Патриотизм и национализм как факторы российской истории (конец XVIII в. - 1991 г.). Коллективная монография

Нападение нацистской Германии и ее союзников на СССР 22 июня 1941 г. стало самым трагическим событием за всю новейшую историю нашей Родины, тяжелейшим испытанием для всех советских людей. Вопрос стоял не только о защите независимости и государственной целостности СССР, но и о судьбе тысячелетней российской цивилизации, о сохранении культуры и национальной самобытности, спасении населения страны от порабощения и геноцида.

Главари Третьего рейха никогда не отказывались от своих планов в отношении «восточного пространства» как зоны колонизации. Уничтожение СССР как суверенного государства, захват и расчленение его территории, истребление части населения страны, окончательная ликвидация «коммунистической угрозы», «еврейско-большевистской» (по гитлеровской терминологии) власти и идеологии являлись для нацистов самоцелью. На одном из партийных совещаний, состоявшемся 30 марта 1941 г., Адольф Гитлер так определил задачи немецкой экспансии на Востоке: «Наши задачи в России - разбить вооруженные силы, уничтожить государство <...> Если мы не будем так смотреть, то, хотя мы и разобьем врага, через 30 лет снова возникнет коммунистическая опасность»¹. С предельной откровенностью «фюрер германской нации» излагал свои взгляды и на решение славянского вопроса. В беседе с румынским премьер-министром Й. Антонеску Гитлер прямо заявил: «Моя миссия, если мне удастся, - уничтожить славян. В будущей Европе должны быть две расы: германская и латинская. Эти две расы должны сообща работать в России для того, чтобы уменьшить количество славян. К России нельзя подходить с юридическими или политическими формулировками, так как русский вопрос гораздо опаснее, чем это кажется, и мы должны применять колонизаторские и биологические средства для уничтожения славян»². Наиболее детально программа расового геноцида на оккупированных восточных землях была представлена в разработанном в конце 1941 г. Главным управлением имперской безопасности генеральном плане «Ост»³. Министерство А. Розенберга внесло в документ специальное дополнение «К вопросу о будущем обращении с русским населением», в котором отмечалось: «Речь идет не только о разгроме государства с центром в Москве <...> Дело заключается скорее всего в том, чтобы разгромить русских как народ, разобщить их». Для этого предусматривалось «разделение территории, населяемой русскими, на различные политические районы с собственными органами управления, чтобы обеспечить в каждом из них обособленное национальное развитие»⁴. Для достижения этих целей предполагалось уничтожение интеллигенции, низведение образования и культуры народа до самого низкого уровня, резкое уменьшение численности населения за счет искусственного сокращения рождаемости, бесчеловечных мер в области здравоохранения, ликвидации сферы социальной защиты. Главная цель этой политики в документе обозначалась так: «Важно ослабить русский народ в такой степени, чтобы он был не в состоянии помешать нам установить немецкое господство в Европе»⁵. Русские как ведущая нация Советского Союза рассматривались нацистами как главный объект политики геноцида. Солдатам вермахта внушалось, что борьба против русского большевизма имеет более глубокие исторические «корни». В приказе генерала Эриха Гёппнера, зачитанном перед войсками накануне вторжения на территорию СССР, говорилось: «Война против России является важнейшей частью борьбы за существование немецкого народа. Это - давняя борьба германцев против славян, защита европейской культуры от московско-азиатского нашествия, отпор еврейскому большевизму. Эта борьба должна преследовать целью превратить в руины сегодняшнюю Россию, и поэтому она должна вестись с неслыханной жестокостью <...> Никакой пощады прежде всего представителям сегодняшней русской большевистской системы»⁶. Уничтожению (или онемечиванию) подлежали и многие другие народы страны. Еврейское и цыганское население оккупированных территорий, по замыслу гитлеровцев, должно было подвергнуться тотальному истреблению. К реализации своих планов нацистские агрессоры приступили уже в первый день войны.

Смертельная схватка с фашизмом требовала от советского руководства не только радикальной перестройки всей экономической жизни страны и перевода народного хозяйства на военные рельсы, но и качественных изменений в идеологической сфере. Главным стержнем официальной пропаганды стала идея защиты Отечества, воспитание бойцов Красной армии и всего населения на героических примерах национального прошлого. Такая установка четко обозначилась уже в первый день войны в выступлении по радио заместителя председателя Совета Народных Комиссаров В. М. Молотова. Проводя параллель между гитлеровской агрессией и нападением наполеоновской Франции на Россию в июне 1912 г., Молотов подчеркнул: «Не первый раз нашему народу приходится иметь дело с нападающим зазнавшимся врагом. В свое время на поход Наполеона в Россию наш народ ответил отечественной войной и Наполеон потерпел поражение, пришел к своему краху. То же будет и с зазнавшимся Гитлером, объявившим новый поход против нашей страны. Красная Армия и весь наш народ вновь поведут победоносную отечественную войну за Родину, за честь, за свободу»⁷. Война советского народа с фашизмом была официально объявлена Великой Отечественной войной⁸. 24 июня в газетах «Известия» и «Красная звезда» публикуется стихотворение В. И. Лебедева-Кумача «Священная война». Это произведение известного поэта, положенное на музыку композитором А. В. Александровым, вскоре станет едва ли не главной патриотической песней, призывающей советских людей к беспощадной борьбе с фашистскими захватчиками и к защите родной земли (с 15 октября 1941 г., то есть с началом второго, наиболее тяжелого этапа битвы за Москву, эта песня будет ежедневно исполняться по Всесоюзному радио - каждое утро, сразу после боя кремлевских курантов). Официальное признание войны с фашизмом как народной, отечественной и священной не только должно было подчеркнуть ее общенациональный, надклассовый характер, но и вводило в современный язык массовой пропаганды элементы дореволюционной лексики, что лишний раз указывало на преемственность героических традиций. В день нападения Германии на Советский Союз к православным верующим и духовенству обратился Патриарший Местоблюститель митрополит Сергий (Страгородский). В своем «Послании пастырям и пасомым Христовой Православной Церкви» он призвал к единению перед лицом смертельной опасности: «Фашистские разбойники напали на нашу Родину. Попирая всякие договоры и обещания, они внезапно обрушились на нас, и вот кровь мирных граждан уже орошает родную землю. Повторяются времена Батыя, немецких рыцарей, Карла шведского, Наполеона. Жалкие потомки врагов православного христианства хотят еще раз попытаться поставить народ наш на колени перед неправдой, голым насилием принудить его пожертвовать благом и целостностью Родины, кровными заветами любви к своему отечеству.

Но не первый раз приходится русскому народу выдерживать такие испытания. С Божьей помощью, и на сей раз он развеет в прах фашистскую вражескую силу <...> Отечество защищается оружием и общим народным подвигом, общей готовностью послужить Отечеству в тяжкий час испытания всем, чем каждый может. Тут есть дело рабочим, крестьянам, ученым, женщинам и мужчинам, юношам и старикам <...> Вспомним святых вождей русского народа, например Александра Невского, Димитрия Донского, полагавших свои души за народ и Родину. Вспомним неисчислимые тысячи простых православных воинов <...>

Церковь Христова благословляет всех православных на защиту священных границ нашей Родины.

Господь нам дарует победу»⁹.

26 июня в Богоявленском соборе митрополит Сергий отслужил молебен «о даровании победы». Подобные молебствия стали совершаться и в других храмах по всей стране. 10 августа глава Ленинградской епархии митрополит Алексий (Симанский) обратился к пастве с такими словами: «Как во времена Димитрия Донского и св. Александра Невского, как в эпоху борьбы с Наполеоном, не только патриотизму русских людей обязана была победа Русского народа, но и его глубокой вере в помощь Божию правому делу <...> мы будем непоколебимы в нашей вере в конечную победу над ложью и злом, в окончательную победу над врагом»¹⁰.

Трудно переоценить значимость этих обращений представителей высшего православного духовенства к верующим гражданам СССР, число которых в стране оставалось большим. Сотни тысяч верующих были мобилизованы в Красную армию (прежде всего из сельской местности, где традиционная мораль и вера были еще достаточно сильны, по крайне мере у старшего поколения). РПЦ обратилась с патриотическим призывом к населению в очень тяжелое для нее время: накануне войны Церковь подверглась очередным гонениям со стороны властей. В целом количество православных священников в результате репрессивной политики 1920- 1930-х гг. сократилось с 50 тыс. человек в 1917 г. до 6376 человек в 1941 г. Сократилось и число представителей высшего духовенства (со 130 в 1917 г. до 4 к началу войны), из 61 архиерея 17 отбывали заключение. Из 48 тыс. действовавших до революции храмов РПЦ к 1941 г. функционировали только 4225 (из которых 3/4 находились на западных территориях, присоединенных к СССР в 1939-1940 гг.)¹¹. Но, несмотря на трагические потери, понесенные за последние 20 лет своей истории, Русская церковь, как и в прежние времена смут и военных лихолетий, обратилась к народу с призывом защитить родную землю от вражеского нашествия, апеллируя к образам национальных героев прошлого и святых заступников Руси. Принципиальная патриотическая позиция руководства РПЦ, проникновенные слова о защите Отечества, обращенные к пастве, сыграли важную роль для духовного единения верующих граждан страны в первые недели войны. Такое же значение деятельность Православной церкви будет иметь и в последующие годы всенародного противостояния фашистскому агрессору и для достижения великой Победы над ним.

3 июля по радио к советскому народу обратился И. В. Сталин. Тот факт, что долгожданное выступление председателя Государственного комитета обороны состоялось лишь спустя полторы недели после начала войны, очевидно, объяснялся желанием вождя более детально изучить обстановку на фронтах и дать объективную оценку сложившемуся критическому положению. Осознанием смертельной опасности, нависшей над страной, и призывом к всенародному единству в борьбе с врагом (всех граждан СССР независимо от их партийности, социального положения и отношения к религии) были проникнуты начальные слова речи Сталина, адресованные всему населению Советского Союза: «Товарищи! Граждане! Братья и сестры! Бойцы нашей армии и флота! К вам обращаюсь я, друзья мои!»¹² В этих словах содержалось воззвание как к коммунистам и беспартийным, так и к советским верующим (традиционное церковное обращение к пастве «братья и сестры»), что ранее было совершенно неприемлемо для идеологического лексикона атеистической власти. Вместе с тем необходимо отметить, что обращение к товарищам по партии в речи вождя ВКП(б) стояло на первом месте. Это еще раз должно было указать на руководящую роль партии в политической жизни страны.

Говоря о серьезной опасности, грозящей советскому народу и социалистической Родине, Сталину пришлось признать факт оставления Красной армией значительной части западной территории СССР («гитлеровским войскам удалось захватить Литву, значительную часть Латвии, западную часть Белоруссии, часть Западной Украины»), объясняя трагические потери первых недель «выгодными условиями для немецких войск и невыгодными для советских войск» в начале войны, а также «вероломным нарушением пакта о ненападении» со стороны фашистской Германии. Более глубинные причины поражений Красной армии (незавершенность ее модернизации, ошибочная военная доктрина, предполагавшая ведение операций на территории противника, невосполнимые кадровые потери РККА в результате репрессий, неверие политического руководства в начало войны летом 1941 г. и др.) не назывались. Призывая советских людей «понять всю глубину опасности, которая угрожает стране», Сталин в своей речи раскрыл планы гитлеровцев в отношении СССР и населявших его народов: «Враг жесток и неумолим. Он ставит своей целью захват наших земель, политых нашим потом, захват нашего хлеба и нашей нефти, добытых нашим трудом. Он ставит своей целью восстановление власти помещиков, восстановление царизма, разрушение национальной культуры и национальной государственности русских, украинцев, белорусов, литовцев <...> и других свободных народов Советского Союза, их онемечение, их превращение в рабов немецких князей и баронов»¹³. Если отбросить надуманное утверждение о якобы имевшихся у национал-социалистов планах реставрации монархии на оккупированных землях (что являлось явным отголоском советской пропаганды первых лет революции), то все остальные положения сталинского выступления, раскрывающие характер и цели гитлеровской агрессии, соответствовали жестоким реалиям.

Обозначив в своем радиообращении первостепенные меры по перестройке страны на военный лад, организации производства в новых условиях, координации действий Красной армии и партизанских отрядов в тылу врага, И. В. Сталин в заключение сказал несколько слов о самом характере войны советского народа с немецким нацизмом: «Войну с фашистской Германией нельзя считать обычной. Она является не только войной между двумя армиями. Она является вместе с тем великой войной всего советского народа против немецко-фашистских войск. Целью этой всенародной отечественной войны против фашистских угнетателей является не только ликвидация опасности, нависшей над нашей страной, но и помощь всем народам Европы, стонущим под игом германского фашизма <...>

Товарищи! Наши силы неисчислимы <...> Вместе с Красной армией поднимаются многие тысячи рабочих, колхозников, интеллигенции на войну с напавшим врагом. Поднимутся миллионные массы нашего народа <...> Мы должны создать такое народное ополчение, поднять на борьбу всех трудящихся, чтобы своей грудью защищать свою свободу, свою честь, свою родину - в нашей отечественной войне с германским фашизмом»¹⁴.

Об огромном впечатлении, которое произвело на советских граждан выступление И. В. Сталина, можно судить по свидетельствам очевидцев тех событий. Писатель Илья Эренбург вспоминал: «Третьего июля рано утром мы слушали речь Сталина; он, видимо, волновался - слышно было, как он пил воду, да и начал он непривычно, назвал нас “братьями и сестрами”, “друзьями” <...> Все слушали молча <...> Днем я ходил по городу <...> На Пушкинской площади в витрине “Известий” висела большая карта. Москвичи мрачно смотрели на нее, потом расходились по домам. Кто знает, сколько было в каждом из нас недоумения, горечи, тревоги! Но нам было не до исторических оценок - фашисты рвались к Москве»¹⁵. О своем восприятии речи Сталина писал позднее в мемуарах Александр Верт - корреспондент английской газеты «Санди тайме», находившийся в СССР в годы войны: «Прошло 12 невероятно долгих и тревожных дней, прежде чем к советскому народу обратился по радио сам Сталин <...> Это было поразительное выступление. Причем наиболее сильное впечатление произвели вступительные слова: “Товарищи! Граждане! Братья и сестры!” Эта речь, обращенная к встревоженным, а нередко испуганным и растерявшимся людям, оказала очень большое воздействие. Своим сравнительно коротким выступлением по радио Сталин не только создал надежду на победу, если не уверенность в ней, но и сформулировал в скупых, выразительных словах целую программу поведения всей нации в военное время. Он также апеллировал к национальной гордости, к патриотическим чувствам народа. Это был великий призыв взять себя в руки и быть готовым к тяжелым жертвам»¹⁶. В сталинском выступлении говорилось об угрозе национального порабощения и уничтожения фашизмом культуры советских народов (русские как ведущая нация страны и славянские народы СССР упоминались первыми). Проводились исторические параллели с 1812 годом и агрессией кайзеровской Германии 1918 г. (при этом особо подчеркивалась роль союзнической коалиции в разгроме наполеоновской Франции). Обращение к событиям Отечественной войны 1812 г. и сравнение их с современностью уже прозвучали в речи В. М. Молотова 22 июня, в подготовке которой Сталин лично участвовал. Большему эмоциональному воздействию на аудиторию выступления И. В. Сталина способствовал и личный авторитет советского вождя. Как справедливо отметил российский историк А. С. Горлов, «если в тридцатые годы Сталин был персонифицированным воплощением советского социализма, то во время войны его имя было превращено в символ патриотического дела»¹⁷.

