Третий день операции (14 октября). Бой на Кассарском плесе. Бомбардировка Цереля.
Посылка дозора на Кассарский плес и судов в Рижский залив
14 октября, с рассветом, начальник Минной дивизии, выслав в дозор к Соэлозунду начальника XI дивизиона с эск. миноносцами «Победитель», «Забияка», «Гром» и «Константин» и оставив в его распоряжении у Моонского буя канон, лодку «Хивинец», сам с остальными миноносцами перешел в Куйваст. На Кассарский плес была отправлена затем пополнившая запас угля канон. лодка «Храбрый»; у о. Шильдау был оставлен линкор «Гражданин».
К Церелю утром же были отправлены эск. миноносцы «Украина» и «Войсковой», чтобы узнать там положение и в случае надобности оказать поддержку батареям и войскам, особенно при наступлении неприятеля на перешеек. При этом им категорически было приказано никого на миноносцы не принимать.
Так как в Соэлозунде неприятельских судов не было обнаружено, то начальник XIII дивизиона эск. мин. с миноносцами «Изяслав», «Автроил» и «Гавриил» был послан на разведку к Домеснесской позиции. Туда же затем была послана на позицию английская подводная лодка «С 32». Позже в Рижский залив были посланы на различные позиции также и лодки «С 26» и «С 27», которым было приказано возвратиться в Куйваст утром 17 октября, на случай же занятия Куйваста немцами или невозможности вернуться туда им был указан фарватер в Ирбенском проливе для прохода через него в Балтийское море и следования затем в шхеры.
Прибытие в Моонзунд Командующего Флотом
Свой поход на «Баяне» к Сворбе командующему Морскими силами залива пришлось отложить ввиду прибытия Командующего Флотом, который пришел на посланном за ним в Рогекюль эск. мин. «Финн» в начале двенадцатого часа на рейд Куйваст. Вместе с ним прибыл и ген.-м. Генрихсон.
Доложив Командующему Флотом о событиях последних дней, выяснив предположения его и генерала Генрих- сона относительно будущих действий и получив директивы на ближайшее время, адмирал Бахирев поднял свой флаг на «Баяне» и в 12 1/2 ч. дня с миноносцами «Десна», «Лейтенант Ильин», «Генерал Кондратенко», «Пограничник» и «Забайкалец» пошел к Ирбенскому проливу. Эск. мин. «Генерал Кондратенко» еще при выходе с рейда вследствие неисправности в машине вернулся в Куйваст.
Возле Домеснесской позиции отряд встретил возвращавшийся с разведки XIII дивизион, начальник которого семафором донес, что у Домеснесса никого не обнаружено. Вследствие позднего времени и тревожных известий с Кассарского плеса адмирал в 16 ч. 17 м. повернул обратно в Куйваст, куда приказал идти и «Новикам». Начальник XIII дивизиона кап. 1 р. Шевелев пошел двадцатипятиузловым ходом, чтобы поспеть на помощь XI дивизиону.
Находясь к зюйду от о-ва Абро, отряд был атакован неприятельской подводной лодкой. Мина, выпущенная, по-видимому, в «Баян», прошла под кормой шедшего у него на левом крамболе «Пограничника». В Куйваст отряд вошел уже с темнотой, около 19 1/2 час.
Бой миноносцев на Кассарском плесе. Гибель «Грома»
На Кассарском плесе для наблюдения за Соэлозундом с утра находился начальник XI дивизиона с эск. миноносцами «Победитель», «Забияка» и «Гром». Несколько позже к нему был прислан и эск. мин. «Константин». Погода была ясная, и видимость хорошая. Ветер — слабый S.
В 9 ч. 30 м., подойдя к Соэлозунду, по западную его сторону с дивизиона увидели стоящий, по-видимому, на якоре неприятельский трехтрубный крейсер (вероятно, «Эмден») с несколькими миноносцами. Продержавшись некоторое время на малом ходу, наблюдая за неприятелем с расстояния 85 кабельтовых, дивизион затем стал на якорь примерно на той же дистанции, т. е. вне дальности орудий противника, в полной готовности к съемке.
В 12 час. подошла канон, лодка «Храбрый». Начальник дивизиона, кап. 2 р. Пилсудский, имея распоряжение произвести разведку у входного мыса в Малый Зунд и узнать, в чьих руках находится имеющаяся там пристань, обсудив эту операцию с командиром «Храброго», решил послать его обстрелять мыс, а по возвращении его предполагал, разделившись на две группы, совместно обстрелять крейсер и миноносцы, державшиеся у входа в Соэлозунд, с целью попытаться заставить их отойти и тем дать возможность незаметнее произвести предполагавшееся к ночи заграждение канала минами с теплоходов и «Припяти».
В 13 ч. 50 м., только что «Храбрый» снялся и дал ход, из-за мыса Памерорт показался линейный корабль «Кайзер» и сразу же открыл огонь по нашим миноносцам с расстояния около 110 кабельтовых.
Дивизион тотчас снялся с якоря и стал отходить. Во время поворота в 13 ч. 55 м. один из снарядов крупного калибра третьего неприятельского залпа попал в эск. мин. «Гром», в правую машину, и, не разорвавшись, прошел его насквозь. «Гром» запарил, накренился и стал уменьшать ход; обе машины его были выведены из строя. «Храбрый», бывший еще совсем недалеко, сейчас же повернул к «Грому», и так как благодаря его меньшей длине, ему было удобнее, нежели миноносцам, буксировать «Гром», то начальник дивизиона и приказал ему подойти к последнему и, взяв его на буксир, вести на ост, То же самое он в рупор передал на «Гром», откуда ответили, что они надеются, что смогут идти самостоятельно. Начальник дивизиона тогда с остальными миноносцами повернул снова к Соэлозунду для наблюдения за неприятелем. Проходя под кормой у «Грома», «Победитель» пустил дымовую завесу, которая, однако, была слаба из-за ветра.
