Русская деревня: между конфликтом и консенсусом (на материалах монастырских вотчин Центральной России XVII - середины XVIII в.)

Конфликт в русской деревне XVII - середины XVIII в. советская историография рассматривала исключительно как социально-экономический, обусловленный классовым антагонизмом или противоречиями, являвшимися результатом процессов расслоения в самом крестьянстве. С другой стороны, существующая на уровне обыденного сознания устойчивая коннотация понятий «крестьянская община» и консенсус явно упрощает картину сельского мира. В статье представлены некоторые результаты исследования, в котором компоненты оппозиции «конфликт» - «консенсус» рассматриваются в рамках системного подхода не как взаимоисключающие состояния, а в качестве фаз непрерывного процесса мирского взаимодействия (фазы нарушения равновесия и его восстановления). При этом мы различаем консенсус в «узком» смысле - как метод разрешения конфликтов и способ принятия решений в спорных ситуациях; и в «широком» - как согласие значимого большинства членов данного сообщества по важным аспектам существующего социального порядка, т. е. определенное состояние социума, характеризующееся стабильностью.

Обращение к архивам монастырских корпораций продиктовано лучшей сохранностью в них документов за изучаемый период. Использованные документы, многие из которых вводятся в научный оборот впервые, относятся к владениям 24 монастырей, располагавшихся на территории почти трех десятков уездов Центра России. В результате сплошного просмотра монастырских фондов наряду с документами, содержащими непосредственные сведения о конфликтах, были выявлены также источники, в которых имелась косвенная информация. В исследовании использовались крестьянские челобитные и монастырская переписка, приходно-расходные книги (мирские и монастырские), «щетные списки» по ним, мирские и третейские приговоры, приговоры соборных старцев, наказные памяти, правые грамоты, крестьянские «сказки», материалы демографического и хозяйственного характера - подворные переписи, раскладки тягла и пр.

Как представляется, анализ всей совокупности сохранившихся источников может оказаться весьма продуктивным, если взглянуть на проблему сквозь призму социологических теорий, в частности, оформившейся в законченной форме в 1950-1960-е гг. ХХ в. теории конфликта2. Конфликтную ситуацию, где община была в той или иной форме задействована, можно рассматривать в соответствии с неким общим «планом». Он включает как изучение ее объективного содержания: 1) участников конфликта; 2) предмета конфликта; 3) объекта конфликта, каковым может быть материальная (ресурс), социальная (власть) или духовная (идея, норма, принцип) ценность, к обладанию или пользованию которой стремятся обе стороны конфликта; 4) микро- и макросреды, т. е. условий, в которых действуют участники; так и исследование субъективных составляющих - устремлений сторон, стратегии и тактики их поведения, а также их восприятия конфликтной ситуации, иными словами, тех информационных моделей конфликта, которые имеются у каждой из сторон и в соответствии с которыми оппоненты организуют свое поведение в конфликте. Следствием подобного подхода является принципиальная возможность выделить несколько основных структурных разновидностей конфликтов.

В значительной степени предопределенные структурой конфликта механизмы его разрешения представляют собой совокупность действий субъектов спора, направленных на урегулирование противоречий и, как правило, соответствующих определенной процедуре. Можно говорить о четырех основных формах урегулирования конфликта: переговоры, посредничество, арбитраж и обязательный арбитраж. Каждая из них обладает особенностями (и не только «процедурного» характера), однако в основе всех их лежит использование мирных средств разрешения конфликтов. Урегулирование могло проходить как в одной из рассматриваемых форм, так и в нескольких из них одновременно или последовательно. При выборе той или иной формы урегулирования конфликта учитывалось множество факторов: острота взаимоотношений сторон, их заинтересованность в объекте спора, а также в скорейшем разрешении конфликта, их готовность идти на взаимные уступки, формальная возможность и фактическая целесообразность их обращения к инстанциям, уполномоченным принимать обязательные для сторон решения, и пр.

Формы урегулирования конфликтов*



*В основе таблицы схема Р. Г. Дарендорфом (Дарендорф Р. Элементы теории социального конфликта // Социс. 1994. № 5. С. 146), который опирался, в свою очередь, на наработки Уилберта Эллиса Мура (Moore Wilbert Е. Industrial relations and the social order. N.Y.: Macmillan, 1946. P. 446).

В контексте исследования механизмов и форм урегулирования конфликтов, как представляется, чрезвычайно важен анализ поведения и роли в них не только основных, но и «косвенных» участников, которых в социологии конфликта также называют «третьей стороной». В качестве таковой могли выступать как отдельные лица («третьи», мирские выборные, посельский старец или монастырский слуга), так и институции (крестьянский сход, монастырь). При этом мера вовлеченности «третьей стороны» в процесс разрешения конфликта зависела от избранной формы урегулирования, и наоборот, степень ее заинтересованности в разрешении конфликта могла влиять на то, в какой именно форме происходило урегулирование.

Переговоры. «Поговоря меж себя полюбовна ... во всем том помирились» - традиционная формула источников, результирующая процесс урегулирования конфликтной ситуации через переговоры. Бесспорно, что некоторая часть конфликтов разрешалась в форме переговоров сугубо в устной форме и не была документирована. От других конфликтов, закончившихся примирением сторон через переговоры, сохранились в монастырских архивах отдельные документы. Это, прежде всего, так называемые «мировые записи», в которых нередко даже не раскрывается суть конфликта. Например, в мировой братьев Тимофея, Ильи и Романа Сергеевых, крестьян дмитровского села Васнева, вотчины Медведевой пустыни, датированной 1699 г., кроме констатации самого факта примирения содержится лишь обязательство «почитать» старшего брата и прописана пеня в 5 руб. в случае его нарушения. Другие документы более информативны. Например, в «мировой челобитной» целовальника Михаила Артемьева и крестьян села Глятково властям Суздальского Покровского девичья монастыря (1689 г.) сообщается не только причина конфликта (община подавала челобитье на Афонасия Павлова «в убытках своих в дватцети в трех рублях, что мы за него платили убытков в убийственном деле»), но и то, как и где конфликт был урегулирован: «Поговоря мы миром на сходе с ним Афонасием во всем розделалися, и впредь нам крестьянам на него Афонасия вам государыням властем в том деле не бить челом и не отыскивать, а мне Афонке на них мирских людей не бить челом и не отыскивать»3.

Нередко уже сам факт существования некоего более или менее значительного документального комплекса есть свидетельство либо включения переговорного механизма на достаточно поздних этапах развития конфликта, либо использования одновременно нескольких форм урегулирования. Подобное развитие событий было возможно как в межличностных, так и в межгрупповых конфликтах. Характерна, например, история межкрестьянского конфликта, в котором одной из сторон был Егор Васильев из деревни Елагино в вотчине Пафнутиева-Боровского монастыря (Боровский у.)4. В 1704 г. он был взят в «поголовные салдаты», а когда вернулся в марте 1718 г., будучи «за ранами от салдацкой службы отставлен», то обнаружил, что его жена «Марья Семеонова дочь вышла замуж той же деревни за крестьянина Григорья Федорова и с пожитками». Объектом конфликта стали именно эти «пожитки», которыми, согласно челобитной, Григорий «и доныне владеет и ... не отдает незнамо для чего» (к тому моменту сама Мария уже умерла). В прилагавшейся росписи фигурируют 6 рублей денег, а также 3 овцы, холсты, две паневы, кафтан, рукавицы, шапки и пр., по словам Егора, еще на 8 руб. 14 алт. Челобитчик также просил монастырские власти определить «по своему властелинскому разсмотрению», сколько ответчик должен ему заплатить «за работу жены моей за четыре года».

В ходе монастырского расследования были допрошены не только истец и ответчик, но и родственники, а также односельчане участником конфликта. Выяснились любопытные подробности этой истории. В частности, Григорий показал, что, овдовев, он взял Марию в жены по ее желанию, но без ведома монастыря, «понадеясь на то что Егора нет в живых (якобы от него не было никаких вестей 8 лет, что было, впрочем, опровергнуто истцом, предъявившим документы). Ответчик также утверждал, что Мария жила за ним только год, однако свидетелям запомнилось, что это было в период с 1711 по май 1714 г. (кто-то даже более точен - с октября 1711 по май 1714 г.). Подобные «неточности», вероятно, создавали определенный фон, который мог повлиять и на исход всего дела.

