2. Выбор социальной стратегии и политические дискуссии
О крайнем неблагополучии в социально-экономической сфере советское руководство осмелилось «открыто» (то есть в узком кругу партийной элиты) заговорить только после смерти Сталина. Впервые эти вопросы прозвучали (но без какого-либо обсуждения) на июльском пленуме ЦК КПСС 1953 г. в ходе обвинительной критики в адрес арестованного Л.П. Берия. В выступлениях Хрущёва, Кагановича, Микояна говорилось об острой нехватке продовольствия, жилья для рабочих (Каганович: «нет более острого вопроса, чем жилье»), о необходимости «повысить условия жизни населения», об обидах и недовольствах на фабриках и заводах и т.д. Естественно, едва ли не главным виновником всех бед объявлялся Берия, который своими действиями якобы стремился «подорвать авторитет руководства». На этом же пленуме Хрущёв и Микоян впервые связали неудачи в социально-экономической политике с именем Сталина. Это была еще не явная критика диктатора, а лишь отдельные примеры его некомпетентного руководства. По их мнению, принять в тот период сталинские указания по сельскому хозяйству значило «поднять восстание»36.

Мысль о том, что население может ответить восстанием на неправильную политику руководства, звучала на этом пленуме довольно отчетливо. Причиной тому было восстание берлинских рабочих в июне 1953 г. На наш взгляд, «события в ГДР» сыграли не последнюю роль в том, чтобы заставить советскую партийную верхушку серьезно задуматься о возможных негативных последствиях игнорирования социально-экономических интересов трудящихся. Анализируя политическую и экономическую обстановку в ГДР, Маленков в докладе прямо заявил: «Мы имеем налицо опасность внутренней катастрофы». Особенно тревожило советских руководителей (об этом на пленуме говорили и Молотов, и Маленков) массовое бегство населения Восточной Германии в Западную Германию37. Понижение жизненного уровня населения вело к отрицанию социализма в целом. Не требовалось особой политической проницательности, чтобы экстраполировать выводы, сделанные из «событий в ГДР», на внутреннее положение в СССР.

«Дальше терпеть нельзя»38, - так обозначил свое понимание социально-экономической ситуации в стране секретарь ЦК КПСС Хрущёв. Председатель Совета Министров СССР Маленков был более сдержан в оценке внутреннего положения и ограничивался признанием того, что в деятельности «партии по руководству хозяйственным строительством действительно имеются существенные недостатки»39. Услужливые члены ЦК уже «наградили» Маленкова званием «преемник товарища Сталина», и хотя он против этого возражал («все мы преемники, одного преемника у товарища Сталина нет»40), все же этот «титул» давал ему на первых порах определенные преимущества в борьбе за лидерство.

Выработка государственной программы выхода из социального и экономического кризиса выявила определенные разногласия в среде высшего руководства. Предметом дискуссий в верхних эшелонах власти стали вопросы о масштабах и пределах реформирования репрессивной системы, об экономических и социальных приоритетах государственного развития, о характере и путях общественных преобразований и многие другие. Как справедливо заметил французский исследователь Н. Верт, «в недемократической системе, в которой решающую роль играли группировки, конституированные отношениями личной преданности, эта дискуссия решающим образом зависела от развития и исхода борьбы за власть»41.

Расхождения во взглядах чаще всего ликвидировались не с помощью публичного обсуждения дискуссионного вопроса, а путем устранения с политической арены носителя воззрений, не отвечавших интересам победившей стороны. Принципиальный противник десталинизации, убежденный сталинист Молотов так комментировал впоследствии причины своих разногласий с Хрущёвым: «Я не отказывался с Хрущёвым работать. Он мне говорил раза два: “Давай работать вместе! Давай дружить!” - “Давай. На какой основе? Давай уговоримся”. Ничего не получалось, потому что у нас были разные позиции. Ему надо было во что бы то ни стало популярность свою поднять за счет, главным образом, освобождения из лагерей. А я с ним не был согласен, конечно, когда стали реабилитировать откровенных врагов. Когда я ему сказал: “На какой основе?” - я стал его сдерживать на этот счет. А он не захотел. У нас не могло получиться совместной работы»42. Политическая карьера Молотова закончилась в 1957 г., когда он был лишен всех руководящих должностей за принадлежность к так называемой «антипартийной группе» и отправлен послом в Монголию.