Так как миноносцы уже вышли из обстрела «Кайзера», то последний прекратил стрельбу, но затем, уже зайдя за мыс Памерорт, снова было открыл огонь на короткое время на небольших недолетах. Тогда и «Константин», пройдя под кормой «Грома» и «Храброго», закрыл их дымовой завесой, после чего вступил в кильватер XI дивизиону, крейсеровавшему малым ходом курсами N—S по плесу милях в двух от бывшего якорного места в расстоянии миль десяти от Соэлозунда. Вследствие малой глубины полный ход был объявлен сигналом пятнадцать узлов,
В это время самый канал слегка затянуло туманом или дымкой. В 15 ч. 10 м. из этого тумана показались девять больших неприятельских нефтяных миноносцев, похожих на наши «Новики», входящих на плес. Капитан 2 р. Пилсудский, приказав приготовиться к бою, решил, пока неприятель не приблизится, держаться на прежней линии N—S и прикрывать находящегося в двух милях к осту поврежденного «Грома», которого «Храбрый» в это время на бортовом буксире вел на ост ходом около трех узлов, так как на «Громе» заклинило руль и «Храброму» пришлось идти под одной машиной. В то же время к неприятелю присоединилось еще пять больших, по-видимому, угольных миноносцев. Неприятель разделился на Две группы, из которых одна пошла, придерживаясь берега о. Эзеля, курсом ближе к осту, другая — на норд- ост, вдоль острова Даго, как бы с намерением охватить наши миноносцы и отрезать их от Моонзунда.
Открыв огонь с расстояния 60—70 кабельтовых, начальник дивизиона, опасаясь охвата, лег на курс SO, приведя неприятеля на кормовой угол обстрела, и прибавил ход до 15 узлов. Обе группы неприятеля шли большим ходом и, сближаясь с нашими судами, открыли по ним сильный перекрестный огонь, вначале на недолетах.
Головной нашей колонны «Победитель» стрелял по третьему миноносцу южной группы и накрыл его третьим залпом, после чего тот повернул обратно, вышел из строя и больше в бою не участвовал. Было также замечено попадание и в головной миноносец, который также будто вышел из строя.
Видя подавляющие силы противника, кап. 2 р. Пилсудский в расстоянии 40—50 кабельтовых от него, перестроив дивизион в строй фронта, пошел на ост. С этого времени дивизион находился под непрерывным накрытием снарядов неприятеля. «Храбрый» и «Гром» также стреляли из кормовых орудий.
Действия кан. лодки «Храбрый»
Проходя на левом траверзе «Храброго», миноносцы своей волной раскачали его и «Гром», отчего буксиры лопнули. Командир «Храброго», ст. лейтенант Ренненкампф, подошел кормою к носу «Грома», рассчитывая стравить к себе на палубу его якорь и таким образом продолжать буксирование. В это время большая часть огня неприятеля сосредоточена была по ним. На «Громе» началось смятение, и, не дождавшись подхода «Храброго», человек 15 команды бросились в воду; подбирать их, конечно, не было времени, и с «Храброго» им бросили спасательные круги и тузик. Сняв всех людей с «Грома», «Храбрый» дал полный ход. Командир «Грома» лейт. Ваксмут не хотел оставлять своего корабля, и его перетащили на «Храбрый» силой. На «Громе» от попавших снарядов начался пожар.
Бросившаяся в панике на палубу «Храброго» команда «Грома» не исполняла приказаний сойти вниз и внесла расстройство в команду лодки. Тогда ст. лейт. Ренненкампф приказал горнисту сыграть большой сбор, собрал команду на палубу и объявил, что для успеха дела он требует полного спокойствия, порядка и немедленного и точного исполнения приказаний с мостика; команде «Грома» запрещено было показываться наверху. Краткая, но спокойная и твердая речь командира возымела свое действие, и вскоре, когда один из неприятельских миноносцев продвинулся вперед и был в расстоянии от него около 40 кабельтовых, «Храбрый», развернувшись, открыл по нему огонь всем бортом. Команда хладнокровно делала свое дело, и неприятельский миноносец запарил, накренился и, по показаниям очевидцев, потонул.
Увидав тяжелое положение «Грома» и «Храброго», начальник XI дивизиона приказал «Победителю» уменьшить ход и повернуть обратно к «Грому», чтобы принять на себя главный огонь противника и этим облегчить его положение. Проходя мимо него, «Победитель» выпустил дымовую завесу, но вследствие неудачного ветра она мало помогла. Перед тем было попадание в «Забияку». На нем было выведено из строя четвертое орудие, оказалось проседание палубы и повреждение третьего орудия, 5 убитых и 4 раненых. Видя, что положение «Грома» безнадежно, начальник дивизиона снова повернул на ост и вместе с другими миноносцами начал отходить. В это время «Победитель» был особенно сильно осыпан неприятельскими снарядами, так как на нем был сосредоточен почти весь огонь противника, южная колонна которого находилась от него кабельтовых в 32, а северная с расстояния в 40 кабельтовых повернула на зюйд и вела бой всем бортом, имея неправильный строй. Попаданий в «Победитель», однако, не было. Эск. мин. «Константин», видя накрытие «Победителя» и «Забияки», пустил дымовую завесу, которая закрыла их на время от неприятеля, перенесшего тогда свой огонь на него. В это время в него попал снаряд под кормовым подзором, причинив незначительные повреждения и небольшую течь в зарумпельном отделении.
«Храбрый» также отходил вслед за миноносцами, отстреливаясь из кормового орудия. Чтобы «Гром» не был захвачен неприятелем; командир «Храброго» приказал стрелять по нему и по подходящим к нему миноносцам. На «Громе» пожар и крен увеличивались. Было замечено попадание в один из подходящих к «Грому» миноносцев, который отошел от него и ушел за свой отряд, причем некоторые полагали, что он, сильно поврежденный, затонул.
На «Храбром» за время боя было одно попадание в надстройки верхней палубы, снаряд, пробив кожух кочегарного отделения, разорвался в отделении самоваров над люком в жилую палубу. Из состава «Храброго» 6 человек было ранено, из принятой на него команды «Грома» — 4 убито, 7 ранено.
Канон, лодка «Хивинец», которая могла принести существенную пользу своей дальнобойной артиллерией, все время боя простояла у Мобнского буя, о чем, по-видимому, не был извещен начальник XI дивизиона. Молодой командир лодки, лейт. Афанасьев, не проявил инициативы и, слыша стрельбу на вест от себя, не снялся с якоря, а спокойно ожидал распоряжений начальства. В то же время находившийся в Рогекюле для исправления повреждений, полученных за день перед тем в бою, командир «Грозящего» кап. 2 р. Ордовский-Танаевский, узнав о бое на Кассарском плесе, не дожидаясь ничьих приказаний, снялся со швартовов и пошел для оказания поддержки своим. Получив от «Храброго» известие об окончании дела, он пришел в Куйваст.
«Хивинец», получив по радиотелеграфу приказание начальника Минной дивизии, снялся с якоря и принял участие в самом конце боя, причем, встретив наши отходившие миноносцы, развернулся и стал, отстреливаясь, отходить впереди них, мешая и стесняя маневрирование их в узкости.