Уже с первого дня войны изменился характер работы советского Агитпропа. Выступления В. М. Молотова и И. В. Сталина во многом определили направленность идеологической политики. Защита Родины, патриотизм, ненависть к фашистским захватчикам стали ведущими темами в советской пропаганде и политической работе в армии. В первые месяцы войны доминировали сюжеты Отечественной войны 1812 г., борьбы русского народа с агрессией Ливонского ордена 1241-1242 гг. и с германской интервенцией 1918 г. 22 июня 1941 г. на совещании в ЦК ВКП(б) были разработаны планы издания военно-патриотической литературы. Государственное учебно-педагогическое издательство было переориентировано на массовый выпуск книг и брошюр, призванных освещать «героизм русского народа в его историческом прошлом» (из произведений популярного характера назывались «Ледовое побоище», «Изгнание Наполеона из России», «Петр I и его времена»)¹⁸. В рекомендациях Управления пропаганды и агитации ЦК ВКП(б)¹⁹в июле 1941 г. главное место отводилось лекциям и беседам о русском героическом прошлом. Среди тем, к примеру, предлагались биография адмирала П. С. Нахимова и оборона Севастополя. Вышла в свет книга «Полководец Кутузов (17451813)», открылась выставка о героическом прошлом русского народа с отдельной экспозицией, посвященной событиям 1812 г.²⁰ 22 июня 1941 г. руководитель УПиА ЦК ВКП(б) Г. А. Александров дал указание Комитету по делам кинематографии в срочном порядке изменить репертуар кинотеатров и отводить главное место картинам оборонного («Если завтра война» и др.) и военно-исторического («Минин и Пожарский», «Суворов», «Чапаев», «Щорс» и др.) жанров²¹. На следующий день на экраны страны были возвращены фильм «Александр Невский», а также антифашистские и антигерманские ленты²².

Авторы публикаций в советской прессе июня-августа 1941 г. ориентировались на пропагандистские установки предвоенного времени: советский патриотизм как главное идеологическое оружие в борьбе с внешним врагом, интернациональное братство народов СССР, верность социалистическим идеалам и защита завоеваний революции. Но по мере стремительно ухудшавшейся обстановки на фронтах и роста пораженческих настроений среди части населения страны «русский фактор» стал приобретать особое значение в официальной пропаганде. Русские и другие славянские народы составляли большинство (73 %) населения многонационального Советского Союза. Доля среди мобилизованных в 1941 г. в РККА составляла: русские - 61 %, украинцы - 19,6 %, белорусы - 4,1 % (итого 84,7 %)²³. И воевать солдатам и генералам предстояло уже не за некие абстрактные идеалы, а чтобы защитить свою землю, своих родных, свою культуру, которые по планам гитлеровцев подлежали уничтожению. Большинство советских людей хотели отстоять те социальные завоевания, которые им дала социалистическая революция и новая власть. «Было бы, разумеется, слишком большим упрощением, - отмечал в своих мемуарах А. Верт, - считать (как считают некоторые), что это была “национальная” или даже “националистическая” война, и ничего больше. Нет, в этой национальной, народной войне советские люди сражались также за свою, советскую власть»²⁴. Поэтому уже в первые месяцы войны, несмотря на отступление, тяжелейшие потери, миллионы бойцов, оказавшихся в плену, массовый народный героизм лучше всего подтвердил правильность нового идеологического курса 1930-х гг. Печать делала главный упор на то, что Красная армия - восприемница лучших воинских традиций старой русской армии, но уже как сила, защищающая подлинно народные государственный строй и власть. Газета «Красная звезда» писала в первые дни войны: «Германский фашизм бросил свои озверелые банды против нашей родины <...> Прошлое человечества знало немало завоевателей. Но сколько их было, зазнавшихся вояк, растерявших свою призрачную славу среди необъятных просторов нашей страны! Словно безумный метался по Европе Карл XII, бросая свою армию из одной войны в другую, до той поры, пока петровские полки не сокрушили его под Полтавой. Известна и судьба Наполеона, вознесшего своих орлов над покоренным полумиром и затем до крови ощипанных в Отечественной войне 1812 года. Такие и им подобные события происходили в те далекие времена, когда Россия была страной технически отсталой по сравнению с Западом. Какая же участь ждет врага теперь? Народная сила помножена ныне на все современные средства борьбы. У нас есть все, что необходимо для победы над врагом. Наше дело - правое! Красная армия, которая бьется за это дело, неразрывными узами связана с народом. От бойцов до военачальников она состоит из его сынов, служит ему, защищает его интересы, а значит, и свои собственные. Наш красноармеец борется не за иллюзию, не за мнимое отечество, а за свою подлинную родину <...> Воины Красной армии отстоят свободу и честь своей родины. С ними - великое прошлое нашей страны, ее блистательные победы над врагами, ее герои, павшие за независимость и целостность родины. С ними - вечно живущие суворовские традиции русской армии, не раз громившей врагов и венчавшей свои знамена громкой славой»²⁵.

Войну Советского Союза против фашистских захватчиков советская печать сопоставляла с героическими событиями отечественной истории, а русский народ представлялся силой, сплачивающей нации единой страны в борьбе с иноземными поработителями. Та же газета «Красная звезда» отмечала: «Не раз на нашу землю приходили вражеские орды, чтобы победить русский народ. Их авантюры неизменно кончались крахом. В Отечественной войне 1812 года русский народ истребил цвет наполеоновской армии, вторгшейся в Россию <...> Свыше ста лет назад весь народ воевал на стороне русских полков, защищавших независимость и достоинство России». При этом русский национальный патриотизм проецировался и на события недавнего времени - война с белогвардейцами и иностранными интервентами также называлась отечественной: «Гражданская война 1918-1921 гг, в которой молодой и неокрепшей Красной армии противостояли вооруженные до зубов банды белогвардейцев и их иноземные покровители, закончилась славной победой, потому что это была народная война, война освободительная, отечественная»²⁶. Об этом же писал и А. Н. Толстой в своей статье «Что мы защищаем»: «Немецкие армии, гонимые в бой каленым железом террора и безумия, встретились с могучей силой умного, храброго, свободолюбивого народа, который много раз за свою тысячелетнюю историю мечом и штыком изгонял с просторов родной земли наезжавших на нее хазар, половцев и печенегов, татарские орды и тевтонских рыцарей, поляков, шведов, французов Наполеона и немцев Вильгельма <...> В отечественной войне девятьсот восемнадцатого - двадцатого годов белые армии сдавили со всех сторон нашу страну, и она - разоренная, голодная, вымирающая от сыпного тифа - через два года кровавой и, казалось бы, неравной борьбы разорвала окружение, изгнала и уничтожила врагов <...> Народ черпал силу в труде, озаренном великой идеей, в горячей вере в счастье, в любви к родине своей»²⁷. В другой своей статье «Армия героев» советский писатель назвал РККА русской армией, призванной освободить народы от гитлеризма. А. Н. Толстой подчеркивал: «
Красная армия своей стальной мощью, своей храбростью, высоким духом патриотизма, благородства и бескорыстия высоко передо всем миром подняла на свои знамена имя русского <...> Русский станет именем, которое дети с колыбели привыкнут благословлять, как избавителя от удушающего смертельного кошмара фашизма»²⁸.

Конечно, многие материалы советской прессы отличались излишней патетикой и в первые дни войны зачастую носили даже несколько бравурный характер. Но по законам пропагандистской политики такое освещение событий на фронте было необходимо для поднятия боевого духа в армии, воспитания ненависти к врагу, героизма, уверенности в неизбежной победе у советских людей.

Новая тактика, предписанная Коминтерну еще накануне войны, и необходимость переориентации деятельности коммунистических партий на поддержку сражающегося Советского Союза были изложены в рекомендациях И. В. Сталина Г. Димитрову 22 июня 1941 г. Сталин указывал: «Коминтерн пока не должен выступать открыто. - Партии на местах развертывают движение в защиту СССР. Не ставить вопрос о социалистической революции. Советский народ ведет отечественную войну против фашистской Германии. Вопрос идет о разгроме фашизма, поработившего ряд народов и стремящегося поработить и другие народы»²⁹. Однако инерция прежнего пропагандистского подхода, делавшего упор на «классовую солидарность пролетариата» воюющих, сторон давала о себе знать. «Интернационалистские» иллюзии нашли, к примеру, свое выражение в «Открытом письме к немецкому народу» (август 1941 г.) - документе, созданном советским Агитпропом и предназначавшемся населению Германии и прежде всего солдатам вермахта. В листовке говорилось: «Немецкие рабочие и крестьяне! Германские солдаты! Отказывайтесь воевать за чуждые вам интересы! Свергайте иго богачей, наживающихся на вашей крови! <...> Солдаты и летчики! Не стреляйте в Красную армию, армию рабочих и крестьян! <...> Немецкие солдаты! Переходите на нашу сторону <...> Солдаты германской армии! Поверните ваше оружие против действительных врагов немецкого народа - Гитлера и его своры!»³⁰ Другая листовка, обращенная к немецким рабочим, взывала к чувствам классовой солидарности и памяти о революционных традициях пролетариата Германии: «Было время, когда русские рабочие многому учились у немецких рабочих. Когда-то германские рабочие шли во главе рабочих других стран <...> Поворачивайте оружие против Гитлера. Так вы измените “суровые законы войны” на пользу немецким рабочим, на благо германского народа, на счастье Германии»³¹. Подобные воззвания забрасывались и в другие национальные войска гитлеровской коалиции (к румынам, финнам и т. д.), но эффект был минимальным: лишь мизерное количество солдат и офицеров сдавалось в плен добровольно, под воздействием такой агитации. Это доказывало, что прежние пропагандистские подходы, действенные в период Первой мировой войны и революции, давно себя изжили. «Вы в одну листовку хотите всадить весь марксизм-ленинизм» - такая оценка советской «классовой» пропаганде давалась немногочисленными немецкими перебежчиками. Национальный характер войны нашего народа против германского фашизма стал уже неоспоримым фактом. Окончательно отказавшись от абстрактных лозунгов, советский идеологический аппарат теперь всецело сосредоточился на пропаганде патриотической идеи - единственно возможной и эффективной в военных условиях. Тезис о дружбе народов СССР не только не был потеснен русской патриотической идеологией, но и стал ее надежным подкреплением. При этом русская тематика была представлена на страницах армейских изданий и прежде всего газеты «Красная звезда» (что вполне объяснимо, если принять во внимание этнический состав РККА) более широко, чем в «Правде», являвшейся партийным органом, призванным придерживаться принципов интернационализма и государственного патриотизма³².

Мощным оружием внешнеполитической пропаганды, по замыслу советского Агитпропа, также должна была стать идея общеславянской солидарности в борьбе с немецко-фашистской тиранией. По решению ЦК ВКП(б) в Москве 10-11 августа был проведен Первый Всеславянский радиомитинг, в котором приняли участие известные общественные деятели, ученые, писатели СССР и славянских европейских стран - Алексей Толстой, Александр Корнейчук, Янка Купала, Ванда Василевская, Зденек Неедлы и др. Главной целью митинга, как подчеркивали его участники, было объединение славянских народов ради «уничтожения немецко-фашистского гнета». В воззвании ко всем угнетенным славянским народам мира от имени Всеславянского радиомитинга говорилось: «У нас одна задача и одна цель - разгром гитлеровских армий и уничтожение гитлеризма. У нас одно горячее и всеобъемлющее стремление, - чтобы славянские, также как и все другие народы, мирно и свободно развивались в рамках своей государственности». При этом подчеркивалось, что организаторы митинга являются противниками панславизма, как «насквозь реакционного течения, глубоко враждебного высоким задачам равенства народов»³³. На специальной сессии Отделения истории АН СССР обсуждались вопросы борьбы славян против фашистской агрессии, при этом в докладах особый упор делался на историческую и этнокультурную общность славянских народов³⁴. В советской печати был опубликован цикл статей, повествующих о многовековой экспансии немцев за счет славянских земель, об агрессивной политике, направленной против славянских народов, прежде всего русских, украинцев, белорусов, об антиславянской сути нацизма³⁵. 5 октября 1941 г. в Москве по инициативе ЦК партии будет учрежден Всеславянский комитет из представителей славянских народов СССР и европейских стран, оккупированных Германией. Возглавит этот координирующий орган генерал-лейтенант А. С. Гундоров³⁶.

В тяжелейшие осенние месяцы 1941 г., когда враг угрожал Москве, когда началась блокада Ленинграда и большая часть европейской территории СССР оказалась оккупированной немцами, русская патриотическая идея и вдохновляющие на подвиг героические примеры отечественной истории стали ведущими направлениями советской пропаганды. Об изменившихся приоритетах идеологической политики, обусловленных объективными военными причинами и особенностями национальной психологии сражающегося за свою Родину народа, сделал откровенное признание И. В. Сталин в беседе с американским представителем в СССР А. Гарриманом в сентябре 1941 г.: «У нас нет никаких иллюзий, будто бы они сражаются за нас. Они сражаются за мать - Россию»³⁷. В другом варианте это откровение советского вождя звучало следующим образом: «Мы знаем, что народ не хочет сражаться за мировую революцию <...> Может быть, будет сражаться за Россию»³⁸.

В патриотической и военно-исторической пропаганде осени 1941 г. одно из главных мест по прежнему отводилось событиям войны 1812 г. В Государственном музее изобразительных искусств им. А. С. Пушкина открылась выставка об этапах русской героической истории начиная с X в., со специальной экспозицией, посвященной войне России с Наполеоном. В осажденной Москве с успехом демонстрировалась пьеса «Фельдмаршал Кутузов», о великом полководце издавались книги и популярные брошюры для красноармейцев. 9 декабря 1941 г. по радио транслировали симфонию П. И. Чайковского «1812 год». Как отмечает российский историк А. Э. Ларионов, «образ войны 1812 года активно внедрялся в сознание бойцов и командиров, защищавших столицу, для укрепления их морального духа посредством инкорпорирования в сознание чувства исторической преемственности с героями 1812 г.»³⁹. В этом отношении особенно знаменателен эпизод, имевший место в решающие дни битвы за Москву. 15-17 октября воины 32-й стрелковой дивизии полковника В. И. Полосухина героически отражали натиск гитлеровских орд и удерживали бородинский рубеж, сражаясь под знаменами своих великих предков 1812 г. (эти штандарты русской армии были взяты из музейных фондов и торжественно вручены командирам полков перед боем). Героические образы 1812 г. будут популяризироваться и после контрнаступления под Москвой, советская пропаганда будет проводить прямые аналогии между событиями двух отечественных войн.

Одним из наиболее эффективных художественных средств массовой агитации стал плакат. Можно обозначить три главных тематических направления плакатной графики первого года войны: 1) антифашистское, изобличающее агрессора и призывающее к уничтожению немецких захватчиков (к числу наиболее ярких примеров относятся плакаты Д. А. Шмаринова «Раздавите фашистское чудовище» и А. А. Кокорекина «Бей фашистского гада»); 2) советско-патриотическое, содержащее призыв к защите социалистической Родины (знаменитый плакат И. М. Тоидзе «Родина-мать зовет!»). Качественно новым идеологическим содержанием отличались плакаты, в которых Великая Отечественная война сравнивалась с русским героическим прошлым, проводилась идея исторической преемственности. Великие русские полководцы, выраставшие исполинами за спинами идущих в атаку красноармейцев как бы благословляли их на ратный подвиг. Таковы образы А. В. Суворова на плакате В. Иванова «Бей, коли, гони, бери в полон!», М. И. Кутузова на плакате В. Иванова и О. Буровой «Советские войска на Бородинском поле под прозорливым взглядом М. И. Кутузова», Козьмы Минина и Дмитрия Пожарского на плакате В. Корецкого «Наши силы неисчислимы» и др. Знаменитые высказывания этих исторических деятелей соседствовали со словами И. В. Сталина из его речи на параде 7 ноября (что послужило отправной точкой к массовому выпуску военно-исторических плакатов в решающие недели битвы за Москву). Наибольшей популярностью пользовался плакат Кукрыниксов «Суворовцы-чапаевцы» («Бьемся мы здорово, колем отчаянно - внуки Суворова, дети Чапаева»), где идея преемственности русских и советских боевых традиций была отражена с особой силой. И. В. Сталину очень понравился текст поэта С. Я. Маршака к этому художественному шедевру: «Когда плакат “Бьемся мы здорово” принесли Сталину, тот долго ходил вокруг стола, что-то напевал, доволен был и говорил: - Маршак - орел! Орел Маршак!»⁴⁰ Следует подчеркнуть, что разнообразные и яркие формы массовой агитации (посредством боевой публицистики, произведений художественной литературы, изобразительного искусства, кино) имели большое значение для воспитания чувства патриотизма у красноармейцев и рядовых граждан, они рассказывали о чудовищных злодеяниях фашистов, играли огромную мобилизующую роль в борьбе с врагом. Но главным носителем патриотической идеи являлся сам многонациональный народ и прежде всего русское и славянское население страны, принявшее на себя основной удар гитлеровских полчищ и боровшееся вместе с другими советскими народами за освобождение своей земли от немецких поработителей.

