Свидетельства летописи о вечевых собраниях в городах Киевской волости
"Всеволод же, пришед в Киев, разболися; и посла по брата своего по Игоря и по Святослава; и бысть вельми болен, и ста под Вышгородом, в острове. И Всеволод призва к себе кияне и нача молвити: "аз есми велми болен, а се вы брат мой, Игорь, мнитесь по нь". Они же рекоша: "княже! ради, ся имем". И пояша Игоря в Киев: иде с ними под Угорьский и сзва кияне вси. Они же вси целоваша к нему крест рекуче: "ты нам князь" и яша ся по нь льстью. Заутрии же день еха Игорь Вышегороду, и целоваша к нему хрест вышегородьце. В утрий же день преставися Всеволод, месяца августа в 1 день, и спрятавше тело его, и положиша у церкви святого мученику".
"Игорь же еха Киеву и созва кияне вси на гору, на Ярославль двор, и целоваша к нему хрест. И пакы скопишася вси кияне у Туровы божьнице и послаша по Игоря рекуче: "княже! поеди к нам". Игорь же, поем брата своего, Святослава, и еха к ним, и ста с дружиною своею, а брата своего Святослава, посла к ним у вече. И почаша кияне складывати вину на тиуна на Всеволожа, на Ратьшу, и на другого тивуна на вышегородьскаго, на Тудора, рекуче: "Ратша ны пагуби Киев, а Тудор — Вышегород; а ныне, княже Святославе, целуй нам хрест и с братом своим: аще кому нас будет обида, то ты прави". Святослав же рече им: "аз целую крест с братом своим, яко не будеть вы насилья ни котораго же, а се вам и тиун, а по вашей воли". Святослав же, ссед с коня, и на том целова хрест к ним у вечи. Кияне же вси, сседше с конь, начаша молвити: "брат твой князь и ты", и на том целоваша вси кияне хрест и с детьми, оже под Игорем не льстити и под Святославом. И Святослав пойма лутшеи муже, кияне, и еха с ними к брату своему, Игореви, и рече: "брате! на том аз целовал к ним хрест, оже ти я имети в правду и любити. Игорь же, ссед с коня, и целова к ним крест на всей их воли и на братьни, еха на обед" (Ипат.).
В приведенном известии различено собрание всех киян и не всех. Все собираются в Киеве, под Угорским, на Ярославовом дворе и у Туровой божницы. Под Вышгородом, конечно, не могли быть собраны все кияне; туда приехали, по всей вероятности, только лучшие люди. Но это были предварительные переговоры. Киевляне, в них участвовавшие, не считали их окончательными. Они повели Игоря в Киев, где были уже собраны все. Пока жив был Всеволод, киевляне могли только обещать Игорю, что признают его князем по смерти Всеволода. Поэтому, когда Всеволод умер, потребовалось новое вече, на котором Игорь и был признан князем. За этим признанием Игоря князем последовало третье вече, созванное не князем, а народом, на которое был приглашен и князь. Князь не усмотрел в этом самовольном собрании незаконного веча, послал на него брата в качестве своего представителя и принял те условия, которые были ему предложены этим собранием.
Лица, принимавшие участие в этом последнем вече, созванном у Туровой божницы, сидели на конях во все время прений. Они сошли с них только тогда, когда дело дошло до скрепления принятых решений крестным целованием.
Игорь не довольствуется вечем киевлян, а находит еще нужным собрать вече в киевском пригороде, Вышгороде, чтобы получить признание и со стороны вышгородцев.
Наконец, еще любопытная черта. Киевляне как-то плохо различают Игоря и его уполномоченного, Святослава. Всеволод предложил им в князья одного Игоря, а на последнем собрании они признают двух князей, Игоря и Святослава. С нашей точки зрения на князя, как на монарха, это непонятно. Но у киевлян, очевидно, была какая-то другая точка зрения. Они возлагают на князя обязанность— судить их обиды лично. Князь — должностное лицо, а должностных лиц может быть и несколько.
В безыскусственном рассказе летописца, в котором личность рассказчика не дает себя чувствовать, встречается, однако, одно словечко, свидетельствующее о мыслях, волновавших автора. Он говорит, что киевляне лестью целовали крест Игорю. Это замечание вырвалось у него, конечно, под влиянием известных уже ему позднейших событий.
Нет основания думать, что киевляне были устойчивее в своих решениях, чем полочане или какая-либо иная народная масса. В настоящем же случае произошло еще особое обстоятельство, которое должно было очень способствовать к изменению принятого киевлянами решения. У них были среди князей свои любимцы. Это Владимирово племя, потомки Владимира Мономаха, которому в начале столетия они предоставили киевское княжение. Изяслав, внук Мономаха и сын киевского князя, Мстислава, много способствовавшего развитию киевской силы, был налицо. При жизни Всеволода он состоял с ним в союзе и по договору отказался от Киева в пользу Всеволода и его брата, Игоря. Игорь положительно это утверждает: "Изяслав, — говорит он, — целовал к нама крест, яко не подзрети Киева" (Ипат. 23—24).