Что касается собственно объекта конфликта, то Григорий настаивал, что часть из перечисленного истцом в описи он за женой не брал, другое - уже отдал, чему есть очевидцы. Одна из них показала: «В прошлом де в 714 году в мае месяце была де она Акулина в гостях по призыву той деревни крестьянина Григорья Федорова на поминках в четыредесятнице по жене ево Марье». И в это же время, по ее свидетельству, брат Марии забирал ее вещи, и она отвезла их на своей лошади к отцу покойной Семену Пахомову в село Отепцово. Подробности событий четырехлетней давности, очевидно, потому врезались Акулине в память, что из тех «пожитков» Семен дал ей «поневу красную за работу, что де она Окулина дочь его помянутую Марию при смерти обвывала»5. Тем самым в конфликт были вовлечены лица, в первоначальном иске не фигурировавшие, - отец и брат Марии.
Рассказ последнего об отданном ему сестрой накануне смерти ключе от «коробьи», в которой якобы лежали полтора рубля ее денег, его болезни, пропаже ключа и содержимого «коробьи» еще более запутал ситуацию. Кроме того, по заявлению брата Марии, новый муж обещал при свидетелях, что в случае возвращения Егора все возможные убытки будут де «на нем». Стоит ли удивляться, что в конце концов стороны решили «полюбовно помириться»? Согласно достигнутому в результате переговоров сторон (компромиссу Григорий Федоров должен был заплатить отставному солдату, живущему ныне во дворе своего отца, «за работу» Марии 4 рубля («кроме платья»). В данном случае в качестве «косвенных» участников, «третьей стороны», можно рассматривать, вероятно, односельчан, чьи свидетельства способствовали осознанию сторонами необходимости компромисса, а также монастырские власти, проведение столь тщательное расследование.

В ситуации, когда монастырь оказывался непосредственно вовлечен в конфликт - прямо или косвенно - путь к урегулированию мог оказаться значительно длиннее. Так, конфликт крестьянской общины Веремышльской вотчины Шаровкиной пустыни с бывшим старостой Иваном Афонасьевым сыном Климовым, при поддержке настоятеля монастыря состоявшем в этой должности в течение длительного времени, также разрешился в итоге через переговоры сторон. Но сохранившийся Комплекс документов позволяет утверждать, что этому предшествовали неоднократные попытки применения и других форм урегулирования. В частности, первоначально крестьяне, по-видимому, пытались найти справедливость у настоятеля пустыни, косвенным свидетельством чего может служить объяснение старостой причин отсутствия у него мирских приходо-расходных книг: «По челобитью мирскому бывшей казначей Селивестр меня щитал и книги к себе взял». Следующий этап эскалации конфликта начался 5 июня 1701 г., когда «по их крестьянскому приговору тех вотчин выборные челобитчики села Варваренок Сенка Артемов, деревни Кузменок Демка Архипов, селца Петровского Фиофитка Михайлов, деревни Погорелок Гришка Семионов» обращаются с жалобой уже в Москву к архимандриту Донского монастыря, к которому Шаровкина пустынь была приписана в 1684 г. Бывшим старостой была подана встречная челобитная, в которой он уже утверждал: «Многих моих зборов какже и росходов денги не записаны, а посланы в платежи к Москве». В начале 1702 г. «по мирскому приговору всех сел и деревень» было подано еще одно прошение «в щете в зборных мирских денгах и в росходах за многие годы, что он Иван был в старостах», по которому было назначено монастырское расследование6.

Однако уже к 15 января 1702 г. сторонами конфликта было достигнуто мировое соглашение: «И ныне мы Левон и Дементий с товарыщи и я Иван поговоря меж себя полюбовна не дожидаяся по тому челобитью щету и того дела вершенья во всем том помирились. И впред нам Левону и Дементью с товарыщи и отцам нашим и никому мирским людем на него Ивана в переборных и в неотчетных денгах по тому делу и о щете иво великому государю и властям не бить челом не вчинать. Также и мне Ивану на них челобитчиков и на мирских людей по тому делу об убытках своих и не о чем не бить челом же». Челобитная была записана в соответствующую книгу в Донском монастыре, а стороны должны были получить заверенные копии: «Сим мировщикам дать с нее списки впредь для спору». Причины столь спешного урегулирования в документах не раскрываются. Известно лишь, что «по договору дал он Иван в мир челобитчикам тритцать рублев», что может служит. косвенным показателем того, как сам бывший староста оценивал перспективы грядущего монастырского расследования7. Учитывая некоторые противоречия в мирских челобитных, а также немалые затраты крестьянского мира на проведение разбирательства в Донском монастыре (в частности, в ходе возможно неоднократных поездок и Перемышльского в Москву, почести монастырским властям и пр.) компромисс, вероятно, был выгоден и другой стороне конфликта.

Посредничество. Анализ выявленных источников показал, что посредничество могло выступать как в качестве самостоятельной формы урегулирования, так и предшествовать переговорам или арбитражу.

Строго говоря, следует различать два типа посредничества. Третейское урегулирование межличностных и межгрупповых конфликтов достаточно широко использовалось для их разрешения внутри общины, прежде всего в тех случаях, когда спорный вопрос не затрагивал интересы всего крестьянского сообщества. Выбор «третьих» в XVII в. никак не регламентировался. Традиционно их определяли сами участники конфликта, что является одним из проявлений принципа диспозитивности, одного из важнейших отличительных признаков третейского разбирательства вообще. В этом качестве выступали обычно наиболее уважаемые крестьяне, однако ничто не мешало сторонам обратиться к третейскому посредничеству настоятеля монастыря или посельского старца - в силу его авторитета или незаинтересованности в том или ином исходе спора.

При невозможности достичь согласия в определении «третьих», устраивающих обе стороны, конфликтные ситуации могли разрешаться при посредничестве схода или мирских выборных, а также монастырских властей. К этой форме разрешения конфликта прибегали и тогда, когда необходимость в посредничестве не осознавалась конфликтующими сторонами, но урегулирование конфликта было в интересах всей общины. Иными словами, посредничество могло возникать не только вследствие обращения самих конфликтующих к «третьей стороне», но и быть им навязанным. Соответственно, и разрешение конфликта могло базироваться как на добровольном соблюдении сторонами достигнутых в результате посреднической деятельности договоренностей, так и быть вынужденным, в частности, при той или иной форме зависимости участников конфликта от посредника (когда в качестве такового выступает, например, мирской сход или монастырь-землевладелец).

Третейское решение имело ту же силу, что и приговор мирского схода, если какая-то из сторон не оспаривала его перед всем крестьянским миром (сходом). Часть конфликтных ситуаций, разрешившихся урегулированием через посредничество, не фиксировалась документально, однако есть и прямые свидетельства существования практики записи третейских решений в форме, аналогичной мирскому приговору. Как представляется, то обстоятельство, что известные нам документы подобного рода относятся к разрешению земельных споров, межличностных или междеревенских, не случайно. Так, в 1691 г. при перераспределении пашенной земли и сенокосов между деревнями Корчаги, Пашкина, Фролова и Макарова, тянувшими к селу Юрцово (вотчина Кирилло-Белозерского монастыря, Ростовский у.), при помощи «третейского земляного отводу» возник новый конфликт, по поводу уже высеянного хлеба. Поскольку семена были взяты и качестве займа из монастырской житницы, то «дали они третейские люди прикащику приговор», которым передавали решение этого вопроса на усмотрение монастырских властей8.

Сохранившийся третейский приговор обнаружен автором в архивном деле, касающемся конфликта между крестьянами вотчины Иосифо-Волоколамского монастыря в Рузском у. (д. Медведкова) из-за тяглого жеребья. Как утверждал в челобитной Лаврентий Сидоров, спорная земля была сдана им в 1727 г. Ивану Петрову на неопределенный срок, однако когда в 1729 г. он решил ее вернуть, ему это не удалось. Расследование, проводившееся монастырским приказчиком Иваном Забелиным, фактически свелось к рассмотрению вопроса мирскими людьми, поскольку тот, «собрав с собою разных деревень крестьян деревни Кузяева Мартына Петрова, Ивана Степанова, Василия Михайлова, деревни Любятины Якова Степанова, Ефрема Артемьева, деревни Темникова Максима Иванова в оной земле с мирскими людми следовал, как расположат вышеписанные мирские люди»9. Достаточно короткий перечень мирских людей в тексте, совпадающий с именами в рукоприкладстве, свидетельствует, что документ представляет собой приговор группы крестьян, мирских выборных или «третьих», а не сельского схода. В тексте содержится и косвенное объяснение причин выбора именно такой формы и процедуры разрешения конфликта: «И вышеписанные мирские люди разных деревень крестьяне... сего марта 30 дня приговорили прикащику Ивану Забелину, чтоб по нашему мирскому приговору тем тяглом на душу земли приказали владеть и впредь ответчику Ивану Петрову, а ему истцу отказать для того, что у нас в мире в тягло земли на год или на два или на три не отдаетца, а отдаетца в тягло земля в вечное владение». В данном конфликте крестьяне руководствовались принятой в данной общине обычно-правовой практикой, и, соответственно, достаточно было при говора знающих ее авторитетных людей, а консенсусное решение всего мирского схода не требовалось10. Особо следует отметить, что несмотря на содержащуюся в тексте формулу «приговорили прикащику Ивану Забелину», адресатом сохранившегося третейского приговора выступает не монастырский слуга, а одна из конфликтующих сторон: «В том мы выше писанные мирские люди крестьянину деревни Медветковой Ивану Петрову и сей приговор дали». Как мне уже приходилось писать, существовала практика выдачи нескольких экземпляров мирского приговора, всем заинтересованным лицам11. Аналогично, вероятно, могли поступать и применительно к третейским приговорам.

