Система образования и школы для крестьян
В. И. Ленин подчеркивал неразрывную связь системы образования с общественным развитием. В старое время школа была орудием классового господства. «Оторвать школу (как и „национальную культуру“ вообще) от экономики и политики нельзя...»80.
Ленин называл «буржуазным лицемерием» утверждение, что «школа может быть вне политики... И буржуазия выдвигающая такое положение, сама во главу угла школьного дела ставила свою буржуазную политику и старалась школьное дело свести к тому, чтобы натаскать для буржуазии покорных и расторопных прислужников, старалась снизу доверху даже всеобщее обучение свести к тому, чтобы натаскать для буржуазии покорных и расторопных слуг, исполнителей воли и рабов капитала, никогда не заботясь о том, чтобы школу сделать орудием воспитания человеческой личности»81.
Подробно характеризуя сущность сословной и классовой школы, В. И. Ленин в статье «Перлы народнического прожектерства» писал: «Сущность эта... состоит в том, что образование одинаково организовано и одинаково доступно для всех имущих. Только в этом последнем слове и заключается сущность классовой школы в отличие от школы сословной. Поэтому чистейший вздор сказал г. Южаков... будто при классовых интересах школы „не может быть и речи об одном общем типе государственной средней школы“. Как раз наоборот: классовая школа, если она проведена последовательно, т. е. если она освободилась от всех и всяких остатков сословности,— необходимо предполагает один общий тип школы. Сущность классового общества (и классового образования, следовательно) состоит в полном юридическом равенстве, в полной равноправности всех граждан, в полной равноправности и доступности образования для имущих. Сословная школа требует от ученика принадлежности к известному сословию. Классовая школа не знает сословий, она знает только граждан. Она требует от всех и всяких учеников только одного: чтобы он заплатил за свое обучение. Различие программ для богатых и для бедных вовсе не нужно классовой школе, ибо тех, у кого нет средств для оплаты обучения, расходов на учебные пособия, на содержание ученика в течение всего учебного периода,— тех классовая школа просто не допускает к среднему образованию. Классовой замкнутости вовсе не предлагает классовая школа: напротив, в противоположность сословиям, классы оставляют всегда совершенно свободным переход отдельных личностей из одного класса в другой. Классовая школа не замыкается ни от кого, имеющего средства учиться»82.
В этом высказывании И. И. Ленина основной упор делается на различии сословной и классовой школы, подчеркивается, что сословная школа является принадлежностью крепостного строя, а классовая — капиталистического. В отношении сословий, а значит, и существа сословности В. И. Ленин писал, что «сословия предполагают деление общества на классы, будучи одной из форм классовых различий. Говоря о классах просто, мы разумеем всегда бессословные классы капиталистического общества»83.
Особенно низкий уровень грамотности В. И. Ленин отмечал в отношении земледельческого населения, среди которого господствует «бездна патриархальных и личных отношений зависимости»84.
В. И. Ленин резко критиковал политику русского царизма и указывал на «многолетнюю почву просвещения царизмом»85.
Это имело исторические корни. В крепостнической политике правительства Екатерины II отразились многие черты, которыми характеризовал В. И. Ленин систему, образования в классовом обществе, в обществе, где привилегии господствующего класса удовлетворялись в ущерб интересам широких народных масс. Буржуазная историография, как правило, очень высоко оценивает екатерининские реформы.
Именно с них начинает она историю «народного» образования. Тот факт, что сельские школы не были учреждены, не останавливает их от признания «народного» характера учебных заведений86.
Как новую «блистательнейшую» эпоху отечественного образования определяет К. И. Арсеньев годы царствования Екатерины II. «Екатерина желала разлить богатство света на всех п везде; и в малейших городах и во глубине Сибири желала она учредить народные школы, в коих бы могли учиться и дети самобеднейших граждан»87. О том, что вопрос об образовании «массы народа в высшей степени занимал Екатерину II», писал Л. Белецкий. Он считает, что она вынуждена была отказаться от обязательности начального образования из-за существования крепостного права, из-за трудности создания надлежащего количества училищ88.
В. Калаш указывает в качестве причин, мешавших развитию школ в России, увлечение военными предприятиями, истощение казны, «слабость и разрозненность» интеллигенции, «равнодушие к вопросам просвещения среди низших общественных классов». Из внешних факторов, заставивших императрицу отказаться от многих проектов, он называет Французскую революцию 1789 г. По его мнению, во второй половине XVIII в. прежние сословные и профессиональные школы сменяются бессословными, хотя и фактически доступными для ничтожного меньшинства, и общеобразовательными89.
М. В. Довнар-Запольский пишет, что в «обновленной» в екатерининское царствование России резко изменяется отношение государства и общества, «появляются новые словечки в области государственного права — государство, гражданин, взамен прежних — государство и раб». То, что планы в отношении низшей школы не осуществились, он, как В. Калаш, объясняет изменением внутренней политики Екатерины II под влиянием Французской революции, которая «охладила» Екатерину II к делу народного образования. Революция во Франции явилась, по его мнению, «обстоятельством, затормозившим правильное развитие школы». И далее заключает, что «если бы проект комиссии (Частной.— М. К.) прошел, то, может быть, весь ход русской истории значительно изменился бы под влиянием широко разлившегося образования»90.
«Государственными нуждами» объясняют С. А. Князьков и Н. И. Сербов меры правительства Екатерины II в отношении «третьего сословия». Оно заботилось не только о создании, но и о духовном развитии третьего сословия. Третьему сословию нужен был общий фундамент знаний, чтобы легче справиться с практическим нуждами, отсюда общеобразовательный характер учрежденных училищ. С. А. Князьков и Н. И. Сербов считают, что народная школа как система низшего образования «значительным масштабом впервые появляется на русской почве лишь со второй половины царствования Екатерины II». До этого времени чего-то цельного не было. В царствование Екатерины II, в первые годы царствования Александра I народной школе, считают эти авторы, «посчастливилось» обратить на себя «благожелательное» внимание. В этот период не было недостатка в мероприятиях, направленных к пользе народной школы. Что касается последующего периода, то школьное дело скорее разрушалось, чем развивалось. Только эпоха реформ 1860-х годов пробудила, указывают С. Л. Князьков и Н. И. Сербов, «жизнь народной школы, и только с тех пор она, получив развитие вглубь и вширь, может рассматриваться как фактор, оказавший серьезное влияние на жизнь широких масс населения»91.
Школу, созданную по уставу 1786 г., они считают в отличие от петровской общеобразовательной и бессословной. Останавливаясь на «практическом» периоде, авторы указывают, что существование крепостной зависимости не давало возможности проводить в жизнь принципы просветительской идеологии, а именно бессословность образования, создание школ для простого народа92.
Некритически используя переписку Екатерины II с французскими просветителями Гриммом, Дидро, с императором Иосифом II, М. А. Голубцов считает, как и многие другие буржуазные авторы, что Екатерину II «сильно» занимало «народное» просвещение, что в 80-е годы она начала заниматься народной школой93.
Как видим, дворянско-буржуазная историография весьма хвалебно отзывалась о деятельности правительства Екатерины II в области просвещения, не вскрывая ее социального смысла. Не только развить, но и в какой-то степени удовлетворить стремление к знаниям могли немногие выходцы из социальных низов, хотя широко рекламировалась «гуманность» императрицы.
Екатерина II, обратившаяся к некоторым философам-просветителям с предложением принять участие в разработке проектов реформ системы образования в России, не намерена была учитывать интересы крепостного населения. Конкретные мероприятия весьма определенно говорят о том, что императрица была далека от исполнения планов, о которых она провозглашала демагогически в манифесте о созыве Уложенной комиссии: «Желание есть видеть наш народ столь счастливым и довольным, столь далеко человеческое счастие и довольствие может на сей земле простираться»94.
Уже в наиболее «либеральный» период «просвещенного абсолютизма», в первые годы царствования Екатерины II, когда широкое распространение в русском обществе получили прогрессивные идеи о ценности воспитания и образования, весьма однозначно определяются задачи воспитания подданных в процессе образования.