Поэтому Всеволод, вознамерившись передать Киев Игорю, обратился к Изяславу с вопросом — стоит ли он на крестном целовании Игорю? Изяслав отвечал, что стоит. Но когда, по смерти Всеволода, Игорь повторил этот вопрос, Изяслав не дал ответа и задержал его посла. Весьма вероятно, что Изяслав в это время был уже в сношениях со своими сторонниками в Киеве. Этим и надо объяснять поворот в мнениях киевлян, совершившийся после клятвы их Игорю. Думать же, что они согласились на предложение Всеволода и целовали крест Игорю "льстиво", т.е. с намерением не исполнять целования, нет основания. Если бы у них было такое намерение, не было бы надобности им самим созывать вече у Туровой божницы и входить с Игорем в соглашение относительно порядка княжения.
После вступления Игоря на киевский стол настроение киевлян переменилось, они нарушили данное Игорю и Святославу обещание и послали за Изяславом Мстиславичем. Рассказ летописца об этом факте чрезвычайно краток. Он скрыл от нас всю внутреннюю сторону дела, все предварительные переговоры и споры, без которых, конечно, не могли обойтись, и ограничился передачей сухого результата:
"И не угоден бысть кия нам Игорь, — говорит он— , и послашася к Переяславлю к Изяславу, рекуче: "пойди, княже, к нам, хощем тебе". Изяслав же, се слышав, совкупи воя своя, пойде на нь из Переяславля, взем молитву у святого Михаила у епископа, у Ефимья... И пойде Изяслав к Дерновому, и ту... прислашась к нему белогородьчи и василевци такоже рекуче: "пойди, ты нашь князь, поеди, Ольговичь не хочем". Том месте приехаша от киян мужи, нарекуче: "ты нашь князь, поеди; а у ольговичь не хочем быти акы в задничи; кде узрим стяг твой, ту и мы с тобою готови есмь" (Ипат. 1146).
Но и в этом кратком сообщении есть характерные черты. Призвание Изяслава не есть дело только главного города. Пригороды, Белгород и Василев, самостоятельно выступают с собственным своим приглашением, а не исполняют только приговор старшего города.
Приводится и мотив неверности Игорю: "не хочем быти акы в задничи", т.е. киевляне не хотят переходить от брата к брату в порядке гражданского наследования, как частная собственность.
Игорь и Святослав не желали, однако, отказаться от Киева и приготовились к битве. Но им изменили даже ближайшие и довереннейшие люди, тысяцкий Улеб, Иван Войтишич и Лазарь Саковский, пользовавшиеся милостями и покойного князя Всеволода. Благодаря этому Ольговичи были разбиты, Игорь взят в плен; Святославу же удалось бежать. Победители обратили свое оружие против владений побежденных. В том же году союзники Изяслава подступили к городу Святослава Ольговича, Путивлю. Несмотря на то, что в городе был посадник Святослава, граждане ведут дело обороны сами, и осаждающие вступают в переговоры с ними непосредственно, а не с посадником. Вот рассказ летописца.
"Итако приступиша к граду, — говорит он о союзниках Изяслава, Изяславе и Владимире Давыдовичах. — И не вдашася им путивлечи, дондеже приде Изяслав с силою киевскою. Онем же крепко бьющимся с града, поехаста Давыдовича и рекоста им: "не бейтеся, целуемы на том святую Богородицю, оже не дати вас на полон". Они же не вдашась им. И приде Изяслав Мьстиславовичь с полкы своими к ним; они же выслашась к Изяславу Мьстиславичю и поклонишась ему, и тако рекоша: "тебе есмы ждали, княже, а целуй к нам хрест". Изяслав же целова к ним хрест и посадника их выведе, а своего у них посади" (Ипат. 1146).
Изгнанные Ольговичи нашли себе энергического союзника в лице дяди Изяслава Мстиславича, суздальского князя Юрия, который принял под свою защиту Игоря и соправителя его Святослава. Повествование о борьбе Изяслава с Юрием дает летописцу повод к одному из самых подробных описаний вечевых совещаний, какие только сохранила летопись. В 1147 г. союзники Изяслава, черниговские князья, Давыдовичи, прислали к нему приглашение выступить против Юрия.
"Изяслав же, — рассказывает летописец, — созва бояры своя и всю дружину свою и (Воскр.) кияне, и рече им: "се есм с братиею своею сгадал, с Володимером и с Изяславом Давидовичами и с Всеволодичем Святославом, хочем пойти на Юрия, на стрыя своего, и на Святослава к Суздалю, зане же приял ворога моего, Святослава Олговича. А брат Ростислав тамо ся с нами соиметь, ать идет ко мне с смолняны и с новгородци". Кияне же слышавше рекоша: "княже! не ходи с Ростиславом на стрыя своего, лепле ся с ним улади; Ольговичем веры не ими, ни с ними ходи в путь". Изяслав же рече им: "целовали ко мне хрест, а думу еси с ними думал, а всяко сего пути нехочю отложити; а вы доспевайте". Кияне же рекоша: "княже! ты ся на нас не гневай, не можем на Володимире племя рукы взняти; олня же Ольгович хотя и с детми". Изяслав же рече им: "а тот добр, кто по мне пойдет". И то рек, свкупи множество вой и пойде" (Ипат. 1147).
