Дрезденское сражение
Нетрудно заметить, что главная группировка под командованием Наполеона занимала центральное положение и, имея выгоду коротких расстояний, теоретически могла нанести удар против любой армии союзников. К преимуществу Наполеона следовало отнести занимаемый им рубеж р. Эльбы (разделяла противников), удобный для обороны на протяжении 500 верст при наличии занимаемых им крепостей и укреплений: Кенигштайн, Дрезден (обширный укрепленный лагерь), Торгау, Виттенберг, Магдебург (первоклассная крепость), Вербен, Гамбург, Глюкштадт (защищался датчанами). В то же время это была хорошая исходная линия для ведения наступательных операций против Северной и Силезской армий союзников. Правда, с вступлением Австрии в ряды коалиции эта линия становилась уязвимой и могла быть обойдена с правого фланга из Чехии. Богемская армия могла нанести удар с юга и угрожать главным коммуникациям Наполеона в Саксонии, а в случае неудачи отступить в Богемию, где имела бы естественные препятствия (Рудные горы) и подготовленные укрепленные позиции за р. Эгером. Наполеон же действительно хотел воспользоваться разделением сил союзников, у него возникало несколько альтернатив, которые были скованы только его возможностями и вероятным противодействием союзников. Безусловно, преследуя определенные политические цели, он стремился нанести удары таким образом, чтобы вывести из войны союзников поодиночке, в первую очередь Пруссию и Австрию. Опираясь на Дрезден, Наполеон мог оперировать в любом направлении.
Маховик действий сторон раскручивался очень быстро после окончания перемирия. Исходя из недооценки сил Северной армии, французский император приказал группировке Удино при поддержке корпуса Даву на севере начать наступление на Берлин (его давняя идея), чтобы протянуть руку помощи осажденным французским гарнизонам. Группа корпусов Нея долна была удерживать за р. Кацбах силы Силезской армии. В Богемии же он предполагал нанести удар основными силами с целью быстро вывести Австрию из войны. Но он еще не знал, что русские и прусские войска уже перешли туда и значительно усилили австрийцев. Он начал сосредоточение основных войск в районе г. Циттау и двинул вперед корпус. Ю. Понятовского на австрийскую территорию. Только когда он по опросам первых австрийских пленных узнал, что значительные русско-прусские силы из Силезии уже прошли в Богемию, только тогда стал понимать бесперспективность своего наступления. Движение через горы, имея превосходящего противника, не оставляло шансов на успех. Первое, о чем позаботились союзники, – прикрыть проходы через горы. Еще 6(18) августа при первой встрече Шварценберга с Барклаем де Толли в г. Мельнике был составлен предварительный план военных действий Богемской армии и отдан на утверждение трех союзных монархов. В этом плане «положено, между прочим, овладеть прежде теснинами Богемских гор, Эрцебирге называемых, дабы вход в Саксонию всегда был во власти союзников»[494].
Тут же Ней сообщил, что Блюхер 3(15) августа начал движение вперед и оттеснил его за р. Бобер к Бунцлау и Левенбергу. Весь план был кардинально изменен, разгром Шварценберга отложен на будущее, и главные силы Наполеон перебросил на поддержку Нея. Французы, получив подкрепления, уже 9(21) августа начали наступление. Но, Блюхер, скоро узнав о прибытии против него самого Наполеона, тут же принял решение отойти за р. Кацбах, как было заранее договорено у союзников. Правда, наступление против Силезской армии в значительной степени оголило тылы французов в Саксонии. Уже 10(22) августа Наполеон получил сведения, что в этот день в наступление с юга перешла Богемская армия, четырьмя колоннами двигающаяся в направлении Дрездена. Срочно французский император вынужден был отдать приказ гвардии и части войск форсированными маршами идти к саксонской столице, и сам выехал туда же. Против Блюхера остались только три армейских и один кавалерийский корпус (70–80 тыс. человек) под началом маршала Макдональда.
Чтобы поставить Богемскую армию в тяжелое положение, Наполеон первоначально хотел значительными силами начать наступление от Кенигштайна и Пирны в тыл Богемской армии с целью перерезать ей пути отступления. Это был для него очень перспективный вариант развития событий (большинство историков называют этот маневр прекрасным или превосходным). Но он опять видоизменил свои намерения, узнав о преимуществе сил союзников под Дрезденом и об опасности, угрожающей защитникам города (оставленным там частям маршала Гувион Сен-Сира). Отдавать Дрезден союзникам (главная база армии и центр коммуникаций) Наполеон никак не хотел, а свободных войск у него под рукой явно не хватало. Французский полководец решил не рисковать и вынужден был как можно скорее бросить свои главные силы на помощь защитникам Дрездена. Для движения на коммуникации союзников был направлен лишь усиленный корпус генерала Вандамма (40 тыс. человек). Возможно, на принятие такого компромиссного решения повлияло донесение о неудаче маршала Удино против войск Северной армии при Гросс-Беерене 11(23) августа (потери только пленными составили около 1500 человек) и о его отступлении перед силами наследного шведского принца. Но как бы то ни было, надо сказать, что Наполеон успел вовремя появиться под стенами Дрездена.