Ликвидация наследия сталинизма началась с процесса «восстановления социалистической законности», который сопровождался отменой большинства указов и постановлений 1930-1940-х годов, служивших нормативной базой политических репрессий. С мартовской амнистии 1953 г. начался постепенный, затем более интенсивный, хотя и не всегда последовательный процесс освобождения политических заключенных. Впервые за многие годы советское руководство попыталось отказаться от одного из важнейших рычагов управления обществом - от уголовно-правового принуждения. В 1953-1956 гг. были приняты законодательные акты об отмене уголовной ответственности за невыработку колхозниками обязательного минимума трудодней, за уклонение от мобилизации на сельскохозяйственные работы, за прогул и за самовольный уход с предприятий и из учреждений, а также некоторые другие аналогичного содержания. Отказ от наиболее одиозных форм принудительных практик в производственной сфере способствовал повышению социальной активности трудящихся. В этих условиях вполне закономерно встал вопрос о демократизации профсоюзов и возрождении их защитных функций.

В июне 1954 г. в Москве состоялся XI съезд профессиональных союзов СССР. Делегаты съезда представляли интересы более 40 миллионов членов 47 отраслевых профсоюзов. Атмосфера съезда заметно отличалась от обстановки прежних лет. В отчетном докладе главы советских профсоюзов Н.М. Шверника, «избранного» на должность председателя Всесоюзного центрального совета профсоюзов (ВЦСПС) 12 марта 1953 г., приводились многочисленные цифры и факты, которые должны были убедить слушателей в том, что профсоюзы принимали активное участие в общественной жизни, хозяйственном и культурном строительстве, улучшении материально-бытового положения советских трудящихся. Однако в ходе обсуждения доклада стало ясно, что далеко не все делегаты разделяли эту точку зрения. Изменения в общественном сознании в полной мере проявились в ряде острокритических выступлений представителей отраслевых профсоюзов. Делегаты упрекали профсоюзных функционеров в бюрократизме и формализме, в забвении интересов рядовых членов профсоюзов, в пренебрежительном отношении к технике безопасности и вопросам охраны труда. Острую критику съезда вызывало то, что профсоюзное руководство не заботилось о повседневных нуждах трудящихся и никогда не защищало их интересы, не реагировало на незаконные увольнения рабочих по инициативе администрации, не пыталось устранить чрезмерную разницу в зарплатах, которые зачастую произвольно устанавливались директорами предприятий, не боролось с многочисленными недостатками в организации труда. Внесенные съездом в Устав профсоюзов СССР изменения указывали на необходимость повышения социальной и законотворческой активности профсоюзов в сфере производства, труда и быта43. Однако характер социалистических общественных отношений настолько извратил роль советских профсоюзов и принизил их авторитет, что справиться с новыми задачами им было практически не под силу.

В отличие от Сталина, Хрущёв не был «кабинетным руководителем». Он много ездил по стране, встречался с местными руководителями, легко контактировал с простым народом, видел и понимал остроту социальных проблем. Важным источником информации для Хрущёва служили письма и жалобы граждан, со многими из этих корреспонденций он знакомился лично. В ноябре 1954 г. персонально Хрущёву была направлена подборка писем, полученных редакцией газеты «Правда». Авторы этих писем остро ставили вопрос о социальной несправедливости, приводили многочисленные примеры социального неравенства, указывали на недопустимость растущего имущественного расслоения общества. С точки зрения большинства советских граждан, сложившаяся в стране система заработной платы не соответствовала социалистическим принципам оплаты по труду, массовое возмущение вызывал огромный разрыв в доходах высоко и низко оплачиваемых категорий работников.

«Мне до сих пор не ясно, каким образом мы подойдем к коммунизму, если в нашем социалистическом хозяйстве такая огромная разница в заработной плате между рабочими и руководящими работниками, - писал рабочий Н.В. Крылов. - Липа, получающие большую зарплату, пользуясь своим служебным положением, занимают квартиры по 100-200 кв. метров. Если бы не было большой разницы в зарплате, то от такой сверхроскоши многим пришлось бы отказаться. В дома отдыха, санатории и курорты в преобладающем большинстве едут те, у кого большие оклады, а не те, кому бы следовало отдохнуть и подлечиться. Разница в зарплатах нужна, но не такая большая, как она есть»44.

