Четь
От второй половины XVI века дошли до нас и описи раздачи, и окладные книги, в которых деревни кладутся в сошное письмо, иногда по указанному выше образцу: показывается сошное письмо в живущем и впусте, а иногда и совершенно иначе. Предписания книги сошного письма, следовательно, не обязательны? Конечно, ведь это не указ царя, состоявшийся по приговору бояр или и без их приговора. Это учебная книга, составленная знающим человеком, в которой отразились его личные взгляды, не более. Писцы, знакомые с нею и согласные с высказанными в ней советами, могли описывать согласно ее указаниям; кто смотрел на дело иначе, мог писать по-своему. Вот почему, думаем, описи конца XVI века и представляют большое разнообразие. Указных предписаний, надо думать, не было; все решалось практикой. Преобладание практики, а не общих правительственных распоряжений, составляет характерную особенность московского управления.

Рассмотрим же эту практику, она незаметно вырабатывает совершенно новый порядок обложения. Но приказной рутины и в этой практике чрезвычайно много.
Мы имеем несколько описей Московского уезда, с них и начнем. Они выпадают на время от 1574 г. по 1584 г. (Калачов. I). В большинстве случаев в них речь идет о землях, розданных в поместья, но встречаются и вотчины. В поместья роздано множество пустошей с переложною пашней. Не все, но очень многие пустоши положены в сошное письмо "в пусте" с прибавкой: "и оклад его сполна весь"; это, следовательно, опись поместной дачи. Сошное письмо пустошей чистая рутина, не имеющая практического смысла. Величайшим рутинером оказался писец М.А.Хлопов, он положил в сошное письмо даже пустые поместные земли, которые никто в поместье не взял, а стало быть, и облагать было некого, и оброчные, которые тоже в поместья не были взяты, а потому сданы в оброк. Такие земли, как было указано в своем месте, тягла не тянут, а Хлопов и их положил в сошное письмо1. Другие писцы Московского уезда были рассудительнее и земель, в поместье не розданных, в сошное письмо не клали. Так же рассудительно поступил и И.Жеребцов, описывавший Тульский уезд и в 1589 г.2
У некоторых помещиков, кроме перелога, оказалась "пашня паханая". Она так описывается:
"А сошнаго письма пол четверти сохи, и оклад его учинен сполна; из того числа пашни паханые 5 четьи" (22).
В сошное письмо здесь положена вся земля, а это сплошь пустоши с переложной пашней; "пашня паханая" в количестве 5 четей оказалась только в одной деревне Сазонове, она и выделена из общего числа и показана особо, с какой целью? Платеж повинностей лежит не на пустошах, а на жилой пашне, вот почему 5 четей пашни паханой и показаны особо. Только эти 5 четей и подлежат обложению, а не полчетверти сохи перелога. Мы тут наблюдаем переход к новому порядку обложения по четям, а не по сохам. В начале описи Московского уезда встречаем несколько вотчин и купель: Н.Д.Юрьева, Ф.В.Шереметева, подьячего И.Кузьмина и других. Их вотчины и купли в сошное письмо не переведены. Писец ограничился указанием числа четей пашни паханой и перелога. Что же это значит? Надо думать, что в его глазах сошное письмо потеряло уже окладное значение; для повинностей довольно было указать чети, что он и сделал.

Еще более проглядывает эта точка зрения у И.Жеребцова, описывавшего Тульский уезд в 1589 г. Он кладет в сохи и живущее, и пустое, но иногда живущее и пустое сливает вместе в одну общую соху: "А сошнаго письма в живущем и в пусте полчетьи сохи". Значение сохи, как окладной единицы, здесь совершенно утратилось. С чего же платить? Писцовая книга Жеребцова отвечает и на этот вопрос. В тех случаях, когда он сливает живущее с пустым в одну соху, он прибавляет: "А платить ему с живущего с 3 четьи". Эти три четьи и составляют пашню паханую в описанном имении.
По этому образцу описаны уезды Каширский и Медынский.
В том же духе ведет описание Орловского уезда Дем. Яковлев; вымирание сошного письма выступает у него еще яснее. Живущее и пусто у него всегда показаны в одной обшей сохе, но всегда прибавлено:
"А платить ему государевы всякия подати с живущаго с четвертные пашни, с одной чети". Но часто сошного письма и совсем нет, а есть только: "А платить ему государевы всякия пошлины с живущаго с четвертные пашни".
Но под конец своего описания он перестал повторять и эту фразу и стал ограничиваться одним перечислением деревень, числа дворов и количества пашни паханой и дикого поля, предполагая, по всей вероятности, что всякий знает, сколько придется платить, если указано число живущих четвертей. Эта книга писана в 1595 г.

