Сражение под Пултуском
   Но основные события 14(26) декабря произошли под Пултуском. Корпус маршала Ланна (примерно 15 тыс. человек) в этот день, выполняя приказ Наполеона, несмотря на плохую погоду, форсированным маршем вышел к Пултуску и столкнулся с основными силами Беннигсена (примерно 40–45 тыс. человек), уже построенными перед городом в боевой порядок (в две линии и резерв), вытянутый примерно на пять километров. Левый фланг его упирался на р. Нарев и на мост через него, а правый фланг – на Мошинский лес. Беннигсен предполагал, что перед ним находились главные силы Великой армии под личным командованием Наполеона. Поэтому он занял выжидательную оборонительную позицию и решил действовать в зависимости от обстоятельств, сразу отказавшись от проявления какой-либо инициативы (фактически выбрал роль пассивного ожидания). Ланн же пребывал в ошибочном заблуждении, что перед ним войска корпуса Буксгевдена, но он имел приказ взять Пултуск и с ходу бросил свои войска в атаку, не задумываясь о численном превосходстве противника. Главный удар он нанес в направлении левого фланга (ближе всего находившегося к переправе – главной цели Ланна), который защищали войска под командованием генерал-майора К.Ф. Багговута. Ланн намеревался прорваться к реке и захватить переправу, чтобы опрокинуть русские позиции и тем самым поставить противника перед угрозой поражения. Поле сражения превратилось в море грязи, солдаты с большим трудом шли в атаку, завязая в вязкой жиже по колено, кроме того, у русских в избытке имелась артиллерия (у французов же считаные орудия небольшого калибра), и они прикрыли фронт обороны плотным огневым заслоном. Тем не менее французские войска, выстроенные в три колонны, смогли отбросить русских и даже войти в город. Но Беннигсен, поняв замысел Ланна, своевременно предпринял фланговую контратаку и отбросил противника на исходные позиции.

   На правом фланге войска под командованием генерал-майора М.Б. Барклая де Толли также стойко выдержали несколько атак противника, а затем контратаковали. Наступал явный перелом в пользу русских, а у Ланна почти не оставалось свежих сил, чтобы изменить ход боя. Но после полудня на помощь французам спешно прибыла 3-я дивизия из корпуса Даву под командованием генерала Ж.О.Ф. Дольтана (5 тыс. человек) и, не теряя времени, вступила в бой за Мошинский лес против солдат Барклая. И под давлением противника тот вынужден был отвести войска назад, пока Беннигсен для спасения положения на своем правом фланге не ввел в дело пехотные резервы, а потом и кавалерию, с помощью которых продвижение дивизии Дольтана было остановлено. После этого русские предприняли еще несколько атак, но были отбиты. Только темнота ночи и разыгравшаяся вьюга прекратили сражение. После совещания генералов, собранных Беннигсеном, было решено оставить город, и русские войска через мост ушли на другой берег Нарева и далее продолжили отступление к Остроленке.

   Это было обоснованное решение с учетом событий под Голымином, поскольку дорога от этого пункта на Пултуск стала открыта для главных сил Великой армии и защищать город уже не имело смысла. Даже нанести поражение войскам Ланна на следующий день шансов у Беннигсена объективно уже не имелось, а вот разгромить его, останься он в этой позиции, французам было по силам с учетом возможности движения их корпусов от Голымина к Пултуску. Как писал позднее сам Беннигсен в своих записках, что он только вечером 14(26) декабря узнал об отступлении всех русских корпусов: «Те войска, которые я ожидал, двинулись уже по направлению к нашим границам, чтобы перейти их. Спрашиваю, при подобных обстоятельствах, что же мне оставалось делать? Конечно, не что иное, как самому исполнить те же самые приказания фельдмаршала, потому что иначе чему бы я мог подвергнуться, оставаясь один на позиции в Пултуске»[87].

   Как водится, каждая из сторон сразу же уверенно заявила об одержанной победе, затем эти точки зрения перекочевали, соответственно, в российскую и французскую историографию (своих надо защищать и после произошедших событий). Как всегда, общие потери сторон оцениваются в литературе неадекватно: у русских – 3–5 тыс. человек, у французов – 3–7 тыс. человек. В данном случае нет резона говорить о чьей-то окончательной победе, так как сражение не стало решающим, а по результатам оказалось ничейным. При этом трудно установить численный или позиционный проигрыш, так как положения сторон практически оказались неизменными. Поэтому следует признать явно преувеличенными оценки французскими авторами об одержанной Ланном победе при Пултуске (около половины войск Беннигсена простояло в резерве – а если бы их ввели в дело?), мнения же отечественных историков всегда больше склонялись в сторону ничейного результата (хотя тоже встречаются ура-залихватские о разгроме Ланна). Также нельзя признать обоснованными досужие рассуждения французских историков о том, что ужасный климат, польская зима, грязь и ужасные дороги лишили Великую армию возможных побед – условия были одинаковы для обеих сторон, те же самые факторы точно так же негативно сказывались на действиях русской армии. Можно только отметить, что французам при Пултуске, несомненно, пришлось тяжелей, поскольку их противник имел явное численное преимущество (почти в два раза), а у русских, что очень важно, кроме того, было явное превосходство в артиллерии. Упомянем, у французов, как всегда, на высоте оказались инициативность и профессионализм высшего командного состава, а также налицо было и тактическое превосходство. Сказывался почти непрерывный опыт войн революции. Но эти события уже показали, что русские войска, если сравнивать их с австрийскими или прусскими, могли достойно противопоставлять себя в боях с французами. Многие историки упоминали нереализованные возможности Беннигсена, который побоялся ввести в дело все резервы (использовал в бою 37 из 66 батальонов), мог прорвать французские позиции в центре, используя численное преимущество, или даже нанести полное поражение Ланну (тот тоже из двух дивизий своего корпуса использовал фактически только одну). Беннигсен этого не сделал, хотя признаемся, всегда легко рассуждать, спокойно сидя в кресле, после давно состоявшихся сражений и замечать ошибки полководцев.

