IX
В конце 1900 г. вышло в свет исследование г-на Н.Рожкова о сельском хозяйстве Московской Руси. Автор проявил необыкновенное трудолюбие. Он не ограничился одним печатным материалом: "главной основой его труда служат неизданные источники". Через его руки прошло такое множество архивного материала, что издать его в приложении к своему труду, в виде оправдательных документов, он нашел "совершенно невозможным". К обработке архивных документов он в широкой мере применяет статистический прием и обогащает свой труд множеством таблиц с вычислением средних цифр разных экономических явлений, например, размеров крестьянской запашки и пр. Эти выдающиеся особенности нового труда вызывают на многие размышления. В интересах науки и последователей г-на Рожкова, число которых весьма значительно, мы считаем необходимым остановиться на его труде, так близко соприкасающемся с содержанием нашей третьей главы.
Кроме богатых ссылок на архивный материал, другую особенность труда г-на Рожкова представляют и сами приемы исследования. Он не довольствуется обыкновенными способами исследования, он стремится достигнуть более точных результатов и выражает свои выводы в цифрах. Ему мало указать на нескольких примерах, каковы были, например, размеры господских запашек, он желает определить их "абсолютные и относительные размеры"; для крестьянских запашек он отыскивает средние величины, сравнивает их изменения в течение века и делает на этом основании заключения о движении крестьянского благосостояния. Эти выводы, выраженные в цифрах, могут быть приняты (и уже приняты) за совершенно точные. Посмотрим на них ближе.

В самом начале главы, посвященной формам и размерам сельскохозяйственного производства, читаем: "Первый вопрос, подлежащий нашему решению, это вопрос о том, существовала ли барская пашня, и если существовала, то каковы были ее относительные и абсолютные размеры?" Чтобы ответить на поставленный автором вопрос, надо знать, сколько у известного владельца было земель вотчинных и поместных, и сколько из этого числа пахал он на себя и сколько отдавал в аренду крестьянам. Имеет г-н Н. Рожков эти данные хотя бы о 20 владельцах XVI века? Он не имеет ни одного такого известия. Как же решать при отсутствии данных поставленный автором вопрос? Он ограничивается приведением нескольких отрывочных сведений о некоторых имениях, в которых упоминаются господские запашки (129 —130). Вопрос поставлен, а ответа автор не дает. Это нас нисколько не удивляет. Мы и не ждали ответа, потому что для него нет данных. Мы даже сомневаемся в возможности когда-либо собрать такие сведения для XVI века. Их надо было бы искать в частных архивах. А есть у нас такие архивы с полными сведениями о том, сколько владельцу принадлежало земель в XVI веке и как он ими пользовался? В писцовых книгах, которые были в руках автора, опись ведется по местностям, а не по владельцам, и выписать из них все владения известных отдельных лиц, при современном состоянии архивов, вещь невозможная. Автор таких выписок и не сделал. Итак, "первый вопрос, подлежащий нашему разрешению", есть вопрос неразрешимый; его и ставить не следовало.

Две страницы далее автор переходит к вопросу о хозяйских запашках на монастырских землях и утверждает, что "по мере приближения к концу века везде заводится редко где существовавшая раньше монастырская пашня. Это показывает, — говорит он в заключение, — таблица на с. 134— 137". Утверждение чрезвычайно решительное, но мало точное: везде заводится монастырская пашня, утверждает автор. Но что же это значит? Каждым монастырем в одном из своих владений или в каждом владении монастырском возникает хозяйская запашка? Это неизвестно, и автор не чувствует ни малейшей потребности это пояснить. Обращаемся к таблице.
Нелегкое дело доказать, что "редко где существовавшая в начале века монастырская пашня в конце его появляется везде". Для этого надо сравнить количество монастырской запашки, если не во всех монастырских имениях, то в значительном их числе в начале и конце века: такое сравнение и покажет возникновение монастырской запашки там, где ее прежде не было, а следовательно, и оправдает заключение автора. Но можно ли сделать такое сравнение? По печатному материалу — нет, его слишком мало. В архивах, может быть, есть такой материал, он не попал, однако, в руки автора. Г-н Рожков составил таблицу, но она ровно ничего не доказывает. Автор приводит сведения о 46 монастырских вотчинах с показанием, сколько было в каждой из них крестьянской и монастырской пашни, и с вычислением процентного отношения. Описи этих вотчин делались в период времени от 1558 г. по 1598 г., но это все вотчины разных монастырей и разные вотчины. Если бы мы имели описание одной и той же вотчины в 1558 и 1598 гг., и если бы в первом описании не было указано монастырской запашки, а во втором было, мы могли бы сделать заключение, что она распространяется. В таблице же автора нет ни одного повторенного описания той же вотчины: у него собраны описания все разных вотчин. Такая таблица ровно ничего не доказывает. Из того, что в некоторой вотчине, по описи конца века, было 12 и более % монастырской запашки, вовсе не следует, что в этой вотчине не было монастырской запашки в 1550 г. или что она была меньше. Автор употребил немало времени на составление своей таблицы, и совершенно напрасно. Нельзя не пожалеть об этом, а еще больше будем жалеть, если его таблица войдет в ученый оборот.
Мы можем пополнить таблицу автора по печатному материалу. У него самый большой процент монастырская запашка дала в вотчине Троице-Сергиева монастыря по описи 1592—1593 гг., —она составляла 29,5% крестьянской запашки. У Златоустовского монастыря, по напечатанной описи 1573 г., в сельце Рассудовском, монастырской пашни было 10 четей, а крестьянской— 12, а у Чудова монастыря, в селе Борисовском, по той же описи, было монастырской запашки 118 четей, а крестьянской — 24. В первом случае монастырская пашня составляет 80 % крестьянской, а во втором более 400 %. Если бы мы следовали ученым приемам автора, мы должны были бы сделать заключение, что с 70-х годов XVI века к концу века размеры монастырской запашки чрезвычайно падают.

