Русские либералы о целях России в Первой мировой войне

Статья посвящена представлениям либералов о том, как должны измениться Россия и Европа в целом по окончании войны. В этом, а не только (и не столько) в территориальных приращениях, русские либералы видели оправдание мирового конфликта, участие России в котором им не казалось бесспорным еще в июле 1914 г. Этот проект, рассчитанный на будущее России, конечно, не был реализован, тем не менее он многое может рассказать об особенностях русского либерализма начала XX в.

Говоря о понимании либералами целей России в Первой мировой войне, обычно вспоминают тексты П.Н. Милюкова о черноморских проливах, будущей судьбе Армении, Галиции, Польши... Действительно, лидер партии кадетов много об этом писал и говорил, его размышления были подкреплены обстоятельными аналитическими обзорами и картографическими изысканиями¹. Однако в этом отношении среди своих коллег и соратников он был практически в одиночестве². Они, конечно, тоже рассуждали о целях России в войне, но все же делали это совсем иначе.

Начало войны буквально «взорвало» представления многих отечественных интеллектуалов о характере европейской цивилизации, о месте России в ней, а главное, о будущем «европейского проекта», в который, по мнению русских либералов, должна была так или иначе вписаться и империя Романовых. Совсем еще недавно не было сомнений, что весь западный мир основан на рациональных началах, которые предвещали пускай медленную, но верную гуманизацию права и демократизацию политических систем всех его составляющих стран. Теперь на практике оказалось, что этот рационализм был мнимым, ложным. Рационализм, зиждущийся на склонности всех великих держав к тотальному доминированию, с неизбежностью вел континент к масштабной катастрофе. Преодолевая ее, западный мир должен был радикально обновиться. Ему следовало отказаться от господствующих представлений о первостепенном значении внешнеполитической мощи, когда в системе международных отношений сильный всегда прав. Будущее Европы — в согласовании интересов всех стран, в том числе и малых. Эта точка зрения находила оправдание отнюдь не в гуманистической риторике. С точки зрения русских либералов, «логика силы» непременно вела к иррациональным поступкам, заводившим в тупик любого их совершающего.

В качестве примера приводилась кайзеровская Германия. П.Н. Милюков детально проанализировал мотивы ведущих немецких политических сил, развязавших войну. Они действовали вполне рационально, защищая свои частные интересы. Однако их резоны, собранные воедино, представляли собой неподконтрольную стихию, которая несла Германию, да и всю Европу к войне. «В громадных размерах борющихся факторов, — подчеркивал Милюков, — тонут отдельные индивидуальные ошибки, капризы, даже политическая мудрость и дипломатическое искусство. Констатируя это, мы не боремся против прав разума; мы, напротив, лишь признаем, что разум до сих пор недостаточно управлял миром и что расчеты целесообразности были лишь тонким поверхностным покровом, который разорвался и сдвинулся в сторону перед стихийной мощью элементарных инстинктов»³.

Как писал философ Н.А. Бердяев, бессмысленность войны была естественным следствием неразумного рационализма прежних лет. Он возник не случайно и давал о себе знать не только в международных отношениях. И в политике, и в экономике, и, главное, в культуре — всюду доминировавший эгоистический расчет логически вытекал из «мещанского духа» Европы, все подготовившего для будущей катастрофы. Европа, — считал Бердяев, — уже давно «превратилась в огнедышащий вулкан, прикрытый поверхностным и обманным покровом мирной буржуазной жизни. Европейский мир был лживый, иллюзорный мир, за ним скрывалась исступленная вражда и ненависть, отвратительная корысть. Мир охранялся милитаризмом, который, как вампир, сосал кровь народов»⁴.

Об этом писал не только Н.А. Бердяев⁵. Религиозный мыслитель, а в прошлом депутат II Думы из фракции кадетов С.Н. Булгаков точно так же беспощадно критиковал мещанство, которое «есть постоянная угроза и изнанка высокой цивилизованности»⁶. Мещанство — это утрата духовных ориентиров, низведение ценностей до самых элементарных бытовых потребностей, а, соответственно, представлений о государстве — до культа силы и во внутренней, и во внешней политике. Столь высокое достижение человеческой культуры — государство — становилось инструментом воплощения самых примитивных желаний народов пограбить своих соседей. Следствием этого и стал внешнеполитический курс Германии, зараженной идеями «лжемессианизма»⁷.

