3. Советское сельское хозяйство
По этой причине сельское хозяйство должно вызывать у наследников Брежнева сильнейшую озабоченность. Несмотря на тот факт, что в прошлом Россия была кормилицей Европы, в последние годы Советский Союз оказался неспособным не только экспортировать зерно, но и удовлетворить основные потребности в продовольствии своего собственного населения. В период с 1909 по 1913 г., до революции, экспорт зерна из России составлял в среднем 11 млн. т в год. Это соответствовало доле в 30% от мирового экспорта зерна и делало Россию крупнейшим в мире экспортером зерна. Тем не менее, несмотря на возросший в огромной степени парк сельскохозяйственных машин и постепенное использование пестицидов и удобрений, экспорт зерна из СССР после революции никогда не превышал 7,8 млн. т в год. Этот пик экспорта был достигнут в 1962 г., но начиная с 1972 г. Советский Союз превратился в чистого импортера зерна. В действительности же в годы плохих урожаев Советский Союз вынужден покупать за границей 35—45 млн. т зерна в год. До введения президентом США Картером эмбарго на экспорт зерна из США в СССР в связи с событиями в Афганистане Советский Союз уже договорился об импорте в 1980 г. только из Соединенных Штатов почти 25 млн. т. Что же можно сказать о советском коммунизме, который превратил крупнейшего в мире экспортера зерна в крупнейшего в мире импортера?
I. Большинство специалистов внутри и вне Советского Союза согласны в том, что производство зерна является одной из отстающих сфер советской экономики. Ее часто называют «ахиллесовой пятой» Советского Союза. Действительно, в 70-е гг., когда несколько раз были получены хорошие урожаи, показатели урожайности были значительно выше, чем в предыдущее десятилетие. Но в самые последние годы ни урожаи, ни урожайность культур не были достаточно высоки для того, чтобы удовлетворить все потребности СССР в зерне (см. табл. III-1). До сих пор не удалось преодолеть и неэффективность сельского хозяйства.
Таблица III-1
Производство, экспорт и импорт зерна в СССР (млн. т)
В сельском хозяйстве до сих пор занято до 20% всей рабочей силы СССР. Это значительное улучшение по сравнению с первым послереволюционным периодом, когда здесь было занято 75% рабочей силы. Тем не менее сравнение показывает, что в американском сельском хозяйстве занято менее 3% рабочей силы США. Более того, американским фермерам обычно советуют урезать производство сельскохозяйственной продукции. В противоположность этому, несмотря на огромное количество людей, до сих пор занятых в советском сельском хозяйстве, СССР от случая к случаю оказывается вынужденным импортировать до 25% необходимого ему зерна.
Тот факт, что советский колхозник едва-едва может прокормить себя и еще четырех человек, занятых в других сферах экономики, в то время как американский фермер кормит себя и 49 других человек, должен быть объяснен не только более высокой эффективностью американской рабочей силы. Как мы увидим, на этом различии в производительности сказываются и географическое положение, и природа СССР. Однако даже если мы согласимся с тем аргументом, что предреволюционный экспорт был высок по той причине, что царские официальные лица предпочитали экспортировать зерно, вместо того чтобы кормить свое собственное голодающее население, все-таки надо будет назвать и другие причины. Советы при Сталине также экспортировали зерно, несмотря на тот факт, что крестьяне умирали с голоду. Возможно, что Советы могут просто опустить руки и отказаться от своих попыток добиться самообеспеченности или стать чистыми экспортерами. Но как они это обнаружили после объявления американского эмбарго на экспорт зерна в 1975 г., а затем снова в 1980 г., зависимость от поставок зерна из-за рубежа означает уязвимость. Более того, эта уязвимость имеет не только политический, но также и экономический характер. В отдельные годы Советы должны были тратить от 5 до 6 млрд. долл, в твердой валюте на обеспечение своего импорта зерна. Но ведь Советы импортируют не только зерно. В своих попытках улучшить качество питания населения советские лидеры попытались увеличить и потребление мяса в стране. Поэтому в ходе всех 70-х гг. Советы импортировали в среднем почти 300 тыс. т мяса в год. Конечно, в той степени, в какой имели место плохие урожаи, импорт мяса означал, что будет меньше импорт зерна, используемого на корм животных. Возможно, именно этим и объясняется увеличение импорта мяса. Так было по крайней мере в 1975, 1979, 1980 и 1981 гг. В действительности в 1981 г. (как показано в табл. III-2) импорт мяса в СССР составил почти 1 млн. т. Неправдоподобно, но это соответствует 10 фунтам мяса на каждого советского гражданина. Стоимость этого импорта составила примерно 2,5 млрд, долл., из которых от 1,5 до 2 млрд. долл, были выплачены в твердой валюте. Соответственно расходы на общий импорт зерна и мяса в 1981 г. составили по меньшей мере 6,5 млрд, долл., а может быть, и все 8 млрд, долл., или почти 1/4 часть всего советского импорта на твердую валюту. Необходимость импорта такого огромного объема продовольствия, возможно, является самым лучшим показателем настоящего провала советского сельского хозяйства и иллюстрирует то бремя, которое сельское хозяйство СССР налагает сегодня на советскую экономику.
Таблица III-2
Импорт в СССР мяса и мясных продуктов (тыс. т)
Источник: «Экономическая газета», 1 апреля 1982 г., с. 21.
В то время как до революции сельское хозяйство было сильнейшим сектором экономики России, сегодня оно превратилось в самую большую слабость экономики СССР. Как мы увидим ниже, необходимость импортировать такое количество продовольствия вынуждает СССР отвлекать свою твердую валюту от более производительного промышленного импорта. Альтернативно СССР мог бы уменьшить свой экспорт. Обычно Советы экспортируют лишь с целью заработать твердую валюту, которая нужна для оплаты импорта. Поскольку более половины поступлений в твердой валюте обеспечивается благодаря экспорту нефти, это означает, что, если бы Советы могли производить достаточно зерна и мяса, в стране можно было бы оставлять и использовать гораздо больший объем своей собственной нефти. Ведь как бы там ни было, Советский Союз не похож на Японию, которая располагает сравнительно очень небольшой площадью земель, пригодных для сельского хозяйства. В данных обстоятельствах великой державе очень неприятно признавать, что она не способна эффективно использовать свои огромные сельскохозяйственные ресурсы. Как следствие этого следующее поколение советских лидеров не будет иметь другого выбора, а должно будет искать фундаментальное решение сельскохозяйственных проблем страны.
II. Нельзя сказать, будто в Советском Союзе игнорируют сельское хозяйство. Как раз наоборот. Ирония заключается в том, что, возможно, в этом-то и состоит его проблема. Во многих отношениях советским крестьянам было бы, вероятно, намного лучше, если бы их оставили в покое, позволив им заниматься тем, чем они сами хотят. Как бы там ни было, но дебаты, которые начались в 20-е гг. по поводу того, какого рода директивам должны подчиняться крестьяне, возникли не на пустом месте. Еще Левин в романе Льва Толстого «Анна Каренина» задумывался о том, кто же лучше знает сельское хозяйство, он сам или крестьяне. Левина мучил вопрос, должен ли он начать действовать более активно и внедрить более передовые сельскохозяйственные методы. В ответ на аргументы, которые привел один из его знакомых, разделявший мрачные взгляды на возможности русского крестьянина, Левин подумал: «Да, я должен был сказать ему: вы говорите, что хозяйство наше нейдет, потому что мужик ненавидит все усовершенствования и что их надо вводить властью; но если бы хозяйство совсем не шло без этих усовершенствований, вы были бы правы; но оно идет и идет только там, где рабочий действует сообразно с своими привычками... Ваше и наше общее недовольство хозяйством доказывает, что виноваты мы или рабочие. Мы давно уже ломим по-своему, по-европейски, не спрашиваясь о свойствах рабочей силы. Попробуем признать рабочую силу не идеальною рабочею силой, а русским мужиком с его инстинктами и будем устраивать хозяйство сообразно с этим»1. Измените здесь несколько слов, и эти рассуждения будут такими же подходящими сегодня, как и сто лет назад.
