Патриотизм и национализм как факторы российской истории (конец XVIII в. - 1991 г.). Коллективная монография

Восприятие либеральной общественной мыслью проблемы национализма и патриотизма было неоднозначным. Чтобы понять сходства и различия в либеральной среде, прежде всего необходимо обратиться к анализу мировоззренческих и политических представлений, нашедших, в частности, отражение в базовых понятиях «нация», «национальность», «национализм», которые использовались представителями данной среды.

Либеральные теоретики, которые занимались разработкой обще-философских и религиозных проблем, считали, что понятия «нация» и «национальность» следует трактовать не только исключительно как духовные и культурные, но и как не поддающиеся рациональному объяснению, ибо они изначально иррациональны и мистичны. «Исходя из предпосылок мистического реализма, - писал С. Н. Булгаков, - мы должны мыслить и чувствовать национальность лишь как некоторое субстанционное бытие, существующее прежде сознания. Мы сознаем себя членами нации, потому что мы реально принадлежим к ней, как к живому духовному организму. Эта наша принадлежность совершенно не зависит от нашего сознания: она существует и до него и помимо него и даже вопреки ему»¹. В таком же духе понятия «нация» и «национальность» трактовали философы Н. А. Бердяев и С. Л. Франк.

Другие теоретики и особенно практики либерализма стремились ли понятия трактовать в реалистическом ключе, увязывая их с конкретным историческом контекстом. Так, Милюков, раскрывая содержание понятия «национальность», выделял ряд компонентов: язык, религия, территория, общая цель, история и предания. Перечислив эти, образно говоря, «несущие» конструкции, он подчеркивал, что национальность - это «культурно-социальная группа», «объединение идеальной ценности», которое через свою интеллигенцию отражает «национальную душу»². Что же касается понятия «нация», то Милюков характеризовал ее как «совокупность граждан одного политического тела»³. В. М. Гессен рассматривал «нацию» как «общность известных культурных форм»⁴, а Б. Э. Нольде как «культурную ценность»⁵.

Трактовка понятий «нация» и «национальность» в качестве духовных и культурно-социальных категорий логически увязывалась с пониманием либералами национализма, в основе которого, по их мнению, по преимуществу лежат психоэтнические и психологические факторы, уходящие своими корнями в глубокое историческое прошлое, в подсознательные пласты человеческой психики. Поэтому либеральные теоретики рассматривали национализм как конкретно историческую данность.

Суть проблемы, по их мнению, сводится не к отказу от национализма как реального исторического явления, что практически невозможно, а к замене «зоологических», казенных форм национализма, мешающих формированию «политического тела» «гражданской нации», более цивилизованными и гуманными, которые, наоборот, стимулируют формирование гражданского общества и правового государства. «Торжествующий ныне официальный национализм, - писал Струве, - прокладывает путь не национально-государственному объединению, а национальному автономизму и федерализму. Он не собирает, а дробит государство»⁶. С точки зрения Струве, представители казенного национализма не могли быть по определению и патриотами, ибо их позиция объективно вела к ослаблению мощи единого государства.

Антитезу казенному национализму самодержавия (разделяемого и поддерживаемого правоконсервативными партиями), который подрывал «идею Российской империи, как великодержавного целого», либералы усматривали в той модели решения национально-колониального вопроса, которая на практике была апробирована англичанами и американцами. «Идеалом, к которому должна стремиться в России русская национальность, по моему глубокому убеждению, - подчеркивал Струве, - может быть лишь такая же свободная и органическая гегемония, какую утвердил за собой англосаксонский элемент в Соединенных Штатах Северной Америки и в Британской империи»⁷. Высоко оценивал политику англичан в решении национально-колониального вопроса и Милюков. «Есть империалистическая политика и политика. Та империалистическая политика, которую ведет империалистическая Англия, разве похожа на нашу! Завидно становится, когда читаешь о культурных методах английской колониальной политики, умеющей добиваться скрепления частей цивилизованными, современными средствами»⁸, - говорил он с думской трибуны.

Правые либералы, в частности Струве, более откровенно проповедовали лозунг великорусского национализма. Разделяя народности, населяющие Российскую империю, на «державные» и «недержавные», Струве считал, что Россия «есть национальное русское государство», а «русская народность - державная народность». «Великому народу, создавшему могущественное государство, - подчеркивал он, - не только нравственно приличествует, но и интересам его здоровья отвечает лишь открытый, мужественный, завоевательный национализм, провозглашающий и осуществляющий свободное состязание национальностей. Не ради гуманности, не из соображений справедливости русский народ должен держаться такой политики, а из чувства национального самосознания и самоутверждения, из здорового национального эгоизма»⁹.

Проповедуя «здоровый» национальный эгоизм, Струве считал, что «русской национальности должна принадлежать гегемония в России»¹⁰, что она должна открыто проводить в жизнь «национализм англосаксонского типа», который «не боится соперничества, сознательно задается прозелитизмом, потому что он верит в то, что он не растворится в море чужеродных элементов, а претворит их в себя и, во всяком случае, рядом с ним окажется более крепким и стойким»¹¹. В последовательной культурно-ассимиляторской политике Струве видел единственный путь роста и укрепления «державной» русской национальности, способной ассимилировать другие национальности, входящие в состав Российской империи.

Позицию Струве разделяли Бердяев, Булгаков, Франк, С. А. Котляревский, В. А. Голубев и другие. Так, Булгаков писал, что Россия «остается и останется русским государством при всей своей многоплеменности даже при проведении самого широкого национального равноправия»¹². «Мы полагаем, - заявлял Голубев, - что, только подняв русскую национальность как державную, подняв ее внутреннее чувство, ее самосознание, ее настроение и дух, достигнем мы и того, что будут подняты в своей равноправности и другие национальности»¹³.

Тезис правых либералов о державной государственной нации снимал с повестки дня вопрос о праве других народностей на политическое самоопределение. По их мнению, в рамках «единой и неделимой империи» между национальностями должно сохраняться и соперничество, и состязание, что позволит предохранить нацию от застоя и отвечает требованиям «национальной гигиены»¹⁴. Вместо слияния различных народностей в некую аморфную общность правые либералы считали целесообразным ограничиться их соглашением с «государственной нацией». «Задача российской интеллигенции: развивая свою национальность как национальность государственную, - писал Голубев, - стремиться не к слиянию с другими национальностями, а к признанию соглашения с ними»¹⁵.

В свою очередь Милюков и его единомышленники выступали против крайностей национализма, призывали своих коллег по партии «укротить бурные чувства», ибо «мы рискуем остаться с нашим национальным лицом по ту стороны культуры». Отмечая, что среди части интеллигенции «новейшей формации» усилилась тенденция к «отталкиванию» от нерусских народов, Милюков считал ее «преходящим явлением». «Интеллигенция, - точнее - та часть ее, от лица которой говорит П. Б. Струве, - писал Милюков, - это та самая интеллигенция текущей минуты, которая устала от политики и жизни и углубилась во всевозможные “искательства”, эстетические, этические и философские <...> Основная, центральная идея этих поисков есть идея чего-то неразложимого, индивидуального, таинственно-открытого в духе, не постижимого мыслью, но постижимого чувством, не выразимого метафизически, выразимого интуицией и откровением». Предостерегая Струве от «эстетического национализма», быстро вырождающегося в «племенной шовинизм», Милюков пытался внушить ему, что не следует публично отвечать «нездоровым национализмом на нездоровый национализм». При этом Милюков старался убедить националистов нерусских народов в том, что подобные настроения не свойственны кадетской партии, а являются наносными явлениями, порожденными в «гнилой атмосфере современной общественной реакции»¹⁶.

