы не географическое положение, за Китаем и Югославией последовали бы по крайней мере Польша, Венгрия и Чехословакия, а возможно, и Румыния. Только Болгария производит впечатление непоколебимой. Однако в ходе проведенных после отхода Тито расследований и судебных разбирательств над восточноевропейскими руководителями даже заместитель премьер-министра Болгарии был казнен за проявление антисоветских и националистических настроений. Мы еще обсудим проблемы Восточной Европы более детально в 6-й главе.
Советский авантюризм также терпел поражения и за пределами Восточной Европы и Китая. Несмотря на истраченные сотни миллионов долларов на иностранную помощь, Советы были тем не менее в итоге изгнаны из таких стран, как Индонезия, Гана, Египет, Сомали и Чили. Иногда утрате Советами своего престижа способствовало большое «содействие» со стороны Соединенных Штатов, но чаще всего решение выслать советских представителей отражает разочарование советской помощью и страх перед советской интервенцией. Даже на Кубе, в Афганистане и Эфиопии, где Советский Союз до сих пор имеет сильнейшее влияние, Советы сталкиваются со множеством серьезных проблем. Затраты на Афганистан вызывают сильнейшую головную боль, поскольку измеряются для Советского Союза не только в рублях, но и в человеческих жизнях. На Кубе и в Эфиопии затраты измеряются в основном в рублях и столкновении личностей. В начале 60-х гг., например, Кастро иногда занимал независимую и даже враждебную позицию по отношению к Советскому Союзу. Рано или поздно Советы, возможно, в поймут, что империя — это тяжелое бремя. Так же как Древний Рим, Испания, Франция, Англия и Соединенные Штаты до него, СССР обязательно поймет, что империя стоит дорого и, может быть, не оправдывает таких издержек и обострений. На самой ранней стадии реализации «провозглашенного предначертания» советская внешняя экспансия была волнующим и благодарным делом, поскольку каждое новообращение в коммунизм или включение в орбиту советской политики обычно достигалось в ущерб американской внешней политике. Кроме того, первоначальные расходы на военную и экономическую помощь были оправданы, ибо предполагалось, что, после того как произошла революция и данные страны более не являются эксплуатируемыми, они в скором времени станут самообеспечивающимися, если не прибыльными производителями. Кастро и Хрущев были уверены, что если уж Куба смогла преодолеть свою сверхзависимость от сахара и освободиться от американского господства, то она станет промышленно развитой страной и послужит моделью для других стран, стремящихся освободиться от колониальной зависимости. После победы Кастро в 1959 г. Советский Союз стал в скором времени вкладывать ежегодно в Кубу по 400 млн. долл. Несмотря на это, достигнутый экономический эффект весьма невелик, особенно если учесть, что затраты СССР повысились до 3 млрд. долл, в год. Хотя уровень грамотности стал выше, нежели это было прежде, да и распределение доходов выровнялось, экономическое положение Кубы ненамного улучшилось с 1959 г., когда власть захватил Кастро. В некоторых случаях оно стало даже хуже — например, пришлось ввести нормированное распределение потребительских товаров. Избавившись от американской колониальной зависимости, Куба оказалась в подчинении у нового колониального хозяина — Советского Союза, так что ситуация почти не улучшилась. История во многом повторяется во Вьетнаме и Эфиопии: каждая из этих стран обходится Советскому Союзу в 150—450 млн. долл, в год, затрачиваемых только на экономическую помощь.
В условиях собственных ограниченных возможностей многие советские граждане, похоже, подавлены отчислением таких сумм «третьему миру». Не многих из них успокаивает объяснение, что эти жертвы они приносят в соответствии с традицией истинного социализма. Этот скептицизм и недовольство становятся еще более серьезными, когда, как это часто происходит, получатели помощи, такие, как Индонезия, Египет, Гана, впоследствии поворачиваются спиной к Советскому Союзу и начинают враждебно относиться к нему. Если Советы хотят избежать того, что имперские издержки станут непосильными, они должны по крайней мере избегать пустых вариантов, которые их сейчас привлекают, и сконцентрироваться* вместо этого на более процветающих странах, вроде Саудовской Аравии и Ливии.
Такое же замешательство порождается открытием, что многие страны «третьего мира» начинают объединять Советский Союз и Восточную Европу с более богатыми странами ОЭСР (Организация экономического сотрудничества и развития), воспринимая их как эксплуататоров «третьего мира». Несмотря на протесты СССР, что он является социалистической страной и поэтому неспособен эксплуатировать бедные страны, лидеры «третьего мира» указывают на заявления Советского Союза о его экономических успехах как на доказательство того, что Советский Союз является «имущей» нацией. Исходя из этого, они просят, чтобы Советский Союз оплатил издержки эксплуатации «третьего мира» и отказался от возможности извлекать здесь выгоды, по крайней мере в ближайшее время.
Более того, Советский Союз открывает для себя, что он более не предстает в столь заманчивом виде, как это было прежде, по крайней мере перед «третьим миром» и радикальными коммунистами. Теперь, когда Соединенные Штаты покончили с Вьетнамом, СССР предстает еще более классической колониальной державой, и к тому же, как показывает его поведение в Афганистане, «запятнанной». Это не говорит о том, что в мире нет революционеров, которые не обратились бы к Советскому Союзу за помощью в освобождении от своих местных правых, а иногда и крайне левых. Но в силу того, что советские проблемы, особенно экономические, столь серьезны, немногие революционеры могут найти в Советском Союзе нечто, что следовало бы копировать.