Получив в 15 ч. 40 м. радио начальника XI дивизиона: «Девять неприятельских миноносцев на плесе, я ухожу с боем; необходима помощь», — находившийся в Куйвасте начальник Минной дивизии, приказав по радио «Хивинцу» идти в распоряжение начальника XI дивизиона, сам с бывшими на рейде миноносцами тотчас же снялся с якоря и пошел на Кассарский плес. С ним были: «Новик» (флаг н-ка дивизии) и «Самсон»; VI дивизиона — «Стерегущий» (брейд-вымпел н-ка дивизиона) и «Забайкалец» и V дивизиона — «Всадник» (бр.-вымп. н-ка дивизиона) и «Москвитянин». У о. Шильдау присоединился «Амурец» (V див-на), конвоировавший из Гапсаля транспорт с Батальоном смерти. Вместе с ними вышел на Кассарский плес и Командующий Флотом на «Финне».
Подходя к Сеанинскому бую, в 16 ч. 20 м. они встретили подходивших к нему в строе фронта миноносцев XI дивизиона и «Храброго». «Хивинец» держался близь буя с застопоренными машинами, бортом к неприятелю. Далее к весту по всему горизонту были видны неприятельские миноносцы, числом около четырнадцати, державшиеся приблизительно на меридиане входа в Малый Зунд и обстреливавшие наши отступающие суда. Неприятельские миноносцы были двух типов: трехтрубные, не дававшие дыма, по-видимому, нефтяные, и двухтрубные, вероятно, угольные. Первые были чрезвычайно похожи на наши миноносцы типа «Новик». Отдельно от остальных была видна группа из трех трехтрубных миноносцев, из которых у одного над носовой частью подымался высокий столб черного дыма (вероятно, это и был «Гром»). Два других держались настолько близко впереди него, что можно было предположить, что они ведут его на буксире. Маневрирование остальных неприятельских миноносцев производило такое впечатление, как будто они прикрывали отход этих трех, так как они крейсировали курсами, близкими к меридиану, постепенно удаляясь на вест соответственно с отходом тех.
При подходе к Сеанинскому бую флагманский штурман дивизии лейт, Станкевич доложил адм. Старку свое мнение о необходимости по общему сигналу атаковать неприятеля всеми прибывшими миноносцами. Адмирал не согласился с этим мнением, учитывая, что, кроме вышедших только что из боя, в его распоряжении оставалось всего два «Новика». На действительность же помощи миноносцев V и VI дивизионов он не мог рассчитывать в полной мере, так как при вступлении в строй и укомплектовании «Новиков» со старых миноносцев были сняты многие опытные офицеры и специалисты, что не могло не отразиться на состоянии их материальной части. Это опасение подтвердилось впоследствии, при попытке взорвать минами «Славу».
Отказываясь от решительной атаки, адм. Старк остановился на меридиане Сеанинского буя и, развернувшись бортом к неприятелю, приказал открыть огонь. Начальник VI дивизиона, кап. 1 р. Екимов, со своими двумя миноносцами вышел несколько на вест, насколько позволяла расположенная к норду от Сеанинского буя 15-футовая банка, и также открыл огонь. Два миноносца типа «Новик», державшиеся к зюйду от буя, совершенно заполнили свободное пространство и едва дали возможность пройти на ост канонеркам и миноносцам XI дивизиона. Подошедший к «Новику» начальник XI дивизиона доложил адмиралу о происшедшем и, оставив «Забияку» с «Константином» на Моонском створе, сам на «Победителе» вступил ему в кильватер и снова открыл огонь по неприятелю. V дивизион вследствие большой дистанции участия в бою не принимал.
Пройдя некоторое время за уходящим на вест неприятелем и несколько раз возобновляя перестрелку с ним, ввиду все увеличивавшегося расстояния до него и плохой видимости наши суда вскоре прекратили огонь и повернули на ост. С «Самсона» за это время было сделано всего 24 выстрела. С миноносцев XI дивизиона за все время боя было выпущено: с «Победителя» 400 снарядов, с «Забияки» — 80 и с «Константина» — 120.
Отправив кап. 2 р. Пилсудского с его миноносцами в Рогекюль — исправить мелкие повреждения, сдать убитых и раненых и принять нефть, а VI дивизион отправив в Куйваст, начальник Минной дивизии приказал начальнику V дивизиона, со «Всадником» и «Москвитянином», засветло подойти к Кассарскому бую и ждать там прихода «Припяти» и теплоходов, которых он намеревался послать на постановку мин в западной части Кассарского плеса и которые во время боя отошли в Моонзунд. Погода испортилась, моросил дождь, видимость уменьшилась до 5—10 кабельтовых.
Уходя на «Новике» в Моонзунд, адмирал встретил около Моонского створа три теплохода с минами под командой лейтенанта Воейкова, которому приказал идти в распоряжение начальника V дивизиона эск. миноносцев; то же самое им было приказано сигналом «Припяти», стоявшей на бакштове у лин. кор. «Слава».
Эск. миноносец «Москвитянин», пошедший было вместе с «Амурцем» в Куйваст, получив радио с приказанием вернуться на Кассарский плес, «Всадника» не нашел и остался на ночь у Раугенского буя, где стали на якорь и канонерские лодки. Командующий Флотом ушел вечером на «Финне» в Рогекюль.
Неприятельские миноносцы в большом числе — с наших постов насчитывали их до 24 — остались на ночь в Соэлозунде. Кроме того, еще во время боя на плесе пять миноносцев вошли в северную часть Малого Зунда, где обстреливали наши войска у Моонской дамбы, и на ночь стали на якорь у о. Кейнаст.
Заграждение Кассарского плеса
Несмотря на очень пасмурную и дождливую погоду, уменьшившую с наступлением темноты видимость до минимума, теплоходы и «Припять» подошли около полночи к борту «Всадника», стоявшего на якоре кабельтовых в двух от Кассарского буя. Ввиду ясно обнаруженного неустойчивого состояния команд теплоходов, выразившегося в заявлении требования о назначении на них с миноносца людей для пополнения их некомплекта, — «по соглашению с судовым комитетом эск. мин. «Всадник» командира», — были назначены на теплоходы 6 человек, которые своим поведением и уговорами быстро подняли дух в команде, и в полночь «Припять» и теплоходы пошли на постановку и, несмотря на близость неприятеля, выставили заграждение на меридиане мыса Павастерорт.