Особенностью разрешения конфликтов при посредничестве органов мирского самоуправления или монастыря является фактическая обязательность для участников конфликта решений посредников, вытекающая из статуса последних. Например, документ, датированный 9 мая 1702 г., содержит распоряжение игуменьи Переславского Федоровского девичья монастыря Мавры «с сестрами» «келейнику Михаилу Павлову да старосте Михею Микитину с выборным Григорием Федоровым и с крестьяны против челобитья деревни Тощебулова крестьянина Кирила Иванова досмотрить в перепашке земли, что перепахал той же деревни Тощебулова крестьянин Яков Михайлов»12. Тем самым решение спорного вопроса оставлено на усмотрение крестьянского мира. Но в отличие от традиционного посредничества крестьянских «третьих» отказ от исполнения такого решения был чреват для сторон земельного спора новым конфликтом, но уже с посредником, монастырем-землевладельцем.

Следует констатировать, что реальная практика разрешения конфликтов в рассматриваемый период изобилует разного рода «переходными формами», которые могли и не совпадать с существовавшими письменными нормами. Так, в наказе Кирилло-Белозерского монастыря «приказному старцу» рязанской вотчины («села Тырнова с приселки») Васьяну Тихонову, датированном 20 марта 1676 г., освещаются основные стороны его деятельности и обязанности, в частности судебные и полицейские функции: «А ему старцу Васьяну в том селе жить, и по челобитью меж крестьяны розыскивая управа чинить, и виноватых смотря по винам смирять, и от сторон монастырских крестьян во всем оберегать»13.

Однако, как показал анализ приходно-расходной книги, составленной Васьяном Тихоновым в том же 1676/1677 г., разбирательство посельским межличностных крестьянских конфликтов происходило при активном участии представителей мирского самоуправления14. Документ позволяет оценить частотность тех или иных межкрестьянских конфликтов, подпадающих под взимание судебной пошлины на монастырь. Главной статьей поступления пошлин в казну монастыря оказались потравы крестьянских полей чужим скотом. Разбирательства в связи с перепашкой межи или незаконной уборкой поля соседа случались значительно реже. В тексте встречается также упоминание о взятии пошлины в связи с конфликтом по поводу невозврата межкрестьянского займа. При разрешении конфликтов, вызванных потравами полей скотом, перепашкой межи или незаконной уборкой чужого поля, «досмотр» производился самими общинниками во главе со старостой или другим мирским выборным: «По челобитью села Тырнова крестьянина Родки Ленивого на соседа на Серешку Томина в перепашке земли и по досмотру старосты Афонки Алипова и крестьян Серешка обвинен. Взято на нем боран 7 денег». Обычно староста или сотский производил досмотр в своей трети, однако зафиксированы и единичные случаи нарушения этого правила, причем не только когда истец и ответчик жили в разных населенных пунктах. Совместный досмотр старостой и сотским, по-видимому, проводился, когда было много обвиняемых: «По челобитью Савки ж Бачарова того села на крестьян на Игнашку Семенова да на Онтипку Гаврилова, на Никитку Бухтина, на Алешку Бачарова, на Иивка Розторгуива, на Федку Леонтьива в потраве гречи, потравили де они свиньями, и по досмотру соцкого Семена Кондратьива да старосты и крестьян Игнашка с товарыщи обвинен». Отметим участие в досмотре десятского, несколько раз для досмотра привлекали «выборного» («По челобитью села Чюлкова крестьянина Архипка Панкратова на соседа на Васку Никифорова, пожал де он Васка на кортомной помещичье земле проса загон, и поднимали из борана выборного Якунка Козмина, и по досмотру обвинен Васка»). За год составитель приходно-расходной книги упоминает в качестве участников разрешения межкрестьянских конфликтов пять старост, трех сотских, десятского, а также нескольких «выборных» и рядовых крестьян. Мирские представители и выборные также присутствовали и непосредственно при отправлении монастырского судопроизводства (или даже участвовали в нем?), о чем свидетельствуют многочисленные мелкие «детали» того или иного досмотра, зафиксированные в приходных книгах посельского15. Подобная практика не была чем-то из ряда вон выходящим, она зафиксирована в целом ряде владельческих наказов сельским управителям - приказчикам и посельским. Сокращение, вплоть до полного исчезновения к середине XVIII в., подобных свидетельств в источниках отражает постепенное изживание в общественном сознании - вследствие закрепощения крестьян - представления о монастыре как своеобразном «третейском судье» и окончательное превращение его в стоящего над крестьянами и общиной арбитра.

Арбитраж предполагает действия «третьей стороны» по исследованию позиций сторон конфликта и вынесение решения, подтверждающего приоритет одной из них. Арбитраж характеризуется в целом значительно более высокой степенью формализации процедуры по сравнению с посреднической формой. При арбитраже у сторон конфликта отсутствовала уже всякая возможность выбора субъекта арбитража. Последний определялся рядом факторов, среди которых важнейшими, безусловно, были развитость мирского самоуправления и степень зависимости общины от землевладельца. В рассматриваемое время в различных монастырских вотчинах типологически схожие конфликты могли рассматриваться как мирским арбитражем, так и монастырским - в лице архимандрита, келаря, казначея, соборных старцев, посельского старца или монастырского слуги. Так, в мае 1699 г. архимандритом Троицкого Данилова монастыря в ответ на крестьянскую челобитную было предписано: «села Ильинского священнику Филипу Леонтьеву взяв с собою старосту Якова Елизарова да Ивана Михайлова да монастырского человека Михея Микитина да деревни Медведской Костянтина Ильина в деревне против челобитья деревни Обретевы Демки Григорьева досмотрить житницы сосед ево Леонтия Спиридонова и Антона Евфимова, что де поставлены житницы на ево демкиной полевой земле против ево демкиной усадьбы. И досмотря велеть Демке супротив ево усадбы на их левкиной и антошиной полевой земле построить житницу. А тех трех житниц с места не ламать»16. Мирской приговор о принципах разрешения конфликта в случае, если в надел попала земля со строением, в изложении документа 1667 г. из архива Троицкого Ипатьевского монастыря, был известен исследователям еще в XIX в.17

По-видимому, не были редкостью и случаи, когда конфликтующие стороны прибегали ко всем возможным вариантам арбитражного урегулирования (одновременно или последовательно). Среди документов переяславских монастырских архивов выявлены челобитная Василия Михайлова из д. Горицы, тянувшей к селу Ильинскому в вотчине Федоровского девичья монастыря, в которой содержится просьба к выборным и всему крестьянскому миру о розыске в связи с пропажей имущества из его «задворной клети», и документ о розыске по тому же поводу, произведенном монастырской старицей по челобитной того же крестьянина с участием «выборных людей здешних волостей». Если в данном случае источники, к сожалению, не позволяют воссоздать последовательность событий, то в челобитной 1704 г. крестьянина Видогощского монастыря из д. Подберезье (Кашинский у.) Андрея Максимова хронология мирского и монастырского арбитража четко зафиксирована. Как пишет челобитчик, при семейном разделе «приказной человек Степан Басалаи и мирские люди приговорили усадьбу разделить пополам, а в гумно мне указали дать ему проходу», однако в следующем году потребовалось вмешательство монастыря, поскольку его брат Иван, «надеючися на свое озорничество прикащикова приговору и мирскова не послушал, проходу в гумно не дает, заставил хоромами, велит обходить круг деревни в гумно»18.

Некие вновь открывшиеся обстоятельства могли привести к изменению ранее выбранного механизма урегулирования. Согласно двум сохранившимся челобитным крестьян Федоровского монастыря Кирилла Иванова (д. Тотебулова) и Ивана Осипова (д. Петрилова), объектом конфликта между ними стала плата за «мальчика», взятого «в работу» на «всю страдную пору», с 28 июня по 11 октября. Резолюция монастырских властей на обороте первого документа предписывала «доправить 7 гривен». Однако во встречной челобитной утверждалось, что рядились не на 23 алт. 2 д., а на 10 алт., причем «при людях». По-видимому, именно упоминание свидетелей устного договора и подвигло монастырь на изменение первоначального решения: было назначено новое разбирательство, уже с использованием элементов мирского арбитража («розыскать при третьих»)19.

Для крестьян мелких и средних корпоративных собственников обращение напрямую к монастырскому арбитражу было более распространенной практикой, вероятно, в силу ряда обстоятельств. В небольших общинах число участников конфликта (или различных конфликтов, часто пересекающихся персонально, нынешних и прошлых) могло приближаться к 100% от общего числа дворовладельцев, что не всегда позволяло достичь согласия даже в выборе «третьих» из своей среды. Кроме того, близость монастыря, с одной стороны, упрощала саму процедуру подачи челобитных и самого «арбитража», а с другой - увеличивала возможности землевладельца по вмешательству в дела крестьянского мира, что нередко приводило к почти полной деградации мирского самоуправления.

