Фридландское сражение
Начав движение своих войск на Кенигсберг, Наполеон сначала выделил лишь корпус Ланна в сторону Домнау (где русских не оказалось), а потом Фридланда, чтобы обезопасить себя от удара с фланга. Авангард Ланна 1(13) июня первым достиг города (это были саксонские драгуны), что обеспокоило Беннигсена. Русская армия двигалась по правому берегу р. Алле в направлении Велау, и французы могли перерезать путь ее движения, поэтому русская кавалерия под командованием генерала Д.В. Голицына получила приказ выбить противника из города. Уланский Его Величества полк успешно выполнил приказ, захватил пленных и даже восстановил разрушенный мост. Пленные показали, что они входили в состав авангарда корпуса Ланна, стоявшего у Домнау, а Наполеон с основными силами направлялся к Кенигсбергу (на самом деле находился в Прейсиш-Эйлау). Вечером к Фридланду прибыл сам Беннигсен и первоначально перевел на западный берег только две дивизии под командованием Д.С. Дохтурова. Мало того сам Беннигсен ночевал во Фридланде, так как не нашел достойного помещения для себя на правом берегу р. Алле. А.И. Михайловский-Данилевский в своем труде со ссылкой на «очевидцев» (правда, среди них указан только генерал граф П.П. Пален) повторил их мнение, что «Беннигсен, одержимый болезнью, не переходил бы Алле, следственно, и не случилось бы Фридландского сражения, если б нашел на правом берегу жилище, необходимое для временного его успокоения»[110]. Объяснение прозаичное (чего в жизни не случается), но очень странное. Тем более что позже главнокомандующий не раз давал понять о том, что и вовсе не намеревался давать здесь решительный бой, а лишь хотел во Фридланде дать дневку уставшим от длительных переходов войскам! Тем более что он обещал незадолго до этого великому князю Константину перед отъездом того из армии вообще избегать больших сражений![111] Но вряд ли причину историки будут искать только в генеральской мочекаменной болезни, хотя необходимо признать, что мотивация событий до сих пор не прояснена. Лишь профессор Николаевской военной академии А.К. Баиов полагал, что, основываясь на непроверенных сведениях о противнике, «Беннигсен решил атаковать Ланна у Домнау, разбить его и затем двинуться к Кенигсбергу»[112]. Предположение интересное, но оно не было достаточно подкреплено источниками.

   Дело в том, что одна из дорог, ведущая в Алленбург и Велау (туда намеревался вести Беннигсен армию), в г. Фридланде пересекает р. Алле и далее уже идет параллельно правому берегу Алле (другой путь шел по левому берегу). Поэтому в город русской армии наверно нужно было войти, но не для того, чтобы быстрее попасть в Велау, а для того, чтобы задержать противника под Фридландом. По всей вероятности, русский главнокомандующий полагал, что корпус Ланна представлял боковое прикрытие Великой армии, двигающейся на Кенигсберг, поэтому он все же решил или отбросить, или нанести ему поражение. Во всяком случае тогда он мог всегда оправдаться перед любыми обвинениями в свой адрес, если бы французы захватили Кенигсберг, что он сделал все он него зависящее в тех обстоятельствах. Примерно такую версию позднее изложил Беннигсен в журнале военных действий армии: «Приказал я в то время части армии, около 25 000 человек, перейти немедленно реку Алле, дабы атаковать сей корпус (Ланна. – В.Б.), подать тем вспомоществование Кенигсбергу и прикрывать дорогу, ведущую на Велау; в Вонсдорф же, в Алленбург и Велау послал я отряды, дабы не допустить неприятеля завладеть ими прежде нас»[113]. Возможно, он полагал, что Ланн далеко оторвался от других корпусов и он сможет его разбить, прежде чем к нему придут на выручку. Но делать это надо было быстро.