Какой бы устав учебного заведения ни взять, в качестве важнейшей задачи в нем выдвигается «исправление нравов», воспитание добродетели. Обучение в различных учебных заведениях и начиналось, как правило, с исполнения закона и катехизиса, с воспитания «благонравия»95. В докладе 22 марта 1764 г. «О воспитании юношества обоего пола» И. И. Бецкий, «стараясь изобразить точно слово от слова все данные... изустно повеления и высокие мысли августейшей... монархии», иными словами, изложить мнение Екатерины II, писал, что «один только украшенный или просвещенный науками разум не делает еще доброго и прямого гражданина; но во многих случаях паче во вред бывает, если кто от самих нежных юности своей лет воспитан не в добродетелях, и твердо оные в сердце его не вкоренены...». «Корень всему, злу и добру,— указывал он,—воспитание...»96 Первым шагом в создании третьего сословия, «новой породы» людей, должно было стать воспитание прежде всего «новых отцов и матерей», которые могли бы передать необходимые качества своим детям, а те — будущим поколениям, и так с постепенным изменением людей улучшится общество. В представленном Екатерине II докладе И. И. Бецкий выдвигал идею создания «воспитательных училищ». Согласно этому докладу, опубликованному в 1764 г. под названием «Генеральное учреждение о воспитании обоего пола юношества», воспитание в училищах начиналось с 5—6-летнего возраста и непрерывно продолжалось до 18—20 лет. Основным условием для достижения воспитательных целей являлась полная изоляция детей непривилегированных сословий от внешнего влияния, «ибо неоспоримо, что частое с людьми без разбору обхождение вне и внутрь оного весьма вредительно».
В докладе И. И. Бецкого 22 марта 1764 г. читаем, что ученики воспитательных училищ не должны иметь «ни малейшего с другими сообщения». Даже свидания с близкими родственниками могли происходить только в стенах училища, в назначенные дни и в присутствии смотрителей. Воспитателям вменялась обязанность «вселять в юношество страх божий, утверждать сердце в похвальных склонностях и приучить их к основательным и приличествующим состоянию их правилам; возбуждать в них охоту к трудолюбию, и чтоб страшились праздности как источника всякого зла и заблуждения; научить пристойному в делах их и разговорах поведению, учтивости, благопристойности, соболезнованию о бедных и несчастных и отвращению от всяких продерзостей; обучая их домостроительству» и т. д., в результате — сделать их «прямыми гражданами, полезными общества членами, и служить оному украшением»97.
При учреждении в 1763 г. Воспитательного дома для детей «неимущих родителей» категорически исключалась возможность приема крепостных детей98. Более того, воспитанникам запрещалось вступать в брак с крепостными. Если же все-таки такие факты происходили, то воспитанник-муж обязывался выкупить свою жену, воспитаннице при выходе замуж за крепостного сохранялась свобода99.
Крепостных исключали из числа возможных «подателей» (благодетелей) Воспитательного дома. Это было возможно для дворян, купечества и «иных людей во всей империи», кроме крепостных. По и тут учитывались сословные различия. Ежегодное пожертвование дворянина от 600 руб. и более на содержание Воспитательного дома уже автоматически давало право на включение его в состав Опекунского совета. Та же благотворительность (в сумме от 600 до 1 тыс. руб.) со стороны купечества и представителей других сословий вознаграждалась чином (камерира, комиссара)100.
Во второй части Генерального плана Московского воспитательного дома, изданной И августа 1767 г., вновь подтверждается основная цель, которую преследовало правительство при его основании: «спасти и учинить счастливыми» многие тысячи младенцев и воспитать из них полезных граждан101. Н. Панин, Э. Миних, Л. Голицын, И. Чернышев, докладывая о плане императрице, указывали, что Воспитательный дом уже снабжен законами о воспитании, но этого мало. Екатерина II ставила вопрос о том, чтобы «с изящным разумом изящнейшее еще соединилось сердце: ибо качество разума не занимает первой системы в достоинствах человеческих,— украшает оные, а не составляет». Если Петр I «создал в России людей», то Екатерина II «влагает в них души»102.
Овладение определенным кругом знаний правительство ставило в зависимость от положения классов-сословий в обществе. Большая часть населения России, крепостное крестьянство, была лишена возможности учиться в школах. Распространение знаний среди народных масс Екатерина II считала вредным. В неофициальном письме к Салтыкову она писала: «Черни не должно давать образования, поскольку будет знать столько же, сколько вы да я, то не станет нам повиноваться в такой мере, как повинуется теперь»103. Характерно, что аналогичные мысли , высказывали представители правящих кругов и позднее.
В своей записке, поданной в 1813 г. (составлена в 1802 г.), Александр Зубов писал: «Например, крестьяне должны удовлетворять первым потребностям общественного дела; если с нашим просвещением мы будем иметь их тягости, а они с своими тягостями наше просвещение — то они не захотят более работать, а мы не захотим жить. Наконец, для народа всегда останутся семь дней в неделе — шесть для труда; один для отдыха и религии; и ни одного для философии»104.
Во «Введении к уложению государственных законов» (1809 г.) известный государственный деятель либерального направления М. М. Сперанский проводил мысль о том, что образование не должно предшествовать освобождению, а следовать за ним105. «К чему послужит рабу просвещение? К тому только, чтобы яснее обозрел он всю горесть своего положения»106.
Грамотность не без оснований, пишет В. И. Снежневский, считалась некоторыми помещиками одной из причин, способствующих побегам крепостных. Помещики стремились исключить ее из обихода дворни. Арзамасская помещица Недосекина сообщала уездному суду о побеге и 1808 г. двух своих дворовых, которые написали от ее имени отпускное письмо и получили из казначейства паспорта. Помещица пишет, что она запрещала крестьянам учиться грамоте, опасаясь, что они будут писать себе фальшивые паспорта и разбегутся от нее. Она отбирала чернила и бумагу, если замечала у кого-нибудь. Дворовый, написавший отпускное письмо, грамоте выучился тайно107.
Потребности развития России вынуждали правительство Екатерины II проводить политику, которая в известной мере учитывала новые явления в жизни страны.
Наиболее важным мероприятием Екатерины II было создание в 1786 г. малых, двухклассных училищ в уездных городах и главных, четырехклассных — в губернских городах. В этот период в отличие от предшествующего, когда создавался ряд отдельных учебных заведений, впервые была предпринята попытка создать такие учебные заведения, которые составляли определенные ступени в единой системе образования. Кроме того, на первым план ставились не прикладные, а общеобразовательные предметы. Новые школы находились в ведении приказов общественного призрения. Для обеспечения материальных средств правительство с самого начала привлекло частных благотворителей. Создание малых и больших училищ по уставу 1786 г.108 было положительным фактором, так как открывало известную возможность для получения образования лицам из демократических кругов, прежде всего городского населения. Но из-за недостатка средств, отпускаемых правительством на их создание, к концу XVIII в. на губернию приходилось всего по одному главному училищу (средней школе), а половина уездных городов не имела даже малых училищ (начальных школ). К 1801 г. в стране было 290 главных и малых училищ, в которых обучалось около 22 тыс. человек. К середине века в высших учебных заведениях училось до 4,5 тыс. человек, в средних и низших — свыше 120 тыс. человек. В сравнении с общим населением России (68 млн. человек в середине XIX в.) эти цифры были незначительными109.
И после реформы 1786 г. основным местом, где имели возможность учиться представители трудовых слоев населения, были солдатские школы. Их к концу века насчитывалось 116, а учеников — 12 тыс. Питомцами этих школ были многие выдающиеся деятели науки и культуры — С. П. Крашенинников, И. И. Лепехин, Л. Я. Поленов, А. П. Антропов, А. М. Матвеев, И. И. Ползунов. Значительная часть государственных средств шла на содержание учебных заведений для привилегированных классов. Осуществлялась реорганизация и расширение шляхетских корпусов, благородных пансионов, увеличивалось число духовных семинарий, создавались дворянские лицеи. Во второй половине XVIII в. возник ряд специальных учебных заведений — Горное училище, Землемерная школа, Артиллерийский и инженерный корпус, Коммерческая школа, Медико-хирургическая академия, Водоходное училище. В соответствии с уставами в эти учебные заведения крепостных не принимали.
Следовательно, для периода «просвещенного абсолютизма», когда не только представители демократических кругов русской интеллигенции подняли голос в защиту просвещения русского народа, но и господствующие круги предприняли ряд попыток расширить сеть общеобразовательных учебных заведений, образование ставилось в рамки интересов господствующего дворянства, какими бы громкими фразами «о всеобщем благе» ни пыталось прикрыть этот факт правительство Екатерины II. Широко пропагандируемая идея «общего блага», включая и духовную сторону, служила классовым интересам дворянства. Для народных масс деятельность правительства Екатерины II в области образования, но существу, мало что дала.