В вотчинах крупных корпоративных земельных собственников, владения которых были разбросаны по территории многих уездов, крестьяне должны были обращаться сначала к представителю монастыря в вотчине - приказчику, слуге или посельскому. По сути двухступенчатым монастырский арбитраж был и на землях приписных монастырей. Так, сохранились две челобитные Марии Тихоновой из д. Назарова в дмитровской вотчине Медведевой пустыни, приписной к Донскому монастырю, решения по которым были приняты в Москве в один день, 16 ноября 1696 г. Оставшись вдовой с маленьким сыном и двумя дочерьми, она просит разрешения передать «свой тяглой жеребей» свойственнику Гордею Остафьеву: «Вели ... здать полюбовно ему Гордею ... чтоб тот жеребей покамест сынишко мой будет в возрасте между миру напрасно не пропал и мне с детишками своими меж двор не волочитца». По-видимому, у общины на эту землю были иные виды, о чем косвенно свидетельствует вторая челобитная. В ней крестьянка жалуется, что ей не заплатили «за взятую у меня избу по Старостиной оценке деньги из мирских зборов» (изба предназначалась на монастырский двор в с. Пантелееве - Н.С.), а когда она обратилась для разрешения конфликта к настоятелю Медведевой пустыни Геронтию, тот стал ее «неволею выдавать замуж». Власти Донского монастыря встали на ее сторону, распорядившись, «буде на ней каких недобраных денег оброчных не буде», отдать ей 4 рубля и позволить продать имеющиеся у нее сено и солому, а если «замуж не похотела и ей не понуждать» и «усадьбу и землю издать ... крестьянину нашему ... в тягло»20.


Следует подчеркнуть, что существенную долю обращений к монастырским властям как арбитру - даже в вотчинах с исправно функционирующим крестьянским самоуправлением - составляют подобные челобитья от людей, находившихся в сельской общине в заведомо «слабой» позиции. В этом качестве нередко выступает младший член семьи при внутрисемейном конфликте, поскольку рассчитывать на поддержку мирского схода, обычно встававшего на сторону дворохозяина, ему, как правило, не приходилось. Так, крестьянин Яким Козмин из Д. Половецкое жаловался властям Федоровского монастыря на притеснения в семье «дедушки», в доме которого он живет, осиротев в детстве. Несмотря на наличие у него жены и детей, а также то обстоятельство, что ранее по его же челобитью уже был произведен семейный раздел, его не отпускают со двора, а полученной в результате того раздела овцой попрекают как кражей21. Даже став дворовладельцем, молодой по возрасту крестьянин не всегда мог рассчитывать на справедливое решение схода. Типичен в этом смысле конфликт в д. Ростовцева Савелия Иванова и Федора Антонова, нашедший отражение в челобитной последнего игуменье того же монастыря Мавре: «В прошлых годех отдал отец мой ... отцу ево Ивану Яковлеву своево жеребья шестую доль пашни и сенных покосов, договоряся с ним с Ываном Яковлевым отец мой в том, что как будет сыну моему Федору та земля надобна и ему Ивану и сыну ево Савелью ни в чем не спорить, та земля дворовая и огуменная и полевая и сенные покосы отдать и владеть ему Федору по прежнему, как отцы наши владели. А ныне государыни он Савелей тое земли спорит и не отдает неведомо за что. А у нас на ту землю духовная память есть»22. К этой категории конфликтов можно отнести, например, и спор между солдатской женой Прасковьей Ивановой из д. Носова (Волоцкий у., вотчина Иосифо-Волоколамского монастыря) и ее деверем Кирсаном Ивановым. Она утверждает, что «он деверь с мужем моим всякие пожитки поделил», однако «после взятья мужа моего в салдаты завладел и до ныне владеет», а ее «ссылает» со двора, обвиняет в краже денег и т. д.23 Бесспорно, в подобных случаях - при очевидной экономической подоплеке - обращение к монастырю как к арбитру в межличностном конфликте было продиктовано не только защитой материальных интересов.

Монастырские власти нередко выступают как «арбитр» не только в межличностных конфликтах, но и при разборе челобитных крестьян на несправедливость со стороны мирских выборных или схода или, наоборот, в случае претензий общины к отдельным крестьянам-дворовладельцам, старостам и пр. Пожалуй, одни из наиболее типичных причин конфликтов крестьян и общины, заставлявших одну из сторон прибегать к монастырскому арбитражу, раскрываются в челобитной 1678 г. старосты Онофрея Козмина и целовальника Матюшки Карпова из с. Ярлыково (Шуйский у.) в Суздальский Покровский девичий монастырь. Они жалуются, что крестьяне деревни Ошурихи, тянувшей к тому же селу, «на ратных людей» «денег з дворов своих не дают, чинятца сильны», а Игнатий Иполитов, сняв у племянника тяглую пашню «податей и изделия в нее не платит и не делает». В челобитной 1704 г., наоборот, крестьянин просит игуменью Федоровского монастыря Мавру снять с него дополнительное тягло в полосмака, наложенное по мирскому приговору, поскольку «от пожарного разорения и того, государыни, полосмака тянуть невмочь», обещая: «Я сирота и сам приму, как з долгами розплачюсь и хлебом исправлюся, а робятишка тако ж подрастут». Конфликт крестьянина Жиздренского монастыря из д. Юровщина (Брянский у.) Ивана Федорова с односельчанами в 1708 г. также возник из-за того, что перераспределение пустовавшего тягла прошло, по его мнению, несправедливо: «Миром хотели разобрать по себе и разверстать. И на меня убогова жеребей навалили, а сами по себе не разбирают и не разверстывают. И мне убогому того жеребия сопротив их держать не в мочь и платить нечем, потому что я убогий человек скудный»24.

Нередки были конфликты с сельским миром бывшего старосты. Так, сохранилась челобитная Михея Никитина, в которой он жалуется на несправедливость мирских людей, «щетчиков» и нового старосты: «...выбран я сирота села Ильинского з деревнями от выборных и от всего миру в старосты, и я сирота в старостах год работал и во всяком их мирском приходе и росходе мне от выборных и от всего миру счет был. А у счету, государыни, выборные были села Ильинского Иван Михайлов, Григорей Федоров, Иван Селиверстов, деревни Сигори Михайло Михайлов, деревни Горицы Трофим Филипов и весь мир. И я сирота в годовом своем старощение и в мирском приходе и росходе им выборным мирским людем отчет во всем дал. Умилостивитесь государыни... укажите выборным вышеписанным и всему миру к росчетным книгам моим руки приложить, а за работу мне старосте, почему прежним старостам из миру было на год, укажи, государыни, выборным и миру росплатится»25. При аналогичном, по сути, круге участников конфликта инициатором обращения к арбитражу монастыря могла выступать и крестьянская община (или ее часть). Причиной конфликта, соответственно, был отказ бывшего старосты предоставить приходно-расходные книги или вернуть в мир некие суммы, которые были наложены на него мирскими выборными при «счете», как, например, в Корежской волости Железноборовского монастыря (Галичский у.): «Просим мы сироты ваши на бывших старост ... в у четных деньгах по сказке мирских наших счетчиков ... вели государь учетные денги на тех бывших старостах править»26.

Возникнув из межличностных противоречий бывшего старосты и незначительной части общины (новых старост, целовальников и выборных, поскольку именно для них проблема сведения мирского бюджета особенно актуальна), подобные конфликты нередко превращались в конфликты межгрупповые, поскольку тем или иным образом формировались группы, поддерживающие старосту, действующего или бывшего. Комплекс документов, относящихся к истории крестьянской общины в вотчине Медведевой пустыни в Дмитровском у., позволяет проследить типичный сценарий развития и разрешения подобного конфликта. Поводом к началу открытого противостояния стал разговор, якобы состоявшийся в сентябре 1701 г. в доме Лариона Моисеева в д. Косиловой, в котором бывшие старосты Григорий Афанасьев и Максим Матвеев «меж собою зборными крестьянскими денгами попрекались»: «Максим де Григорью говорил, отдай де Григорей мирских денег 40 рублев, а Григорей Максиму говорил, ты де Максим отдай мирских же денег 30 рублев. И Максим де ему Григорию сказал, как де ты отдашь и я отдам. И те их слова слышали тех же монастырских вотчин крестьяне деревни Кожарина Ипат Самойлов да деревни Килимова Кузма Федоров да деревни Быкова Кондратей Тарасов»27.

Григорий Афанасьев был старостой в 1695/1696 г., а Максим Матвеев - в 1698/1699 г., т. е. между ними не существовало прямой преемственности в части учета мирских финансов, а следовательно, разговор этот (если он вообще имел место) должен был иметь некую предысторию, которая нам не известна. С учетом датировки событий («о празники Рождества Богородицы») можно предположить, что все участники были не совсем трезвы, что могло не только развязать кому-то языки, но и способствовать не совсем адекватной интерпретации услышанного другой стороной28. Один из фигурантов, Максим Матвеев, на допросе позднее утверждал, что такого разговора вообще не было, ссылаясь на хозяина дома и Михаила Акинфьева, однако других свидетелей назвать не смог, ибо, по его собственным словам, был пьян. Хозяин же, Ларион Моисеев, оказавшийся, кстати, также бывшим старостой (1700/1701 г.), заявил, что сам ничего не слышал, т. к. ушел в тот момент «в другую хоромину», а когда вернулся, ему де рассказали о перепалке.