Адм. Шеер об операциях на Кассарском плесе
Об операциях на Кассарском плесе адм. Шеер говорит: «Уже в день высадки кап. 2 р. Розенберг вошел в Соэлозунд и этим установил его проходимость для миноносцев, после чего миноносцы 11-й флотилии, 12-й и 13-й полуфлотилий, под командой коммодора Гейнриха, вошли туда же и при поддержке огня стоявших перед Соэлозундом Кайзера и Эмдена оттеснили русские морские силы к Моонзунду. При этом 14 октября был взят эск. миноносец Гром и уничтожена канонерская лодка». (Последнее, как мы знаем, неверно.)
«Сами мы в этом бою потерь не имели, но за время операции три миноносца были повреждены минами, а один потонул. Кроме того, миноносцы неоднократно выскакивали в плохо промеренных водах на мель и повреждали себе винты.
Соприкосновение с тет-де-поном Ориссар (Моонской дамбой) было установлено судами флотилии Розенберга и поддерживалось до перехода наших войск через дамбу. Флотилия доставляла им пищу и боевое снабжение, а позже переправила их на Моон»1.
Эзель — Моон
Еще утром 14 октября нашему десанту и полуроте Данковского полка удалось переправиться через Моонскую дамбу и занять на Эзеле участок перед дамбой. Ст. лейт. Престин предложил желающим из команд постов службы связи, эвакуированных из Аренсбурга на транспорте «Эльба», остаться с ним на Мооне, чтобы, продвигаясь с сухопутными частями, открывать постепенно посты. Из 70—80 человек команды пожелали остаться охотниками около 25 человек, в большинстве старослужащие.
У дамбы немцев, видимо, было немного. Связи с эзельскими войсками у нас не было, только отдельным людям изредка удавалось прорваться через дамбу. Утром с поста Кюбоссар отправились на разведку 8 человек. Придя в деревню Девала, они застали там большой обоз, Массальский полк, еще какие-то сухопутные части и два трехдюймовых орудия, у которых оставалось всего восемь снарядов. Последнее обстоятельство, впрочем, оказалось легко поправимым, так как разведчики по дороге видели две брошенные повозки со снарядами этого калибра, за которыми сейчас же и было послано. В разведку в сторону неприятеля никто не хотел идти, вызвались только сигнальщик поста Кюбоссар Силантьев и вольный эстонец Иоганн, которые зашли в тыл немцам и по дороге убили неприятельского велосипедиста, у которого нашли два телефонных аппарата, и к вечеру вернулись в Девала.
В самом начале разведки они встретили конную сотню пограничников, которая, увидев их, спешилась, бросила лошадей и скрылась.
В Девала войска оставили позицию и уходили к обозу, говоря, что положение их безнадежное и нужно сдаваться в плен. К ночи в наших частях были израсходованы все снаряды, тогда немцы вышли из окопов и атаковали наши войска; с нашей стороны не стреляли и полностью сдались в плен.
Днем прибыл в Куйваст из Рогекюля, где он был еще накануне посажен на транспорты «Буки» и «Вассиан», ревельский Батальон смерти в 600 человек под командой кап. 2 р. Шишко. Последний предполагал выступить дальше на следующее утро по получении недостающего снаряжения. Команда разведчиков батальона была выслана к дамбе около 17 часов. В это же время наш судовой десант с одним бронированным автомобилем и пулеметами продвинулся к Ориссару, где и занял окопы.
Появившиеся в северной части Малого Зунда пять миноносцев стали там на якорь и с помощью световой сигнализации начали как бы переговариваться с немцами, находившимися на Эзеле. На запрос ст. лейт. Престина, что это за миноносцы, флаг-офицер командующего Морскими силами ответил, что миноносцы наши, хотя сигнализация и возбуждает сомнение. Вскоре эти миноносцы открыли огонь по нашим окопам у Ориссара. Сразу же, оставив в окопах пулеметы, отступили за дамбу сначала солдаты, а за ними и матросы. Броневик отошел еще раньше. Остались в окопах: мичман, подпоручик, матрос и два солдата. Пришлось, взвалив на себя пулеметы, отступить и им.
Батарея № 36 (10" Моонская) в 21 ч. открыла огонь по Ориссару и обстреливала его в течение часа. Кап. 2 р. Шишко решил немедленно выступить к дамбе со всем батальоном, поручив ст. лейт. Престину обследовать северную часть о. Моона, чтобы обеспечить себя в тылу от неожиданного появления неприятеля.
При осмотре батареи № 36 обнаружилось, что у трех орудий, стоявших на деревянных основаниях, последние оказались сдвинутыми назад, стержни вилок — надломленными, вследствие чего эти три орудия вышли из строя. Чтобы орудия могли действовать, хотя бы в одном направлении, пришлось подложить под задние части поворотных рам деревянные брусья, благодаря чему можно было продолжать обстрел дамбы. Для корректировки стрельбы у дамбы специально был поставлен телефон.
Высадка у Серро
У Серро, на о. Даго, немцы высаживали в этот день небольшой десант в количестве не более 80 человек, вступивший в перестрелку с нашими войсками; с темнотой десант вернулся на суда. Во время перестрелки группы немецких матросов ходили по домам, отбирали свиней и теплые вещи (перчатки, фуфайки и т. под.) в прибрежных хижинах.
Приход судов с северного берега
В этот день пришел из Лапвика (Финляндия) в Моонзунд крейсер «Адмирал Макаров» с конвоировавшими его эск. миноносцами «Сторожевой» и «Дельный» и за темнотой остался на ночь у северного входа в Моонзундский канал. Не окончив ремонта в Гельсингфорсе, прибыл в Куйваст эск. мин. «Туркменец Ставропольский», проведя из Лапвика до о. Вормса транспорты «Иже» и «Актив».
Воздушные разведки
В течение дня наши гидропланы несколько раз вылетали на разведку из Куйваста и с о. Даго. В 16 ч. два аппарата вылетели с Цереля и были атакованы девятью неприятельскими, поднявшимися из Аренсбурга. Один из наших аппаратов был сбит и упал в море, другой прилетел в Рогекюль.
В Ирбенском проливе
На разведку к Домеснессу и в Ирбенский пролив выходил от дер. Менто (Церель) начальник II дивизиона сторожевых катеров кап. 2 р. Кира-Динжан с тремя катерами. Он обнаружил присутствие в Ирбене трех больших миноносцев, при этом сам подвергся обстрелу с береговой батареи, из которого вышел, однако, благополучно.