Уже к вечеру 13(25) августа части Богемской армии вышли к Дрездену. Командование союзников не имело данных о нахождении Наполеона и противостоявших им силах. Даже первоначально намеревались блокировать город и продолжить движение к Лейпцигу. Позже, исходя из стратегической важности этого пункта (как центра и главного склада Великой армии) и получив сведения о слабости защитников города, решено было взять Дрезден штурмом. 20–25 тыс. человек Гувиона Сен-Сира не могли долго удерживать свои укрепленные позиции. Их начали заблаговременно обновлять и усиливать по приказу Наполеона, когда стало ясно, что Австрия может вступить в войну. В тот день у союзников под городом уже было стянуто до 60 тыс. войск, вполне достаточно, чтобы овладеть неприятельскими укреплениями города. Александр I и его советники настаивали на немедленной атаке. Но Шварценберг принял решение начать общую атаку даже не утром, а лишь в 16 часов 14(26) августа (ждали подхода отставших частей, в частности австрийский корпус генерала И. Кленау). Время оказалось безвозвратно потеряно по вине Шварценберга. Наполеону предоставили целые сутки, и он ими воспользовался. «Упрямство австрийцев и систематической их медленности, – писал по поводу Дрезденского сражения А.И. Михайловский-Данилевский, – никакими красками описать нельзя, и хотя они дорого заплатили в прежних своих походах, но были неизлечимы»[495]. Вызывает удивление и столь странный выбор позднего срока атаки (или демонстрации, как было сказано в диспозиции), ведь даже в случае удачи заканчивать дело пришлось бы в ночной темноте.
Между тем как раз утром на следующий день 14(26) августа в город прибыл сам Наполеон, как обычно, развил бурную деятельность, имел достаточно времени подготовиться и произвел рекогносцировку местности. После полудня к Дрездену стали быстро подходить французские корпуса, в том числе и гвардия. Многие части за четыре дня проделали путь длиною 180 верст, для сравнения – союзники за пять дней наступления преодолели 70 верст за пять дней. Великая армия все еще могла совершать быстрые длительные марши большими массами войск.
После полудня и союзники уже точно знали о прибытии Наполеона в Дрезден. Александр I предложил в 11 часов утра отменить общую атаку. И мысль русского царя о невыгодности подобного предприятия была очень даже понятна. Такая атака, как многие понимали после десятилетия наполеоновских побед, уже не обещала стопроцентного успеха в связи с появлением такого гостя в рядах противника, а скорее наоборот, могла таить массу неожиданностей и неприятностей. Да и существовала стратегическая установка союзников не вступать в большие сражения, если войска неприятеля возглавляет Наполеон. Состоялось очень бурное совещание первых лиц союзников. Против отмены наступления выступали австрийцы, и их поддержал колебавшийся прусский король – на стороне союзников имелось явное численное преимущество (правда, им надо было грамотно воспользоваться). Но бывший французский генерал Ж.В. Моро («республиканский» соперник Н. Бонапарта), приглашенный Александром I из эмиграции в США (он его прочил на пост главнокомандующего), считал данную атаку бесполезной (можно только загубить войска), а также предсказывал, что в результате союзники будут отбиты. Он высказывался очень эмоционально, даже в сердцах бросил шляпу на землю и заявил упрямому Шварценбергу: «Э, черт возьми, месье, я более не удивляюсь, что в течение 17 лет вы были всегда биты!»[496]. Другой бывший французский генерал, барон Г. Жомини, вообще предложил отойти. Позднее он написал по этому поводу: «Я указал на необходимость движения на Дипподисвальде для выбора там выгодного поля сражения, но эту идею спутали с отступлением, и рыцарская честь помешала отступить, не обнажив меча...»[497]. Тем не менее австрийский главнокомандующий, под напором разнообразных аргументов и как опытный придворный, вроде бы согласился с мнением российского императора (даже дал слово союзным монархам). Вот только приказ об отмене атаки так и не был передан в войска. Шварценберг слишком долго искал сотрудников своего штаба, а скорее всего не захотел идти на поводу у русских и республиканца Моро, а также менять свои распоряжения. Тот же Михайловский-Данилевский в общих чертах следующим образом описал этот эпизод: «Всего неприятнее был недостаток в единоначалии, ибо тут присутствовали три монарха и каждый окружен советниками, подававшими мнения, не редко противоречащие, а главнокомандующий князь Шварценберг не имел довольно веса, чтобы согласовать всех и принять такие меры, которые бы всех удовлетворили. Место, где стояли монархи с штабом своим и конвоем, уподоблялось шумному народному совещанию»[498]. В общем, говорить об эффективности управления не приходилось. Даже нельзя сравнивать со штабной системой Великой армии, где все решения единолично принимал только один человек, а окружение в обсуждение не пускалось (не принято в военной среде), а только выполняло приказы. Также укажем, что в диспозиции, составленной накануне, даже не говорилось о поставленных целях, а всего лишь о рекогносцировке сил противника, а для самой атаки из 200 тыс. солдат Богемской армии назначалось примерно 50 тыс. Кроме того, атакующие не имели ни лестниц, ни фашин, необходимых для штурма городских стен.
В 16 часов прозвучал сигнал (три орудийных выстрела) и союзники пятью колоннами, направленным по радиусам со всех сторон на левом берегу Эльбы, двинулись к городу. Фронт атаки составил около 15 верст. Первоначально все шло хорошо, почти на всех направлениях союзники захватили передовые укрепления французов и в некоторых местах почти дошли до предместий. Но Наполеон уже успел перевести на левый берег Эльбы прибывшие войска и расставить их на городских улицах в предместьях за передовыми частями линии Гувиона Сен-Сира. Примерно в 18 часов французы по сигналу перешли от обороны в наступление и контратаковали союзников из пяти застав (ворот). Элемент неожиданности сыграл свою роль, и расстроенные войска союзников повсюду вынуждены были отступить и оставить недавно захваченные укрепления.