Наиболее отчетливо новый руссоцентристский курс был обозначен в докладе И. В. Сталина к 24-й годовщине Великой Октябрьской революции 6 ноября 1941 г. Говоря о программе и кровавых деяниях гитлеровцев на советской территории, их ненависти к народам и национальной культуре, Сталин отметил: «И эти люди, лишенные совести и чести, люди с моралью животных имеют наглость призывать к уничтожению великой русской нации, нации Плеханова и Ленина, Белинского и Чернышевского, Пушкина и Толстого, Глинки и Чайковского, Горького и Чехова, Сеченова и Павлова, Репина и Сурикова, Суворова и Кутузова»⁴¹. Если в этом выступлении говорилось преимущественно о деятелях русской дореволюционной науки и культуры, то в следующей своей речи на параде 7 ноября на Красной площади перед войсками, уходящими на фронт, Сталин назвал именно русских полководцев, долженствующих служить великим примером героизма для каждого советского воина. Верховный главнокомандующий обратился к красноармейцам со словами: «Пусть вдохновляет вас в этой войне мужественный образ наших великих предков - Александра Невского, Димитрия Донского, Кузьмы Минина, Димитрия Пожарского, Александра Суворова, Михаила Кутузова! Пусть осенит вас победоносное знамя великого Ленина!»⁴² Примечательно, что, кроме В. И. Ленина, не было упомянуто ни одного советского государственного деятеля или прославленного военачальника - все из перечисленных имен представляли русское дореволюционное прошлое, а многие являлись искренними охранителями самодержавия и даже носителями «власти эксплуататоров». В. И. Ленин же в этом списке имен фактически был представлен как великий государственник и защитник Отечества.

Разгром немецко-фашистских войск под Москвой еще более усилил руссоцентристские и патриотические мотивы советской пропаганды. Продолжали развиваться тема 1812 г. и прямые сравнения с победой советских войск. Российский историк М. В. Дацишина писала об этом: «Контрнаступление под Москвой зимой 1941-1942 гг. трактовалось советской пропагандой как аналогия поражения наполеоновской армии под Москвой в 1812 г., а Сталин выдвигал задачу, перейдя в контрнаступление, “добить врага в его собственном логове”. В контексте парадигмы “отечественная война” актуализации темы войны с Наполеоном помогал и 130-летний юбилей Бородинского сражения в 1942 г., и то, что в начале 1942 г. было освобождено от немецких оккупантов село Бородино»⁴³. На освобождение советскими войсками этого великого села, связанного с ратной славой русского народа, откликнулся Илья Эренбург статьей «Второй день Бородино» в газете «Красная звезда»: «Россия не забудет второй день Бородина <...> и доблестных красноармейцев, которые сказали своим славным предкам: мы вас не осрамили, мы отстояли Москву от проклятых чужеземцев»⁴⁴. Вместе с тем антигерманский характер советской пропаганды оставался определяющим. В апреле 1942 г. в СССР широко отмечалось 700-летие победы русских дружинников во главе с Александром Невским над тевтонскими рыцарями на Чудском озере. В советской периодической печати, в листовках, на плакатах образ немца ассоциировался с образом нациста, убийцы, насильника, и это соответствовало страшным реалиям войны, которую развязал гитлеризм, превратив великий народ в орудие агрессии.

В ракурсе сталинской политики временного отказа от принципа классовой войны, с дальнейшим ее перенесением на территорию противника, следует рассматривать приказ № 278 от 10 декабря 1941 г. начальника ГлавПУР РККА⁴⁵ Л. 3. Мехлиса о замене лозунга армейских газет и листовок «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» на «Смерть немецким оккупантам!». Главпур мотивировал замену тем, что традиционный коммунистический лозунг в условиях войны за государственную независимость «может неправильно ориентировать некоторые прослойки военнослужащих»⁴⁶. После ноябрьских выступлений И. В. Сталина в советской прессе появилось немало материалов, возвеличивавших русское прошлое, русский народ и отдававших ему первенство в национально-государственной жизни. Особого внимания заслуживают статьи партийных функционеров - историка Е. М. Ярославского и кандидата в члены Политбюро ЦК ВКП(б), секретаря ЦК А. С. Щербакова, которые должны были конкретизировать официальную позицию по русскому вопросу для широких слоев населения. В публикации Емельяна Ярославского большевики были названы «законными наследниками великого и славного прошлого русского народа», а роль русских в Советском государстве была, в определенном смысле, сопоставлена с ролью партии⁴⁷. Александр Щербаков, развивая известный тезис 1936 г. о русском народе как «первом среди равных» советских народов, указал на особую роль русских в войне с фашизмом: «Русский народ - первый среди равных в семье народов СССР - выносит на себе основную тяжесть борьбы с немецкими оккупантами»⁴⁸. Термин «старший брат» (впервые применен в декабре 1937 г.) стал использоваться в пропаганде с лета 1942 г.

По мнению российского историка Ф. Л. Синицына, «пропаганда русского национального фактора в период с февраля по май 1942 г. была ослаблена»⁴⁹. Как отмечает исследователь, это объяснялось уверенностью большевистского руководства, что окончательный перелом в войне наступил и 1942 г. будет годом ее окончания. Однако новое наступление немецко-фашистских войск в мае, поражения Красной армии в Крыму и под Харьковом, развернувшееся в июне наступление противника к Волге и нефтяным районам Кавказа заставили советских руководителей не только вернуться к прежней идеологической линии, но и максимально усилить ее. Это отразилось как на кадровой политике (смещение Л. 3. Мехлиса с ключевого для армейской пропаганды поста начальника Главного политуправления РККА в июне 1942 г. и замена его секретарем ЦК ВКП(б) А. С. Щербаковым), так и на тематике, которую предполагалось использовать с целью более эффективного ведения патриотической пропаганды в армии и среди населения. Кроме «возвращенных» ранее героических страниц русской истории, уже готовилась и частичная «реабилитация» событий Первой мировой (русско-германской) войны. В записке начальника УПиА ЦК ВКП(б) Г. Ф. Александрова и его заместителя П. Н. Федосеева от 20 июля 1942 г. на имя А. С. Щербакова предлагалось «отметить в печати» 28-ю годовщину мировой войны. Среди тем, подлежащих освещению, предлагались следующие: «Захватнические устремления германского разбойничьего империализма», «Роль русского фронта в Первой мировой войне», «Брусиловский прорыв в 1916 г.»⁵⁰. И хотя данное предложение не было принято, сам факт подобной инициативы свидетельствовал о том, что в высших партийных структурах возникло желание дать иную оценку некоторым событиям войны 1914-1918 гг., ранее представлявшимся в сугубо негативном свете. Вскоре имя А. А. Брусилова прочно займет место рядом с наиболее почитаемыми в СССР военачальниками дореволюционной России, а после 1945 г. он будет признан «выдающимся полководцем русской армии» и «одним из последних представителей традиционной суворовской школы», а его знаменитый прорыв австро-венгерского фронта в 1916 г. - «началом перелома в ходе первой мировой войны»⁵¹. Более интенсивным и разнообразным стало издание массовой литературы о национальном героическом прошлом и выдающихся личностях русской истории. Статья в «Правде» от 13 августа 1942 г. положила начало целой серии публикаций о русских полководцах (Александре Невском, А. В. Суворове и др.). В связи со 130-летием Бородинского сражения УПиА ЦК ВКП(б) обратилось к А. С. Щербакову с предложением широко отметить эту дату в печати. Подчеркивалась необходимость показать в предполагавшихся статьях «патриотизм, мужество и стойкость русских людей в отечественной войне 1812 г., значение Бородинской битвы как начала конца “непобедимой” армии Наполеона, крушение наполеоновских планов мирового господства в результате самоотверженной борьбы русского народа»⁵². Среди тем планировалось осветить следующие: «Героические подвиги русского народа в отечественной войне 1812 г.», «Великий русский полководец Кутузов и Бородинское сражение», «Полководцы отечественной войны 1812 г. (Багратион, Раевский и др.)», «Партизаны отечественной войны 1812 г. (Денис Давыдов, Фигнер, Сеславин, Василиса Кожина и др.)»⁵³. После одобрения данной инициативы в советской прессе развернулась кампания по празднованию юбилея битвы.

В городах и селах Советского Союза, на фронте широко демонстрировались фильмы по историко-патриотической тематике, снятые еще до войны («Александр Невский», «Минин и Пожарский», «Суворов» и др.), боевые киносборники, ставились спектакли по пьесам советских авторов о русских полководцах («Суворов», «1812 год», «Фельдмаршал Кутузов» и др.). В крупных городах устраивались выставки, посвященные годовщинам знаменательных событий отечественной истории, русским военачальникам, народным героям, дореволюционным деятелям культуры. Массовыми тиражами для фронта и советских граждан - тружеников тыла издавались популярные книги и брошюры о русских полководцах и охранителях державы (например, «Дмитрий Донской», «Петр Первый» В. Мавродина, «Александр Невский» С. Аннинского, «Михаил Кутузов» В. Качанова и др.).

На основе директивы Главпура от 25 мая 1943 г. о воспитании советского патриотизма на примерах национальной истории в том же году Воениздатом была выпущена книга «Героическое прошлое русского народа», содержащая курс лекций, в которых в доходчивой и увлекательной форме рассказывалось о знаменитых битвах и полководцах от Александра Невского до Брусиловского прорыва. Отдельная лекция была посвящена борьбе советских народов с немецкими оккупантами в 1918 г. Переиздавались исторические романы А. Н. Толстого, В. И. Костылева, В. Г. Яна. Появятся и художественные произведения о русском человеке - участнике войны с фашизмом, защитнике своей советской Родины («Русские люди» К. М. Симонова, «Русский характер» А. Н. Толстого, «Секретарь райкома» И. Прута, «Нашествие» Л. М. Леонова, патриотические стихи и песни А. А. Суркова, А. Т. Твардовского, М. М. Исаковского, А. И. Фатьянова, популярные на фронте и в тылу). Неизменным успехом продолжали пользоваться у массовой аудитории произведения русских дореволюционных писателей и постановки по ним, народный фольклор, отечественная классическая музыка. Выездные бригады советских артистов давали на фронте концерты, в репертуаре которых ведущее место отводилось произведениям патриотической тематики. По понятным причинам была затруднена пропагандистская работа в тылу врага, в партизанском подполье, но и она давала свои качественные результаты⁵⁴.

Как отмечает американский историк Д. Л. Бранденбергер, на фронте «наибольшим спросом пользовались романы и рассказы дореволюционных и советских писателей, а также документальная и историко-биографическая литература - от “1812” и “Крымской войны” до “Наполеона” и “Нахимова”»⁵⁵. О степени воздействия на сознание красноармейцев этих и других произведений разных жанров можно судить по фронтовым письмам военнослужащих РККА, отправленным родным и друзьям в Тамбовскую область. Приведем лишь некоторые фрагменты: «Мы отомстим, отвоюем, не отдадим на поругание русскую землю, не раз кровью и потом обильно политую нашими предками. Не осрамим на поле битвы отцов, дедов, прадедов наших, не раз отстоявших грудью великую и могучую Русь от нашествия многочисленных врагов при Александре Невском, Дмитрии Донском, Кутузове, Суворове, при Смутном и великом времени Минина и Пожарского <...> Я буду бить, уничтожать фашистских гадов всеми своими силами и всеми доступными средствами в великой, освободительной, отечественной войне, чтобы не посрамить оружия русского» [Старший лейтенант В. А. Пустырев]; «Семьсот лет назад наш великий русский полководец Александр Невский говорил: “Кто с мечом к нам войдет, тот от меча и погибнет. На том стоит и стоять будет земля русская”. Немецко-фашистские захватчики пришли к нам с мечом. От меча и погибнут, они будут истреблены огнем и штыком, они будут раздавлены и уничтожены танками и самолетами, созданными руками советских людей» [Лейтенанты Овдин и Субочев]; «Свободолюбивый русский народ будет изнывать в рабстве и вырождаться <„.> Наша национальная культура будет уничтожена <...> История сбросит нас со своих страниц как недостойных. Можем ли мы, потомки Невских, Мининых, Суворовых, Кутузовых, Чапаевых, допустить это? Нет, нет, сто раз нет» [Гвардейский офицер В. Семенов]⁵⁶. Искренность авторов этих писем не подлежит сомнению - слишком велика была ненависть к врагу. Конечно, не только одна патриотическая пропаганда вдохновляла солдат и командиров на подвиги и самопожертвования. Но степень ее влияния на формирование национального самосознания и стремления проецировать героические события своей истории на современность едва ли стоит преуменьшать. Принимая во внимание многонациональный состав РККА, Главпур выпускал и литературу о выдающихся исторических деятелях и полководцах других народов СССР. Большой популярностью на фронте пользовались издания о героях Гражданской войны (Чапаеве, Котовском, Щорсе)⁵⁷. Несмотря на сильный патриотический «вектор» политико-пропагандистской работы, прежде всего она базировалась на коммунистической идеологии.

Наряду с официальной линией, подчеркивающей ведущую роль русских в борьбе с фашизмом, была максимально усилена и пропагандистская работа с красноармейцами - представителями других национальностей СССР. Идея дружбы и боевого братства советских народов оставалась главенствующей. Вот что пишет об этом историк Ф. А. Синицын: «17 сентября 1942 г. Главное политуправление Красной Армии издало директиву “О воспитательной работе с красноармейцами и младшими командирами нерусской национальности”. К воинским подразделениям были прикомандированы агитаторы, владеющие национальными языками, была осуществлена массовым тиражом публикация политической и художественной литературы на национальных языках. В 1942-1943 гг. в действующей армии издавались 50 газет на национальных языках. Воины русской национальности постоянно призывались “крепить дружбу с красноармейцами нерусской национальности”»⁵⁸. С целью еще большего утверждения в массовом сознании тезиса о ведущей роли «старшего брата» в жизни государства и в военном противостоянии гитлеровской агрессии, пропагандисты в следующем, 1943 г. обратились к практике публикаций «писем» народов СССР к своим соплеменникам, служащим в рядах Красной армии. Как отмечает далее Ф. А. Синицын, «в период с февраля по август 1943 г. было выпущено значительное число таких “писем”, которые выражали “любовь к великому русскому народу”, благодарность за его помощь, признавали его “старшим братом” и “желанным собратом”, апеллировали к исторической “боевой дружбе” с русскими, утверждали, что угроза “Великой Русской земле” “всегда была угрозой и нам"»⁵⁹. На некоторых плакатах военных лет русские красноармейцы идут в атаку плечом к плечу с бойцами других национальностей СССР (например, на плакате И. М. Тоидзе «За Родину-мать!», 1943). Но изображения советского солдата прежде всего как русского воина в агитационной художественной графике преобладали.

С началом наиболее упорных боев на Южном фронте Указом Президиума Верховного Совета СССР от 28 июля 1942 г. учреждаются ордена Александра Невского, Суворова и Кутузова. Эта мера не только была призвана поддержать патриотический дух советских воинов, но еще раз показать неразрывность боевых традиций русского народа и сражающейся Красной армии. Позднее будут учреждены ордена Богдана Хмельницкого (10 октября 1943 г. - в разгар битвы за Днепр), ордена и медали Ушакова и Нахимова (3 марта 1944 г.)⁶⁰.