С подозрением стали относиться даже к советникам по иностранной помощи из Советского Союза. На протяжении многих лет Советы принижали американские попытки сконцентрироваться на сельскохозяйственной реформе и экономическом росте. Советский Союз настаивал, что этот американский подход удерживал получателей их помощи в состоянии экономической отсталости и зависимости, и советовал концентрироваться на росте тяжелой промышленности — «по сталинской модели». Но перед лицом последовавших провалов в советском сельском хозяйстве и своей негибкости в отношении промышленности Советы теперь не слишком настаивают, что их путь является единственно верным. Такие неудачи, особенно в сравнении с недавними экономическими чудесами в Восточной Азии, подтолкнули большинство лидеров развивающегося мира к изучению японского или тайваньского экономического опыта, но не опыта Советского Союза. Тот факт, что советский экономический рост замедлился, что Советский Союз с трудом осуществляет нововведения, что он вынужден импортировать миллионы тонн зерна каждый год, вызывает настоящее смятение. Советский Союз на самом деле потерял свою привлекательность. Кто желает развиваться, чтобы иметь такую же экономику, как в Советском Союзе? Даже с точки зрения самого Советского Союза, продвижение мира к коммунизму более не является столь очевидным, как раньше.
III. За два истекших десятилетия Советский Союз понял, что, для того чтобы вести дела с внешним миром, необходима более изощренная политика, последствия которой непросто предсказать. На Западе расстраиваются из-за сложностей, с которыми мы сталкиваемся во внешней политике. Мы полагаем, что в отличие от нас Советы воспринимают это проще. Ныне мы, как и они, осознали, что вопросы международной жизни не делятся на белые и черные. Поэтому мы на самом деле страдаем от того, что не все западноевропейцы одинаково враждебны по отношению к Советскому Союзу. В то же время сильная склонность к нейтрализму, влияющая на немецкую внешнюю политику, почти не уменьшила укоренившееся беспокойство русских по поводу того, что западногерманский милитаризм может снова их потревожить. Более того, в то время как Соединенным Штатам приходится бороться с растущими настроениями нейтрализма среди некоторых своих наиболее важных союзников, Советам приходится иметь дело с открытой враждебностью, если не бунтом, некоторых своих наиболее важных союзников, таких, как Польша и Румыния. В Румынии и Восточной Германии прошли даже антиядерные демонстрации. Советы теперь понимают, что поощрение дальнейшего нейтрализма и контактов с Западной Европой означает как для них, так и для их союзников определенные издержки, не все из которых националисты в Советском Союзе считают окупающими получаемые выгоды.
В сталинские времена советская внешняя и внешнеэкономическая политика была простой. В сущности, Сталин хотел как можно меньше контактов с внешним миром, а те контакты, которые имели место, должны были происходить на его условиях. После смерти Сталина Хрущев отошел от наиболее жестких аспектов сталинской модели внешней политики. Хрущев принимал приглашения на поездки за пределы советского блока и приглашал некоммунистических лидеров в Москву. Торговля и поездки иностранцев в Москву увеличились после того, как Советский Союз начал пытаться направить «третий мир» по своему пути — попытка, игнорировавшаяся ранее Сталиным. Но в эту деятельность была вовлечена очень тонкая прослойка советского населения. Большинство советских граждан оставались, как и при Сталине, отгороженными от иностранцев и зарубежных поездок. Подобным же образом советские творцы внешней и военной политики так и не покончили со своей настороженностью и антагонизмом ко всему иностранному. Другими словами, в то время как сталинская модель международного поведения изменилась, многие формы контроля и концепции, введенные Сталиным, остались в силе. Советские лидеры до сих пор опасаются, что слишком обширные контакты подстегнут требования еще больших послаблений. Похоже, однако, что советские лидеры не желают возвращаться к наиболее экстремальным формам сталинской модели. Понятно, что преемники Брежнева могут вернуться к более жестким сталинским взглядам, но цена автаркии и изоляции будет, возможно, слишком высока. К лучшему или худшему, но, приняв в некотором смысле более мягкую модель международных отношений, Советский Союз, похоже, пусть нерешительно, но стал частью мирового сообщества. Таким образом, хотя многие жесткие сталинские ограничения сохраняются, Советы своей взаимозависимостью с остальным миром косвенным образом также признали, что капиталистический мир, в частности Соединенные Штаты, не есть воплощение зла. Определенно, что советские лидеры находят некоторую сладость в горькой пилюле, когда столь тепло приветствуют и фамильярничают с Рокфеллером, Гарриманом или президентами фирм «Пепси-кола» и «Кока-кола», которые когда-то символизировали пороки капитализма.
В определенной степени советские лидеры почти не имеют выбора в данном вопросе. Современная техника привела к сокращению расстояний в мире. Сегодня Нью-Йорк ближе к Москве в плане длительности поездки, чем к Чикаго 40 лет назад. Более того, телефон дает теоретическую возможность поговорить с кем-нибудь в Москве так же быстро, как с кем-либо в Чикаго. Техника также сократила время и расстояния в самой Москве: новости распространяются гораздо быстрее, чем прежде. Несмотря на государственную цензуру, сообщения западных корреспондентов о событиях в Москве сегодня передаются на коротких волнах обратно в Москву, информируя москвичей о событиях, о которых раньше они, может быть, и не узнали бы.