Немецкое командование одновременно с попытками проникнуть в Моонзунд со стороны Кассарского плеса решило осадить его и с юга, со стороны Рижского залива, для чего требовалось предварительно протралить Ирбенский проход и уничтожить укрепления Цереля. Энергичные тральные работы велись большим числом тральщиков, под общим руководством начальника отряда легких крейсеров Балтийского моря в.-адм. Гопмана; наконец, начальнику IV эскадры, в.-адм. Сушону, с линейными кораблями «Фридрих дер Гроссе», «Кениг Альберт» и «Кайзерин» было поручено 14 октября после полудня заняться уничтожением батарей.
Утром в этот день в Ирбенский пролив направилось множество тральщиков, за которыми шли миноносцы и три легких крейсера. По-видимому, это и были крейсеры отряда адм. Гопмана: «Кольберг», «Страсбург» и «Аугсбург». Находясь на SW 45°, в 150 кабельтовых от маяка Церель, суда повернули к Михайловскому маяку. Крейсеры шли в кильватер, с интервалами в 4—5 кабельтовых, ходом 21—23 узла. Погода была ясная, горизонт чистый, видимость в море весьма большая.
Батарея № 43 (12") открыла огонь залпами из двух орудий, с установкой 130 кабельт. По исправлении целика и увеличении расстояния все же оказались недолеты, почему управлявший огнем лейтенант Бартенев прекратил стрельбу, сделав всего 12 выстрелов. Крейсеры стали скрываться в надвигавшейся с зюйда мгле, которая постепенно скрывала горизонт.
На полуострове Сворбе. Немецкие парламентеры
Около полудня на Церель прибыл начальник обороны Сворбского участка кап. 1 ранга Кнюпфер. Было устроено собрание, на котором он познакомил с обстановкой и сообщил о присылке немцами парламентеров. Сначала он предложил было просто повесить их, но затем было решено, что он пошлет на переговоры с ними армейских представителей вместе с делегатами с батарей. На доклад лейтенанта Бартенева, что в связи с появлением крейсеров следует ожидать появления неприятельского флота в Ирбене, кап. 1 ранга Кнюпфер сказал, что, по имеющимся у него точным сведениям, в течение ближайшей недели ничего у Ирбена ждать нельзя, и определенных инструкций ему не дал.
Один из делегатов, вернувшись после переговоров с парламентерами, рассказывал, что последние обещали, если на батареях ничего не будет испорчено и орудия будут сданы без боя целыми, отвезти пленных в самые лучшие места Германии, до Берлина включительно, где их не будут заставлять работать и обставят как можно лучше. Если же батареи не сдадутся, то Церель будет окружен со всех сторон, все будет сметено огнем, пленных брать не будут, все команды будут расстреляны. Этот делегат ответил, по его словам, что русские в плен не сдаются и что долг повелевает драться до конца, до последнего снаряда. Парламентеры подчеркивали, что немцы не хотят кровопролития; на вопрос делегатов, зачем же они начали бой, они ответили, что стараются захватить как можно больше русской земли, чтобы таким путем скорее добиться мира.
Неприятель в это время сильно наседал с суши на защищавший полуостров Сворбе 425-й Каргопольский пехотный полк, почему кап. 1 ранга Кнюпфер послал присланные в его распоряжение командующим Морскими силами залива эск. миноносцы «Украина» и «Войсковой» к мысу Меррис обстрелять позиции немцев. Однако из-за неполучения точного указания места, подлежащего обстрелу, они в этот день огня не открывали и на следующее утро вернулись к Менто.
Между 14 и 16 часами с Цереля видели в рассеивающейся по временам мгле группы тральщиков и миноносцев, которые быстро снова заволакивались мглой, так что стрельба по ним была бы совершенно бесполезной. Одно время было усмотрено около пятнадцати тральщиков, идущих кольцом, кабельтовых в 100 на SO 45°.
В то же время к бухте Лео (у перешейка, соединяющего полуостров Сворбе с Эзелем) подошли 2 легких крейсера с несколькими миноносцами и в течение получаса обстреливали побережье, после чего ушли на вест.
Туман еще более усилился, так что горизонт был немного более 30 кабельтовых.
Бой Цереля с неприятельскими дредноутами
Около 16 ч. 40 м., когда туман несколько рассеялся, с Церельского маяка были внезапно обнаружены на NW, милях в двух, три германских дредноута типа «Кайзер» (по-видимому, это и была эскадра адм. Сушона) в сопровождении 6 миноносцев типа «S 13» и «S 24», идущих на SW. Дредноуты шли в строе кильватера, а миноносцы — по обеим сторонам их.
Неприятель огня не открывал, даже пушки у него были повернуты по-походному, что дало время команде собраться на батарею, приготовиться к бою и повернуть орудия на 180°. Все это заняло минут двадцать.
Расстояние до неприятеля по дальномеру было уже 76 кабельтовых. Первый наш залп был в 17 час. из второго и четвертого орудий. Он лег сильно в сторону.
Исправив целик на 50 делений, лейтенант Бартенев первую вилку взял 8 кабельтовых, так как большой 10-метровый дальномер был испорчен, а доставленному накануне с 41-й батареи 9-футовому дальномеру Бара и Струда он не доверял. Первые 4—5 залпов были сравнительно недурны; по-видимому, было одно попадание в головной неприятельский корабль, после чего тот сделал один залп из кормовых орудий, повернул на вест с задымившейся носовой частью и скрылся вместе с 4 миноносцами в расстоянии 13 миль от Цереля. Впоследствии, в плену, по словам лейтенанта Бартенева, он узнал, что в «Кайзера» было попадание в шестидюймовую батарею.
На другой день к Церелю подходило всего два дредноута. Неприятель открыл огонь после второго нашего залпа. Первые его залпы были по четыре, затем по три падения. Минут десять стрелял только головной, потом к нему присоединился второй, а когда вышел головной из строя, то открыл огонь и концевой, открывшийся в рассеявшемся тумане на NW от батареи, кабельтовых в 120, причем огонь после этого велся одновременно и из 6" орудий.
Первый залп неприятеля лег у запасных погребов, в полутора верстах от батареи, разбив железнодорожный путь у стрелки и сделав яму 4x2x1 саж. Разрывы были очень сильные; столбы дыма саженей 25 высотой; залпы ложились очень кучно, так что иногда они сливались.