Надо полагать, сначала община пыталась урегулировать конфликт собственными силами. Косвенным свидетельством этого может служить утверждение в челобитной, поданной весной следующего 1702 г. в Донской монастырь, к которому Медведева пустынь к тому времени была приписана, что «старосты в денежных сборах и в росходах отчету им крестьянам не дают». В пользу данной гипотезы говорит и то обстоятельство, что челобитчиками выступают совсем не те крестьяне, которые были свидетелями разговора; т. е. данный вопрос, вероятно, рассматривался на мирском сходе, где была предпринята попытка мирского арбитража. Новому обострению конфликтной ситуации, по-видимому, способствовала острая необходимость погашения 62 рублей недоимки по сбору «корабельных денег», поскольку мирское челобитье содержало просьбу о расследовании деятельности всех старост, «при которых зачали корабли делать», - в нем, в частности, был изложен и рассмотренный выше сентябрьский эпизод. В ходе проводившегося в Москве дознания, к которому были вызваны старосты за пять лет и «доносчики», была произведена монастырская проверка мирских приходно-расходных книг, причем не только на соответствие сумм прихода и расхода, но и в сравнении с расписками, представленными десятскими. Было выявлено, что в приходных книгах Максима Матвеева зафиксированы не все полученные им деньги: недосчитались 12 рублей. В то же время записанные в расходных книгах траты превысили приходную часть (по его же собственным записям) на 14 алтын, происхождение которых сам бывший староста объяснить не смог. Общий «начет» на пятерых старост, «считанных» в Донском монастыре, составил 45 руб. 13 алт. 5 д.

Для продолжения расследования и взимания денег с бывших старост в дмитровскую вотчину был послан монастырский слуга Федор Тимофеев, в наказе которому говорилось: «А которые зборы у старост по книгам не явились против десяцких росписей и в тех дати им очные ставки. А книги старост Григория Афонасиева да Герасима Федорова взяв счесть при мирских людях, и буди начет явитца потому ж доправить без замотчаня»29. В приведенном тексте характерна форма проведения ревизии - «при мирских людях», а также распоряжение провести очную ставку между старостами и десятскими, если возникнут расхождения между книгами и расписками последних. Собранные со старост деньги предписывалось прислать в Москву «в корабельную расплату».

Процесс взимания денег с бывших старост осложнялся попытками представить дополнительно расходные росписи, которые были пресечены монастырскими властями, «так как явились они после книг». Бывшие старосты просили считать их только по приходно-расходным книгам, без учета росписей десятских, т. к. последние якобы фальсифицировали документы: «Для того, что они десяцкие приписывали лишние тягла, и что на них довелось взять недобору, они писали на нас сирот, вполную бутто бы нам отдавали»30. Действительно, при очной ставке в ряде случаев приписки десятскими были признаны. Так, Иван Дементьев (Чернеевская выть) сказал, что «приписал де он на него Лазаря два полуосмака, с которых он Лазарь денег не принимал, для того, что те два полуосмака крестьяне в монастыре были в сторожах и денги до него старосты не доходили». Козма Корнильев (Новоселовская выть) и Григорий Микифоров (Минеевская выть) также признали, что приписали по крошке. В ходе расследования выявилось, что существуют и некие суммы, недоплаченные в мирскую казну самими десятскими, например, с Ивана Васильева и Гаврила Мокеева «недоправлено, что они укрываются», а с Сергея Емельянова - поскольку десятским был его умерший на момент расследования отец31.

В архиве Донского монастыря автором были выявлены приходно-расходные книги и второго старосты, фигурировавшего в «косиловском» эпизоде, Григория Афонасьева. Оказалось, что данного старосту монастырские власти вообще «считали» дважды. Скрепа по листам книг свидетельствует: «Зборные с миру денги и розходные счетши строитель иеродиакон Геронтий руку приложил, а недочету противу приходу в сих книгах 10 алтынов». Датировка записи по имени настоятеля Медведевой пустыни позволяет утверждать, что счет был произведен вскоре после окончания мирской службы Григория. Вероятно, поэтому он и не был послан в Москву вместе с остальными старостами. По результатам нового счета, произведенного Федором Тимофеевым уже с учетом представленных десятскими документов, сумма начета оказалась несколько больше: «И против десяцких росписей и с росписью Сергея Онцыферова недописано у него Григория один рубль 12 алтын полпяти денги и тем денгам довелось быть наличным. И вышеписанные наличные деньги на нем Григорье доправлены один рубль 12 алтын полпяти денги, и ему Григорию в приеме денег росписка дана»32. Но тем не менее она в десятки раз отличалась от той, что фигурировала в первоначально выдвигавшихся против него обвинениях, так что для этого крестьянина монастырский арбитраж имел отчетливо выраженные положительные последствия.

Весьма распространенной причиной конфликта мира и старост является нарушение традиционного принципа выборности и сменяемости мирского исполнительного аппарата, как в рассмотренном выше конфликте в вотчине Шаровкиной пустыни. Аналогичная ситуация нашла отражение, например, в челобитье крестьян д. Дворец Тихоновой пустыни (Малоярославецкий у.) на старосту Фильмона Федорова, поданном 15 марта 1718 г. В нем крестьяне сообщают, что «ходит он выборной без мирского ведома, и мирского выбору у него нет, а хто его в выборные выбрал, про то мы сироты ваши не знаем», и просят «вели государь ныне и впредь быть выборным по мирскому нашему выбору, ково мы сироты излюбим и выбор дадим за руками». В результате монастырского расследования было установлено, что «прошлых 1716 и 1717 годов он Филимон Федоров при старосте Павле Куприянове, согласясь с такими ж непотребными людми, чинили в вотчине великое возмутительство, и от него старосты Павла жили на льготе, податей государевых не платили, и монастырскаго изделья никакова не делали, и збирали с крестьян многия излишние денги, и чинили росход не дельно, и пропили многия мирския денги. А он староста Павел в таком непорядочном своем бытии и доныне не считан», т. е. в действительности конфликт носил явно выраженный межгрупповой характер. Показателен текст распоряжения монастырских властей, в котором не только предписывалось Филимона от дел «отставить», но формулировались некие принципы будущих выборов, в значительной мере совпадающие с известными формулами мирских выборных приговоров: «выбирать людей добрых и постоянных, чтоб ни х какому злому делу были не приличны, а ис прежних возмутителей отнюдь бы вам ныне и впредь в старосты и в целовальники и в выборные не выбирать»33.

Предметом межгрупповых конфликтов, которые разрешались через монастырский арбитраж, часто были тягло и земля34. Как правило, речь идет о междеревенских конфликтах, возникающих на почве «неправильного», по мнению одной из сторон, раздела/передела или вследствие существенного изменения ситуации, хозяйственной и/или демографической, что делало потребность в корректировке тяглого обложения особенно острой. Так, в 1690/1691 г. старец Рувим и подьячий Петр Михайлов по мирской челобитной «мерили» пашенную землю в вотчине Федоровского монастыря, и была составлена роспись, к которой «старосты руки приложили»: «... в селе Ильинском з деревнями четырнадцать вытей, в деревне Половецкой шесть вытей, в деревне Потаниной полтретьи выти, в деревне Хорошева и Конищевой полчетверты выти». Спустя десять лет после раздела, как сообщается в челобитной крестьян села Ивановского, платежи поступают только с 22 вытей, а остальное «платят все за них села Ивановского и слоботки крестьяне напрасно». В ответ на просьбу ивановских крестьян «велеть землею и тяглом обложить их против прежней росписи и того села Ильинского и деревень Половецкой, и Потанинской, и Хорошевой повытно против их земли в ровенстве, чтоб им против ильинских крестьян з деревнями с пуста от платежу улишнего от податей вконец не разоритца и великого государя податей и тягла не отбыть» 16 января 1700 г. последовал монастырский указ «росписать подлинно всех поровну»35.