Когда я преподавал в МГУ в 1977 г., меня попросили сделать для радиостанции «Голос Америки» передачу о том, что я преподавал. В течение трех недель после трансляции программы мои студенты, друзья и незнакомые со всей Москвы говорили мне, что слышали меня по «Голосу Америки». После моего возвращения домой я сделал еще одну передачу для «Голоса Америки», в которой рассказал о большом числе моих студентов и коллег по факультету, слушающих «Голос Америки». Услышав мое выступление, высшие университетские и партийные руководители вскоре созвали специальное собрание и предупредили моих студентов и коллег, чтобы те перестали слушать подобные передачи.
Такой широкий интерес к передачам иностранного радио вынудил советские средства массовой информации к большей информативности и оперативности в передаче информации о событиях, нежели это было прежде. Если Советы не дают свою версию событий, то советские граждане могут принять факты так, как они даются Западом, и советским средствам массовой информации будет трудно их опровергнуть. Конечно, Советский Союз может возобновить глушение иностранных радиопередач, но это не самый совершенный образ действия, особенно вне городов, где находятся центры глушения. Во всяком случае, глушение подрывает попытку Советского Союза представить себя разумным членом международного сообщества в технически тесном мире.
Другой силой, заставляющей Советский Союз вступать в контакты с Западом, является его нужда в экономической помощи. Во 2-й и 3-й главах мы видели, что Советский Союз был неспособен удовлетворить свои основные потребности. Импорт зерна в год плохого урожая достигал 25% советского сбора зерна. Импортное зерно, стоившее Советскому Союзу 5—6 млрд. долл, в 1981 г., примерно четверть всех расходов в твердой валюте, не является единственным товаром, который Советам приходится искать за пределами своей страны. Поскольку у них нет достаточного количества собственных высококачественных месторождений бокситов и глинозема, они зависят от иностранных поставщиков на 40— 50% своих потребностей в этом сырье. По этой же причине они также начали импортировать огромные количества фосфатов и фосфорной кислоты. Поскольку Советский Союз так огромен, ему, вероятно, по мере истощения его собственных месторождений понадобятся все возрастающие количества различных минералов.
В дополнение к сырью Советский Союз в конце 50-х гг. начал также закупать большое количество техники и технологии. Некоторым это показалось отходом от сталинской модели. Однако Сталин также покупал западную технику в 20-х и середине 40-х гг. Сравнительно с обычной торговлей техникой между странами Запада эти советские закупки конца 50-х гг. были невелики, но сравнительно с тем, что Советский Союз импортировал с Запада в конце 40-х и начале 50-х гг., импорт значительно возрос. Это также усилило уязвимость Советского Союза к внешнему влиянию, что обнаружилось, когда Соединенные Штаты ввели эмбарго на поставки технологии и зерна, протестуя против советского вторжения в Афганистан. Это эмбарго не подорвало советской экономики, но оно вызвало значительные трудности. Некоторым заводам пришлось обходиться без необходимых запасных частей, а Советам пришлось приложить усилия, чтобы закупить больше зерна в других странах. Показателем того, сколь уязвим стал Советский Союз, является сообщение экономиста О. Богомолова о том, что доля топлива, сырья и материалов в советском импорте превышает 20%1. По западным, особенно западноевропейским, стандартам это пока относительно небольшая цифра. Но по сравнению с прошлой автаркической практикой Сталина, когда импорт редко составлял более чем несколько сотен миллионов долларов, уязвимость экономики возросла значительно.
С советской точки зрения, не весь импорт, особенно технологический, был так уж полезен. Иногда аппетит Советов был больше их возможностей. В силу огромных размеров страны и амбиций ее лидеров советские плановики часто действуют в большем масштабе, нежели где-либо еще. Помимо удовлетворения их чувства могущества, теоретически этот упор на величину должен также обеспечивать экономию на масштабах производства. Так, Камский комплекс имеет самую большую мощность в мире среди заводов дизельных моторов, а советские предприятия по выпуску аммиака в отличие от стандартных заводов на Западе, выпускающих 1000 т аммиака в сутки, спроектированы на производство 1500 т аммиака в сутки. К сожалению, большие размеры завода автоматически не гарантируют эффективности. На самом деле огромная мощность может привести к противоположным результатам, особенно если технологический процесс применяется без учета реальных технических возможностей Советского Союза. Так же как и в Польше, в СССР существуют заводы, оказавшиеся ненужными, плохо оборудованными, убогого спроектированными и неэкономичными в производстве. В данных условиях вместо того, чтобы пытаться догнать мир гигантским скачком, Советам было бы лучше импортировать технологию, гораздо более скромную по масштабам. Имело бы больше смысла стартовать медленнее, а затем улучшать качество того, что есть. Это японская стратегия. Японцы импортируют технологию и улучшают ее путем рационализаторской инженерии. Советы, напротив, зачастую не способны воспроизвести то, что они закупили в самом начале. С некоторыми известными исключениями, такими, как передача электроэнергии на расстоянии и сварка, они часто, похоже, с трудом просто воспроизводят то, что купили. В действительности большинство американских бизнесменов обнаружили, что, когда их технология применяется в СССР, она обычно работает на 60% той эффективности, которая достигается в Соединенных Штатах. В противоположность Японии вряд ли закупленная СССР технология будет улучшена, а затем экспортирована в другие страны.
