13. Регулирование денежного обращения и кредита как методы финансовой интеграции
Своего рода стимулом для развития исследований в этой области стало обсуждение перспектив введения и функционирования единой европейской валюты. Вопрос о целесообразности существования национальных, региональных валют и наднациональных денежных систем, как оказалось, имел свою историю. Сам принцип «одна нация — одна валюта» не всегда и не для всех был очевидным. Отождествление государственного суверенитета с национальной валютой — явление относительно новое в политической культуре2. Об этом свидетельствуют новейшие исследования, в частности, опубликованные под редакцией Эрика Хэллинера и Эмили Гилберт статьи в сборнике «Национальные государства и деньги: Прошлое, настоящее и будущее национальных валют» и монография Хэллинера «Создание национальных денег»3. Авторы пришли к выводу, что возникновение национальных денег в большинстве стран во второй половине XIX — начале XX века тесно связано с двумя важными процессами: формированием национальных государств и индустриальным развитием.
До начала XIX века денежные системы большинства стран отнюдь не представляли собой единства. Отличительными чертами систем денежного обращения были: широкое обращение иностранных денежных знаков, неупорядоченность системы мелких денег, зачастую не имевших определенного курса обмена на основные денежные единицы. Недостаток мелких денег восполнялся неофициальными денежными знаками, выпускавшимися торговыми фирмами, городскими властями, частными лицами и т.д. С другой стороны, и официальная, государственная система денежного обращения также не была четко стандартизирована: в результате отсутствия стандартов в стране могли циркулировать выпущенные государственными монетными дворами монеты разной формы и ценности и различные бумажные денежные знаки.
Преодоление всех этих проблем составляло главное условие создания единой национальной валюты. Пионером в области унификации денежного обращения была Англия, впервые установившая золотой стандарт в 1816 году. Эта реформа не только упорядочила систему денежных единиц, но и позволила ввести в обращение четко стандартизированные мелкие денежные знаки. Примеру Англии последовало большинство европейских государств. Введение денег высокого качества и разнообразного номинала, в том числе низкого, позволило правительствам запретить обращение зарубежных и местных (региональных) валют.
Принятие нового единого стандарта денежных знаков во многих случаях совпадало с реформами, связанными с политической унификацией, объединением или приобретением суверенитета (реформы в Японии 1868 года, создание национальной валюты в Швейцарии в 1850 году, распространение, несмотря на возражения Венгрии, австрийской валюты в Австро-Венгрии периода дуализма, принятие единой валюты в Италии после объединения, в Германской империи — в 1873 году). Хотя строгой зависимости в этих процессах нет: некоторые государственные союзы продолжали существовать довольно долго без единой денежной системы. И все же, по мнению Хэллинера, именно национальное государство могло себе позволить существование единой валюты: поддержание этого стандарта и борьба с подделкой денег требовали наличия централизованной администрации и развитого бюрократического аппарата, которые являются одними из главных элементов государственных систем этого типа4.
С другой стороны, правительства национальных государств были заинтересованы во введении общей валюты, так как это позволяло снизить трансакционнные издержки, что способствовало развитию национального рынка и интеграции в единую экономическую систему регионов государства (особенно беднейших областей, нуждавшихся в мелких денежных единицах высокого качества и гарантированного стандарта). Наконец, введение новых денег с особым дизайном и символикой служило важнейшим средством формирования национальной идентичности, основой для идеологической консолидации или просто методом пропаганды определенных национальных идей. Национальные деньги играли роль, аналогичную роли языка, служа одним из главных каналов социальной коммуникации5.
Вместе с тем, как утверждает Юрген Наутц, исследовавший процесс интеграции денежной системы Австро-Венгрии, регулирование функционирования единой валюты являлось предметом политических конфликтов и сферой реализации национальных амбиций разных национальных групп. Дизайн денежных знаков, выбор единицы обращения, переход на золотой стандарт — эти и другие вопросы денежного обращения решались в дискуссиях между представителями доминирующих наций и национальных меньшинств. В некоторых случаях денежная унификация не только не способствовала политическому объединению, но, даже напротив, усугубляла национальные противоречия, так как зачастую воспринималась как национальная и экономическая дискриминация6.