Навязчивая озабоченность сельским хозяйством совершенно естественна, если принять во внимание прошлое России и огромную площадь ее земель. Более того, поскольку до революции в сельских районах жило до 80% населения, а еще в 1961 г. здесь проживала половина населения, большинство советских людей ушли с земли не так много поколений тому назад. Но даже если бы советские колхозники внезапно стали самыми стимулируемыми сельскохозяйственными рабочими в мире и даже если бы сельское хозяйство внезапно стало образцом эффективной организации, Советский Союз, вероятно, все равно сталкивался бы с периодическими проблемами обеспечения сельскохозяйственного производства и, возможно, считал бы по-прежнему необходимым импортировать более 10 млн. т зерна ежегодно. Принимая, однако, во внимание тот путь, которым развивалась нынешняя колхозная система, маловероятно, что интерес крестьян к труду или организационная эффективность сельского хозяйства заметно улучшатся в ближайшие 10 лет. Советское сельское хозяйство в ближайшие годы по-прежнему останется предметом огромной озабоченности.
Самое главное состоит в том, что советские сельскохозяйственные специалисты вынуждены мириться с тем фактом, что территория Советского Союза простирается слишком далеко на север и слишком далеко на восток. Это означает преобладание северного континентального климата. В свою очередь это значит, что, несмотря на многие тысячи квадратных километров доступных земель, лишь незначительная территория страны находится в зоне с достаточно продолжительным вегетационным периодом, где в нужное время года имеется достаточно влаги. Поэтому, хотя в Советском Союзе имеются одни из самых плодородных земель в мире, большая часть этих черноземных почв лежит на Украине, расположенной примерно на той же широте, что и южная Канада. С канадским сельским хозяйством все в порядке, и эта страна является крупным экспортером пшеницы, но ведь Канада имеет гораздо меньшее население, и поэтому у нее остается больше остатков для экспорта. К тому же погодные условия в Канаде не характеризуются такими резкими скачками, как в СССР. В противовес этому лучшие сельскохозяйственные регионы Советского Союза, как представляется, подвергаются засухе регулярно каждые пять лет. Все четыре года подряд, с 1979 по 1982 г., были сезонами недостаточного увлажнения, сильной жары или морозов и в результате — плохих урожаев. Более того, каким бы ни было впечатляющим канадское сельскохозяйственное производство, канадцы выращивают относительно мало кукурузы даже в лучшие урожайные годы. Для того чтобы получить хороший урожай кукурузы, требуются более теплые погодные условия, типичные для американских штатов Айова и Иллинойс. Советский Союз, наоборот, не имеет сельскохозяйственных земель для выращивания кукурузы южнее Одессы, за исключением небольших районов на Кубани и Северном Кавказе. Поэтому чрезвычайно маловероятно, что Советский Союз может увеличить производство кукурузы. Следовательно, до тех пор пока СССР будет пытаться улучшить снабжение своего населения мясом, он будет вынужден импортировать кукурузу, скот или мясо.
Из-за неблагоприятных особенностей климата большая часть подходящих сельскохозяйственных земель в Советском Союзе находится внутри грубо нарисованного треугольника, самая узкая сторона которого проходит с севера на юг через Украину, а две другие стороны простираются в Сибирь. Континентальный характер климата создает чрезвычайно суровые погодные условия, особенно зимой. Некоторые аналитики доказывают, что значительная доля территории Советского Союза действительно не пригодна для обеспечения человеческого существования круглый год и уж тем более непригодна для сельскохозяйственного производства. Суровые условия подобной жизни вынуждают население таких районов группироваться ближе друг к другу. В отличие от Соединенных Штатов, где фермеры живут в отдельных домах, окруженные своей землей, а ближайшие соседи отделены друг от друга несколькими километрами, дома русских крестьян до революции и после революции сгруппированы вместе и образуют деревни, окруженные обрабатываемыми землями. Жить в одиночку просто слишком опасно, особенно когда царят сильные морозы. Но независимо от того, группируются ли крестьяне в деревни или нет, с учетом географии было бы нереалистичным ожидать, что советское сельское хозяйство когда-нибудь достигнет уровня, сравнимого с производительностью, достигаемой на южных землях.
Но какими бы ни были обусловленные природой недостатки советского сельского хозяйства, политическая реальность сводится к тому, что сельскохозяйственный сектор всегда должен был обеспечивать важную, если не ключевую, поддержку всей экономике. Еще до революции большинство лидеров считали, что сельское хозяйство России должно служить средством для развития промышленности страны. Этим частично объясняется, почему некоторые крестьяне, возможно, умирали с голоду, несмотря на рекордный экспорт зерна в дореволюционный период. В соответствии с принятым в СССР после революции лексиконом сельское хозяйство рассматривалось как источник примитивного накопления капитала. Почти никто из советских лидеров не оспаривал вопрос о том, насколько важным источником капитала для всей остальной экономики должно служить сельское хозяйство. С самого начала шли серьезные споры лишь относительно того, как этого лучше всего достичь. Определенно одно: в процессе поиска решения этой проблемы с крестьянами обращались очень плохо. По этой причине сельское хозяйство стало одним из слабейших, если не самым слабым, звеном советской экономики.
Тот факт, что советское сельское хозяйство должно было стать таким слабым звеном, был с неизбежностью предопределен, как только Ленин решил осуществить марксистскую революцию в такой промышленно отсталой стране, как Россия. Как мы уже показали раньше, Маркс не задумывал революцию в стране, не имеющей ни промышленности, ни пролетариата. Ленин быстро понял, в чем здесь причина. Когда он вырабатывал свою стратегию пролетарской революции, то пришел к выводу, что, поскольку класс пролетариев составлял значительно меньше чем 15% от всей рабочей силы России и являл собой слишком небольшую часть населения, он сам по себе не мог осуществить революцию. Поэтому Ленин должен был найти для него дополнительную поддержку. Наиболее вероятным союзником было крестьянство, которое составляло примерно 80% населения. Не теряя времени, Ленин постарался привлечь большие массы крестьян под свои знамена и отвлечь их от других революционных групп, таких, как партия эсеров. Усилия Ленина по созданию союза рабочих и крестьян нашли яркое отражение в его революционном лозунге «Мир, хлеб и землю!». Мир — для каждого, хлеб — для пролетариата и землю — для крестьянства. Это было обещанием закончить освобождение крепостных, начатое столыпинскими реформами в 1906 г. Но если Столыпин и царь предусматривали дать землю только сильным и способным крестьянам, теперь земля была обещана всем крестьянам без исключения.
После того как Ленин совершил революцию, крестьяне потребовали свою долю обещанного. Многие горожане, которые лишь недавно оставили сельскую местность, даже вернулись в деревню, чтобы заявить свои права на землю. Число крестьянских дворов возросло с 1 млн. в 1916 г. до 25 млн. после революции. Для необычайно большого числа крестьян наконец-то наступила пора реализации их многовековой мечты.
Однако условия жизни в сельской местности были очень суровыми, особенно на начальных стадиях гражданской войны сразу же после революции. Инфраструктура страны была разрушена. Сельскохозяйственная продукция у крестьян часто конфисковывалась с целью обеспечить продовольствием города. В конце концов, протестуя против методов, которые применялись по отношению к крестьянам, восстали моряки Кронштадтской крепости. Поскольку моряки играли ключевую роль в самой революции, это было для Ленина серьезной неудачей, и он немедленно решил перейти к более свободной и менее драконовской политике. Он приказал прекратить конфискацию продовольствия у крестьян. Вместо этого в 1921 г. каждому крестьянину была назначена квота по сдаче продовольствия, а все, что крестьянин производил выше квоты, он мог оставить себе. Так началась «новая экономическая политика», или нэп. Сразу же условия жизни крестьян значительно улучшились.