Хотя Советы, может быть, и не способны использовать свою недавно закупленную технологию столь эффективно, как это возможно, некоторые разделы их технического импорта являются абсолютно жизненно необходимыми для Советского Союза. Например, до тех пор пока они не закупили иностранное оборудование, Советы не имели оборудования для морского бурения. Еще более важно то, что Советы столкнулись с особыми трудностями при разработке собственных компьютеров для повседневного промышленного использования. Таким образом, без иностранных компьютеров перед Советами встала бы очень сложная задача по решению таких сложных проблем, как организация производства на таком крупном комплексе, как Камский, или интегрированное управление воздушным движением. Подобным же образом на удивление большая доля их химической промышленности зависит практически полностью от импорта иностранного оборудования. И как можно ожидать, это оборудование работает ниже расчетных мощностей.
В то же время случались и настоящие провалы. Некоторые импортные товары использовались очень плохо, а другие вообще не использовались. В некоторых случаях советские руководители были бы довольны производительностью, составляющей всего лишь 60% от уровня США. Слишком часто импортное оборудование оставлялось под открытым небом на протяжении нескольких месяцев, где подвергалось не только непогоде, но и каннибализму советских рабочих, которые изымали из него разные детали и использовали их по своему усмотрению. На 1 января 1981 г. Министерство черной металлургии имело на 1,5 млрд. руб. неустановленного оборудования, закупленного на валюту2.
В конце 1981 г. был смещен заместитель министра нефтяной промышленности, так как допустил, чтобы импортное оборудование вторичной добычи нефти на 50 млн. долл, лежало без дела на протяжении месяцев без признаков того, что оно будет использоваться3. Подобная практика часто имеет место в советской плановой системе. Ответственность за строительство новых заводов и установку оборудования разделена, и поэтому строительство обычно ведется на несколько лет дольше, нежели планировалось. Стоит отметить, что советские рабочие и директора используют импортное оборудование столь же небрежно, как и отечественное.
Но это не только вопрос отсутствия четкой ответственности. Иногда техника просто не подходит. Именно по причине неподходящего оборудования аммиачный завод с планируй мым выпуском 1500 т в сутки оказался особенно серьезно? неудачей. В поисках наиболее выгодного продавца предста вители Минвнешторга в итоге подписали контракт с американской компанией, которая, несмотря на ожидания, не смо гла увеличить выход аммиака со стандартных 1000 т де 1500 т, как этого хотели Советы. В результате оказалось, чтс Советы истратили десятки миллионов долларов на четыре за вода, но ни один из них не может работать на потенциала ную мощность.
Учитывая как удачи, так и поражения, некоторые западные исследователи попытались вычислить, какой вклад внесла западная техника в советский экономический рост. Как подсчитал Падма Дезай, общий рост производительности за счет западного импорта был в среднем невелик и не оправ дал издержек. Напротив, оценки Доналда Грина и Герберта Левина указывают, что отдача была гораздо выше. Но позднее эти авторы, однако, признали, что их первоначальные результаты были слишком оптимистичны.
Несмотря на тот факт, что в особых случаях западная техника была очень важна, некоторые советские лидеры при шли к выводу, что в целом ожидаемый эффект не был достигнут. Возможно, это частично объясняет тот факт, что начиная с 1981 г. Брежнев, похоже, стал более критически относиться к импорту. «Надо разобраться в причинах, по которым мы подчас упускаем свой приоритет, тратим большие деньги на закупку за рубежом такой техники и технологии, которые вполне можем производить сами, причем зачастую более высокого качества»4. Это совсем другой тон, нежели тот, каким Брежнев говорил в прошлом.
Неудивительно, что подобные настроения разделяются не только партийным руководством. Так, например, президент советской Академии наук академик А. П. Александров жаловался: «Мы должны активно совершенствовать нашу отечественную технику и технологию. Мы не должны создавать пробелов в нашем техническом развитии путем неоправданно расширенного доверия иностранной технике»5. В том же духе, но гораздо более грозно первый заместитель председателя КГБ С. Цвигун предупреждает, что чрезмерное доверие к иностранным специалистам может иногда способствовать надзору и саботажу с их стороны. Он выдвигал обвинение, что в конце 1980 г. представитель «Барафз корпорейшн» преднамеренно мешал правильному вводу в строй импортированных американских компьютеров. Советские граждане, предупреждал Цвигун, должны быть бдительны, потому что некоторые иностранные бизнесмены саботировали установку и использование советского оборудования6. Это примечательный возврат к настроению 20-х и 30-х гг., когда Сталин имел обыкновение обвинять иностранных инженеров во многих недостатках советской экономики.
Взятые вместе подобные рассуждения помогают объяснить сокращение советского импорта оборудования и технологии в конце 70-х и начале 80-х гг. Так, по советским источникам, импорт оборудования из Англии, Франции, Германии, Италии, Японии и Соединенных Штатов, достигший 3,7 млрд. долл, в 1975 г., поднялся до наивысшей отметки в 5,3 млрд. долл, в 1978 г. и затем сократился до 5,0 млрд, долл, в 1979 г. Он несколько увеличился до 5,1 млрд. долл, в 1980 г., но затем в 1981 г. резко упал до 3,7 млрд, долл., то есть до отметки 1975 г. Поскольку эти цифры даются в текущих, а не в постоянных ценах, это свидетельствует о значительном падении импорта. Филип Хэнсон попытался вычислить объем экспорта оборудования из стран ОЭСР в Советский Союз в ценах 1975 г. и обнаружил, что экспорт в 1975 г. составил 4576 млн. долл., увеличился до 4785 млн. долл, в 1976 г. и затем устойчиво падал до 3,4 млрд. долл, в 1979 г.