Падения снарядов стали приближаться от запасных погребов к казарме; затем они ложились ближе к морской и сухопутной авиации. Снаряды начали рыть аэродром и рвать палатки. Несмотря на сильный огонь противника, на град камней и осколков, команда аэродрома с полным спокойствием вывела аппараты и дала возможность летчикам вылететь; вылетело на NO три аппарата.
На батарее № 43 ни одного попадания не было. Все залпы неприятеля ложились далеко от батареи, около версты, и только один залп лег недалеко от нее, причем ближайший снаряд разорвался в 30 саженях от первого орудия; осколки ударились в каркас для бетонного массива и выбили часть досок. Залпы неприятеля следовали один за другим, секунд через 30—40, тогда как наши приходилось давать через 2 минуты. При этом во время нашей стрельбы наблюдалось чрезвычайно большое и беспорядочное раскидывание снарядов, делавшее совершенно невозможным управление огнем. Происходило это, как впоследствии выяснилось, оттого, что наводчики невнимательно совмещали стрелки прибора центральной наводки, будучи напуганы неприятельской стрельбой; некоторые поправки, как, например, на отстояние пушек, видимо, совсем не вводились.
Неприятельские суда маневрировали каждый самостоятельно, идя большим ходом, зигзагообразно удаляющимися курсами. Каждый дредноут сопровождался по сторонам двумя большими миноносцами.
Неприятель прекратил стрельбу раньше нас. Видя, что на батарее из четырех орудий стреляет только одно, а неприятель, удаляясь, скрывается во мгле, лейтенант Бартенев также прекратил огонь. От пробития тревоги до отбоя прошло около полутора часов, стрельба велась около часу. Последняя установка прицела у нас была 126 кабельтовых; четвертое орудие, стрелявшее до конца, сделало 26 выстрелов. Неприятелем было выпущено по Церелю около 120 снарядов.
Еще при первых же падениях неприятельских снарядов, вблизи батареи № 43, прислуга орудий начала покидать свои посты, прятаться в центральный пост и за погреба и разбегаться в блиндажи и дальше в лес.
Первой бежала прислуга от второго орудия; командовавший им прапорщик Родионов не показал команде должного примера и бежал сам-в центральный пост. Затем, после близкого падения неприятельского снаряда, стала разбегаться и прислуга первого орудия; из-за ухода прислуги подачи последняя прекратилась; командовавший орудием, мичман Поликарпов, отпустил комендоров и верхнюю прислугу и сделал сам последний выстрел. У третьего орудия команда то бежала, то возвращалась; когда зарядник у этого орудия не дошел до места, то команда бежала окончательно. У четвертого орудия (командовал артиллерийский унтер-офицер — фамилии, к сожалению, узнать не удалось) убежала лишь часть прислуги подачи, и пушка стреляла до конца. От этого орудия даже стреляли по бегущим из винтовок2.
Настроение команды во время боя живо рисует рапорт мичмана Гончаревского, командовавшего третьим орудием.
«До начала неприятельского огня, — пишет он, — команда исполняла свои обязанности хорошо. Когда первые залпы неприятеля легли в районе расположения второй линии погребов, команда стала проявлять беспокойство и отвлекаться от дела наблюдением за падением неприятельских снарядов и высказыванием неудовольствия, почему неприятельские суда подпущены на дистанцию, с которой они могут вести бой с батареей. По мере приближения неприятельских падений к батарее, возрастало беспокойство команды и понижалась аккуратность и интенсивность ее работы; после падения неприятельского снаряда вблизи первой башни на моей башне раздались панические крики: «вторая башня подбита». Команда, оттолкнув меня от прохода на трап, бежала с установки и бросилась мимо третьего погреба и четвертой башни в поле, по направлению к лесу. Оставшись на башне один и видя, что первая и вторая башни тоже оставлены командой, я спустился с установки и побежал за удалявшейся командой, с целью остановить ее и возвратить на место.
В моей задаче помощь мне оказал хозяин подачи Орехов, проявивший во все время боя и после него храбрость и благоразумие. Но ни мои приказания и просьбы, ни уговоры, ни брань Орехова действия никакого на команду не оказали, и только после открытия ружейного огня с четвертой башни, команда которой не оставила своих постов, и угроз, что всех бегущих перестреляют, команда стала возвращаться, причем бежали пригнувшись к земле, очевидно, повинуясь только страху перед ружейной стрельбой. На время приостановленная стрельба возобновилась, но работа команды уже была совершенно неудовлетворительной: подача замедлялась, точность наводки исчезла, часть команды успела убежать в лес и не возвратилась. После нескольких неприятельских залпов, быстро один за другим последовавших и упавших вблизи батареи, команду опять охватила паника, и она бросилась убегать по прежнему направлению; часть ее засела за бетонное прикрытие. На башне со мной осталось только три человека. Не надеясь возвратить команду, бежавшую в лес, я приказывал и уговаривал спрятавшихся за бетон стать по местам, но они продолжали скрываться там, так как на этот раз уже не боялись ружейной стрельбы четвертой башни, будучи закрыты от нее установкой орудия. Ко мне на башню возвратилось только два человека, и с этими людьми я пытался произвести по ближайшему ревуну выстрел, но так как зарядник, вследствие повреждения верхнего коммутатора, не спускался, этого не удалось сделать. Во время перевода лебедки зарядника с электрического действия на ручное последовали сигналы «дробь» и «отбой». За все время стрельбы, за исключением верхнего коммутатора зарядника, повреждение которого было совсем незначительно и легко поправимо, механизмы башни действовали исправно, никто из команды не ранен, и я не видел падающих осколков снарядов.
После стрельбы лейтенант Бартенев отдал приказание закрыть орудия, разгрузить зарядники и убрать лишние снаряды и полузаряды, что и было исполнено командой. Проходя после окончания этой работы через командное помещение, я узнал, что команда готовится к собранию. Видя, что настроение команды не обещает ничего хорошего на случай возобновления боя, я по телефону просил лейтенанта Бартенева прийти на собрание. Лейтенант Бартенев ответил мне, что придет вместе с председателем батарейного комитета и делегатами других батарей. Услыхав среди команды заявления, что положение батареи безнадежно, что она в случае открытия огня будет уничтожена неприятельским флотом, что никто не хочет оказать ей поддержку и поэтому сражаться не надо, а надо уходить и требовать эвакуацию с Эзеля, что офицеры обманывают команду, убеждая ее в необходимости защищать позиции, я обратился к команде, говоря, что офицеры и не думают обманывать команду, что они разделяют с ней лишения и опасности, что я не считаю возможным скрывать от нее тяжелое положение русских войск на острове, но что долг и присяга требуют от всех нас защищать порученную нам позицию до последних средств, до последнего снаряда. На это я получил такие ответы и увидел такое отношение к моим словам, что счел нужным доложить лейтенанту Бартеневу о невозможности ожидать от команды исполнения своего долга, так как масса ее настроена панически и, не слушая никаких убеждений, заботится только о своем спасении; что в случае тревоги она во время боя разбежится; в случае открытия неприятелем огня после того, как команда будет уже у орудий, повторится позор, только что пережитый; что батарея как таковая, не имея команды, перестала существовать и надо заботиться о средствах к ее уничтожению. Лейтенант Бартенев, основываясь на доблестном поведении некоторых чинов команды, выражал надежду на подъем духа у команды»3.