Для изучения мирского арбитража представляется логичным обращение к текстам мирских приговоров, однако на сегодняшний день известны лишь отдельные подобные документы. В частности, выявленный автором уникальный комплекс документов всевотчинных сходов сложной крестьянской общины с центром в с. Новое Рузского у. за 1721— 1723 гг., насчитывающий 40 мирских приговоров (в том числе черновых, позволяющих анализировать не только окончательный вариант текста, но и произведенную правку), содержит всего четыре таких документа36. Так, 23 марта 1722 г. сход решил: «Свободить из села Нового бывшего выборного Григорья Михайлова на поруки, что он держался по челобитью крестьян Антипа Кузмина, Агафона Осипова с товарыщи, и чтоб ему Григорью явитца в селе Новом с приходными и расходными книгами к отчету апреля 13 дня 722 году»37. На сходе 6 июля 1722 г. крестьяне приговорили: «Которые де по челобитью приводятся в краже всяких крестьянских пожитков и которой ныне в воровстве сидит в селе Новом деревни Месищева Понкрат Петров и ево к Москве не отсылать [а вершить дело здесь]. А по делу ему Понкрату в селе Новом указ учинить, чего доведетца»38. Эти документы не раскрывают деталей конфликта и носят по сути некий «процедурный» характер. В них молчаливо предполагается, что выполнение решения схода возлагается на исполнительную власть общины, прежде всего на старосту. По-видимому, решения схода по конфликтам, не выходившим за рамки общины, в большинстве случаев либо не фиксировали письменно, либо оставляли в мирских архивах в черновом виде, поскольку тратить деньги крестьянского мира на их переписывание и рукоприкладства было не целесообразно. Как представляется, именно в этом кроется основная причина почти полного отсутствия подобных документов в монастырских архивах. Хотя значимыми факторами следует признать и степень сохранности мирских архивов, и практически полное отсутствие крестьянских личных архивов XVII -первой половины XVIII в. применительно к Центральной России, что, в конечном счете, не может не деформировать наши представления как о структуре конфликтного взаимодействия внутри общины, так и о преобладающих формах разрешения конфликтов.

Иное дело, если конфликт не удалось разрешить в рамках мирской компетенции. Примером такого развития событий может служить ситуация, нашедшая отражение в двух августовских приговорах того же года. Первый, датированный 12 августа 1722 г., зафиксировал решение всевотчинного схода, в лице 56 крестьян, представлявших 25 деревень, которые «будучи на сходке дали ... сей приговор мирской синодального дому дворенину Ивану Еврееву, чтоб деревни Кузяева крестьянину Петру Гурьеву за многое ево воровство [против челобитья деревни Кузяева Василия Михалева, Дементия Ефремова] чинить ему Петру наказание, понеже что от него Петра явитца воровство многое. А исцом иски на нем Петре доправить [и проезду. А исцам отдать в ыск] без пощады [ис пожитков ево Петра]39. Само по себе обращение крестьянского мира к вотчинному управителю для наказания кого-то из общинников не являлось чем-то из ряда вон выходящим. Так, в упомянутых выше приходно-расходных книгах 1676/1677 г. управителя рязанских вотчин Кирилло-Белозерского монастыря Васьяна Тихонова есть запись о взятии «пожелезново» с крестьян, обвиняемых в воровстве; причем «в железы» они были заключены именно по мирскому челобитью: «По челобитью и по заручным росписем села Чюлкова всех крестьян того ж села на крестьян в прежних воровствах по уликам на Федку Дмитреива, на Стенку Мещерина, на Пронку Никитина, и по тому их мирскому челобитью были они Федка с товарыщи в смирении, сидели в железах генваря с 7 числа да февраля по 10 число»40. Однако в данном случае рядовой межличностный конфликт получил неожиданное продолжение.


В связи со смертью Петра Гурьева после (в результате?) телесного наказания и последовавшей за этим челобитной его брата Клима, обвинявшего в происшедшем дворянина И.А. Евреева и земского писца Наума Ефимова («бил челом на них дворенина и земского, бутто оной дворенин и земской брата ево Климова Петра убили до смерти»), было начато расследование в Москве. 27 августа был созван всевотчинный сход, в котором приняли участие уже 327 человек, представлявшие почти все села и деревни общины. Это самый многолюдный сход из всех, приговоры которых сохранились в составе данного комплекса41. На сходе было принято решение «итить в Москву деревни Занина Давыду Никифорову, деревни Медветкова Петру Маркову и бить челом ... о дворянине Иване Андреянове сыне Еврееве да о земском Науме Ефимове, чтоб их освободить из Монастырскаго приказу ... и о том просить милости, чтоб ево Климова составной челобитной не верить для того, что оной брат ево Петр приличился во многом воровстве. А бит оной Петр за вину ево по нашему мирскому приговору ботажьем. А он Клим бил челом хотя от того дела отбыть для того, что и дети ево Климовы приличились к таким же воровским делам во многих числех». Крестьяне ожидаемо выделили «челобитчикам на росход приказным людем и себе на харчи мирских зборных наших денег 5 рублев», и, что уже менее очевидно, «от того же дела приговорили ... дать на росход дворянину Ивану Еврееву 5 рублев»42.

В данном контексте нельзя игнорировать упомянутые выше палеографические особенности рассматриваемых документов. В частности, обращает на себя внимание то обстоятельство, что имена крестьян, по челобитью которых 12 августа сход вынес решение о наказании, зачеркнуты. Можно лишь предполагать, когда, кем и с какой целью это было сделано. Весьма вероятной представляется гипотеза о том, что редактирование текста произошло в момент, когда неожиданно возникла потребность в беловом экземпляре мирского приговора, т. е. уже после смерти Петра Гурьева. Возможно, община стремилась таким образом оградить своих членов от нежелательного участия в московском расследовании. Однако нельзя исключить, что правка должна была воспрепятствовать превращению изначально межличностного конфликта, вызванного воровством у односельчан, в конфликт уже межгрупповой, затрагивающий интересы всего мира.

Впрочем, в челобитной Клима Гурьева ни крестьяне, подававшие на Петра жалобу, ни мирские выборные, ни участники схода, принявшего решение о телесном наказании, или сход как таковой в смерти Петра, похоже, не обвинялись. Трудно судить, какие именно факторы сыграли тут определяющую роль, однако среди них, вероятно, было и общественное мнение, воплотившееся в решения схода 27 августа. Всевотчинный сход, да еще столь массовый, заявивший, что Петр был известный всему сельскому обществу вор, а следовательно, сам во всем виноват, практически блокировал возможность дальнейшего развития конфликта внутри общины. При этом община «in согроге», выступающая в качестве «третьей стороны», должна была на этом сходе сначала выработать консенсус по исходному конфликту как находившемуся в пределах компетенции мирского арбитража, а уже затем решать, на чью сторону она встанет в текущем разбирательстве в Монастырском приказе. Иными словами, содержание мирского обсуждения явно не ограничивалось кругом вопросов, которые в итоге были письменно зафиксированы в качестве решений схода в мирском приговоре. Данное наблюдение представляется методически важным для изучения истории крестьянского самоуправления по приговорам мирских сходов.

Перспектива противопоставить себя всему сельскому миру, по-видимому, вполне осознавалась Климом Гурьевым, так что перенос конфликта на некие «замещающие объекты», в качестве каковых в данном случае фигурируют синодальный управляющий и наемный земский дьячок, был одинаково приемлем как для родственников умершего крестьянина, так и для общины в целом. Строго говоря, этот механизм не приводит к ликвидации конфликта как такового, однако чрезвычайно эффективен для сохранения внутриобщинного консенсуса. Анализ всей совокупности доступных на сегодняшний день источников показал, что использование подобного механизма «снятия» напряжения внутри общины не является чем-то уникальным, прежде всего в случаях, если возникающая в результате новая конфликтная ситуация воспринималась крестьянским миром как меньшее зло.

Механизм «снятия» напряжения через перенос конфликта на «замещающие объекты» использовался не только общиной, но и монастырями. Идея Абрама Кардинера, поддержанная затем Льюисом Козером, о том, что «необходимость в институтах, выполняющих функцию "защитных клапанов", возрастает с усилением жесткости социальной структуры, т. е. по мере ужесточения запрета, налагаемого социальной системой на выражение антагонистических эмоций»43, подтверждается нашими наблюдениями. В качестве одной из разновидностей такого «защитного клапана» можно рассматривать создание землевладельцем своеобразного буфера в виде крестьянского по происхождению, но владельческого по источнику получения власти (фактически, а не формально) «крестьянского самоуправления». В XVII в. это выражалось в основном в отсутствии регулярного переизбрания мирских старост (в нарушение традиционного для русской общины принципа), по инициативе монастырских властей или при их попустительстве. Монастырь мог преследовать при этом и иные цели, исходить из каких-либо сугубо практических соображений44. Однако в случае возникновения конфликта в вотчине, вне зависимости от действительных его причин и направленности, внимание всегда могло быть сфокусировано на этом нарушении «традиции», тем самым предлагая вариант «разрешения» конфликта, не затрагивающий ни основ социальной системы, ни значимых интересов монастыря-землевладельца. В первой половине XVIII в. в качестве «институтов, канализирующих враждебные чувства, предотвращающих проекцию этих чувств на непосредственный объект враждебности и тем самым способствующих сохранению социальной системы»45, можно рассматривать так называемых «бурмистров», фактически назначаемых монастырем из крестьян и существовавших наряду с избираемыми общиной мирскими старостами, а также земских дьячков, как правило, не входивших в общину и нанимаемых ей на тех или иных условиях.