Если бы не различные инциденты и отдельные аресты иностранных бизнесменов, таких, как Джей Кроуфорд из «Интернэшнл харвестер» летом 1978 г., то Советский Союз во многих отношениях был бы идеальным торговым партнером для стран ОЭСР. Он закупает технику и экспортирует сырье. В тех редких случаях, когда советские товары конкурентоспособны на мировом рынке, эта конкуренция в основном ценовая, а не в сфере качества или эффективности. Советы устанавливают столь низкие цены, что покупатели отказываются от более высококачественных иностранных товаров и соблазняются низкокачественными, но более дешевыми советскими товарами. Их конкуренты считают это формой демпинга. Но Советы могут заниматься подобной практикой, потому что советским рабочим платят в «мягкой» валюте, то есть неконвертируемых рублях, а также потому, что большинство советских товаров включает немного иностранных компонентов или производственных издержек или совсем не включает их. Это плюс тот факт, что советская экономика принадлежит государству и управляется как одна гигантская компания, где прибыль от экспорта одной продукции может быть использована для субсидирования издержек экспорта другой, означает, что Советы могут снижать свои цены практически до любого уровня, какой им угоден. Подобное снижение цен особенно важно, если более низкая цена принесет им твердую валюту, что в свою очередь позволит им импортировать более производительную продукцию, чем имеющаяся техника собственного производства. В то время как потенциально эта форма снижения цен может быть источником напряженности, пока что Советы не смогли добиться столь большого экспорта даже по сниженным ценам, чтобы вызвать какое-либо значительное нарушение внешней торговли своих конкурентов. Пока 83% того, что Советский Союз экспортрует на твердую валюту, состоит из сырья, в то время как 41% того, что он импортирует из Западной Европы, состоит из промышленного оборудования (и даже 53%, если сюда включить трубы и прокат). По этим показателям СССР является идеальным торговым партнером для промышленно развитых стран.
Но в то время как это делает его идеальным клиентом для стран ОЭСР, СССР представляет гораздо большую угрозу для экспортеров дешевой техники и сырья из «третьего мира». Фактически именно значительный рост экспорта дешевой советской нефти в конце 50-х гг. оказался главным фактором, заставившим нефтедобывающие страны создать ОПЕК (Организацию стран—экспортеров нефти). Подобным же образом сегодня некоторые производители сырья продолжают считать СССР конкурентом, снижающим цены на сырье и полуфабрикаты. Получается, что во многом Советский Союз является большей конкурентной угрозой для таких стран, как Бразилия и Филиппины с их низкотехнологичными товарами, чем для стран ОЭСР с их более сложной продукцией.
Создаст ли Советский Союз когда-нибудь подобную же конкурентую угрозу производителям высококачественных товаров? В стремлении догнать мир с более высокой техникой, преемники Брежнева сделают все, что смогут. Однако чтобы эту задачу решить, надо отказаться от сталинской модели и открыть советскую экономику для более сильной внутренней и внешней конкуренции и нововведений. Даже если будет просто поддерживаться статус-кво, вероятно, все же, что Советский Союз должен будет в будущем повысить качество экспортного сырья особенно там, где он имеет либо относительное, либо географическое преимущество. Вот один пример: вместо того чтобы просто продолжать экспортировать природный газ, Советский Союз решил перерабатывать его и затем экспортировать аммиак. Это, конечно, не обрадовало производителей этой продукции в странах, импортирующих советский аммиак, но присвоение таким путем стоимости переработки природного газа в аммиак — это настоящий прогресс для Советского Союза. Советские нефтехимические заводы, похоже, также поднимут свой технический уровень и увеличат экспортную выручку. Именно в этом отношении и окажется полезным большой вклад советского сырья.
Советы также неплохо выступают на международных рынках, где конкуренция требует большой концентрации капитала. Так как они способны концентрировать капитал весьма эффективно, Советы осуществили несколько значительных проектов сооружения плотин и гидроэлектростанций. Они также смогли создать весьма конкурентоспособные морские рыболовный и торговый флоты. Этому помогает то, что Советы не так лимитированы высокими издержками на рабочую силу, как частные торговые и рыболовные компании, что позволяет советским органам снижать издержки и, в частности, тарифы на морские перевозки. Это также считается формой демпинга.