Такое же значение имеет и другая таблица, в которой автор выводит среднее количество земли на двор и на одного рабочего крестьянина в центральных местностях Москвы. А между тем автор делает на основании этой таблицы очень серьезные заключения. Вот они: "Просматривая цифры этой таблицы, — говорит он, — легко заметить с 70-х годов XVI века значительное уменьшение средней запашки на крестьянский двор и на земледельческого рабочего: тогда как до этого времени такая запашка очень часто приближалась к нормальной величине выти, нередко даже значительно превышала ее и чрезвычайно редко спускалась ниже 7 четей на двор; с 70-х годов 7 четей на двор встречается только один раз, в остальных же случаях средние размеры пашни на двор и рабочего чрезвычайно низки. Это наблюдение имеет большую ценность (собственные слова автора): оно показывает, что параллельно регрессу в системе земледелия шло и сокращение крестьянской запашки на двор, т.е. крестьянин Центральной Руси делался маломощнее в хозяйственном отношении, сильно разорялся" (146).
Обратимся к таблице, имеющей, по скромному признанию самого автора, "большую ценность". За исключением 7 вотчин, это те же вотчины, которые приведены и в предшествующей таблице. Для сравнения взято тоже 46 монастырских имений; из них 19 описаны до рокового 1570 г., а остальные после. Самая старая опись сделана в 1556 г., такая одна; большинство описаны в 1562—1563 гг., таких 15; после 1570 г. большинство описано в 1592—1593 гг., таких 20. И здесь ни одно имение не повторяется, это все разные имения. Собственно, для сравнения берется 19 вотчин, описанных до 1570 г., преимущественно в 1562—1563 гг., и 27 — описанных после 1570 г., преимущественно же в 1592—1593 гг. Спрашивается, в вотчинах, в которых по описи 1563 г. оказалось до 7 четей и более на работника, сколько было в конце века? Этого никто не знает, так как описей конца века для этих вотчин у автора нет. То же надо сказать и о тех вотчинах, которые описаны после 1570 г. Мы знаем, сколько там приходится на работника в 1592—1593 гг., но не знаем, сколько приходилось в 1562—1563 гг. Может быть, среднее было то же, а может быть, и еще меньше.

Для доказательства мысли автора ему надо было бы взять все крестьянское население в начале и конце века, определить среднее на работника в эти два срока и сравнить. При таком приеме действительно получились бы данные, на основании которых можно было бы сделать заключение об увеличении или об уменьшении крестьянских участков. Но такой статистики для XVI века не существует, автор ее не создал; он берет случайно попавшие ему под руку 19 вотчин с населением в 4900 рабочих и сравнивает их с другими 27 вотчинами с населением в 9800 рабочих, и отсюда делает заключение обо всем населении центральных областей Московского государства. На основании такого сравнения нельзя сделать никаких заключений об изменениях в хозяйственном положении крестьян.
Таких таблиц у автора много. Остановимся еще на одной, помещенной на с.68—69. Значение этой таблицы автор объясняет так: "Она наглядно показывает, как все более и более ухудшалась система полевого хозяйства на территории этих уездов. При внимательном просмотре таблицы нетрудно убедиться, что, во-первых, в большинстве названных уездов с замечательной правильностью паровая зерновая система, господствовавшая в шестидесятых годах XVI века, сменяется к концу столетия переложной системой; во-вторых, по мере перехода к переложной системе земледелия везде появляется пашня, паханая наездом: нарушается, следовательно, и севооборот".