Милюков дал собственное понимание сущности национализма. Отметив, что «всякий национализм тяготеет к национальной исключительности» и «может подчас принимать крайне уродливые формы шовинизма», он подчеркнул, что национализм представляет собой одно из важных средств для сохранения исторических устоев и способов воздействия на массы с целью отвлечения их от «великих социальных и политических задач»¹⁷. По мнению Милюкова, «национализм есть такое понимание национального вопроса, при котором свойства национальности, приобретенные историей, считаются неизменными и вечными, превозносятся за счет особенностей других национальностей и кладутся в основу всей внутренней политики страны»¹⁸. В конечном счете великодержавный национализм противопоставляет себя: «1) развитию и прогрессу; 2) равноправию народностей (во имя державной народности, во имя захватов и завоеваний); 3) космополитизму и интернационализму»¹⁹.

Какую же альтернативу предлагал Милюков великодержавному национализму? Отождествив понятия национальности и государственности, он выделил три возможных варианта решения национального вопроса: «1) “национальное государство” - национальность и нация совпадают, то есть государство опирается на единый социальный союз граждан; 2) “государственная нация” (Швейцария, Америка); 3) “государство национальностей” - государственная организация, опирающаяся на национальные союзы на одинаковых правах (Австро-Венгрия)»²⁰. По мнению Милюкова, имеются два возможных пути для объединения национальностей в едином государстве: во-первых, ассимиляция и, во-вторых, свободное сожительство. Отвергая политику ассимиляции, которая до сих пор нигде не удавалась и приносила только вред, Милюков настаивал на необходимости мирного сожительства национальностей в рамках единого государства. «Вот почему, - подчеркивал он, - идее национального русского государства мы противопоставляем идею российской государственности». Исходя из данного тезиса, Милюков считал политически вредным выставлять в рамках «разноплеменного государства» лозунг «национального русского государства», который на деле означает стремление «державной» народности подчинить себе «недержавные» народности. «Русский народ, - отмечал он, - перестав быть “господствующей нацией”, ничего не потеряет, ибо ничего не имел, а только выиграет везде, где выиграет государство». Поэтому идея «государственной нации», по мнению Милюкова, вполне может осуществиться только в «государстве национальностей»²¹.

В принципе не отказываясь от самой идеи национализма, но выступая против крайних форм его проявления, Милюков предложил собственную модель решения национального вопроса в рамках полиэтнического государства. Системообразующим элементов этой модели являлась идея космонационализма, суть которой сводилась к следующему. Считая, что «национализм - есть провинциализм в наше время», что «односторонняя гордость своей культурой, предпочтение своей общности есть жалкая ограниченность», Милюков подчеркивал, что «космополитизм имеет свои хорошие стороны, как знание, как стремление приобщиться к мировой жизни». Вместе с тем, по его мнению, «нельзя стряхнуть с себя национальность. И это делать не нужно, ибо дифференциация наций необходима, чтобы дать основу для организации человечества». Поэтому, настаивал Милюков, целесообразнее синтезировать, с одной стороны, национализм, а с другой - космополитизм. «Космонационализм, - писал он, - как нечто среднее между национальностью и человечеством - это если не решение, то путь к решению, в котором права национальности и интересы культуры не пожертвованы одно другому»²². В отличие от Струве, Милюков предложил более гибкую модель мирного сожительства различных национальностей, населяющих Российскую империю. По его мнению, такое мирное сожительство национальностей в рамках единого правового государства должно было в конечном счете провести к мирной ассимиляционной переплавке различных национальностей в единую гражданскую нацию.

Теоретические представления идеологов либерализма по национальному вопросу стали основой разработки программ либеральных организаций, а затем и партий. Еще до революции 1905-1907 гг. в программу Союза освобождения был включен лозунг права народов на самоопределение. Это же требование было внесено в программу, принятую на конференции оппозиционных и революционных партий, состоявшейся в Париже в сентябре 1904 г. Во время конференции русские либералы установили контакты с представителями ряда национальных партийных организаций. Так, с финнами был начаты переговоры относительно конституционных прав Финляндии, а с поляками - об условиях автономии Польши.

Вступая в контакт с российскими революционными партиями и национальными организациями во имя создания единого общенационального фронта борьбы с самодержавным режимом и, следовательно, с казенным национализмом, освобождении типа Струве и Милюкова выступили, однако, против лозунга пораженчества в период Русско-японской войны. Инициатива выдвижения этого анти-патриотического лозунга принадлежала леворадикальным революционным и национальным партиям и организациям, которые готовы были во имя свержения самодержавного режима, с одной стороны, пожертвовать общенациональными интересами России на Дальнем Востоке, а с другой - не гнушались, как, например, эсеры, брать деньги у внешнеполитических врагов России, в частности, у японцев.

В либеральной среде лозунг пораженчества был поддержан и некоторыми левыми освобожденцами. Выражение «чем хуже, тем лучше», вспоминает А. В. Тыркова, «было одним из нелепых изречений левой интеллигенции». После сдачи Порт-Артура, продолжает она, «французы выражали нам соболезнование, а некоторые русские эмигранты поздравляли друг друга с победой японского оружия. Война с правительством заслоняла войну с Японией»²³. Тыркова подробно рассказала о попытке эсеров предложить Струве японские деньги. Взбешенный этим наглым предложением редактор журнала «Освобождение», призывавший с самого начала Русско-японской войны поддержать русскую армию и русское офицерство, с позором выгнал из квартиры эсеровского эмиссара, предложившего ему японские деньги. «Поражениям, - писала Тыркова, - Струве не радовался, хотя разделял всеобщую уверенность, что война вынудит правительство на реформы; но то, что ему осмелились предложить сговор с неприятелем, что его хотят купить японскими деньгами, привело его в праведное бешенство»²⁴.

Патриотически настроенная либеральная общественность уже в период Русско-японской войны 1904-1905 гг. четко обозначила свою позицию, отделив себя от леворадикальных пораженцев, попытавшихся воспользоваться сложной внешнеполитической ситуацией для консолидации антипатриотических сил во имя свержения самодержавного режима.

Под влиянием событий 1905 г. левые освобожденцы радикализировали свои требования в национальном вопросе, рассчитывая тем самым привлечь на свою сторону интеллигенцию других национальностей. Во время встречи с представителями украинской интеллигенции, состоявшейся накануне III съезда Союза освобождения (март 1905 г.), они не возражали против федеративного устройства государства и национально-территориальной автономии. Но на самом съезде под давлением земских либералов левые освобожденцы согласились изъять из программы пункт о федерации и ограничить требование областной автономии, признав ее в виде исключения только для Польши, Литвы, Закавказья и Украины. Другие же национальности получали право лишь на «свободное культурное самоопределение» и употребление родного языка в начальных школах и местных учреждениях.

Радикализация требований интеллигенции в национальных регионах вызывали тревогу у русских либералов. Так, в мае 1905 г. состоялся русско-польский съезд, на котором присутствовали представители русских либералов и польских национальных партий. Под давлением польских делегатов было принято решение, в котором признавалась необходимость «автономного строя в Королевстве Польском». Однако съезд отказался от какой-либо конкретизации пределов автономии Польши «до времени всесторонней разработки этой проблемы»²⁵. Безрезультатно закончились и последующие встречи с поляками. На съезде земских и городских деятелей, состоявшемся 6-8 июля 1905 г. в Москве, представители украинцев и грузин высказались за федеративное государственное устройство России. Однако рассмотрение этого вопроса было также отложено.

Понимая, что нельзя оттягивать до бесконечности обсуждение национального вопроса, либералы приняли решение специально рассмотреть его на сентябрьском (1905) земско-городском съезде, на котором с докладом «О правах национальностей и децентрализации» выступил ведущий теоретик кадетской партии по национальному вопросу Ф. Ф. Кокошкин. Отстаивая лозунг сохранения «единой и неделимой» империи, он высказался против принципа политического самоопределения наций и федеративного устройства государства, считая его лежащим «вне области практической политики». В его представлении это был прямой путь к расчленению «единой и неделимой Российской империи»²⁶.