Известный пример национального компромисса в вопросах денежного обращения представляет случай Германии: Пруссия, доминировавшая в процессе объединения империи, стремилась навязать империи свою денежную единицу — талер. Южные государства, вошедшие в союз, требовали сохранения гульдена в качестве главной единицы денежного обмена. Спорный вопрос был решен путем создания новой денежной единицы — марки, меньше талера и гульдена и по ценности почти равняющейся английскому шиллингу. Впрочем, и после этого Пруссия продолжала предпринимать попытки снизить для себя трудности перехода на новый стандарт: она настаивала, чтобы по крайней мере номинал основной новой золотой монеты составлял 30 марок, равноценных десяти талерам. На юге этому сильно сопротивлялись из опасения, как бы в Пруссии не сохранился прежний счет на талеры и как бы он не был впоследствии насильственно навязан всей Германии. В результате согласились на чеканке золотой монеты номиналом 10 и 20 марок7.
Особую роль регулирование денежного обращения играло в имперской и колониальной политике. Правительства колониальных империй стремились насколько возможно приблизить принципы денежного обращения в колониях к тем, которые существовали в империи. Это объяснялось желанием снизить трансакционные издержки как для государства, так и для частных предпринимателей и инвесторов, способствовать экономическому развитию колоний, привлечь некоторые, в основном аграрные, территории и группы населения к участию в торговых оборотах и экономической активности и тем самым ввести их в число налогоплательщиков. Особую роль играло идеологическое и символическое значение колониальных денег. Кроме того, задача регулирования денежного обращения в колониях диктовалась соображениями безопасности обращения собственной валюты8.
Стратегии регулирования были многообразны. В ряде колоний были введены национальные валюты метрополий, хотя далеко не всегда этот опыт был удачен. Так, попытка ввести британские деньги в 1825 году в ряде колоний вызвала сопротивление со стороны населения, и ввиду этого, а также из-за опасения потери престижа национальных денег от этой идеи на время пришлось отказаться9. В результате основным методом интеграции стало создание так называемой «стерлинговой зоны» (sterling area). С 1870 года британские деньги были признаны как единое средство денежного обращения, что не исключало существования отдельных колониальных валют.
Наиболее распространенной моделью денежного обращения в колониях и на периферии являлся выпуск особой колониальной или региональной валюты по стандарту и под контролем правительства метрополии специально уполномоченными институтами. В этом отношении интересен пример функционирования денежной системы Османской империи. До начала XVI века Турция обладала единой унифицированной денежной системой, основанной на золотом «султане» и серебряном «акче». С территориальным расширением империи сохранение единства обращения оказалось невозможным. Поэтому на всей территории империи было сохранено хождение единственной золотой монеты — султана — как символа имперского суверенитета, а чеканка серебряных монет предоставлялась местным монетным дворам. В результате многие новоприобретенные регионы сохранили свои денежные знаки. По мнению автора истории денежного обращения в Османской империи Севкета Памука, сохранение региональных валют должно было уберечь от разрушения сложившихся хозяйственных связей и протестов населения. Кроме того, вполне возможно, что правительство просто не располагало достаточными ресурсами для введения единой валюты10.
Несмотря на существование региональных валют, османское правительство контролировало функционирование денежных рынков на окраинах. На региональных денежных знаках изображался султан, присутствовала другая имперская символика, кроме того, они чеканились в соответствии с некоторыми общими правилами. Зачастую дизайн монет диктовался финансовым ведомством империи. Степень контроля и интеграции денежных систем центра и периферийных территорий, конечно, была различна: в тех областях, где было введено прямое административное управление из Стамбула, монетные дворы упразднялись и вся монета присылалась из центра. Но, как ни странно, процессы финансовой и административной интеграции центра и периферии не всегда совпадали. Как отмечает Памук, в то время как общей тенденцией XVIII столетия было движение к административной децентрализации, именно в этот период наблюдалась усиленная интеграция региональных денежных рынков и усиление связей со Стамбулом. Даже после утраты прежних политических связей, например, с Египтом, экономическая взаимозависимость сохранялась. Египетский паша Мухамед Али практически добился самостоятельности от Стамбула и круто переориентировал финансовую политику на Европу, например, перевел египетскую денежную систему на биметаллизм на 10 лет раньше, чем это сделала Турция (в 1834 году), активно брал займы в Европе. Но, несмотря на это, египетские деньги носили имена турецких султанов до Первой мировой войны11, и валюты двух государств одновременно испытывали кризисы и подъемы. Любопытно, что опыт египетской денежной реформы 1834 года был затем использован турецким правительством при проведении аналогичной реформы в 1844 году. На него же ориентировались и при переходе на биметаллизм в Тунисе. Однако, как отмечает Памук, одинаковое направление реформ денежного обращения Османской империи и ее бывшей периферии было проявлением уже скорее не интеграции, а общего европейского влияния12.