Но для Сталина сельскохозяйственная политика Ленина имела свои недостатки. В качестве временной программы она служила цели покончить с многолетним хаосом, однако Сталин хотел добиться гораздо большего. Он продолжал настаивать, что сельское хозяйство должно служить источником накопления капитала для промышленности. Один из первых большевиков и ведущих теоретиков партии, Николай Бухарин, считал, что созданная Лениным сельскохозяйственная система хорошо отвечает этим целям. Для того чтобы быть наиболее эффективным, процесс передачи ресурсов из сельского хозяйства в промышленность должен был протекать постепенно. Как считал Бухарин, крестьяне и после столыпинской реформы, и после нэпа продемонстрировали способность к упорному труду и накоплению значительных излишков продовольствия. В обоих случаях крестьяне избавлялись от контроля со стороны государства и деревни, поскольку им было разрешено производить для самих себя и сохранять у себя основную массу своих заработков. Если их правильно стимулировать, считал Бухарин, то крестьяне стали бы производить большие излишки продовольствия. Эти излишки должны использоваться для питания расширяющегося городского пролетариата, а также направляться на экспортный рынок для выручки средств и последующей закупки машин, необходимых для модернизации советской промышленности. В то же самое время крестьяне тратили бы заработанные ими доходы на сельскохозяйственные машины и потребительские товары. Это послужило бы стимулом для развития отечественного производства сельскохозяйственных машин и промышленности потребительских товаров, а трудящиеся в этих отраслях стали бы тратить свои деньги на продовольствие. Таким образом образовался бы готовый рынок как для сельскохозяйственных, так и для продовольственных товаров. Это способствовало бы самоподдерживаемому росту снизу вверх. Тридцать-сорок лет спустя японо-корейско-тайваньская экономическая модель будет иметь черты, очень сильно напоминающие модель Бухарина.
Эта стратегия не устраивала Сталина. После некоторого макиавеллевского маневрирования Сталин принял сторону Льва Троцкого. Было бы неправильно, если бы крестьянам досталась такая большая доля во всем, что, как предполагалось, должно было быть революцией для пролетариата. К тому же Сталин, подобно большинству марксистов, испытывал неприязнь к крестьянам. По своему менталитету это была мелкая буржуазия: они всегда хотели накапливать, стремились создавать запасы. И все-таки в одном отношении Сталин соглашался с Бухариным. Крестьянин должен был упорно трудиться и стремиться к увеличению производства. Однако, как считал Сталин, это не помогло бы государству. Напротив, крестьянин стал бы требовать от государства неимоверно высокие цены за свои товары — и скрывать, а не расходовать полученные средства. Это сильно бы затруднило направление сельскохозяйственных излишков на нужды государства и сделало бы маловероятным осуществление быстрого развития промышленности, даже если бы эта промышленность могла обслуживать крестьян.
Но даже если бы индустриализация проходила так, как это предсказывал Бухарин, она все равно не удовлетворила бы Сталина. Он хотел большей определенности и более решительных действий. Он не хотел оставлять такие важные проблемы на волю случая. Передача ресурсов из сельского хозяйства в промышленность осуществлялась бы более эффективно, рассуждал Сталин, если бы крестьянам просто приказали производить определенный объем продукции и продавать ее государству по низким ценам. Таким образом государство не должно будет беспокоиться о том, доволен ли крестьянин или нет условиями, сложившимися на рынке. Более того, отпадет всякая неопределенность в отношении того количества продовольствия, которое будет собрано государством. Все необходимое будет изъято и использовано для новой городской рабочей силы и для экспорта. Таким путем сельскохозяйственные излишки можно будет использовать для строительства тяжелой промышленности. В таком случае не будет необходимости в затрате времени, энергии, денег и ресурсов на «такие вольности», как легкая промышленность и производство простых сельскохозяйственных машин. В то время как стратегия Бухарина была обходной, медленной и полной неопределенности, подход Сталина был прямым и быстрым.
Для того чтобы оправдать драконовские меры, к которым он собирался прибегнуть, Сталин попытался показать, что, даже если бы им был предоставлен выбор, крестьяне не станут сбывать на рынке свои излишки. В соответствии с его статистикой, подтверждавшей его теорию, крестьяне удерживали от поставок на рынок все большую и большую долю своей продукции. Поэтому, настаивал он, становится все труднее изымать излишки, необходимые для экспорта и обеспечения городской рабочей силы. Поэтому, для того чтобы гарантировать непрерывный поток пригодной для рынка сельскохозяйственной продукции и предотвратить коллапс своей стратегии индустриализации, Сталин решил коллективизировать советское сельское хозяйство и отобрать землю у крестьян.
Некоторые специалисты предпринимали попытки показать, что сокращение сельскохозяйственного производства не имело места и что даже сбыт продовольственных излишков на рынке не сократился настолько сильно, как это утверждал Сталин. Очевидно, что Сталин подправил эти цифры с целью оправдать последующую коллективизацию. Более того, Холланд Хантер доказывает, что производственный потенциал советского сельского хозяйства был настолько значителен, что объем сельскохозяйственного производства мог бы возрастать в течение всех 30-х гг. По подсчетам Хантера, в 1939 г. производство зерна могло быть на 30 млн. т больше, чем 72 млн. т, произведенных в 1929 г. В противоположность этому действительное производство зерна в 1939 г. составило всего лишь 75 млн. т, что означало недобор примерно в 27 млн. т.
Для самих крестьян не имело особого значения, были ли цифры Сталина честными или нет. Главное заключалось в том, что Сталин приказал коллективизировать их землю. Для огромной массы крестьян время после революции было первым периодом, когда каждый из них владел собственным полем. И вот всего лишь десятилетие спустя Сталин прибег к кровавым методам, для того чтобы отобрать ту же самую землю. Крестьян обманули дважды. Именем государства индивидуальные участки были объединены в большие поля с условием, что вознаграждение за труд будет также разделяться коллективно. Но тут же стало также ясно, что, как только Сталин отберет долю государства, самим крестьянам останется очень мало. В действительности многие колхозы часто оказывались в убытке и были неспособны отложить достаточно семян для сева будущего года. Правда, земля не была возвращена старым землевладельцам. Но для большинства крестьян это не имело никакой разницы. Они снова работали на землевладельца, которым в этот раз стало государство. Для большинства крестьян дореволюционное положение дел было более предпочтительным.
Возможно, что крестьяне меньше сопротивлялись бы коллективизации, если бы им с самого начала вообще не передавали землю. Они никогда бы не узнали, что именно будут вынуждены потерять. Перефразируя поговорку, можно сказать, что лучше никогда ничем не владеть, чем владеть и потерять. Если бы революция произошла в промышленно развитом государстве, как предсказывал Маркс, а не в такой сельскохозяйственной стране, как Россия, то не было бы необходимости в обмане крестьянства, пробуждении чувства, что их предали, и таком давлении на сельское хозяйство с целью финансировать накопление, в котором нуждалась тяжелая промышленность. Решение об эксплуатации крестьян досталось недешево; оно привело к долговременным издержкам. Последствия этого решения ощущаются и сегодня.
Сопротивление крестьян коллективизации хорошо документировано. Высказанное Сталиным Черчиллю замечание содержит намек на общие масштабы этой борьбы. В советской литературе, включая роман Шолохова «Поднятая целина», выпукло показаны не только человеческие страдания, но и забой крестьянами собственного домашнего скота. Большое число крестьян решило лучше уничтожить свою собственность, чем передать ее в коллективное хозяйство. По этой причине поголовье рогатого скота, составлявшее перед коллективизацией в 1928 г. 70,5 млн. голов, сократилось после коллективизации до 38,4 млн. голов. Поголовье лошадей и свиней в действительности сократилось больше чем наполовину: с 26,2 млн. голов в 1928 г. поголовье свиней упало до 11,6 млн. голов в 1932 г., а поголовье лошадей с 34,6 млн. голов в 1929 г. до 15,7 млн. голов в 1934 г. Поголовье овец и коз уменьшилось в три раза.