В докладе Кокошкин подробно остановился на вопросе о местной автономии. По его мнению, «практическая постановка вопроса о разделении России на автономные области и о предоставлении автономии отдельным областям одновременно с вопросом об изменении формы правления угрожает серьезной опасностью самому делу политической и гражданской свободы в нашем отечестве. Несомненно, что вопрос о пределах и формах автономии и в особенности о границах автономных областей вызовет острые разногласия и может усилить национальную рознь»²⁷. Основываясь на этой посылке, Кокошкин делал практический вывод: «Вопрос об областной автономии не может быть окончательно разрешен ранее политического освобождения». И только «после установления прав гражданской свободы и правильного народного представительства с конституционными правами для всей Империи должен быть открыт законный путь для установления местной автономии»²⁸.

Однако и после политического освобождения страны автономия, по мнению Кокошкина, должна вводиться постепенно, по мере «выяснения потребностей в ней местного населения и естественных границ автономных областей». Причем для введения автономии каждый раз требовалось издание «особого имперского указа об образовании той или иной автономной области». «Местная автономия, - отмечал Кокошкин, - не нарушает государственного единства, если она устанавливается общегосударственным законом, определяющим ее границы»²⁹. Законом регламентировались как пределы автономии, так и разграничительные функции между общеимперским и местным законодательным собранием. Принятые местными представительными собраниями законы могли получить юридическую силу только в том случае, если они были утверждены представителями центральной власти. При такой постановке вопроса речь, по существу, шла о распространении на автономную область принципов местного самоуправления. Недаром Кокошкин неоднократно подчеркивал, что «областная автономия и местное самоуправление суть явления одного и того же порядка», что автономия всего лишь «высшая ступень развития местного самоуправления»³⁰.

Исключение из общего правила, по мнению Кокошкина, можно было сделать лишь для Польши. Предполагалось, что сразу же «по установлении общеимперского демократического представительства с конституционными правами» она будет выделена в «особую автономную единицу с сеймом, избираемым на основании всеобщего, прямого, равного и тайного голосования, при условии сохранения государственного единства Империи». При этом из компетенции сейма исключались: бюджет, внешняя политика, железные дороги, почта, телеграф и телефон. Что же касается законов, издаваемых самим сеймом, то они подлежали утверждению российским императором. В роли посредника между ним и сеймом выступал статс-секретарь, ответственный перед сеймом. Во главе управления в Польше находился наместник, назначаемый императором.

Для других национальностей, по мнению Кокошкина, в данный исторический момент следовало реализовать требование культурного самоопределения, Под этим он прежде всего понимал предоставление каждой народности права пользования родным языком во всех сферах общественной жизни, основание учебных заведений, имеющих целью сохранение и развитие языка, литературы и культуры. «Всякие стеснения в этой области по отношению к народностям, не имеющим сил развивать собственную национальную культуру, - отмечал Кокошкин, - лишь замедляют и осложняют естественный мирный процесс слияния их с преобладающими народностями, по отношению же к народностям более развитым и сильным приводят к противоположным своей цели результатам, вызывают с их стороны ожесточенный отпор и сепаратистские стремления»³¹. Декларируя лозунг культурного самоопределения, Кокошкин вместе с тем высказался за сохранение единого государственного языка.

Решения сентябрьского земско-городского съезда легли в основу национальных программ либеральных партий. Вместе с тем между этими программами имели место и расхождения, которые были особенно заметны между кадетами и октябристами. Кадеты включили в свою программу два пункта, принятые еще на сентябрьском земско-городском съезде. «После установления прав гражданской свободы и правильного представительства с конституционными правами, - говорилось в параграфе 24-м программы, - для Российского государства должен быть открыт правомерный путь в порядке общегосударственного законодательства для установления местной автономии и областных представительных собраний, обладающих правом участия в осуществлении законодательной власти по известным предметам, соответственно потребности населения». В следующем, 25-м, параграфе говорилось о предоставлении автономии Польше «немедленно по установлении общеимперского демократического представительства с конституционными правами»³².

В свою очередь октябристы самым категорическим образом выступали против идеи автономии вообще, в том числе и Польши, считая, что это стало бы «первым шагом к федеративному устройству России»³³. Поэтому в своей программе октябристы не шли дальше требования распространить местное самоуправление на всю территорию России. Аналогичной точки зрения по вопросу об автономии придерживались мирнообновленцы и прогрессисты.

Отметим, что теоретические и программные установки либеральных партий по национальному вопросу не всегда совпадали с их реальной политической позицией. Проиллюстрируем это на конкретных примерах.

17 марта 1910 г. П. А. Столыпин внес в III Думу проект «О порядке издания касающихся Финляндии законов и постановлений общеимперского значения», направленный на урегулирование весьма запутанных взаимоотношений между имперским центром и финским сеймом. Большинство октябристской фракции высказались в поддержку столыпинского законопроекта.

Позиция кадетов по финляндскому вопросу была не столь однозначной. Еще 21 октября 1909 г. при ЦК была создана комиссия в составе Милюкова, А. И. Шингарева, Д. Д. Протопопова, В. Д. Набокова и В. М. Гессена. В ноябре 1909 г. финляндский вопрос обсуждался на партийной конференции. В своем выступлении Милюков подчеркнул, что в отношении Финляндии «мы должны оставаться на точке зрения 1905 г.», то есть требовать восстановления конституции. Вместе с тем он предложил уточнить параграф 26 программы³⁴ в плане «соотношения списка тех вопросов, которые подлежат рассмотрению и финляндских, и имперских законодательных учреждений». Милюков внес на рассмотрение конференции две резолюции. «Конференция, - говорилось в первой из них, - признает необходимым, чтобы проект законодательного акта, перечисляющего общие для Империи и Великого Княжества законы и устанавливающего порядок их законодательного разрешения, был предложен на решение не одних только русских законодательных учреждений, но и финляндского сейма, в установленном сеймовым уставом порядке». По существу, в этой резолюции, единогласно принятой конференцией, была сформулирована идея «параллельного законодательства», с которой затем Милюков выступил в III Думе. Суть этой идеи сводилась к выработке компромиссного решения, которое позволило бы «примирить» русское правительство и финскую либеральную оппозицию. Вторая резолюция, по сути, носила пропагандистский характер и предназначалась для печати. «Конференция полагает, - отмечалось в ней, - что изменение существующих отношений между Россией и Финляндией должно быть произведено с соблюдением законодательных прав финляндского сейма»³⁵.

По предварительному соглашению с прогрессистами, польским коло и мусульманами кадеты внесли в Думу декларацию, в которой осудили правительственный законопроект за то, что он противоречит Основным законам, является нарушением «торжественных обязательств, положенных в основу правового существования финляндского народа», грозит «нарушением национальных учреждений и быта», противоречит «сложившемуся национальному правосознанию финляндцев», наносит «огромный вред и правосознанию русского народа»³⁶. В заключение декларации все четыре фракции заявили, что «будут голосовать против перехода к постатейному чтению» законопроекта. Однако, несмотря на это заявление, кадеты все же приняли участие в его постатейном обсуждении. При этом они, видимо, питали иллюзию относительно октябристов, часть которых голосовала против передачи правительственного законопроекта в комиссию. И только после отклонения правооктябристским большинством всех их поправок кадеты покинули зал заседаний Думы.