Ни одним пригородом Дрездена овладеть союзникам не удалось. Но Шварценберг принял решение остаться на прежних позициях и принять на следующий день оборонительный бой. Собственно, у Наполеона имелось два варианта – или атаковать союзников, или отступить от Дрездена. Возможно, в рядах союзников кто-то и надеялся, что французы начнут отступление. Но надежды на подобное развитие событий оставались весьма слабыми. Французский полководец никак не мог оставить центр своих коммуникаций, да и не затем он так спешил, чтобы добровольно оставить столь важный для него город с точки зрения стратегической, да и с политической тоже. Он не желал отдавать саксонскую столицу (плохой пример для остальной Германии) и бросать саксонского короля на милость союзникам.
Шварценберг решил для обороны стянуть свои войска к центру к Рекницким высотам, тем самым ослабил войска на флангах, примыкающих к Эльбе. Но главные дороги для возможного отступления (на Пирну и Фрайберг) отходили как раз не от центра, а проходили через равнинные местности по обоим флангам. Причем левый фланг, занимаемый австрийцами, был отделен непроходимым Плауэнским оврагом. У союзного командования не имелось конкретного плана действий – все зависело от инициатив противника. Наполеон же, учитывая растянутую позицию Шварценберга, четко принял решение сдерживать центр, а наступать на оба фланга союзников. При этом он не опасался, что союзники атакуют его укрепления как раз в центре, они на самом деле об этом даже и не помышляли. Все резервы Шварценберг также поставил за центром между дорогами, ведущими от Дрездена к Диппольдисвальде и Дона.
Ночью 15(27) августа к Дрездену подошли еще два наполеоновских корпуса (маршалов Виктора и Мармона). Утром французский император предпринял атаку на оба фланга союзников, хотя его силы значительно уступали армии Шварценберга – примерно 120 тыс. французов против 150 тыс. австрийцев, пруссаков и русских. В этот день интенсивный проливной дождь (шел и в предшествующую ночь) мешал и делал огневой бой пехоты почти невозможным. В центре два французских корпуса маршалов Гувиона Сен-Сира и Мармона (в резерве находилась Старая гвардия) сковали действия войск Шварценберга. Активно шла артиллерийская перестрелка. На правый фланг союзников наступали части Молодой гвардии (три дивизии) под командованием маршала Нея, поддержанные кавалерией (всего примерно 20 тыс. человек). Им противостоял сначала небольшой авангардный отряд русских войск генерала Л.О. Рота (5 тыс. человек). С 8 до 12 часов отряд Рота отчаянно отбивал атаки превосходящего противника и под угрозой обхода вынужден был оставлять одну позицию за другой. И под конец он оказался вытесненным с Пирнской дороги, имевшей важное стратегическое значение, за д. Райк и Зейдниц. На этом рубеже противник был остановлен.
Более драматично события развивались на левом фланге союзников. Австрийскими войсками там командовал генерал-фельдцейхмейстер граф И. Дьюлаи (примерно 25 тыс. человек). Его должен был подкрепить застрявший из-за ненастной погоды по дороге к Дрездену корпус генерала барона И. Кленау (чуть больше 20 тыс. человек). Французскую группировку, наступавшую против этого фланга, возглавил маршал Мюрат, а у него в подчинении находился корпус маршала Виктора и резервная кавалерия генерала Латур-Мобура (всего примерно 30–40 тыс. человек). Но главное – в распоряжении Мюрата находилось примерно 8 тыс. всадников против 2 тыс. австрийских кавалеристов. Именно на этом отдельном участке французам удалось создать преимущество в коннице.
Французы пошли в атаку по дороге на Фрайбург около 11 часов. Им удалось не только выбить австрийцев с передовых позиций, но и обойти их, а также осуществить несколько удачных конных атак. В результате линия австрийской обороны оказалась прорванной во второй половине дня, войска Дьюлаи начали отступать и подвергаться новым атакам конницы Латур-Мобура. Французским драгунам и кирасирам при поддержке конной артиллерии удалось смять несколько австрийских пехотных каре, а затем окружить и пленить целую дивизию генерала И. Мешко, захватить множество знамен и орудий. Генерал Кленау так и не успел прийти на помощь своему левому крылу, где французы одержали полную победу. Оставшиеся австрийские части на этом фланге также понесли большие потери и находились в полном расстройстве.
В рядах союзного командования, еще во время французского наступления против правого фланга, раздавались предложения нанести контрудар из района Рекницких высот на оторвавшиеся от резервов войска Нея и попытаться отрезать их от главных сил Наполеона. Эту идею высказали Александру I находившиеся при нем генералы Ж.В. Моро и А. Жомини (два «предателя» – как часто именуют их французские авторы). Российский император поддержал их, видя, что русско-прусские резервы, находясь в центре, только несут лишние потери от артиллерии противника, даже отдал приказ Барклаю де Толли контратаковать войска Нея во фланг и занять Пирнскую дорогу. Но против этого выступил Шварценберг, а прибывший к Александру I Барклай также отрицательно отнесся к такому решению. Он аргументировал свое мнение тем, что поскольку дороги развезло, из-за сильной грязи было трудно спускать пушки по крутым горным скатам, а в случае неудачи могли и лишиться артиллерии, спущенные с Рекницких высот орудия уже не удастся по грязи затащить обратно наверх. В это время рядом с Александром I был смертельно ранен Моро, ядро ранило его в обе ноги. А после 14 часов стало ясно, что на левом фланге произошла катастрофа. Одновременно было получено тревожное сообщение, что от Пирны движется корпус Вандамма на коммуникации и в обход правого фланга союзников. Шварценберг принял решение об отступлении. Против выступали Александр I, прусский король и многие генералы, считавшие, что значительная часть свежих войск еще не принимала участие в сражении, наконец, подошел долгожданный корпус Кленау, а отступление по гористым и испорченным дождями дорогам чревато неприятными последствиями и большими потерями. Но и Шварценберг возражал, что в армии уже не хватало продовольствия, а самое главное, у австрийцев кончились боезапасы, а из-за плохого состояния дорог невозможно их быстро подвести. Как утверждал А.И. Михайловский-Данилевский в своих мемуарах: «На австрийцев нашел панический страх, они все считали погибшими вероятно в мыслях уже видели Наполеона в третий раз в Вене... Ничто не превозмогло малодушия австрийцев... Император с сокрушенным сердцем принужден был согласиться, ибо они только что не договорили, что в противном случае отстанут от союза своего с нами»[499]. В этом сказывались обычные недостатки и издержки коалиции.