Воспитательные цели в процессе обучения в этот период «просвещенного абсолютизма» представляли собой такое воздействие, которое подавляло самостоятельность личности, подчиняло ее власти полицейского государства. Просветительские воззрения о необходимости воспитать независимого человека и равноправного гражданина использовались правительством Екатерины II лишь в той мере, в какой можно было воспитать подданных в духе покорности властям, т. е. лишь те, которые не ущемляли привилегий господствующего дворянства и не наносили вред феодально-крепостническому строю.
После крестьянской войны 1773—1775 гг. и Французской революции в России усилилась реакция. По имперскому повелению 1797 г. запрещалось произносить слова гражданин», «отечество», «общество» и др. Возросли строгости в отношении печати, официальные власти пытались задушить всякую мысль об острых социально-экономических и политических вопросах. Было прекращено появление статей по крестьянскому вопросу в «Новых ежемесячных сочинениях», а «Труды Вольного экономического общества» приняли более консервативный характер. Усилились гонения на демократическую интеллигенцию. Вопрос о положении крестьян продолжал оставаться острым и в последующий период.
В первой половине XIX в. также были предприняты некоторые реформы в области образования. В 1802 г. было создано Министерство народного просвещения. Однако министерство, названное народным, продолжало обслуживать интересы крепостников. В 1804 г. оформилась новая система школьного образования в составе четырех типов государственных учебных заведений: приходское училище, уездное училище, гимназия, университет. Приходские школы с одногодичным курсом обучения (навыкам чтения и письма, первым действиям арифметики, закону божьему, «нравоучениям») могли учреждаться во всех приходах городов и селений.
Таким образом, только в это время наряду с другими государственными школами начали создаваться сельские школы. Но и по уставу 1804 г. деревня получила мало. Даже в конце первой четверти XIX в. было только 349 приходских училищ110. Правительство усиленно поддерживало сословный характер школы и открыто преграждало молодым людям из низших сословий доступ к среднему и высшему образованию. Об этом определенно говорилось в рескрипте на имя министра народного просвещения (1827 г.). Правительство видело двоякий вред в том, чтобы в школу попадали дети крепостных: во-первых, своими «дурными навыками» они могли испортить детей из хороших семей и, во-вторых, «отличнейшие из них но принадлежности и успехам приучаются к роду жизни и образу мыслей и понятиям, не соответствующим их состоянию».
Чтобы затруднить возможность учиться детям низших сословий, в 1819 г. была введена плата за обучение в приходских, уездных училищах и гимназиях.
Сохранение и усиление сословных преград имели свои последствия. Грамотность среди крестьян была довольно редким явлением. Добиться знаний и мастерства было нелегко. Множество препятствий встречали на своем пути выходцы из крестьян, пытавшиеся вырваться из царства невежества. В этих условиях определенное значение имели учебные заведения, возникавшие благодаря частной инициативе во второй половине XVIII и в первой половине XIX в. Тип этих школ разнообразен. В указе 12 марта 1778 г., разрешавшем московскому купцу Ларину завести училище в дворцовом селе Любучи Переславль-Рязанского уезда, дана характерная картина обучения крестьянских детей: «Сие село, подобно прочим селениям, не имеет никого к научению своих малолетних, кроме священника и его причета, которые большею частию из крестьянства выходящие, едва только чтению, грамоте российской учить удобны, а посему бедные и остаются без всякого к их будущим промыслам знания»111.
В 1778 г. иностранец Август Винцман намеревался открыть в Петербурге семинарию для крепостных с целью обучения их архитектуре, оптике, механике. Но она так и не была открыта112.
Имеются краткие сведения о школе, которая существовала в 1780 г. в Петербурге и принадлежала Матрене Лукиной. Эта школа предназначалась для малолетних детей — мальчиков и девочек. Учеников обучали читать «по азбуке и псалтырю». Более подробные сведения об этой школе отсутствуют. Но здесь для нас важно то, что по своему социальному происхождению Лукина, видимо, была связана с крестьянством. Известно, что ее муж был придворным лакеем113. Это дает основание предполагать, что школа предназначалась для детей непривилегированных сословий.
По-разному реагировал господствующий класс на стремление крестьянства к знаниям. Большинство дворян, с одной стороны, выступало сторонниками строгого ограничения доступа крепостных к профессиям, не связанным с крестьянским трудом, с другой — использовало подвластных им людей на разных поприщах. При крепостном праве цели, нормы и средства образования крестьянства ставились в зависимость от условий и нужд крепостного хозяйства. В то же время на политику дворянства не могли не влиять новые тенденции, связанные с развитием буржуазных отношений. Самый факт эксплуатации дворянством не только физических сил, но и умственных способностей крестьян весьма показателен. И рамках и в интересах вотчинного хозяйства они создавали своеобразную «систему просвещения» крепостных. Помещики в таких случаях отказывались от использования труда крепостного во время обучения последнего (обычно в течение 4—5 лет) и даже выплачивали определенные суммы на его содержание. Разумеется, они делали это в расчете на то, что расходы впоследствии окупятся высококвалифицированным трудом обученных крестьян. Кроме того, такой крепостной дороже ценился и, отпущенный на оброк, давал большой доход владельцу.
Некоторую часть своих крепостных обучали крупные представители дворянства — Шереметевы, Голицыны, Юсуповы, Орловы, Румянцевы, Муравьевы. Школа была в подмосковном имении графа П. Б. Шереметева (село Кусково). В 1791 г. в ней училось 30 детей. Ученики, кроме полного содержания, получали денежное жалованье (по 3 руб.). Чтению и письму обучал дьячок, арифметике — архитектор, «словесные науки» преподавал особый учитель из оружейников, а позднее один крестьянин114. В 1802 г. эта школа была переведена в Останкино. Преподавали в этой школе представители крестьянства – С. Л. Белозерский, С. И. Балашов, архитектор А. Ф. Миронов, композитор С. А. Дегтярев.
В имении Николая Муравьева действовало учебное заведение, в котором воспитывались 60 крестьянских детей. Через четыре года они получали такой объем знаний,что могли служить управителями имений.
Школа имелась в имении Мещерского, где преподавали лица из духовенства, иногда им помогали дочери помещиков. В Данковском училище обучались вместе дворянские дети и крепостные мальчики115.
Обучал своих крепостных Румянцев. В его селе Чеберчине велено было определять дворовых мальчиков в школу с 5—6 лет. Учитель из дворовых должен был их обучать чтению и письму ежедневно утром и после обеда, кроме субботы, когда дети обязаны были присутствовать в школе только утром. По «окладному списку», им было назначено половинное содержание сравнительно со взрослыми. Известно о школе у графа Орлова. В ней крестьян учили чтению и письму116.
В имении князей Голицыных во Владимирской губернии 8 человек дворовых (от 9 до 17 лет) овладевали чтением и письмом, каждый ученик получал жалованье по 7 руб., учителю (из дворовых) назначено было 8 руб. в год.
Русский посол при Венском дворе князь Д. М. Голицын, задумав в 1781 г. устроить в своих вотчинах два училища, составил для этого подробный план. Первое училище для 30 мальчиков от 5 до 7 лет с более обширным курсом предполагалось открыть в его имении Гжатского уезда Смоленской губернии. Прежде всего велено было набрать детей дворовых, живших в этой вотчине, а также находящихся при московских домах, а затем пополнять комплект учеников из «лучших» крестьянских семей. Для училища Голицын предполагал выстроить каменный дом и снабдить его не только необходимой мебелью, но и посудою для приготовления пищи ученикам, чем должны заниматься женщины — солдатки и бобылки. Учитель должен был быть не из дворовых, а вольнонаемный. Ему вменялось в обязанность по воскресеньям водить детей в церковь заучивать молитвы. Характерно, что князь Д. М. Голицын обращал внимание не только на обучение детей, но и на то, чтобы они не забывали потом грамоту а могли с пользой приложить свои знания. Те из обученных, которые проявят охоту к чтению, он велел давать книги, касающиеся сельской экономии, и с этой целью приказал устроить при училище библиотеку книг о земледелии, скотоводстве и др.