В сентябре 1910 г. Столыпин внес в III Думу два новых законопроекта: об уравнении в правах русских подданных в Финляндии и об отбывании воинской повинности финскими гражданами. Октябристы оказали полную поддержку правительственным проектам. В кадетской фракции во время обсуждения законопроекта о правах русских подданных в Финляндии возникли серьезные разногласия. Правые кадеты Маклаков, Н. А. Захарьев и Л. А. Базунов высказались в пользу признания за русскими прав господствующей нации и за введение общеимперского законодательства в Финляндии. Милюков и Н. М. Фридман настаивали на отклонении законов. 30 декабря 1911 г. в Петербурге на частной квартире состоялось заседание ЦК кадетской партии, на которое были приглашены депутаты финляндского сейма Неовиус и Нуортена. Финские социал-демократы проинформировали кадетское руководство о настроениях в различных слоях финского общества. Указав, что социал-демократы и младофинны являются сторонниками пассивной борьбы, Неовиус и Нуортена обратились к кадетам с просьбой, чтобы те поддержали «всеми мерами грядущее финское сопротивление, иначе народ найдет иные пути для протеста и тогда его кровь будет на наших руках»³⁷. Председательствующий на этом заседании Н. А. Гредескул высказался против любых форм борьбы и заявил, что «у нас есть другие пути». Он предупредил финнов, что во время приближающихся выборов в IV Думу «нельзя активно агитировать за автономию Финляндии, ибо даже русские радикальные группы не чужды волне национализма, прокатившейся по России, а подобная ситуация может отвратить от к.-д. Пусть лучше дела текут старым руслом. После новых выборов будут найдены и новые меры борьбы»³⁸.

Несмотря на нежелание кадетов оказать реальную поддержку Финляндии, финские либералы и социал-демократы не прерывали с ними контактов. Согласно агентурным сведения департамента полиции 22-23 февраля 1912 г. в заседаниях ЦК кадетской партии принимали участие финские делегаты Кальсрем, Вреди, Ионингсен. На этих заседаниях вновь обнаружились разногласия среди членов ЦК. Одни отстаивали требование полной автономии Финляндии. Другие во главе с М. В. Челноковым и М. М. Винавером считали, что принятые III Думой финляндские законопроекты являются «полезными и необходимыми». По их мнению, отношения между Россией и Финляндией не должны выходить «из рамок отношений между метрополией и автономной колонией». В результате предложенная правыми кадетами резолюция прошла, что «вызвало большой скандал».

Неоднозначную позицию занимали либералы в польском вопросе, который являлся органической частью общеславянского вопроса. Еще в марте 1908 г. в редакции газеты «Слово» состоялась встреча нескольких видных общественных деятелей, где один из лидеров партии мирнообновленцев М. М. Федоров предложил создать организацию беспартийного характера, которая занималась бы всесторонней разработкой славянского вопроса. 2 апреля 1908 г. в редакции «Слова» иод председательством Н. А. Хомякова состоялось первое совещание, а на другой день, 3 апреля, в помещении клуба общественных деятелей был заслушан доклад С. А. Котляревского по славянскому вопросу. Основные положения доклада сводились к следующим пунктам: 1) признать современным возбуждение славянского вопроса, имеющего глубокий национальный интерес для России; 2) признать желательным сближение на почве культурных интересов различных славянских народностей; 3) поставить славянский вопрос независимо от вероисповедного и политического принципов; 4) не возбуждать в зарубежных славянах преувеличенных ожиданий; 5) считая несвоевременным созыв в России общеславянского съезда, принять меры к учреждению специального общества, ставящего своей целью «ознакомление со славянской культурой и взаимное сближение славянских народностей на почве культурных интересов. Участники совещания в принципе одобрили тезисы Котляревского и создали организационный комитет в составе О. П. Герасимова, М. М. Ковалевского, Н. П Кондакова, П. Н. Милюкова, Ю. Н. Милютина, И. X. Озерова и М. М. Федорова.

30 апреля 1908 г. в клубе общественных деятелей состоялось организационное собрание общества «Славянской взаимности». В состав учредителей общества было избрано 40 человек, представлявших весь спектр основных консервативных и либеральных партий. Среди них были правые и националисты (В. А. Бобринский, П. Н. Балашов, А. С. Будилович), 10 членов ЦК октябристов (В. И. Герье, А. И. и Н. И. Гучковы, М. Я. Капустин, Л. А. Комаровский, П. Л. Корф, М. В. Красовский, Г. А. Крестовников, Ю. Н. Милютин, Н. А. Хомяков), 5 членов ЦК кадетов (В. И. Вернадский, С. А. Котляревский, В. А. Маклаков, П. Н. Милюков, П. Б. Струве), 5 членов партии мирного обновления (И. Н. Ефремов, Н. Н. Львов, М. А. Стахович, М. М. Федоров, Д. Н. Шипов), от партии демократических реформ М. М. Ковалевский и др. Вскоре после возникновения общества «Славянской взаимности» в Петербурге и Москве были созданы общества «Славянской культуры». В мае 1908 г. прошла так называемая Славянская неделя в связи с прибытием в Петербург депутации от австрийских славян во главе с К. Крамаржем. В конце июля в Праге состоялся всеславянский съезд, в котором принимали участие и представители общества «Славянской взаимности». Съезд показал, что решение славянского вопроса только на культурнической основе является утопией. На повестку дня с особой силой выдвигалось политическое решение славянских проблем. Идеологическим обоснованием такого решения и стал неославизм.

В основу неославизма была положена идея политического объединения всех славянских народов против германизма. «В основе нашего общественного сознания, - писал один из ведущих идеологов неославизма А. Л. Погодин, - должен лежать здоровый национализм, на знамени которого будет написано: Равноправие всем народам России, объединение всех славян для культурной борьбы с германизмом»³⁹. Главная задача неославизма, указывал тот же Погодин, состоит в том, чтобы «защитить славянство от поглощения враждебным миром, заставить уважать в нем равноправного члена европейской семьи и этим содействовать общему объединению ее»⁴⁰. В той или иной мере идеологию неославизма разделяли все либеральные партии. На какое-то время в неославизме «увяз», по собственному признанию, и Милюков, который одним из первых понял, что попытка объединения с националистами в этом вопросе представляет собой политическую ошибку со всеми вытекающими отсюда последствиями. Вскоре он пошел на организационный разрыв с неославистами. Одной из причин этого разрыва и стал польский вопрос.

Октябристы и прогрессисты, составившие основное ядро нео-славистского движения, открыто позиционировали себя последовательными противниками предоставления Польше не только права политической независимости, но даже и автономии в пределах «единой и неделимой» империи. «Польская автономия, - писал Е. Н. Трубецкой, - в настоящее время не принадлежит к числу осуществимых, а следовательно, и очередных. С этим волей-неволей приходится мириться, каков бы ни был наш образ мыслей. К тому же вопрос об автономии служит яблоком раздора между различными русскими партиями. Теперь не в интересах дела и не в интересах самих поляков его возбуждать»⁴¹. По мнению октябристов и прогрессистов, полякам вполне достаточно было предоставить права осуществлять местное самоуправление, учиться и судиться на родном языке, свободу вероисповедания.

С особой остротой польский вопрос выдвинулся во время балканских войн. «Решение польского вопроса, преодоление русско-польского антагонизма, - писал Е. Н. Трубецкой, - вот истинный ключ к обладанию проливами и решению всего вообще ближневосточного вопроса»⁴². Польскую проблему прогрессисты предлагали урегулировать путем предоставления полякам местного самоуправления. По существу, на эту же точку зрения встали и кадеты, выступившие с резкой критикой позиции польского коло во время обсуждения законопроекта о введении Городового положения в Польше в IV Думе. Излагая позицию кадетов по польскому вопросу, П. Д. Долгоруков заявил: «Единственно правильное решение польского вопроса - дарование Польше широкой автономии в смысле местного законодательства и предоставления широкого развития национального самосознания (полная свобода веротерпимости, язык, школа)»⁴³. Подобная постановка польского вопроса на деле свидетельствовала о сближении позиций кадетов с прогрессистами и левыми октябристами.

Твердым орешком для либералов был и еврейский вопрос. Несмотря на то что в программе октябристов декларировалось требование равенства всех российских граждан без различия пола, национальности и вероисповедания, на деле они выступали против немедленного предоставления евреям равноправия. В 1905-1906 гг. об этом прямо заявляло правое крыло Союза 17 октября и его западные и юго-западные отделы. Что же касается «центра» партии, то он стоял за так называемое поэтапное решение еврейского вопроса, суть которого сводилась к следующему: «1) предоставить евреям свободу передвижения, но сохранить за населением отдельных местностей право не допускать евреев; 2) евреи без ограничения принимаются в средние и высшие учебные заведения, но только в том случае, если остались свободные места; 3) евреи допускаются к участию в местном самоуправлении, в частных обществах и союзах, но в определенном отношении и т. д.»⁴⁴ И лишь незначительная часть левых октябристов высказалась за немедленное предоставление евреям гражданских прав в полном их объеме.