Наполеон был уверен, что сражение продлится на следующий день. Но 16(28) августа позиции союзников оказались пустыми, а они тремя колоннами по наступлении темноты ушли к Теплицу. Тут уж нечего было гадать или задаваться вопросом – кто победил в Дрезденской баталии? У Наполеона имелись все основания заявить о своей победе. Причем союзники понесли громадные потери – свыше 30 тыс. убитыми, ранеными и пленными (10 тыс., в основном австрийцы), были убиты австрийский генерал Д. Андросси, советник Александра I Ж.В. Моро, русские генералы Ф.А. Луков (выходец «из солдатских детей») и А.П. Мелисино (смертельно ранен). Убыль наполеоновских войск едва превышала 10 тыс. человек. В руки французов попало значительное количество трофеев (в том числе 40 орудий и 15 знамен, в основном австрийских), а в плен австрийские генералы И. Мешко и Ф. Сечен.
Если объективно рассматривать всю ситуацию, то причины неудачи союзников прежде всего надо искать в плохом руководстве войсками и ошибках в планировании сражения. Конечно, в данном случае налицо была вина главнокомандующего, даже учитывая, что руки Шварценберга оказались опутаны веригами в виде трех монархов и их советников. Бесспорно, нахождение в армии венценосных особ и их военных свит только добавляло интриг в Главной квартире, нарушало и подрывало принцип единоначалия, столь важный на войне. Но в глаза бросаются и явные просчеты, вытекавшие как из всей системы австрийского военного командования и мышления, так и лично самого Шварценберга, который являлся прямым порождением этой же однолинейной системы. Шаблонность, методичность, медлительность, явно устаревшие методы развертывания и построения войск, неумение мыслить и действовать по-новому – вот краткий перечень огрехов тогдашней австрийской военной школы, словно нарочно пестовавшей своих питомцев, чтобы поставлять своих военачальников в качестве мальчиков для битья для французских генералов. Характер действий талантливого противника требовал от союзников совсем других, нетрадиционных решений, до которых никак не могли додуматься дисциплинированные мозги австрийских военачальников.
А Шварценберг, в силу полученных и укоренных в нем традиций и малого боевого опыта, оказался просто не способным что-либо противопоставить своему противнику на полководческом поприще. У него явно не хватало командного опыта на полях сражений (до этого возглавлял корпус в 30 тыс. человек), а тут на его плечи свалилась огромная по численности Богемская армия, перед которой были поставлены грандиозные стратегические задачи, да еще он должен был координировать все вооруженные силы союзников в Западной Европе. Австрийский главнокомандующий по своим личным качествам и способностям просто не соответствовал ситуации и масштабности задач, о чем свидетельствовали даже его парадоксальные тактические промахи под Дрезденом. Как будто нарочно он делал то, чего очень желал его противник. 14(26) августа он начал запоздалую атаку (или демонстрацию атаки?) на город, когда Наполеон уже был в силах и подготовился его достойно встретить. В результате – потери среди своих войск и возврат их на исходные позиции. Сражение же 15(27) августа это редкий пример в наполеоновских войнах, когда французы атаковали почти одновременно оба фланга противника и добились успеха. Но, собственно, у Наполеона не оставалось особого выбора – у него имелся укрепленный центр (мог быть относительно за него спокойным) и явно слабые фланги противника; он даже не вводил в бой резерв (Старую гвардию) и тем не менее добился успеха при численном превосходстве союзников. Ведь основные силы Шварценберга являлись лишь пассивными свидетелями сражения, простояв весь день в центре позиции под артиллерийским огнем, а слабые фланговые отряды стали жертвами активности французов, словно были отданы им на заклание. По сравнению с Наполеоном Шварценберг выглядел как упрямый и самонадеянный ученик, пытавшийся опровергнуть уже не раз апробированный опыт и умение мудрого учителя. Вполне заслуженно за это поплатился и был поколочен.