В роли таких «замещающих объектов, в отношении которых допустимо выражение враждебности», нередко выступал также институт монастырских управителей и в первую очередь именно светских, в вотчинах монастырей. Показательно в этом смысле развитие конфликта крестьянской общины и приказчиков в рязанских владениях Кирилло-Белозерского монастыря в 1676 г.46 В результате челобитья крестьян с. Тырново на приказчика Никиту Бовыкина и доводчика Степана Шлякова о том, что «приказщики и довотчики и нарятчики по вся годы чинят налогу и убытки болшие»47, монастырские старцы не только наложили на виновного немалый денежный штраф (101 руб. 18 алт. 4 ден.) в пользу крестьянского мира и подвергли его физическому наказанию, но и «на соборе приговорили, в том селе Тырнове с приселки приказщиком и довотчиком и нарятчиком не быть. А быть для росправных дел старцам». Отметим, что посельскому был выдан подробнейший наказ за казенной монастырской печатью, а крестьяне получили подписанный архимандритом список (что обычно не практиковалось и, вероятно, было продиктовано напряженной ситуацией в селах). Однако спустя некоторое время монастырь возвращается к прежней схеме управления, и приказчики вновь вернулись в рязанские села. Уже в 1678 г. послали «в село на Тырново и в Никитинское на приказ слугу Илью Завьялова, на Гремяку на приказ слугу Михаила Кондратьева, в Чюлково на довод Андрея Волкова, в нарядчики во все трети Ивана Быкова». Упомянутый в челобитной доводчик Степан Шляков фигурирует в 1691 г. в качестве приказчика в монастырском селе Сретенское (Костромской y.)48. Таким образом, одной из особенностей разрешения конфликтных ситуаций в монастырских вотчинах, обусловленной социальным статусом монастыря-землевладельца, его местом и ролью в обществе в целом, был именно большой спектр возможностей для маневрирования. В частности, это проявлялось в наличии у крупных монастырских корпораций ресурсов для того, чтобы «гасить» конфликты за счет ротации управителей и/или переселения «конфликтных» крестьян в другие вотчины.

В конфликтах, одной из сторон которого выступает представитель самого монастыря в данной вотчине - приказчик, посельский, наместник приписного монастыря, арбитраж монастырских властей был неизбежен, а их решение нередко оказывалось окончательным. По сути, это уже «обязательный арбитраж». Источники свидетельствуют, что зависимость крестьян от вотчинного управителя в рассматриваемый период не была полной и безоговорочной. Монастыри, как правило, внимательно относились к тревожным сигналам из вотчин в форме мирских челобитий, поскольку были заинтересованы в сохранении тяглоспособности крестьян. С другой стороны, включение общины и мирских выборных в управленческий контур создавало условия для обеспечения действенного контроля снизу с целью предотвращения наиболее вопиющих злоупотреблений со стороны самих управителей монастырских вотчин. Неправомерные действия приказчиков особенного жестко пресекались в удаленных владениях, где рычаги непосредственного влияния монастыря объективно были ограниченными.
И здесь применялись все возможные каналы воздействия, в том числе, например, авторитет сельских священников. Так, в одной из грамот, адресованных священникам вотчинного села из Кирилло-Белозерского монастыря, читаем: «Да вам же бы священником сказать приказщику и довотчиком и нарятчику, чтоб они жили смирно, крестьян напрасно не изгоняли, и обид и налог никаких им не чинили. ...А буде они приказщик и довотчики и нарятчик жить смирно не учнут, и крестьян учнут изгонять, и какие обиды и напрасные налоги им чинить, и в город для каких мирских дел ездить не учнут, и в том на них будет от крестьян челобитье, и сыщется про то допряма, и мы их взять в монастырь велим пеших, и учиним им наказание жестокое»49.

Обязательный арбитраж находится на границе между урегулированием и подавлением конфликта. Обязательный арбитраж нередко носил вторичный (производный) характер, поскольку обращение к этой форме разрешения конфликта было обусловлено невозможностью урегулирования в рамках остальных форм. В случае несогласия крестьянской общины с монастырским арбитражем она фактически вступала уже в новый конфликт, с монастырем, и последующее ее обращение в те или иные инстанции происходило уже в рамках этого нового конфликта. Отдельные крестьяне, группы крестьян и целые сельские общины, будучи не удовлетворены решением арбитра, обращались к местной власти (светской или церковной) или к царю (императору, в Синод). В архивах присутствует также большой пласт документов, касающихся конфликтов крестьян с самим монастырем, а также спорных ситуаций, возникавших в связи с несправедливостью в отношении крестьянской общины со стороны местных властей или представителей центральной власти, например, при сборе налогов, исполнении различных натуральных повинностей, включая рекрутскую, которые уже изначально разрешались в рамках «обязательного арбитража».

Такое челобитье, как правило, было сопряжено с немалыми временными затратами (крестьянские выборные вынуждены были на долго отрываться от собственного хозяйства) и материальными издержками (как на саму поездку, так и разного рода «почести» при подаче прошения). Крестьянский мир делегировал часть своих полномочий старостам или специально избранным на сходе челобитчикам. Для крестьян небольших вотчин монастырский арбитраж нередко становился «обязательным арбитражем», ибо они не имели возможности апеллировать к властям на более высоком уровне. То есть для них приоритетность тех или иных форм и механизмов разрешения конфликта могла быть вызвана именно экономическими причинами. Не преуменьшая значимости влияния крестьянского менталитета, общинных традиций, следует отметить, что крестьяне часто прибегали к тому или иному способу разрешения конфликта исходя из практической целесообразности.

В целом источники свидетельствуют об «обычности» конфликта как такового в деревенской жизни - он явно не воспринимался крестьянами как нечто из ряда вон выходящее. В ряде случаев удается не только исследовать механизмы разрешения конфликтов, но и через анализ текста зафиксировать привычность, «рутинность» самой этой процедуры для ее участников. В рассматриваемый период прослеживается тенденция постепенного вытеснения института «третьих». К середине XVIII в. члены монастырской корпорации выступают в конфликтах почти исключительно как представители субъекта «арбитража» и «обязательного арбитража». Параллельно происходит сужение сферы применения третейского разбирательства и в межкрестьянских конфликтах, превращения его в одну из функций мирского выборного аппарата, или даже специально для этого избранных мирских должностных лиц. Так, сохранился документ, свидетельствующий о том, что в заволжских владениях Макарьевского Желтоводского монастыря на всевотчинном сходе в 1735 г. должны были выбирать крестьян именно для урегулирования будущих межкрестьянских конфликтов50.

Сокращающиеся возможности для горизонтальной мобильности в Центральной России, когда не только крестьянской переход, но и миграция в рамках вотчин становится все более проблематичной, способствуют повышению интенсивности внутриобщинных конфликтов51, что ставит перед крестьянством задачу выработки механизмов предотвращения или санации на ранних стадиях наиболее разрушительных конфликтов. К традиционным механизмам предотвращения внутриобщинных конфликтов можно отнести мирской сход с присущим ему феноменом обязательного консенсуса при принятии решений. Отметим, что консенсус - это не единогласие, так как полного совпадения позиций всех участников процесса принятия решения (схода), а тем более всей общины, не требовалось. Консенсус предполагает отсутствие прямых возражений и вполне допускает нейтральную позицию и даже отдельные оговорки к решению (конечно, если они не подрывают саму основу достигнутого соглашения). Вместе с тем консенсус - это и не решение большинства, так как он несовместим с отрицательной позицией хотя бы одного из участников. Но можно было не явиться на сход, поскольку в рассматриваемый период никаких норм представительства или иных критериев «легитимности» схода еще не существовало. Следует подчеркнуть, что если часть крестьянского мира устранялась от участия в принятии решения по конфликту, то в дальнейшем такое решение (мирской приговор) могло или потребовать принудительного осуществления (что предполагает постоянную угрозу его нарушения, пересмотра и нового конфликта), или постепенно получало общее одобрение (так называемый «скрытый консенсус»). Присущие консенсуальному методу (наряду с бесспорными позитивными сторонами) существенные издержки следует учитывать при изучении вопроса об активности крестьян в рамках деятельности органов мирского самоуправления, в частности сходов разного уровня.

Взаимозависимость конфликтующих групп в общине и множественность не аккумулирующихся конфликтов представляли собой еще один из механизмов, предотвращающих нарушение базового консенсуса в крестьянском сообществе. Все усиливающаяся замкнутость микросоциальных систем и возрастающая взаимозависимость их членов сдерживали тенденции к радикальному расколу, что, впрочем, не исключает различий интересов, ведущих к конфликтам; напротив, чем больше взаимозависимость, тем острее встает вопрос об относительных преимуществах. Как показало данное исследование, нередко как проводившие расследования («арбитраж»), так и стороны конфликта были заинтересованы не столько в «справедливости», сколько в поиске компромисса, в нормализации ситуации, что позволило бы восстановить поступление вотчинных платежей, приступить к сельскохозяйственным работам, вернуть в мирскую казну хотя бы часть денег и т. п. Общность господствующих в крестьянском обществе ценностей и идеалов заставляла индивида приспосабливаться к позициям других людей. В то же время ценности, составляющие базовые основы консенсуса, лишь очерчивают границы «конфликтного пространства» и определяют принципы, способы и средства, используемые для урегулирования возникающих столкновений. В частности, выборность должностных лиц и постоянная ротация кадров, а также повсеместно распространенная практика мирской проверки финансовой деятельности старост и целовальников были призваны не только предотвращать злоупотребления, но и заставляли каждого с определенной долей уважения относиться к мирским выборным, поскольку завтра он мог оказаться на их месте. Таким образом, взаимозависимость одновременно и препятствует нарушению базового согласия, и служит основой для конфликтного поведения, которое, однако, не должно вести к разрушительным последствиям.