   В какой-то степени эти предположения оказались верны, поскольку Наполеон действительно больше внимания уделял в тот день движению на Кенигсберг и только к вечеру получил сведения о появлении русских во Фридланде (правда, неизвестно, в каких силах). Но он не торопился перебрасывать на поддержку конницу Мюрата и другие корпуса, поскольку главное для него состояло в том, чтобы выяснить местонахождение и намерения Беннигсена. Но уже вечером он отдал приказ о переброске конницы генералов Э. Груши и Э.М.А. Нансути к Фридланду. Так началось движение с противоположных сторон к Фридланду французских и русских войск.

   Фридланд был расположен на левом берегу р. Алле, в этом месте река как раз делала изгиб, образуя своеобразный треугольник, обрамляющий город. По дуге вокруг города находились три деревни: на севере – Генрихсдорф, через нее проходила дорога на Кенигсберг; строго на запад – Постенен, через нее тянулась дорога на Домнау, а южнее – Сортлак. Неудобство русской позиции заключалось в том, что от д. Постенен до самого Фридланда протекал в глубоком овраге ручей Мюленфлюс, образующий у северной окраины города большой пруд. Этот ручей разрезал русское расположение на две части, а замыкали тыл позиции крутые берега р. Алле. Правда, были построены три понтонных моста на р. Алле, а затем после переправы русские войска попадали в теснину, образующую рекой и ручьем Мюленфлюс, что имело печальные последствия в конце сражения. Кроме того, русские занимали достаточно открытую позицию без опорных пунктов для обороны, и все их передвижения были видны как на ладони.

   Уже в 2 часа ночи разгорелся бой авангардов. Русские смогли оттеснить противника от д. Сортлак и занять Сортлакский лес, д. Постенен осталась за французами. За д. Генрихсдорф развернулась настоящая кавалерийская битва, с обеих сторон приняли участие до 10 тыс. всадников. Но после многочисленных сшибок после 3 часов ночи только что прибывших драгун Груши и кирасир Нансути с примерно 60 эскадронами русской конницы французы сумели удержать и эту позицию. После ночного боя авангардов около 4 часов утра русские войска заняли вокруг города обширную дугу, примыкавшую своими оконечностями на р. Алле. Левый фланг под командованием Багратиона (две дивизии) опирался на д. Сортлак и Сортлакский лес; центр расположился перед д. Постенен, а правый фланг под общим командованием генерала А.И. Горчакова (четыре дивизии и основная часть кавалерии) – перед д. Генрихсдорф и Боткеймским лесом. Для поддержания сообщений через разделяющий армию ручей Мюленфлюс были сооружены четыре моста. Причем необходимо указать, что к утру Беннигсен успел перевести на левый берег Алле большую часть армии (45–50 тыс. человек). На другом берегу перед городом у русских осталась только одна 14-я дивизия и часть артиллерии, которая могла бы своим огнем через реку поддержать действия главных сил.

   Рано утром у Ланна было примерно (по разным подсчетам) от 10 до 15 тыс. солдат, и его задача (как он ее понимал) заключалась в том, чтобы сковать русские силы и втянуть их в бой. Причем его войска были растянуты на 5 верст, но он ясно видел уязвимость позиции Беннигсена. Именно поэтому здесь было желательно для французов навязать русским большое сражение, тем самым одним ударом решить исход кампании. Именно по его просьбе Наполеон двинул к Фридланду все свободные корпуса: Мортье (прибыл в 9 часов утра), Нея (прибыл после 12 часов), Виктора (прибыл в 4 часа дня) и императорскую гвардию (прибыла после полудня). И около часа дня знаменитый полководец, проделав от Прейсиш-Эйлау путь в 30 верст, сам появился на французских позициях, где его встретили приветственные крики солдат: «Да здравствует император!» и «Маренго», так как этот день совпал с годовщиной этого сражения.