На совещание были призваны княжеские бояре, вся дружина и киевляне, а участие в прениях принимают только князь и киевляне. Надо полагать, что соглашение с приближенными боярами и дружиной уже состоялось, и в настоящем случае дело шло лишь об убеждении народа помочь князю. Цель эта не была достигнута. Киевляне решительно отказались идти против Владимирова племени и предостерегали князя от доверия к черниговским князьям. Изяслав не послушал их. Он обратился к охотникам и с их помощью пошел против дяди, оставив брата своего, Владимира, в Киеве.
Но недоверие киевлян к Давыдовичам оправдалось; они изменили Изяславу, и положение его оказалось крайне опасным. Помощь киевлян была ему теперь более необходима, чем когда-либо прежде. Изяслав решил снова обратиться к ним и отправил с этой целью двух послов в Киев. По поводу приезда этих послов летописец и рисует единственную в своем роде картину вечевого собрания.
"Изяслав же, — рассказывает он, — перед собою посла к брату Кыеву, к Владимеру, и к Лазареви тысячскому два мужа, Добрынку и Радила, рек: "брате! еди к митрополиту, и сзови кыяны вся, ать молвита си мужа лесть черниговскых князий". И еха Володимер к митрополиту, поваоя кыяны. и придоша кыяи много множество народа, и седоша у святое Софьи. И рече Володимер к митрополиту: "се прислал брат мой два мужа кыянины, ато молвят братье своей". И выступи Добрынка и Радила и рекоста: "целовал тя брат, а митрополиту ся поклонял и Лазаря целовал и кыяны все". Рекоша кыяне: "молвита, с чим вас князь прислал". Он же рекоста: "тако молвит князь. Целовала ко мне крест Давыдовича и Святослав Всеволодичь, ему же аз много добра створих, а ноне хотели мя убити лестью, но Бог заступил меня и крест честный, его же суть ко мне целовали. А ныне, братья, поидета по мне к Чернигову, кто имеет конь, ли не имееть кто, ино в лодье, ти бо суть не мене единого хотели убити, но и вас искоренити". Кыяне же рекоша: "князь нас вабить к Чернигову, а зде ворог князя нашего и наш, а хочем и убити; поити же хочем бится за своего князя и с детми". И рече им Володимер: "того вы брат мой не приказал; Игоря блюдут сторожеве, а мы пойдем к брату, ако же ны велить". Рекоша же кыяне: "мы ведаем, оже не кончити добром с тем племенем, ни вам, ни нам, коли любо". Митрополит же много взбраняше им, и Лазарь тысячскый, и Рагуйло, Володимер тысячьскый, яко не убити Игоря. Они же кликнувше поидоша убить Игоря" (Лавр. 1147).
Но и это наиболее подробное из имеющихся у нас описаний все же передает только общие результаты народной Думы, а не самые прения. Прежде чем сложилось общее убеждение помочь князю и убить его противника, говорили же отдельные лица и были, конечно, споры. Все это сглажено в нашем рассказе. Маленькое дополнение к нему находим в Ипатьевском списке летописи. Ответ киевлян на речь послов он передает в таком виде:
"Кияне же рекоша: "ради, оже ны Бог тебе избавил от великия льсти, братью нашю; идем по тебе и с детми, ако же хощеши". И рече один человек: "по князи своем, ради, идем; но первее о сем промыслемы, акоже и прежде створиша при Изяславе Ярославиче, высекше Всеслава от поруба злии они, и поставиша князя собе, и многа зла бысть про то граду нашему. А се Игорь, ворог нашего князя и наш, не в порубе, но в Святом Федоре, а убивше того к Чернигову пойдем по своем князи. Кончаимы же ся с ними". То же слышавше народ, оттоле пойдоша на Игоря" (1147).
Несмотря на историческую справку, приводимую неизвестным нам вечевым оратором XII века и восходящую ровно за восемьдесят лет до его времени, мы не видим основания заподозрить летописца в сочинительстве. Упоминаемое возведение Всеслава на киевский стол должно быть очень памятно киевлянам. Низложенный Изяслав ушел в Ляхи, но скоро вернулся с значительной польской помощью и жестоко отомстил за свое изгнание: 70 человек казнил он смертью и многих ослепил; в числе казненных были и такие, которых князь, по выражению летописца, "без вины погуби, не испытав" (Лавр.).
Таковы были последствия необдуманного увлечения толпы. Но можно ли было поручиться, что и в настоящее время не найдется охотников заменить отсутствующего и попавшего в западню Изяслава находившимся в Киеве Игорем, на стороне которого были и Юрий, и Давыдовичи? Возможность такой попытки тем легче допустить, что перемена князя нередко соединялась с грабежом его двора и, следовательно, возбуждала хищнические инстинкты. Выступление в поход приверженцев Изяслава могло дать сторонникам Игоря и надежду на успех. Таковы-то были условия, при которых речь неизвестного витии могла произвести потрясающее впечатление на народную массу и увлечь ее к политическому убийству.
<< Назад Вперёд>>