Несмотря на эти огромные потери, ни Сталин, ни его наследники не сделали ничего особенного, чтобы успокоить крестьян. Спустя какое-то время советские власти просто прекратили делать вид, что коллективное сельское хозяйство ведется самими крестьянами и для них же самих. Все больше и больше колхозов преобразовывалось в совхозы, где крестьяне во все большей степени превращались в наемных рабочих. Для многих это в действительности было более предпочтительной организацией труда, потому что это означало, что заработная плата за сделанную работу выплачивалась регулярно. Раньше большинство колхозников должны были ждать до конца хозяйственного года, чтобы получить оплату за труд, который они вкладывали в течение всего года.
Но если не отступило само государство, то не отступили и крестьяне. Словно вернувшись во времена романа Л. Толстого «Анна Каренина», нынешние крестьяне намеренно симулируют болезни и пренебрегают уходом за машинной техникой и удобрениями. Первый помощник Сталина Вячеслав Молотов жаловался, например, что, как только колхоз отбирал у крестьянина лошадь, крестьянин, обозленный тем, что лошадь ему больше не принадлежала, совершенно переставал о ней заботиться. Другие крестьяне, которые до коллективизации считали воровство серьезным преступлением, теперь просто полагали, что воровство у колхоза — это нормальное явление жизни. Насильственные методы Сталина привели к такому отчуждению крестьян, что они стали скорее врагами государства, чем его сторонниками. Один из моих студентов в МГУ сообщил, что когда его с товарищами послали на уборку урожая в колхоз, то они вначале взялись за эту работу с юношеским энтузиазмом. Но какое-то время спустя один крестьянин отозвал его в сторону и обозвал штрейкбрехером. Когда гитлеровские войска вторглись в Советский Союз, крестьяне во многих районах страны вначале встречали захватчиков хлебом и солью, являющимися традиционным символом приглашения «добро пожаловать». В течение короткого периода времени крестьяне совершенно нереальным образом воспринимали немцев как своих освободителей от нового крепостничества коммунистических колхозов.
Реакция крестьян на коллективизацию и Сталина оказалась почти гибельной для него; она преследовала его наследников и будет продолжать преследовать наследников Брежнева. И действительно, до тех пор пока советские лидеры не найдут пути компенсации всей прежней несправедливости и не добьются поддержки со стороны крестьян, сельское хозяйство не только останется бременем вместо блага, но неспособность страны реализовать свой сельскохозяйственный потенциал будет служить тормозом на пути всего экономического процесса. Ирония такова, что, несмотря на тот факт, что эта ошибка с сельским хозяйством сегодня общеизвестна, почти все другие коммунистические правительства, придя к власти, совершили ту же самую ошибку и как следствие ее испытывают ту же самую головную боль в отношении сельского хозяйства.
III. Однако каким бы притеснениям ни подвергались крестьяне, городское население в Советском Союзе почти не испытывало к ним симпатии. В этом отношении даже те жители городов, которые совсем недавно прибыли сюда из провинции, демонстрировали крайнее презрение по отношению к своим сельским собратьям. Сами термины колхозник (трудящийся коллективного хозяйства) или совхозник (рабочий государственного хозяйства) несут в себе нечто отсталое и несовременное. Воображение рисует полуграмотного человека в огромных черных сапогах, который по своему отношению к работе и производительности скорее напоминает русских крестьян XIX столетия или нынешних мексиканских, индийских или египетских крестьян, но только не американских фермеров. В действительности слово «фермер» в Советском Союзе почти никогда не используется в том смысле, в каком его употребляют в Соединенных Штатах или Западной Европе. Советские горожане не только смотрят на крестьянство сверху вниз и испытывают по отношению к нему чувство замешательства, но и негодуют на него за те высокие цены, которые крестьяне просят на колхозных рынках за свои продукты.
Как только Сталин решил эксплуатировать крестьян, отношения между сельским хозяйством и промышленностью стали еще более напряженными. Чем больше крестьяне утаивали свои продукты, тем больше усиливали свой контроль над сельским хозяйством плановые органы в Москве. Это явилось причиной того, что крестьяне стали проявлять все меньший дух сотрудничества и все меньшую готовность к проявлению инициативы, которая совершенно необходима в условиях непрогнозируемых изменений в погодных условиях. Неудивительно, что после осуществления коллективизации сельскохозяйственный потенциал страны полностью не используется.
Какие-либо серьезные усилия по улучшению положения крестьян были предприняты лишь после смерти Сталина. Закупочные цены на сельскохозяйственную продукцию были увеличены в 1953, 1956 и в 1958 гг. при Хрущеве, и был также уменьшен налог с оборота (налог на проданные товары, налагаемый и на покупателя, и на продавца). Хрущев также начал осуществлять программу широких капиталовложений, нацеленную на увеличение производительности труда в сельском хозяйстве и общего объема сельскохозяйственного производства.
Но хотя намерения Хрущева были совершенно правильными, его стратегия была ошибочной. Он перепробовал множество методов в надежде, что какой-то из них сработает. Он переключался с одной кампании на другую. И после каждого такого переключения крестьяне еще более разочаровывались и уставали, казна постепенно опустошалась, а сельскохозяйственное производство в 1963 г. оказалось на том же уровне, на каком оно было в 1955 г. При Хрущеве началось освоение миллионов гектаров целинных земель, и в результате общая площадь обратываемых земель возросла на 75. При нем началась срочная программа по созданию государственной промышленности для производства удобрений. И наконец, он решил, что следует брать пример с американского сельского хозяйства, и переключил значительную часть площадей с возделывания пшеницы на выращивание кукурузы. Примером того, какой разрушительный характер могли иметь его приказы, является 1962 г., когда Хрущев увеличил площади под кукурузой до пикового значения в 37 млн. га по сравнению с 3,4 млн. га в 1953 г. Колхозники, даже если бы они хотели добиться наилучших результатов, были просто неспособны на столь быстрые изменения в своей сельскохозяйственной практике.
Но не все усилия Хрущева были бесплодными. В действительности в период с 1956 по 1960 г. объем сельскохозяйственного производства значительно возрос, а условия жизни колхозников намного улучшились. Среднегодовой объем сельскохозяйственного производства в 1956—1960 гг. поднялся на 40% по сравнению с уровнем 1951 —1955 гг. Но программы Хрущева создавали и проблемы. В 1959—1963 гг. рост сельскохозяйственного производства сильно замедлился. Из-за плохой погоды, неэффективной организации и продолжающегося сопротивления колхозников объем сельскохозяйственного производства в 1963 г. был всего лишь на 3% выше уровня 1958 г. Но как только потребности страны в зерне начали превышать его производство, Хрущев, моментально порвав с традицией, счел необходимым прибегнуть к импорту зерна из Австралии, Канады и Соединенных Штатов. Более того, резкое повышение закупочных цен, выплачиваемых советским колхозам, сделало сельское хозяйство еще более дорогостоящей отраслью экономики. Нельзя сказать, чтобы средний советский колхозник внезапно стал богачом, — отнюдь нет. Хотя личные доходы резко повысились, удвоившись за период с 1956 по 1966 г. и еще раз удвоившись к 1979 г., средние доходы сельскохозяйственных трудящихся в СССР в 1966 г. все еще составляли всего лишь 59% от зарплаты, получаемой городскими рабочими; другими словами, трудящиеся в сельской местности получали примерно половину того, что получали горожане. Но даже это улучшение оказалось очень дорогостоящим. Из источника первоначального накопления сельское хозяйство превратилось в пожирателя капиталовложений. Если до второй мировой войны и в первые годы после нее капиталовложения в сельское хозяйство обычно составляли около 13% от всех капиталовложений, то в период с 1956 по 1960 г. они составили в среднем 17%2. Если раньше сельское хозяйство служило как бы источником субсидий для остальной экономики, то теперь стало необходимым субсидировать само сельскохозяйственное производство.