Именно этим объясняются постоянные споры и вмешательство в дела главнокомандующего пребывавших в его армии европейских монархов, в первую очередь Александра I.Необходимо отметить, что российский император, безусловно, считал себя в первую очередь военным человеком. Трудно полностью определить, насколько он являлся компетентным в военной области, поскольку к этому времени его окружали и ему советовали неплохие профессионалы, и чаще всего русский монарх озвучивал и отражал их мнение. И его предложения под Дрезденом не были лишены смысла и являлись конструктивными. Хотя нельзя сбрасывать со счетов, как явствует из многих мемуаров, его раздражение личными качествами Шварценберга – упрямство, медлительность, неумение заглядывать вперед и отсутствие инициативности. Они были разные люди по темпераменту и восприятию действительности. Но в данном случае речь шла об очень важных делах (решалось будущее европейских государств), а, как показывала практика, Александр I всегда отбрасывал свое личное предубеждение при решении куда менее значимых вопросов. И русский монарх вынужден был терпеть Шварценберга – союз с Австрией оставался слишком нужным и важным для продолжения борьбы с Наполеоном. Но Александр I отнюдь не хотел потакать ему, особенно когда он или его ближайшее окружение видели явные неправомерные и непрофессиональные решения главнокомандующего и предугадывали последствия, которые от них могли произойти. Слишком многое оказалось поставлено на карту, а любые промахи и ошибки могли обойтись очень дорого.
Маховик действий сторон раскручивался очень быстро после окончания перемирия. Исходя из недооценки сил Северной армии, французский император приказал группировке Удино при поддержке корпуса Даву на севере начать наступление на Берлин (его давняя идея), чтобы протянуть руку помощи осажденным французским гарнизонам. Группа корпусов Нея долна была удерживать за р. Кацбах силы Силезской армии. В Богемии же он предполагал нанести удар основными силами с целью быстро вывести Австрию из войны. Но он еще не знал, что русские и прусские войска уже перешли туда и значительно усилили австрийцев. Он начал сосредоточение основных войск в районе г. Циттау и двинул вперед корпус. Ю. Понятовского на австрийскую территорию. Только когда он по опросам первых австрийских пленных узнал, что значительные русско-прусские силы из Силезии уже прошли в Богемию, только тогда стал понимать бесперспективность своего наступления. Движение через горы, имея превосходящего противника, не оставляло шансов на успех. Первое, о чем позаботились союзники, – прикрыть проходы через горы. Еще 6(18) августа при первой встрече Шварценберга с Барклаем де Толли в г. Мельнике был составлен предварительный план военных действий Богемской армии и отдан на утверждение трех союзных монархов. В этом плане «положено, между прочим, овладеть прежде теснинами Богемских гор, Эрцебирге называемых, дабы вход в Саксонию всегда был во власти союзников»[494].
Тут же Ней сообщил, что Блюхер 3(15) августа начал движение вперед и оттеснил его за р. Бобер к Бунцлау и Левенбергу. Весь план был кардинально изменен, разгром Шварценберга отложен на будущее, и главные силы Наполеон перебросил на поддержку Нея. Французы, получив подкрепления, уже 9(21) августа начали наступление. Но, Блюхер, скоро узнав о прибытии против него самого Наполеона, тут же принял решение отойти за р. Кацбах, как было заранее договорено у союзников. Правда, наступление против Силезской армии в значительной степени оголило тылы французов в Саксонии. Уже 10(22) августа Наполеон получил сведения, что в этот день в наступление с юга перешла Богемская армия, четырьмя колоннами двигающаяся в направлении Дрездена. Срочно французский император вынужден был отдать приказ гвардии и части войск форсированными маршами идти к саксонской столице, и сам выехал туда же. Против Блюхера остались только три армейских и один кавалерийский корпус (70–80 тыс. человек) под началом маршала Макдональда.
Чтобы поставить Богемскую армию в тяжелое положение, Наполеон первоначально хотел значительными силами начать наступление от Кенигштайна и Пирны в тыл Богемской армии с целью перерезать ей пути отступления. Это был для него очень перспективный вариант развития событий (большинство историков называют этот маневр прекрасным или превосходным). Но он опять видоизменил свои намерения, узнав о преимуществе сил союзников под Дрезденом и об опасности, угрожающей защитникам города (оставленным там частям маршала Гувион Сен-Сира). Отдавать Дрезден союзникам (главная база армии и центр коммуникаций) Наполеон никак не хотел, а свободных войск у него под рукой явно не хватало. Французский полководец решил не рисковать и вынужден был как можно скорее бросить свои главные силы на помощь защитникам Дрездена. Для движения на коммуникации союзников был направлен лишь усиленный корпус генерала Вандамма (40 тыс. человек). Возможно, на принятие такого компромиссного решения повлияло донесение о неудаче маршала Удино против войск Северной армии при Гросс-Беерене 11(23) августа (потери только пленными составили около 1500 человек) и о его отступлении перед силами наследного шведского принца. Но как бы то ни было, надо сказать, что Наполеон успел вовремя появиться под стенами Дрездена.
Уже к вечеру 13(25) августа части Богемской армии вышли к Дрездену. Командование союзников не имело данных о нахождении Наполеона и противостоявших им силах. Даже первоначально намеревались блокировать город и продолжить движение к Лейпцигу. Позже, исходя из стратегической важности этого пункта (как центра и главного склада Великой армии) и получив сведения о слабости защитников города, решено было взять Дрезден штурмом. 20–25 тыс. человек Гувиона Сен-Сира не могли долго удерживать свои укрепленные позиции. Их начали заблаговременно обновлять и усиливать по приказу Наполеона, когда стало ясно, что Австрия может вступить в войну. В тот день у союзников под городом уже было стянуто до 60 тыс. войск, вполне достаточно, чтобы овладеть неприятельскими укреплениями города. Александр I и его советники настаивали на немедленной атаке. Но Шварценберг принял решение начать общую атаку даже не утром, а лишь в 16 часов 14(26) августа (ждали подхода отставших частей, в частности австрийский корпус генерала И. Кленау). Время оказалось безвозвратно потеряно по вине Шварценберга. Наполеону предоставили целые сутки, и он ими воспользовался. «Упрямство австрийцев и систематической их медленности, – писал по поводу Дрезденского сражения А.И. Михайловский-Данилевский, – никакими красками описать нельзя, и хотя они дорого заплатили в прежних своих походах, но были неизлечимы»[495]. Вызывает удивление и столь странный выбор позднего срока атаки (или демонстрации, как было сказано в диспозиции), ведь даже в случае удачи заканчивать дело пришлось бы в ночной темноте.