   Но русские войска в первую половину дня действовали на удивление очень вяло. Дело ограничивалось перестрелкой в передовых цепях, артиллерийской канонадой и отдельными атаками, не имевшими со стороны русских определенной цели. Складки местности, лесные массивы и утренний туман до поры до времени позволяли Ланну скрывать свою малочисленность от русских наблюдателей. Но после 9 часов утра силы французов уже стали превышать 30 тыс. человек. В 10 часов утра их численность увеличилась примерно до 40 тыс. бойцов. После полудня она постепенно достигла цифры в 80 тыс. против примерно 50 тыс. русских. Историки могли только догадываться, о чем думал в это время вождь русской армии. Предположительно можно утверждать, что Беннигсен отказался решительно атаковать противника, но одновременно не хотел и отходить, «ибо честь нашей армии не позволяла уступать поле сражения». Но вскоре русские офицеры с колокольни собора во Фридланде стали доносить своему главнокомандующему о подходе с запада со стороны Прейсиш-Эйлау густых колонн противника, а о прибытии к войскам Наполеона можно было судить по приветственным крикам французов, которые явственно слышали все русские на передовых позициях. Но Беннигсен уже даже не мог произвести глубокую разведку, поскольку основную часть донских казачьих полков (наиболее приспособленных для этой цели) во главе с М.И. Платовым он давно отправил в сторону Велау[114]. Концентрация сил Великой армии происходила быстро и незаметно; она оказалась неожиданным сюрпризом для русского командования. Описывая сражение задним числом, Беннигсен признался: «Мы были притом в неведении о приближении всей французской армии»[115].

   Наполеон, осмотрев позицию под Фридландом и узрев невыгодность расположения русской армии, сначала недоумевал и подозревал Беннигсена в неких тайных умыслах, что он где-то скрытно поставил резерв. Им были специально посланы офицеры для обозрения местности и разведки окрестностей. Многие в его окружении предлагали перенести сражение на следующий день, дождавшись подхода войск Мюрата и Даву, о чем им уже был послан приказ. Но французский полководец опасался, что ночью русские снимутся с позиций и уйдут, как это уже бывало не раз, поэтому он решил использовать явную ошибку противника и атаковать, не дожидаясь подхода дополнительных сил.

   Уже после 14 часов он продиктовал свою знаменитую диспозицию Фридландского сражения. Согласно ей на юге выстроились войска Нея, в районе Постенена и Генрихдорфа полки Ланна и Мортье. В резерве остались корпус Виктора и гвардия. Кавалерия равномерно была распределена между корпусами. К 5 часам вечера (назначенный срок атаки) французы заняли боевую линию, расписанную по диспозиции. Суть плана Наполеона заключалась в следующем. Главный удар должен был нанести Ней против левого русского фланга Багратиона, оттеснить противника за ручей и захватить переправы через р. Алле. Ланну нужно было поддержать атаку и сковать русских в центре. Корпус Мортье должен был оставаться на месте, поскольку его использовали в качестве «неподвижной точки опоры» и «оси захождения». В результате произведенного маневра (принципа «закрывающейся двери») на Мортье планировалось отбросить разгромленные русские войска[116].

   Примерно около 17 часов Беннигсен после длительного бездействия наконец-таки полностью осознал опасное положение своих частей, повернутых спиной к реке и имевших перед собой главные силы Наполеона. Он разослал военачальникам приказы об отступлении из города, как он писал позднее: «я незамедлительно приказал всю нашу тяжелую артиллерию перевести через город на правую сторону реки Алле и разослал нашим генералам приказания немедленно отступать по мостам, устроенным для этой цели»[117]. Но это решение оказалось запоздалым и неожиданным для высших начальников. Командовавший центром и правым флангом Горчаков посчитал, что ему легче будет сдерживать натиск французов до ночного времени, чем пятиться назад на глазах противника. Багратион же просто уже не мог полностью выполнить этот приказ, а лишь частично (стали переправляться только войска, находившиеся у него в тылу). Войска Нея начали в 17 часов атаку на его позиции, после ожидаемого условного сигнала – трех залпов 20 французских орудий. К 18 часам пехота Нея сначала вытеснила русских егерей из Сортлакского леса и взяла д. Сортлак. Но затем, пытаясь развернуться для новой атаки, пехота была накрыта губительным огнем русской артиллерии, особенно интенсивно действовали батареи с правого берега р. Алле. Французские войска понесли большие потери и вдобавок подверглись атакам русской конницы, многие полки пришли в полное расстройство, дальнейшее продвижение вперед застопорилось, а выполнение плана Наполеона оказалось под угрозой.