Решающие месяцы Сталинградской битвы также ознаменовались рядом важных нововведений в Красной армии. Указом Президиума Верховного Совета СССР от 9 октября 1942 г. упразднялся институт военных комиссаров и восстанавливалось традиционное для армии единоначалие. Вместо должности военного комиссара была учреждена должность заместителя командира по политической части. Теперь на командиров возлагалась ответственность за все стороны армейской работы. Еще более знаменательным событием стало введение новых знаков различия в РККА. 6 января 1943 г. был подписан Указ Верховного Совета «О введении погон для личного состава Красной Армии», 15 января вышел приказ Народного Комиссара Обороны об изменениях в форме одежды РККА. Погоны, являвшиеся неотъемлемым атрибутом формы русской императорской армии, теперь были введены в советских войсках⁶¹. Это решение свидетельствовало о намерении власти опираться на старые воинские традиции. В одном из армейских изданий отмечалось: «Надевая погоны, Красная армия и Военно-Морской Флот тем самым подчеркивают, что они являются преемниками и продолжателями славных дел русской армии и флота»⁶². После введения погон было восстановлено и звание офицера. Необходимо отметить, что осуществление мероприятий по возрождению в РККА старых армейских традиций началось еще до войны, однако именно в ее первые два года приобрело характер реальной организационной и политической линии. 7 мая 1940 г. Указом Президиума Верховного Совета СССР устанавливались генеральские звания, 23 июня 1941г. была создана Ставка главного командования, 8 августа 1941 г. введен пост Верховного главнокомандующего, 18 октября 1941 г. несколько советских стрелковых дивизий были преобразованы в гвардейские, а 21 мая 1942 г. учреждаются гвардейские звания, особые нагрудные знаки и знамена. В том же ракурсе следует рассматривать и другие правительственные меры, направленные на восстановление некоторых институтов дореволюционного прошлого. 16 июля 1943 г. вышло постановление СНК СССР «О введении раздельного обучения мальчиков и девочек в 1943/1944 учебном году в неполных средних и средних школах областных, краевых городов, столичных центров союзных республик и крупных промышленных городов», также вводилась школьная форма по типу формы учащихся дореволюционных гимназий и реальных училищ. 21 августа 1943 г. руководством страны принимается решение об учреждении военных суворовских, а в октябре и нахимовских училищ для юношей по типу старых кадетских корпусов. В 1943-1944 гг. было создано 17 суворовских училищ, в организации которых активное участие принял А. А. Игнатьев, бывший полковник Генерального штаба царской армии, генерал-лейтенант РККА. Указом Президиума Верховного Совета от 4 сентября 1943 г. вводились персональные форма, звания и новые знаки различия для личного состава железнодорожного транспорта, а 16 сентября того же года постановлением СНК форменная одежда была введена для работников органов прокуратуры и дипломатической службы.

Закономерным следствием сталинской тактики переориентации деятельности коммунистических партий в сторону национально-освободительной борьбы и против фашизма, а также стремления советского руководства укрепить отношения с союзниками по антигитлеровской коалиции стал роспуск в мае 1943 г. «штаба мировой революции» - Коминтерна. Подобный шаг, неожиданный для многих участников международного комдвижения, И. В. Сталин мотивировал на заседании Политбюро ЦК ВКП(б) 21 мая следующим образом: «Опыт показал, что и при Марксе, и при Ленине, и теперь невозможно руководить рабочим движением всех стран мира из одного международного центра. Особенно теперь, в условиях войны, когда компартии в Германии, Италии и других странах имеют задачи свергнуть свои правительства и проводить тактику пораженчества, а компартии СССР, Англии и Америки и другие, наоборот, имеют задачи всемерно поддерживать свои правительства для скорейшего разгрома врага. Есть и другой мотив для роспуска КИ, который не упоминается в постановлении. Это то, что компартии, входящие в КИ, лживо обвиняются, что они являются якобы агентами иностранного государства, и это мешает их работе среди широких масс. С роспуском КИ выбивается из рук врагов этот козырь. Предпринимаемый шаг несомненно усилит компартии как национальные рабочие партии и в то же время укрепит интернационализм народных масс, базой которого является Советский Союз»⁶³.

Коренной перелом в войне определил дальнейшее усиление руссо-центристских тенденций в официальной пропаганде. Главным инициатором и проводником этой политической линии был И. В. Сталин. В день победы под Сталинградом, 2 февраля 1943 г„ советский лидер решил развить тезис о ведущей роли русских в войне с фашизмом и в интернациональном сплочении народов, противоположном расистскому принципу «избранных наций». В своем тосте, произнесенном на обеде в честь монгольской делегации, Сталин подчеркнул:

Наша сила, сила большевиков, сила нашего народа и наших союзников-антифашистов заключается в опоре на дружбу народов. Слабая сторона наших противников-фашистов заключается в господстве некоторых «избранных» наций <...>

Русский народ первым вырвался из цепей капитализма, первым установил Советскую власть.

Русский народ породил Ленина. Все советские народы равноправны, но среди равноправных бывают первые. Русский народ является первым среди равных. Нет ни единого народа, который вынес бы столько тягот в этой войне, как русский народ.

За русский народ, породивший величайшего из великих людей Ленина!

За русский народ, научивший советские народы жить в дружбе!⁶⁴

Еще за месяц до этого, 10 января 1943 г., Политбюро ЦК ВКП(б) поддержало И. В. Сталина в том, что «общая политическая и военная обстановка требует еще более резкого курса на патриотизм и русский национализм»⁶⁵. О намерении советского вождя придать русскому фактору ведущее значение в национальной политике СССР свидетельствует следующее сталинское признание: «Необходимо опять заняться проклятым вопросом, которым я занимался всю жизнь, но не могу сказать, что мы его всегда правильно решали <...> Это проклятый национальный вопрос <...> Некоторые товарищи еще недопонимают, что главная сила в нашей стране - великая великорусская нация <...> Великая Отечественная война ведется за спасение, за свободу и независимость нашей Родины во главе с великим русским народом»⁶⁶.

Еще одним решительным шагом власти в сторону частичного восстановления низвергнутых революцией социально-духовных институтов стала нормализация отношений с Русской православной церковью. Эта мера была продиктована сугубо прагматическими соображениями, поскольку многие граждане СССР (в том числе и военнослужащие) оставались верующими, а количество православных доминировало по сравнению с представителями других конфессий. Кроме того, необходимо было продемонстрировать перед союзниками готовность пойти на определенные уступки в этом вопросе (как и в случае с роспуском Коминтерна), при условии скорого открытия Второго фронта. Не меньшее значение для властей представляли внешнеполитические связи РПЦ. По утверждению Э. И. Лисавцева (инструктор ЦК КПСС, курировавший в 1960-1980-е гг. религиозные вопросы), первая краткая встреча митрополита Сергия с И. В. Сталиным состоялась еще в июле 1941 г.⁶⁷ Определенной уступкой Церкви можно считать передачу ей в 1942 г. типографии уже фактически не функционирующего Союза воинствующих безбожников. В том же году властью было дано разрешение на проведение в Москве пасхальных крестных ходов. В январе 1943 г. митрополит Сергий отправил телеграмму на имя Сталина с просьбой разрешить открытие специального счета, на который вносились бы деньги с приходов для оборонных нужд. В ответной телеграмме И. В. Сталин дал согласие и выразил от лица Красной армии благодарность Церкви за ее патриотическую позицию и помощь фронту⁶⁸. 4 сентября в Кремле состоялась встреча Сталина с митрополитами Сергием (Страгородским), Алексием (Симанским) и Николаем (Ярушевичем), на которой также присутствовали В. М. Молотов и полковник госбезопасности Г. Г. Карпов. В ходе беседы глава правительства положительно отозвался о проводимой РПЦ патриотической работе, отметив, что в многочисленных письмах, приходящих в Совнарком с фронта и из тыла, советские люди дают высокую оценку позиции Православной церкви и ее деятельности за прошедшие два года войны. Результатом встречи стала договоренность о проведении Архиерейского Собора для избрания Патриарха. Кроме того, были приняты решения об открытии части православных храмов для богослужения, об издании ежемесячного журнала Патриархии, об открытии семинарий и духовных академий с целью подготовки кадров священнослужителей и др.⁶⁹ На встрече с иерархами РПЦ также был затронут вопрос о священнослужителях, находящихся в заключении, и И. В. Сталин пообещал разобраться в каждом конкретном случае, поручив Г. Г. Карпову лично заняться этой проблемой⁷⁰. Для регламентации деятельности РПЦ и более эффективного контроля над ней со стороны государства при СНК СССР учреждался специальный орган - Совет по делам Русской православной церкви, председателем которого назначили того же Г. Г. Карпова. 8 сентября на Архиерейском Соборе патриархом Московским и всея Руси был избран Сергий. Начался новый период в истории Русской церкви, связанный с ее относительным «признанием» атеистической властью и некоторыми послаблениями в религиозной политике.

О реакции западных СМИ на происходящие в Советском Союзе перемены в отношениях власти и Церкви красноречиво свидетельствовала статья «Великий прорыв: церковь выходит из катакомб», опубликованная во влиятельной американской газете «Тайм». Автор в велеречивых выражениях описывал первые разрешенные при Советской власти рождественские праздники: «Рождество 1943-го было самым радостным с 1916 года - последнего Рождества прошлой войны и прошлого порядка <...> Для русского духа это Рождество было исполнено торжественности не только из-за военных побед, но и по более глубинным причинам. Советское правительство, официально признав Русскую Православную Церковь и восстановив патриархию, вернуло Москве статус религиозной столицы 100 000 000 православных христиан (протестантов в России сравнительно мало) и уничтожило пропасть, которую в течение 25 лет большевики пытались создать между верующими и атеистами <...> Этот шаг позволил объединить европейских славян, живущих по берегам Дуная и на Балканах, и создать славянский религиозный континент, чьим центром является Россия, а метрополией - Москва. Станет или нет новый статус Русской Православной Церкви постоянным (а многое свидетельствует в пользу того, что станет), в любом случае этот тактический ход советского правительства вызвал к жизни перемены такого политического значения, что они непременно станут вехой в истории России и Европы, а, следовательно, и всего мира». Наряду с этим в статье высказывались опасения насчет долгосрочности нового курса сталинского руководства: «Советское правительство известно любовью к резким переменам политического курса. Долго ли продержится патриарх Сергий? Надолго ли вернулась Русская Православная Церковь в Россию? Или на нее обрушится новая волна гонений? В будущем может произойти много непредвиденного, и точного ответа на эти вопросы никто дать не может»⁷¹. Конечно, сомнения автора статьи были понятны: коммунистическая власть не собиралась отказываться от атеизма как от одной из основ своей идеологии. В этом отношении показательно письмо Г. Ф. Александрова и П. Н. Федосеева к А. А. Жданову, относящееся к 1944 г. и указывающее на необходимость поиска новых форм антирелигиозной работы и правильной ориентировки партийных пропагандистов в сложившихся условиях. В документе отмечалось: «Патриотический подъем, охвативший в условиях Отечественной войны все слои населения СССР, в том числе и верующих, заставил также и подавляющую часть духовенства занять патриотическую позицию. В церквах совершаются молебствия о победе Красной армии, священники выступают с проповедями и воззваниями, зовущими верующих на борьбу с фашизмом, организованы сборы в фонд обороны страны. Церковь осудила ту часть духовенства в оккупированных немцами советских районах, которая продалась врагу и помогает гитлеровцам душить советских людей <...> В нашей стране, несмотря на огромный рост атеизма и отход трудящихся от религии, церковь объединяет еще в своих рядах большие массы верующих, десятки миллионов людей <...> Тот факт, что церковники, как правило, заняли в своей деятельности антифашистскую, патриотическую позицию, является для нас положительным, выгодным фактом. В связи с этим и в отношении партии и советской власти к церкви произошли некоторые изменения <...> Однако это ни в коем случае не означает, что партия и советская власть меняет свое принципиальное отношение к религии и церкви. Наше отношение к религии и церкви, основанное на учении марксизма-ленинизма о религии, как антинаучной идеологии, остается незыблемым»⁷². Хотя авторы письма подчеркивали необходимость «осторожного и вдумчивого подхода к делу антирелигиозной пропаганды», в частности, отказа от старых форм агитации, оскорбительных для чувств верующих-патриотов, они настаивали на дальнейшем «развертывании политико-воспитательной, разъяснительной работы в массах», которая, по их мнению, «являлась единственно надежным средством в борьбе с религией»⁷³. По сравнению с временами «воинствующего безбожия» 1920-1930-х гг. подобный подход к религии и верующим был, бесспорно, более гибким (влиял фактор войны), но нисколько не менял стратегической линии большевиков на окончательное устранение из общественной жизни так называемых религиозных пережитков.

Прагматическая и в целом благожелательная политика власти в отношении РПЦ в годы войны привела к частичному возрождению церковных институтов и фактической легализации деятельности духовного центра всех православных верующих в стране. К концу войны было открыто около 17 % церквей. По данным Совета по делам РПЦ, на 1 июня 1945 г. общее количество действующих храмов Патриархии составляло 10 243, также функционировало 104 монастыря. Число архиереев к январю 1945 г. достигло 41 (к началу 1946 г. - 61). Восстанавливались епархиальные управления, открывались архиерейские кафедры, были созданы условия для подготовки новых священнослужителей⁷⁴. Роль Русской православной церкви в Победе над фашизмом была велика и многогранна. Достаточно привести лишь некоторые факты. Пожертвования священников и прихожан РПЦ в фонд обороны с 1941 по 1945 г. составили более 300 млн рублей. На средства Церкви и верующих были построены танковая колонна «Димитрий Донской» и авиационная эскадрилья «Александр Невский». Храмы собирали сотни тысяч и миллионы рублей на помощь фронту, подарки красноармейцам, прихожане отправляли бойцам теплые вещи, одежду, обувь. Все это было как частной инициативой, так и следствием патриотической агитационной и организаторской деятельности православных иерархов и рядовых служителей Церкви. В мае 1944 г. преемник Сергия на посту Патриарха, митрополит Ленинградский и Ладожский Алексий и его сестра передали свою дачу под детский дом для детей погибших солдат и офицеров Красной армии. Многие священнослужители находились в действующей армии (например, С. М. Извеков - будущий Патриарх Московский и всея Руси Пимен, будущий митрополит Калининский и Кашинский Алексий (Коноплев), протоиереи, дьяконы, клирики, монахини и игуменьи). До службы в армии был монахом герой Сталинградской битвы Я. Ф. Павлов. Православные священники активно участвовали и в партизанском движении. Тысячи верующих и представителей Церкви были награждены советскими орденами и медалями за героизм на фронтах великой войны и вклад в общенародное дело Победы над врагом⁷⁵.

Идея о ведущей, «державной» роли русского народа нашла свое выражение и в советской государственной символике. В результате изменения внешнеполитических ориентиров в условиях войны: отказа от стратегической линии на мировую революцию в ее первоначальном варианте, роспуска Коминтерна, продиктованного необходимостью налаживания более эффективного взаимодействия с западными союзниками по антигитлеровской коалиции, - старый гимн «Интернационал» по своему чисто коммунистическому идеологическому содержанию уже не мог соответствовать задачам патриотического сплочения нации. С1942 г. началась работа по написанию Гимна Советского Союза. Многочисленные варианты текста и музыки присылались из республик необъятной страны на рассмотрение государственной комиссии, к созданию гимна были привлечены десятки известных поэтов и композиторов. Главным смысловым стержнем произведения должна была стать идея о государствообразующей роли русского народа, объединившего в единое целое советские нации. В некоторых вариантах гимна, предложенных комиссии, руссоцентристские мотивы преобладали. Так, в тексте поэта О. Я. Колычева, признанном одним из самых удачных, говорилось о России, собравшей воедино советские народы, но уже как «народы русской земли»: «Славься, Россия, наша Держава! // Славьтесь, народы русской земли! // Нашей Державы стяг величавый // Сквозь испытания мы пронесли. // Слава народам, в дружбе живущим! // Славься, Россия - дружбы оплот! // Славься, вовеки наш всемогущий, // Непобедимый русский народ»⁷⁶. В результате конкурсного отбора был утвержден вариант гимна с текстом, написанным поэтами С. В. Михалковым и Г. Эль-Регистаном, и с музыкой А. В. Александрова. Как известно, первые строки текста гимна великой страны подчеркивали роль исторической средневековой Руси и ее правопреемницы - новой, «советской Руси» в объединении обширных земель и народов: «Союз нерушимый республик свободных сплотила навеки Великая Русь». Советская пресса отмечала, что «строки <...> гимна ярко свидетельствуют о великой организующей и ведущей роли русского народа в жизни всех народов, входящих в состав Советского Союза»⁷⁷. В то же самое время автор публикации в американском издании «Тайм», наблюдавший за процессами, происходящими с СССР, констатировал: «Москва дала еще одно доказательство тому, что советский цикл от мировой революции к национализму завершен»⁷⁸. Новый Гимн Советского Союза впервые прозвучал по радио в новогоднюю ночь 1 января 1944 г. «Интернационал» с тех пор остался только партийным гимном ВКП(б).