Впрочем, русских либералов в большей степени интересовало будущее России. Сражаясь за новую Европу, она, по их мнению, должна была приобрести новое качество. Так, с точки зрения Булгакова, окончание войны способствовало бы внутреннему преображению страны — началу «нового великого этапа в истории русского самосознания»⁸. Именно тогда Россия должна была стать подлинно европейской державой, решая задачи, стоявшие перед всем континентом. «Мы, — писал философ, приват-доцент Петроградского университета, постоянный автор журнала «Русская мысль» С.Л. Франк, — должны понимать эту войну не как войну против национального духа нашего противника, а как войну против злого духа, овладевшего национальным сознанием Германии, и — тем самым — как войну за восстановление таких отношений и понятий, при которых возможно свободное развитие всеевропейской культуры во всех ее национальных выражениях... Война идет не между Востоком и Западом, а между защитниками права и защитниками силы, между хранителями святынь общечеловеческого духа — в том числе и истинных вкладов в него германского гения — и его хулителями и разрушителями. Лишь в этом сознании можно обресть истинное оправдание великой европейской войны»⁹.

Пускай более приземленно, но, в сущности, о том же самом писал публицист, член ЦК партии кадетов А.С. Изгоев. Он полагал, что перед Россией стояли две взаимосвязанные задачи. Во-первых, надо было одержать победу в войне, а, во-вторых, что было не менее значимо, следовало — еще до этой победы и во многом ради нее — серьезно измениться самой. Решение этой двуединой задачи позволило бы осуществить «демократизацию человеческой жизни, облегчить положение низших классов»¹⁰. Это было тем более важным, что война заставила общество многое переосмыслить, что раньше казалось привычным и незыблемым: например, проблематику социализма. Ведь прежде приходилось верить социал-демократам, заявлявшим, что «пролетариат не допустит европейской войны». Оказалось, что они ошибались. По словам А.С. Изгоева, «все социал-демократы стали националистами. Социалистическая идея обанкротилась»¹¹. Однако задачи, поставленные ею перед человечеством, никто не отменял. Более того, в условиях тотальной войны они даже стали актуальнее. Идеи социализма должны были воспринять все прочие политические силы. Банкротство социализма обозначало, что социалистами в той или иной степени должны были стать их прежние оппоненты. Идеи, которые раньше были маргинальными, теперь должны были обрести право гражданства. В итоге в те роковые годы чувствовались серьезные подвижки и в социальной, и в политической сфере во всех европейских странах, что позволяло А.С. Изгоеву сделать вывод: «Человечество идет к строю демократическому, к хозяйству союзному, к ослаблению социальных неравенств»¹².

Обновленная послевоенная Европа не должна была допустить новой войны. А для этого следовало существенно перестроить всю систему международного права. Оно должно было стать обязательным даже для великих держав, а для этого надо было предусмотреть механизмы принуждения стран к тому, чтобы они все же соблюдали принятые обязательства. Развивая эту мысль, правовед, профессор Гельсингфорского университета барон С. А. Корф сформулировал ряд базовых положений.

Прежде всего, по мнению С.А. Корфа, речь должна идти о создании в будущем «такого международного правопорядка, который не зависел бы от воли отдельных участников общения, который обеспечивал бы рост международных отношений в области права, параллельно с колоссальным развитием социальных и экономических взаимоотношений культурных народов, и гарантировал бы этим новый международный правопорядок от внешних и внутренних нарушений, и не только в тихое, мирное время, но и в бурное — военное»¹³. Юристы начала XX в. не были идеалистами и полагали войны неизбежными и в будущей истории человечества. Тем не менее, если международному сообществу не удавалось бы предотвратить вооруженный конфликт, то, с точки зрения С.А. Корфа, надо было стремиться хотя бы внести «принципы гуманности в способы и приемы ведения войны, путем охраны раненых и больных, военнопленных и некомбатантов, запрещением или препятствованием наиболее варварских способов истребления врага и т. д.»¹⁴.

С.А. Корф критически оценивал германское законодательство, устанавливавшее приоритет национального права над международным. Он полагал, что в будущей Европе отнюдь не государства, а отдельные граждане и их ассоциации будут основными субъектами правоотношений. Важнейшими структурными элементами проектируемой им международной правовой системы могли бы стать международные мирные конференции, институт нейтральных государств, международные суды, ограничение применения определенных видов вооружения, разработка правовых норм ведения сухопутной и морской войны. Все это могло стать барьером на пути развязывания новой мировой войны. В противном случае она была неминуемой¹⁵.