Советское проникновение на иностранные рынки многопланово. В принципе советские плановики пытаются манипулировать внешней торговлей в своих собственных интересах. Они не заинтересованы просто в развитии мировой торговли. Если бы не было других ограничений, то Госплан определил бы, что ему нужно импортировать, а затем собрал бы достаточный объем экспортных товаров для этого импорта. Товары, отобранные для экспорта, должны были бы удовлетворять по крайней мере двум критериям. На них должен быть спрос на внешнем рынке, и, по всей вероятности, изъятие этих товаров из советской экономики должно более чем компенсироваться большей производительностью импорта, который они сделают возможным. При правильном планировании товары, отобранные для экспорта и импорта, должны быть расположены в двух отдельных колонках и ранжированы. Наиболее необходимые товары, обеспечивающие Советскому Союзу высшую производительность, будут стоять в верху списка импорта. Товары в верху списка экспорта должны иметь наинизшую производительность, чтобы их экспорт затронул Советский Союз в наименьшей степени. Идеальной была бы ситуация, если бы советские товары, которые имеют наибольший спрос на внешнем рынке, были бы наименее нужны в Советском Союзе, то есть находились в верху экспортного списка. Советским плановикам и экспортерам осталось бы только пройтись по экспортному списку сверху вниз, пока не набралось бы достаточное количество товаров для получения необходимой суммы твердой валюты для оплаты желаемого импорта из верхней части импортного списка. Импортеры же должны затем пройтись подряд сверху вниз по импортному списку до товаров с относительно более низкой производительностью. Существует опасность, однако, что они могут импортировать слишком много. Советские плановики ни в коем случае не должны позволять импортерам закупать столько импортных товаров, что, для того чтобы оплатить этот импорт, придется экспортировать так много продукции, что на экспорте будет потеряно больше производительности, чем выиграно от импорта.
К сожалению, жизнь редко совпадает с идеальной ситуацией. Советы часто вынуждены импортировать больше того, чем им хотелось бы или чем они предполагали. Более того, им приходится экспортировать товары, которые они предпочли бы оставить у себя, но вынуждены экспортировать, так как большая часть других советских товаров не находит сбыта на внешних рынках. Но самое главное, что повторяющиеся плохие урожаи в Советском Союзе привели советских плановиков к потере контроля над их импортными планами, а следовательно, и над экспортом. С 1972 г. необходимость забираться в иностранные зерновые элеваторы за продовольственным и фуражным зерном стала обычаем советской экономической жизни. Еще более неожиданно было то, что Советский Союз втянулся в капиталистический производственный цикл. Оказалось, например, что вопреки ожиданиям в капиталистическом мире снижение производства в 1975 г. сильно задело СССР. Одно время Советы полагали, что сумеют добиться крупнейших сделок с капиталистическими поставщиками, которые потеряли покупателей из капиталистического мира. Вначале советские импортеры стали бойко покупать (см. табл. V-1). Однако они быстро поняли, что когда капиталисты перестали покупать, то они перестали покупать совсем, в том числе и у некапиталистов. Таким образом, в то время как советский импорт в 1975 г. возрос чуть не на 5 млрд, долл., почти удвоившись по сравнению с 1974 г., экспорт, по крайней мере по советским данным, на самом деле снизился; это привело Советский Союз к внешнеторговому дефициту в 4—5 млрд, долл., одному из самых больших в его истории. Для того чтобы уменьшить размеры торгового дефицита и выплатить некоторые прошлые долги, Советский Союз значительно увеличил свой экспорт. Как показывает таблица V-1, по советским данным, советский импорт с 1975 по 1977 г. почти не увеличился, в то время как советский экспорт резко возрос на 3—4 млрд. долл. В 1976 г. прирост экспорта на 1,7 млрд. долл, был достигнут за счет экспорта нефти, которая была специально выделена Госпланом для снижения советского долга. В течение двух лет объем экспорта нефти практически удвоился с 3 млрд. долл, до 5,3 млрд, долл., и таким образом нефть обеспечила значительно больше половины прироста экспортных доходов.
Советский Союз оказался почти в таком же неприятном положении и во время экономического спада в 1981—1982 гг. Как и в более ранний период, Советы получили плохой урожай зерна, и поэтому им пришлось увеличить импорт зерна больше, нежели предполагалось. В то же время цена на сырье, особенно на нефть, стала падать. К концу второго квартала 1981 г. Советский Союз накопил торговый дефицит около 4,5 млрд. долл. При таких темпах дефицит за год составил бы почти 10 млрд, долл., более чем вдвое больше дефицита 1976 г. Однако, вернувшись к тактике 1976 г., Советский Союз резко увеличил экспорт нефти. Так, экспорт нефти в Нидерланды, месторасположение рынка готовой к отгрузке нефти, в четвертом квартале 1981 г. резко и неожиданно увеличился примерно на 500 млн. долл. Одновременно с этим наблюдалось резкое падение импорта из стран типа Бразилии.
Таблица V-1
Баланс внешней торговли СССР на твердую валюту (млн. долл.)