Частично этот рост затрат явился результатом того, что Хрущев пытался сразу сделать слишком много и добивался слишком малого от каждого отдельного проекта. Он переключался с одной кампании на другую с такой быстротой, что у колхозников просто не было возможности увидеть доведенным до конца хоть какой-нибудь проект. Более того, многие из его программ были плохо задуманными или «бестолковыми», как их стали называть после того, как он был смещен со своего поста. Когда он решил, что спасение сельского хозяйства заключается в удобрениях, все должны были стать специалистами-химиками. Хрущев даже пытался изменить лозунг Ленина об электрификации, переформулировав его: «Коммунизм — это электрификация плюс химизация плюс Советская власть». Аналогичным образом, когда Хрущев открыл для себя кукурузу, то он настаивал, чтобы крестьяне по всей стране демонстрировали такой же энтузиазм по отношению к этой культуре. В результате приказ выращивать кукурузу получили колхозники даже в таких неподходящих местах, как, например, в районе Ухты, на севере европейской части страны. Но продолжительность вегетационного периода в этих широтах была настолько короткой, что кукуруза едва достигла полуметровой высоты, когда ее убили наступившие заморозки.
Попытки облегчить бремя этих программ выразились в том, что в 1962 г. правительство приказало повысить розничные цены на ряд продовольственных товаров. Это вызвало волну протестов и нарушений общественного порядка. С тех пор советское правительство всеми силами старается избегать увеличения цен на продовольствие на уровне розничной торговли. Принимая во внимание жестокие события, которыми сопровождались подобные увеличения цен в большинстве стран Восточной Европы, советские плановики будут изо всех сил стремиться избегать подобных повышений. Но это ставит их перед дилеммой. В то время как розничные цены на большинство продовольственных товаров удерживаются на неизменном уровне, себестоимость их производства за последние годы сильно возросла. В результате оказалось необходимым увеличивать годовые субсидии сельскому хозяйству. В 1980 г. объем этой помощи составил примерно 35 млрд. руб. (около 50 млрд, долл.), из которых 23 млрд, руб (35 млрд, долл.) были израсходованы только на закупки пшеницы и молочных продуктов. Это явилось причиной всевозможных искажений. Например, поскольку розничная цена субсидируемого хлеба настолько низка, многие крестьяне считают, что, вместо того чтобы закупать зерно, гораздо дешевле кормить домашний скот хлебом и картошкой. Но и это не все. По тем же причинам колхозники считают более прибыльным покупать мясо, которое они могут найти, и кормить им мелких пушных зверей, которых они откармливают на мех. Розничные цены на мясо примерно вдвое ниже закупочных цен, выплачиваемых крестьянам за производство этого мяса. Неудивительно, что такая практика увеличивает спрос на хлеб и мясо и искажает соотношение между спросом и предложением. До тех пор пока советские плановики не осмелятся когда-нибудь увеличить розничные цены, вероятнее всего, что субсидии и вызываемые ими искажения будут продолжать усиливаться из года в год.
В то же самое время не наблюдается никакого очевидного сокращения в объеме сельскохозяйственных капиталовложений. Более того, при Брежневе относительная доля капиталовложений в сельское хозяйство по отношению ко всем капиталовложениям в действительности возросла до 27%3. Это весьма значительное увеличение по сравнению с долей в 17%, утвержденной при Хрущеве, и это более чем вдвое превышает относительную долю, установленную Сталиным. Это также значительно превышает долю капиталовложений в американское сельское хозяйство, на которое приходится около 5% всех валовых инвестиций в США.
Принимая во внимание этот объем капиталовложений, следует надеяться, что в один прекрасный день они окупятся или уменьшением издержек производства, или увеличением объема производства. Было бы ошибкой утверждать, что условия в советском сельском хозяйстве не улучшаются. Тщательный анализ, проведенный Дугласом Дайамондом и У. Ли Дэвисом, показывает, что урожайность в расчете на один гектар земли в Советском Союзе в период с 1973 по 1977 г. возросла по сравнению с периодом с 1950 по 1954 г. на 75%, в то время как за тот же самый период в Соединенных Штатах урожайность возросла только на 59%.
Если бы в Советском Союзе пять лет подряд удерживалась благоприятная погода, возможно, что значительная доля этих капиталовложений окупилась бы более высокими урожаями и уменьшением импорта зерна. Однако есть причины сомневаться в том, насколько полезной была программа
капиталовложений в советское сельское хозяйство. В соответствии с расчетами Дайамонда и Дэвиса, в то время как общая производительность в советском сельском хозяйстве в период с 1951 по 1960 г. повышалась довольно быстрыми темпами, эти темпы значительно снизились в период 1961— 1970 гг., а в период с 1971 по 1977 г., несмотря на тот факт, что капиталовложения в сельское хозяйство сильно возросли, объем сельскохозяйственного производства почти не увеличился. Правда, этот разочаровывающий прирост производства в значительной степени объясняется плохими погодными условиями, которые господствовали на территории Советского Союза в 1972, 1975, 1979, 1980, 1981 и 1982 гг. Следует также учесть, насколько низка была производительность труда до 1954 г. Может оказаться так, что советская стратегия капиталовложений в сельское хозяйство является не особенно эффективной на практике. Ведь несмотря ни на что, объем е.ко очных капиталовложений в сельское хозяйство был дей-< сльпо огромным. В соответствии с расчетами ЦРУ в 1977 г. СССР вложил в сельское хозяйство средства, эквивалентные 78 млрд. долл, по сравнению с 11 млрд. долл, капиталовложений в сельское хозяйство в США. Учитывая, что в советское сельское хозяйство идет значительная доля всех капиталовложений, эта цифра не должна вызывать удивления. Она отражает не только более низкую производительность труда в советском сельском хозяйстве, но и, как представляется, настойчивые усилия СССР освободить себя от дорогостоящего сельскохозяйственного импорта.
И тем не менее независимо от огромных сумм затрачиваемых средств советская программа капиталовложений по-прежнему остается плохо продуманной. Как представляется, СССР пытается компенсировать положение дел в тот ранний период, когда из сельского хозяйства выжималось все в пользу тяжелой промышленности. Однако одного лишь увеличения инвестиций в поздний период недостаточно, для того чтобы компенсировать нехватку инвестиций в ранний период. Это все равно что почти уморить ребенка голодом, а потом, когда он станет взрослым, кормить его сверх всякой меры, стремясь компенсировать недостаток ухода за ним в раннем возрасте. СССР не только тратит деньги слишком поздно, но и не слишком мудро. Он нуждается в очень осторожной стратегии и в очень тщательном выборе целей, к которым надо стремиться. Вместо этого СССР, как представляется, действует исходя из убеждения, что независимо от того, куда он вложит свои фонды, если он направит достаточно средств на решение сельскохозяйственных проблем, то преодолеет свои трудности.
Эта реакция, возможно, отражает типичный менталитет «главное — количество, а не качество».
В силу того что организационная структура советского сельского хозяйства так сильно отличается от американского, нам не следует ожидать, что мы обнаружим в обеих странах одинаковую структуру капиталовложений. Тем не менее весьма удивительно, когда обнаруживается, что советская структура почти диаметрально противоположна той, которая принята в Соединенных Штатах. Поскольку в США действует система частного фермерства, подавляющая доля сельскохозяйственных инвестиций осуществляется самими фермерами. Поскольку именно они занимают средства для капиталовложений, совершенно естественно, что они пытаются использовать эти фонды с максимальной выгодой для своих собственных ферм. Правительство Соединенных Штатов также вкладывает средства в сельское хозяйство, и, как это можно ожидать, значительная часть этих денег направляется в крупномасштабные общие проекты, такие, как ирригация, точно так же, как и в СССР. Но в противоположность этому, поскольку почти все капиталовложения в советское сельское хозяйство осуществляются правительством, следует ожидать, что лишь очень незначительная их доля будет использована на финансирование проектов, которые будут выгодны для отдельных крестьян. Отнюдь не неожиданно, что значительная доля этих капиталовложений концентрируется на крупномасштабных макропроектах. Во-первых, распределением правительственных средств гораздо легче распоряжаться, когда осуществляется несколько крупных проектов, а не множество мелких. Во-вторых, когда решения о распределении капиталовложений принимаются в Москве или в столицах союзных республик, интересы председателей колхозов и директоров совхозов не играют такой важной роли, какую играют правительственные бюрократы. Ни при каких обстоятельствах председатель советского колхоза не имеет возможности оказать на решения о распределении капиталовложений такое влияние, какое имеет американский фермер, распоряжающийся своими собственными деньгами для своей собственной выгоды. В советской системе, за исключением совершенно мизерных сумм, ни председатель колхоза, ни директор совхоза не имеют своих собственных фондов для капиталовложений.