   Тогда французский полководец, чтобы спасти положение, вынужден был на поддержку Нея выделить одну дивизию из корпуса Виктора. Но пока она выдвигалась, ситуацию, грозившую осложнениями, кардинально изменил генерал А.А. Сенармон, командующий артиллерией корпуса Виктора. 36 его орудий на рысях выдвинулись на передовую позицию и с дистанции 400 метров открыли ураганный огонь сначала по русским батареям, а затем (после их подавления) уже с расстояния 200 метров (а после и с 120 метров) обрушили шквал артиллерийского огня на русские боевые порядки. Такое выдвижение орудий многим казалось чересчур опасным (их легко мог захватить противник быстрой атакой), но своими умелыми и слаженными действиями, помимо нанесения непоправимого урона русским, они дали возможность оправиться войскам Нея, а затем вновь перейти в наступление. Фактически пушки Сенармона своим перемещением организовали артиллерийское наступление, что в конечном счете решило судьбу сражения в пользу французов. Все контратаки русских на орудия оказались тщетными (в том числе русских гвардейских полков) и привели только к большим потерям. Русские линии дрогнули и начали отступление к городу. Но зажатые в перешейке между рекой и оврагом ручья Мюленфлюс плотные солдатские массы вновь стали легкой добычей артиллеристов Сенармона, ни один их заряд не пропадал даром и всегда находил свои жертвы. Историки всегда любят приводить цифры: за короткий промежуток времени 36 орудий батареи сделали 2516 выстрелов, из них только 368 ядрами, остальные – картечью. Французы перешли ручей Мюленфлюс и уже после 20 часов вечера ворвались в горящий Фридланд. Войска Багратиона отступили к мостам, которые, по словам А.П. Ермолова, «уже были зажжены по ошибочному приказанию» (незажженным остался только один мост). Отступающие превратились в беспорядочную толпу, переходили через Алле по уже горевшим мостам, переправлялись вплавь или при помощи кавалеристов.

   Когда французская артиллерия перенесла огонь из-за ручья на тылы русского центра, то уже и Горчаков понял катастрофичность ситуации и приказал своим войскам отступать, правда, когда уже шел бой за обладание городом. Он направил две дивизии в пылающий Фридланд, но отбить город ему не удалось, да и мосты уже догорели. Порядок был нарушен и в полках Горчакова, многие солдаты бросались в реку, чтобы ее переплыть. Наконец его войскам, отбиваясь от наседавших французских частей, удалось найти броды на р. Алле к северу от Фридланда у д. Клошенен и перейти на другой берег. 29 тяжелых орудий были увезены генерал-майором графом К.О. Ламбертом с Александрийским гусарским полком к Алленбургу, где они переправились через р. Алле. Как записал о беспорядочном отступлении через Алле в своем «поденном журнале» участник сражения (там раненный) офицер Императорского батальона милиции В.И. Григорьев, «едва только некоторые успели перебежать по мосту через реку Аллер, как оный зажжен; оставшиеся же на той стороне переправились через отысканный по реке брод и защищались от нападавших холодным оружием и прикладами; ввечеру от всей нашей армии собрались только тысяч до тринадцати...; разложили огни, а пищи вовсе никакой не было; французы же, остановясь на противолежащем берегу, нас не преследовали далее, опасаясь наших сикурсных свежих войск, которых, однако же, тут вовсе не было»[118]. « Так, – по словам А.П. Ермолова,– вместо того, чтобы разбить и уничтожить слабый неприятельский корпус, которому за отдалением не могла армия дать скорой помощи, мы потеряли главное сражение»[119].