Результаты таблицы чрезвычайно серьезные; ею доказывается обратное движение сельского хозяйства, паровая система заменяется переложной. Посмотрим в таблицу. В доказательство того, что чрезвычайно важные выводы автора верны для Рузского уезда, таблица приводит четыре вотчины разных монастырей. Три из них описаны в шестидесятых годах, одна в 1593 г. Пашни наездом нет нигде, перелог есть во всех, но всего более в последней вотчине. На этом основании делается важный вывод для Рузского уезда. Таковы же основания в пользу того же важного вывода и для других уездов. Автор и не подозревает, что собственно надо было бы сделать для того, чтобы доказать его тезисы. Чтобы доказать переход от паровой зерновой системы к переложной, надо было взять все земли уезда и определить в них количество земель, обрабатываемых тем и другим способом в шестидесятых годах и в конце века. Только такое сравнение оправдало бы вывод автора. Оно, конечно, невозможно; такой статистики нет для XVI века. Чтобы хотя несколько приблизиться к выводу, чтобы сделать его хотя вероятным, надо было взять ряд имений, по возможности большой, определить в них количество земли, обрабатываемой тем и другим способом в шестидесятых годах и в конце века. Если бы оказалось, что система паровая зерновая в этих имениях к концу века заменяется переложной, автор мог бы сослаться на такую таблицу. Составленная же им таблица ровно ничего не доказывает, кроме полной его неопытности по части статистических выкладок, совершенно, впрочем, извинительной, ибо изучение статистики для общих историков в наших университетах также не обязательно, как и ознакомление с элементарными понятиями права.

От статистики автора перейдем к источникам, которыми он пользовался. Большинство этих источников он видел один. Почтенный автор хорошо понимает, что это не очень успокоительно для читателя. Источники для историка то же, что природа для натуралиста, их надо иметь в руках и на глазах. Сослаться на то, что они лежат там-то, этого очень мало. Их надо положить перед читателем. Это потому, что errare humanum est. Снисходительный к нашему труду читатель, имевший терпение прочитать все, что мы написали, не раз видел, как ученые читают в источнике не то, что там написано. Почтенный автор старается успокоить читателя указанием на то, что архивы доступны для всех и это облегчает проверку. Спорить не будем, но и в Москву не поедем, а обратимся к более легкому способу проверки, насколько автор правильно читает источники: к сличению его ссылок на печатные источники с тем, что в них напечатано.
Таблица, которая привела автора к вышеуказанным наблюдениям, имеющим "большую ценность" (148—151), ссылается на вотчины Троице-Сергиева монастыря в Дмитровском уезде по описи 1592—1593 гг. По счету автора, в этих волостях было крестьянской пашни 3207,1 четверти. Чрезвычайно точный счет, даже 0,1 доля четверти не забыта. В источнике же написано: "И всего в Дмитровском уезде Троецких вотчин... крестьянския паханыя сер. земли 947 чети без третника, да крестьянския же худые земли 2917 чети с третником, да наемныя паханыя сред, земли 27 чети без третника, да наемныя же паханыя худ. земли 360 чети без полутретника". Таким образом, с наемной землей крестьяне пахали 4241 четь, на целую почти треть более того, что насчитал автор.
Там же приведены вотчины того же монастыря в Рузском уезде по описи того же года. У автора в этих вотчинах крестьянской земли показано 268 четей. В описи читаем: "И всего... пашни паханыя сер. земли 28 четьи, да пашни же паханыя худ. земли — 287 четьи, да наезжия пашни худ. земли 12 четьи без третника, да перелогу и лесом поросло худ. земли 1255 четьи без третника, лесу пашеннаго 2 десятины".