Учитывая эти закрепленные законом имущественные права, мы уже можем примерно определить структуру сельскохозяйственных инвестиций в Соединенных Штатах и в Советском Союзе. Так, в соответствии с оценками ЦРУ примерно 75% средств, вкладываемых в американское сельское хозяйство, используется на увеличение парка сельскохозяйственных машин. В Советском Союзе на эти же цели расходуется примерно 50% капиталовложений. В то же самое время примерно 40% капиталовложений в советское сельское хозяйство идет на строительство, тогда как на эти же цели в Соединенных Штатах направляется только 25% капиталовложений. Таким образом, непропорционально большая доля советских инвестиций направляется в крупномасштабные проекты, главным образом на ирригацию и осушение земель. Поскольку неблагоприятные погодные условия, особенно засухи, действительно регулярно оказываются причиной крупных потерь урожая, в Советском Союзе такие проекты, возможно, оправданы. Но когда речь заходит об ирригационных проектах, то представляется, что СССР увлекается ими сверх меры. Кажется, что у них сложился в отношении воды фрейдистский комплекс: ничто не удовлетворяет их в такой степени, как возведение плотины или осушение болота.
К несчастью, эти гигантские проекты не всегда вызывают то увеличение производительности, на которое надеются. По скольку используемые земли обрабатываются так плохо, Советский Союз должен решать задачу, чтобы просто сохранять площади обрабатываемых земель, не давая им сокращаться. На каждый гектар земли, вводимый в сельское хозяйство благодаря ирригации в Средней Азии, выпадает из производства также один гектар, главным образом из-за засоления почвы. Во многих случаях имеет место то же самое соотношение, когда новые площади орошаются, но одновременно теряются равноценные земли, поскольку такая же площадь земель заполняется водой, чтобы создать резервуар воды для орошения. Из-за пренебрежения черными парами и плохой сельскохозяйственной технологии некоторые районы в Советском Союзе подвергаются периодическим пылевым бурям. Один экономист подсчитал, что в период с 1960 по 1980 г., за который Советский Союз прибавил к сельскохозяйственным землям 2 млн. га, общая потеря площадей со ставила 7,5 млн. га, включая 1,6 млн. га пашни4.
Пылевые бури и эрозия почвы являлись проблемами еще до революции. Однако важность этих проблем, без сомнения, возрастает, и возрастает по мере того, как центральные плановые органы все чаще и чаще напрямую вмешиваются в повседневные сельскохозяйственные дела, а колхозники вынуждены действовать в соответствии с приказами со стороны, а не со своим собственным пониманием природных условий.
Из-за своей страсти к крупным строительным проектам советские плановики склонны к тенденции игнорировать такие специфические нужды, как строительство амбаров и других вспомогательных помещений в колхозах и совхозах. Иностранный гость, посетивший советское хозяйство, оказывается пораженным отсутствием амбарных строений по сравнению с тем, что он увидел бы на любой американской или западноевропейской ферме. Это снова может быть объяснено главным образом недостаточным влиянием колхозников на распределение инвестиционных фондов. Учитывая же неблагоприятные погодные условия в СССР, отсутствие в колхозах амбаров, силосных башен и ям, а также зерновых элеваторов означает, что сельское хозяйство в гораздо более сильной степени подвергается воздействию погоды, в том числе и в период, когда идет уборка урожая.
Погода воздействует на советское сельское хозяйство гораздо сильнее, чем это могло бы быть, еще и потому, что советские плановики почти не уделяют внимания строительству дорог, соединяющих колхозы и совхозы с рынком. Например, более четверти всех колхозов и совхозов в РСФСР не имеют дорог, связывающих их с внешним миром. К тому же подавляющее большинство советских колхозов и совхозов не имеют дорог с твердым покрытием, чтобы подвозить снабжение и вывозить свой урожай. Все, чем они располагают, — это проселочные дороги. В Соединенных Штатах, где расходы правительства на сельское хозяйство в гораздо большей степени отвечают на запросы фермеров, главной статьей инвестиционной программы правительства являются именно дороги, связывающие фермы с рынком. В противововес этому, отражая сталинскую ориентацию, советская программа инвестиций в гораздо большей степени отвечает интересам самих плановиков. Более того, поскольку доходы колхозников в Советском Союзе низки и поскольку лишь немногие из них имеют свои автомобили, здесь, как представляется, почти нет потребности в программе строительства шоссейных дорог. Но к чему бы ни сводились объяснения, факт состоит в том, что огромное большинство советских колхозов и совхозов не имеют в своем распоряжении таких дорог, по которым можно осуществлять автомобильное движение круглый год, и это значит, что зачастую эти хозяйства отрезаны от внешнего мира грязью в весенний и осенний периоды. В это время по проселочным дорогам не могут проехать не только частные автомобили, но даже грузовики колхозов и совхозов. Транспортные нужды отрывают от других задач примерно половину всего тракторного парка, который по традиции занят тем, что буксирует по непроходимым дорогам колхозные и совхозные грузовики5. Если бы деньги тратились на строительство дорог и амбаров, а также на приобретение машин, вместо того чтобы идти на крупномасштабные строительные объекты, возможно, что это было бы гораздо выгоднее для советского сельского хозяйства.
В последнее время советские сельскохозяйственные плановики стали признавать некоторые из своих ошибок и хоть и с опозданием, но начали широкую программу возведения складских зданий. Однако, как и можно было ожидать, учитывая предпочтение плановиков, а не колхозников, эти здания оказываются, как правило, крупными комплексами, сконцентрированными в отдельных местах. Это опять-таки отражает гигантоманию, которая так характерна для советского строительства. Все должно быть самым крупным, хотя отнюдь и необязательно самым эффективным. К несчастью, эти крупные комплексы не очень-то нужны. Проблема состоит в том, что при отсутствии хорошей системы шоссейных дорог многие колхозы сталкиваются с исключительными трудностями при доставке своего урожая на эти удаленные складские сооружения. Как следствие такого положения дел есть все основания считать, что неоправданно большая доля собранного урожая никогда не попадает на эти склады и тем более к потребителю. Она просто сгнивает или на поле, или по дороге к зерновому элеватору. Каждый год, например, около 20% зерна, фруктов и овощей, а также ни много ни мало как 50% картофеля пропадает в результате потерь от плохого хранения, перевозок и распределения. Это обстоятельство помогает также объяснить, почему в условиях, когда урожай зерновых, как представляется, растет из года в год (исключая, конечно, годы, когда погода необычно плохая), так трудно заметить улучшения в качестве или количестве выращенных в СССР сельскохозяйственных продуктов, продаваемых в советских магазинах. Зерно на советских полях несколько похоже на сталь на советских сталепрокатных заводах: трудно сказать, куда они деваются после того, как они произведены.
Поскольку эти проблемы представляются такими неподатливыми, советские лидеры уделяют им огромное внимание и, как мы видели, выделяют огромные денежные суммы, пытаясь их решить. Лишь в последнее время они начали признавать, насколько неверной была их стратегия в прошлом. В своей замечательной речи на Пленуме Центрального Комитета КПСС в ноябре 1981 г. Брежнев фактически признал, что структура капиталовложений в советское сельское хозяйство оказалась недостаточно производительной. В действительности, как он настаивал, нужны не огромные зерновые элеваторы, молочные фермы и складские сооружения, а небольшие склады, расположенные ближе к источникам производства, а не на огромных расстояниях от колхозов и совхозов6. Как он признал, слишком часто скот, зерно и молоко необходимо транспортировать за сотни километров в условиях отсутствия дорог с твердым покрытием. Он потребовал развернуть строительство дорог с твердым покрытием. Все эти предложения были встроены в сельскохозяйственную программу, выдвинутую Брежневым в мае 1982 г.