Между тем как раз утром на следующий день 14(26) августа в город прибыл сам Наполеон, как обычно, развил бурную деятельность, имел достаточно времени подготовиться и произвел рекогносцировку местности. После полудня к Дрездену стали быстро подходить французские корпуса, в том числе и гвардия. Многие части за четыре дня проделали путь длиною 180 верст, для сравнения – союзники за пять дней наступления преодолели 70 верст за пять дней. Великая армия все еще могла совершать быстрые длительные марши большими массами войск.
После полудня и союзники уже точно знали о прибытии Наполеона в Дрезден. Александр I предложил в 11 часов утра отменить общую атаку. И мысль русского царя о невыгодности подобного предприятия была очень даже понятна. Такая атака, как многие понимали после десятилетия наполеоновских побед, уже не обещала стопроцентного успеха в связи с появлением такого гостя в рядах противника, а скорее наоборот, могла таить массу неожиданностей и неприятностей. Да и существовала стратегическая установка союзников не вступать в большие сражения, если войска неприятеля возглавляет Наполеон. Состоялось очень бурное совещание первых лиц союзников. Против отмены наступления выступали австрийцы, и их поддержал колебавшийся прусский король – на стороне союзников имелось явное численное преимущество (правда, им надо было грамотно воспользоваться). Но бывший французский генерал Ж.В. Моро («республиканский» соперник Н. Бонапарта), приглашенный Александром I из эмиграции в США (он его прочил на пост главнокомандующего), считал данную атаку бесполезной (можно только загубить войска), а также предсказывал, что в результате союзники будут отбиты. Он высказывался очень эмоционально, даже в сердцах бросил шляпу на землю и заявил упрямому Шварценбергу: «Э, черт возьми, месье, я более не удивляюсь, что в течение 17 лет вы были всегда биты!»[496]. Другой бывший французский генерал, барон Г. Жомини, вообще предложил отойти. Позднее он написал по этому поводу: «Я указал на необходимость движения на Дипподисвальде для выбора там выгодного поля сражения, но эту идею спутали с отступлением, и рыцарская честь помешала отступить, не обнажив меча...»[497]. Тем не менее австрийский главнокомандующий, под напором разнообразных аргументов и как опытный придворный, вроде бы согласился с мнением российского императора (даже дал слово союзным монархам). Вот только приказ об отмене атаки так и не был передан в войска. Шварценберг слишком долго искал сотрудников своего штаба, а скорее всего не захотел идти на поводу у русских и республиканца Моро, а также менять свои распоряжения. Тот же Михайловский-Данилевский в общих чертах следующим образом описал этот эпизод: «Всего неприятнее был недостаток в единоначалии, ибо тут присутствовали три монарха и каждый окружен советниками, подававшими мнения, не редко противоречащие, а главнокомандующий князь Шварценберг не имел довольно веса, чтобы согласовать всех и принять такие меры, которые бы всех удовлетворили. Место, где стояли монархи с штабом своим и конвоем, уподоблялось шумному народному совещанию»[498]. В общем, говорить об эффективности управления не приходилось. Даже нельзя сравнивать со штабной системой Великой армии, где все решения единолично принимал только один человек, а окружение в обсуждение не пускалось (не принято в военной среде), а только выполняло приказы. Также укажем, что в диспозиции, составленной накануне, даже не говорилось о поставленных целях, а всего лишь о рекогносцировке сил противника, а для самой атаки из 200 тыс. солдат Богемской армии назначалось примерно 50 тыс. Кроме того, атакующие не имели ни лестниц, ни фашин, необходимых для штурма городских стен.
В 16 часов прозвучал сигнал (три орудийных выстрела) и союзники пятью колоннами, направленным по радиусам со всех сторон на левом берегу Эльбы, двинулись к городу. Фронт атаки составил около 15 верст. Первоначально все шло хорошо, почти на всех направлениях союзники захватили передовые укрепления французов и в некоторых местах почти дошли до предместий. Но Наполеон уже успел перевести на левый берег Эльбы прибывшие войска и расставить их на городских улицах в предместьях за передовыми частями линии Гувиона Сен-Сира. Примерно в 18 часов французы по сигналу перешли от обороны в наступление и контратаковали союзников из пяти застав (ворот). Элемент неожиданности сыграл свою роль, и расстроенные войска союзников повсюду вынуждены были отступить и оставить недавно захваченные укрепления.
Ни одним пригородом Дрездена овладеть союзникам не удалось. Но Шварценберг принял решение остаться на прежних позициях и принять на следующий день оборонительный бой. Собственно, у Наполеона имелось два варианта – или атаковать союзников, или отступить от Дрездена. Возможно, в рядах союзников кто-то и надеялся, что французы начнут отступление. Но надежды на подобное развитие событий оставались весьма слабыми. Французский полководец никак не мог оставить центр своих коммуникаций, да и не затем он так спешил, чтобы добровольно оставить столь важный для него город с точки зрения стратегической, да и с политической тоже. Он не желал отдавать саксонскую столицу (плохой пример для остальной Германии) и бросать саксонского короля на милость союзникам.