Как мы увидим в дальнейшем, российское правительство использовало разнообразные стратегии регулирования денежного обращения: создание контролируемых региональных валют и распространение рубля. Идеальное видение империи как целого подразумевало, конечно, единство денежного обращения. Однако включение окраин в денежную систему империи зачастую растягивалось на десятилетия. Вытеснению денежных единиц прежних государств, в состав которых входили вновь приобретенные земли, порой препятствовали глубокие различия основ организации денежных систем, привычка населения к старым деньгам, нехватка российской монеты, военные действия на приграничных территориях и множество других обстоятельств.
Особенно существенным препятствием являлись различия в организации монетного дела, с одной стороны, в России, с другой — в государствах, денежные знаки которых были распространены во вновь присоединенных областях империи. Российское правительство неоднократно сталкивалось с этой проблемой на западных окраинах (в Малороссии, Северском крае, Прибалтике, Белоруссии и Польше). Польско-литовские и западноевропейские монеты, имевшие хождение на этих территориях, были значительно удобнее в счете, имели более высокое качество чеканки, чем русские полновесные, но неудобные и мелкие копейки13. Население малороссийских земель, с 1654 года принявшее подданство российского царя, было незнакомо с русскими деньгами, придерживалось привычного ему счета и не принимало новых денег. Таким образом, на этих землях сложилось две принципиально различные системы денежного обращения: малороссийская и российская. Для того чтобы установить связь между этими системами, российское правительство предприняло выпуск монет, внешне похожих на польские денежные знаки. В 1686-1687 годах в городе Севске чеканились так называемые «севские чехи», специально предназначенные для обращения на территории Малороссии и Речи Посполитой14. Эти деньги были изготовлены по образцу монет Сигизмунда III, но имели на лицевой стороне российскую символику: двуглавого орла с двумя коронами и имена великих князей Ивана и Петра Алексеевичей. Результаты этой имитационной эмиссии не оправдали ожиданий. Новые монеты бойкотировались населением, и в 1689 году, после свержения царевны Софьи в результате дворцового переворота, обращение «чехов» было запрещено.
В дальнейшем российское правительство неоднократно прибегало к выпуску так называемых «монет чрезвычайных обстоятельств». Целью подобных эмиссий чаще всего являлось обеспечение деньгами российских войск во время военных кампаний за рубежом. Так, в 1707-1709 годах были отчеканены «шестаки» и «тинфы» для армии, воевавшей в Литве, Польше, Саксонии и Пруссии15. В 1759-1762 годах вышли в обращение предназначенные для русской армии, участвовавшей в Семилетней войне, прусские талеры и гроши с изображением Елизаветы Петровны16. В 1771-1774 годах на территории Молдавии чеканились так называемые пары — монеты с вензелем Екатерины II и российским гербом17. Как и талеры, эти денежные знаки предназначались для закупки продовольствия для русских войск на завоеванных землях и для компенсации дефицита монеты при избытке ассигнаций. Вместе с тем присутствовавшая на парах российская государственная символика должна была обозначать установление власти российского монарха18.
В некоторых случаях политические и идеологические мотивы выпуска специальных монет для завоеванных территорий и окраин преобладали над финансовыми целями эмиссии. Так, функционировавший в Феодосии монетный двор в 1787 году чеканил так называемую «таврическую» медную и серебряную монету, аналогичную российским деньгам, причем на серебряной монете под вензелем Екатерины II была помещена надпись: «Царица Херсониса Таврического»19. Эти монеты должны были символизировать окончательное присоединение Крыма к России. Однако, как и в случаях с прусской и молдавской монетами, выпуск новых денежных знаков изначально рассматривался как временная мера.