Довольно близкие к октябристам позиции в еврейском вопросе занимали правые кадеты. В ходе дискуссии о «национальном лице» Струве сделал попытку дать теоретическое обоснование так называемой идеи асемитизма, суть которой состояла в следующем. С одной стороны, она противопоставлялась «зоологическим» формам проявления черносотенного антисемитизма, а также еврейскому национализму - сионизму. «Сознательная инициатива отталкивания от русской культуры, утверждения еврейской “национальной” особенности принадлежит не русской интеллигенции, - писал он, - а тому еврейскому движению, которое известно под названием сионизма»⁴⁵. С другой стороны, Струве настаивал на том, чтобы русская интеллигенция прекратила заниматься проповедью филосемитизма и показала евреям собственное «национальное лицо», продемонстрировала на деле «открытый, мужественный и завоевательный национализм». По мнению Струве, асемитизм, представлявший собой форму «этического национализма», является единственно правильным путем «для правового решения еврейского вопроса», безусловно более предпочтительным, чем безысходный бой, мертвая схватка - «антисемитизма» с «филосемитизмом»⁴⁶.

Намечая пути реализации идеи асемитизма, Струве настаивал на необходимости эмансипации евреев (привлечение на службу русской государственности), а также их ассимиляции с русской культурой. «Центр тяжести политического решения еврейского вопроса, - писал он, - заключается в упразднении так называемой черты оседлости <...> Для хозяйственного подъема России евреи представляют элемент весьма ценный. В том экономическом завоевании Ближнего Востока, без которого не может быть создано Великой России, преданные русской государственности и привязанные к русской культуре евреи прямо незаменимы в качестве пионеров и посредников»⁴⁷. Позицию Струве по еврейскому вопросу разделяли члены ЦК кадетов Маклаков, Гредескул, Протопопов, А. В. Тыркова и другие. «Я, - говорил Маклаков в кругу единомышленников, - отличный кадет. Я принимаю всю программу за исключением принудительного отчуждения земли, всеобщего избирательного права и равноправия евреев»⁴⁸.

Центральное руководство кадетской партии во главе с Милюковым вынуждено было отмежеваться от правого крыла собственной партии. Дело в том, что позиция Струве и его единомышленников в еврейском вопросе способствовала отталкиванию от кадетов еврейской буржуазии, которая через Союз равноправия евреев, возглавляемый членом ЦК Винавером, оказывала кадетам материальную помощь. Немало представителей еврейской национальности было в самом ЦК, в редакциях кадетских органов печати, в составе столичных партийных организаций. И несмотря на все это, кадетское руководство в условиях третьиюньской политической системы все же не решалось поставить еврейский вопрос на повестку дня.

Эта позиция нашла свое отражение в решении совещания кадетской фракции с представителями партийных комитетов, состоявшемся 20-21 октября 1908 г. В документе подчеркивалось, что при постановке еврейского вопроса «необходима крайняя осторожность, и выставление своей программы по этому вопросу в III Думе было бы крайне рискованным»⁴⁹. Не хотели «рисковать» кадеты и в IV Думе. Достаточно сказать, что во время процесса над М. Бейлисом (1913), спровоцированного крайне правыми и националистами, кадеты предпочитали молчать. 31 октября 1913 г. ЦК кадетов принял постановление, в котором говорилось: «Признать несвоевременными резолюции протеста по делу Бейлиса в общественных учреждениях, а также агитацию в широких слоях населения, высказаться против инициативы фракции к.-д. о внесении думского запроса в связи с тем же делом ввиду затруднительности его юридического обоснования»⁵⁰. Однако после завершения дела Бейлиса кадеты, стремясь как-то спасти свою репутацию в глазах еврейской буржуазии и интеллигенции, в ряде думских выступлений высказались за демократическое решение еврейского вопроса.

Не было единства среди либералов и в подходе к решению украинского вопроса. Октябристы вообще отрицали существование украинского вопроса и даже не включили украинцев в «список национальностей» (поляки, литовцы, немцы, татары, эстонцы, латыши, армяне, чехи и грузины), которым они намеревались предоставить право обучения в низшей школе на родном языке. Несколько иначе к решению украинского вопроса подходили прогрессисты, выступавшие за развитие на Украине земских учреждений, за украинский язык в начальной школе. Они теоретически допускали возможность автономии Украины, но с оговоркой, «если в этом будет нуждаться народ»⁵¹.

Для кадетов, поддерживавших традиционные связи с различными политическими направлениями и течениями украинского национального движения и имевших довольно разветвленную сеть местных партийных организаций на Украине, украинский вопрос оказался далеко не простым. С одной стороны, правое крыло кадетов во главе со Струве вообще считало его «вредной интеллигентской выдумкой», призывало объявить решительную борьбу против «украинского партикуляризма». С другой стороны, Союз автономистов-федералистов, возглавляемый членом ЦК кадетской партии А. Р. Ледницким, относился сочувственно к требованиям украинских либералов. В свою очередь центральное руководство кадетской партии пыталось найти некую равнодействующую в украинском вопросе, которая, однако, проходила все же ближе к правому, чем к левому крылу партии.

В начале февраля 1914 г. состоялась поездка Милюкова в Киев. В ходе переговоров с украинскими кадетами он высказался против федерации, предупредив своих коллег о том, что «партия к.-д. не только отрицает возможность федерации в близком будущем, но и будет бороться против самого принципа федерации как утопического». Выступая 19 февраля 1914 г. в IV Думе по поводу запрещения Шевченковских торжеств, Милюков реализовал свои угрозы в адрес украинских федералистов-автономистов. Он заявил, что кадетская партия никогда не поддержит лозунг федерации и она не имеет ничего общего с позицией федералистов-автономистов. Единственное, на что партия может согласиться, это признать законными требования украинцев в пределах культурно-национальной автономии⁵².

Заявление Милюкова вызвало недовольство со стороны украинских кадетов, лидеры которых стали настаивать на переговорах уже не лично с ним, а с ЦК кадетской партии. Сам Милюков считал возможным согласиться на такую встречу и договориться с украинцами относительно законопроектов «о языке в начальной и средней школе, и в суде, и о кафедрах украиноведения в южных университетах». Если же, заявил он, украинцы «будут демонстративно настаивать на своих широких требованиях, то от них придется отгораживаться».

17 марта 1914 г. состоялось пленарное заседание ЦК, которое явилось своего рода репетицией перед встречей с украинцами. Вновь проинформировав членов ЦК о результатах своих переговоров с ними, Милюков заявил, что он «считает постановку вопроса о федеративной связи Украины с Россией вредной и будет бороться против нее <...> не может признавать за всеми народностями, населяющими Россию, права на автономию» и что «автономия может быть признана только тогда, когда она выходит из коренных потребностей нации». В основу же соглашения с украинцами он «может ввести только право культурно-национального самоопределения и исполнение очередных задач: свободу языка в школе и суде, устройство кафедр и т. д.»⁵³.

23 марта 1914 г. национальный вопрос оказался в центре внимания кадетской партийной конференции.

Ведущий идеолог кадетской партии Кокошкин высказался против постановки национального вопроса на основе лозунга «права на политическое самоопределение». По его мнению, эта формула «могла быть растянута до союза суверенных государств включительно. Политическое самоопределение не может быть признано для всех национальностей еще и потому, что многие национальности перепутаны на одной территории. Это вопрос страшной сложности. Возбуждение национального вопроса по такой формуле сопряжено было бы с большими опасностями»⁵⁴.