Второе училище Голицын предназначал для крестьян имения Орловской губернии. В этом училище для детей крестьян и дворовых в качестве учителей предполагалось использовать местных писарей. По составленному Д. М. Голицыным штату учителю выплачивалось денежное жалованье (150 руб. в год), а также выдавались продукты (муки ржаной—10 четв., круп — 3 четв., свиного мяса – 10 пуд. и др.). Шести ученикам из дворовых назначалась оплата платья и обуви по 5 руб., выдача на соль — 20 коп., ржаной муки — по 3 четв. и круп — по 6, четвериков. Большей части крестьянских мальчиков выплата денежного жалованья не производилась, но продуктов они получали такое же количество, как и дворовые дети. Расходы на заведение школы и ежегодное содержание дворовых детей оплачивал Голицын, остальные же расходы должны были производиться из мирских денег, для чего велено было установить особый сбор с крестьян. Нет оснований сомневаться, что эти желания Д. М. Голицына были выполнены, так как оп поручил это дело князю А. М. Голицыну, управляющему его имениями в России, и завещал, чтобы школы поддерживались но только при его жизни, но и после смерти117.
В работе Н. М. Узуновой приведены подробные данные об организации обучения крепостных в пермских вотчинах Голицыных. По данным 1786 г., население этих вотчин составляло 28 566 душ крепостных обоего пола. Крепостные, не занятые на крестьянской работе, составляли около 2% по отношению к общему количеству крепостных. Они использовались в разных должностях в вотчинном правлении —в качестве мастеров-специалистов на заводах и промыслах. В переписи 1703 г. служителей-мужчин было 363, женщин — 349118.
Штатное расписание 1794 г. показывает, что в среде крепостных служителей были специально обученные люди, использовавшиеся в аппарате вотчины и в разнообразных областях знания, техники и искусства.
Документы вотчинного архива Голицыных дают материалы и о том, как получали образование эти специалисты. Служительские «мальчики» с 7—8-летнего возраста обучались «словесной грамоте». Программа была несложной — в пределах элементарного знания грамоты, письма и счета. «Поступили ко мне для обучения псалтырей и арифметики»,— пишет в 1791 г. о своих учениках служитель Яков Рябов. О том же говорит и список книг, купленных в 1788 г. на Макарьевской ярмарке по заказу вотчинного правления «для обучения служительских детей»: кроме пяти букварей и двух учебников по арифметике, для упражнения в чтении куплены были псалтырь, часослов, краткий катехизис, краткая священная история — всего 34 экземпляра. Учителями были служители старшего поколения. Назначали их на эту должность нередко за непригодностью к другим занятиям. Так, обучал служительских детей Захар Павлов, руками и ногами увечный, Михаил Нежегородов, уволенный от службы «за старостью лет», Артамон Красильников, «отставленный за старостью лет от прочих работ». Недостатком учителей, вероятно, объясняется редкий случай, когда на учительскую должность назначена была женщина — крепостная учительница «Неустроева-жена». Жалованья «за науку» ей было положено 15 руб. в год (учитель пения крепостной Макаров получал в это время 20 руб. в год)119.
Ссылаясь на потребности в грамотных служителях, главный управитель пермских вотчин Константин Федорович Какшаров (крепостной Л. С. Строганова, временно отданный своим хозяином на службу М. М. Голицыну), предписывал заводской и промысловой администрации систематически выделять строго определенное количество учеников: в школу при главном управлении в селе Верхние Мулы — 40 человек, при Архангелопашийском заводе — 37, при соляных промыслах — 36, при Нытвенском заводе — 38, в школу при Кусье-Александровском заводе — 10; всего 176 человек. Эти заводские и промысловые школы (Какшаров называет их «словесными») ограничивались обучением элементарной грамоте и основным правилам арифметики. В школе при Архангелопашийском заводе, в штате которого состояло 12 живописцев, вводились уроки рисования под руководством живописца Федора Павлова. При каждой школе имелся «певческий класс», в нем обучались «выбранные к пению» мальчики. Много внимания уделено религиозному воспитанию.
Уже вскоре после открытия Пермского народного училища в обучение были отданы наиболее способные из крепостных Голицына. О пребывании «служительских мальчиков» в казенной школе с 1788 но 1794 г. рассказывают донесения и письма на имя управителя Какшарова.
Из них узнаем, что в 1788 г. в Пермское главное училище было направлено 20 мальчиков, в основном детей служащих вотчинных контор, причем в большинстве детей высшей вотчинной администрации, но двое из поступивших вышли из семей рядовых служителей, т. е. дворовых, один — из семьи кузнеца, один — из семьи конюха и один — из семьи овчарника.
Различный уровень материальной обеспеченности родителей сказывался на внешнем виде мальчиков. Об этом свидетельствуют опись их одежды. У Михаила Макарова, сына рядового служителя,— «8 мест»: «красный имеет сюртук ветхой; трои рубашки, двое портков, сапоги ветхие — 1 пара, чулок ветхих — 1». У Ивана Наумова, сына бывшего управителя,— до 43 мест: «сюртук — 1, сюртук ветхой — 1, камзолов новых — 2, камзол веткой — 1, тулуп поношенной — 1, шапка поношенная — 1, рукавицы поношенные — 1, кушак камлотовый — 1, галстуков шелковых — 2, галстуков полотняных — 5, рубашек — 6, портков — 6, войлок, подушка и одеяльце, чулков нитяных и шерстяных — 9 пар, башмаков — 1, сапог — 1 пара» и др.120
В годы учения снабжение одеждой пелось крайне нерегулярно и скудно. В 1791 г. учитель Никита Попои писал Какшарову, что школьники часто пропускают занятия, «отговариваясь какими-либо недостатками или жалобами на неимение платья и обуви». Кроме белья, верхнего платья и обуви, ученикам только однажды выдали деньги «на покупку мелочей»: мыла, ниток, гребня, перочинного ножика, циркуля. На долю каждого школьника пришлось от АО до 80 коп. Школьники-крепостные снабжались за счет «денежных окладов», т. е. установленного ученикам жалованья.
Поступавшие в училище имели уже некоторую подготовку, и это учитывалось при определении в классы. Из 20 учеников 12 были приняты в первый класс, 8 — сразу во второй. Снабжение учебниками шло не за счет помещика, а за счет жалованья, получаемого учащимися. Жалованье ученикам пермского училища было разным — от 10 до 18 руб. в год.
С третьего класса начиналась высшая ступень четырехклассного образования. В отличие от двухклассного, дававшего только элементарную грамотность, четырехклассное образование знакомило с основами математики, истории, географии, технических наук (геометрии, механики) и искусств (гражданской архитектуры, рисования
Поступив в Пермское народное училище, «служительские мальчики» Голицыных не слились с общей массой школьников. Они находились не на казенном, а на «своекоштном» содержании и оставались, таким образом, в полной материальной зависимости от помещика. Жили они во флигеле «господского» дома. Для постоянного надзора за школьниками Какшаров приставил к ним Попова, учителя пения одной из певческих капелл вотчины. Оторванные от своих семей, поставленные в известной степени в привилегированное положение, школьники, казалось, должны были отдалиться от крепостных. Однако документы, привлеченные в статье Н. М. Узуновой, не дают основания для таких выводов121. Обучение крепостных в казенной школе на «своекоштном» довольствии, под надзором вотчинной администрации, в обособленных от школы бытовых условиях приобретало постоянный характер.
Позже, в 1824 г., в Петербурге графиня С. В. Строганова открыла школу сельского хозяйства и горнозаводских наук с филиалом в селе Марьино Новгородской губернии122. Она готовила специалистов по горному и лесному делу, по сельскому хозяйству, будущих управителей, приказчиков и т. д. Условием поступления было окончание приходского училища. Школа отличалась достаточно обширной программой, ее курс подразделялся на разряды в зависимости от специализации учащихся. Основное внимание уделялось преподаванию технических дисциплин, для чего были приглашены преподаватели из университета, горного кадетского корпуса и других учебных заведений. Среди них был архитектор И. И. Свиязев, бывший крепостной В. А. Шаховского. Вместе с ним работали и крепостные учителя-репетиторы: Ф. А. Волегов, П. С. Шарин, С. Я. Бондюгин, С. И. Тунеев, В. М. Красиков, А. И. Павлов, А. В. Глушков.