Выпуск монет «чрезвычайных обстоятельств» не означал, что правительство отказывалось от идеи ввести русские денежные знаки на присоединенных территориях. В некоторых случаях распространение рубля на окраинах было невыгодным и просто невозможным. В Лифляндии с 1710 года формально было введено обращение русских денег, но реально денежное обращение оставалось преимущественно шведским. Русские же деньги усиленно вывозились за границу для переплавки. Поэтому в 1756 году Монетная канцелярия предпочла «прекратить обращение в этих провинциях» русской монеты с тем, чтобы русские деньги не могли поступать в Лифляндию и лифляндские — в Россию20. В 1756-1757 годах для обращения в Лифляндии и Эстляндии были выпущены специальные монеты - ливонезы. Временно допускалось хождение нескольких видов иностранных монет — польских, шведских, прусских и т.д., а также российских денег. Чеканка ливонезов была остановлена через год после ее начала (из-за военных действий), количество поступивших в обращение новых монет было чрезвычайно мало, и иностранные монеты продолжали довольно долго циркулировать в денежном обращении этих провинций21. Прием иностранных денег в империи неоднократно запрещался (в 1810, 1814 годах и в дальнейшем), но окончательно хождение прусских и других монет в Лифляндии было прекращено только после решения, принятого в 1846 году.
Аналогичные трудности сопровождали и введение рубля в Закавказье. Первоначально правительство отказалось от распространения российских денег в регионе. С1804 года на Тифлисском монетном дворе чеканилась особая монета, предназначенная для Закавказья: серебряные абазы и медные пули. По желанию Александра I, на монетах не было «ничего русского»: номинал обозначался на грузинском языке, отсутствовала российская государственная символика22. Однако чеканка грузинской монеты оказалась очень дорогой: уже в 1806 году целесообразность существования монетного двора в Тифлисе была поставлена под сомнение. Из-за убыточности производства с 1811 года был прекращен выпуск медной монеты. Попытка введения ассигнаций в крае в 1810 году окончилась неудачей: Закавказье было ориентировано на торговлю с Турцией и Персией, и в торговом обмене с этими государствами использовались лишь серебряные и золотые монеты.
В 1822 году Государственный совет принял решение об уничтожении Тифлисского монетного двора и высылке монеты в Грузию из России, но это решение не было утверждено Александром I. В 1832 году монетный двор был все-таки упразднен. Однако введения российских денег и запрета на хождение «азиатских» монет — денежных знаков бывших ханств — не последовало. Предложение барона Г.В. Розена 1836 года об обмене всех денег, кроме тех, которые были отчеканены при российском правлении, не было одобрено министром финансов Е.Ф. Канкриным. По мнению министра, провести эту операцию было невозможно. «Азиатские» монеты были распространены не только в Закавказье, но и в Персии и Турции. Для проведения обменной операции как минимум было необходимо устройство множества пробирных палат, для которых не нашлось бы специалистов23.
Канкрин и впоследствии не изменил своей точки зрения. В 1840 году, критикуя предложение П.В. Гана распространить на Закавказье российские деньги, министр финансов заявил, что Россия и так несла большие потери из-за вывоза монеты за границу, а население еще не привыкло к рублям и предпочитало «азиатские» монеты. Привычка населения играла решающую роль и в вопросе о введении русской системы мер и весов. Опыт административной политики на других окраинах доказал, что «одними указами и настояниями нельзя ввести в общее употребление российскую столь удобную и правильную метрическую систему»24. Бесполезно было уповать и на быстрое укоренение русских монет. В 1843 году введение в Закавказье русских денежных знаков, преимущественно ассигнаций, и изъятие из обращения местной монеты было предложено статс-секретарем М.П. Позеном и одобрено Николаем I. Но и на этот раз Канкрину удалось убедить императора в несвоевременности реформы25. Решение о постепенном изъятии из обращения местной монеты и ее обмене на русские деньги было принято лишь в 1853 году, когда пост министра финансов занимал П.Ф. Брок.
Таким образом, Российская империя к середине XIX века не имела однородной и единой системы денежного обращения, не являясь, впрочем, исключением среди других стран. Как мы знаем, исключение разнообразия денежных единиц, выведение из обращения иностранных и региональных денег было достигнуто в большинстве стран Европы лишь к концу столетия.
С начала XIX века Министерство финансов предпринимало попытки ввести в некоторых регионах единообразное денежное обращение, но сталкивалось с сопротивлением населения окраин, которое отдавало предпочтение иностранным деньгам. Так, запрет на хождение турецкой монеты в Бессарабии в 1825 году поставил под угрозу всю местную торговлю, и по требованию купечества области это решение было отменено26. В Туркестане правительству приходилось мириться с обращением «туземной» монеты (на самом деле, бухарских и хивинских денег) до середины 1890-х годов. Прием этих денег в подати и другие государственные платежи был окончательно прекращен лишь в 1895 году27. Но даже на тех территориях, где охотно принимались металлические рубли, практически отсутствовали русские бумажные деньги. В некоторых областях, напротив, правительство отказалось от введения российских денег, заменив рубли особыми монетами, более привычными для населения по номиналу и внешнему виду.