В итоге без перелогу получится — 329 четей, на 61 четь более, чем у автора.
Там же приведены вотчины того же монастыря в Старицком уезде. По счету автора, в них 589,5 четей. Удивительная точность, не забыты — 0,5! В описи же читаем: "И всего... крестьянской пашни паханой сер. земли 610 чети, да перелогу пашни 232 чети, да лесом поросло 232 чети с осминой, лесу пашеннаго 49 дес., да непашеннаго лесу 32 лес." Подводя итог пашенной земли, получим 891 четь вместо 589, указанных г-ном Н.Рожковым.
Там же далее приведены вотчины того же монастыря в Углицком уезде. По автору, там было 1566 четей крестьянской земли. В описи читаем: "...да служни и крестьянския пашни 1409 четьи, да пашни же паханыя наездом из найму 71 четь, да перелогу пашни 991 четь, да пашни же лесом поросло 516 четьи, да пашни же паханыя худ. земли — 131 четь, да перелогу 70 четьи, да лесом поросло 42 четьи, а всего четвертныя пашни, и перелогу, и что лесом поросло сер. земли 3297 чет. да худ. земли 243 чети". Итог писца не очень точен; мы сделаем свой и не введем в него пашни, поросшей лесом; за этим исключением, получим пашни с наезжей и с перелогом 2672 четьи против 1566 четей автора. Опять разница очень значительная. Но этим не исчерпываются особенности итогов автора. Количество пашни показывается у него иногда менее действительного, а число рабочих более. В рассматриваемых вотчинах у него показано крестьянских дворов: 515, а работников 629, в оригинале же читаем: "6 дворов служних, 477 двор, крестьянских, а людей в них 589 человек". Все другое: всех дворов 483, а людей 589. Если предположить, что писец позабыл показать население служних дворов, то придется на 6 дворов много-много прибавить 12 работников и получится 601 работник, а не 623.
Вот на каких данных основаны "имеющие большую ценность" выводы автора1.

А печатные источники, бывшие у него в руках, действительно имеют большую ценность. С итогами последней описи в них сравниваются иногда итоги описи предшествующей и указывается убыль и прибыль населения, а также и перемены в количестве пашенной земли. Этими сведениями автор не заблагорассудил воспользоваться, а они освещают дело гораздо более его изысканий и таблиц.
В конце описи вотчин Троице-Сергиева монастыря сказано, что в 1592—1593 гг. из пуста в живущее прибыло пашни 338 четей против описи 1586 г. К сожалению, писец не говорит об изменении в количестве населения; но, судя по тому, что число деревень осталось то же, можно думать, что прибавка пашни выпала, хотя отчасти, и на долю прежнего населения. Здесь получается, таким образом, к концу века увеличение крестьянской запашки.
В конце описи вотчин того же монастыря по Углицкому уезду находим указание на то, что в 1592—1593 гг., сравнительно с 1575 г., произошла, наоборот, убыль четвертной пашни на 229 четвертей. Но эта убыль явилась вследствие ухода некоторой части крестьян в другие места, почему их деревни и починки запустели и лесом поросли. Количество же земли, приходящейся на остальных крестьян, от этой убыли нисколько не уменьшилось. Итак, возможно уменьшение площади пахотной земли в известных вотчинах без малейшего уменьшения размеров крестьянских участков. Так далеки "имеющие большую ценность" выводы автора от действительности.

На с. 166 автор говорит о складниках. Он присоединяется к мнению г-жи А. Ефименко, но далее ссылки на новые документы. В актах Холмогорской епархии напечатан документ о распределении работ по поставке стенной ограды в Скрылеве. Издатель актов так его и озаглавил: "Память о том, кому и сколько делать стеннаго огорода в Скрылеве". Наш автор видит в этом документе "дельную память на пашни", а в нем дело идет о постройке стенной ограды! Нелегко и печатные-то документы читать2.
Если возможна такая свобода выписок из печатных материалов, то что происходит при пользовании рукописным?
Не отрицаем пользы архивных работ. Но к ним надо обращаться уже после того, как исчерпано содержание относящихся к вопросу печатных материалов. Г-н Н.Рожков пошел в архивы немножко преждевременно. Для него есть много неизведанного и в печатных книгах, и не в одних писцовых, понимание которых требует некоторой подготовки.



1Мы брали наши цифры со страниц, указанных самим г-ном Н.Рожковым. Ему следовало бы объяснить, отчего его итоги расходятся с напечатанными, но он этого не сделал: мы не нашли такого объяснения в составленных им таблицах.
2Рус. ист. б-ка. XIV. № A. LXVIII. Этому документу очень посчастливилось в нашей ученой литературе. Обратил на него внимание и г-н Лаппо-Данилевский и тоже ссылается на него в доказательство того, что "складники иногда уравнивались при дележе" (Критич. заметки. 27). У него идет здесь речь о дележе поземельной собственности складников!

<< Назад   Вперёд>>