Подробный анализ «аномалий» в сфере материального благосостояния советских людей дал в своем письме житель города Молотова Г.Н. Нежданов, бывший учитель, орденоносец, инвалид Отечественной войны, работавший библиотекарем:

«В настоящее время существует большая разница в оплате работников умственного труда высших квалификаций и работников физического малоквалифицированного труда. Уборщицы, няни в детских яслях и садиках получают 210 рублей*, прачки, сторожа - 280-310 руб., тогда как административно-управленческие кадры, профессура, писатели, крупные актеры, конструкторы, военные высоких званий получают до 15 000 рублей и значительно выше. Разница выражается отношением 1:72, 1:48. Нужно, чтобы разница в зарплате колебалась примерно в пределах 1:5, 1:4, т.е. чтобы зарплата одних была не ниже 400-500 руб., а зарплата других не превышала 2 000 руб. Здесь речь идет о твердых ставках, но отнюдь не о сдельной зарплате шахтеров, работающих под землей и получающих очень высокую зарплату с выработки. Такой заработок, понятно, не должен быть регламентирован.

Несмотря на политику систематического снижения цен на товары широкого потребления, жизнь для большей части населения еще нелегка. Прожиточный минимум семьи с доходом в 200-300 рублей - очень низок. Такой семье нет возможности покупать детям молоко, сливочное масло, яблоки. Такая семья ходит в обносках. Ей недоступно приобретение валенок, зимнего пальто и уж, конечно, посещение кино, театра. Такая семья питается черным хлебом и картошкой, покупает сахар в количестве, далеко не соответствующем нормальным потребностям. А нужно еще приобретать дрова, покупать книги, учебники, тетради для детей, учащихся в школе.

В то же время другие семьи ходят в дорогих меховых дохах, носят шелк, атлас, коверкот, швыряют деньги на кутежи в шикарных ресторанах, приобретают автомобили, мотоциклы, радиолы, содержат домработниц, абонируют постоянно лучшие места в театрах. И вот нарождается определенный антагонизм. <.. .> Такие семьи друг к другу в гости не ходят, и если вступают в контакт, то он сводится к тому, что женщины из плохо обеспеченных семей нанимаются к зажиточным семьям мыть полы, стирать белье, пилить дрова, т.е. иными словами - это контакт “черной и белой кости”»45.

Авторы писем обращали внимание на то, что «известные группы коммунистов СССР, стоящие близко к власти или осуществляющие прерогативы власти, чрезвычайно обогащаются». Задавали вполне резонные вопросы: «зачем для партийных работников отдельные жилые дома, особые санатории и т.д.?», «зачем у нас выплачивается зарплата по 10-60 тысяч руб. в месяц (будь то академик, писатель или кто другой), зачем закреплять за ними излишние транспортные средства и дачи?». С нескрываемым возмущением житель Полтавы Шерстюк писал:

«Все ответственные партийные и советские работники, кроме высоких ставок и зарплаты, получают второй такой же оклад, называемый “бытовые”. Выходит, что даже их высоких ставок зарплаты не хватает для прожиточного минимума, поэтому им дали еще “бытовые”, а как же нам, получающим 300-400 рублей, составить свой прожиточный минимум?»46.

Весьма характерным для основной массы подобных «писем во власть» было то, что авторы возмущались не столько чрезмерно низкой зарплатой миллионов рабочих и служащих, сколько протестовали против непомерно высоких доходов отдельных категорий граждан. Практически в каждом письме содержался упрек в адрес «богатых», «не знающих счета своим деньгам». Особое раздражение вызывали многотысячные гонорары творческой интеллигенции. Действительно, баснословные по тем временам денежные доходы многих писателей, композиторов, художников находились за пределами представлений нормальных людей о справедливом уровне оплаты труда. Так, например, ныне мало кому известный драматург Ц. Солодарь получил в 1954-1955 гг. только за один водевиль «В сиреневом саду» 1,2 миллиона рублей (в текущих ценах)47.

Авторы писем предлагали ограничить определенным максимумом доходы отдельных категорий граждан, отменить персональные надбавки, прекратить выплачивать Сталинские премии «балеринам за дрыганье ножкой», отменить выплаты «за звание», «не премировать за участие в спектакле или балете, за участие в кинокартине, за написание художественной книги и т.д.».