Регулирование денежного обращения и распространение единой валютной зоны на периферийные территории в империях или на территории членов государственных союзов шло рука об руку с развитием банковской системы. Учреждение государственных центральных банков наряду с созданием национальной валюты часто являлось символом обретения национального суверенитета или создания нового государственного единства. С другой стороны, создание системы государственных банков служило одним из важнейших средств финансовой интеграции империй.
Дэвид Гуд, исследовавший процесс экономической интеграции земель Австро-Венгрии после Компромисса 1867 года, выделил два важнейших фактора процесса объединения: железные дороги и создание рынка капитала, связавшего финансовый центр империи — Вену — с очагами развивающейся индустрии на окраинах. Сеть учреждений Австрийского национального банка, насчитывавшая в 1852 году всего 5 филиалов в более развитых западных землях (Прага, Линц, Грац, Брюнн и Троппау) и один филиал в Триесте, в 1864 году состояла уже из 17 единиц. В 1879 году территория империи была разделена на банковские округа, около 30 тыс. кв. км, в каждом из которых осуществлялись операции одного из отделений. С 1887 по 1893 год было создано и новых филиалов, с 1900 по 1907-й — еще 12 и с 1911 по 1913-й — 10. В результате осуществление кредитных операций стало возможно во всех уголках империи, и доля операций, производившихся в территориальных филиалах банка, к началу Первой мировой войны возросла до 65% по сравнению с 40% в конце 1870-х годов. Примеру Австрийского национального банка последовали другие крупные кредитные учреждения.
Развитие сети кредитных учреждений сыграло особенно большую роль в усилении экономических связей между Австрией и Венгрией. Австрийские капиталы стали главным источником инвестиций для венгерской экономики, отодвинув на второй план иностранные инвестиции. Если в 1867-1873 годах зарубежные фонды составляли 60% инвестиций, то в 1900-1913 годах их доля сократилась до 25%28.
Не менее впечатляюще выглядит рост сети учреждений Банка Османской империи, основанного в 1863 году группой британских и французских финансистов в качестве государственного банка страны. Расширение сети филиалов началось с 1890-х годов. К 1914 году банк открыл 91 филиал на Балканах, в Анатолии, на Кипре, в Сирии, в Египте, в Триполи и Бенгази, а также в Ираке29.
Как и в случае унификации валют, централизация и упорядочение региональных сетей банков в многонациональных государствах требовали известного компромисса сторон. Так, в Германии еще при обсуждении денежной реформы большинство соглашалось с идеей создания нового имперского центрального эмиссионного банка, наделенного монопольным правом регулировать денежное обращение в империи. Главной проблемой для законодателей являлось существование в Берлине Прусского банка, явно доминировавшего в кредитной системе немецких государств. Предстояло либо создать новый банк наряду с Прусским банком (в этом случае новому банку было бы тяжело выдержать конкуренцию, даже при наличии монополии на эмиссию), либо уничтожить Прусский банк (что было бы непрактично — принимая во внимание его авторитет и влияние), или же преобразовать его в центральный, но при условии как бы прерывания его «местной» прусской традиции и переподчинения власти имперского правительства (вместо прусского).
В результате переговоров прусское правительство пошло на уступки и согласилось на ликвидацию дел Прусского банка. Ему были возвращены деньги, вложенные прусской казной при его акционировании, половина резервного капитала и компенсация за отказ от участия в прибылях. Новый банк стал преемником старого Прусского банка: обязательства прусского кредитного учреждения перешли на баланс имперского банка, акционеры Прусского банка обменяли акции на акции нового банка по номиналу, и все служащие получили новые назначения30.
Как показывает в своем исследовании Ю. Наутц, управление единым Австро-Венгерским банком также являлось предметом постоянных национальных разногласий. Организация банка являлась ярким проявлением системы дуализма: представительство национальных групп в управлении банком, участие в принятии решений, раздел прибыли и т.д. — все эти вопросы являлись предметом компромисса двух доминирующих наций. Так же как и в других сферах политики и управления, мадьярское и немецкое доминирование в управлении национальным банком энергично оспаривалось представителями других наций, в частности чешскими националистами31.