Так же описан и старейший город Московского государства, Коломна. В описи Коломенского уезда встречаем более 213 владений, а сошное письмо показано только у 8 владельцев. Писцы описали и измерили весь уезд, но в сошное письмо, как бы в рассеянности, положили только 8 владельцев в разных местах книги, а для остальных ограничились указанием количества четвертной пашни. Это не книга раздачи поместий, здесь описываются и поместья, и вотчины, и монастырские, и церковные земли. Для целей окладной описи, с точки зрения этих писцов, довольно указать четвертную пашню.
Коломенский уезд описан в 1578 г., но совершенно в том же духе описан Звенигородский еще в 1560 г.3 В печатном издании он занимает 70 страниц, а сошное письмо показано только у четырех владельцев. Таким образом, писцы уже с самого начала второй половины XVI века находят возможным обходиться без сошного письма; они довольствуются указанием четвертей.
В заключение этого обзора описей XVI века остановимся еще на писцовых книгах Рязанского края, недавно изданных Рязанской ученой архивной комиссией под редакцией В.Н.Сторожева. Они представляют очень много своеобразного, но ведутся не по одному образцу, а весьма различно, и вполне подтверждают вышесказанное.

Первая из напечатанных книг (с.1—156) — "Письма и меры" Т.Г.Вельяминова с товарищами 1594—1597 гг., не содержит в себе, однако, никаких данных меры земли. В ней указаны только деревни, но количества пашни паханой, перелога, наезда, лесу, сена — не приведено; числа дворов и людей также нет. Но сошное письмо везде есть, и в сохи положено не только живущее, но и пустое. Иногда живущее и пустое переведено в сохи отдельно, а иногда вместе; но в этих случаях всегда прибавлено: "А платить с живущаго с 5 четей пашни".
Так же коротко написана и вторая книга — "Письма и меры" В.Я.Волынского и И.А.Нащокина тех же годов (с. 157—254). В ней обозначены только деревни да сошное письмо и больше ничего. Но живущее и пусто переведены в сошное письмо всегда раздельно. Еще есть любопытная особенность. Живущее не всегда переводится в сохи, а иногда говорится так:
"В живущем в четвертной пашни 5 четей, а в пусте и с наезжею пашнею пол пол чети сохи".
Живущее в сохи вовсе не переведено и платить приходилось прямо с четей. Иногда и пусто показывается в четях, а не в сохах. В конце XVI века земли мерились, но в книги писались иногда только выводы из этой меры, а не самая мера.4
В прекрасном издании Рязанской ученой архивной комиссии напечатана и писцовая книга XVII века (1628). Она написана с большими подробностями и ближе к известным уже нам московским книгам. В ней обозначены: дворы, люди, пашня паханая, пашня наездом и перелогом и что лесом поросло. Земли положены в сошное письмо, но живущее и пусто показано в общем итоге с обычной в этих случаях припиской: "А платить с живущаго с одной четверти пашни". Здесь сохи также заменены четями, как и в московских книгах.

Итак, практическое значение сошного письма со второй половины XVI века, несомненно, падает. Но сошное письмо не отменено. Очень многие писцы весьма усердно переводят в сошное письмо и не только жилые, но и пустые земли, окладу не подлежащие; даже земли, которые никто не взял ни в поместье, ни в оброк, и те иногда кладутся в сохи. Термин "сошное письмо" постоянно в ходу и не только в XVI веке, но и в XVII веке. Даже памятники конца этого века говорят о сборе доходов "по сошному письму с живущей четверти"5.
Какое же отношение сошного письма к чети? Значение чети с течением времени (в XVII веке) тоже меняется; мы говорим теперь о чети как мере земли, равной половине десятины.
Это отношение превосходно разъясняется царской грамотой в Муром о сборе ямских денег. Из этой грамоты узнаем, что с 1618 по 1621 гг. ямские деньги собирали с сохи по 800 руб., а с чети по 1 руб. Совершенно ясно: четь заменяет соху, а потому легко может и вытеснить ее, так как счет по четям гораздо проще и легче счета по сохам. Эта царская грамота вполне объясняет колеблющуюся практику писцов.