Точку зрения Кокошкина поддержал А. М. Колюбакин, выступивший против отделения хотя бы «единой пяди русской земли». «Надо, - заявил он, - чтобы всем народностям предоставлены были права на широкое самоуправление, на родной язык и проч.»⁵⁵. Подводя итог дискуссии, Милюков заявил: «Достижение национальностями даже тех прав, которые указаны в 24-м параграфе программы к.-д., прав на культурное самоопределение, - является задачею на многие годы. И если хотят дела, а не деклараций, пусть не перегружают нас широкими требованиями и не отягчают нашего положения, чтобы не было снова крушений. Ведь крушение 1905 г. было результатом не только широты нашей программы, но и следствием упорно распускавшейся клеветы, будто мы собираемся делить Россию на части». По мнению Милюкова, «практически последовательный и постепенный путь должен заключаться в том, чтобы с каждой национальностью предельно договориться на почве ее реальных ближайших нужд»⁵⁶.

Начавшаяся Первая мировая война затянула в тугой узел две логически связанные между собой проблемы - патриотизма и национализма. Все без исключения либеральные партии и организации высказались за «священное единение» с правительством во время войны. На заседании IV Думы 26 июля 1914 г. либеральные фракции дали торжественную клятву о полной и безоговорочной поддержке правительства. Выражая этот единодушный порыв либеральной оппозиции, Милюков заявил: «В этой борьбе мы все заодно: мы не ставим условий и требований: мы просто кладем на весы борьбы нашу твердую волю одолеть насильника»⁵⁷. ЦК кадетов опубликовало специальное воззвание. «Каково бы ни было наше отношение к внутренней политике правительства, наш первый долг сохранить нашу страну единой и неделимой и защищать ее положение мировой державы, оспариваемое врагом. Отложим наши внутренние споры, не дадим противнику ни малейшего предлога рассчитывать на разделяющие нас разногласия и будем твердо помнить, что в данный момент первая и единственная наша задача - под держать наших солдат, внушая им веру в наше правое дело, спокойное мужество и надежду на победу нашего оружия»⁵⁸.

В отличие от периода Русско-японской войны 1904-1905 гг., когда в леволиберальной среде изредка проскальзывали нотки пораженчества, в годы Первой мировой войны либеральная оппозиция продемонстрировала свой патриотизм. Либералы как целое вели последовательную борьбу против пораженцев из рядов социал-демократической и эсеровской партий, отстаивая лозунг «война до победного конца».

Первая мировая война, как никогда прежде, со всей остротой выдвинула проблему единения всех национальностей, столь необходимую для победы. «Идущие в бой инородцы, - подчеркивал Кокошкин, - должны знать, что они идут на защиту общего отечества, которое для них не чужой, а свой дом, в котором есть место для свободной жизни и развития их народности. Население окраин, угрожаемых неприятельским нашествием, должно чувствовать себя живой неразрывной частью государственного организма, связанной с его центром своими насущными жизненными интересами»⁵⁹.

Либеральная оппозиция прекрасно понимала, что продолжающаяся великодержавная политика царского режима способствовала усилению сепаратистских тенденций, а это затрудняло ее задачу удержать под своим идейно-политическим влиянием национальные отряды интеллигенции, которые, воспользовавшись военной ситуацией, активизировали свои националистические притязания. В результате разрешение национальных проблем еще более усложнилось.

В своих думских выступлениях по национальному вопросу кадеты стремились не выходить за рамки программы Прогрессивного блока. Суть ее сводилась к следующим четырем пунктам: 1) разрешение русско-польского вопроса, а именно: отмена ограничений в правах поляков на все территории России, незамедлительная разработка и внесение в законодательные учреждения законопроекта об автономии Царства Польского и одновременный пересмотр узаконений о польском землевладении; 2) вступление на путь отмены ограничений в правах евреев, в частности, дальнейшие шаги к ликвидации черты оседлости, облегчение доступа в учебные заведения, отмена стеснений в выборе профессии, восстановление еврейской печати; 3) примирительная политика в финляндском вопросе, в частности, перемены в составе администрации и Сенате и прекращение преследований должностных лиц; 4) восстановление малоросской печати, немедленный пересмотр дел жителей Галиции, содержавшихся под стражей и ссыльных, и освобождение тех из них, которые подвергались преследованиям⁶⁰.

Вместе с тем собственно партийная деятельность кадетов по национальному вопросу в 1914-1917 гг. была гораздо шире и продуктивнее, чем думская. При ЦК действовали комиссии по еврейскому вопросу (председатель Винавер), украинскому (А. А. Корнилов и В. И. Вернадский), польскому (Милюков, Кокошкин, Корнилов, Протопопов), армянскому (Милюков,. М. С. Аджемов, А. К. Дживелегов, М. И. Пападжанов), литовскому (Винавер, Кокошкин, Милюков, Н. П. Василенко, Вернадский, Корнилов, М. М. Ичас, Д. Д. Гримм и Гредескул).

Из всех названных национальных проблем, по которым были созданы специальные комиссии, наиболее слабо разработанными оказались еврейский и украинские вопросы. Выступать с инициативой их постановки в Думе кадетские лидеры считали нецелесообразным: по первому - в связи с ростом антисемитизма и шпиономании, искусственно раздувавшимися черносотенной пропагандой, по второму - ввиду событий в Галиции и позиции правительства и крайне правых националистов в отношении западных украинцев. Трем же остальным вопросам (польский, армянский и литовский), которые в годы войны приняли международный характер, уделялось самое пристальное внимание.

14 августа 1914г. было опубликовано обращение главнокомандующего великого князя Николая Николаевича к полякам, в котором им обещались свобода вероисповедания, сохранение языка и дарование Польше самоуправления под скипетром русского царя. Кадеты считали, что при разработке польского вопроса «необходимо стоять на почве воззвания главнокомандующего к полякам». Они самым категорическим образом высказались против предоставления Польше политической независимости. «Сейчас, - заявил на заседании ЦК 7 декабря 1914 г. Милюков, - независимая Польша в силу тех или иных обстоятельств могла бы занять враждебную позицию по отношению к России, и надо пока ее придержать»⁶¹.

Допуская в исторической перспективе предоставление Польше автономии в этнографических границах, Милюков подчеркнул, что это решение должно быть обязательно проведено «через российские законодательные учреждения, через органы российского народного представительства». Иной же путь Польши к автономии (например, в порядке статьи 87 Основных законов, не говоря уже о революционном перевороте) Милюков считал вообще неприемлемым. «Все подобные экстраординарные способы решения вопроса, - заявил он, - действительно находились бы вне пределов партийной программы к.-д.». Предоставление автономии Польше исключительно законодательным порядком позволило бы, по его мнению, с одной стороны, разработать перечень вопросов, ограничивающих права сейма, а с другой - вывести польских представителей из Государственной думы, избежав тем самым возможности их «вредного влияния на чисто русские дела»⁶².

Последовательным и бескомпромиссным противником предоставления политической независимости Польше оставался Струве. «Выделение Польши как независимого государства, - заявил он, - имело бы громадные и вредные последствия». И только один из участников этого заседания, Корнилов, допускал, что, «может быть, полная независимость Польши для русских интересов лучше, чем оставление польского представительства в Думе»⁶³. Дискуссия и на этом заседании не привела к каким-либо определенным результатам. Члены ЦК кадетской партии с нетерпением ждали завершения работы над «Проектом закона об устройстве Царства Польского», автором которого являлся Кокошкин.