В дополнение к использованию экспорта для сбалансирования импорта Советы используют внешнюю торговлю, а именно экспорт, как средство заполучения и удерживания друзей, а также запугивания и шантажа потенциальных и действительных врагов. Подобно ОПЕК, Советский Союз использовал нефтяное оружие в попытке удержать некоторых своих друзей в определенных рамках. Одной из первых это советское оружие испытала на себе Югославия. В 1948 г. Югославия лишилась половины своего импорта нефти из Советского Союза. Он прекратился совсем, когда Тито порвал с зависимостью от СССР. Подобным же образом Советы приостановили поставки нефти в Израиль после его вторжения на Синай в 1956 г. Китай, который был крупнейшим покупателем советской нефти с 1955 по 1961 г., обнаружил, что его импорт в 1964 г. резко сократился и совсем прекратился в 1965 г., когда советско-китайская вражда стала явной. Поставки на Кубу в 1968 г. были задержаны, когда Кастро стал слишком независимым. Поставки нефти Финляндии прекратились в 1958 г., до тех пор, пока финны не избрали президента по советскому вкусу. Так как Советы повторили свою угрозу Финляндии в ноябре 1981 г., есть все основания полагать, что СССР будет вести себя подобным образом и в будущем. На самом деле некоторые исследователи полагают, что Советы попытаются действовать таким же образом, продавая стратегическое сырье. В частности, поскольку в мире существует еще всего один или два других производителя хрома, титана, свинца и платины, некоторые западные стратеги, такие, как Дэниэл Файн из Массачусетского технологического института, полагают, что Советы попытаются манипулировать продажами этого сырья в политических целях. Конечно же, в Советской Конституции или в советском моральном кодексе нет ничего, что могло бы остановить Советы от попытки применить такой «удушающий прием». У Советов могут быть подобные намерения, но, по правде говоря, иногда кажется, что Советский Союз все делает неправильно и поэтому он будет подвергаться критике вне зависимости от своего поведения. Так, например, когда Советы попытались проникнуть на нефтяной рынок и оказалось, что единственный путь — это снижение цен, их обвинили в демпинге. Теперь, когда, похоже, они собираются придерживать некоторое свое сырье, их обвиняют в грабеже. Вне сомнения, в этих обвинениях есть доля правды, но совершенно ясно, что советский торговец может прийти к заключению, что, продавай или придерживай товар, он все равно подвергнется критике.
Вопрос о том, способны ли Советы использовать торговлю как оружие, зависит от того, смогут или нет преемники Брежнева установить достаточный контроль над своим собственным рынком, чтобы сделать этот шаг значимым. Это также зависит от того, способны ли Советы найти достаточно товаров для экспорта, чтобы оплатить свои счета. Так как они, возможно, захотят придержать свое сырье от продажи иностранцам, им придется найти что-нибудь другое для экспорта, если они хотят импортировать. Нефть является высшим стратегическим оружием, но Советы тем не менее были вынуждены экспортировать гораздо большее количество ее, чем многие в Советском Союзе полагают разумным. Основная причина большого экспорта нефти заключается в том, что нефть является наиболее прибыльным товаром. Нефть обеспечивает более 56% доходов СССР в твердой валюте, и никакой другой товар, включая золото, не приближается к этой цифре. Если Советы смогут увеличить поставки природного газа Западу, тогда они, возможно, заменят нефть газом, но пока что у них нет выбора. У СССР может быть желание придержать определенное сырье, но оказалось, что он не всегда имеет возможность выбора в данном вопросе.
Советы обнаружили, что внешняя торговля заманивает. Они начали только с импорта одного товара, но вскоре оказалось, что они импортируют и по необходимости экспортируют гораздо больше, нежели когда-либо предполагали или хотели. В действительности в Советском Союзе существует школа мысли, которая считает, что Советский Союз не должен вообще экспортировать свое сырье, а вместо этого должен сохранить его для будущих поколений, когда это сырье будет еще более ценным. Наиболее громкие подобные заявления исходили от советских диссидентов, таких, как Александр Солженицын и Борис Комаров. По словам Солженицына: «Мы, великая промышленная супердержава, ведем себя как последняя отсталая страна, приглашая иностранцев рыть нашу землю в поисках сырья, а затем предлагаем им в обмен наше бесценное сокровище — сибирский природный газ». Подобным же образом Борис Комаров — за этим псевдонимом скрывается русский с очевидным глубоким знанием советских проблем окружающей среды — сожалеет, что сырье экспортируется для оплаты неэффективного функционирования экономики, что не является грехом само по себе, но, к сожалению, эти «ресурсы могут быть использованы только один раз». Конечно же, ни Солженицын, ни Комаров не считаются официальными представителями, но есть и другие, включая высших руководителей министерства нефтяной промышленности, чьи взгляды немногим отличаются от вышеприведенных. Сам Брежнев говорил о необходимости экономить невозобновляемые запасы сырья Советского Союза. Если раньше он говорил о «неисчерпаемых возможностях» Советского Союза, то затем изменил свое отношение: «Потребности Советского Союза в энергии и сырье значительно увеличились, и поэтому их производство становится более дорогостоящим... необходимо более эффективно использовать сырье»7.
Однако решение экспортировать не является целиком делом свободного выбора какого-то индивида. Очевидно, что Советы предпочли бы экспортировать оборудование и другую продукцию, типичную для промышленной нации. Но в условиях устаревания подавляющей части советской промышленности им приходится обращаться к нефти, газу, другому сырью, включая титан, хром, свинец, платину и даже обогащенный уран, каждое из которых имеет важное военное и промышленное применение. В силу того что им нужна валюта, Советы, возможно, не имеют другого выбора. Напрашивается сравнение, что Советский Союз временами настолько стремился получить твердую валюту, что продал нам «веревку» (титан), которую мы затем свили в «петлю» (военный самолет), на тот случай, если должно состояться «повешение». В этом есть определенная доля иронии. В то время как американские власти ограничивают продажу стратегического металла титана Советскому Союзу из опасения, что он может быть использован в советском аэрокосмическом арсенале, Советы экспортируют свой собственный титан Соединенным Штатам по более дешевой цене. В 1977 г. 33% титана, используемого в Соединенных Штатах, было импортировано из Советского Союза. До тех пока Советам придется экспортировать подобное сырье, пока им будет необходимо импортировать продовольствие и технологию, пока у них, кроме сырья, не будет практически ничего, что могло бы быть превращено в валюту на мировом рынке, они, скорее всего, будут по-прежнему продавать нам эту «веревку».