В Российской империи государство традиционно играло большую роль в развитии финансовых и экономических институтов. Поэтому отделения Государственного банка чаще всего являлись первыми кредитными учреждениями на окраинах. Госбанк, созданный в 1860 году, унаследовал довольно скромную по масштабам сеть территориальных учреждений Коммерческого банка (7 контор и 4 временных отделения) в городах с наиболее развитой торговлей и промышленностью. В 1870 году Госбанк располагал уже 45 территориальными учреждениями, в 1880-м — 54, в 1890-м — 91, в 1900-м — 113, в 1910-м — 122 и в 1917-м — 191 отделениями и конторами32.
В 1860-1870-х годах сеть региональных банков расширялась в основном за счет создания отделений в крупных губернских городах Европейской России. В Тифлисе отделение Госбанка было учреждено по просьбе наместника в 1866 году. Основание отделения в Ташкенте было отложено до 1875 года из-за отсутствия телеграфа. В других городах окраин отделения появились значительно позже: не хватало денежных средств и квалифицированного персонала (несмотря на то что служащим в отделениях Госбанка Сибири, Закавказья и Туркестана выплачивалось жалованье с 50%-й надбавкой).
Отсутствие кредитных учреждений, несомненно, сдерживало развитие нефтяной промышленности, хлопководства и торговли. Например, в Эривани — одном из центральных пунктов торговли с Персией — в начале 1890-х годов насчитывалось 568 заводов, но не было ни одного банка. По просьбе местных промышленников отделение Госбанка было открыто в 1893 году33. Промышленники Батума после безуспешных попыток добиться открытия отделения в городе предложили директору Госбанка «оказать материальную помощь» и обязались ежегодно в течение двух лет выделять по три тысячи рублей на наем помещения для банковского отделения, а администрация города пообещала безвозмездно выделить один из лучших участков земли для постройки здания. Батумское отделение было открыто в 1886 году34. К 1900 году в образованных по новому уставу Госбанка 1894 года Кавказском и Среднеазиатском банковских округах функционировало 14 банковских отделений (Владикавказское, Екатеринода- рское, Новороссийское, Ставропольское, Бакинское, Батумское, Тифлисское, Эриванское; Асхабадское, Бухарское, Самаркандское, Ташкентское, Кокандское, Семипалатинское)35.
В начале XX века Государственный банк почти утратил положение монополиста на окраинах, уступив место более гибким частным коммерческим банкам, финансировавшим, в частности, «хлопковый бум» в Средней Азии36. В Туркестане к 1914 году учетно-ссудные операции Госбанка в общей сумме таких операций кредитных учреждений Туркестана составляли только 20%. В 1912 году в регионе существовало 40 филиалов коммерческих банков и 7 — Государственного банка37.
И вместе с тем Закавказье и Туркестан страдали от недостатка кредита, особенно мелкого. На одно учреждение мелкого кредита в Центральном районе приходилось 1580 хозяйств, в Промышленном — 1659, в Польше — 991 хозяйство, в Сибири - 1461, а средняя по империи цифра равнялась 1477. Тогда как в Закавказье это соотношение составляло 2737 хозяйств на одно учреждение, в Туркестане — 297038. В Туркестане эта проблема стояла особенно остро, так как развивавшееся преимущественно за счет мелких хозяйств хлопководство из-за отсутствия дешевого кредита превращалось в источник обогащения для ростовщиков и посредников. Хлопководы вынуждены были брать кредиты под высокие проценты, отдавая в залог часть своего урожая. В течение нескольких лет местная администрация и представители отрасли пытались добиться создания сети государственных мелких кредитных учреждений, действующих под контролем Государственного банка и Министерства финансов в виде уездных касс. В отличие от уже существовавших подобных учреждений новые кассы должны были обеспечить возможность получения ссуды быстро, без лишних формальностей, под низкие проценты и в достаточном для хозяйств размере, причем сеть новых касс должна была быть достаточно разветвленной, чтобы сделать этот кредит доступным для большинства хлопководов39.
Деятельность отделений Государственного банка и других государственных кредитных учреждений в регионах империи представляет собой отдельный сюжет, заслуживающий особого исследования, и я оставляю эту тему за пределами своей работы. В следующих главах будут рассмотрены некоторые эпизоды процесса создания «рублевой зоны» в Польше и Финляндии, а также связанное с этим процессом создание учреждений Государственного банка в данных регионах.