Придание русскому фактору ведущего статуса в официальной патриотической пропаганде и государственной политике вызывало у фрондирующей части советской интеллигенции противоречивые чувства: от недоумения и тревоги, объясняемых возрождением «великодержавия», до надежд на помощь Запада в проведении «демократизации» в стране. О подобных настроениях свидетельствуют донесения информаторов НКВД, из которых приведем лишь некоторые фрагменты высказываний писателей, относящиеся к лету 1943 г.: «Уткин И. П., поэт, бывший троцкист: “Завершен логический путь, начатый с провозглашенной [Сталиным] политики “построения социализма в одной стране” <...> Из его социализма получилось чудовищное обнищание страны <.„> Нужно спасать Россию, а не завоевывать мир <...> Теперь у нас есть надежда, что мы будем жить в свободной демократической России, ибо без союзников мы спасти Россию не сумеем, а значит, надо идти на уступки. А все это не может не привести к внутренним изменениям <...> Возьмите хотя бы название партии, отражающее ее идеологию: коммунистическая партия. Ничего не будет удивительного, если после войны она будет называться “русская социалистическая партия” <...> Мы еще увидим, как изменится государственная форма нашей жизни”. Никандров Н. П., писатель, бывший эсер: “Мы прошлым летом ждали конца войны и освобождения от 25-тилетнего рабства, в этом году, этим летом и произойдет освобождение, оно только произойдет несколько иначе, нежели мы думали. Большевизм будет распущен, как Коминтерн, под давлением союзных государств...” Светлов М. А., поэт, в прошлом участник троцкистской группы: “Раньше я думал, что мы дураки - мы кричали, что погибает революция, что мы пойдем на поводу у мирового капитала, что теория социализма в одной стране погубит советскую власть. Потом я решил: дураки мы, чего мы кричали? Ничего страшного не произошло. А теперь я думаю: боже, мы ведь в самом деле были умные, мы же все это предсказали и предвидели <...> Революция кончается на том, с чего она начиналась. Теперь процентная норма для евреев, табель о рангах, погоны и прочие “радости”. Такой кругооборот даже мы не предвидели”»⁷⁹.

Но если оппозиционно настроенные к сталинскому курсу советские интеллигенты (внешне лояльные к власти) осуждали идеологический поворот к патриотизму или надеялись на трансформацию политического режима под давлением западных союзников, то пособники оккупантов объявляли себя истинными защитниками национальных интересов русского народа, страдающего под гнетом «еврейско-большевистской власти» и англо-американского капитала. Советская патриотическая пропаганда объявлялась предателями Родины - власовцами лживой, служащей, якобы, исключительно укреплению сталинской власти. В открытом письме «Почему я стал на путь борьбы с большевизмом» (март 1943 г.) бывший генерал-лейтенант Красной армии А. А. Власов, перешедший к немцам в июле 1942 г., оправдывал собственную измену некоей «борьбой» за «правое дело русского народа». По словам генерала-предателя, это было вызвано его личными довоенными впечатлениями, когда «растаптывалось все русское <...> на руководящие посты в Красной армии выдвигались подхалимы, люди, которым не были дороги интересы русского народа»⁸⁰. Обвиняя советское правительство в лицемерии и вынужденном обращении к патриотической идее, Власов заявлял: «В последние месяцы Сталин, видя, что русский народ не желает бороться за чужие ему интернациональные задачи большевизма, внешне изменил политику в отношении русских. Он уничтожил институт комиссаров, он попытался заключить союз с продажными руководителями преследовавшейся прежде церкви, он пытается восстановить традиции старой армии. Чтобы заставить русский народ проливать кровь за чужие интересы, Сталин вспоминает великие имена Александра Невского, Кутузова, Суворова, Минина и Пожарского. Он хочет уверить, что борется за Родину, за Отечество, за Россию. Этот жалкий и гнусный обман нужен ему лишь для того, чтобы удержаться у власти. Только слепцы могут поверить, будто Сталин отказался от принципов большевизма. Жалкая надежда! Большевизм ничего не забыл, ни на шаг не отступил и не отступит от своей программы. Сегодня он говорит о Руси и русском только для того, чтобы с помощью русского народа добиться победы, а завтра, с еще большей силой, закабалить русский народ и заставить его и дальше служить чуждым ему интересам»⁸¹. «Возрождение» русской нации пособник гитлеровцев видел в «союзе и сотрудничестве с Германией», которая поможет «построить новую счастливую Россию - в рамках семьи равноправных и свободных народов Европы»⁸². Власовские листовки, разбрасываемые над позициями советских войск, более упрощенно излагали «идеи» руководителя РОА. Двусторонняя листовка - пропуск для желавших сдаться в плен красноармейцев (август 1943 г.) гласила: «Большевики всегда отрицали понятие “родина”. Они залили твою Родину кровью лучших людей, миллионы людей согнали в концентрационные лагери. Желая использовать твою любовь к России, сейчас Сталин бессовестно призывает тебя вести “отечественную войну”. Помни, что большевизм - враг твоего отечества, враг твоей Родины. Только уничтожив большевизм, ты сможешь создать свободную Россию»⁸³. Российский историк Б. Н. Ковалев, опираясь на материалы русскоязычной фашистской прессы, отмечает, что «патриотизм в 1942 году провозглашался коллаборационистской печатью как противостояние русского народа “Сталину, развалившему страну, армию репрессиями, а теперь призывающему бороться с немцами”»⁸⁴. В профашистских изданиях, выходивших на оккупированной территории, особое место уделялось «репрессивной политике сталинского режима», «ущемлению» прав русского народа в СССР и другим темам, которые должны были способствовать усилению антисоветских настроений у обывателей. Едва ли стоит говорить о степени влияния подобной пропаганды на советских солдат, сражавшихся за свою Родину и прошедших «науку ненависти» к фашистским извергам. Сама кровавая практика нацизма и его пособников исключала возможность массового перехода красноармейцев на сторону врага, сотрудничества абсолютного большинства советских граждан с оккупантами (феномен русского коллаборационизма в годы Великой Отечественной войны, его истоки и мотивы стали предметом специальных исследований отечественных историков)⁸⁵.

Гитлеровские пропагандисты в своих листовках и карикатурах, предназначенных для личного состава РККА, стремились скомпрометировать новый патриотический курс советского руководства, представить его политической игрой кремлевских вождей. На одной из подобных карикатур Сталин был представлен в царском одеянии, в окружении «бояр» - партийных соратников (Жданов, Буденный и др.). Лидер большевиков обращался к своему окружению: «Ну смотрите же, черти, чтобы никто не ляпнул что-нибудь про Третий интернационал! Гнем теперь по дворянско-исторической линии»⁸⁶. Другая карикатура, изображавшая советского вождя склонившимся перед новым мундиром офицера Красной армии, должна была изобличить «новейший трюк с погонами и цветными галунами, подобно предыдущим, ложно патриотическим лозунгам»⁸⁷. Еще одно «произведение» нацистской художественной графики - листовка «III Интернационал и Святая Русь» изображало советских руководителей, пытающихся поставить гроб с женщиной - образом Святой Руси «правильно», чтобы она служила задачам патриотической пропаганды⁸⁸. В то же время некоторые работники нацистского идеологического аппарата понимали, что советский патриотический курс не был «верхушечным» явлением, инспирированным властями, а определялся объективными условиями и находил горячий отклик у сражавшихся на фронтах бойцов Красной армии. Так, в одном из донесений отдела пропаганды ОКБ⁸⁹ признавалось, что «в основе боевого духа русских солдат лежит патриотический настрой»⁹⁰.

Советский Агитпроп, используя возможности антифашистского подполья и разраставшегося партизанского движения, к 1943 г. смог наладить эффективную контрпропагандистскую работу в тылу врага. Главными темами текстов листовок, адресованных гражданам, находящимся на оккупированной территории, были советский патриотизм (уже рассматриваемый как русский патриотизм) и преданность свободной от угнетения родной земле, народу, социалистической Родине. Так, к примеру, в листовке «Патриотический долг сельского учителя» говорилось: «Гитлеровцы пытаются вытравить из сознания нашего народа все русское, опустошить его душу, отравить ядом лживой фашистской пропаганды <...> Гитлеровцы стремятся онемечить русских ребят, уничтожить у них в зародыше всякое чувство национальной гордости и достоинства, всякую мысль о свободе». Текст листовки призывал русских учителей, находящихся в зоне оккупации: «Если ты истинно русский патриот, препятствуй всеми силами осуществлению этих дьявольских замыслов немцев <...> Развивай в ребятах патриотические чувства, любовь к своей советской родине, к русскому народу, к русской национальной культуре»⁹¹. Выпускались и листовки, предназначавшиеся предателям Родины, прислужникам нацистов. Советская сторона давала им шанс на искупление своей вины перед народом. Листовка «Служить в банде Власова - преступление перед русским народом» апеллировала к патриотическим чувствам бойцов РОА⁹²: «Власов - кровожадный гитлеровский бандит. Итти⁹³ служить в банду Власова - значит воевать на стороне немцев против своих же единокровных русских <...> Русский человек! Ты любишь свою землю, свою Родину, помнишь ратные дела твоих дедов и прадедов. Они никогда не склоняли своих голов перед врагом, били его всюду, откуда бы он не приходил, давили предателей <...> Поднимись и ты во весь свой рост, гордый русский человек. Бей проклятого немца, бей всех немецких пособников. Бей до полного уничтожения!»⁹⁴ Подобные мотивы звучали и в советской листовке-обращении к полицаям: «Полицейский! Ты пошел в услужение к немцам, в немецкую полицию, - русский человек, рожденный на русской земле, вскормленный русской матерью. Ты совершил тягчайшее преступление перед родиной <...> Час расплаты близок. Красная армия наступает <...> Скоро она придет в те края, где творишь ты свое черное подлое дело. Тогда не сносить тебе головы. Народ проклянет тебя, вынесет смертный приговор и приведет его в исполнение. Хочешь жить, хочешь искупить свою вину перед родиной - забирай немецкое оружие и уходи в партизанский отряд. Там встретят тебя родные русские люди. Вместе с ними ты сможешь выполнить свой священный долг перед родиной. Перед русским народом <...> Опомнись, русский человек! Отказывайся служить проклятой немчуре, переходи к партизанам»⁹⁵. Об изменниках Родины красноречиво свидетельствовал советский плакат 1943 г. «Ты скажи мне, гадина, сколько тебе дадено?», на котором полицейский, фашистский холуй облизывал своего хозяина - гауляйтера.

Придание «русскому фактору» определяющего значения в военно-патриотической пропаганде вдохновляло советских историков на написание новых работ о многовековом прошлом народа, его свершениях и героизме в борьбе с внешними врагами. В своих монографиях, статьях и популярных брошюрах известные ученые (Е. В. Тарле, Б. Д. Греков, С. В. Бахрушин, М. Н. Тихомиров, С. К. Бушуев, А. И. Яковлев и др.), занимавшие ярко выраженные патриотические позиции, прославляли русских полководцев, выдающихся представителей отечественной науки и культуры, государственных деятелей, укреплявших мощь России, законным преемником которой теперь провозглашался Советский Союз. Массовыми тиражами выпускались также фундаментальные труды по истории советских республик и народов, населявших их. Такой подход должен был способствовать не только повышению интереса граждан СССР к своему прошлому, но и упрочению единства многонационального государства, сражающегося с гитлеровскими захватчиками. Любые намеки на превосходство какого-либо из советских народов над другими и тем более их противопоставление друг другу беспощадно пресекались и исключались по сути. Но тезис о русском «старшем брате» как ведущей силе в борьбе с фашизмом оставался основополагающим для всей пропагандистской политики 1942-1943 гг. Некоторые авторы, представлявшие «державное» (если так его условно обозначить) направление в гуманитарной сфере, полагали, что новая идеологическая кампания открывает дорогу дальнейшей популяризации не только русских традиционных символов, но и преподносившихся еще недавно в сугубо негативном свете событий и знаковых фигур отечественной истории (несмотря на «реабилитацию» многих представителей дореволюционного прошлого еще во второй половине 1930-х гг.). И действительно, если рассматривать общую тенденцию советской идеологической политики, то можно констатировать, что в год великого перелома в войне с фашизмом властью был взят стратегический курс на возвеличивание русской нации, а пропаганда стала использовать великодержавную риторику царской России. Кроме введения новой военной формы для офицерского состава РККА, во многом дублирующей форму императорской армии, принятия гимна СССР, можно привести и другие факты, подтверждающие руссоцентристскую направленность официальной политики. Так, по прямому поручению ЦК ВКП(б) советские издательства начали выпускать серии брошюр «Великие русские полководцы» и «Великие борцы за русскую землю», рассчитанных на массового читателя. Популярная биографическая серия «Жизнь замечательных людей» (ЖЗЛ) была преобразована в цикл брошюр «Великие люди русского народа» и «Великие русские люди». Первенство здесь отдавалось знаменитым русским военачальникам, однако героями становились и выдающиеся отечественные литераторы, ученые, деятели культуры и искусства XVIII-XIX вв., прославившие имя России. В создании этих книгучаствовали не только советские писатели и публицисты, но и известные историки⁹⁶. Воениздат НКО СССР иногда использовал пропагандистские приемы пресловутой «козьма-крючковщины» времен Первой мировой войны, но уже с совершенно иных позиций, представляя подвиг простого русского солдата без ложного пафоса. Например, в выпуске «Страница юмора», содержащего дружеские шаржи на отличившихся в боях красноармейцев, был представлен шарж на Героя Советского Союза, старшего сержанта Ивана Богатыря, захватившего за время войны 200 «языков». На картинке он был изображен в одеянии воина Древней Руси, с винтовкой в одной руке и с пучком плененных немцев в другой. Текст шаржа гласил: «Шагает русский богатырь, // Идет молва и вдоль и вширь: // Одной рукой - гляди каков! - // Хватает столько “языков”»⁹⁷.

Руссоцентристский и державный характер военной пропаганды был воспринят рядом советских ученых как удобный повод для пересмотра официальной интерпретации отечественной истории, основывавшейся на марксистских принципах классового подхода и пролетарского интернационализма, а также для возможной «реабилитации» дореволюционной историографии. Так, член-корреспондент АН СССР А. И. Яковлев на заседании в Наркомате просвещения 7 января 1944 г., посвященном утверждению новой школьной программы по истории, заявил: «Мне представляется необходимым выдвинуть на первый план мотив русского национализма. Мы очень уважаем народности, вошедшие в наш Союз, относимся к ним любовно. Но русскую историю делал русский народ. И, мне кажется, что всякий учебник о России должен быть построен на этом лейтмотиве <...> Этот мотив национального развития, который так блистательно проходит через курс истории Соловьева, Ключевского, должен быть передан всякому составителю учебника. Совмещать с этим интерес к 100 народностям, которые вошли в наше государство, мне кажется неправильным <...> Мы, русские, хотим истории русского народа, истории русских учреждений, в русских условиях»⁹⁸. Яковлев и другой историк, А. В. Ефимов, по собственной инициативе приступили к подготовке специального издания, в котором предполагалось дать положительную оценку взглядам В. О. Ключевского и даже рассмотреть в более объективном ключе ряд работ П. Н. Милюкова.

Историк С. К. Бушуев предлагал пересмотреть с национально-державных позиций роль таких «одиозных» деятелей дореволюционной России, как А. А. Аракчеев, М. Н. Катков, К. П. Победоносцев, внешнюю политику Александра I и Николая I. Академик Е. В. Тарле оценивал территориальную экспансию Российской империи как позитивное явление, объективно способствующее росту геополитической мощи государства (в данном случае явно проводилась параллель со сталинским СССР)⁹⁹.

Идейными оппонентами этих ученых была группа ортодоксально настроенных историков-марксистов во главе с заместителем директора Института истории АН СССР А. М. Панкратовой. Судя по заявленной Панкратовой позиции, могло сложиться впечатление, что уроки, преподанные властью ревнителям концепции М. Н. Покровского, и официальное развенчание их покойного учителя во второй половине 1930-х гг. не возымели на ученую должного воздействия и она не вполне уяснила для себя необратимость происходящих в идеологической сфере и в исторической науке процессов. Результатом занятой А. М. Панкратовой идеологической позиции явились ее напряженные отношения с коллегами (в частности, с А. В. Ефимовым, А. И. Яковлевым, Е. В. Тарле). Одной из причин недовольства Панкратовой наметившейся ревизией классового подхода в оценке событий дореволюционного прошлого стала также резкая критика заместителем начальника Управления пропаганды и агитации Г. Ф. Александровым вышедшей еще в 1943 г. книги «История Казахской ССР», одним из авторов которой она являлась. В этой работе фактически отвергалась официальная установка 1936 г. о присоединении к царской России других народов как «наименьшем зле» для них и этот процесс объявлялся в «лучших традициях» советской историографии 1920-х гг. «абсолютным злом». Как позднее отметит в своем письме на имя члена Политбюро ЦК ВКП(б) А. А. Жданова от 2 марта 1944 г. сама А. М. Панкратова, «в беседе со мной <...> тов. Александров сформулировал следующие обвинения против этой книги: 1) Книга антирусская, так как симпатии авторов на стороне восставших против царизма; никаких оправданий для России она не показывает. 2) Книга написана без учета того, что Казахстан стоял вне истории, и что Россия поставила его в ряд исторических народов»¹⁰⁰. Не удивительно, что подобные «великодержавные» взгляды одного из ведущих идеологических работников ЦК ВКП(б) вызвали возмущенное недоумение у ортодоксальной коммунистки. Свое запоздалое выступление против антимарксистских тенденций в советской исторической науке А. М. Панкратова решила осуществить в начале 1944 г., когда победный исход войны был уже предрешен и возвращение идеологического курса на «круги своя» левацкого интернационализма образца 1920-х - начала 1930-х гг. виделся ей вполне возможным.

Решив апеллировать к ЦК партии, А. М. Панкратова в вышеупомянутом письме к А. А. Жданову обвинила ряд советских ученых в отступлении от марксистско-ленинской методологии, в «протаскивании - под флагом патриотизма - самых реакционных и отсталых теорий отказа от классового подхода к вопросам истории, замены классового принципа в общественном развитии национальным, реабилитации идеализма, панславизма и т. п.»¹⁰¹. В следующем письме от 12 мая 1944 г., направленном высшему руководству страны - И. В. Сталину, А. А. Жданову, Г. М. Маленкову и А. С. Щербакову, содержался уже прямой донос на коллег: «В редакцию “Исторического журнала” поступает немалое количество статей, в которых героями русского народа и патриотами Родины изображаются многие царские генералы только потому, что это были храбрые русские генералы. Резко выраженная тенденция к надклассовому и идеализированному изображению русских царей наблюдается в отношении личности и роли Ивана Грозного. Профессор Смирнов П. П. <...> в одной из бесед в кругу историков <...> заявил, что Великая Отечественная война заставляет нас отказаться от прежнего классового подхода к историческому процессу <...> Отрицательная оценка роли отдельных русских царей, по мнению профессора Смирнова, объяснялась нашими политическими задачами - свержения царизма и капитализма. Теперь перед нами другая задача - возвеличения нашего прошлого, и нам необходимо “реабилитировать” не только Ивана IV и Петра I, но и других царей XVIII-XIX вв., т. к. они действовали в своей внешней и колониальной политике в интересах укрепления Российской державы и ее расширения, а массовые народные движения, в частности, крестьянские и национальные восстания подрывали государственное могущество России. Профессор Яковлев объявляет прогрессивной всю колониальную политику царизма в XVIII-XX вв.». Как указывалось в письме, профессор С. К. Бушуев, «объясняя необходимость коренного пересмотра истории СССР в связи с условиями войны, выдвинул лозунг: “Добить национальный нигилизм!”». Досталось и деятелям литературы и искусства. Так, подвергся критике режиссер С. М. Эйзенштейн за киносценарий «Иван Грозный», поскольку в нем историк усмотрела «резко выраженную тенденцию к надклассовому и идеализированному изображению русских царей». Та же «тенденция» была обнаружена и в пьесе А. Н. Толстого «Орел и орлица» об Иване IV. Кинорежиссера В. И. Пудовкина Панкратова уличила в «прикрашенном к тому же неверном изображении императора Александра I в фильме “Кутузов”». Но все же главное острие критики было направлено против «шовинистического» направления в советской исторической науке. На основании изложенных фактов Панкратова обратилась к руководителям партии с просьбой найти «возможность обсудить положение и задачи советских историков в условиях Великой Отечественной войны и помочь нам выправить наши недостатки»¹⁰².

Разумеется, подобная информация, поступившая от известного историка в высшие правительственные инстанции, не могла не вызвать ответных действий со стороны руководителей Агитпропа. Представился удобный случай не только навести порядок на историко-идеологическом «фронте», осудив как «правый», так и «левый» уклоны в гуманитарной сфере, но и конкретизировать единственно верный подход к освещению событий дореволюционного прошлого с партийных позиций. В марте и мае 1944 г. УПиА ЦК ВКП(б) подвергло критике сторонников А. М. Панкратовой: «В советской исторической науке не преодолено еще влияние реакционных историков - немцев, фальсифицировавших русскую историю», «сильно сказывается еще влияние школы Покровского», «присоединение к России расценивается как абсолютное зло». Вместе с тем осуждались и ревизионисты классового подхода: «Среди некоторой части историков наблюдается оживление антимарксистских буржуазных взглядов»¹⁰³. Для окончательного решения назревших в научно-гуманитарных кругах проблем ЦК партии, взяв на себя роль арбитра, решил провести совещание историков (запланированное еще в 1938 г.).

События, связанные с совещанием историков в ЦК ВКП(б) в мае-июле 1944 г., подробно освещены в работах российских и зарубежных исследователей¹⁰⁴. На этом мероприятии (сценарий его был разработан в главном партийном органе еще 18 мая) присутствовали секретари ЦК А. А. Андреев, Г. М. Маленков и А. С. Щербаков, которые фактически в дискуссии участия не принимали. На первом заседании 29 мая Маленковым был обозначен круг вопросов, имеющих «важное значение для советской исторической науки»: оценка внутренней и внешней политики царского самодержавия; оценка колониальной политики царизма и применимости теории «меньшего зла» в отношении присоединения к России других народов; о характере западного влияния на русскую культуру; об отношении советских историков и «норманнской теории»; о преодолении антимарксистских взглядов «школы Покровского» и др.¹⁰⁵ Основное обсуждение затронутых проблем началось 1 июня, и сразу же дискуссия приняла острый характер. Представитель группы Тарле, профессор С. К. Бушуев охарактеризовал положение на «историческом фронте» как неблагополучное, обвинив в этом историков В. П. Волгина, А. М. Панкратову и особенно М. В. Нечкину как «типичного ученика Покровского». Другой сторонник «державного подхода» к событиям русской истории, публицист X. Г. Аджемян вообще призвал к пересмотру устоявшихся классовых стереотипов в оценке прошлого, оправдывая территориальные захваты России «мудрым инстинктом самосохранения русской нации и державы», а своих оппонентов назвал представителями «рассудочной историографии»¹⁰⁶. Совсем уж «еретично» в стенах ЦК партии прозвучало утверждение Аджемяна о русских монархах как о выразителях «народного духа, народной воли, народной мощи» и противопоставление государственных деятелей воспеваемым советской пропагандой крестьянским вождям и революционерам, поскольку первые «строили» державу, а вторые - «разрушали»¹⁰⁷. Как подметил историк А. М. Дубровский, «уже в первых выступлениях историков “люди власти” увидели прежде всего сторонников нового идейного направления в исторической науке, заявивших о себе резко и агрессивно»¹⁰⁸. По воспоминаниям участников совещания, услышанное вызвало у собравшихся шок, молчали и сидящие в президиуме члены ЦК¹⁰⁹. В своем ответном слове А. М. Панкратова резко выступила против проводимой в работах сторонников Тарле «прямой линии преемственности от старого дворянски-буржуазного государства в России к советскому социалистическому государству»¹¹⁰, против «апологетического изображения старого русского государства и его основных деятелей»¹¹¹. Обвинив С. К. Бушуева, X. Г. Аджемяна, А. И. Яковлева в отходе от марксизма и формационной теории, в приверженности идеям дореволюционной «государственной школы», основную атаку Панкратова повела против своего главного оппонента - Е. В. Тарле и его недавнего доклада «О роли территориального расширения России в конце XIX и начале XX века». Академик был подвергнут критике (в правке стенограммы она была усилена) за «оправдание всей колониальной и внешней политики царизма», за придание пространственному фактору определяющего значения в военной истории России (Тарле спроецировал это положение и на современность)¹¹². А. С. Щербаков поддержал Панкратову. Завершался первый день совещания выступлением профессора М. В. Нечкиной. Ссылаясь на ленинский тезис о существовании в рамках одной нации двух наций, антагонистически противоположных друг другу, историк подвергла разгрому надклассовую концепцию, выдвинутую С. К. Бушуевым. В ходе следующих четырех заседаний (5, 10, 22 июня и 8 июля) обсуждение затронутых вопросов, несмотря на ряд взвешенных и близких партийной позиции выступлений (И. И. Минц и др.), носило характер крайне идеологизированной академической полемики, вращавшейся главным образом вокруг великодержавного или марксистского истолкования истории Отечества. Сами же научные проблемы и пути их решения являлись для большинства участников лишь предлогом для взаимных претензий. «Левое» ортодоксальное направление было ярко представлено в выступлении ученика Покровского А. Л. Сидорова, обвинившего последователей Тарле в стремлении «ликвидировать марксистские установки и заменить их своими, непродуманными и вредными»¹¹³. Свой бой «зоологическому патриотизму» и черносотенству в исторической науке решил дать Н. С. Державин (бывший член «Союза русского народа»), заявив: «Нельзя, товарищи, смешивать советский патриотизм с патриотизмом “Союза русского народа”. Нельзя переводить советский патриотизм на старые, прогнившие рельсы зоологического патриотизма вообще <...> Было бы грубейшей ошибкой и немыслимым положением вещей, если бы, исследуя тот или иной исторический факт, советский историк, игнорируя все положения марксистско-ленинской теории, стал подходить к его оценке с мерилом великодержавного национал-шовинистического патриотизма»¹¹⁴.

По мере продолжения совещания оно все более приобретало характер взаимной склоки среди работников одного научного цеха. Ученые, представлявшие обе враждующие группы, не раз обращались с письмами к И. В. Сталину, А. С. Щербакову и другим советским вождям, пытаясь доказать правоту собственной позиции и обвиняя своих оппонентов во всех идеологических «грехах». Черту под затянувшейся дискуссией провел на последнем заседании заведующий отделом УПиА ЦК ВКП(б) С. М. Ковалев. Говоря о преодолении пренебрежительного отношения к великому прошлому нашей Родины, которое насаждалось длительное время антимарксистской «школой Покровского»¹¹⁵, партийный функционер указал на то, что подобное отношение было характерно и для представителей «дворянско-буржуазной историографии». И те, и другие, по мнению Ковалева, считали Россию страной отсталой, утверждали, что лучшие ее представители заимствовали все от Запада (очевидно, в этом пассаже, озвученном аппаратным работником, была обозначена новая тема борьбы с «низкопоклонством перед Западом», ставшая одной из ведущих в послевоенной пропаганде). Раскритиковав учебники по истории СССР, в которых недостаточно показаны героическое прошлое страны, лучшие представители русского народа, русской культуры, самостоятельно развивавшейся и не подверженной западным влияниям, С. М. Ковалев завершил свою речь словами, адресованными обеим группам историков: «Если игнорирование реакционных моментов в истории нашей страны до 1917 г. ведет к тому, что Октябрьская социалистическая революция становится немотивированной, то, с другой стороны, принижение прогрессивных явлений в истории России, затушевывание передовых сил, двигающих исторический процесс вперед, приводит к тому, что пролетарская революция становится незакономерной»¹¹⁶. После шестого заседания «научная дискуссия» была прервана. Г. Ф. Александрову поручалось написать от имени Политбюро проект постановления ЦК ВКП(б), которое расставило бы четкие идеологические акценты в обсуждаемых вопросах и положило бы конец расколу в стане историков, однако текст этого документа был отклонен А. С. Щербаковым. В августе 1944 г. А. А. Жданов, новый ответственный за написание постановления ЦК «О недостатках научной работы в области истории», решил отказаться от равномерной критики обеих «ересей» в советской историографии - «великодержавия» и «антимарксистской концепции Покровского». Основной удар предполагалось нанести по «великодержавному шовинизму», попыткам «возрождения буржуазно-исторической школы Милюкова» и «национализма» (подразумевалась группа Е. М. Тарле). Сторонники А. М. Панкратовой могли бы торжествовать победу, но и этот проект постановления не был утвержден. Более того, в сентябре 1944 г. главный инициатор совещания - Панкратова была освобождена от должности заместителя директора Института истории. Ее покаянные письма А. А. Жданову не возымели действия. В чем же была причина столь резкой смены позиции властей, не позволивших раскрутиться очередному «академическому делу» образца 1928-1930-х гг. (как известно, Е. В. Тарле был осужден по нему)? По-видимому, наиболее верное объяснение дал в свое время историк С. В. Константинов: «Причина первая - несоответствие ортодоксально-марксистских взглядов Панкратовой на историю царской России реальной действующей идеологии ВКП(б) времен Великой Отечественной войны, давшей сильный крен в сторону традиционного русского патриотизма <...> Политбюро оказалось втянуто в склоку историков и предпочло выйти из этой ситуации молча и с минимальными моральными издержками <...> Выход из этой ситуации руководству ВКП(б) подсказала сама инициатор скандального совещания - Панкратова. Именно в ее поведении следует искать вторую причину неприятия ЦК партии специального постановления о положении дел в исторической науке»¹¹⁷.

Впрочем, это совсем не означало, что власть перешла на те национал-державные позиции, которых придерживались Е. В. Тарле и его единомышленники. Сталинский национал-большевизм был эффективной модификацией основных положений марксизма в конкретных условиях конкретной страны. Несмотря на неожиданные политические и идеологические ходы, главная цель оставалась прежней - укрепление социализма в СССР, распространение социалистического опыта на другие страны и создание в перспективе мирового коммунистического общества. Русский народ рассматривался как главная движущая сила в осуществлении этого глобального проекта, призванного освободить человечество от социального и национального неравенства, эксплуатации и нищеты. Историки группы Тарле, уверовав в необратимость перемен в государственной идеологии, в трансформацию большевистской власти в «национальную» и «имперскую», перешли запретную черту. Советские лидеры хорошо понимали, что окончательный переход на великодержавные позиции привел бы к подрыву межнационального единства народов СССР, к кардинальному изменению идеологии и, в конечном счете, поставил бы под сомнение легитимность политического режима в стране. Для большевистского руководства это было абсолютно неприемлемо. Кроме того, продвижение Красной армии за пределы СССР и освобождение народов Европы от гитлеризма требовали усилить интернациональные мотивы в советской пропаганде, поскольку была необходимость в тесном взаимодействии с антифашистскими силами и комдвижением в зарубежных странах. Конечно, никакого возврата к левацкой фразеологии и национал-нигилизму 1920-х гг. быть уже не могло. Но итоги совещания историков в 1944 г. провели четкие границы, разделяющие понятия классового и национального, патриотического и интернационального. В связи с этим показательно, что наряду с продолжавшейся «реабилитацией» многих славных событий отечественной истории и ее выдающихся представителей, на официальном уровне были отвергнуты предложения о возведении в ранг национальных героев А. П. Ермолова, М. И. Драгомирова, М. Д. Скобелева, М. Г. Черняева и других выдающихся полководцев (главной причиной этому послужили факты их военной биографии, связанные с присоединением к России сопредельных земель)¹¹⁸. В 1944 г. в армейских изданиях наблюдалось снижение в два раза, по сравнению с 1943 г., количества публикаций о героическом прошлом русского народа¹¹⁹. По мнению историка А. М. Дубровского, с этого времени властью «провозглашалась борьба на два фронта - и против возвеличения царской политики, неумеренного воспевания дореволюционной России и против очернения прошлого страны»¹²⁰. Как отмечает исследователь О. В. Гришаев, подобный подход к событиям российской истории, основывающийся на марксистско-ленинском учении, сохранялся до начала «перестройки»¹²¹.

В то же время это не означало, что большевистское руководство решило отвергнуть русскую патриотическую идею как основу советской пропаганды в последний период войны. Массовыми тиражами продолжали выходить научные труды, популярные книги, рассказывающие о подвигах русского оружия, полководцах и государственных деятелях, способствующих упрочению мощи Руси. Образ первого царя - Ивана IV, объединителя Русского государства в борьбе с боярской изменой, покорителя Казани, Поволжья и Сибири, защитника своей земли от внешних врагов, стал одним из центральных в официально дозволенном перечне героев национальной истории, несколько потеснив образ «западника» Петра I. Алексей Толстой, задумавший пьесу об Иване Грозном еще в середине 1930-х гг. и получивший заказ на ее создание в 1940 г., писал 2 июня 1943 г. И. В. Сталину: «Драматическая повесть “Иван Грозный” начата в самое трудное время, - в октябре 1941 г. (пьесой “Орел и орлица”), когда со всей силой, со всей необходимостью, нужно было разворошить, по-новому понять и привлечь, как оружие борьбы, историю русской культуры. История советского двадцатипятилетия и неистощимые силы в этой войне показали, что русский народ - почти единственный из европейских народов, который два тысячелетия сидит суверенно на своей земле,- таит в себе мощную, национальную, своеобразную культуру <...> Идеи величия русского государства, непомерность задач, устремленность к добру, к нравственному совершенству, смелость в социальных переворотах, ломках и переустройствах, мягкость и вместе - храбрость и упорство, сила характеров, - все это - особенное, русское и все это необычайно ярко выражено в людях 16 века. И самый яркий из характеров того времени - Иван Грозный. В нем - сосредоточие всех своеобразий русского характера»¹²². Первоначальный вариант пьесы «Иван Грозный» был подвергнут критике, ввиду того что произведение писателя «не решает задачи исторической реабилитации Ивана Грозного» и «извращает исторический облик одного из крупнейших русских государственных деятелей». После беседы А. Н. Толстого со Сталиным пьеса была подвергнута существенной переработке (в раннем варианте присутствовала более объективистская оценка царя Руси). Первая часть драматической дилогии («Орел и орлица») была поставлена в Малом театре в октябре 1944 г. Постановка и опубликованная пьеса вызвали большой резонанс у театральной общественности и рядовых читателей. «Толстой талант огромный, - утверждал В. И. Немирович-Данченко, - в исторических картинах по выписанию фигур, по языку, я не боюсь сказать, что не знаю ему равных во всей нашей литературе»¹²³. Следует отметить, что выдающийся писатель являлся наиболее ярким выразителем русской патриотической идеи в ее «национал-болыпевистском» варианте 1930-1940-х гг. Такая идеологическая позиция прослеживается в трилогии «Хождение по мукам» и в некоторых других произведениях классика. В своей публицистике и официальных выступлениях А. Н. Толстой постоянно подчеркивал главенство русского национального начала в государственной и культурной жизни многонациональной страны. В докладе «Четверть века советской литературы» 18 ноября 1942 г. в Свердловске, на юбилейной сессии Академии наук СССР, посвященной 25-летию Советской власти, писатель отмечал подлинно русское патриотическое содержание советской литературы в новых социальных условиях: «В литературе классической <...> говорили о мессианстве русского народа и часто скрашивали эти идеи дебелым крепостничеством и черносотенством. Тут, в живой действительности, советский писатель увидел исторически обусловленный, подлинно народный русский характер, в наши дни развертывающийся в небывалых, самоотверженных подвигах строительства и кровавой борьбы с фашизмом и впервые, как колокол града Китежа, зазвучали в советской литературе слова: святая Родина»¹²⁴.

Дилогия «Иван Грозный» стала заметным явлением на советской сцене 1944 г. Однако образ великого царя - защитника, строителя, преобразователя требовал не только литературного, театрального, но и кинематографического воплощения. Тем более, что в июле 1943 г., на совещании работников кино глава Государственного комитета по кинематографии И. Г. Большаков указал на первостепенность выпуска фильмов по русской и государственно-патриотической тематике. Осенью 1943 г. С. М. Эйзенштейн приступил к съемкам по своему сценарию фильма «Иван Грозный». О том, что идея постановки фильма была предложена «сверху», свидетельствовала записка И. В. Сталина И. Г. Большакову (13 сентября 1943 г.): «Сценарий получился не плохой. Т. Эйзенштейн справился с задачей. Иван Грозный, как прогрессивная сила своего времени, и опричнина, как его целесообразный инструмент, вышло не плохо <...> Следовало бы поскорее пустить в дело сценарий»¹²⁵. Фильм по сценарию С. М. Эйзенштейна с участием замечательных советских актеров - Н. К. Черкасова (заглавная роль), М. И. Жарова, Л. В. Целиковской, С. Г. Бирман, П. П. Кадочникова, А. М. Бучмы, М. М. Названова и др. - будет снят на Алма-Атинской киностудии и начнет свое триумфальное шествие по экранам страны в январе 1945 г. Первая серия фильма в 1946 г. будет удостоена Сталинской премии. Фразу «Ради Русского царства великого», произнесенную исполнителем роли царя Ивана Н. К. Черкасовым, можно считать определяющей для всей идейной канвы кинокартины. В марте 1944 г., после ряда доработок вышел фильм режиссера В. М. Петрова «Кутузов» (в 1946 г. картина получит Сталинскую премию). Русская патриотическая тема нашла яркое отражение также в фильмах «Иван Никулин - русский матрос» (реж. И. А. Савченко, 1945) и «В шесть часов вечера после войны» (реж. И. А. Пырьев, 1944, Сталинская премия в 1946 г.). В последней киноленте главная героиня, провожая своего любимого на фронт, напутствует его словами: «Будь храбрым, будь смелым в жестоком бою, // За русскую землю сражайся!» Фильм, снятый за год до окончания войны, удивительно точно передавал предчувствие скорой Победы. Его создатель, кинорежиссер И. А. Пырьев, высказал озабоченность, что: «Как ни странно, но в нашей кинематографии очень мало русского, национального»¹²⁶. Однако его идея в 1943 г. об организации киностудии «Русьфильм» на базе «Мосфильма» (поддержанная главой Госкино И. Г. Большаковым) была отвергнута¹²⁷.

Идеологический курс и сопутствующие ему конкретные меры властей отразились и на топонимике. В 1943-1944 гг. отдельным советским городам вернули их первоначальные наименования. Так, город Ворошиловск вновь стал Ставрополем. Старые названия были возвращены и ряду других населенных пунктов Северного Кавказа. Решением Исполкома Ленинградского городского Совета депутатов трудящихся от 13 января 1944 г. предполагалось: «Ввиду того, что прежние наименования некоторых улиц, проспектов, набережных и площадей Ленинграда тесно связаны с историей и характерными особенностями города и прочно вошли в обиход населения <...> Исполнительный комитет Ленинградского городского Совета депутатов трудящихся решает восстановить наименования следующих улиц, проспектов, набережных и площадей города». В документе за подписью Предисполкома Ленгорсовета П. С. Попкова значился перечень советских и «возвращенных» (дореволюционных) названий: Проспект 25 Октября опять стал знаменитым Невским проспектом, улица 3 июля - Садовой улицей, проспект Красных командиров - Измайловским проспектом, площадь имени Воровского - Исаакиевской площадью, проспект имени Володарского - Литейным проспектом, набережная имени Рошаля - Адмиралтейским проспектом и т. д.¹²⁸ Эта мера, на которую пошли ленинградские руководители, была достаточно смелой по идеологически жестким условиям военного времени, когда советское руководство поощряло руссоцентризм и не останавливалось даже перед «реабилитацией» царей и императоров дореволюционной России.

У некоторых советских служащих, по-своему воспринявших патриотический идеологический курс и новые отношения с Церковью, рождались своеобразные планы создания новой, «советской» религии. Так, 19 октября 1944 г. начальник Главного управления учебными заведениями Комитета по делам архитектуры при СНК СССР Л. К. Чалдымов в письме к И. В. Сталину предлагал «учредить новый по существу и по форме культ священной Родины <...> со своими обрядами для проведения народных празднеств, революционных торжеств, событий личной и общественной жизни граждан». Кроме того, предлагалось «учредить как общественное сооружение духовной жизни народа Храм Священной Родины». Культ «Священной Родины», по замыслу автора письма, должен был составить конкуренцию традиционным обрядам. Неудивительно, что подобные предложения не были реализованы, хотя по свидетельству самого Чалдымова вызвали интерес у ряда партийных деятелей¹²⁹. Конечно, этот эпизод можно отнести к разряду курьезов. Идеологических руководителей едва ли интересовали вопросы создания новой, «советской религии», а заботили конкретные дела.

Особое внимание в 1943-1944 гг. продолжало уделяться патриотическому и интернациональному воспитанию бойцов РККА. При этом, как и ранее, постоянно подчеркивалась организующая и скрепляющая советское боевое единство ведущая роль русского народа. 7 августа 1943 г. А. С. Щербаков в своем выступлении на сборах агитаторов, работающих среди красноармейцев нерусской национальности, отметил: «Крайне недостаточна работа по воспитанию чувства национальной гордости народов Советского Союза, популяризации героического военного прошлого народа <...> популяризации патриотических традиций русского народа и всех народов Советского Союза <...> Еще слаба работа и забота о том, чтобы боец нерусской национальности уяснил себе роль русского народа, как старшего брата в семье народов Советского Союза»¹³⁰.

Начавшееся в 1944 г. освобождение от гитлеризма стран Восточной Европы и прежде всего славянских народов еще более активизировало работу Всеславянского комитета. За 1943-1944 гг. было организовано 6 радиомитингов, состоялось 1269 радиовыступлений членов Комитета¹³¹. Большой вклад внесла эта структура в организацию воинских формирований из представителей славянских народностей для освобождения своих стран от фашизма. Славянский вопрос рассматривался И. В. Сталиным с позиций распространения влияния Советского Союза на страны Восточной Европы после окончания войны и формирования социалистического пояса вокруг СССР. О новом, коммунистическом понимании общеславянской идеи И. В. Сталин заявил на приеме в честь чехословацкой делегации 28 марта 1945 г.: «Теперь много говорят о славянофильстве и славянофилах. Нас зачастую сравнивают со старыми славянофилами царских времен. Это неправильно <...> Мы, новые славянофилы-ленинцы, славянофилы-большевики, коммунисты, стоим не за объединение, а за союз славянских народов. Мы считаем, что независимо от разницы в политическом и социальном положении, независимо от бытовых и этнографических различий все славяне должны быть в союзе друг с другом <...> Вся история жизни славян учит, что этот Союз нам необходим для защиты славянства <...> В дружественных нам славянских странах мы хотим иметь подлинно демократические правительства»¹³². В этом выступлении советского лидера уже отчетливо просматривалась послевоенная геополитическая стратегия советской державы.

Советский народ, выдержав неисчислимые испытания в годы войны, совершил великий подвиг, разгромив фашизм. Он спас другие нации от рабства и унижения. Представители многочисленных национальностей СССР проявляли чудеса героизма на фронте и в тылу, защищая от врага родную землю. И немалую роль в достижении Победы сыграла пропаганда патриотической идеи, всех лучших духовных традиций народов нашей страны. Русский народ принял на себя основную тяжесть в борьбе с гитлеризмом. И не случайно в победном тосте 24 мая 1945 г. И. В. Сталин произнес знаменитые слова о ведущей нации Советского Союза:

«Я хотел бы поднять тост за здоровье нашего Советского народа, и, прежде всего, русского народа. (Бурные, продолжительные аплодисменты, крики "ура”).

Я пью, прежде всего, за здоровье русского народа потому, что он является наиболее выдающейся нацией из всех наций, входящих в состав Советского Союза.

Я поднимаю тост за здоровье русского народа потому, что он заслужил в этой войне общее признание как руководящей силы Советского Союза среди всех народов нашей страны.

Я поднимаю тост за здоровье русского народа не только потому, что он - руководящий народ, но и потому, что у него имеется ясный ум, стойкий характер и терпение.

У нашего правительства было не мало ошибок, были у нас моменты отчаянного положения в 1941-1942 годах, когда наша армия отступала, покидала родные нам села и города Украины, Белоруссии, Молдавии, Ленинградской области, Прибалтики, Карело-Финской республики, покидала, потому что не было другого выхода. Иной народ мог бы сказать Правительству: вы не оправдали наших ожиданий, уходите прочь, мы поставим другое правительство, которое заключит мир с Германией и обеспечит нам покой. Но русский народ не пошел на это, ибо он верил в правильность политики своего Правительства и пошел на жертвы, чтобы обеспечить разгром Германии. И это доверие русского народа Советскому правительству оказалось той решающей силой, которая обеспечила историческую победу над врагом человечества, - над фашизмом.

Спасибо ему, русскому народу, за это доверие!

За здоровье русского народа!»¹³³

Патриотическая пропаганда в послевоенный период, в последние годы нахождения у власти И. В. Сталина, во многом отличалась от той, которая велась на протяжении предыдущего десятилетия (1935-1945), что было обусловлено рядом факторов. Во-первых, начавшаяся холодная война и нарастающая конфронтация с США и странами Запада объективно вели к усилению державно-патриотических мотивов в идеологии. Во-вторых, власти обоснованно опасались роста прозападных симпатий у части интеллигенции, рассчитывающей на либерализацию политического режима в СССР. Немаловажно было и то, что миллионы вернувшихся из Европы советских военнослужащих могли уже иначе воспринимать социальную действительность в своей стране. Так или иначе, идеи русского патриотизма не только были востребованы, как и в годы войны, но заняли значительно большее место в официальной пропаганде. Так, согласно «Плану мероприятий по пропаганде среди населения идей советского патриотизма», составленному Агитпропом ЦК ВКП(б) в апреле 1947 г., необходимо было воспитывать у советских граждан чувство гордости «великим историческим прошлым». В документе говорилось об особой роли русской нации в развитии мировой культуры, науки, об освободительной миссии России: «Нужно подчеркивать, что русский народ на заре современной европейской цивилизации защитил ее в само отверженной борьбе против шедших из Азии монголо-татарских орд, а позднее оказал решающую помощь народам Европы в отражении натиска турецких завоевателей. В начале XIX века, разгромив полчища Наполеона, русский народ освободил народы Европы от тирании французского диктатора <...> Следует разъяснить, что наш народ сделал неоценимый вклад в мировую культуру. Необходимо раскрыть всемирно-историческое значение русской науки, литературы, музыки, живописи, театрального искусства»¹³⁴. Именно в этом ракурсе и развивалась пропагандистская политика в конце 1940-х - начале 1950-х гг., с одной стороны, резко направленная против проявлений «космополитизма» и западного влияния внутри страны, с другой - всячески подчеркивающая ведущую роль СССР и государствообразующего русского народа в мировом процессе. Говорилось о приоритете русской нации во всех областях науки, культуры, в мировой литературе последних столетий. Порой пропагандистские работники явно «перегибали палку» в чрезмерном прославлении лишь отечественных достижений.

Однако в целом нельзя не признать эффективность подобной пропаганды в просвещении и патриотическом воспитании широких масс населения. Достаточно хотя бы назвать историко-биографические фильмы, повествующие о выдающихся деятелях русской истории и снятых на высоком художественном уровне («Композитор Глинка», «Римский-Корсаков», «Александр Попов», «Пирогов», «Белинский», «Адмирал Нахимов», «Адмирал Ушаков», «Корабли штурмуют бастионы», «Герои Шипки» и др.). Эти кинокартины пользовались неизменным успехом у советского зрителя. Планировался выпуск новых фильмов о Петре I и Иване Грозном, а также ленты о Дмитрии Донском и Куликовской битве. Массовыми тиражами продолжала выходить научно-популярная и художественная литература, рассказывающая о славных страницах национального прошлого. С началом хрущевской «оттепели» в советскую патриотическую идеологию будут внесены существенные коррективы.