Другой известный юрист, главный эксперт партии кадетов в правовых вопросах, член ЦК Конституционно-демократической партии Ф.Ф. Кокошкин в своих размышлениях шел дальше. Он ставил вопрос о перестройке самого института государственности в Европе. С точки зрения Ф.Ф. Кокошкина, Первая мировая война — в первую очередь это столкновение английского и немецкого порядков. Автор не скрывал своих симпатий к Англии. Германии, основывавшей свое могущество исключительно на силе, он не сочувствовал. Ему представлялось, что Британская империя была построена принципиально иначе. К началу XX в. это было уже объединение государств, которые в значительной мере сохранили свою внутреннюю самостоятельность. «Внутри Британской империи, — отмечал Кокошкин, — можно наблюдать не только различные формы государственного устройства, но и различные виды сложных государств. Австралия и Канада представляют собой федерации, состоящие из штатов, и внутреннее устройство южной Африки тоже близко подходит к федеративному. Некоторые крупные колонии, как, например, Австралия, имеют владения, подходящие под тип колониальных, и в числе таких зависимых владений есть даже одна маленькая федерация»¹⁶. Ф.Ф. Кокошкин отмечал и «величайшее разнообразие содержания политической жизни» Британской империи. «И все это огромное и пестрое разнообразие государственных форм, законодательств, обычаев, нравов, систем управления, — подчеркивал автор, — совмещается в пределах одного сложного политического целого. И в критический момент великой международной борьбы это целое не только сохраняет, но и увеличивает свою внутреннюю сплоченность»¹⁷. А самое важное, по мнению Ф.Ф. Кокошкина, это то, что английский и немецкий правопорядки эволюционировали в противоположных направлениях: «Германия шла от равенства к гегемонии, от германского союза и индивидуализма 1848 г. к военной олигархии. Британская империя, напротив, идет от гегемонии к равенству»¹⁸. Соответственно, германский тип организации Европы вел к милитаризму и войнам, британский тип — к международному миру. Он представлял собой «наилучший фундамент для здания организации Европы, построенного на начале равноправия народов, иначе говоря — для здания будущей европейской конфедерации»¹⁹. В сущности, к ней Ф.Ф. Кокошкин и призывал.

Разговор о будущем России едва ли был возможен без учета экономических сюжетов. Трудности военного времени лишний раз заставили задуматься о преобразованиях в этой сфере. Так, один из лидеров фракции кадетов в Государственной думе, председатель думской комиссии по военным и морским делам А.И. Шингарев наметил целый план реформирования народного хозяйства. Помимо магистральной задачи — подъема производительных сил России — А.И. Шингарев предлагал «создавать новые источники доходов, используя беспредельные дремлющие богатства страны, вызывая к жизни новую промышленность, новые лесные, горные, фабрично-заводские предприятия, расширяя добычу угля, нефти, металлов, увеличивая выработку и производство бесчисленного множества химических и механических изделий, эксплуатируя движущую силу воды и создавая новые источники дешевой энергии»²⁰. Для использования «громадных спящих богатств нашей родины» А.И. Шингарев предлагал широко привлекать иностранный капитал. Кроме того, признавалось необходимым привлечь науку для развития производительных сил, повысить уровень образования в стране, что позволило бы «выявить новые творческие силы свободного русского народа, вооружить его техническими сведениями и научным опытом»²¹. По мнению А.И. Шингарева, важным стимулом к развитию производительных сил страны должно было стать «разумное, планомерное и закономерное разрешение земельного вопроса в интересах трудящихся земледельцев, соединенное с широкой государственной помощью повышению уровня сельского хозяйства и увеличению производительности сельскохозяйственного труда»²².

Иными словами, так или иначе ставился вопрос о более рациональном устройстве отечественной экономики, о необходимости связать ее дальнейшее развитие с научной основой. Но для начала следовало задуматься и о более рациональной организации самой науки. Это стало предметом размышлений многих ученых, в том числе академика, члена Государственного совета по выборам, члена ЦК партии кадетов В.И. Вернадского. Он считал, что Первая мировая война по своим последствиям могла стать явлением даже более масштабным, чем Французская революция 1789 г. Она открывала собой новую эпоху «величайшей научной революции», стимулируя создание новых типов вооружений, а, значит, и исследования в области естественных наук. Это способствовало бы появлению новых отраслей знания, что, казалось бы, можно считать исключительно отрадным явлением. Однако в действительности открывался «ящик Пандоры». Вернадский отмечал, что и после окончания Первой мировой войны, и победители, и побежденные должны были направлять «свою мысль на дальнейшее развитие научных применений к военному и морскому делу»²³. А если это так, то скорая и неизбежная «новая война встретится с такими орудиями и способами разрушения, которые оставят далеко за собой бедствия военной жизни 1914-1915 годов»²⁴. Чтобы избавить человечество от этой дурной бесконечности, Вернадский считал необходимым немедленно приступить к организации «охранительной работы научной мысли»²⁵. Суть вопроса сводилась к тому, чтобы объединить усилия научных организаций и отдельных ученых и направить их на «защитительную работу» против «разрушительных сил войны»²⁶. По его мнению, следовало попытаться «противопоставить разрушительным созданиям человеческой воли и мысли такие технические средства защиты, которые были бы неуязвимы для оружия или которые делали бы ничтожными и малочувствительными результаты разрушительной военной техники»²⁷. Иными словами, наука должна работать не только на армию, но и на общество²⁸.