Выбор двух объектов для этого case study обусловлен, во-первых, тем, что «польский случай», практически не изученный в литературе, чрезвычайно интересен и обильно обеспечен источниками. Особенность «польского случая» состоит в том, что на этой окраине правительство испробовало целый ряд моделей: существование особой региональной денежной системы, ее постепенная русификация через изменение внешнего вида и номинала денег, и наконец, введение русского рубля и кредитных денег и запрет региональной валюты. В осуществлении этой политики проявилось большинство описанных выше тенденций территориальной денежной политики: использование денежных реформ как средства политического и идеологического влияния; экономически мотивированное стремление Министерства финансов ликвидировать обособленность края (для снижения трансакционных издержек, вызванных существованием разных валют); «вертикальная» (термин Э. Хэллинера) интеграция региона в экономическую систему империи.
Вместе с тем Польша представляла собой особенный случай: подверженная европейскому влиянию, она обладала рядом финансовых институтов, значительно более совершенных, чем российские. Так, Польский банк по своей организации существенно превосходил кредитные учреждения империи, но унификация финансовых систем Польши и России привела к его поглощению Государственным банком. Этот процесс тоже будет рассмотрен здесь.
В отличие от мало исследованного «польского случая» денежная политика в Финляндии намного более известна исследователям, в первую очередь благодаря публикации материалов о денежной реформе в начале XX века, работам П.В. фон Винклера, К. Ордина, Б.В. Ананьича и др. Между тем судьбу финляндской валюты необходимо рассмотреть в контексте общего процесса создания рублевого пространства, а также в контексте национальной политики в империи. Это тем более интересно, поскольку история финляндской марки началась тогда, когда прекратил свое существование польский злотый. Началась — чтобы затем едва ли не повторить судьбу польской валюты.
1 Особое значение имеют публикации П. фон Винклера в серии «Из истории монетного дела в России», посвященные денежному обращению в Прибалтике, Финляндии, Закавказье, Таврической губернии и др. Документы и иллюстрации монет, выходивших на окраинах, опубликованы и прокомментированы вел. кн. Георгием Михайловичем, см.: Георгий Михайлович, вел. кн. Русские монеты, чеканенные для Пруссии, 1759-1762; Грузии, 1804-1833; Польши, 1815-1841; Финляндии, 1864-1890. СПб., 1893 [далее - Русские монеты]. См. также: Спасский И.Г. Русская монетная система. Л., 1970; Рябцевич Н. Российско-«поль- ские» монетные эмиссии эпохи Петра I. Тольятти, 1995. Из последних
работ, посвященных этой стороне политики на окраинах, см.: Ананьин Б.В. Золотой стандарт в Финляндии и России: Финансовый аспект имперской политики // Россия на рубеже XIX-XX веков: Материалы научных чтений памяти В.И. Бовыкина / Под ред. А.Г. Голикова, А.П. Корелина. М., 1999. С. 115-124.
2 См.: Cohen B.J. The Geography of Money. Ithaca: Cornell University Press, 1998. P. 1-4,23-35.
3 Nation-States and Money: The past, present and future of national currencies/Ed. by E. Gilbert and E. Helleiner. London, N.Y., 1999; HelleinerE. The Making of National Money: Territorial Currencies in Historical Perspective. Ithaca: Cornell University Press, 2003.
4 Helleiner E. Op. cit. P. 59.
5 Ibid. P. 112.
6 Nautz J. Ethnic Conflicts and Monetary Integration in Austria- Hungary, 1867-1914 / Paper, presented at Australasian Economic and Maritime Conference, 30 Nov. — 3 Dec. 2000. Wollongong, Australia.
7 Гамбаров П. Двадцать пять лет деятельности Германского имперского банка. 1876-1900. Рига, 1902. С. 3.
8 Kesner R.M. Economic control and colonial development: Crown Colony Financial Management in the Age of Joseph Chamberlain. Westport, Conn.: Greenwood Press. 1981. P. 145-150.
9 Helleiner E. Op. cit. P. 166-167.
10 Pamuk S. A Monetary History of the Ottoman Empire. N.Y.: Cambridge University Press. 2000. P. 88. См. особенно главу 6, «Money and Empire» (p. 88-111), и главу и, «Linkages with the periphery» (p. 172-186).