Основное содержание проекта Кокошкина сводилось к следующим положениям. Царство Польское должно было составлять «нераздельную часть государства Российского» и, следовательно, подлежало «действию общегосударственных законов и установлений». Согласно проекту, Польша в этнографических границах выделялась в особую автономную единицу с законодательным однопалатным сеймом, избранным на основе всеобщего избирательного права. К компетенции сейма были отнесены следующие вопросы: установление и отмена налогов, податей и повинностей (за исключением государственных монополий, таможенных пошлин и акционерных обществ), рассмотрение и утверждение бюджета и других. Посреднические функции между сеймом и царем должен был осуществлять особый статс-секретарь, который назначался монархом, равно как и возглавлявший управление Польши наместник. Последнему передавались функции назначения и увольнения министров, а за монархом оставались права роспуска сейма и утверждения всех принимаемых им законов. Проект предусматривал также отмену вероисповедальных ограничений, вводил употребление «местных языков» как в делопроизводстве, так и в преподавании. Однако официальным языком сношений между польскими общегосударственными учреждениями оставался русский⁶⁴.

Проект Кокошкина в 1915-1916 гг. неоднократно обсуждался на заседаниях ЦК кадетской партии. Так, 31 марта 1916 г. Ледницкий выразил свое несогласие с ним и высказался за предоставление Польше полной политической независимости. «Для поляков же, - говорил он, - точка зрения автономии создаст прямо критическое положение, она ставит их против России». Ледницкий предупредил, что в случае опубликования проекта в печати его личное положение как поляка было бы безвыходным и он принужден был бы уйти из партии⁶⁵. В свою очередь Д. И. Шаховской, стремясь как-то разрядить ситуацию, заявил: «Если демократия в России возобладает, надо думать, что демократическая Россия выскажется за самостоятельность Польши; но это еще вопрос будущего, относительно которого партия не может брать на себя никаких обязательств». Корнилов считал, что следует заявить о признании желательности восстановления Польши в этнографических границах; что же касается предоставления ей полной самостоятельности, то это «может быть и нежелательно»⁶⁶. Подводя итоги дискуссии, Милюков сказал: «В деле освобождения Польши нельзя идти дальше предоставления ей самой широкой автономии». Это является «жизненным вопросом для России». Принадлежность к партии, заявил он, для него «менее важна, чем соблюдение жизненных интересов России»⁶⁷.

Военные поражения России на фронтах, ослабление ее международного престижа, появление разного рода проектов о внесении существенных корректив в политическую карту Европы, разрабатывавшихся как в странах австро-германского блока, так и Антанты, заставляли кадетов вновь и вновь возвращаться к польскому вопросу. В мае 1916 г. на заседании МО ЦК был заслушан доклад князя П. Д. Долгорукова о Польше. Считая в настоящее время польский вопрос «скорее тактическим, чем программным», докладчик подчеркнул, что его решение самым непосредственным образом связано с тем или иным исходом войны. Далее он наметил три возможных варианта этого исхода: 1) условия мира будут продиктованы державами австро-германского блока; 2) Россия вместе со своими союзниками продиктует условия мира центральным державам; 3) война кончится вничью, и победителей вообще не будет.

При первом варианте исхода войны кадетская партия вообще окажется не в состоянии «повлиять на решение польского вопроса». Во втором же случае все три части Польши должны быть соединены в самостоятельное государство, имеющее выход к Балтийскому морю. Учитывая такую возможность, ЦК партии, по мнению Долгорукова, должен заранее разработать и внести от имени России на рассмотрение международного конгресса специальный акт о восстановлении независимости Польши в ее этнографических границах. Наконец, при третьем варианте возможен лишь status quo ante bellum, и Россия в состоянии будет иметь влияние только в той части Польши, которая входила в ее состав до войны. Ратуя на словах за предоставление Польше широкой автономии, Долгоруков с особой силой подчеркнул, что к желанию поляков в настоящее время «восстановить самостоятельное польское государство, хотя в пределах русской Польши, следует отнестись отрицательно»⁶⁸.

На заседании МО ЦК 8 ноября 1916 г. были приняты тезисы по польскому вопросу, суть которых сводилась к следующим пунктам. Во-первых, в них подчеркивалось, что выступление партии с признанием независимости или вообще с какими-либо проектами устройства Польши несвоевременно, ибо нельзя «забывать, что независимость Польши означает известное ослабление военного могущества России» и поэтому никто не дает «нам права от имени России соглашаться на такое умаление ее силы». Во-вторых, признание независимости Польши «навлечет на партию нападки справа и со стороны правительства», и в связи с этим позиция партии будет ослаблена, а «мы сильны сейчас именно тем, что стоим на почве охраны интересов государства». В-третьих, так как польский вопрос уже приобрел в настоящее время международный характер, то для его решения потребуется соответствующий международный акт. В-четвертых, каким бы ни оказалось в будущем устройство Польши, «во всяком случае мы не можем себе представить ее иначе, как соединенной известной связью с Россией»⁶⁹. В этом итоговом документе, принятом за два с небольшим месяца до Февральской революции, с предельной откровенностью была изложена окончательная позиция кадетской партии по польскому вопросу.

2 и 16 ноября 1914 г. на заседаниях ЦК были заслушаны и обсуждены два сообщения Милюкова по армянскому вопросу. Отметив, что армяне, проживающие в шести вилайетах Турции, ждут от наместника на Кавказе воззвания подобно тому, с каким обратился главнокомандующий великий князь Николай Николаевич к полякам, он изложил три возможных варианта решения армянского вопроса. Первый из них предлагался определенной частью армянской интеллигенции, среди которой циркулирует мысль о возможности создания после войны политически независимого «Великого Армянского государства», состоящего как из русских, так и турецких территорий. Второй определялся получавшей все более широкое распространение идеей об образовании в тех же вилайетах автономной Армении под формальным протекторатом Турции. И, наконец, третий вариант заключается в аннексии турецкой части Армении Россией.

Возможная реализация этих комбинаций, продолжал он, имеет трудности международного характера, ибо в этом регионе сталкиваются интересы многих стран. Однако политически наиболее реальным решением для России явилась бы аннексия Армении, ибо, считал Милюков, «нам надо иметь армян вместе, иначе они будут игралищем и орудием против нас, как и поляки до сих пор. Конечно, при объединении армян надо было бы позаботиться, чтобы это не было объединением на русском бесправии»⁷⁰. Более того, продолжал он, «если Армения будет конституироваться в своих этнографических границах, со стороны Европы не будет возражений против аннексии ее Россией»⁷¹. Два других варианта или, как он выразился, «комбинации» решения армянского вопроса Милюков считал невыгодными для России.

Позиция Милюкова была поддержана большинством участников заседания. Так, В. И. Вернадский категорически выступил против единого политически независимого армянского государства, считая, что его создание на побережье Черного моря было бы «для русских интересов совсем нежелательно». Что же касается автономии Армении под протекторатом Турции, то это тоже «грозило бы неприятностями при международных осложнениях». В автономной Армении, подчеркнул Вернадский, «Россия скорее будет иметь врага, чем друга»⁷². С его точки зрения, самым оптимальным решением являлась бы аннексия Армении, которая «связала бы армянскую интеллигенцию с русскими интересами и в общем больше гарантировала бы интересы демократии».

Такой же точки зрения придерживался И. И. Петрункевич. «В автономной Армении под суверенитетом Турции, - говорил он, - Россия имела бы беспокойного соседа, постоянно стремящегося присоединить к себе армян из соседних областей; это был бы постоянный нарыв под боком, тем более что и европейские державы, несомненно, постараются и свои интересы проводить в автономной Армении. Поэтому и в торговом, и в военном отношении выгоднее была бы аннексия Армении к России с некоторой полосой Черного моря как моря русского»⁷³. К позиции кадетского руководства в армянском вопросе были близки видные либеральные представители армянской буржуазии и интеллигенции Аджемов, Дживилегов, Пападжанов и др.