«Для меня, — пишет лейтенант Бартенев в своей записке о событиях на Цереле, — бегство команды явилось неожиданностью, так как стрельба неприятеля была скверна, наша же команда была обстрелена предыдущим частым бомбометанием. Председатель комитета батареи 43, минер Савкин, бывший на маяке у меня телефонистом, был в ярости от поведения команды и требовал всех беглецов расстрелять, — прочие же были подавлены и возмущены этим».
На Цереле после боя
Идя по прекращении огня на батарею № 43, лейтенант Бартенев встретил несколько пьяных с батареи № 44, напившихся во время боя денатурату. На батарее он нашел полную растерянность. «Офицеры подавлены всем случившимся. Команда перепугана и пристыжена, многие возмущены. Прапорщик Родионов, видимо, перепуган». Повреждения на батарее (от своей стрельбы) оказались незначительными.
На состоявшемся в казарме собрании после речи лейтенанта Бартенева, рпровергшего провокацию о неисправности всех орудий и указавшего на то, что стрельба немцев была чрезвычайно плоха, команда прокричала «ура» в честь четвертого орудия, решила иметь у орудий две смены, а всем остальным приняться за исправление повреждений. «Был, конечно, поднят вопрос о приходе нашего флота и готовности транспортов взять команду, когда снаряды израсходуем — «А то может быть поздно», — но в общем удалось поднять настроение, и казалось, все идет хорошо».
Оказалось, бежала также и команда специалистов Каргопольского полка, составлявшая «рабочую роту», и прислуга паровозов. Последний паровоз оказался подстреленным неизвестно кем из леса, брошен прислугой и опрокинулся, сойдя с рельс. «Накануне был подобный случай, почему было дано категорическое приказание ни в коем случае без приказания по огням не стрелять. С чем имели мы дело — с провокацией или это было проявление паники, — осталось неизвестно».
Около 8 часов вечера все повреждения на батарее были исправлены и орудия были в полной готовности.
По телефону лейтенант Бартенев доложил обо всем случившемся кап. 1 р. Кнюпферу и просил беглецов, сбежавшихся в то время уже к Менто и скопившихся там в числе около 125 человек, задержать там, обезоружить и ни в коем случае не пускать обратно на батарею. Кап. 1 р. Кнюгіфер, по словам Бартенева, отнесся к этому его требованию «как-то невнимательно, возразив, что и держать их негде;.. Видимо, он недостаточно взвешивал последствия их возвращения».
Часов около 10 вечера к лейтенанту Бартеневу, говорившему в то время по телефону, пришел один из членов комитета и доложил: «Г. лейтенант, там к вам пришла команда, просят в канцелярию, хотят предложить какую-то мерзость».
«Войдя в канцелярию, — говорит Бартенев, — я нашел там вооруженную толпу, среди коих было много стариков. Один из них обратился ко мне, заикаясь: «Г. лейтенант, мы не можем больше сражаться. Надо сдаваться. Дальше сопротивляться бесполезно».
Вглядевшись в эту толпу, лейтенант Бартенев увидел людей, совершенно отупевших от страха и окончательно деморализованных. «Их было человек тридцать. Уговаривать их, даже пытаться на них воздействовать — было бесполезно. Взвесив это, я, ведя смущенное молчание комитета, ответил им только: «Убирайтесь вон, разговаривать с вами не желаю». Столь неожиданное и резкое проявление пораженческого настроения ясно показало, что не только нельзя рассчитывать на образумление беглецов и их использование при вероятном появлении на другой день неприятеля, но необходимо всячески оберегать и остальных от разложения. Это я считал основой плана действий».
Лейтенант Бартенев пытался по телефону выяснить настроение на других батареях, предполагая использовать их в смысле воздействия на батарею 43, чтобы возможно было выделить из последней хотя бы более надежных, а с остальными действовать по обстоятельствам. «К сожалению, откровенный разговор с офицерами и Кнюпфером был невозможен, так как все время разговоры подслушивались и следовало опасаться провокации».
«Хотя, — говорит Бартенев, — командиры давали мне о своих батареях самые хорошие заверения, из общего тона я понял, что отнюдь на них рассчитывать не могу, так как, не имея еще столь сильных оснований для деморализации, как 43-я (взрыв, прибытие новой команды, явно не желавшей сражаться, бой и т. д.), они уже находятся в совершенно неустойчивом состоянии. На батареях к этому времени широко стали известны предложения и запугивания немецких парламентеров. Менто уже было наводнено беглецами и делегатами со всех батарей, так что связь с ним стала затруднительна. Общая деморализация начала развертываться вдруг чрезвычайно быстро...
Один лишь лейтенант Линдебек правильно, как оказалось впоследствии, оценил обстановку и откровенно мне сказал, что за команду ручаться абсолютно не может. Сам он находится в казарме, и с ним его старая команда. Они остаются, пока он с ними, и только потому, что им стыдно его бросить. Он считает, что дело безнадежно проиграно, да и сам он не видит надобности в дальнейшем упорстве, так как флот нас бросил и конец всей эпопеи очевиден».
Во время переговоров по телефону лейтенант Бартенев услышал из соседней комнаты крик: «Г. лейтенант, нам надо вас видеть. Выходите-ка сюда к свету». Выйдя на это приглашение, он увидел несколько человек вооруженных мотористов, сильно возбужденных, обратившихся к нему с вопросом, «что происходит, что же им делать». Оказалось, однако, что они настроены весьма добропорядочно, и после того, как лейтенант Бартенев сказал им, что сам он во всяком случае останется на своем посту, что надо, чтобы и все оставались на своих местах; те же, кто не может сражаться, а хочет сдаваться, могут убираться куда хотят, задерживать их он не будет, — они ушли, видимо, успокоенные; самый же приход их и столь резкий вызов его к свету, как выяснилось впоследствии, был вызван пущенными кем-то провокационными слухами, будто он пьян.