---

¹ Цит. по: Кузьмин С. Г. Сроку давности не подлежит. М., 1985. С. 22.
² Цит. по: Дюков Л. П. «Русский должен умереть!» От чего спасла нас Красная Армия. М., 2011. С. 67.
³ Поскольку сам текст плана «Ост» не был предъявлен Нюрнбергскому трибуналу, о содержании документа можно судить по составленным на его основе «Замечаниям и предложениям по генеральному плану “Ост”», принадлежащим Э. Ветцелю - начальнику отдела колонизации 1-го главного политического управления министерства по делам оккупированных областей
⁴ Нюрнбергский процесс над главными немецкими военными преступниками. Сборник материалов: В 3 т. М., 1966. Т. 3. С. 132.
⁵ Там же. С. 146.
⁶ Дюков А. П. «Русский должен умереть!» С. 21.
⁷ Правда. 1941. 23 июня.
⁸ Вплоть до 1940 г. советские историки и пропагандисты избегали использования термина «отечественная война», см.: Бранденбергер Д. Л. Национал-большевизм. С. 350.
⁹ Русская Православная Церковь и Великая Отечественная война. Сборник церковных документов. М., 1943. С. 3-4.
¹⁰ Цит. по: Шкаровский М. В. Православная Церковь при Сталине и Хрущеве (Государственно-церковные отношения в СССР в 1939-1964 годах). М., 2005. С. 120.
¹¹ Васильева О. Ю. Русская православная церковь в Великой Отечественной войне // Россия в XX веке: Историки мира спорят. М., 1994. С. 528. Подробнее см.: Русская Православная Церковь в годы Великой Отечественной войны 1941-1945 гг. Сборник документов / сост. О. Ю. Васильева, И. И. Кудрявцев, Л. А. Лыкова. М., 2009; Репников А. В. Русская Православная Церковь в годы Великой Отечественной войны 1941-1945 гг. // Исторический архив. 2011. № 3. С. 194-198; Одинцов М. И., Кочетова А. С. Конфессиональная политика в Советском Союзе в годы Великой Отечественной войны 1941-1945 гг. М., 2014.
¹² Сталин И. В. О Великой Отечественной войне Советского Союза. М., 1946. С. 9.
¹³ Сталин И. В. О Великой Отечественной войне Советского Союза С. 12-13.
¹⁴ Там же. С. 15-16. Курсив мой. - А. К.
¹⁵ Цит. по: Вострышев М. И. Москва сталинская. Большая иллюстрированная летопись. М., 2008. С. 410. Под «историческими оценками» Эренбург, очевидно, имел в виду прямую аналогию с событиями 1812 г., которую провел Сталин в своем выступлении.
¹⁶ Верт А. Россия в войне 1941-1945. М., 2001. С. 78, 82.
¹⁷ Горлов А. С. Советская пропаганда в годы Великой Отечественной войны: институциональные и организационные аспекты. Автореф. дис. ... канд. ист. наук. М., 2009. С. 22.
¹⁸ См.: Бранденбергер Д. Л. Национал-большевизм. С. 350.
¹⁹ Далее - УПиА ЦК ВКП(б).
²⁰ Попович Н. Советская политика по укреплению русского патриотизма и самосознания (1935-1945 гг.) // Россия в XX веке: Историки мира спорят. М., 1994. С. 471.
²¹ Кино на войне: Документы и свидетельства. М., 2005. С. 89.
²² Вишневский В. Е. 25 лет советского кино в хронологических датах. М., 1945. С. 111.
²³ Население СССР в XX веке: Исторические очерки. В 3 т. М., 2001. Т. 2. С. 15; Шуктомов П. И. Боевое содружество народов СССР в Великой Отечественной войне. М., 1970. С. 11.
²⁴ Верт А. Россия в войне. С. 7.
²⁵ Красная звезда. 1941. 26 июня.
²⁶ Красная звезда. 1941. 28 июня.
²⁷ Правда. 1941.27 июня.
²⁸ Красная звезда. 1941. 9 июля.
²⁹ Цит. по: Байерляйн Б. «Предатель - ты, Сталин!» Коминтерн и коммунистические партии в начале Второй мировой войны (1939-1941): утраченная солидарность левых сил. М., 2011. С. 445.
³⁰ Советская пропаганда в годы Великой Отечественной войны: «коммуникация убеждения» и мобилизационные механизмы. М., 2007. С. 299-300.
³¹ Там же. С. 303- 304.
³² См.: Советский народ сплочен и един, как никогда! // Правда. 1941. 16 июля; Великая дружба народов СССР // Правда. 1941.29 июля.
³³ Борьба славянских народов против фашизма. Свердловск, 1942. С. 12.
³⁴ См.: Гордина Е.Д. История как инструмент патриотического воспитания в СССР накануне и в начале Великой Отечественной войны. URL: http://pish.ru/blog/articles/articles2010/648
³⁵ См.: Гладков Ф. Фашизм - смертельный враг русского народа // Красная звезда. 1941. 25 июля; Демидов К. Изверг Гитлер - лютый враг украинского народа // Красная звезда. 1941. 7 августа; Янка Купала. Германский фашизм - злейший враг белорусского народа // Правда. 1941. 18 июля. Краткий обзор истории славянских народов привел в своей статье руководитель Агитпропа Г. Ф. Александров. Славяне // Правда. 1941. 21 августа.
³⁶ Об истории Всеславянского комитета подробнее см.: Кикешев Н. И. Славянское движение в СССР: 1941-1948 годы. М., 2008.
³⁷ Русские шли волна за волной: Беседа американского профессора Урбана с бывшим послом в СССР А. Гарриманом // Родина. 1991. № 6. С. 49.
³⁸ Цит. по: Немолаевский Б. И. Тайные страницы истории. М., 1995.
³⁹ Ларионов А. Э. Патриотическое наследие 1812 года в советской идеологии и пропаганде периода Великой Отечественной войны // Гуманитарный вестник. Балашиха. 2012. Вып. 2. С. 116.
⁴⁰ Я думал, чувствовал, я жил. Воспоминания о Маршаке. М., 1988. С. 395.
⁴¹ Сталин И. В. О Великой Отечественной войне Советского Союза. С. 28.
⁴² Там же. С. 36.
⁴³ Дацишина М. В. Тема Наполеона и войны 1812 г. в советской и нацистской пропаганде в ходе Великой Отечественной войны // Вопросы истории. 2011. №6. С. 149.
⁴⁴ Красная звезда. 1942.24 января.
⁴⁵ Главное политическое управление Рабочее-крестьянской Красной армии.
⁴⁶ Родина. 1991. № 6/7. С. 75.
⁴⁷ Правда. 1941. 27 декабря.
⁴⁸ Доклад А. С. Щербакова 21 января 1942 года. Большевик. 1942. № 2. С. 10.
⁴⁹ Синицын Ф. Л. За русский народ! Национальный вопрос в Великой Отечественной войне. М., 2010. С. 16.
⁵⁰ Советская пропаганда в годы Великой Отечественной войны. С. 368.
⁵¹ См.: Таленский Н. А. Брусиловский прорыв 1916 года // Героическое прошлое русского народа. М., 1946. С. 134,150.
⁵² Советская пропаганда в годы Великой Отечественной войны. С. 386.
⁵³ Там же.
⁵⁴ Более подробное описание форм, методов и тематики патриотической пропаганды в годы Великой Отечественной войны см. в специальном исследовании: Бранденбергер Д. Л. Национал-большевизм. С. 160-209.
⁵⁵ Там же. С. 191.
⁵⁶ Там же. С. 194.
⁵⁷ Там же. С. 193.
⁵⁸ Синицын Ф. А. За русский народ! С. 31.
⁵⁹ Там же. С. 33.
⁶⁰ В 1944 г. предполагалось также учреждение орденов Дениса Давыдова (для партизан). Николая Пирогова (офицерам-медикам), Петра Великого и официальное разрешение участникам Первой мировой войны ношения Георгиевских крестов. Однако эти проекты осуществлены не были из-за опасения развития «националистических тенденций» в наградном деле, см.: Вдовин А. И. Русские в XX веке. Трагедии и триумфы великого народа. М., 2013. С. 198.
⁶¹ Решение о введении новых знаков различия в РККА было принято на заседании Политбюро ЦК ВКП(б) 23 октября 1942 г.
⁶² Цит. по: Синицын Ф. Л. За русский народ! С. 27.
⁶³ Цит по: Фирсов Ф. И. Архивы Коминтерна и внешняя политика СССР в 1939-1941 гг. Новая и новейшая история. 1992. № 6. С. 35.
⁶⁴ Застольные речи Сталина. С. 333.
⁶⁵ Цит. по: Вдовин А. И. Русские в XX веке. С. 200.
⁶⁶ Там же.
⁶⁷ Поспеловский Д. В. Русская православная церковь в XX веке. С. 185.
⁶⁸ Там же. С. 185-187.
⁶⁹ Одинцов М. И. Государство и церковь в России: XX век. С. 104-105.
⁷⁰ Там же. С. 105.
⁷¹ Time. December 27,1943. URL: Ognev/Live journal, com/94744, htm/
⁷² Советская пропаганда в годы Великой Отечественной войны. С. 541-542.
⁷³ Там же. С. 546.
⁷⁴ Шкаровский М. В. Русская Православная Церковь при Сталине и Хрущеве. С. 215.
⁷⁵ Васильева О. Ю. Русская православная церковь в Великой Отечественной войне. С. 531-532.
⁷⁶ Цит. по: Костырченко Г. В. В плену у красного фараона. М., 1994. С. 21.
⁷⁷ Цит. по: Синицын Ф. Л. За русский народ! С. 39.
⁷⁸ Там же.
⁷⁹ Власть и художественная интеллигенция. Документы ЦК РКП(б) - ВКП(б), ВЧК - ОГПУ - НКВД о культурной политике. 1917-1953. М., 2002. С. 488-489.
⁸⁰ Цит. по: Окороков А. В. Особый фронт. Немецкая пропаганда на Восточном фронте в годы Второй мировой войны. М., 2007. С. 238.
⁸¹ Окороков А. В. Особый фронт. Немецкая пропаганда на Восточном фронте в годы Второй мировой войны. С. 237.
⁸² Там же. С. 236.
⁸³ Там же. С. 260.
⁸⁴ Ковалев Б. Я. Нацистская оккупация и коллаборационизм в России, 1941-1944. М., 2004. С. 285-286.
⁸⁵ Из наиболее значительных работ за последние десятилетия по теме исследования особенностей «патриотической» идеологии русских коллаборационистов - гитлеровских приспешников - назовем лишь некоторые: Андреева Е. А. Генерал Власов и Русское освободительное движение. М., 1993; Бахвалов А. А. Генерал Власов: предатель или герой? СПб., 1994; Окороков А. В. Антисоветские воинские формирования в годы Второй мировой войны. М., 2000; Дробязко С. И. Под знаменами врага. Антисоветские формирования в составе германских вооруженных сил 1941-1945 гг. М., 2004; вышеуказанная монография Б. Н. Ковалева.
⁸⁶ Пропуск в рай: Сверхоружие последней мировой. Дуэль пропагандистов на Восточном фронте. Альбом. М., 2007. С. 73.
⁸⁷ Там же. С. 69.
⁸⁸ Там же. С. 74.
⁸⁹ О КВ - Верховное командование вермахта.
⁹⁰ Пропуск в рай. С. 34.
⁹¹ Советская пропаганда в годы Великой Отечественной войны. С. 451.
⁹² РОА - Русская освободительная армия, организованная А. А. Власовым в 1942 г.
⁹³ Так в оригинале.
⁹⁴ Советская пропаганда в годы Великой Отечественной войны. С. 472.
⁹⁵ Там же. С. 416.
⁹⁶ Гордина Е. Д. Историко-патриотическое воспитание в годы Великой Отечественной войны // Вопросы истории. 2011. № 12. С. 64.
⁹⁷ Советская пропаганда в годы Великой Отечественной войны. С. 416 (иллюстрации).
⁹⁸ Стенограмма совещания по вопросам истории СССР в ЦК ВКП(б) в 1944 г. // Вопросы истории. 1996. № 4. С. 82-83 (далее - Стенограмма совещания).
⁹⁹ См.: Гришаев О. В. Роль совещания историков 1944 года в ЦК ВКП(б) в развитии советской историографии русской истории. Научные ведомости Белгородского государственного университета. Серия: История. Политология. Экономика. Информатика. 2013. № 1. Вып. 25. С. 132.
¹⁰⁰ Цит. по: Константинов С. В. Несостоявшаяся расправа (О совещании историков в ЦК ВКП(б) в мае-июле 1944 года) // Власть и общественные организации России в первой трети XX столетия. М., 1994. С. 256.
¹⁰¹ Письма Анны Михайловны Панкратовой // Вопросы истории. 1988. № И. С. 55.
¹⁰² Цит. по: Дубровский А. М. Историк и власть: историческая наука в СССР и концепция истории феодальной России в контексте политики и идеологии (1930- 1950-е гг.). Брянск, 2005. С. 431-432; Синицын Ф.Л. За русский народ. С. 52, Константинов С. В. Несостоявшаяся расправа. С. 257.
¹⁰³ Синицын Ф. Л. За русский народ. С. 53.
¹⁰⁴ Бурдей Г. Д. Историк и война. 1941-1945. Саратов, 1991. С. 150—158; Константинов С. В. Несостоявшаяся расправа. С. 254-268; Каганович Б. С. Евгений Викторович Тарле и петербургская школа историков. СПб., 1995. С. 80-85; Бранденбергер Д. Л., Дубровский А. М. Итоговый партийный документ совещания историков в ЦК ВКП(б) в 1944 г. (История создания текста) // Археографический ежегодник за 1998 год. М., 1999. С. 148-160; Дубровский А. М. Историк и власть. С. 424-489; Бранденбергер Д. Л. Национал-большевизм. С. 139-159; Синицын Ф. Л. За русский народ. С. 50-55; Юрганов А. Л. Русское национальное государство: Жизненный мир историков эпохи сталинизма. М., 2011. С. 227-484 Гришаев О. В. Роль совещания историков 1944 года в ЦК ВКП(б) в развитии советской историографии русской истории. С. 132-136.
¹⁰⁵ Дубровский А. М. Историк и власть. С. 444.
¹⁰⁶ Стенограмма совещания... С. 55-57.
¹⁰⁷ Там же. С. 61,66.
¹⁰⁸ Дубровский А. М. Историк и власть. С. 447.
¹⁰⁹ См: Письма Анны Михайловны Панкратовой. С. 59.
¹¹⁰ Стенограмма совещания. С, 68.
¹¹¹ Там же. С. 69.
¹¹² Там же. С. 71. См. также: Юрганов А. Л. Русское национальное государство. С. 302.
¹¹³ Стенограмма совещания. С. 88.
¹¹⁴ Там же. С. 102.
¹¹⁵ Там же. С. 70,71.
¹¹⁶ Там же. С. 73.
¹¹⁷ Константинов С. В. Несостоявшаяся расправа. С. 267.
¹¹⁸ Вдовин А. И. Русские в XX веке. С. 213.
¹¹⁹ Синицын Ф. Л. За русский народ! С. 48.
¹²⁰ Дубровский А. М. Историк и власть. С. 473.
¹²¹ Гришаев О. В. Роль совещания историков 1944 года в ЦК ВКП(б) в развитии советской историографии русской истории. С. 135.
¹²² Власть и художественная интеллигенция. С. 486-487.
¹²³ Цит. по: Толстой А. Я. Собр. соч.: В 10 т. М., 1960. Т. 9. С. 788.
¹²⁴ Там же. Т. 10. С. 541-542.
¹²⁵ Власть и художественная интеллигенция. С. 499-500
¹²⁶ Левин Е. С. Краткий курс истории Русфильм. Искусство кино. 1994. №9. С. 131.
¹²⁷ См. Раззаков Ф. И. Гибель советского кино. Интриги и споры М., 2008 С. 113-128.
¹²⁸ См.: Куняев С. С. Жданов: гонитель или жертва? // Завтра. 1994. № 12. С. 6. См. также: Куняев C. C. Post scriptum I // Наш современник. 1995. № 10. С. 197.
¹²⁹ Костырченко Г. В. Мертворожденный культ // Родина. 1992. № 10 С. 59-60.
¹³⁰ Центральный архив Министерства обороны Российской Федерации. Ф. 88. Оп. 1.Д. 967. Л. 13.
¹³¹ Синицын Ф. Л. За русский народ. С. 172.
¹³² Застольные речи Сталина. С. 441-443.
¹³³ Сталин И. В. Выступление на приеме в Кремле в честь командующих войсками Красной Армии 24 мая 1945 г. // Правда. 1945. 25 мая.
¹³⁴ Сталин и космополитизм. 1945-1953. Документы Агитпропа ЦК КПСС М., 2005. С. 112.

<< Назад   Вперёд>>