В статье «Земледельческого журнала» за 1825 г. говорилось, что в строгановской школе «отнюдь не разумеется даровать сим людям (т. е. крепостным,— М. К.) отличное, несовместимое с их званием воспитание, и тем, выводя из круга, назначенного им в обществе, делать их людьми бесполезными и несчастными». Правящие круги боялись просвещения народа и пробуждения его политического сознания, поэтому программы многих школ ставили задачу дать будущим специалистам необходимые, но строго ограниченные знания. В строгановской школе преподавание истории было сведено до минимума, а впоследствии ни этот предмет был снят. Чтобы избежать затрат времени и предотвратить чтение «крамольной литературы», ограничили, а затем и прекратили преподавание иностранных языков.
Библиотека Марьинской земледельческой школы была составлена с большой осмотрительностью. Она содержала исключительно учебные и духовно-нравственные книги.
Важную роль в подготовке кадров из крепостных сыграло Чермозское народное училище (при Чермозском чугуноплавильном и железоделательном заводе Лазаревых). В программу этого училища входил прежде всего курс горнозаводских наук. Учащимся вменялось в обязанность пройти курс о «должностях человека и гражданина». В положение об училище (1815 г.) в качестве условий приема ставилась благообразная внешность и добропорядочное поведение.
Не только ученики, но и преподаватели этого училища были крепостными. В 1812 г. инспектором (помощником учителя из старших учеников) был крепостной Данила Иванцов; крепостной живописец, М. Ромашов вел класс рисования. Когда училище открылось, неизвестно, но уже в начале XIX в. оно действовало. Даже в первые годы его существования, кроме элементов грамотности, здесь преподавали алгебру и геометрию. Окончившие это училище шли служить на завод, а наиболее даровитые отправлялись за счет завода в Петербург или Москву специализироваться в какой-нибудь области (горном деле, рисовании). Лучшие из окончивших после получения соответствующей квалификации после сдачи экзаменов в Пермской гимназии могли оставаться учителями в том же училище. Насколько продуктивно было пребывание в столице, видно из того, что в 1815 г. обучавшиеся в Петербурге чермозсцы привезли к себе на завод модель паровой машины и вскоре выстроили такую же машину на Губахинской пристани реки Косьвы. Были и другие специалисты из крепостных, обучавшиеся в столицах, например живописцы, лекари.
В 20-е годы курс обучения в Чермозском училище разделили на три класса, программа каждого класса была рассчитана на три года, полный курс обучения длился 9 лет. В учебную программу входили русский язык, грамматика, основания риторики, география, история, чистописание, рисование, черчение, латинский язык, законоведение, арифметика, геометрия, тригонометрия, алгебра, геодезия, горнозаводская механика, минералогия, металлургия, заводская архитектура. В 1836 г. здесь обучалось 55 мальчиков у трех учителей. Больничный врач (из местной заводской больницы) в специальных студиях преподавал медицину и хирургию для лекарских учеников. В 30-х годах при Чермозском училище образовались горнозаводские студии.
Установлением от 1812 г. при чермозском заводе была открыта общественная библиотека, а при школе — своя отдельная библиотека. Книги приобретались главным образом на средства ее пайщиков, в основном крепостных заводских служащих. Библиотека была довольно обширной — 1845 экземпляров книг. В отличие от строгановской школы здесь наряду с романами в списке книг значатся исторические сочинения, посвященные Отечественной войне 1812 г., «Труды Вольного экономического общества», сочинения Вольтера, Руссо, Монтескье. Школьная библиотека состояла главным образом из учебников и учебных пособий по разным дисциплинам, преподававшимся в школе123. Чермозская школа была лучшей на Урале. В начале 1838 г. в связи с процессом Поносова это учебное заведение было закрыто. В сентябре 1838 г. школа возобновила работу, но порядки в ней резко изменились.
Обучение крепостных специальным знаниям в области музыки, танцев, пения производилось дворянством либо домашними средствами, либо с помощью специально приглашенных учителей. С 1818 г. начало действовать художественное учебное заведение в Архангельской вотчине Юсуповых. Оно просуществовало до 1831 г. В нем крепостные, в том числе девушки, обучались живописи по фарфору. Преподавателями были крепостные художники — И. Колесников, Ф. Ткаченков, Ф. Сотников124. Но наиболее распространенной формой было обучение у сторонних специалистов по контракту. Крепостные Шереметева учились, как правило, в Петербурге. Сохранилось немало распоряжений об «отдаче для обучения». Когда в XVIII в. Шереметев развернул широкое строительство в своих усадьбах, он собрал большую группу крепостных мастеров многие из которых учились у видных архитекторов того времени — С. И. Чевакинского, В. Ф. Бренна, Дж. Кваренги, М. Ф. Казакова и др. Эти мастера прошли большую практику на многочисленных крупных постройках Шереметева в Петербурге, Москве, Кускове, Останкине125. Талантливым педагогом являлся И. П. Аргунов (1727—1802), сыгравший видную роль в развитии национального художественного образования. До открытия Академии художеств в России его мастерская была частной школой, одним из центров, где учились русские художники. У него обучались Л. П. Лосенко, К. И. Головачевский, И. С. Саблуков, впоследствии известные художники. Учениками Аргунова были и шереметевские крепостные126. Искусство живописи И. П. Аргунов передал своему сыну Н. И. Аргунову (1771—1829), создавшему прекрасные психологические портреты крепостных актрис П. Жемчуговой и Т. Шлыковой. После освобождения от крепостной зависимости в 1818 г. Н. И. Аргунов был удостоен Академией художеств звания академика.
Н. П. Шереметев, Н. Б. Юсупов и некоторые другие владельцы крепостных театров не только обучали артистов грамоте, но и обращали серьезное внимание на их профессиональную подготовку. Они приглашали известных мастеров — И. А. Дмитриевского, П. А. Плавильщикова, С. Н. и Е. С. Сандуновых, М. С. Синявскую, Дж. Сарти, Д. И. Соломони и др. Помимо сценического искусства, крепостных актеров обучали французскому и итальянскому языкам.
Для своего оркестра Г. А. Потемкин также приглашал иностранных учителей (1790 г.)127. Много певчих и музыкантов жило в московском доме А. В. Суворова. Их держали в городе специально для совершенствования в музыке и пенни.
В 1805 г. со штаб-лекарем С. П. Ивановым было заключено соглашение об обучении им шести мальчиков из села Молодой Туд Тверской губернии, «предназначенных в лекарскую должность»,— А. Тарасова, К. Чумакова, Л. Бабаева, М. Щукина, И. Ястребова и М. Некрасова, Первоначально намечался годичный курс обучения, в дальнейшем он был значительно расширен — в 1809 г. мальчики еще занимались у Иванова. Спустя несколько лет, в 1830 г., Тарасов и Бабаев работали в должности лекарских учеников у себя на родине, в Молодотудской волости. Плата за обучение взималась значительная – 200-300 руб. в год128.
Некоторых крепостных Шереметевы посылали для получения образования в частные пансионы. В. Г. Вороблевский, М. М. Черкасов, И. В. Ковалев учились в пансионе швейцарца Вириди129.
Среди крепостных были и такие, которые получали или заканчивали образование за границей. Крепостной переводчик и режиссер В. Г. Вороблевский вначале обучался в частном пансионе, куда его направил граф П. Б. Шереметев, намереваясь использовать его на службе в своих вотчинных канцеляриях. Затем в качестве дядьки он сопровождал молодого графа в заграничном путешествий. Сопутствуя Н. П. Шереметеву, Вороблевский с любопытством присматривался к окружающей жизни. Побывав в Германии, Франции, Голландии, Англии и Швейцарии, он сумел извлечь большую пользу из своего путешествия и возвратился на родину с прекрасным знанием иностранных языков и литературы130.
Музыкант С. А. Дегтярев (1766—1813), учившийся у Сарти и ездивший с ним в Италию, выступал и как педагог, заботившийся об образовании русских музыкантов. Дегтярев перевел с итальянского языка «Правила гармонические и мелодические для обучения всей музыке» В. Манфредини.
В деятельности дворянства по подготовке специалистов для своих нужд было много жестокого и уродливого. Вот один из примеров. Актрис театра П. Г. Шаховского (Нижний Новгород) учили только читать и до замужества не обучали письму, якобы в интересах нравственности, чтобы они не могли переписываться с молодыми людьми131.
Верно писал Л. Гроссман о жизненном подвиге выходцев из народа: «Творческие дарования, пробившиеся наружу сквозь гнетущую толщу рабства, сумевшие преодолеть силой таланта тягостные условия унижений, гонений и насилий, являют редкие образцы героической воли и непреклонной верности своему призванию»132.
При ограниченном числе учебных заведений, в которых могли учиться дети крестьян, гораздо большее значение приобретало воспитание в семье. Многие крепостные были самоучками. Навыки чтения и письма, так же как трудовой опыт, передавали детям грамотные родители.
Домашнее обучение грамоте. Миниатюра конца XVIII в. Государственный исторический музей.
Домашнее обучение грамоте. Миниатюра конца XVIII в. Государственный исторический музей.
В таких семьях нередко элементы грамотности переходили из поколения и поколение. Поэт Ф. Н. Слепушкин получил единственно ценное наследство от отца — грамотность. Историк и этнограф Ф. Л. Волегов вспоминал, что неграмотный отец всеми силами старался приобщить своих детей к знаниям и достиг этого. Из восьми сыновей только один не научился читать и писать. Ф. А. Волегов учился у своего брата Александра, у «карагайского пищика» О. А. Черепанова в деревне Старый Посад, затем два года (1805—1807) посещал приходскую школу в селе Ильинское, в дальнейшем занимался самообразованием.
Как и в предшествующий период, во второй половине XVIII — первых десятилетиях XIX в. дети крестьян обучались у священников, отставных солдат, грамотных односельчан.
Для значительной части крепостных после окончания двух классов приходской школы образование завершалось. Наиболее любознательные не оставляли чтения и после окончания школы. Именно оно и становилось для них средством пополнения знаний. Таким образом, окончание школы для некоторой части крепостных было только началом длительного курса самообразования, чему, конечно, не способствовало их зависимое положение.
Сведения о том, как получали образование крепостные, может дать биография известного актера Михаила Семеновича Щепкина. Он родился в 1788 г. в селе Красном Курской губернии. Отец его был крепостным графа Волькенштейна. Вскоре после рождения сына он получил должность управляющего. Чтению Щепкин учился у дьячков. Дальнейшее образование получил в Суджанском уездном, а затем Курском уездном четырехклассном училище. В гимназию ему, как крепостному, доступ был закрыт, поэтому Курское училище стало для него последним учебным заведением. В дальнейшем Щепкин пополнял образование усиленным чтением.
Среди крепостных слуг начала XIX в. встречалось много образованных людей, знающих языки. В объявлениях о розыске сбежавших дворовых людей часто встречается указание, что «пишет по-русски, говорит по-немецки»133.
Сравнительно благоприятные условия для умственного развития имели немногие. Кустарный способ образования постепенно изживал себя, гак как все более ценилось систематическое образование. Небольшой части крестьян разными путями удавалось поступать в средние и высшие учебные заведения, предназначенные для представителей других сословий. Широко известен факт приема М. В. Ломоносова в закрытое учебное заведение – Славяно-греко-латинскую академию (1731). Чтобы поступить туда, Ломоносову пришлось скрыть свое крестьянское происхождение. Сыном дьячка назвался поэт Е. И. Костров, стремясь поступить в Вятскую духовную семинарию.
М. В. Ломоносов много содействовал тому, чтобы выходцы из крестьянской среды могли учиться. В мастерских Академии художеств обучался его талантливый ученик И. Петров134. Благодаря его хлопотам в академическую гимназию, а затем в созданную в 1758 г. Академию художеств поступил его односельчанин Федот Шубин, впоследствии знаменитый скульптор. В академической гимназии учился сын крестьянина Тверской губернии В. Ф. Зуев (1752—1794), участник Сибирской экспедиции П. С. Палласа. Учеником этого же учебного заведения был М. Е. Головин, племянник Ломоносова, сын его сестры М. В. Головиной. С 1766 г. Головин состоял в адъюнктах академии но математике, позже был почетным членом академии. В Петербургскую академию в результате настойчивых хлопот был принят земляк Ломоносова крестьянский сын П. О. Дудин.
В период управления Ломоносовым академической гимназией увеличилась численность учащихся, а среди них – представителей непривилегированных сословий. За 15 лет, с 1751 по 1765 г., в академической гимназии обучалось 590 человек, из них: солдатских детей — 132, детей мелких канцелярских служащих (секретарей, регистраторов, канцеляристов, копиистов и т. д.) — 80, детей мастеровых адмиралтейства или академии — 50, детей купцов — 22 человека. В гимназии в эти годы учились дети дворовых — 16 и крестьян — 2135. К 1801 г. в главных народных училищах образование получили 11% крепостных дворовых, 5% крестьян и однодворцев, 11% солдатских детей и 73% представителей прочих сословий136.
В 1755 г. открылся Московский университет. Ломоносов разработал проект его организации, где развивал мысль, что просвещение должно быть доступно всем сословиям. Он предлагал открыть при университете гимназии не только для дворян и мещан, но и для крестьян, благодаря усилиям ученого университет не стал закрытым учебным заведением, он должен был служить «генеральному обучению разночинцев». При университете была открыта гимназия с двумя отделениями: для дворян и для «разных чинов людей, кроме крепостных». Это было крупным завоеванием в борьбе с крепостнической политикой в области просвещения, хотя крепостных крестьян к университетскому образованию царские власти не допустили.Они опасались распространения образования среди крестьянства, указывая, что, «чрез учение познав цену вольности, возчувствуют более свое униженное состояние». М. В. Ломоносов настоял на бесплатном образовании. В результате на протяжении XVIII в. среди студентов университета были по преимуществу дети солдат и разночинцев137.
Большое значение для пропаганды знаний в широких кругах имели систематические публичные лекции и диспуты, проводимые в стенах Московского университета, издание им учебников, научной, философской и общественно-политической литературы. В 70-х годах XVIII в. при университете было создано первое в стране литературное научное общество, поставившее своей целью издание важнейших русских литературных и исторических памятников, а также проведение исследовательской работы в области языка и литературы.
С 1753 г. М. В. Ломоносов стал во главе университета и гимназии при Петербургской Академии наук, развивших под его руководством значительную деятельность Для этих учебных заведений Ломоносов написал учебники: в 1748 г.—«Риторику», в 1755 г.— первую «Российскую грамматику». Эти книги отражали передовые по тому времени взгляды Ломоносова на язык и литературу. В 1758 г. Ломоносов составил проект устава академической гимназии. Он ввел в гимназии преподавание русского языка и русской истории. Ни один из гимназистов до Ломоносова не был произведен в студенты. За недолгое время, когда гимназией и университетом управлял Ломоносов (1760—1765), в университет поступило 24 гимназиста138.
М. В. Ломоносов был нетерпим к тем, кто считал, что высшее образование необходимо только представителям господствующего класса, а для народа возможно ограничиться в лучшем случае получением начальных и профессиональных знаний.
Просветительская программа Ломоносова ориентировалась на демократические слои населения крепостной России. В стремлении царских чиновников закрыть доступ в гимназию и университет детям простого народа Ломоносов видел глубокий вред для развития страны. В написанной в 1755 г. записке о положении Академии наук он писал: «Будто бы сорок алтын толь великая и казне тяжелая была сумма, которой жаль потерять на приобретение ученого природного россиянина, и лучше выписывать» (имеется в виду выписывать из-за границы ученых.— М. К.). Позже в «Записке о необходимости преобразования Академии наук» (1758—1750) он писал: «Студент тот почтеннее, кто больше научился, а чей он сын, в том нет нужды»139. Ломоносов настаивал, чтобы доступ к науке был открыт «всякого звания людям» независимо от их социального положения.
Иные взгляды имело большинство членов академии, стремившихся укрепить в академических учебных заведениях привилегии для дворян.
Непрерывная борьба ученого приносила и победы. Так, в прибавлении к «Санкт-Петербургским ведомостям» (22 февраля 1700 г.) было напечатано объявление от имени президента академии о том, что для «большего прирощения наук в России» он «за благо рассудил» умножить число содержащихся «на жаловании академических гимназистов» втрое по сравнению с прежним и предлагал «всем дворянам и разночинцам» посылать молодых людей в академическую канцелярию.
Крепостные посещали университеты, как правило, на правах вольнослушателей. Архитектор А. Ф. Миронов ( 1745—1808) прошел курс Московского университета. Маркшейдерский ученик Екатеринбургских заводов Н. Я. Волегов в 1818 г. получил образование в Казанском университете.
По уставу Медико-хирургической академии 17 августа 1809 г. лицам податных сословий, включая крепостных, разрешалось поступление в число ее студентов. Но на крепостных, поступавших в академию, не распространялись права, предоставляемые воспитанникам других «состояний». По окончании академии крепостные обязывались в течение шести лет работать у своих помещиков, и лишь по истечении этого срока они становились свободными. Из девяти вольноотпущенных врачей, исключенных в 1815—1828 гг. из податного состояния, семеро окончили Медико-хирургическую академию, двое «прошли испытание» при Московском и Харьковском университетах. По указу 10 ноября 1811 г. лишь окончание учебного заведения давало учителям и врачам право на исключение их из «оклада». В уставе 1835 г. не содержалось упоминания о праве крепостных поступать в академию140.
В Привилегии Академии художеств (1764 г.) Екатерина II включила такой пункт: «Всех наших подданных, как ныне в Академии членов, адъюнктов, академиков и учеников обучающихся, так и впредь происходящих из воспитательного при Академии училища, которые отмечают себя честным и похвальным поведением и благонравием (что паче всего прилежно рассматривать), а при том в художествах и мастерствах окажут изрядные успехи, когда но засвидетельствованию от собрания получат в том аттестаты, всемилостивейше жалуем и утверждаем с их детьми и потомками в вечные роды быть совершенно свободными и вольными... Наистрожайше запрещаем всем и каждому, какова б кто звания ни был, из сих художников мастеров, детей их и потомков в крепостные себе люди записывать и утверждать каким бы то образом ни было». Но это положение тогда же было урезано параграфом первым устава академии: до поступления в специальные классы академии нужно было в течение девяти лет, с самого детства, обучаться в воспитательном училище при академии, в которое крепостные не принимались. «Первому приему состоять из 60-ти мальчиков, не старее как от пяти до шести лет141, какого б звания ни были, исключая одних крепостных, не имеющих от господ своих увольнений». Таким образом, широковещательный манифест о привилегиях Академии художеств никакого практического значения не имел. Помещики отпускать своих крепостных не желали, поэтому в течение XVIII в. среди воспитанников этого учебного заведения встречается лишь незначительная прослойка из крепостных142. В 1798 г. в Академии художеств открывается Рисовальное училище для вольноприходящих людей разного звания. Были еще своекоштные ученики.
Крепостные могли посещать Академию художеств только с разрешения помещика, да и то в любой момент он мог отозвать крепостного. Даже окончание академии не освобождало от крепостной зависимости. Но если воспитанник награждался медалью или ему присваивалось звание учителя, тогда помещик не мог уже требовать его возвращения. Это, конечно, не устраивало владельцев крепостных, поэтому «дополнительными статьями» к уставу Академии художеств, утвержденными в 1802 г., разрешено было принимать в академию «вольных пансионеров». Последние обучались вместе с «казенными воспитанниками», по к ним не предъявлялись все формальные требования устава. На правах таких «вольных пансионеров» помещики и начали отдавать своих крепостных в академию, не освобождая их от крепостного состояния.
Когда же срок пребывания крепостного в академии приближался к окончанию и он мог получить свободу, помещик обычно забирал его и использовал у себя в имении. Так был уволен в 1813 г. Кульченков, крепостной Протасовой, «не имеющий вольности»; в 1815 г.— Еремеев, крепостной Щербатова; в 1817 г. Аракчеев забирает из академии окончившего ее Семенова, будущего профессора архитектуры; Голицын — своего крепостного Садовникова; в 1818 г. Свиязев из-за нежелания барина отпустить его на свободу оставляет академию. Все они сумели окончить академию только впоследствии, получив вольную, причем через большой промежуток времени, например Еремеев — через 17 лет, Садовников — через 21 год, Семенов — через 26 лет143. Позже последовало распоряжение не принимать в ученики академии людей из податного состояния без обязательства от помещика дать им вольную в случае получения академических наград.
23 октября 1817 г. президент Академии художеств А. Н. Оленин сообщает Совету объявленное ему через министра народного просвещения распоряжение государя. чтобы «впредь в число воспитанников академии не должно быть принимаемы крепостные люди, не имеющие от господ своих увольнения (т. е. вечных отпускных)»144. Совет академии принял резолюцию: «Принять к сведению и в потребном случае к исполнению». Сам Оленин мотивировал эту меру откровенно враждебным отношением — из «крепостных ни один не оказался порядочным человеком». Руководствуясь полученным распоряжением, Оленин немедленно разослал всем помещикам, чьи крепостные обучались в академии, требование предъявить документы об освобождении от крепостной зависимости и подписку о принятии на себя платы за обучение до окончания ими академии (от 300 до 360 руб. в год). Лишь некоторые согласились выполнить это требование президента.
Если крепостной получал вольную и находил покровителя, платившего за его обучение в академии, то этим препятствия полностью не устранялись. Но в конце курса обучения, когда оканчивающему следовало получить право на чин, в отношении каждого вольноотпущенного требовалось особое «представление» об этом президента академии министру народного просвещения, «дабы он соблаговолил принять в начальническое внимание отличные успехи оного для исходатайствования у е. и. в. высочайшего повеления о возведении его в звание художника 14-го класса». Поэтому вольноотпущенных выпускали, как правило, со званием «неклассного художника».
Дополнения к уставу академии, изданные в 1830 г., повысили возраст для поступавших в академию до 14 лет и разделили воспитанников на штатных и сверхштатных, но крепостным права поступления в академию так и не предоставили. В новом уставе, утвержденном в 1859 г., за полтора года до отмены крепостного права, говорится, что в академию имеют право поступать люди «всех состояний, коим сие доныне предоставлено», т. е. лица свободные145.
Демократический состав учащихся отличал Арзамасскую школу живописи. Она сыграла большую роль в развитии реалистического направления в живописи. Это учебное заведение было организовано А. В. Ступиным. За годы ее существования (1802—1861) ее курс прошли около 60 крепостных (из 150 учеников). Крепостные учились в этой школе наравне с учениками других сословий. Как сообщал в 1812 г. Ступин, «отличившиеся большею частью суть крепостные»146.
Несмотря на сравнительно благоприятную обстановку, личная зависимость тяжело отражалась на моральном состоянии учеников. Ярким примером служит судьба Мясникова, который в 1828 г. покончил жизнь самоубийством, не добившись освобождения от помещика. В оставленной записке он писал: «Я показываю вам пример, как должно поступать против надменности честолюбивых». Мясников просил, чтобы на его могиле были слова: «Я умер за свободу»147.
Воспитанники Арзамасской школы живописи А. Д. Надеждин и К. А. Макаров впоследствии создали свои школы живописи. Надеждин в год открытия школы (1832) был еще крепостным. В 1839 г. он составил проект школы, согласно которому она должна была давать образование «людям бедного состояния»148.
Многие крепостные художники обучались в художественной мастерской Л. Г. Венецианова. За 30 лет (1810—1840) через нее прошло 80 художников. Художник формировался здесь и как мастер, и как человек определенного мировоззрения149. Эта школа сложилась как центр реалистического искусства. Русский крестьянин, повседневная жизнь народа были в центре творчества Венецианова и его последователей. Они сумели показать человеческое достоинство крепостного крестьянина. Крепостные ученики многим были обязаны учителю. Благодаря его стараниям семь художников получили вольную. Он принимал участие в организации выкупа Т. Г. Шевченко, В. Е. Раева и др. Художники из крепостных Г. А. Крылов, Г. К. Михайлов, Ф. М. Славянский, ученики Венецианова, были удостоены звания академиков живописи.
Основная масса крепостной интеллигенции шла к образованию трудным путем — путем огромного напряжения сил и воли. И если выходцам из народа удавалось добиться успеха в той или иной области науки или культуры, то этим они были обязаны прежде всего своему уму и таланту.
Какие же учебные заведения сыграли наиболее заметную роль в распространении знаний среди крепостного крестьянства — государственные или частные? Какое значение имело самообразование? Ответ на эти вопросы важен в связи с концепцией «искусственного» создания крепостной интеллигенции, с попытками связать ее возникновение только с деятельностью отдельных представителей дворянства. Биографические сведения дают основание отметить значение самообразования, но представляется справедливым признать роль всех видов обучения. Государственные и частные заведения в целом создавали условия, в которых росло число образованных выходцев из народа, развивалась их профессиональная подготовка. В основе же этих условий лежал уровень социально-экономического развития, который достигла Россия во второй половине XVIII в. и в первой половине XIX в.