   Отметим главное в этих событиях – план Наполеона разгромить русскую армию провалился и был отложен до лучших времен. Но русский генералитет и их войска по большому счету только начинали учиться воевать с таким серьезным противником, как Великая армия, да и недостатков у русской армии оставалось в избытке. Тут можно провести сравнение сражений под Йеной и Ауэрштедтом с боями под Голымином и Пултуском, ведь французы сделали в своих расчетах аналогичные ошибки, но вот результаты были отличные от предыдущих, видимо, дело было в том, что им противостояли другие войска и другие военачальники. Во всяком случае русские, хотя действовали не совсем удачно, имели полное право заявить, что их не разгромили.

   В нашей отечественной литературе стало считаться хорошим тоном поругивать все действия Беннигсена и его самого. Но необходимо вспомнить, что этот достаточно самостоятельный генерал получил ночью перед сражением от главнокомандующего указание начать отступление к своим границам. Он не исполнил этот преступный в тех условиях приказ, проявил самовольство и должен быть за это отдан под суд (если строго по закону), тем более что с другим, новым номинальным главнокомандующим у него установились далеко не лучшие отношения. Во всяком случае поведение Буксгевдена в тот день можно назвать двусмысленным, он с частью своих войск в день боев под Голымином и Пултуском находился в Макове примерно в 15 верстах от обоих мест и остался совершенно безучастным к происходившим событиям. Тут попахивало преступной небрежностью и явно сказался факт соперничества между Буксгевденом и Беннигсеном. Другое дело – искусно составленная реляция о Пултуском сражении с элементами откровенной лжи (сам Наполеон чуть ли не побежден?) оказалась весьма долгожданной и очень важной для Петербурга. Государству и обществу были крайне необходимы только позитивные новости, и они их получили.

   Александр Павлович всегда, мягко выражаясь, недолюбливал Беннигсена (ему было за что), но тут и он на время забыл свои «неудовольствия» и вынужден был просто щедро наградить «победителя» (орден Св. Георгия 2-го класса и 5 тыс. червонцев). И сделал это император, думается, с огромной радостью после стольких военных и кадровых (например, с Каменским) неудач. Забрезжила хоть какая-то надежда, наконец нашелся человек, которому по плечу успешно бороться с самим Наполеоном. И, как следствие этой радости, был назначен новый главнокомандующий Заграничной армией, конечно же, Беннигсен, а старшего в чине Буксгевдена для пользы службы отозвали из армии. Так вместо военного суда (если придерживаться буквы закона) генерал занял место главнокомандующего, словно подтверждая правило – победителей не судят. Но в условиях разразившегося кризиса армейских «верхов» конца 1806 г. необходимо признать, что русские войска благополучно выпутались из создавшейся ситуации, последствия которой могли быть более печальными для армии. Разобиженный Буксгевден после отозвания его в Ригу не только нажаловался царю на Беннигсена, но и вызвал того на поединок 11 марта 1807 г. (намек на события 11 марта 1801 г.) в Мемель. Правда, генеральская дуэль так и не состоялась, а жалоба на Беннигсена осталась без исследования[88].

   Выбор нового главнокомандующего оказался оптимальным для тогдашней России. При всей ставшей традиционной критике отечественными историками неоднозначной фигуры Беннигсена (обычно, помимо личных недостатков, вспоминают его немецкое происхождение и называют «наемником» и «ландскнехтом») он оказался человеком, способным мыслить стратегическими категориями, имевшим все задатки быть полководцем и, будучи профессиональным военным, принимать нестандартные решения, хотя многие критические замечания исследователей в его адрес, безусловно, не лишены логики и являются справедливыми. С другой стороны, необходимо признать, что другие представители его поколения в среде русского генералитета (кроме Кутузова, который уже находился не в чести) как кандидаты еще в меньшей степени подходили под эту роль «противоборца» с Наполеоном. Во всяком случае только его действия в конце 1806 г. (по сравнению с поведением Каменского и Буксгевдена) свидетельствовали о военном чутье и незаурядности, а многие его недостатки являлись порождением пороков всей практики российской армии.



<< Назад   Вперёд>>