   Практически все русские пушки удалось переправить на левый берег (при Фридланде потеряли всего десять орудий). Но людские потери армии Беннигсена были большими, по подсчетам русских авторов – 10–15 тыс. человек, у иностранных историков эта цифра несколько выше – 20–25 тыс. человек. Были убиты два генерала – И.И. Сукин и Н.Н. Мазовский. Урон французов оценивался в 8–10 тыс. человек, притом, что в бою не участвовала гвардия и две дивизии из корпуса Виктора. Но Наполеон одержал долгожданную и решительную победу. Следствием этого стала сдача 4(16) июня маршалу Сульту мощной крепости Кенигсберга, где французы нашли большое количество запасов для русской армии, а также около 8 тыс. русских раненых. 5(17) июня корпус Лестока вместе с дивизией Каменского (их выделили для защиты Кенигсберга) соединились с остатками армии Беннигсена. Русские войска очень быстро очистили всю Восточную Пруссию. Под прикрытием казачьих полков основные силы Беннигсена перешли р. Неман у Тильзита, а 7(19) июня, после поджога моста через реку, на русскую территорию переправились последние казачьи отряды. Как сказано было в журнале армии Беннигсена, «в сем месте прекратились военные действия, и неприятель, видя армию нашу усиленную вышеупомянутыми подкреплениями, к ней присоединившимися, немедленно принял предложенное ему перемирие, за которым вскоре заключен и мир»[120].

   Но прежде чем перейти к заключенному миру, стоит сказать несколько слов о военных действиях, которые вела русская армия против наполеоновских войск в 1806–1807 гг. Как показали события 1805 и 1806 гг. Великая армия очень легко и быстро (можно сказать молниеносно) расправилась с армиями Австрии и Пруссии, а затем долго и уже с большими трудностями достигала победы над русскими войсками. Нужно объективно признать, что русская армия оказалась в 1805–1807 гг. значительно слабее французской по многим показателям. При этом важно понимать, что русские вели боевые действия на чужой территории и воевали даже не за себя, а за своего союзника. Причем отметим, что всегда участвовал в войне лишь ограниченный контингент русских войск. И в 1805 и в 1806 гг. выделенные русские войска в обоих случаях первоначально рассматривались как вспомогательные, а под влиянием неблагоприятной обстановки превращались в основные. Нетрудно сделать вывод, что русская армия (после сравнения с австрийской и прусской) являлась единственной силой на европейском континенте, которая тогда реально могла противостоять Наполеону, других достойных и заслуживавших внимания противников на суше у него на тот период уже не было.

   Можно и нужно сравнивать полководческое мастерство военачальников в тот период. При анализе наступательных операций Великой армии в 1807 г. возникает такое чувство, что уверенный в себе и в своей армии Наполеон, даже допуская ошибки, всегда был твердо убежден, что в ближайшие дни сможет нанести поражение русским. Его уверенность базировалась и на численном преимуществе, и на применении верной стратегии и тактики. На Беннигсена же, безусловно, воздействовало и давило бремя наполеоновской славы при принятии решений. Он, в целом правильно понимая стратегическую обстановку и обладая стратегическим чутьем, постоянно испытывал цейтнот, не успевал парировать удары и адекватно реагировать на действия своего противника. Торопился не опоздать и опаздывал, боялся совершить фатальную ошибку и допустил ее, ввязавшись в ненужное сражение при Фридланде.