На первый взгляд, высказывания и пожелания основной массы авторов писем напоминают типичные требования люмпенов. Однако при более пристальном рассмотрении мотиваций и оснований выступлений граждан против «миллионщиков», «строителей и владельцев тысячных дач “за зелеными заборами”» становится ясно, что в обществе назревал вполне осознанный социальный протест, народ требовал элементарной социальной справедливости.

Во многих письмах граждане не просто жаловались на трудную жизнь, но и задавали традиционный русский вопрос: «Кто виноват?». Рабочий-монтажник из Челябинской области писал по этому поводу Хрущёву:

«Почему не ладится у нас дело, почему Мы (рабочие и крестьяне) в СССР живем в материальном смысле намного хуже, чем живет народ во многих народно-демократических странах и некоторых капиталистических странах? Народ наш трудолюбивый, страна богатая, наверно, виноваты во многом Вы лично, весь Центральный Комитет и Совет Министров во главе с его председателем. Вы плохо руководите и управляете страной. Вы почти за сорок лет не сумели обеспечить народу хорошей жизни, а наш народ заслуживает это. Это Вы, товарищ Хрущёв, виноваты в том, что я должен на морозе стоять по пять часов в очереди за куском хлеба.. .»48.

В такой ситуации проблема решения продовольственного вопроса становилась для первого секретаря ЦК КПСС не просто должностной обязанностью, а, как говорится, «делом чести».

Высшее руководство страны, хорошо знакомое с положением и настроениями трудящихся масс, отчетливо осознавало остроту социальных проблем и необходимость принятия срочных неотложных мер, которые могли бы нейтрализовать зреющий в обществе социальный протест, снять социальную напряженность и тем самым обеспечить внутреннюю социальную стабильность. Не менее важной задачей для нового руководства было поднятие собственного авторитета в глазах народа и укрепление легитимности.

Первым государственным деятелем, который публично заявил о необходимости улучшения жизни народа, был Маленков. 8 августа 1953 г. он в качестве главы Советского правительства выступил на пятой сессии Верховного Совета СССР 3-го созыва с программной речью, в которой изложил свои соображения «о неотложных задачах в области промышленности и сельского хозяйства и мерах по дальнейшему улучшению материального благосостояния народа». Это выступление подняло Маленкова на вершину популистского успеха и одновременно внесло серьезный разлад в «коллективное руководство». Суть новаций, заявленных председателем Совета Министров, сводилась к тому, чтобы, не снижая внимания к развитию тяжелой индустрии, резко повысить темпы развития отраслей, производящих предметы народного потребления, прежде всего, пищевой и легкой промышленности, а также значительно увеличить вложения средств в эти отрасли и сельское хозяйство.

Бурными аплодисментами приветствовали депутаты Верховного Совета слова Маленкова о том, что «до сих пор у нас не было возможности развивать легкую и пищевую промышленность такими же темпами, как тяжелую промышленность. В настоящее время мы можем и, следовательно, обязаны в интересах обеспечения более быстрого повышения материального и культурного уровня жизни народа всемерно форсировать развитие легкой промышленности»49. Глава правительства ничего не сказал по поводу того, за счет каких источников руководство страны намерено в течение обещанных двух-трех лет «организовать крутой подъем производства предметов потребления». Однако косвенный вывод можно было сделать из информации о государственном бюджете. В начале своей речи Маленков напомнил депутатам, что расходы на оборону в государственном бюджете на 1953 г. (20,8% всех расходов бюджета) предусмотрены в меньшем размере, чем было в бюджете на 1952 г. (в 1952 г. расходы на оборону составили 23,6% расходной части бюджета)50.

В последующие дни речь Маленкова была опубликована в «Правде» и других периодических изданиях. В высших партийных кругах многие отнеслись к инициативам председателя правительства если не враждебно, то скептически («демагогия»), однако в сознании народа в тот период все надежды на лучшую жизнь стали увязываться с новым, «маленковским курсом». 24 августа 1953 г. в результате разделения союзного Министерства легкой и пищевой промышленности были образованы Министерство промышленности продовольственных товаров СССР (министр Зотов В.П.) и Министерство промышленных товаров широкого потребления СССР (министр Косыгин А.Н.). В сентябре журнал «Коммунист» опубликовал статью Косыгина «Программа крутого подъема производства промышленных товаров широкого потребления», в которой говорилось, что осуществление разработанных партией и правительством мероприятий «является необходимым условием дальнейшего подъема благосостояния советского народа»51. В Москве был организован Дом моделей обуви, началось строительство крупнейшего универмага «Детский мир». Складывалось впечатление, что новые социально-экономические ориентиры, намеченные Маленковым, действительно откроют путь к росту народного благосостояния. Однако этого не случилось.