Русские либералы начала XX столетия пытались смотреть в корень проблем. Их, как и всегда, отличала системность подходов и решений. При всем разнообразии интересующих их сюжетов «либеральный хор» отличался известной стройностью голосов. Неизменно отмечалась негодность прежних принципов организации как российской, так и в целом европейской жизни: они не были в полной мере рациональными, как это казалось до начала войны. Будущее же континента — в подлинной рационализации, которая сделает жизнь более предсказуемой и обеспечит прогресс в разных сферах жизнедеятельности. Поразительно, что известные тексты П.Н. Милюкова, благодаря которым он и стал «дарданелльским», диссонировали с этим хором. Ведь лидер партии кадетов, рассуждая о послевоенной Европе, выступал как проповедник «реальной политики», делал ставку на государственную мощь и в своих расчетах исходил из расклада сил великих держав и в настоящее время, и в будущем. В этом он вполне сходился с немецкими (как, впрочем, и с английскими, французскими и др.) аналитиками, жестоко раскритикованными российскими либералами за «мещанство» и «лжемессианизм».

Вместе с тем, проекты П.Н. Милюкова — в сущности, единственные тексты представителя российской либеральной мысли, в которых цели России в войне определены детально и конкретно как возможные требования страны-победительницы. Это тексты политика, пускай пока и находившегося в оппозиции. Большинство прочих сочинений отечественных либералов на эту тему можно аттестовать как философские, историософские, научные, но никак не политические. Это лишний раз оттеняет тот факт, что российский либерализм начала XX в. во многом оставался явлением интеллектуальным, не обладавшим ясно выраженным политическим лицом.

Соловьев Кирилл Андреевич — докт. истор.наук, доцент, ведущий научный сотрудник Института российской истории РАН, Москва, kirillsol22@yandex.ru

¹ Милюков П.Н. Территориальные приобретения России // Чего ждет Россия от войны. Пг., 1915. С. 53 — 65; Он же. Нейтрализация Дарданелл и Босфора // Вопросы мировой войны. Пг., 1915. С. 548.
² Может быть,, в качестве исключения следует назвать статьи С.А. Котляревского (напр., Котляревский С.А. Россия и Ближний Восток // Русская мысль. 1914. № 11. С. 157).
³ Милюков П.Н. Происхождение войны // Ежегодник газеты «Речь» на 1915 год. Пг., 1915. С. 42.
⁴ Там же. С. 244.
⁵ Взыскующие града. Хроника частной жизни русских религиозных философов в письмах и дневниках. М., 1997. С. 644.
⁶ Булгаков С.Н. Философия хозяйства. М., 2009. С. 382.
⁷ Там же. С. 398.
⁸ Там же. С. 412.
⁹ Франк С.Л. Непрочитанное. Статьи, письма, воспоминания. М., 2001. С. 198.
¹⁰ Изгоев А.С. На перевале. Перед спуском // Русская мысль. 1914. № 8 -9. С. 163.
¹¹ Там же. С. 163.
¹² Там же. С. 163.
¹³ Корф С.А. Международное право в современной войне // Вопросы мировой войны. Пг., 1915. С. 508.
¹⁴ Там же. С. 508 — 509.
¹⁵ Там же. С. 531.
¹⁶ Кокошкин Ф.Ф. Англия, Германия и судьбы Европы. М., 1918. С. 30.
¹⁷ Там же. С. 30 — 31.
¹⁸ Там же. С. 31.
¹⁹ Там же. С. 25 — 26.
²⁰ Шингарев А.И. Финансы России во время войны. Пг., 1917. С. 26.
²¹ Там же. С. 27.
²² Там же. С. 27.
²³ Вернадский В.И. Война и прогресс науки // Чего ждет Россия от войны. Пг., 1915. С. 69 — 70.
²⁴ Там же. С. 71.
²⁵ Там же. С. 71.
²⁶ Там же. С. 71.
²⁷ Там же. С. 71.
²⁸ Там же. С. 78.

Просмотров: 701

Источник: Соловьев К.А. Русские либералы о целях России в Первой мировой войне// М.: Новый хронограф, 2016.- с. 47-56.

statehistory.ru в ЖЖ: