Трагедия на Байконуре 24 октября 1960 года
16 октября 1959 года в Москве во время передачи шпионских сведений атташе посольства США в СССР Р. А. Лэнжелли был задержан подполковник интендантской службы Советской Армии П.Попов.
Вашингтон все эти годы дело Попова, по сути, замалчивал. Отрывочные комментарии американской печати ситуацию не проясняли. Между тем само периодическое появление этих комментариев свидетельствовало о том, что "дело Попова" - отнюдь не рядовая "шпионская история" и что рано или поздно оно всплывет на поверхность.
Наконец, в Штатах вышла в свет книга Монтгомери Хайда. Должная, по сути, расставить точки над "i", книга запутала дело окончательно.
По Хайду, Попова "сдал" советский разведчик Дж.Блейк, представлявший в те годы в Западном Берлине английскую спецслужбу МИ-6: Блейк, якобы, еще в 1955 году предупредил Москву о предателе подполковнике. На самом деле Блейк в те годы о Попове слыхом не слыхал.
Фантазия Хайда достигает ошеломляющих высот в эпилоге книги: "Попова постигла участь, в прошлом уготованная таким перебежчикам. Его жизнь окончилась трагически. Он был живым брошен в горящую топку на глазах своих коллег".
Попытаемся на основе документальных архивных материалов воссоздать эту во многих отношениях поучительную историю, очистив ее от домыслов и догадок.
1
Сначала несколько слов о практике вербовочной работы разведки США. Как явствует из архивных материалов советской контрразведки и еще недавно секретных американских документов, спецслужбы США, несмотря на активное использование получивших бурное развитие в 50 - 70-е годы технических средств, не только не ослабляли, а всемерно наращивали усилия на главном и наиболее трудном направлении работы — в агентурной, или иными словами "живой", разведке, вербуя все новых агентов на месте или засылая их извне. Тут все объясняется просто: "техническая" разведка, рисуя общую картину, неспособна передать настроения в обществе, спектр мнений, расстановку политических сил и другие важные детали, по которым можно прогнозировать развитие событий, раскрывая намерения и планы потенциального противника1.
Уже в начале 50-х годов Аллен Даллес, один из "отцов" ЦРУ, много лет стоявший во главе этого ведомства, так формулировал его задачи: "Тайный сбор информации (шпионаж) должен оставаться основным видом деятельности разведки". Это требование наложило свой отпечаток на тогдашнюю структуру ЦРУ: в его составе было образовано специальное подразделение, ставшее со временем ведущим: департамент тайных операций, в обязанность которому вменили планирование и осуществление разведывательных акций против Советского Союза. Возглавил этот департамент Гарри Розицки.
Свою профессиональную разведывательную деятельность Розицки начал еще в Центральной разведывательной группе (ЦРГ), предшественнице теперешнего ЦРУ, куда перешел в 1946 году из Отдела стратегических служб — так именовалась разведка США в годы второй мировой войны. В ЦРГ Розицки занимался налаживанием работы трех секторов: советской разведки, международного коммунизма и Советского Союза; третий сектор и стал ядром департамента по СССР.
Первые восемь лет объектом внимания Розицки был Советский Союз, а конкретно — его разведывательная деятельность в Вашингтоне и Мюнхене. В пятидесятых и начале шестидесятых годов этот серьезный профессионал руководил тайными операциями против СССР, проводимыми западноберлинской резидентурой ЦРУ, считавшейся его самым крупным представительством в мире. Розицки — это можно утверждать с полным основанием — направлял действия и сотрудников ЦРУ, занимавшихся обработкой и вербовкой Попова.
Документы, о которых мы теперь знаем (их путь от "совсекретности" к общедоступности долог и труден повсюду), свидетельствуют: разработанная с участием Розицки разведывательная стратегия имела своей главной целью обеспечение преимуществ США в "холодной войне" в противостоянии СССР, "внушавшему", как подчеркивалось в реляциях ЦРУ, "страх своей агрессивностью и могуществом" и располагавшему "самой компетентной и воинственной" секретной службой. В рамках этой стратегии ЦРУ приступило к подготовке и проведению крупномасштабных тайных операций против СССР.
Документы того времени подтверждают: поскольку насаждением в СССР густой агентурной сети, которая "плотно закрывала бы основные советские районы", преследовалась характерная для периода "холодной войны" цель "решить военную задачу в условиях мирного времени", распоряжения для ЦРУ относительно советских объектов разведки исходили тогда непосредственно из Пентагона. Само ЦРУ, возникшее в 1947 году как часть военного аппарата США, функционировало тогда как орудие министерства обороны.
Ответ на вопрос о том, как практически осуществлялось "засорение" тайной агентурой территории СССР, мы находим и в архивных материалах того времени, и в высказываниях самого шефа департамента тайных операций. "В течение пяти лет после осени 1949 года вплоть до смерти Сталина, признавал Розицки, агенты ЦРУ забрасывались в Россию по суше, морю и воздуху из Скандинавии, Западной Германии, Греции, Турции, Ирана и Японии. Они выполняли разведывательные задания на территории протяженностью от Мурманска до Сахалина. В их задачу входило удовлетворение первоочередных запросов по разведке из Пентагона, что не могло быть обеспечено другими средствами, менее дорогостоящими и опасными".
Будучи заброшены в районы расположения оборонных объектов и обосновавшись в нужном месте на стратегических перекрестках страны, эти агентурные группы, имея в своем составе радистов, должны были держать штаб-квартиру ЦРУ в курсе "советских военных приготовлений".
Как показало время, задача оказалась не по плечу департаменту тайных операций. Объяснялось это рядом причин. Главной из них Розицки и аналитики ЦРУ (надо заметить, что аналитическая служба этого ведомства еще со времен Шермана Кента остается одной из сильнейших в мире) считали ту, что ЦРУ не сумело подготовить зоны для выброски агентов с воздуха и "дружественные группы приема" агентов в приграничье Западной Украины и Прибалтики. Во-вторых, вопреки расчетам довольно трудным делом оказалась легализация агентов после их проникновения в страну. Им редко удавалось "вписаться" в
советскую действительность, стать "законными жителями" тех мест, которые были определены им для оседания и действий. В-третьих, ЦРУ долгое время не могло наладить на должном уровне изготовление "документов прикрытия" с нашей бюрократией по "бумажной части" и по сию пору вряд ли кто может тягаться. Наконец, была еще причина, ставшая, по существу, роковой для департамента тайных операций: невысокая степень надежности засылаемых агентов, которых вербовали в основном среди так называемых перемещенных лиц, военных перебежчиков последних лет и в неоднородной эмигрантской среде.
2
Ясное дело, все эти манипуляции — классические схемы разведывательной работы — для нас особого секрета не составляли. Но дело тут, как говорится, не столько в условиях задачи, сколько в способностях тех, кто берется ее решать. Мы с этой задачей, в общем, справлялись неплохо. Более того, работая на опережение, перевербовывая агентов и от их имени навязывая сопернику оперативные радиоигры, советская контрразведка зачастую сводила на нет планы противника уже на начальном этапе их осуществления. Типичный тому пример — одна из разведывательных операций ЦРУ весной 1952 года, кадры для которой тщательно готовились по специальной программе в разведшколе США близ Западного Берлина.
Предполагалось, что после того как группа окажется на советской территории, каждый из агентов направится в назначенный ему пункт — один из промышленных городов Поволжья, обоснуется там и приступит к сбору интересовавших ЦРУ сведений об оборонных предприятиях и иных военных объектах. Собираемые сведения радист группы должен был передавать за кордон.
Выброска прошла нормально; группа, собравшись, направилась поездом в Москву, откуда, пополнив свой гардероб закупками советского ширпотреба, агентам предстояло разъехаться по "своим" районам. В первый же день своего появления в Москве все участники группы были арестованы.
Как это произошло?
В конце 40-х годов советской контрразведке удалось внедрить в партию возвращавшихся на родину немецких военнопленных своего агента. Потеряв в первые дни войны на территории, подвергшейся оккупации, родителей, он еще мальчишкой примкнул к местным партизанам и оказал отряду неоценимые услуги, выполняя задания в тылу противника. Втянувшись в разведывательную работу, этот человек изъявил готовность продолжить ее в новых условиях. Будучи заслан в ФРГ, агент попал в среду перемещенных лиц и, действуя согласно легенде, сумел привлечь к себе внимание американских вербовщиков, не раскусивших подвоха. С их "подачи" наш агент оказался сначала в числе слушателей американской разведшколы, а потом и в составе разведгруппы, переброшенной на территорию СССР.
Вернувшись таким необычным путем на Родину, агент условной открыткой дал знать об этом. Перед самым выездом группы в Москву оперативному работнику удалось вступить с агентом в "летучий" контакт — времени, впрочем, хватило, чтобы обговорить способ дальнейшей связи. В день прибытия в Москву агент, лучше других знакомый с местными условиями, отправился в поход по магазинам одежды: предстояло "приодеться по-местному". Отрыв от группы он использовал для второго контакта с оперативниками — здесь и был выработан во всех подробностях план захвата разведгруппы.
Все произошло, как задумали: направившуюся в ближайший магазин "Мосодежда" разведгруппу, включая и агента (чтобы не провалить его), взяли без выстрела.
Поскольку приведенный выше случай был не единственным, ЦРУ, ставшее в связи с этим мишенью для критики, опасаясь усиливающейся со стороны конгресса угрозы разобраться с причинами провалов, вынуждено было в 1953 году свернуть операции по заброске в Россию агентурных групп с радиопередатчиками накатанным воздушным путем и через сухопутные и морские границы.
Надо отдать должное Розицки, нашедшему в себе мужество признать ошибки в действиях возглавляемого им департамента тайных операций. Хотя разработанная им программа была
"первой пробой", "потери, — писал Розицки, — оказались все же слишком велики, а затраты несоизмеримы с достигаемыми результатами".
Начинается поиск иных, новых путей для внедрения агентов в СССР — теперь уже в "высшие круги закрытого общества" и установления контактов с теми, кто посвящен в секреты атомного и ракетного оружия.
"Схема" осталась прежней: поиск "нужных" людей — прямых носителей интересующей ЦРУ информации и тех, через кого можно на них "выйти", используя весь арсенал от века известных средств — от прямого подкупа до игры на личной уязвимости "подручного материала". Анализ особенности характеров и личная, до мельчайших подробностей, жизнь изучаемых "объектов" всегда составляли сердцевину этой специфической работы, которая теперь, в меняющихся обстоятельствах, просто приобретала другое качество.
3
...Подполковник интендантской службы П.С.Попов в ноябре 1951 года был командирован Главным разведывательным управлением Генерального штаба Вооруженных Сил СССР, в кадрах которого он состоял, на постоянную работу в Вену. Официально Попова зачислили на офицерскую должность в советскую часть союзнической комиссии по Австрии. В круг его профессиональных обязанностей на первом этапе входило ведение разведки против Югославии.
Предшественник Попова передал ему на связь пятерых тайных агентов и в их числе некоего Фердинанда Блашица ("Ваша"), австрийского гражданина, хорвата по национальности, владельца одной частной фирмы. С марта 1952 по января 1953 года Попов имел с "Вашем" около десяти конспиративных встреч.
Все шло нормально. Но в феврале следующего года ГРУ оповестило своих венских представителей о том, что к нему поступили компрометирующие сведения относительно "Ваша". Суть их сводилась к тому, что в то время, как многие работавшие вместе с ним в Австрии в годы войны участники подпольных групп движения Сопротивления проваливались, "Ваш" каждый раз выходил сухим из воды. Возникали подозрения: не связан ли он с гитлеровцами? ГРУ предложило осторожно провести беседу с "Вашем" о его участии в Сопротивлении.
Беседа состоялась. Что-то в ней насторожило "Ваша" — он оборвал все контакты с Поповым. Лишь в ноябре Попов случайно встретил "Ваша" на улице в Вене, сделав попытку договориться о возобновлении сотрудничества. "Ваш", хотя и не сразу, согласился. Условились провести очередную встречу в начале декабря. "Ваш", по уговору, должен был "подхватить" Попова в условленном месте, подъехав на своем автомобиле.
Когда деловая часть разговора подходила к концу (Попов принял от "Ваша" подготовленное им агентурное донесение на хорватском языке — оно касалось американских военных перевозок из итальянских портов в ФРГ через Австрию), возле автомобиля неожиданно появились двое неизвестных в штатском. Распахнув дверцы с обеих сторон, незнакомцы плотно зажали Попова на заднем сиденье. Через сидевшего за рулем "Ваша", свободно владевшего немецким языком, они объявили Попову, что являются служащими австрийской полиции, и предложили ему проследовать с ними в ближайший полицейский участок советской зоны для установления его личности.
Когда автомашина миновала пределы 10-го района советского сектора Вены, Попов забеспокоился и потребовал объяснить, что, собственно, происходит, по какому праву он задержан и куда его везут. Один из неизвестных ответил, а "Ваш" перевел, что они направляются в Центральное полицейское управление Вены. "Ваш" в момент задержания был абсолютно хладнокровен, непрерывно подавая Попову знаки: ничего страшного, все будет в порядке.
По прибытии на место - это оказался участок американской военной полиции на Мариахильфен-штрассе — Попова провели в одну из комнат на первом этаже здания и обыскали, отобрав удостоверение личности, служебный пропуск, записную книжку и агентурное донесение "Ваша". Затем начался допрос: от Попова упорно добивались ответа, какую службу советской разведки он представляет в Вене, как давно с ней связан и с каким заданием прибыл в страну. Допрос продолжался с девяти вечера до трех часов утра, "давили" профессионально.
Похитители Попова в действительности оказались американцами; один из них свободно владел русским языком. Он прямо заявил, что слежка за Поповым велась непрерывно и им достоверно известно о его принадлежности к советской разведке; известны им и люди, с которыми Попов встречается в Вене и использует для получения интересующей Москву секретной стратегической информации, далее Попову рассказали о той "скверной истории", в которую он "дал втянуть себя": пойман в момент конспиративной встречи с поличным как шпион, пытавшийся выкрасть сведения, составляющие военную тайну Соединенных Штатов. В подобной ситуации ему грозит одно из двух: либо отправка в Штаты и там предание суду за шпионаж против американской армии, который по законам США карается смертной казнью, либо огласка в прессе: официальное сообщение о его добровольном бегстве из СССР. Наконец, его могут просто выдать советским властям как человека, попросившего политическое убежище. "Нужно ли говорить о том, на что вы в этом случае обрекаете свою семью и какая тяжелая участь ее ожидает?" — спросил в заключение американец и подвел черту: "При желании всего этого можно избежать. Нужно только быть откровеннее и сговорчивее. Все в вашей власти, и вы не можете этого не понимать".
4
Провокационная угроза возымела действие. Попов признался, что действительно является кадровым сотрудником советской военной разведки, направлен в Вену для работы в резидентуре ГРУ и в момент задержания проводил встречу со своим агентом. "Передо мной, — заявит потом Попов на следствии в Москве, - встала проблема: либо согласиться сотрудничать с американцами, либо отвергнуть их диктат и тогда, как я понимал, мне грозит быть тайно увезенным из Вены. Я смалодушничал и принял их вербовочное предложение".
Получив согласие растерянного подполковника, американцы предложили перенести продолжение разговора на ближайшие дни. Попов согласился. У него, если верить его словам, появилась надежда на то, что, оказавшись на свободе, он как-нибудь выпутается из злополучной истории, из которой, как ему казалось до этого, уже не было выхода.
Вернув Попову документы и текст агентурного донесения, американцы высадили его из машины поблизости от гостиницы и условились встретиться через неделю. По пути ему показали место встречи — кинотеатр "Оне паузе". Попов кивнул.
Понятно, что к моменту начала вербовочной акции венская резидентура ЦРУ располагала необходимой суммой сведений, позволивших составить достаточно полный и достоверный портрет Попова.
Наряду с "Вашем" определенную роль в изучении личности Попова сыграла жительница Вены, 24-летняя сербка, уроженка Белграда Эмилия Коханек, работавшая референтом-переводчиком в комендатуре советских оккупационных войск в Австрии. Поначалу Попов поддерживал с ней оперативный контакт, необходимость которого обосновывал перед руководством возможностью использовать ее для наблюдения за местной югославской колонией; вскоре их отношения приняли интимный характер2. Их роман с первого дня находился в поле зрения австрийской полиции, на службе у которой в качестве тайного осведомителя под псевдонимом "Анни" состояла Коханек.
Сведения об этом дошли до венской резидентуры ЦРУ. Попова "взяли на карандаш". Американцы и стали определять в дальнейшем линию поведения Коханек, через нее для них открывалась дополнительная возможность для наблюдения за Поповым, которого они прежде держали на обычном учете.
Изучив материалы, полученные в процессе разработки Попова, американцы расценили его как "объект, вполне доступный для шантажа", и решили не упустить этой возможности.
5
В течение недели, как покажет потом Попов, он колебался, не зная, как поступить, на что решиться. С одной стороны, он боялся, что американцы могут привести в исполнение свои угрозы, и тогда любая публикация в прессе о его якобы добровольном переходе на Запад тяжело отразится на положении семьи. С другой стороны, от того, чтобы сообщить о случившемся командованию, его удерживало опасение, что за этим наверняка последует увольнение со всеми из него вытекающими последствиями.
Ведь, не потребовав при задержании немедленного вызова официального советского представителя и начав давать показания в его отсутствие, он тем самым грубо нарушил общепринятые в дипломатической практике правила поведения лиц, командируемых за границу. И вообще дела у Попова складывались хуже некуда: отсутствие практических результатов на порученном ему участке работы было причиной постоянных упреков в его адрес со стороны резидента. "В итоге я струсил, — скажет потом Попов на следствии, — и решил не уклоняться от повторной встречи с американцами".
В назначенное время Попов пришел на место встречи, к кинотеатру. Американцы уже ждали его; машина быстро доставила компанию в уже знакомую Попову казарму американской военной полиции. Попова пригласили к уставленному напитками и закусками столу. Вербовщики старались придать встрече непринужденный характер, "дружески" упрекали Попова в излишней предвзятости, в нежелании понять, что они, союзники, действуют здесь, в Вене, в обоюдных интересах. В какой-то момент один из американцев попытался вручить Попову "подарок" — солидную пачку денег. Попов протестующе выставил руку — щелкнул затвор фотоаппарата, вмонтированного в висевшую напротив картину. "Теперь шуметь уже поздно", — сказали Попову. Да он и сам это прекрасно понимал.
Начался деловой разговор. Тон задавали американцы. Отвечая на их вопросы, Попов покорно перечислял фамилии сослуживцев, рассказывал о характере выполняемой ими работы, сообщил об изменениях, которые произошли лично у него: в связи с нормализацией отношений между СССР и Югославией он включен в группу, ведущую разведку против ФРГ. Представленная Поповым оперативная информация сыграла решающую роль в закреплении вербовки, позволила "завязать на его шее тугой узел зависимости".
Рассиживаться за столом Попову не дали. Отвезли на машине к Венскому университету. "Следующая встреча через неделю. Мы пока кое-что проверим и уточним. Через неделю, если все будет хорошо, в вашей ситуации наступит полная ясность".
Когда спустя неделю Попов появился у кинотеатра "Оне паузе", автомашина американцев была уже на месте. Один из них сидел, как и в прошлый раз, за рулем, второй вел наблюдение со стороны. Рядом с Поповым на заднем сиденье оказался неизвестный ему человек, назвавшийся Гарри Гроссмэном3. На чистом русском языке он сказал, что давно хотел лично познакомиться с Поповым и выразить ему свои извинения за грубость и некорректность, допущенные его подчиненными, "которые превысили пределы предоставленных им полномочий".
Гроссман привез Попова на конспиративную квартиру, расположенную во французском секторе Вены, примерно в трех километрах от гостиницы, в которой квартировал Попов. Гроссман начал беседу с заверения в том, что готов дать слово не придавать значения случившемуся, сохранить все в тайне, если Попов со своей стороны твердо пообещает оказать ему кое- какое содействие в обмен на оказываемую помощь. Хитроумные увещевания Гроссмана, как заявит потом Попов на следствии, развеяли его колебания.
Как объяснил Гроссмэн, цель его разведывательной миссии состоит в том, чтобы способствовать предупреждению возможности перерастания теперешнего противостояния СССР — США в вооруженный конфликт. Для этого ему важно знать планы
оперативного использования вооруженных сил СССР, а конкретно — состояние советских военных объектов в Восточной Германии и Австрии: их дислокация, сведения о передвижении воинских частей, их численность, техническая оснащенность, состояние военных аэродромов, — словом, все, что может свидетельствовать о военных приготовлениях СССР и его обороноспособности. Всего за время пребывания в Австрии (до середины 1955 года) Попов имел примерно восемь-девять встреч с Гроссмэном: пять в 1954 году, остальные в 1955 году. Встречались они на той же конспиративной квартире во французском секторе Вены, куда Попов обычно добирался самостоятельно. До июня 1954 года Гроссмэн ограничивался устными беседами, затем на каждую явку стал приходить с карточками с занесенным на них перечнем вопросов; в эти карточки он тщательно заносил ответы Попова. Разговоры периодически возвращались к сослуживцам Попова — Гроссмэн подробно расспрашивал о каждом, уверяя, что далек от мысли что-либо предпринимать против этих людей: главное для него — безопасность Попова.
Через Попова Гроссмэну стало известно о существовании в Бремене нелегальной резидентуры ГРУ в составе трех человек, имевших свою рацию.
Последняя встреча Гроссмэна с Поповым состоялась после возвращения последнего из отпуска в июне 1955 года. Поскольку Попову, в связи с подписанием мирного договора с Австрией и выводом из страны советских войск, предстояло переезжать на другое место службы, Гроссмэн дал ему подробные наставления относительно техники и порядка передачи в дальнейшем собираемых сведений, соблюдения правил конспирации и условий обеспечения личной безопасности. Он снабдил Попова листом бумаги для нанесения тайнописи и таблетками для ее проявления, шифровальными и дешифровальными блокнотами. По прибытии на новое место Попов должен был послать от имени "Макса" (такое имя он получил в ЦРУ) письмо на адрес проживающего в США некоего Павличука и сообщить о происшедших изменениях в его служебном положении.
Что стало с "Вашем", Попов не знал. Уничтожив после возвращения из американской военной полиции его агентурное донесение, Попов доложил начальству, что "Ваш" на встречу не явился и он исключает его из агентурной сети. Гроссмэн о "Ваше" тоже не заговаривал — только однажды как бы мимоходом поинтересовался у Попова, как он "оформил дело "Ваша", Попов рассказал. Гроссмэн согласно кивнул, и Попов понял, что тот расспрашивал его лишь для самопроверки. Весной 1955 года Попов встретил "Ваша" на одном из приемов в Доме офицеров Советской армии; оба сделали вид, что не знают друг друга.
6
...В конце августа 1955 года Попов получил назначение в ГДР, в город Шверин. Узнав об этом от Коханек, состоявшей в переписке с Поповым, Гроссмэн в январе 1956 года делает попытку связаться с ним. Для этого он направляет в Шверин женщину-связника. Опознав Попова по внешним приметам, женщина подошла к нему на улице и произнесла с трудом заученную фразу (русским языком она не владела), служившую паролем: "Вы "Макс"? Вам привет из Берлина от Гроссмэна". Пароль не сработал: мотив обращения показался Попову неубедительным. Опасаясь провокации, он не рискнул раскрыть себя и сказал, что никакого Гроссмэна не знает. Женщина растерялась и поспешно отошла.
Спустя несколько дней та же женщина, обогнав Попова, когда он в обеденный перерыв направлялся домой, опустила в его почтовый ящик конверт — послание от Гроссмэна, предлагавшего Попову в назначенное время быть у фотовитрины Дома дружбы, где его будет ожидать связник. Гроссмэн просил собрать для него разведывательные сведения о ходе расформирования выведенных из Австрии советских войск и степени точности сообщаемых правительством СССР цифр о демобилизации военнослужащих.
В заключение письма Гроссмэн настаивал на желательности приезда Попова в Западный Берлин. Если же в связи с осложнениями на демаркационной линии или по иным уважительным причинам Попов не сможет прибыть на встречу, он должен будет отправить по указанному адресу письмо или открытку на имя Вернера Краббе, "надежного немца", преподавателя техникума, проживавшего в пригороде Восточного Берлина. Содержание письма должно быть дружеским, произвольным. Указание в нем на болезнь самого Попова будет означать, что с ним все в порядке, но в ближайшее время в Западный Берлин для встречи с Гроссмэном он явиться не сможет. Письмо следует подписать условной фамилией "Герхард Шмидт". Послание Гроссмэна было выдержано в тоне хотя и спокойном, но достаточно безапелляционном.
"После того как Гроссмэн установил мое присутствие в Шверине, — заявит Попов на следствии, — я понял, что отступать уже поздно, и стал беспрекословно выполнять все его распоряжения".
Встреча с человеком Гроссмэна, назвавшим себя Германом Радтке, состоялась в один из мартовских дней 1956 года. Радтке передал Попову открытый конверт с деньгами (восточные и западные немецкие марки), запечатанное письмо Гроссмэна, несколько листов чистой бумаги и пробирку с пилюлями — копирку для нанесения тайнописи и таблетки для ее проявления.
Попов встречался с Радтке несколько раз — в Шверине и Гюстрове, в ста километрах от Шверина. Явки в Гюстров были перенесены по требованию Гроссмэна: в этом городе проживали родственники Радтке и, следовательно, его периодическое появление там не могло возбудить подозрений. Связник ни разу не ушел от Попова с пустыми руками.
7
В июне 1957 года Попова перевели на работу в Восточный Берлин. Через некоторое время он посетил Западный Берлин и поблизости от театра Шиллера по телефону, который сообщил ему связник, позвонил Гроссмэну4. Очень скоро тот подъехал на своей машине к театру и оттуда привез Попова на конспиративную квартиру по Лютцензеештрассе, 3, где с этих пор проходили все их конспиративные встречи вплоть до отъезда Попова в ноябре 1958 года в СССР. Они встречались почти каждый месяц: в июле, сентябре, октябре и ноябре. На одной из явок осенью 1958 года присутствовал представитель ЦРУ, специально прибывший для этого из США. По тому как он, включившись в разговор, взял инициативу в свои руки, как ставил вопросы и формулировал задания, как при этом вел себя Гроссмэн, Попов понял, что этот человек — один из руководителей Гроссмэна и, видимо, немалого ранга. Его приезд в Берлин, по словам Гроссмэна, был вызван желанием поближе познакомиться с Поповым как источником важной информации в военной области и лишний раз дать понять, как высоко ценят его в штаб-квартире ЦРУ.
За время работы с Гроссмэном в ГДР Попов пополнил свой "черный список" новыми "подвигами" на ниве предательства. Выдал проходившего у него стажировку нелегала "Алешина", сообщив о том, что тот изучает радиодело и готовится обосноваться в одной из немецкоязычных стран. Оказал неоценимую услугу ЦРУ, провалив двух наших нелегалов - мужа и жену5. Раскрыл и другого нелегала - женщину, к сопровождению которой на Запад имел непосредственное отношение. Попов назвал Гроссмэну также адреса трех конспиративных квартир ГРУ: двух в Западном и одной - Восточном Берлине. Через Попова в руки американцев попала и другая важная оперативная информация: о структуре и деятельности зарубежных представительств ГРУ и некоторых его сослуживцах, занимавшихся вербовкой агентуры и выводом нелегалов за границу, о порядке оформления документов прикрытия для сотрудников, направляемых на нелегальную работу. Он сообщил, в частности, что двое его сослуживцев отмечены руководством ГРУ: первый за вербовку служащего паспортного отдела полиции ФРГ, второй за установление доверительных отношений с жителем Турции, перспективным в разведывательном плане. Проявив заметный интерес к этим сведениям, Гроссмэн просил Попова подумать над тем, не повредит ли ему, Попову, если они решатся "обезвредить" немца-паспортиста, начав кампанию против него как коммуниста-подпольщика6.
В связи с предстоящим возвращением Попова на родину он был снабжен шифровальными блокнотами и новейшими средствами тайнописи7. Все это вместе с наставлениями о порядке и технике поддержания сношений с разведывательным центром США было заделано, по согласованию с Поповым, в тайники, искусно оборудованные в полой части спиннинговых катушек и охотничьем ноже (Попов был заядлым рыболовом и охотником); таким же тайником служил помазок для бритья.
Какое-то время после возвращения в СССР Попов продолжал работать на американскую разведку.
Пока не попал в поле зрения органов безопасности.
8
...В январе 1958 года в Москву для работы в посольстве США в качестве атташе административно-хозяйственного отдела прибыл владевший русским языком тридцатишестилетний американский гражданин Рассел Аугуст Лэнжелли. Свидетелям встречи на вокзале бросилась в глаза деталь - она-то, собственно, и послужила исходным моментом, с которого начала раскручиваться эта история: среди встречавших Лэнжелли посольских чиновников, вопреки обычно строго соблюдаемым субординации и "табели о рангах", оказался Римстэд, кадровый американский разведчик, занимавший пост первого секретаря.
Первые результаты установленного за Лэнжелли наблюдения, целью которого было выяснить его действительное положение в посольстве, давали мало оснований для подтверждения версии о его возможной причастности к разведке. Как можно было судить по отрывочным сведениям, этот преуспевающий дипломатический чиновник, старательно стремившийся вписаться в устоявшуюся жизнь посольства, заботливый отец троих детей и внимательный муж, вел — так казалось окружающим — весьма добропорядочный образ жизни. Во всяком случае Лэнжелли делал все, чтобы не дать повода заподозрить себя в чем-то неблаговидном.
Каждое утро, в одно и то же время, одним и тем же маршрутом он направлялся из дома № 118а по проспекту Мира, где ему была предоставлена квартира, в посольство; после работы, вечерами, совершал прогулки по городу, оживленно интересуясь его достопримечательностями; в хорошую погоду выезжал с семьей в живописные места Подмосковья. Как будто ничто не давало повода думать, что у Лэнжелли кроме обязанностей, возложенных на него как на атташе посольства, имеются какие-либо другие заботы. Но некоторое время спустя представление об этом человеке стало меняться.
На каком-то этапе Лэнжелли, видимо, решил, что ему уже удалось погасить интерес к себе со стороны органов безопасности и выйти из-под их постоянного наблюдения и контроля. Во всяком случае только этим можно объяснить наступившее заметное изменение в его поведении — он начал допускать действия, которые прямо или косвенно обличали его в принадлежности к разведке: подозрительно часто стал совершать ничем не оправданные прогулки по городу в часы, когда ему надлежало быть в посольстве при исполнении служебных обязанностей, — вещь дисциплинированному дипломатическому чиновнику не свойственная. Нередко во время прогулок его сопровождала жена, что можно было рассматривать как продуманное "прикрытие". Да и
в самом посольстве он нечасто задерживался в своем кабинете в административно-хозяйственном отделе, проводя большую часть дня в том корпусе здания, где расположены кабинеты посла, советника, военных атташе и шифровальщиков. Не остались незамеченными и его частые общения с упомянутым выше Римстэдом. В общем, создавалось впечатление, что главным для Лэнжелли были отнюдь не хозяйственные дела.
Наконец, привлек внимание неожиданный выезд Лэнжелли в апреле 1958 года на несколько дней за пределы СССР. Если учесть, что это произошло всего лишь три месяца спустя после его появления в Москве, были основания считать, что Лэнжелли сорвали с места какие-то чрезвычайные обстоятельства. Дальше — больше. По возвращении Лэнжелли вступает в тесное общение с атташе посольства по экономическим вопросам Уинтерсом — прежде такой привязанности не отмечалось. Было замечено, что кроме носивших регулярный характер встреч в посольстве они вдвоем совершали прогулки по городу, посещали парки, скверы и даже детские площадки, наведывались в рестораны и бары, явно что-то высматривая. Во всяком случае, внешне эти вояжи по Москве выглядели именно так. Сумма неожиданных совпадений дала повод предположить, что и поездка Лэнжелли за границу и его внезапное сближение с Уинтерсом имеют под собой какую-то общую почву. Факты поневоле склоняли к тому, что в лице Лэнжелли органы безопасности получили еще одного "чистого" разведчика, административная должность которого в посольстве всего лишь прикрытие.
9
Логичность этого предположения сделалась очевидностью после того, как из документов, попавших в руки оперативных работников, им стало известно, что Уинтерс в свое время служил в военно-морской разведке США, изучал русский язык в разведывательной школе в Колорадо и прошел курс обучения в Русском институте Колумбийского университета. Среди этих документов было письмо Уинтерсу из Центральной разведывательной группы8, свидетельствующее о том, что еще в 1947 году он оформлял свой перевод на работу в Центральную разведку.
Естественно, эта версия прошла не одну проверку, пока не были получены веские данные, серьезно поколебавшие первоначальные представления об атташе административно-хозяйственного отдела американского посольства.
Применив по данному делу комплекс оперативных мер, начиная с организации непрерывного наблюдения, оперативные работники скоро получили неопровержимые доказательства того, что Лэнжелли — кадровый американский разведчик и направлен в нашу страну для агентурной работы. В частности, удалось зафиксировать, как однажды, а именно 28 мая 1958 года, взяв с собой жену и детей, Лэнжелли на автомашине приехал к пристани "Крымский мост", откуда на речном трамвае вся семья направилась на Ленинские горы. Сойдя с катера, они поднялись по лестнице на гору, где Лэнжелли сфотографировал несколько раз стадион в Лужниках. Затем, усевшись на поляне в тени деревьев, разложили привезенный с собой провиант. Всем своим поведением Лэнжелли старался показать, будто всецело поглощен прогулкой, игрой с детьми и легким завтраком на свежем воздухе, а все остальное его ничуть не занимает. Когда, закончив пикник, они не спеша направились к деревянной лестнице, ведущей к Москве-реке, Лэнжелли, очевидно считая, что ему уже удалось выйти из-под наблюдения, улучив удобный момент, заложил под перила лестницы миниатюрный контейнер. Засечь это удалось не сразу. Собственно, закладка контейнера так бы и осталась незамеченной, если бы не ошибка самого Лэнжелли. Рельеф местности, конечно же, не случайно выбранный для устройства пикника, не позволял сотрудникам службы наружного наблюдения постоянно держать Лэнжелли в поле зрения. Тем не менее, когда семья спускалась вниз к пристани, оперативники засекли, что Лэнжелли на ходу делает в блокноте какие-то заметки. Это навлекло подозрение - не причастен ли он к тайниковым операциям? — и послужило поводом для того, чтобы тщательно обследовать место пикника и прогулки. Интуиция не подвела — тайник в конце концов был обнаружен. В нем оказались секретные инструкции по шпионской работе, средства тайнописи и крупная сумма денег — все это предназначалось для действовавшего в нашей стране американского агента.
Стало ясно: либо Лэнжелли сам готовится выйти на контакт с агентом, либо своими действиями вызывает огонь на себя, отвлекая силы и внимание нашей контрразведки от настоящего сотрудника американской резидентуры, решающего тy же задачу.
Дальнейшие события приносили новые доказательства.
Днем 21 января 1959 года Лэнжелли дважды выезжал на автомашине из посольства для посещения магазинов. В одном из них даже купил цигейковую шапку. Но главной, если судить по его поведению, была все же другая цель — проверить, не висит ли кто "на хвосте".
В тот же день вечером Лэнжелли на автомашине, за рулем которой находилась его жена, выехал из посольства и обычным маршрутом проследовал к себе домой на проспект Мира. В пути он снова старался определить, ведут ли за ним наружное наблюдение: двигаясь на малой скорости, проезжал перекрестки в самый последний момент, когда светофор переключался на красный, явно стараясь оторваться от возможного сопровождения. На проспекте Мира, возле тогдашней станции метро "Ботанический сад", машина Лэнжелли попала в пробку. Он вышел стремительно направился в сторону метро. Жена повела машину дальше.
Спустившись на платформу, Лэнжелли последним сел в вагон поезда, но в тот момент, когда двери начали закрываться, выскочил на перрон. Походил по залу в ожидании следующего поезда. Доехал до станции "Проспект Мира". Выйдя из метро, посмотрел на часы и медленно двинулся к расположенной неподалеку автобусной остановке.
Ровно в восемь вечера с Лэнжелли поравнялся мужчина в форме офицера Советской Армии. Они прошли рядом, как бы случайно, несколько метров, в какое-то мгновение оказались совсем рядом — и здесь все и произошло: незаметно для окружающих, но только не для оперативников, Лэнжелли и подполковник обменялись какими-то предметами и разошлись. Подполковник вернулся на автобусную остановку, доехал до гостиницы "Останкино" и остался там ночевать. Проверкой по гостинице установили: Петр Степанович Попов, 1923 года рождения, подполковник интендантской службы, прибыл из Калинина. К тому времени о его связях с американскими разведчиками еще ничего не было известно. Вопреки утверждениям Хайда, автора книги о "Деле Попова", по сути рекламирующей ЦРУ (у нас такие книги называются "заказными"), Попов оказался в поле зрения органов безопасности только теперь.
Командированный в Калинин оперативный сотрудник выяснил, что Попов появился в этом городе несколько месяцев назад, прибыл из Германии, где служил в Группе советских войск. Из-за отсутствия собственной квартиры живет вместе с семьей у матери жены. На протяжении восьми лет состоял в кадрах ГРУ. С ноября 1951 года находился в служебной командировке сначала в Австрии, затем в ГДР, откуда в ноябре 1958 года отозван за "внеслужебную связь с австрийской гражданкой Коханек" и отчислен в распоряжение отдела кадров тыла Советской Армии.
Для оперативников, занимавшихся разработкой Попова, его контакт с Лэнжелли уже не казался случайным. Оставалось это доказать.
10
Чтобы не обнаружить интереса, проявляемого к Попову, не насторожить его и тем самым не повредить делу, пришлось отказаться от обычных в подобных случаях оперативных мер. Было решено не проводить негласного обыска, приносящего иногда быстрые и ощутимые результаты, — не было гарантии, что обыск для Попова, достаточно осведомленного о методах и технике ведения разведывательной и контрразведывательной работы, пройдет незамеченным. Но учитывая известные приемы работы американской разведки со своими агентами на территории СССР и, в частности, широко практикуемое использование почтовой переписки, было признано необходимым обеспечить досмотр входящей и исходящей корреспонденции Попова. Специальные контролеры получили образцы почерка Попова и его жены. Был усилен контроль за корреспонденцией, идущей из СССР по определенным заграничным адресам, которые, как было установлено, использовались ЦРУ в качестве "почтовых ящиков".
За Поповым установили круглосуточное наблюдение, ориентированное, помимо всего прочего, на то, чтобы фиксировать возможные попытки отправить корреспонденцию из других городов области и с проходящими через Калинин поездами. Контролировались его выезды в Москву. Считаясь с местными условиями, ограничивавшими возможности эффективного использования наружного наблюдения (не было гарантий, что Попову не удастся заметить слежку), пришлось, приспосабливаясь к обстановке, создавать специальные скрытые посты наблюдения — на железнодорожном вокзале, междугородной автобусной станции и автовокзале. Круглосуточно функционировал пост контроля за выходами Попова из дома, оборудованный средствами ночного видения.
Наружное наблюдение показало: Попов, выходя в город, ведет себя.спокойно, каких-либо мер для обнаружения за собой слежки не принимает и почти всегда уходит и возвращается домой одним и тем же маршрутом, по наиболее освещенным и многолюдным улицам.
В паре с наружным наблюдением в разработке Попова задействовали службу радиоконтрразведки: не исключалась вероятность того, что между Поповым и ЦРУ существует радиосвязь. Предположения контрразведчиков материализовались после того, как удалось зафиксировать, что радиоразведывательный центр США во Франкфурте-на-Майне с 3 января 1959 года начал регулярно проводить упрощенным методом односторонние передачи шифрованных сообщений своему агенту, находившемуся, судя по всему, на территории СССР. Передачи эти велись по субботам в 10 часов вечера и в 6 часов 30 минут утра в воскресенье9.
21 января 1959 года было перехвачено письмо, направленное из Москвы обычным почтовым порядком в адрес Попова. При исследовании письма в лаборатории была обнаружена тайнопись. Попова извещали о высокой оценке, которую получила в штаб-квартире ЦРУ передаваемая им информация. Ставились новые задачи по сбору секретных сведений. Воспроизводился план шифрованных радиоперадач для него из радиоразведывательного центра во Франкфурте-на-Майне. Сообщался заграничный адрес, по которому ему следовало направлять в тайнописном виде шпионскую корреспонденцию. Письмо заканчивалось просьбой срочно уведомить, куда он получит очередное назначение. Письмо сфотографировали, доставили обычным порядком по адресу и опустили в почтовый ящик дома Поповых.
Наружное наблюдение зафиксировало: после встречи с Лэнжелли 21 января 1959 года Попов еще раз появлялся в Москве — был в отделе кадров тыла и в ГРУ, общался с несколькими бывшими сослуживцами. Кроме того, в ресторане в Калинине встречался с офицером, работающим на особо важном объекте ПВО страны, несколько раз заходил на квартиру другого знакомого офицера, служившего в одном из соединений Московского военного округа.
11
Поскольку добытые в отношении Попова материалы о его сотрудничестве с иностранной разведкой больше не вызывали сомнений, а развиваемая им активность в общении с потенциальными обладателями военных тайн несла в себе серьезную угрозу интересам государства, решено было при очередном посещении им Москвы задержать его, но так, чтобы факт задержания не получил огласки.
18 февраля 1959 года Попов был задержан. При личном обыске в момент задержания у него были обнаружены: записная книжка, в которой значились домашний телефон Лэнжелли, парольный сигнал для вызова на встречу и другие личные заметки, изобличающие Попова в связи с американской разведкой; шесть листов специальной копировальной бумаги, блокнот, в котором удалось выявить тайнописный текст подготовленного для передачи Лэнжелли очередного агентурного донесения:
"Отвечаю на Ваш номер один, полученный при передаче денег и в письме тайнописью. Ваши указания принимаю к руководству в работе. На очередную встречу вызову по телефону по Вашим условиям перед отъездом из Москвы. При невозможности встретиться напишу на Краббе. Радиограмму от 4 января не принял и пока принимать не могу в комнате с семьей. О возможности приема сообщу на Краббе. Пишите мне реже. Желательно, чтобы письма были короче и примерно такого содержания: Петр Семенович, здравствуйте. Возможно, Вы меня уже забыли, но я хочу напомнить о себе и нашем знакомстве в Москве. Получил назначение в ..., но доволен этим. Сейчас уже работаю. Жена и дети занимаются по хозяйству. Все чувствуем себя хорошо. Хотелось бы узнать, как твои дела? Устроился ли с работой? Если есть время, напиши, буду очень рад. Пока, до свидания. С наилучшими пожеланиями к тебе и твоей семье. Дима. Такое письмо может получить и моя жена, которая остается пока в Калинине, и переслать мне.Относительно устройства с работой можно написать: Дорогой Петр Степанович, почему ты молчишь? Пишу уже второе письмо, а ответа не получил и на первое. А остальное, как в первом.
Копирка и таблетки у меня есть. Инструкцию по радио желательно иметь, но краткая из Берлина у меня есть. Желательно иметь адрес в Москве, но надежный10. При моем отъезде из Москвы я постараюсь все-таки два-три раза в году выезжать на личные встречи в Москву. Сердечно Вам благодарен за заботу о моей безопасности, для меня это жизненно важно. За деньги тоже спасибо. Сейчас я имею возможность встречаться с многочисленными знакомыми с целью получения информации и, кроме того, находящимся в резерве через два месяца выплачивают только оклад по званию — это треть всего оклада, переезд тоже требует дополнительных затрат, так что еще раз Вам большое спасибо.
Что стало с моей агентурой в Б. (Берлине. — Ред.), не знаю, но предполагаю, что с ней работают другие офицеры. Желательно моих людей не трогать. С человеком Баш можете поступать по своему усмотрению, меня это мало волнует".
Далее Попов информировал о должностных перестановках в ГРУ, состоянии противовоздушной обороны границ и наиболее важных промышленных районов Севера, о передислоцировании ряда соединений ПВО, большом аэродромном строительстве для истребительной авиации.
Таким образом, были получены вещественные доказательства, обличающие Попова в шпионаже; в результате теперь уже официального обыска по месту жительства Попова в Калинине в руки оперативных работников попало все остальное: инструкция по способам связи с разведывательным центром США, план радиопередач, шифровальные и дешифровальные блокноты и проявитель для тайнописи.
Свою связь с американской разведкой, агентом которой он являлся с конца 1953 года, Попов признал на первом же допросе. В процессе следствия удалось установить, что Попов помимо упомянутых выше нелегалов, мужа и жены, выдал еще четырех наших военных разведчиков. Назвал 17 агентов из числа иностранцев, служивших для Попова источником разведывательной информации. "Сдал" американцам несколько явок, используемых ГРУ. Раскрыл (в том числе по предъявленным ему фотографиям) более 80 офицеров военной разведки, использование которых за рубежом в результате этого стало невозможным или весьма затруднительным. Сообщил особенно тщательно охраняемые сведения об организации и деятельности ГРУ, системе отбора и подготовки военных разведчиков, содержание нескольких разведывательных директив, передаваемых центральным аппаратом ГРУ. Регулярно снабжал ЦРУ секретной информацией военно-стратегического и политического характера.
12
Если верить утверждениям Г. Розицки, Попов был в те годы "самым ценным источником" сведений о Советском Союзе по военной линии. Через него американцам стали известны сведения о порядке ведения боевых действий и оснащенности танковых, механизированных и пехотных дивизий. Попов информировал американцев о возросшем количестве самоходных переправочно-десантных машин и бронетранспортеров еще за полтора года до того, как ЦРУ стало известно об этом из других источников. Попов первым передал описание нескольких систем тактических ракет, сообщил о существовании советских подводных лодок, оснащенных ракетами, о формировании дивизии тяжелых танков, а также в подробностях описал тактику Советской Армии в условиях применения ядерного оружия. Довел до сведения американцев содержание ряда строго конфиденциальных и секретных документов высших органов страны.
В сложных для получения секретной информации условиях "подобные сообщения одного человека, - отмечали в своем заключении аналитики ЦРУ, - оказали прямое и значительное влияние на военную организацию США, ее доктрину и тактику и позволили Пентагону сберечь, по меньшей мере, 500 миллионов долларов в его научно-исследовательской программе" .
Анализ сведений, которые Попов сообщил ЦРУ, показал: по роду службы он лично никак не мог располагать некоторыми из них. Указанные сведения Попов получал... от словоохотливых сослуживцев.
Итак, преступная деятельность Попова в процессе следствия была полностью доказана. Наступал самый трудный и наиболее ответственный этап работы по делу, получившему обозначение "Бумеранг". Предательство Попова могло положить начало целой цепи провалов наших разведчиков, последствия чего просчитать было невозможно, если учесть, что как сотрудник ГРУ Попов имел контакты с советскими нелегалами, которые проживали за границей по чужим паспортам под известными ему чужими именами.
Первым делом нужно было локализовать последствия предательства. Правда, существовала надежда, что американцы, делая свою игру, вряд ли сразу решатся на задержание или арест ставших известными им советских нелегалов. Но в практике ЦРУ случалось, когда они поступали и так.
Ясно было одно: даже при благоприятном стечении обстоятельств запас времени, остававшийся у ГРУ и КГБ для вызволения нелегалов, крайне ограничен. Это обстоятельство и диктовало тактику.
Руководители ГРУ в тесном контакте с КГБ прилагали огромные усилия для того, чтобы защитить наших людей, вывести их из-под удара контрразведки противника. Нужно было успеть подготовить вывод преданных Поповым нелегалов, а также осуществить отзыв проваленных им офицеров ГРУ, работающих под официальным прикрытием, но так, чтобы это не бросило тень на Попова. До поры до времени американцы ничего не должны были знать о его аресте.
По логике вещей, сам собой напрашивался вариант оперативной игры с ЦРУ с использованием Попова как своеобразной приманки. Американцы не должны были почувствовать сбоя. Более того, они должны были ощутить, как активность их агента все более нарастает. Все это должно было заставить разведку США в еще большей степени дорожить безопасностью Попова — в этом случае можно было бы надеяться, что американская контрразведка, опасаясь потери суперагента, не отважится на немедленный захват выданных им нелегалов. На внезапное и быстрое вызволение нелегалов рассчитывать было нельзя. Они наверняка уже находились под контролем контрразведки, и о любом, тем более поспешном, их отъезде стало бы сразу известно ЦРУ. Нужна была крайняя осмотрительность.
Кроме вызволения нелегалов, на что, естественно, были направлены основные усилия ГРУ и КГБ, оперативная игра могла способствовать решению и других важных с точки зрения контрразведки задач: раскрытию новых методов работы резидентуры ЦРУ со своими агентами на территории нашей страны, выявлению среди сотрудников американского дипломатического представительства в Москве еще неизвестных советским органам безопасности разведчиков. В случае удачи представлялось возможным выяснить конкретные разведывательные устремления США в отношении СССР на данный момент. Словом, игра стоила свеч.
13
Началу завязывания оперативной игры, определению путей и методов ее ведения предшествовал всесторонний анализ выработанных ЦРУ с участием его московской резидентуры условий связи с Поповым на советской территории. Надо было решить, какой способ избрать, на каком варианте остановиться.
Было известно, что перед тем, как Попов отправился в 1958 году из ГДР в очередной отпуск на родину, Гроссмэн предупредил его: в ближайшее время Попову предстоит встретиться со специально вызванным из СССР сотрудником ЦРУ "Даниилом". Лишь потом стало известно, что под этим именем выступал атташе посольства США Лэнжелли.
Знакомство Попова с "Даниилом" состоялось на очередной апрельской встрече, главной целью которой было знакомство Попова с системой связи, предложенной на случай, если он вдруг по каким-либо причинам не вернется обратно и будет лишен в дальнейшем возможности выезда за границу. Говорил Гроссмэн, "Даниил" участия в разговоре почти не принимал и был, очевидно, вызван больше для того, чтобы при встрече с Поповым в Москве они могли легко опознать друг друга. Гроссмэн был явно в ударе, демонстрируя "Даниилу" Попова, свой самый "крупный улов".
Пространно разъясняя важность личных контактов в разведке, он обосновывал преимущества этого способа связи на- ступившими и в СССР под влиянием благотворных перемен в мире позитивными изменениями в отношении властей к иностранцам. Вследствие этих изменений теперь, говорил он, изоляция дипломатических представительств в Москве стала менее жесткой, за сотрудниками посольства США не ведется глобальной слежки, как в прежние времена. Иностранным дипломатам предоставлена определенная свобода передвижения по территории страны, заметно ослаблен режим контроля за их действиями. В подобных условиях, которые вряд ли носят временный, конъюнктурный характер, подчеркивал Гроссмэн, американские разведчики могут выполнять свою миссию в СССР успешнее, а главное — с меньшим для себя риском. "Даниил", с которым Попову предстоит встречаться в Москве, продолжал он, является по своему положению малозаметным дипломатическим сотрудником, в разведывательном плане пока намеренно никак себя не проявляет и потому маловероятно, чтобы он мог попасть в поле зрения советской контрразведки. Причем личные встречи Попова с "Даниилом", объяснил Гроссмэн, планируются лишь на первое время; в последующем они обдумают более надежные в смысле безопасности способы связи — например, использование тайников. Гроссмэн счел нужным отметить, что "Даниил" много потрудился в Москве над подысканием безопасных мест для их будущих встреч и назвал некоторые из них: детская площадка в Сокольниках, общественный туалет на Пушкинской площади, музыкальный магазин на Петровке, несколько ресторанов11. Что касается сигнала вызова Попова на встречи, для этого, считал Гроссмэн, могли бы быть использованы граммофонные пластинки, проигрываемые в определенное время по радио.
Личные встречи Попова с Лэнжелли было решено проводить в ресторанах "Астория" и "Арагви", Центральном детском театре и у входа на станцию метро "Проспект Мира", запасной вариант — нотный магазин на Неглинке. Для вызова Лэнжелли на встречу Попов должен будет звонить ему из любого автомата после семи вечера. Если встречу предполагается провести в ресторане "Астория", Попов должен спросить: "Борис дома?". Ответная фраза Лэнжелли "Вы ошиблись, это американский дом" будет означать, что встреча состоится в восемь вечера в первую же среду. Для вызова на встречу в "Арагви" надо произнести фразу: "Федор дома?" Точно такой же, как и в первом случае, ответ Лэнжелли будет означать, что встреча состоится в восемь вечера в первое воскресенье. Если по телефону ответит женский голос, Попов должен, не вступая в разговор, повесить трубку. Завершая апрельскую встречу, Гроссмэн вручил Попову шифрблокноты и средства тайнописи. Ему он также сообщил и два уже упоминавшихся заграничных адреса, куда ему предстояло направлять по почте исполненные тайнописью шпионские донесения: в ГДР — на имя Крабба и в США - на имя Павличука. Кроме того, Попову было передано расписание передач радиоразведывательного центра12, которые он должен был принимать и расшифровывать с помощью шифрблокнота.
Перед самым отъездом Попова из Германии — в ноябре 1958 года — он получил указание Гроссмэна: в Москве до 20 декабря дать знать о себе "Даниилу". Было оговорено, что если к этому времени от Попова не будет никаких известий, то с целью прояснения ситуации на его калининский адрес будет послано письмо. Боясь, что оно случайно может попасть в руки жены и вызвать у нее недоумение, Попов, опережая события, вызвал Лэнжелли на встречу по телефону в один из последних дней декабря. Встреча должна была состояться в театре Юного зрителя. Попов, однако, на эту встречу не вышел, опасаясь, что она может быть зафиксирована КГБ, и решил воспользоваться запасным вариантом - рестораном "Арагви". 4 января 1959 года в восемь вечера эта "моментальная" встреча состоялась в туалетной комнате ресторана. Произошел обмен материалами: Попов вручил Лэнжелли исполненное тайнописью сообщение о своем отчислении из ГРУ в Главное интендантское управление Штаба тыла Советской Армии, а также об изменениях, происшедших в руководстве ГРУ. Лэнжелли, в свою очередь, в коробке из-под спичек, имевшей двойное дно, передал Попову записку, обязывавшую его сообщить тайнописью по известному ему адресу Краббе о своем положении. Условились, что в очередной раз они встретятся возле станции метро "Проспект Мира", на остановке автобуса № 85 в восемь вечера. Попов хотел выяснить у Лэнжелли еще кое-какие вопросы личного характера, но тот поспешил уйти, сказав, что за ним возможна слежка.
На встрече 21 января Лэнжелли вручил Попову сверток с деньгами и заложенную в коробку спичек записку на русском языке, повторявшую просьбу сообщить в адрес Краббе о своем положении и перспективах дальнейшего сотрудничества — как они представляются Попову. В записке содержалось предупреждение, что за Лэнжелли, судя по всему, ведется усиленное наблюдение и поэтому на встречу с ним следует выходить не чаще одного раза в три-четыре месяца. Перед Поповым ставилась задача выяснить в ближайшее время, где именно строятся подводные лодки с атомным двигателем, а также собрать сведения о новых видах ракетного оружия и районах его складирования.
14
Объективно сложившаяся обстановка позволяла практически приступить к развертыванию операции "Бумеранг" с использованием в ней арестованного Попова. Незакрытым оставался один вопрос: как его использовать? Характер оперативной игры вольно или невольно подсказали действия самих американских разведчиков, тот порядок поддержания связи с Поповым, который они установили для него. Стало ясно, что практически осуществимы два пути поддержания контактов с американской разведкой в ходе предстоящей оперативной игры: либо посредством периодических "моментальных" личных встреч Попова с Лэнжелли в Москве, либо с помощью двусторонней почтовой переписки с использованием средств тайнописи и шифров.
Второй путь был отвергнут; с точки зрения достижения поставленной цели, он сулил мало надежды на успех, не обеспечивая необходимой оперативности: посылка закодированных писем "почтовым ящикам" ЦРУ в США и ФРГ требовала много времени, что затягивало оперативную игру. Кроме того, логично было предположить, что американцы, лишенные возможности лично видеть Попова, на каком-то этапе могут заключить, что он не на свободе, действует под диктовку; придя к такому заключению, они вполне могут, опередив ГРУ и КГБ, принять жесткие меры в отношении наших нелегалов.
Учитывая это обстоятельство, а также принимая во внимание покаянное поведение Попова на следствии, оперативные работники остановились на втором варианте, то есть на личных встречах Попова и Лэнжелли. Тем более, что в этом случае открывалась еще и возможность захватить американского разведчика с поличным.
Для объяснения причин длительного отсутствия Попова в Москве (американцы не могли этого не заметить) придумали следующую легенду: Попов переведен на службу в Алапаевск— с Урала часто не поездишь.
Планом оперативной игры предусматривалось проведение нескольких встреч Попова с Лэнжелли на протяжении примерно шести-семи месяцев. Этого времени, как считали в ГРУ, было достаточно, чтобы успеть вывезти раскрытых Поповым нелегалов в страны, где они были бы в безопасности.
Самой трудной оказалась организация первой встречи. Прежде всего, важно было, чтобы подготовленная Поповым для передачи Лэнжелли информация не только не разочаровала американцев в своем агенте на новом этапе сотрудничества с ним, после отъезда в Алапаевск, а, наоборот, укрепила бы их во мнении, что многообещающие возможности, которыми Попов располагает благодаря своим связям в военной среде, растут и он по-прежнему надежен и еще более инициативен. Для этого содержащийся в информации фактический материал перемежали с ложными сведениями, тщательно "подогнанными" и вместе с тем малодоступными для проверки. Материал, прошедший тройную фильтрацию, был подготовлен с участием специалистов Генерального Штаба и Министерства иностранных дел СССР. Он должен был греть души американских разведчиков, поскольку касался вопросов, которые, как было достоверно известно, ЦРУ держало в центре внимания, проявляя к ним повышенный интерес.
Во-вторых, поскольку по условиям оперативной игры Попову предстояло лично встречаться с Лэнжелли, режим его содержания как арестанта сделали предельно мягким — на его облике не должно было отразиться пребывание в тюрьме. Пришлось прибегнуть к помощи косметолога и даже организовать Попову загородный отдых.
15
В день встречи 18 марта 1959 года Попова доставили на квартиру поблизости от ресторана "Астория". Оттуда он под негласной охраной отправился к месту встречи, назначенной на восемь вечера. Внешне он держался спокойно и уверенно. Такое его состояние, объяснил Попов впоследствии, подкреплялось сознанием того, что ему дан реальный шанс упредить опасные последствия совершенного им предательства.
Сама встреча произошла в тамбуре входа в ресторан "Астория", имевшего двойные двери и по левую руку между ними — маленькую нишу, где находился телефон. Собственно, это не было встречей в строгом смысле слова: сойдясь, Попов и Лэнжелли ничем не показали, что знакомы между собой. Обменявшись на ходу какими-то предметами, они разошлись. Если бы во время этого мгновенного контакта обмену материалами помешали бы вдруг какие-либо внешние обстоятельства, согласно оговоренным условиям связи Попов должен был пройти в ресторан, сделать официанту заказ и ровно через 30 минут повторить попытку контакта в коридоре, ведущем из зала в туалетную комнату13.
Наружное наблюдение за Лэнжелли в этот день зафиксировало: в 7.30 вечера он в сопровождении жены выехал на своей машине из дома, не проявляя никакого беспокойства, и к 8 часам подъехал к "Астории". Вышел из автомобиля. Подал руку жене. Как зафиксировал объектив скрытой камеры, нежно обнимая жену, Лэнжелли тем временем осторожно извлек из кармана ее жакета какой-то предмет, а именно небольшую коробочку — через несколько минут после того, как за Лэнжелли закроется входная дверь, коробочка окажется в руках Попова, уже ожидавшего у телефона-автомата и делавшего вид, что он разговаривает с абонентом.
Действуя таким образом, Лэнжелли был уверен, что если даже за ним и ведется слежка, ему, тем не менее, удастся незаметно осуществить моментальный контакт с Поповым: сотрудники, наблюдавшие за дипломатом, практически не имели возможности появиться в тамбуре одновременно с ним.
В переданной Лэнжелли информации Попов уведомлял, что получил назначение на должность заместителя командира батальона части, дислоцирующейся в Алапаевске.
К месту службы он выедет один, без семьи, которая временно останется в Калинине. Эта деталь вводилась намеренно — для того, чтобы Попов мог оправдать свои периодические наезды в Москву.
Легенда о пребывании Попова в Алапаевске, с одной стороны, позволяла сократить число встреч с Лэнжелли, что лишало его инициативы, а с другой — облегчала возможность дезинформации ЦРУ, поскольку проверить саму легенду и определить степень достоверности сообщаемых Поповым сведений было затруднительно — Свердловская область была, как известно, закрыта для иностранцев.
Лэнжелли, в свою очередь, передал Попову блокнот, в котором было изложено задание, обязывающее его приступить к сбору сведений о намерениях советского руководства по берлинскому вопросу и признаках возможной подготовки в связи с этим Вооруженных Сил СССР к военным действиям. ЦРУ интересовали также данные о производстве межконтинентальных баллистических снарядов и местонахождении стартовых площадок для их запуска. В переданных материалах сообщался новый адрес в Западной Германии, по которому Попову предстояло направлять информацию. Лэнжелли вручил ему также очередное вознаграждение — 20 тысяч рублей.
16
Вторая встреча состоялась 23 июля 1959 года в той же "Астории". Попов передал блокнот с тайнописным донесением, в котором содержалась "информация" по интересовавшим ЦРУ военным и внешнеполитическим вопросам. Лэнжелли вручил Попову пакет с 15 тысячами рублей и в спичечной коробке очередное задание по сбору разведывательных сведений. В тексте задания говорилось: "Можно отвечать на вопросы по номерам, т.е. в ответе ссылаться на номер вопроса и давать информацию минимальным количеством слов. Нам полезно знать, от кого или как вы получили сведения, например, от человека определенной специальности, из проходивших через ваши руки документов и т.п.
РАЗДЕЛ № 1:0 вашей части: 1.1. Наименование части. 1—2 Номер войсковой части. 1.3. Подчинение (непосредственное или высшее) части. 1.4. Штатный состав части по воинским званиям. 1.5. Назначение части (чем она занимается). 1.6. С какими другими частями (подразделениями) взаимодействует при выполнении своей задачи?
РАЗДЕЛ № 2:0 районах, предназначенных для пуска межконтинентальных баллистических снарядов, сообщите следующее: 2.1. Точное местонахождение района (расстояние и направление от ближайшего населенного пункта и т.п.). 2.2. Сколько имеется пусковых площадок (установок) в данном районе? 2.3. Время начала и окончания строительства района? Если не завершено, то дайте плановую дату окончания. 2.4. Какое количество снарядов находится в настоящее время в районе? Сколько из них готово к пуску? 2.5. О войсковой части, ответственной за ведение строительства района или за применение снарядов: сообщите
наименование и номер войсковой части, место дислокации, род войск, где проходила подготовку к настоящему назначению и когда она была закончена, непосредственное и высшее подчинение части, фамилия и звание ее командира. 2.6. Расположены пусковые площадки (установки) подземно или на поверхности? 2.7. Подходит ли железнодорожная ветка к району или в район? Если да, то какие элементы пускового оборудования помещаются в ж.-д. вагонах (например, топливо, жидкий кислород, радиолокационные средства, пульт управления и т.п.)? 2.8. О самих межконтинентальных снарядах, имеющихся в данном районе, сообщите данные, требуемые в разделе № 3".
На следующей встрече, в "Арагви", 18 сентября 1959 года, Лэнжелли вручил Попову конверт с 20 тысячами рублей и письмо, в котором сообщалось об изменениях в условиях связи:
"Первая встреча —звоните мне в любое время после 11 вечера до 8.30 утра. Лучшее время для звонка - между 7.30 и 8.30 утра. Вы спрашиваете: "Это комната товарища Павлова?" Я отвечаю: "Нет, это не гостиница "Украина". Это значит, что встреча состоится на следующий день после телефонного звонка в 8.45 утра на автобусной остановке на Кутузовском проспекте, напротив дома № 18. Я точно в это время перейду улицу, и мы оба войдем в первый подошедший автобус маршрута № 107, идущий в сторону центра. Я много раз проверял и твердо знаю, что слежки в автобусе за мной нет. На остановке не вступайте со мной в разговор. Материалы передавайте только в автобусе в удобный для меня и вас момент. После обмена материалами минут через десять первым выйду я, вам же следует ехать дальше. Запасная встреча — в тот же день в 8 вечера в туалетной комнате ресторана "Астория". Вторая запасная встреча — через день в коридоре нотного магазина. Там есть диван. Ровно в 7 часов вечера прячьте материал между сиденьем и правым подлокотником, сидя лицом к двери, затем идите к витрине. Я появлюсь в магазине в 7.05, и если от вас не последует сигнал опасности, извлеку ваш материал, заложу материал для вас и направлюсь в отдел продажи пластинок. Вы как можно скорее забирайте его и уходите".
Изменения в условиях связи были вызваны объективными причинами: семья Лэнжелли к этому времени переехала с проспекта Мира в новую квартиру в доме № 18а по Кутузовскому проспекту и, естественно, сменила номер домашнего телефона. Об этом дипломат сообщил Попову в исполненном тайнописью письме на его калининский адрес. Новый пароль для вызова Лэнжелли на встречу был избран с учетом того, что номер его теперешнего телефона ранее принадлежал гостинице "Украина".
Встречи Попова и Лэнжелли контролировались оперативной техникой и фиксировались скрытой фото- и киносъемкой. Это позволяло обеспечить абсолютную документальную точность. Как показало наружное наблюдение за Лэнжелли, на встречах, которые происходили в ресторанах, он появлялся в сопровождении Уинтерса, прикрывавшего его. Это окончательно прояснило подоплеку "дружбы" Лэнжелли с Уинтерсом: оба являлись сотрудниками одного ведомства - ЦРУ.
17
Мероприятия по выводу из-за границы выданных Поповым четырех нелегалов проводились в рамках операции "Бумеранг" начиная с февраля 1959 года и завершились успешно: к сентябрю удалось незаметно для противника вызволить всех. Угрозу их личной безопасности и безопасности связанных с ними по работе разведчиков удалось ликвидировать. Была произведена и замена тех находившихся за границей офицеров ГРУ, в отношении которых американская разведка получила от Попова соответствующую информацию.
Основные задачи, ради которых затевалась оперативная игра, были, таким образом, решены. Но возникли, как водится, новые обстоятельства. С исчезновением из поля зрения американцев Попова и наших нелегалов появилась проблема "поставки на Запад" необходимой дезинформации, призванной ввести в заблуждение ЦРУ. Истекал и срок следствия по делу Попова. Вот почему было признано целесообразным завершить оперативную игру в октябре 1959 года задержанием с поличным сотрудника ЦРУ Лэнжелли. Известно, какое "искреннее негодование" и "возмущение" обычно выражают иностранные дипломаты, когда попадаются на недозволенной деятельности. Были нужны неоспоримые доказательства. Вскоре их получили.
На последней встрече в сентябре 1959 года Попов в переданном им сообщении проинформировал Лэнжелли о том, что он якобы находится в отпуске в Калинине и намерен повидаться с некоторыми бывшими сослуживцами по ГРУ. Кроме того, ему, возможно, удастся встретиться с одним из своих знакомых — инженером НИИ, имеющим отношение к разработке ракетной техники (называлась конкретная фамилия; об этом человеке американцы знали от немецких специалистов, работавших в послевоенные годы в СССР). Такая "конкретизация" должна была форсировать интерес ЦРУ к предстоящей октябрьской встрече с Поповым при его возвращении из "отпуска" через Москву.
15 октября Лэнжелли был вызван Поповым на встречу, которая должна была состояться утром следующего дня в автобусе маршрута № 107.
Такой вариант встречи казался наиболее приемлемым: появлялась надежда, что Лэнжелли придет один: этим автобусным маршрутом он пользовался часто и чувствовал себя в безопасности.
16 октября 1959 года Попов был доставлен в район встречи на оперативной машине, замаскированной под такси. В 8.45 утра Лэнжелли, как обычно, вышел из дома и медленным шагом направился в сторону автобусной остановки на Кутузовском проспекте. Одновременно с ожидавшим его на остановке Поповым сел в достаточно заполненный пассажирами автобус. В пути следования до посольства Лэнжелли, проталкиваясь к выходу мимо Попова, скрытно обменялся с ним материалами. Для контроля за действиями Лэнжелли и Попова и обеспечения охраны последнего в автобусе среди пассажиров находились оперативники, севшие в него несколькими остановками раньше. Не доезжая двух остановок до американского посольства, Попов условным знаком дал знать оперативникам, что обмен материалами состоялся — задерживать дипломат без улик было бессмысленно.
При выходе из автобуса Лэнжелли и Попов были задержаны и доставлены в заранее подобранное близлежащее помещение. Составили, как положено, соответствующий акт. Чтобы у Лэнжелли было меньше ненужных вопросов, ему продемонстрировали кинофильм, скрытно отснятый в моменты его конспиративных встреч с Поповым. Желая избежать осмотра принадлежащих ему личных вещей, Лэнжелли сразу же указал, куда именно он спрятал полученные от Попова агентурные материалы14.
"Комментарии излишни", — заметил Лэнжелли, посмотрев себя на экране.
Дальше все пошло, как говорится, своим законным путем.
МИД СССР заявил протест посольству США и потребовал, чтобы Лэнжелли покинул пределы Советского Союза, поскольку его действия несовместимы со статусом аккредитованного дипломатического сотрудника. 19 октября американец покинул СССР.
Военная коллегия Верховного Суда, рассмотрев на закрытом судебном заседании 6 — 7 января 1960 года дело Попова по обвинению в преступлении, предусмотренном статьей 1 Закона об уголовной ответственности за государственные преступления и найдя доказанной его виновность в измене Родине, приговорила Попова к исключительной мере наказания. Предательство останется предательством и в самые гуманные времена. Такова действительная история. Передергивания, раскаленная топка и прочие ужасы остаются на совести американского фантазера.
1Член палаты представителей конгресса США С. Стрэттон, адресуя 30 ноября 1978 года специальное письмо в ЦРУ, выразил серьезную озабоченность тем, что США ведут сбор разведывательной информации "почти исключительно с помощью технических средств, уделяя мало внимания классическому виду тайной деятельности — агентурной разведке". Тогдашний шеф ЦРУ адмирал Тэрнер успокоил конгрессмена: "Я заверяю вас, что это мнение ошибочно... Хотя современные технические средства и позволяют нам расширить сбор разведывательных данных, они лишь дополняют, но не заметают агентурные источники".
2Связь с Коханек Попов не прервал и тогда, когда ему в конце 1954 года после нормализации отношений между СССР и Югославией категорически запретили поддерживать это знакомство.
3Хавард Мейсои, он же Шарнхорст; родители его до революции 1917 года жили в Петербурге, затем эмигрировали в США. Во время второй мировой войны Мейсон служил в одной из американских военных миссий на севере СССР. В 50-х годах представлял в Вене, а затем в Берлине, по одним дагагым, — военную разведку, по другим — ЦРУ; имел звание майора, занимался беженцами с Востока.
4К этому времени и Гроссмэн перебрался в Берлин из Вены. Похоже, его перевод был связан с необходимостью дальнейшей работы с Поповым.
5Подробности стали известны после разоблачения Попова: именно он в ноябре 1957 года обеспечивал выезд из ГДР в США жены нелегала нашей военной разведки, обосновавшегося в Нью-Йорке. По прибытии на место она оказалась вместе с мужем (как удалось установить в результате радиоперехвата) под интенсивным наружным наблюдением ФБР. Для ведения круглосуточной слежки за ними были использованы 22 бригады подвижного и стационарного наблюдения. Наружное наблюдение за собой женщина заметила еще на аэродроме в ФРГ, а затем и в Париже. Лишь с большим трудом нелегалов удалось вывезти из США в марте 1958 года.
6Этот вопрос снова возникнет в переписке с Гроссмэном после возвращения Попова в СССР. Попов ответил, что американцы "могут действовать по своему усмотрению", его это "мало волнует".
7Тайнописная копировальная бумага, которую Попову вручили американцы, содержала химические соединения высокого качества, нам еще не известные. Во всяком случае, подобной бумаги у других американских агентов, разоблаченных в СССР, до тех пор не встречалось.
8Центральная разведывательная группа в 1947 году преобразована в ЦРУ.
9Как потом станет ясно в результате сопоставления переданных американцами Попову условий радиосвязи и материалов радиоперехвата, январские передачи 1959 года предназначались именно для него.
10Московский адрес предназначался для того, чтобы посылать по нему свои донесения, исполненные тайнописью
11Как показало позже дело Пеньковского, именно на не привлекающей внимание детской площадке была зафиксирована одна из его встреч со связником чужой разведки
12Эта односторонняя связь по радио должна была осуществляться с помощью бытового радиоприемника, изготовленного в ФРГ, в схему которого требовалось внести лишь незначительные изменения. Попову дали послушать, как будут звучать сигналы, передаваемые ему по радио.
13И на этот случай был оговорен "сигнал тревоги": если никаких препятствий для вступления в контакт нет, надо было приложить к лицу носовой платок.
14Иной была позиция Лэнжелли на спешно созванной госдепартаментом пресс- конференции по его возвращении в США. Он представлял дело таким образом, что к обнаруженным при нем шпионским материалам он никакого отношения не имеет, что эти материалы якобы подсунуты ему сотрудниками КГБ, учинившими против него провокацию. Но к этому моменту о провале ЦРУ было уже достаточно широко известно, поэтому заявление Лэнжелли не имело того эффекта, на который рассчитывали организаторы пресс-конференции.
<< Назад Вперёд>>