1Работа выполнена в рамках Программы фундаментальных исследований ОИФН РАН «Исторический опыт социальных трансформаций и конфликтов».
2Соколова Н.В. Крестьянская община сквозь призму «теории конфликта»: источниковедческий аспект (на материалах монастырской деревни Центра России XVII - середины XVIII в.) // Актуальные проблемы аграрной истории Восточной Европы X-XXI вв. Источники и методы исследования. Материалы XXXII сессии Симпозиума по аграрной истории Восточной Европы. Рязань 2012
3ГИМ ОПИ.Ф. 17,Оп.2.Д. 1а.Л.34; Ф. 440. Oп. 1. Д. 448. Л. 17.
4РГАДА. Ф. 1198. Oп. 2. Д. 229.
5Там же
6ГИМ ОПИ. Ф.440.Оп. 1. Д. 481. Л. 61, 63.
7Там же. Л. 63 об.
8РНБ ОР. Ф. 573. AI/18. Л. 606-606 об.
9РГАДА. Ф. 1192. Оп. 3. 1729 г. Д. 11. Л. 5-7.
10Мартин Петров являлся одним из завсегдатаев мирского схода в 1721-1723 гг. (участвовал в 31 сходе из 40, по которым есть данные), Яков Сто панов был гуменный староста в 1722 г., Иван Семенов 29 января 1722 г. был выбран сходом к одному из денежных сборов. (Там же. 1721 г. Д. 11; 1722 г. Д. 12,48; 1723 г. Д. 17.)
11Соколова Н.В. Крестьянское самоуправление в Центральной России в 20-хгг. XVIII в. // Исторические записки. Т. 7 (125). М, 2004. С. 117-174.
12Архив СПб ИИ РАН. Колл. 102. Карт. 7. Д. 24.
13РНБ ОР. Ф. 573. AI/18. Л. 293 об.-296 об.
14РГАДА. Ф. 1441. Oп. 1. Д. 547. А. 1-22.
15Соколова Н.В. К вопросу о характере взаимоотношений сельской общины и монастырских вотчинных управителей во второй половине XVII в. // Северо-Запад в аграрной истории России: Межвуз. тематич. сб. науч. тр. Калининград: Изд-во РГУ им. И. Канта, 2007. С. 17-35.
16Архив СПб ИИ РАН. Колл. 102. Карт. 6. Д. 14.
17Акты юридические или собрание форм старинного делопроизводства. СПб., 1838. №43. С. 90.
18Архив СПб ИИ РАН. Колл. 102. Карт 7. Д. 132, 139; ГИМ ОПИ. Ф. 440. Оп.2. Д.93.Л. 154.
19Архив СПб ИИ РАН. Колл. 102. Карт 7. Д. 55, 61.
20ГИМ ОПИ. Ф. 440. Oп. 1. Д. 445. Л. 4-5 об.
21Архив СПб ИИ РАН. Колл. 102. Карт. 7. Д. 112.
22Там же. Д. 178.
23РГАДА.Ф. 1192.0п.З. 1713 г. Д. 16.
24Архив СПб ИИ РАН. Колл. 102. Карт. 7. Д. 305; ГИМ ОПИ. Ф. 17. Оп. 2. Д. 1а. Л. 30-30 об.; Ф. 440. Оп. 2. Д. 93. Л. 1 П.
25Архив СПб ИИ РАН. Колл. 102. Карт. 7. Д. 92.
26РГАДА. Ф. 1458. Oп. 1. Д. 25.
27ИМ ОПИ. Ф. 440. Oп. 1. Д. 451. Л. 2.
28В книгах мирского старосты той же вотчины Луки Тиханова (1704/1705 г.) имеется запись о том, что «староста с выборными купили вина на 4 алт. ради праздника Богородицы». (Там же. Д. 463. Л. 620.) По-видимому, эта крестьянская пирушка являлась традиционной и была приурочена к главному престольному празднику в вотчине Рождества Пресвятой Богородицы Медведевой пустыни.
29Там же. Д. 451. Л. 71.
30Там же. Л. 82.
31Там же. Л. 90.
32Там же. Д. 463. Л. 752 об.
33Центральный исторический архив Москвы (ЦИАМ). Ф. 421. Oп. 1. Д. 592. Л. 1-2.
34Подробнее см.: Соколова Н.В. Община в монастырской деревне Центра России в начале XVIII в. (К вопросу о поземельно-хозяйственной функции крестьянского мира) // Ежегодник по аграрной истории Восточной Европы. 2012 год : Типология и особенности регионального агарного развития России и Восточной Европы X-XXI вв. / Научный совет по проблемам аграрной истории Восточной Европы при ОИФН РАН; Брянский государственный университет им. акад. И.Г.Петровского. М.; Брянск, 2012. С. 91-105.
35Архив СПб ИИ РАН. Колл. 102. Карт. 6. Д. 37. Л. 2-3.
36РГАДА. Ф. 1192. Оп.З. 1721 г. Д. 11; 1722 г. Д. 12; Д. 41; 1723 г. Д. 17.
37Там же. 1722 г. Д. 12. Л. 36-36 об.
38Там же. Л. 6 об. Здесь и ниже в квадратные скобки заключен текст, зачеркнутый в черновом мирском приговоре.
39Там же. Л. 38. Отметим, что упомянутый выше сход 6 июля 1722 г., рассматривавший вопрос о наказании за воровство, тоже был малолюден (всего 29 человек из 18 населенных пунктов).
40РГАДА. Ф. 1441. Oп. 1. Д. 547. Л. 18 об.
41Соколова Н.В. Крестьянское самоуправление в Центральной России в
20-xrr.XVIII в.C. 138-145.
42РГАДА. Ф. 1192. Оп. 3.1722 г. Д. 12. Л. 7-10.
43Kardiner A. The Mark of Opression. N. Y.: Columbia University Press, 1951; КозерЛ. Функции социального конфликта. M., 2000. С. 66.
44Логика, не противоречащая принципам, которыми руководствовались сами крестьяне при избрании старост, прослеживается в письме настоятеля Видогощского монастыря Исаи 1694 г.: «Писал я к тебе государь прежде сего с слугою Стефаном о старосте Герасимке, чтоб ему жить в монастыре со мною в ключах ходить ему. От пяти сынов можно ему хоть и не один год поработать». (ГИМ ОПИ. Ф. 440. Оп. 2. Д. 85. Л. 84.) См.: Соколова Н.В. Имущественное расслоение и мирское самоуправление в Центральной России в XVII - первой четверти XVIII в. // Зажиточ ное крестьянство России в исторической ретроспективе. Материалы XXVII сессии Симпозиума по аграрной истории Восточной Европы. Вологда, 2001. С. 86-100.
45Козер Л. Функции социального конфликта. С. 67.
46РНБ ОР. Ф. 573. AI/18. Л. 329,341,603 об.
47«И в нынешнем де во 184-м году будучи у них на приказе слуга Никита Бовыкин да довотчик Степан Шляков те указные денги взяли сполна, да сверх того они и заставили их у себя на дворех делничать на день человека по два и по три во весь [год], и над ними наругателство чинили болшое, и хлеб де с них имели не против указу вдвое и больше. Да с них же приказщик Никита в Москве под хлеб свой взял семдесят подвод, а довотчик одинадцать подвод. И пива де варили и вина сидели беспрестанно и в том де учинили убытки им великие. И от тех де их приказных людей убытков многие крестьяне бредут розно». (Там же. Л. 294.)
48Там же. Л. 329, 341,603 об.
49Там же. Л. 386-386 об.
50Центральный архив Нижегородской области (ЦАНО). Ф. 998. Оп. 588. Д. 751а. Л. 173.
51Как утверждал Р. Дарендорф, «в той степени, в которой возможна мобильность - и прежде всего между борющимися сторонами, интенсивность конфликтов уменьшается, и наоборот...» (Дарендорф Р. Элементы теории социального конфликта. С. 144.)


Просмотров: 6135

Источник: Образы аграрной России IX-XVIII вв. М.: Индрик, 2013. С.152-180



statehistory.ru в ЖЖ:
Комментарии | всего 0
Внимание: комментарии, содержащие мат, а также оскорбления по национальному, религиозному и иным признакам, будут удаляться.
Комментарий:
X