В 1624 г. приказано было стрельцам на хлебное жалованье взять с сохи по сту четьи ржи и овса, а с чети пашни с поместных и вотчинных земель, которые положены по 800 четей в соху, — по четверику ржи и овса, а с митрополичьих и с монастырских, которые положены по 600 четей в соху, счети пашни — по получетверику ржи и овса. Здесь также обложение сделано альтернативно на сохи и чети. Но иногда правительство назначало сбор повинностей не с сох, а прямо с четей. В 1631 г. приказано было с вотчин Кириллова монастыря, с 23690 четей, взять, вместо даточных людей, деньгами 2072 руб. 29 алтын 1 деньгу6. Итак, правительство предписывает сбор то альтернативно с сохи и чети, то прямо с четей, вовсе не упоминая о сохах. Древнейший случай обложения по четям восходит к половине XVI века В 1556 г., по рассказу летописца, Иван Грозный с вотчин и поместий учинил уложенную службу: со ста четвертей доброй земли человек на коне и в полном доспехе.
Со второй половины XVI века, следовательно, рядом с сохой появляется и другая окладная единица — четь, т.е. живущая четверть земли, в разъясненном выше смысле (IV глава). С этого же времени, как мы видели, появляется и новая практика в описи имений. Эти две новости стоят в тесной связи одна с другой; обложение по четям вызывает и перемену в описях.

Переход от старой единицы обложения к новой, от сохи к чети, мог совершаться очень легко. Соха — чрезвычайно громоздкая единица обложения и практически малоудобная. Она требует массы вычислений, так как в действительности, за исключением богатых владельцев, а их было немного, сох вовсе не существует, а существуют только их дроби. Переход к четям должен был начаться, как только от индивидуальных сох, определяемых по особенностям каждого отдельного хозяйства, по людям и их силе, стали переходить к сохам определенной геометрической площади. Если соха в 800 четей должна платить 800 руб., то понятно, каждая четь может быть обложена одним рублем, а лучше иметь дело с четями, чем с сохами. Вот почему писцы, описывавшие Звенигородский уезд в 1560 г., почти совершенно игнорируют сохи. Но сошная рутина продержалась до конца XVII века. Чети не вытеснили сох. И в XVII веке земли кладутся в сохи и сбор повинностей назначается с сох.

В истории сошного обложения есть, однако, пункты очень неясные. Что первоначально соха определялась не мерой земли, а смотря по людям, по силе их хозяйства, это надо принять. Это говорят московские памятники, и это совершенно согласно с новгородскими порядками, где сохи тоже не мера земли, не геометрическая площадь. Такая индивидуальная единица обложения не могла быть очень большая; новгородские сохи действительно были невелики. Можно думать, что и московская соха первоначально тоже была невелика7. А в первой половине XVI века она достигает больших размеров (от 250 до 1300 четей), не делаясь еще геометрической площадью определенной величины. Соха Тверского уезда, по описи 1539 г., не стоит ни в каком определенном отношении с количеством обрабатываемой земли, как и новгородская обжа, а между тем по размерам она превосходит ее во 100 раз и более. Как это случилось? Какие обстоятельства привели к тому, что московская соха получила такие значительные размеры? На этот вопрос не находим ответа. Наши напечатанные источники слишком скудны.



1Калачов. I. 116, 120, 155, 160, 167.
2Там же. С.1; Т. И. С. 1152, 1202.
3На с.703 написано: "...и на те пустоши звенигородские писцы Д.И.Смунев да Дятел Григорьев сын Машков, с товарищи дали ...льготы на 5 лет, от лета 7068-го до лета 7073". Льгота, конечно, дана в год описи — 1560.
4Профессор Милюков, производя в архивах свои наблюдения над порядком писания писцовых книг по сотным выписям, пришел к такому выводу: "Сотные выписи XVI века распадаются на два типа. Первый, более древний, никогда не дает указаний на то, какое количество пашни передается на соответствующее количество сошного письма. Второй тип, более поздний, напротив, главным образом указывает количество пашни и большею частью совершает переводы ее на сошное письмо по определенной норме" (Вопросы. 41). Наблюдение это можно пополнить на оснований печатного материала. В описи Московского уезда 1585 г. (Калачов. II. 832) земли положены в сохи, но какое количество пашни кладется в соху, этого не указано. То же и в писцовых книгах Рязанского края. Таким образом, и в описях конца XVI века количество пашни не всегда указывается, а потому остается неизвестным, какое ее количество переводится в сохи. Вместе с этим подвергаются значительному колебанию как два подмеченных проф. Милюковым типа сотных, так и его выводы, на этом наблюдении основанные.
5АЭ. IV. №№ 189 и 251. 1672—1682.
6АЭ. III. №№ 121 и 193; АИ. III. № 132. Здесь везде четь — тоже полдесятины, а не дворовое число, о чем речь будет ниже. Из № 274 АЭ. III мы знаем, что у Кириллова монастыря всего было 2101 двор, а если перевести на дворы 23690 четей по указам 1630—1631 гг., у Кириллова монастыря оказалось бы 214 (210) дворов крестьянских и 142 (140) бобыльских, а всего 356 (365).
7Так думает и профессор Милюков (Вопросы. 44)

<< Назад   Вперёд>>