11 Ibid. P. 178.
12 Ibid. P. 229-230.
13 Рябцевин H. Указ. соч. С. 33.
14 Этот сюжет подробно и скрупулезно исследован историком денежного обращения B.H. Рябцевичем. См.: Рябцевин В.Н. Указ. соч. С. 7-103.
15 См. вторую часть монографии В.Н. Рябцевича: Там же. С. 104-215
16 Монеты, чеканенные для Пруссии // Русские монеты; Спасский ИТ. Русская монетная система. Л.. 1970. С. 219.
17 См.: Винклер П. фон. Из истории монетного дела в России: Молдаво-Валахская монета (1771-1774). СПб.. 1899; Спасский И.Г. Указ. соч. С. 219-220.
18 Отметим, что аналогичные чеканки предпринимались и правительствами стран, с которыми Россия вела военные действия: в 1788 году во время войны с Россией шведское правительство организовало чеканку русских пятаков для нужд своей армии, находившейся в Финляндии. См.: Спасский И.Г. Указ. соч. С. 222.
19 Винклер П. фон. Из истории монетного дела в России: Таврическая монета (1783-1788). СПб., 1899; Спасский И.Г. Указ. соч. С. 188-189.
20 Винклер П. фон. Из истории монетного дела в России: Монеты для Эстляндии и Лифляндии (1756-1757). СПб., 1898; Спасский И.Г. Указ. соч. С. 219.
21 См.: О продолжении хода иностранной мелкой монеты в губерниях Курляндской и Лифляндской // РГИА. Ф. 1152. Оп. I. l8l2. Д. 112.
22 На монетах были изображены: городская зубчатая корона, а также перекрещенные оливковая и пальмовая ветви.
23 Монеты, чеканенные для Грузии // Русские монеты. С. 39.
24 Свод замечаний, сделанных министрами государственных имуществ. финансов и внутренних дел на составленный т. с. бар. Ганом проект финансовой системы // РГИА. Ф. 1268. Оп. I. Д. 104а. Л. 228 об. - 229.
25 См.: О постепенном введении в Закавказском крае русских весов и мер, а также монет, 1843 г. // Там же. Ф. 561. Оп. I. Д. 274.
26 О прекращении хода разменной турецкой монеты в Бессарабии //Там же. Ф. 560. Оп. 10. Д. 282.
27 Об изъятии из обращения среднеазиатской туземной монеты // Там же. Ф. 563. Оп. 2. Д. 292.
28 Good D.F. The Economic Rise of the Habsburg Empire. Berkeley; Los Angeles; London, 1984. P. 104-108. О финансовой интеграции Австрии (на основе анализа региональных различий в ставках по операциям отделений ряда коммерческих банков) см. статью: Good D.F. Financial Integration in Late Nineteenth-Century Austria //Journal of Economic History. 1977.
Vol. XXXVII. № 4 (Dec.). P. 890-910.
29 Clay C. The Origins of Modern Banking in the Levant: The branch Network of the Imperial Ottoman Bank. 1890-1914 // International Journal of Middle East Studies. 1994. Vol. 26. № 4 (Nov.). P. 589-614.
30 Гамбаров П. Указ. соч. С. 8.
31 Nautz J. Op. cit.
32 Бугров А.В. Государственный Банк и российская провинция // Агентство «ВЭП»: История российских банков, http://www.vep.ru/history/CBR2-i.html
33 Об открытии отделения Гос. банка в Эривани // РГИА. Ф. 587. Оп. 3. Д. 693.
34 Об открытии отделения Гос. банка в Батуме//Там же. Оп. 30. Д. 522.
35 Бугров А.В. Указ. соч.
36 Подробно см.: Хотамов Н.Б. Роль банковского капитала в со-циально-экономическом развитии Средней Азии. Душанбе, 1990.
37 Лаврентьев В. Капитализм в Туркестане (буржуазная колонизация Средней Азии). М.: Изд-во Комакадемии. 1930. С. 78.
38 Россия 1913: Историко-документальный сборник / Отв. ред. А.П. Корелин. СПб., 1995. С. 169 (табл. 3).
39 Приложение к отчету по ревизии Туркестанского края, произведенной по выс. повелению сенатором гофмейстером графом К.К. Паленом: Материалы к характеристике народного хозяйства в Туркестане. СПб., 1911. Ч. I. Отд. II. С. 527-528.
<< Назад Вперёд>>