   Да, недостатков у русских войск хватало с лихвой: организационная отсталость, несовершенство тактической и боевой подготовки, косность крепостнических порядков в армии, явные пороки в снабжении (не случайно после 1807 г. чиновников провиантского комиссариатского ведомств лишили права носить армейские мундиры) и множество других недочетов и изъянов. По большинству показателей русские проигрывали французам как по качеству войск, так и по опыту. Но если взять Польскую кампанию, то семь месяцев армия Беннигсена (достаточно немногочисленная) смогла в целом относительно успешно держаться между Вислой и Неманом и противостоять «страшному военачальнику» – Наполеону. В основном русские достаточно успешно вели арьергардные и оборонительные бои, а наступательных операций практически и не было. Возникает вопрос: а был ли шанс у русской армии одержать победу в 1807 г.? Если проанализировать все составляющие процесса военных действий, то можно сделать неутешительный вывод, что вероятность подобного исхода была крайне мала в силу уже перечисленных причин, вытекавших из недостатков русской армии и достоинств французской (численное преимущество более опытного противника, качество боевой подготовки, применение передовой тактики, субъективный фактор – полководец, обладавший редким даром военной импровизации на полях сражений и др.). Кроме того, важное значение имел фактор Аустерлица (вообще побед французского оружия), он довлел над всеми противниками Наполеона, сковывал их инициативу, опасаясь неординарных шагов французского полководца, заставлял их отказываться от активной роли и обрекал на оборонительный характер действий.

   Но сам опыт, даже неудачный, был сам по себе очень важен. Он заставил правящие круги обратить внимание на военную сферу как на область отставания. Не случайно, что после кампаний 1805–1807 гг. начинается постепенный, но интенсивный процесс обновления высшего командного состава, выдвижения на генеральские должности в полевых войсках способных и талантливых офицеров не за выслугу лет по старшинству, а за отличие на полях сражений. Именно это поколение «отличившихся» молодых генералов и офицеров затем позднее, в 1812–1815 гг., и привело армию к окончательной победе над Наполеоном[121].

   Поражения не только выдвинули на авансцену генералов-практиков, но заставили правительство взяться за военное реформирование, многие элементы которого являлись прямым заимствованием военного дела у французов, а также обратить пристальное внимание на тактику и военную организацию Наполеона[122]. Уже в 1806 г. после Аустерлица была введена, хотя и чисто схематически, дивизионная система организации. Главное же, что все обучение и боевая подготовка войск постепенно стала строиться по французским канонам. Это очень точно после 1807 г. подметил посол Наполеона в С.-Петербурге А. де Коленкур в своих докладах в Париж: «Музыка на французский лад, марши французские; ученье французское». Особенно ощутимо это влияние сказалось на военной форме русских сухопутных войск. Тот же Коленкур по данному поводу заметил: «Все на французский образец: шитье у генералов, эполеты у офицеров, портупеи вместо пояса у солдат...»[123]. Александр I предпочел начать реформы с того, чем традиционно всегда все мужские представители династии Романовых занимались с особой любовью – с изменения униформы. Будущий герой 1812 года генерал Н.Н. Раевский писал из Петербурга в конце 1807 г.: «Мы здесь все перефранцузили, не телом, а одеждой – что ни день, то что-нибудь новое»[124]. Действительно, наполеоновская униформа в то время диктовала военную моду в Европе, и переобмундирование русских войск лишь знаменовало переход к новым подходам к военному делу. Изменения коснулись и других сфер: среди офицерской молодежи стало модным изучение работ молодого военного теоретика Наполеоновской эпохи А. Жомини, в боевой и повседневной жизни армии стали активно применяться элементы тактики колонн и рассыпного строя, до 1812 г. были внедрены новые уставы и практические инструкции по обучению и боевой подготовке войск, усовершенствовали дивизионную и ввели постоянную корпусную систему организации армии, разительные перемены произошли в высшем и полевом управлении сухопутных войск. Успели сделать многое (хотя и не все): подгонял страх потерпеть большое поражение, от которого можно было и не оправиться.

<< Назад   Вперёд>>