80 Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 37, с. 70, 77; т. 24, с. 134.
81 Там же, т. 37, с. 431.
82 Там же, т. 2, с. 476—477.
83 Там же, с. 476.
84 Там же, т. 3, с. 576—577.
85 Там же, т. 35, с. 132.
86 Арсеньев К. И. Историко-статистический очерк народной образованности в России.— Учен. зап. второго отделении импер. Академии наук, СПб., 1854, кн. 1, с. 1—32; И. Б. Идеи о народном образовании в екатерининское время.— Исторический вестник, 1884, март, с. 600—614; Белецкий А. Русское народное училище по уставу 5 августа 1786 г. Вильно, 1886, с. 1—38; Калаш В. Что сделала Екатерина II для русского народного просвещения. М., 1896, с. 1—88; Довнар-Запольский М. В. Реформа общеобразовательной школы при императрице Екатерине II.— В кн.: Он же. Из истории общественных течений в России. Киев, 1910, с. 288— 322; Князьков С. А., Сербов Н. И. Указ. соч., с. 1—240; Голубцов М. А. Московская школа екатерининской эпохи.—В кн.: Москва в ее прошлом и настоящем. М., 1911, вып. 8, с. 3—20.
87 Арсеньев К. И. Указ. соч., с. 20, 24.
88 Белецкий А. Указ. соч., с. 1, 33, 38.
89 Калаш В. Указ. соч., с. 31, 54, 82—87.
90 Довнар-Запольский М. В. Из истории общественных течений в России, с. 299, 301, 312—313.
91 Князьков С. А., Сербов Н. И. Указ. соч., с. IV.
92 Там же, с. 117, 119.
93 Голубцов М. А. Указ. соч., с.9.
94 ПСЗ—I, т. 17, № 12801, с. 1093-1094.
95 Там же, т. 16, № 12154, с. 744; № 12275, с. 951.
96 Там же, № 12103, с. 668—669.
97 Там же, № 12103, с. 669, 670.
98 Там же, № 11908, с. 356.
99 Там же, с. 361.
100 Там же, № 11908, с. 362—363.
101 Там же, т. 18, № 12957, с. 291.
102 Там же, с. 292.
103 Константинов Н. А., Струминский В. Я. Очерки по истории начального образования в России. М., 1953, с. 55.
104 Терновский Ф. Русское вольнодумство при имп. Екатерине II-й и эпоха реакции.— Труды Киев. духов. академии, 1868, июль, с. 137.
105 Семевский В. И. Крестьянский вопрос в России в XVIII и первой половине XIX века. СПб., 1888, т. 1, с. 342.
106 Там же.
107 Снежневский В. И. К истории побегов крепостных в последней четверти XVII и в XIX столетиях.—Нижегородский сборник/ Под ред. А. С. Гациского. Нижний Новгород, 1890, т. 10, с. 555.
108 ПСЗ—I, т. 22, № 16421, с. 646-669.
109 Белявский М. Т. Указ. соч.— Вест. Моск. гос. ун-та. Сер. истор.-филол. 1959, № 2, с, 105—150; Константинов Н. А., Медынский Е. Н., Шабаева М. Ф. История педагогики. М., 1956, с. 186.
110 Константинов Н. А. и др. Указ. соч., с. 207.
111 ПСЗ—I, т. 20, № 14719, с. 601.
112 Яцевич А. Г. Крепостной Петербург пушкинского времени. Л., 1937, с. 110; Наша старина. СПб., 1916, т. 2, с. 147.
113 ЦГАДА, Госархив, ф. 17, Наука, литература и искусство, д. 3, ч. 4, л. 95. Из «описания находящихся в Санкт-Петербурге школ и пансионов..» (1780 г.).
114 Семевский В. И. Крестьяне в царствование императрицы Екатерины II, т. 1, с. 282, 283.
115 Коц Е. С. Крепостная интеллигенция. Л., 1926, с. 26—28.
116 Семевский В. И. Крестьяне в царствование императрицы Екатерины II, т. 1, с. 283.
117 Там же, с. 284—286.
118 Узунова Н. М. Из истории формирования крепостной интеллигенции: По материалам вотчинного архива Голицыных.— Ежегодник Гос. истор. музея, М., 1960, с. 107.
119 Там же, с. 108, 109, 129, 130.
120 Там же, с. 111 — 113.
121 Там же, с. 124.
122 Яцевич А. Г. Указ. соч., с. 110.
123 Савич А. А. Тайное «Общество вольности» на Чермозском вотчинном (Лазаревском) заводе.— В кн.: Пермский краеведческий сборник. Пермь, 1926, вып. 2, с. 34, 35; Гаккель Е. В. Крепостная интеллигенция в России во второй половине XVIII — первой половине XIX в.: Дис.... канд. ист. наук. Л., 1953, с. 158, 159.
124 Сивков К. В. Крепостные художники в селе Архангельске: Страница из истории крепостной интеллигенции начала XIX в.— В кн.: Исторические записки. М., 1940, 6, с. 200.
125 Безсонов С. В. Крепостные архитекторы, с. 20, 21; Дедюхина В. С. К вопросу о роли крепостных мастеров в истории строительства дворцовой усадьбы XVIII в.: (На примере Кусково и Останкино).— Вестн. МГУ. Сер. 8, История, 1981, № 4, июль-авг., с. 84.
126 Селинова Т. А. Иван Петрович Аргунов, 1729—1802. М., 1973, с. 6, 10.
127 ЦГАДА, Госархив, ф. 17, д. 285, л. 128 об.
128 Гаккель Е. В. Указ. соч.; Жизнеописание колежского асессора П. И. Гусева, им самим писанное.— В кн.: Щукинский сборник. М., 1903, вып. 2.
129 Отголоски XVIII в. М., 1905, вып. 11, с. 270, 280.
130 Кузнецов А. Я. В. Г. Вороблевский. М., 1949, с. 5.
131 Коц Е. С. Указ. соч., с. 137.
132 Гроссман Л. Поэты крепостной поры. М., 1926, с. 3.
133 Яцевич А. Г. Указ. соч., с. 107.
134 Ломоносов М. В. Полн. собр. соч. М.; Л., 1955, т. 9, с. 691, 692.
135 Штранге М. М. Демократическая интеллигенция в России в XVIII в., с. 32—33; Кулябко Е. С. Замечательные питомцы Академического университета. Л., 1977, с. 58—63, 67—77; Она же. М. В. Ломоносов и учебная деятельность в Петербургской Академии наук. М., Л., 1962, с. 144—146.
136 Узунова Н. М. Указ. соч., с. 132.
137 Очерки истории СССР. Период феодализма (вторая половина XVIII в.). М., 1956, с. 417, 418; Панченко Н. А. История Московского университета. М., 1955; Белявский М. Т. Ломоносов и Московский университет. М., 1956.
138 Ломоносов М. В. Полн. собр. соч. М.; Л., 1957, т. 10 с 723
139 Там же, с. 19, 55.
140 История импер. Военно-медицинской (высшей медико-хирургической) академии за сто лет (1798-1898)/Под ред. И. П. Ивановского. СПб., 1898, прил., с. 51—53.
141 С 1802 г. приемный возраст был повышен до 8—9 лет.
142 Безсонов С. В. Крепостные архитекторы, с. 21.
143 Там же, с. 26—27.
144 Беккер И. И., Бродский И. А., Исаков С. К. Академия художеств: Исторический очерк. М.; Л., 1940, с. 53; Молева Н., Белютин Э. Русская художественная школа первой половины XIX в. М., 1963, с. 21.
145 ПСЗ—II, СПб., 1861, т. 34, № 34839, с. 832.
146 Корнилов П. Е. Арзамасская школа живописи первой половины ХIХ века. М.; Л., 1947, с. 59, 61; Гаккель Е. В. Указ. соч., с. 68, 110, 111, 117.
147 Собственноручные записки о жизни академика А. В. Ступина.— В кн.: Щукинский сборник. М., 1904, вып. 3, с. 409; Корнилов П. Е. Указ. соч., с. 9.
148 Гаккель Е. В. Указ. соч., с. 177.
149 Молева Н.., Белютин Э. Указ. соч., с. 204.
<< Назад Вперёд>>