Брежнев опоздал, но его глубокий анализ надо приветствовать. Первый вызов советскими лидерами принят. Наконец то они увидели, что большая часть из миллиардных вложений в сельское хозяйство ничего не принесла. Теперь задача состоит в том, чтобы заставить плановиков изменить свою стратегию инвестиций. Это будет означать отказ от всего того, чем они занимались все предыдущие годы. В действительности это будет означать отход от сталинских приоритетов и влияния плановиков, отход, который даже для нового советского руководства будет не так-то легко осуществить за короткий период времени.
IV. Наследие сталинского периода повлияло не только на программу капиталовложений в сельское хозяйство, но и на характер растениеводства в целом. Планирующие органы, как представляется, стремились в первую очередь к производству таких растительных культур, как зерновые, которые можно выращивать на огромных площадях, применяя для посевов и уборки большие машины. Это правда, что овощи и фрукты на Западе производятся фермами, которые год от году становятся все крупней и крупней. Но как бы ни были велики эти сельхозпредприятия на Западе, органы централизованного планирования в большинстве коммунистических государств, кажется, пришли к выводу, что гораздо легче сконцентрировать свои усилия не на овощах и фруктах, а на зерновых культурах. За исключением Болгарии, почти все другие коммунистические страны, кажется, сталкиваются с огромными трудностями в своих попытках выращивать овощи и фрукты. Будучи более чувствительными к колебаниям погоды и являясь более нежными культурами по сравнению с зерновыми, овощи и фрукты, кажется, не очень-то «подчиняются» массовым централизованным решениям. Если внезапно ударяют заморозки, то нет времени ждать распоряжений из Москвы о том, чтобы спасать фрукты и овощи с помощью дымовых завес. Эти культуры также больше нуждаются в ручном уходе, чем в машинной обработке. Но каким бы ни было объяснение, в тех странах, где сельское хозяйство основано на централизованном планировании, производство ограничено в первую очередь выращиванием зерновых или более трудоемких культур. Лишь незначительный процент фруктов и овощей производится здесь в государственном или коллективном секторе. Основная же масса овощей и фруктов выращивается на личных огородах и в личных садах. Добавим к этому, что совхозы и колхозы дают удивительно небольшую долю всего производства мяса.
Тот факт, что небольшие участки земли, которые разрешено иметь большинству советских колхозников и рабочих совхозов, являются источником производства такого огромного количества фруктов, овощей и мяса, показывает, насколько важны в экономике эти личные участки. Хотя на них в Советском Союзе приходится всего лишь 4% обрабатываемых земель страны, они дают примерно 60% всего производства картофеля и меда, более 40% фруктов, ягод и яиц, а также примерно 30% всего мяса, молока и овощей7. По расчетам Дугласа Дайамонда, на личных участках производится 25% всей продукции растениеводства Советского Союза. Для самих же сельских жителей их личные участки играют еще более важную роль, обеспечивая их мясом на 72%, молоком — на 76, а яйцами и картофелем почти на все 100%8. Ясно, что эти культуры требуют гораздо большей заботы и гибкости, чем те, которые выращиваются на обобществленных полях. Тем не менее, учитывая тот факт, что личные участки колхозников составляют такой небольшой процент от всей обрабатываемой земли, доступной для коллективного и государственного секторов, нельзя не прийти к выводу, что в сравнении с производительностью труда в совхозах и колхозах выпуск продукции с небольших личных участков просто огромен.
Несомненно, что при выращивании на личных участках более чувствительных к колебаниям погоды сельскохозяйственных культур существенно важной оказывается та дополнительная забота, которая уделяется этой земле. Но каким бы ни было объяснение, неоспоримые факты относительно того, что отдача с личных участков во много раз превышает отдачу с обобществленных полей, ставят перед наследниками Брежнева определенные деликатные дилеммы. Если они заинтересованы в увеличении объема сельскохозяйственного производства, то определенно имеет смысл, чтобы они увеличили и число, и размеры личных участков. Именно на этих основаниях наследники Мао Цзэдуна увеличили общую площадь личных участков в Китае до 15% всей площади обрабатываемых земель.
Отношение Политбюро ЦК КПСС к личным участкам до сих пор характеризовалось цикличностью. В трудные времена, как, например, в годы второй мировой войны, а также в годы плохих урожаев 1979, 1980, 1981 и 1982 гг. правительство неохотно и лишь по необходимости стимулировало активность в частном секторе. Это может выглядеть неуклюже с идеологической точки зрения, но является экономической необходимостью. В прошлом обычная практика сводилась к тому, что разрешалось обрабатывать больший участок земли и иметь большее количество голов домашнего скота на законных основаниях, а также облегчались процедуры закупки в индивидуальном порядке кормов, удобрений и прочего. В период плохих урожаев 1979—1982 гг. и американского эмбарго на экспорт зерна в СССР 1980—1981 гг. советские власти пошли на некоторые новые уступки сельскому населению. Эти уступки были необходимым признанием того факта, что сложилась необычно тяжелая нехватка мяса. Советские плановики решили, что самым быстрым путем увеличения производства мяса является стимулирование его производства жителями сельских местностей. Было, правда, опасение, что если крестьянам разрешат значительно увеличить поголовье домашнего скота, то это может открыть возможность для получения слишком больших прибылей и тем самым слишком ослабить колхозы и совхозы. С целью избежать этого был достигнут компромисс, в соответствии с которым скот коллективных хозяйств был распределен между отдельными колхозниками. Собственность на скот оставалась за хозяйством, но прибыли от его продажи распределялись поровну между хозяйством и индивидуумом. Поскольку при выращивании скота в индивидуальном порядке требуется лишь 1/з тех кормов, которые расходуются при выращивании скота на коллективных фермах, такая система, как представляется, была полностью оправдана. Без сомнения, столь большое различие объясняется тем, что личный скот получает гораздо лучший уход. Но помимо этого, известно, что крестьяне крадут большую часть своих кормов из коллективного сектора и никогда об этом не докладывают. Коллективные хозяйства получили также инструкции облегчить крестьянам пути приобретения дополнительного количества фуражного зерна, в котором они нуждаются для выращивания большего количества скота. Изменение сельскохозяйственной стратегии, как представляется, объясняет, почему поголовье домашнего скота не уменьшилось в той степени, как обычно бывало в периоды плохих урожаев в прошлом.
Во время этой фазы хорошего отношения к личным участкам крестьян некоторые специалисты даже предлагали, чтобы были предприняты особые усилия по обеспечению крестьян специально сконструированной техникой для увеличения производства продукции на личных участках. Почти все советские сельскохозяйственные машины сконструированы для обслуживания громадных полей. Поэтому почти вся техника, которую отдельные крестьяне используют на своих собственных участках, как правило, оказывается самодельной. В отдельных случаях машины крадут из коллективного сектора и переделывают с целью уменьшить их габариты и приспособить к работе на участках ограниченных размеров. Тот факт, что советским официальным лицам потребовалось более 50 лет, для того чтобы начать разговор о необходимости обеспечения личных участков соответствующей техникой, вероятно, указывает, насколько серьезно сложилась ситуация в 1979—1982 гг. Но это также показывает, насколько неопределенна позиция советских лидеров относительно роли и значения личных участков.
Очевидно, что использование частных участков представляет идеологические трудности, но оно одновременно является и последней надеждой. Трагедия советского сельского хозяйства как раз и заключается в том, что эта крошечная по размерам часть советского сельского хозяйства, где производится такая огромная доля всей сельскохозяйственной продукции СССР, считается помехой и что частная сельскохозяйственная деятельность лишена ресурсов, которые могли бы сделать ее еще более производительной.