Шварценберг решил для обороны стянуть свои войска к центру к Рекницким высотам, тем самым ослабил войска на флангах, примыкающих к Эльбе. Но главные дороги для возможного отступления (на Пирну и Фрайберг) отходили как раз не от центра, а проходили через равнинные местности по обоим флангам. Причем левый фланг, занимаемый австрийцами, был отделен непроходимым Плауэнским оврагом. У союзного командования не имелось конкретного плана действий – все зависело от инициатив противника. Наполеон же, учитывая растянутую позицию Шварценберга, четко принял решение сдерживать центр, а наступать на оба фланга союзников. При этом он не опасался, что союзники атакуют его укрепления как раз в центре, они на самом деле об этом даже и не помышляли. Все резервы Шварценберг также поставил за центром между дорогами, ведущими от Дрездена к Диппольдисвальде и Дона.
Ночью 15(27) августа к Дрездену подошли еще два наполеоновских корпуса (маршалов Виктора и Мармона). Утром французский император предпринял атаку на оба фланга союзников, хотя его силы значительно уступали армии Шварценберга – примерно 120 тыс. французов против 150 тыс. австрийцев, пруссаков и русских. В этот день интенсивный проливной дождь (шел и в предшествующую ночь) мешал и делал огневой бой пехоты почти невозможным. В центре два французских корпуса маршалов Гувиона Сен-Сира и Мармона (в резерве находилась Старая гвардия) сковали действия войск Шварценберга. Активно шла артиллерийская перестрелка. На правый фланг союзников наступали части Молодой гвардии (три дивизии) под командованием маршала Нея, поддержанные кавалерией (всего примерно 20 тыс. человек). Им противостоял сначала небольшой авангардный отряд русских войск генерала Л.О. Рота (5 тыс. человек). С 8 до 12 часов отряд Рота отчаянно отбивал атаки превосходящего противника и под угрозой обхода вынужден был оставлять одну позицию за другой. И под конец он оказался вытесненным с Пирнской дороги, имевшей важное стратегическое значение, за д. Райк и Зейдниц. На этом рубеже противник был остановлен.
Более драматично события развивались на левом фланге союзников. Австрийскими войсками там командовал генерал-фельдцейхмейстер граф И. Дьюлаи (примерно 25 тыс. человек). Его должен был подкрепить застрявший из-за ненастной погоды по дороге к Дрездену корпус генерала барона И. Кленау (чуть больше 20 тыс. человек). Французскую группировку, наступавшую против этого фланга, возглавил маршал Мюрат, а у него в подчинении находился корпус маршала Виктора и резервная кавалерия генерала Латур-Мобура (всего примерно 30–40 тыс. человек). Но главное – в распоряжении Мюрата находилось примерно 8 тыс. всадников против 2 тыс. австрийских кавалеристов. Именно на этом отдельном участке французам удалось создать преимущество в коннице.
Французы пошли в атаку по дороге на Фрайбург около 11 часов. Им удалось не только выбить австрийцев с передовых позиций, но и обойти их, а также осуществить несколько удачных конных атак. В результате линия австрийской обороны оказалась прорванной во второй половине дня, войска Дьюлаи начали отступать и подвергаться новым атакам конницы Латур-Мобура. Французским драгунам и кирасирам при поддержке конной артиллерии удалось смять несколько австрийских пехотных каре, а затем окружить и пленить целую дивизию генерала И. Мешко, захватить множество знамен и орудий. Генерал Кленау так и не успел прийти на помощь своему левому крылу, где французы одержали полную победу. Оставшиеся австрийские части на этом фланге также понесли большие потери и находились в полном расстройстве.
В рядах союзного командования, еще во время французского наступления против правого фланга, раздавались предложения нанести контрудар из района Рекницких высот на оторвавшиеся от резервов войска Нея и попытаться отрезать их от главных сил Наполеона. Эту идею высказали Александру I находившиеся при нем генералы Ж.В. Моро и А. Жомини (два «предателя» – как часто именуют их французские авторы). Российский император поддержал их, видя, что русско-прусские резервы, находясь в центре, только несут лишние потери от артиллерии противника, даже отдал приказ Барклаю де Толли контратаковать войска Нея во фланг и занять Пирнскую дорогу. Но против этого выступил Шварценберг, а прибывший к Александру I Барклай также отрицательно отнесся к такому решению. Он аргументировал свое мнение тем, что поскольку дороги развезло, из-за сильной грязи было трудно спускать пушки по крутым горным скатам, а в случае неудачи могли и лишиться артиллерии, спущенные с Рекницких высот орудия уже не удастся по грязи затащить обратно наверх. В это время рядом с Александром I был смертельно ранен Моро, ядро ранило его в обе ноги. А после 14 часов стало ясно, что на левом фланге произошла катастрофа. Одновременно было получено тревожное сообщение, что от Пирны движется корпус Вандамма на коммуникации и в обход правого фланга союзников. Шварценберг принял решение об отступлении. Против выступали Александр I, прусский король и многие генералы, считавшие, что значительная часть свежих войск еще не принимала участие в сражении, наконец, подошел долгожданный корпус Кленау, а отступление по гористым и испорченным дождями дорогам чревато неприятными последствиями и большими потерями. Но и Шварценберг возражал, что в армии уже не хватало продовольствия, а самое главное, у австрийцев кончились боезапасы, а из-за плохого состояния дорог невозможно их быстро подвести. Как утверждал А.И. Михайловский-Данилевский в своих мемуарах: «На австрийцев нашел панический страх, они все считали погибшими вероятно в мыслях уже видели Наполеона в третий раз в Вене... Ничто не превозмогло малодушия австрийцев... Император с сокрушенным сердцем принужден был согласиться, ибо они только что не договорили, что в противном случае отстанут от союза своего с нами»[499]. В этом сказывались обычные недостатки и издержки коалиции.