Телефонная связь была крайне затруднена, так как батареи все время переговаривались друг с другом и с армейскими частями. Повсюду сидели делегаты, якобы для контроля, подслушивали и мешали говорить.
С маяка ушли все сигнальщики службы связи; с других батарей команда тоже уходила. С 43-й батареи ушли обе смены. «По докладе об этом Кнюпферу, — пишет лейт. Бартенев, — он сказал, что в таком случае надо будет с утра выкатывать боевой запас стрельбою в залив. Расстреляем пушки и запас уничтожим, — на что я возразил, что это неосуществимо да и бесцельно. Надо хорошую организацию, чтобы сделать около 100 выстрелов из пушки, и время. Немцы этого не допустят.
Столь быстрый и решительный перелом настроения к худшему и полное нарушение организации лейт. Бартенев приписывает возвращению беглецов обратно, а также невозбранным переговорам всех желающих между батареями и армейскими частями; появлению разных «контролирующих» лиц на Менто, вносивших путаницу и хаос своим самостоятельным и опрометчивым вмешательством, и, кроме того, «сознательной работе каких-то лиц, часть которых прибыла и с последней партией».
«В это время (в 12-м часу ночи) на Центральную телефонную станцию ко мне начали приходить мотористы, некоторые комендоры и часть из хорошо настроенной команды, относящейся с осуждением к предательскому поведению других. Спрашивали у меня совета и указания — что делать. Я ободрял их, уговаривал оставаться на местах и стараться удержать других. За это время выяснилось, что можно рассчитывать из всей команды только человек на 60, не больше».
Лейт. Бартенев решил собрать надежных людей, обращавшихся к нему, отдельно от прочей команды, чтобы поговорить с ними вне постороннего скверного влияния; объединить их и дать им нужные директивы, почему велел всем им собраться на батарее 43-й в блиндаж № 1, сказав, чтобы они позвали туда всех, кто не потерял еще совести и намерен сражаться.
«Настроение, — говорит он, — характеризовалось, главным образом, недоверием к окружающим и отсутствием уверенности в поддержке. Самые лучшие намерения парализовались мыслью,.что другие не поддержат и предадут. Вся предыдущая картина сухопутной обороны Эзеля давала тому яркий пример. Батареи на Каргопольский полк не рассчитывали и его обещаниям и резолюциям не верили. Всем, обращавшимся ко мне в отдельности, я мог до сих пор дать лишь убеждение, что вполне можно рассчитывать на меня и офицеров (увы, не на всех, так как трусость некоторых и некомпетентность других были всем очевидны). Поэтому и явилось совершенно необходимым наглядно показать этим людям, что они не одни, а есть надежное ядро, и сплотить их. Говорить с ними в общей массе было бы бесполезно, так как общее настроение дало бы им доказательство обратного и всякая провокация обескуражила бы их».
Однако, собираясь на собрание на батарею, лейт. Бартенев узнал, что команда ушла в казарму, куда просит прййти и его. «Эта неудача моей попытки отделить, хоть временно, надежную часть команды от прочей показала вмешательство другого враждебного влияния и крушение плана сплотить оставшихся, дабы, опираясь на них, организовать что-либо».
При входе в казарму я увйдел, что там много посторонних лиц, все не те, что приходили ко мне и на которых можно было рассчитывать. Они, видимо, были спокойны и даже веселы, так что казалось, что какое-то подлое решение у них уже есть. Входя, я почувствовал запах вина. Посреди стояло ведро, из которого все пили, и при нашем входе предложили и нам выпить. Мичман Поликарпов бросился удерживать их (впоследствии, однако, выяснилось, что это была вода). Осмотревшись кругом, я не нашел никого, на кого можно было бы опереться; впечатление у меня составилось такое, что собравшиеся здесь люди дали уже себе «право на бесчестие». Я сказал подпоручику Вольскому: раз здесь винище, то все уже кончено, надо скорей идти отсюда. Вдогонку раздались наглые крики: «Г-н лейтенант, куда же вы, пожалуйте сюда».
Пройдя на батарею 43-ю, обойдя дизеля, блиндажи, Центральный пост, лейт. Бартенев нигде не нашел ни одного человека, даже часовых. Сказав дежурному телефонисту на Центральной станции, что будет на маяке, он провел остаток ночи на батарее № 44 (вероятно, аэробатарея № 43-а), предполагая, что для того, чтобы отделаться от помехи со стороны офицеров, их могут и прикончить, и впоследствии, по его словам, было установлено, что пропаганда в этом направлении велась усиленно.
Батарея № 40 (IV —120 m/m)r расположенная севернее у дер. Карруст, не участвовала в бою 14 октября, так как неприятель маневрировал вне дальности ее орудий. Все недолеты его ложились в районе этой батареи, и поэтому прислуге было приказано отойти в сторону. Настроение и дух команды были удовлетворительны до бомбардировки, которая подействовала отрицательно. Главной причиной начавшегося здесь брожения было, по-видимому, полное отсутствие каких бы то ни было достоверных сведений о положении дел, что создавало почву для распространения множества угрожающих слухов. Так появился слух, что команда 12" батареи решила оставить свои позиции, что было подтверждено посланным для проверки этого слуха матросом. Ночью состоялось общее собрание команды, на котором присутствовали командир и старший офицер батареи и в результате которого команда решила послать морскому командованию телеграмму следующего содержания: «Положение Цереля критическое, ждем немедленной помощи, приход флота к утру может спасти положение». Большинство команды хотело немедленно уходить, и только этой телеграммой удалось удержать их до утра. Начали появляться пьяные.
Еще перед тем с Цереля были посланы радио: «Команда настойчиво просит срочно флот. Прошу ответа. Церель» и затем: «Команда всего гарнизона Цереля. Товарищи, не устоять. Необходима помощь к утру».
Эти телеграммы вызвали волнение на кораблях, находившихся в Моонзунде, и с лин. корабля «Слава» была отправлена радиограмма, адресованная адм. Бахиреву: «Команда спрашивает, предполагается ли помощь Церелю линейными кораблями ?»
1 «Морской Сборник», № 10—11 за 1920 г., стр. 35.
2 Архив М. И. К. Записка лейтенанта Н. С. Бартенева о действиях
1-3 октября 1917 года на батарее Церель.
3 Архив М. И. К. Дело N2 10738, стр. 48-60.
<< Назад Вперёд>>