31 января 1955 г. Президиум ЦК КПСС освободил Маленкова от обязанностей председателя Совета Министров СССР, отметив, что у него отсутствуют «деловые и политические качества, необходимые для выполнения обязанностей главы Советского правительства». Маленкова обвинили, в частности, и в том, что он в своем «ошибочном выступлении» на V сессии Верховного Совета СССР допустил «теоретически неправильное и политически вредное противопоставление темпов развития тяжелой промышленности темпам развития легкой и пищевой промышленности». В постановлении пленума ЦК КПСС отмечалось также, что выдвинутый Маленковым «лозунг форсированного развития легкой индустрии» спровоцировал появление ряда экономических работ, в которых некоторые советские экономисты стали развивать «явно антимарксистские, антиленинские, правооппортунистические взгляды по коренным вопросам развития советской экономики, требуя преимущественных темпов развития легкой индустрии»52.

Маленков понял, что проиграл, и без возражений, в духе сталинских традиций, согласился со всеми политическими обвинениями, выдвинутыми в его адрес. Это были серьезные обвинения, однако не они составляли суть разногласий в «коллективном руководстве». Между Хрущёвым и Маленковым не было принципиальных политических споров, но они оба хотели быть реформаторами. Как вспоминал впоследствии А.И. Микоян, причина их ссоры заключалась в том, что первым в 1953 г. поднял «давно назревшие проблемы» Хрущёв, а потом с этими же вопросами выступил на Верховном Совете Маленков. «Вот народ и приписал ему всю славу. Этого Хрущёв ему не забыл и не простил. Он не хотел ни с кем делить ни славы, ни - главное - власти. Уверен, - писал Микоян, - именно по этой причине у них, давнишних друзей, пошел разлад»53.



*Все денежные показатели, приводимые в цитатах, даются в масштабе текущих цен.
36 Лаврентий Берия. 1953: стенограмма июльского пленума ЦК КПСС и другие документы. С. 171,172.
37 С января 1951 г. по апрель 1953 г. из ГДР в Западную Германию бежало 447 тысяч человек.
38 Лаврентий Берия. 1953: стенограмма июльского пленума ЦК КПСС и другие документы. С. 95.
39 Там же. С. 353.
40 Там же. С. 345.
41 Верт Н. История советского государства, 1900-1991. М., 1992. С. 337.
42 Чуев Ф. Сто сорок бесед с Молотовым ... С. 369.
43 XI съезд профессиональных союзов СССР. Стенографический отчет. М., 1954.
44 РГАНИ. Ф. 5. Оп. 30. Д. 59. Л. 111-112.
45 Там же. Л. 113,114.
46 Там же. Л. 118.
47 Зезина М.Р. Режим привилегий для научной и художественной интеллигенции И Режимные люди в СССР / отв. ред. Т.С.Кондратьева, А.К.Соколов. М., 2009. С. 336.
48 РГАНИ. Ф. 5. Оп. 30. Д. 135. Л. 93.
49 Маленков Г.М. Речь на пятой сессии Верховного Совета СССР, 8 августа 1953 г. М., 1953. С. 8, 9.
50 Там же. С. 4. На 1953 г. расходы на оборону были утверждены в размере 11,02 млрд руб., фактически израсходовано 10,78 млрд руб. В последующие годы, вплоть до 1961 г., доля расходов на оборону в государственном бюджете ежегодно снижалась в среднем на 1,2%.
51 Косыгин А.Н. Программа крутого подъема производства промышленных товаров широкого потребления // Косыгин А.Н. К великой цели: избр. речи и статьи. М., 1979. Т. 1. C 52-66.
52 Президиум ЦК КПСС, 1954-1964. М., 2006. Т. 2: Постановления, 1954-1958 / гл. ред. А.А.Фурсенко. С. 40-43.
53 Микоян А.И. Так было: размышления о минувшем. М., 1999. С. 599,600.

<< Назад   Вперёд>>