Наполеон был уверен, что сражение продлится на следующий день. Но 16(28) августа позиции союзников оказались пустыми, а они тремя колоннами по наступлении темноты ушли к Теплицу. Тут уж нечего было гадать или задаваться вопросом – кто победил в Дрезденской баталии? У Наполеона имелись все основания заявить о своей победе. Причем союзники понесли громадные потери – свыше 30 тыс. убитыми, ранеными и пленными (10 тыс., в основном австрийцы), были убиты австрийский генерал Д. Андросси, советник Александра I Ж.В. Моро, русские генералы Ф.А. Луков (выходец «из солдатских детей») и А.П. Мелисино (смертельно ранен). Убыль наполеоновских войск едва превышала 10 тыс. человек. В руки французов попало значительное количество трофеев (в том числе 40 орудий и 15 знамен, в основном австрийских), а в плен австрийские генералы И. Мешко и Ф. Сечен.
Если объективно рассматривать всю ситуацию, то причины неудачи союзников прежде всего надо искать в плохом руководстве войсками и ошибках в планировании сражения. Конечно, в данном случае налицо была вина главнокомандующего, даже учитывая, что руки Шварценберга оказались опутаны веригами в виде трех монархов и их советников. Бесспорно, нахождение в армии венценосных особ и их военных свит только добавляло интриг в Главной квартире, нарушало и подрывало принцип единоначалия, столь важный на войне. Но в глаза бросаются и явные просчеты, вытекавшие как из всей системы австрийского военного командования и мышления, так и лично самого Шварценберга, который являлся прямым порождением этой же однолинейной системы. Шаблонность, методичность, медлительность, явно устаревшие методы развертывания и построения войск, неумение мыслить и действовать по-новому – вот краткий перечень огрехов тогдашней австрийской военной школы, словно нарочно пестовавшей своих питомцев, чтобы поставлять своих военачальников в качестве мальчиков для битья для французских генералов. Характер действий талантливого противника требовал от союзников совсем других, нетрадиционных решений, до которых никак не могли додуматься дисциплинированные мозги австрийских военачальников.
А Шварценберг, в силу полученных и укоренных в нем традиций и малого боевого опыта, оказался просто не способным что-либо противопоставить своему противнику на полководческом поприще. У него явно не хватало командного опыта на полях сражений (до этого возглавлял корпус в 30 тыс. человек), а тут на его плечи свалилась огромная по численности Богемская армия, перед которой были поставлены грандиозные стратегические задачи, да еще он должен был координировать все вооруженные силы союзников в Западной Европе. Австрийский главнокомандующий по своим личным качествам и способностям просто не соответствовал ситуации и масштабности задач, о чем свидетельствовали даже его парадоксальные тактические промахи под Дрезденом. Как будто нарочно он делал то, чего очень желал его противник. 14(26) августа он начал запоздалую атаку (или демонстрацию атаки?) на город, когда Наполеон уже был в силах и подготовился его достойно встретить. В результате – потери среди своих войск и возврат их на исходные позиции. Сражение же 15(27) августа это редкий пример в наполеоновских войнах, когда французы атаковали почти одновременно оба фланга противника и добились успеха. Но, собственно, у Наполеона не оставалось особого выбора – у него имелся укрепленный центр (мог быть относительно за него спокойным) и явно слабые фланги противника; он даже не вводил в бой резерв (Старую гвардию) и тем не менее добился успеха при численном превосходстве союзников. Ведь основные силы Шварценберга являлись лишь пассивными свидетелями сражения, простояв весь день в центре позиции под артиллерийским огнем, а слабые фланговые отряды стали жертвами активности французов, словно были отданы им на заклание. По сравнению с Наполеоном Шварценберг выглядел как упрямый и самонадеянный ученик, пытавшийся опровергнуть уже не раз апробированный опыт и умение мудрого учителя. Вполне заслуженно за это поплатился и был поколочен.
Именно этим объясняются постоянные споры и вмешательство в дела главнокомандующего пребывавших в его армии европейских монархов, в первую очередь Александра I.Необходимо отметить, что российский император, безусловно, считал себя в первую очередь военным человеком. Трудно полностью определить, насколько он являлся компетентным в военной области, поскольку к этому времени его окружали и ему советовали неплохие профессионалы, и чаще всего русский монарх озвучивал и отражал их мнение. И его предложения под Дрезденом не были лишены смысла и являлись конструктивными. Хотя нельзя сбрасывать со счетов, как явствует из многих мемуаров, его раздражение личными качествами Шварценберга – упрямство, медлительность, неумение заглядывать вперед и отсутствие инициативности. Они были разные люди по темпераменту и восприятию действительности. Но в данном случае речь шла об очень важных делах (решалось будущее европейских государств), а, как показывала практика, Александр I всегда отбрасывал свое личное предубеждение при решении куда менее значимых вопросов. И русский монарх вынужден был терпеть Шварценберга – союз с Австрией оставался слишком нужным и важным для продолжения борьбы с Наполеоном. Но Александр I отнюдь не хотел потакать ему, особенно когда он или его ближайшее окружение видели явные неправомерные и непрофессиональные решения главнокомандующего и предугадывали последствия, которые от них могли произойти. Слишком многое оказалось поставлено на карту, а любые промахи и ошибки могли обойтись очень дорого.
<< Назад Вперёд>>