В силу своих естественных интересов сельскохозяйственная бюрократия обычно сопротивляется любому увеличению производства продукции на личных участках крестьян как раз по той причине, что обычно эти усилия оказываются успешными. Лица, ответственные за коллективный сектор сельского хозяйства, жалуются, что, когда контроль над личными участками ослабляется, становится очень трудно заставить крестьян выполнять планы, взятые ими на себя в коллективных хозяйствах. Становится не только труднее заставить крестьян тратить свое время на работы на коллективных полях и фермах, но к тому же изъятие крестьянами кормов и другой продукции первой необходимости из коллективного сектора на частные участки иногда приводит к развалу работы в коллективном хозяйстве. Особенно удручающим является ощущение, что крестьяне обогащаются за счет городского пролетариата. Поэтому обычно через какой-то промежуток времени наступает реакция и деятельность на частных участках резко ограничивается. Поскольку в настоящее время в Советском Союзе масштаб операций на частных участках расширяется, наследники Брежнева могут оказаться в крайней точке цикла колебания соотношения сил «коллективное хозяйство — частный участок». Это откроет перед ними уникальную и в потенциальном отношении далеко идущую возможность. Поскольку сокращение производства в коллективном секторе будет более чем перекрыто быстрым ростом производства в частном секторе, почему бы советским лидерам не решиться на риск падения производительности в социалистическом секторе сельского хозяйства? Если бы они на это пошли, есть все основания ожидать, что сельское хозяйство, которое всегда рассматривалось как тормоз советской экономики, могло бы стать ее ускорителем. Поскольку деятельность на частных участках оставалась разрешенной почти с самого начала усилий по коллективизации, решение о расширении масштабов частного сектора не было бы таким уж радикальным шагом. Его можно было бы оправдать в качестве эволюционного шага, даже несмотря на то, что, как предполагается, последствия могут быть далеко идущими. В противовес этому любое решение о поощрении частной деятельности в других сферах экономики должно представляться еретическим. В действительности сельское хозяйство — это единственный экономический сектор, который можно структурно перестроить таким образом, чтобы он давал гораздо больше продукции и лучше реагировал на нужды потребителей.
То обстоятельство, что путь к увеличению объема производства сельскохозяйственной продукции в СССР может быть проложен через личные участки, представляет еще одну странность. В течение многих лет американские специалисты доказывали, что единственный способ, с помощью которого СССР может решить свои сельскохозяйственные проблемы, заключается в том, чтобы переключиться на американскую систему семейных ферм. Работа на ферме, доказывают эти критики, требует энтузиазма и способности к упорному и утомительному труду, который может выдержать лишь владелец земли. Наемные рабочие просто не отдают этому столько времени и не прикладывают необходимых усилий. И тем не менее американское сельское хозяйство само по себе также изменяется. Хотя основной производственной единицей остается семейная ферма, все больше и больше семей объединяют свои фермы и расширяются, и тем не менее нет никаких признаков снижения роста производительности труда в этом секторе. С расширением ферм расширяется и привлечение наемных рабочих. Другими словами, американское сельское хозяйство сегодня более обезличено и тем не менее более производительно, чем оно было раньше, хотя эта обезличенность наемной силы и другие характеристики производства всегда ассоциировались с работой в промышленности и не совсем обоснованно в колхозах и совхозах.
V. Но независимо от того, проголосуют ли наследники Брежнева за усиление частного или коллективного сельского сектора, это решение не будет легким. Действительно, в некоторых районах имеет место увеличение урожайности и общего объема сельскохозяйственного производства. Но советские специалисты признают огромные потери, вызываемые самим характером функционирования советского коллективного сельского хозяйства. Именно поэтому, несмотря на примерно 78 млрд. долл, капиталовложений в сельское хозяйство ежегодно плюс примерно 50 млрд. долл, субсидий, Советский Союз, как представляется, все больше и больше теряет возможность стать экспортером зерна, каким он когда-то был. Советский Союз все еще вынужден тратить около 8 млрд. долл, в твердой валюте на импорт зерна и мяса. И хотя советские лидеры с удовольствием возобновили бы экспорт зерна, они, без сомнения, согласились бы сегодня на простую самообеспеченность.
Если только оптимальные погодные условия не установятся на пять, а еще лучше 10 лет, что даст возможность увеличить выпуск продукции при существующих малоэффективных методах производства и стимулах, советские лидеры должны будут признать факт, что с учетом отставания, обусловленного историей и географическим положением СССР,существующая система колхозов и совхозов просто не удовлетворяет потребности советского народа. По этой причине, даже если советские власти сумеют увеличить объем производства зерна до гораздо более высокого уровня, это, возможно, все еще не решит их проблем. Спрос на зерновые продукты является действительно неэластичным по отношению к доходам. Опубликованные советские исследования показывают, что, по мере того как доходы на душу населения возрастают, потребление таких основных продуктов, как зерно и картофель, почти не увеличивается, а во многих случаях сокращается. Безусловно, потребности в этих основных продуктах должны быть обеспечены, но если речь идет о действительном удовлетворении потребностей советских потребителей, то их необходимо обеспечить более питательными и вкусными продуктами, какими являются мясо, фрукты и овощи. Спрос на эти продукты характеризуется гораздо большей эластичностью по отношению к доходам, и поэтому, по мере того как доходы будут расти, спрос на эти продукты будет расти еще быстрее. Но поскольку в прошлом имела место нехватка этих продуктов и поскольку, как мы видели при анализе динамики сбережений населения, на сегодняшний день накопился огромный отложенный спрос, потребуется много лет и огромные усилия, прежде чем система распределения продуктов окажется способной удовлетворить этот спрос.
Если бы все, чего хотят советские лидеры, сводилось к увеличению сельскохозяйственного производства, то простое решение заключалось бы в усилении роли частного сектора. Но здесь, как и во многих других отношениях, облегчение ограничений на децентрализованное или частное сельское хозяйство может оказаться началом процесса перестройки, который не ограничится одним сельскохозяйственным сектором. Более того, за каждым подобным шагом в советском сельском хозяйстве наблюдает призрак Бухарина. Может оказаться так, что единственная возможность, чтобы советские крестьяне улучшили жизнь советского пролетариата, зависит от того, решится ли советское руководство улучшить жизнь самих крестьян. Но это не что иное, как игра на классовой враждебности, и поэтому такой шаг с политической точки зрения может оказаться неосуществимым.
Наследники Брежнева, возможно, окажутся способными выжать еще немного прироста производства из советской сельскохозяйственной модели. Но, как представляется, резервы в этом отношении очень малы. В мае 1982 г. Брежнев выдвинул новую «Продовольственную программу на период до 1990 г.». В рамках этой новой программы Брежнев призвал к образованию региональных агропромышленных объединений, цель которых, как предполагается, заключается в децентрализации распределения производственных квот по более мелким районам по всей стране. К несчастью, ни в этом, ни в других сельскохозяйственных предложениях Брежнева не видно ничего нового. Многое из нынешних мер было предложено в середине 60-х гг., но оказалось неэффективным. Для того чтобы советское сельское хозяйство и экономика в целом лучше реагировали на потребности среднего гражданина, новые советские лидеры должны найти способ, как избавиться от сталинской экономической модели, но это, безусловно, вызовет лавину экономического и политического хаоса. По общему согласию отказ от сталинской модели будет означать идеологическое отступление. Но и сохранение статус-кво связано с определенным риском. Есть все основания беспокоиться о том, как долго советские граждане будут терпеть те же самые устаревшие изменения. Как мы увидим в следующей главе, если только лидеры послебрежневской эры не смогут найти какие-то пути улучшения условий жизни, то рано или поздно (и, скорее всего, рано) окажутся лицом к лицу с потенциально взрывоопасным недовольством внутри страны.
1 Лев Толстой. Собр. соч. (в 92-х томах). М—Л., 1934, т. 18, с. 357.
2 «Народное хозяйство СССР в 1976 году». ЦСУ, 1977, с. 7.
3 «Народное хозяйство СССР в 1979 году». ЦСУ, 1980, с. 370.
4 «Плановое хозяйство», декабрь 1979 г., с. 66—67.
5 «Правда», 8 июня 1981 г., с. 3.
6 «Правда», 17 ноября 1981 г., с. 1—2.
7 «Вопросы экономики», июнь 1980 г., с. 118.
8 «Вопросы экономики», май 1980 г., с. 132.
<< Назад Вперёд>>