IV. Но каким бы заманчивым ни казалось для некоторых советских лидеров восстановление «крепости Россия», оно представляет собой видение прошлого, а не настоящего. Это не значит, что политическое и экономическое поведение Советского Союза на международной арене всегда будет служить примером хороших манер. Советы продолжают распространять повсюду свое влияние всеми возможными способами, но оно больше похоже на великий русский империализм, чем на попытку распространения коммунизма. Сценарий советского поведения не окажется полностью в руках будущих советских лидеров. Все более и более они будут обнаруживать, что оказались жертвами той самой системы, которой пытаются управлять и манипулировать. Вовлечение во взаимозависимый мир приносит с собой не только определенную степень свободы, но и некоторые ограничения. Спустя какое-то время уже трудно сказать, кто кем манипулирует. Одной из причин поддержки Советами международной разрядки было осознание, что она принесет общее ослабление напряженности в Европе. Это в свою очередь способствовало ослаблению поддержки НАТО до такой степени, что — как это случилось в экстремальном варианте — Финляндия подверглась «финляндизации», то есть нейтрализации; это может случиться даже с Норвегией. Но разрядка — это улица с двусторонним движением. Эрозия в альянсе НАТО вызвала эхо на Востоке, где русским приходится бороться с антиядерными протестами в Румынии и Восточной Германии. В экстремальном варианте Польша и, похоже, Румыния могут скоро подвергнуться «поляндизации». Таким образом, каждая сторона вынуждена оставлять у другой своих заложников.
Советская цель заключается в нейтрализации или запугивании некоммунистического блока одновременно с сохранением блока восточноевропейских стран, образующих СЭВ. В то время как Сталин применял грубые угрозы «холодной войны», последующие советские лидеры, очевидно, поняли, что пропагандистские и внешнеторговые возможности, ассоциируемые с разрядкой, являются более плодотворным путем достижения этой цели. Однако такая политика заключает для Советского Союза огромный риск, который должен быть учтен будущими советскими лидерами. Советы поняли, что та самая технология, которая закупается для усиления их военной мощи, может также привести к расстройству, если не к подрыву, моральной устойчивости населения. Все может однажды измениться, если Запад позволит себе стать полностью зависимым от советского сырья и природного газа; но пока что возросшая взаимозависимость усилила советскую уязвимость перед иностранным давлением и нажимом в большей степени, нежели возросла западная уязвимость перед советским давлением и нажимом.
Вместо того чтобы рисковать конфронтацией и опасными экспериментами, будущие советские лидеры, вероятно, продолжат нынешнюю внешнеэкономическую политику. Это означает, что Советский Союз, вероятно, будет по-прежнему выигрывать и проигрывать по нескольку сражений в год. Карта мира вряд ли значительно изменится, по крайней мере в ближайшее время. Но в отдаленном будущем простое поддержание статус-кво будет означать большой риск. Более того, ничто не мешает советской экономике отставать все дальше и дальше. Расширяющийся и углубляющийся контакт с Западом увеличит незащищенность страны перед неконтролируемым и разлагающим влиянием. Это не пустая тревога. Есть вопросы, которые волнуют советскую интеллигенцию по крайней мере с XIX столетия. В прошлом русским лидерам удавалось контролировать зарубежные контакты и максимизировать прибыли от этих мер. Они брали то, что хотелось, и останавливали поток, когда чувствовали, что контакты больше не дают прямой выгоды. Будущие советские лидеры могут обнаружить, что в условиях новой эпохи взаимозависимости и в области сельского хозяйства, и в технической области невозможно порвать все связи без серьезного ущерба для своей собственной экономики.
Так как население привыкает к экономическому и политическому послаблению, привнесенному разрядкой, скорее всего возникнет сомнение в необходимости сохранения мышления, свойственного государству-гарнизону. Возможно усиление требований большего послабления и более хороших материальных условий. Почему, начинают спрашивать советские граждане, мы должны опасаться окружения и вторжения Запада, когда западные президенты и премьер-министры непрерывно появляются в Москве, используя для этого договоры, торговые контракты и симфонические оркестры? Подобным же образом советские лидеры отправляются с такими же миссиями и посылают на Запад балетные труппы. Но если лидеры могут быть столь дружественными и близкими друг с другом, то почему массы не могут разделить это чувство взаимопонимания, разрядки и дружбы? Почему надо нести такие большие затраты на оборону и тяжелую промышленность? Какой цели в действительности служит сталинская модель на протяжении двух последних десятилетий XX столетия? Ни экономически, ни политически в эпоху разрядки она больше не нужна. Как к ней ни подходи, сталинская модель стала кандалами. Если довести их до крайности, то эти вопросы могут угрожать самим устоям советской системы. Это не пустое беспокойство. Именно такое искушение соблазнило и деморализовало Восточную Европу. А то, что произошло в Восточной Европе, являет собой тип скрытых опасностей, которые ожидают и Советский Союз.
1 «Плановое хозяйство», октябрь 1981 г., с. 83.
2 «Труд», 17 апреля 1981 г., с. 2.
3 «Социалистическая индустрия», 4 октября, 1981 г., с. 2.
4 «Правда», 24 февраля 1981 г., с. 5.
5 «Вестник Академии наук СССР», апрель 1981 г., с. 3.
6 «Коммунист», 1981 г., № 14, с. 94.
7 «Правда», И ноября 1978 г.
<< Назад Вперёд>>