В 1916 г. комиссия при ЦК по литовскому вопросу обсудила проект П. С. Леонаса об автономном устройстве Литвы. Этот проект, состоявший из шести разделов и 36 статей, строился на тех же исходных принципах, что и проект закона об устройстве Польши. Согласно проекту Леонаса, Литва в этнографических границах выделялась в особую автономную единицу и составляла «нераздельную часть Российского государства». На Литву распространялись «общие гарантии гражданской и политической свободы, установленные общегосударственными законами», которые в случае необходимости могли быть расширены местным литовским законодательством. В своих внутренних делах Литва должна управляться особыми установлениями, на основе особого законодательства. Литовский однопалатный сейм, согласно проекту, избирался бы путем всеобщего, прямого, равного и тайного голосования. Принятые сеймом законопроекты подлежали утверждению российским императором. Причем из компетенции сейма исключался весьма значительный круг вопросов: внешняя политика, бюджет, средства коммуникации общероссийского характера, армия и флот, дела православной церкви, уголовное законодательства. По существу, в сфере его компетенции оставались лишь местные налоги, подати, пошлины, сборы и повинности, а также смета и роспись доходов и расходов. В проекте отмечалось, что литовское население имеет право отбывать воинскую повинность в сухопутных войсках, расположенных в Литве. На литовском языке должно было вестись и все делопроизводство в законодательных, судебных, административных, а также казенных учебных заведениях. В роли посредника между царем и сеймом выступал статс-секретарь, который назначался верховной властью из числа граждан Литвы. Он и представлял на одобрение царя законо-проекты, принятые сеймом. Во главе особого управления в Литве стоял наместник, назначаемый верховной властью из числа ее граждан. Высшим судебным учреждением Литвы должен был стать Сенат.

После Февральской революции позиция кадетов по национальному вопросу была подвергнута обстоятельному обсуждению на VIII съезде кадетской партии (май 1917 г.), на котором был заслушан доклад Кокошкина «Автономия и федерация» и внесены изменения в соответствующие разделы партийной программы. На IX съезде (июль 1917 г.) по национальному вопросу был заслушан доклад Нольде «Национальный вопрос в России» и принята резолюция.

Подчеркнув свою приверженность принципу сохранения единой и неделимой России, оба докладчика и большинство делегатов партийных съездов высказались против предоставления народностям права как на политическое самоопределение, так и на национально-территориальную автономию. Кадеты считали, что в условиях политической дестабилизации и усиления конфронтации в сфере национальных отношений разделение страны по национально-территориальному принципу, на чем настаивали представители отдельных национальностей, привело бы к полному разрушению государственного единства России и к установлению не федерации (союзного государства), а конфедерации (союза государств)⁷⁴. Оптимальным решением национального вопроса в рамках полиэтнического государства, по мнению кадетских теоретиков и политиков, явилось бы предоставление народностям не территориальной, а культурно-национальной автономии.

В контексте этой общей посылки губернским областным земствам предоставлялись законодательные права в сфере хозяйственной и культурной жизни. Однако при этом местное законодательство не должно было противоречить общегосударственному. Государственным органам власти предоставлялось право в случае необходимости применять veto по отношению к местным законам.

Губернские и областные органы местного самоуправления могли вступать между собой «в срочные и бессрочные» соглашения для совместного осуществления общих задач и образовывать для этой цели «временные или постоянные союзы». Изменения территориальных границ губерний и областей, а также их разделение и слияние могли быть осуществлены по инициативе и с согласия подлежащих местных представительных собраний и в соответствии с желаниями местного населения⁷⁵, но только в порядке общегосударственного законодательства. Что же касается урегулирования взаимоотношений России с Польшей и Финляндией, то эти вопросы, по мнению кадетов, должны быть решены Учредительным собранием.

Большое внимание в докладах и резолюциях партийных съездов было уделено проблемам языка. Кадеты особо подчеркивали, что русский язык должен не только сохранить статус общегосударственного, но и быть языком межнационального общения. В местных государственных и общественных учреждениях, содержащихся за счет государства или органов самоуправления, устанавливалось право употребления местных языков соответственно национальному составу населения. При этом должны быть обеспечены в порядке общегосударственного законодательства права русского языка и языков национальных меньшинств. Населению каждой местности предоставлялось право получения начального, а по возможности среднего и высшего образования на родном языке.

В годы революции и Гражданской войны либеральная концепция решения национального вопроса подвергалась серьезным испытаниям. Державная целостность была разрушена. Шел процесс отделения окраин и образования малых самостоятельных государств, претендовавших на статус суверенных. Национальные регионы захлестывала волна самостийничества. Это не могли не учитывать либеральные теоретики и политики. В докладе на московской конференции кадетов в мае 1918 г. Винавер подчеркивал, что при будущем строительстве России должны быть приняты во внимание «в большей мере, чем это имело место до сих пор, обнаружившиеся автономные стремления окраин, должен быть учтен пережитый уже отдельными местностями период большей или меньшей самостоятельности»⁷⁶. Таким образом, сама ситуация ставила на повестку дня вопрос о федерации. Часть кадетской партии (прежде всего те, кто оказался за границей) призывали своих однопартийцев в России принять этот лозунг. Так, И. И. Петрункевич полагал целесообразным вернуться к теоретическим наработкам Кокошкина, ратовавшего в свое время за так называемую провинциальную автономию, то есть федерацию, но не крупных областей, а губерний с сохранением центральной всероссийской власти, обладающей суверенитетом и объединяющей Штаты Великой Восточно-Европейской равнины. Однако делегаты кадетских конференций в России, а также их праволиберальные коллеги по Национальному центру не считали возможным принять принцип федерации. В своем письме Петрункевичу Павел Долгоруков писал, что хотя он сам не только не исключает, но даже считает целесообразным установление в отдаленном будущем федеративного строя, тем не менее в сложившей в России обстановке опасается, что под лозунгом федерации будет вестись работа по расчленению России. Общим для либерального лагеря стала борьба за воссоздание «единой и неделимой России». Исключение составляли лишь украинские кадеты, которые на своем делегатском съезде в мае 1918 г. практически единодушно выступили за самостоятельную, независимую Украину, а попытки отдельных делегатов поставить на голосование поправку о сохранении верности «идеалам единства России» не были поддержаны⁷⁷.

Вместе с тем либералы опасались, что лозунг «единой и неделимой» может оттолкнуть участников национальных движений, даст лишние козыри в руки сторонников национально-государственной независимости и тем самым не только раздробит силы антибольшевистского лагеря, но и усложнит процесс «собирания земель» в постбольшевистской России. Поэтому либералы использовали в обоснование своей позиции сложную мотивацию. В их трактовке процесс отделения национальных образований происходил не только под воздействием «идеи самостийности», но и вследствие «стремления к самозащите» от распространения власти большевиков. Как заявлял Винавер, «окраины наши отделялись не от России, а от большевиков»⁷⁸. Отсюда вытекало, что вместе со свержением советской власти ликвидировалось главное препятствие на пути восстановления единства страны. Одновременно постоянно подчеркивалось, что объективные интересы окраин сами требуют воссоединения их с Россией. В программном документе Национального центра прямо указывалось на неспособность образовавшихся на территории России «особых мелких государств» (подобных Эстонии, Латвии, Белоруссии, Литве, Крыму, Грузии, Армении, Азербайджану) «обеспечить подлинные потребности живущих на них народов», поскольку провозглашение ими государственного суверенитета дало бы им «только призрак независимости», а на деле поставило бы их в «полную политическую и экономическую зависимость от других государств»⁷⁹.

Отмечая, с одной стороны, что восстановление целостности страны полностью соответствует потребностям ее больших и малых народностей, либералы, с другой стороны, декларировали отказ от «старого централизма» как основного начала национального строительства. Вместо этого они провозглашали принципы децентрализации управления (в известных рамках), широкой областной автономии (в соответствии с местными исторически сложившимися условиями) и национального равноправия. В программе восстановления России, выработанной Национальным центром, говорилось: «Признавая за отдельными народностями, вошедшими в состав русского государства в процессе его исторического роста, права на охрану и развитие их национальности, правительство, не предрешая вопроса о будущих формах областного и национального устройства, полагает в то же время необходимым ныне же обеспечить за ними право свободного пользования родными языками в школе, управлении и общественной жизни. С этой целью правительство издает особый закон об употреблении местных языков»⁸⁰.

Конкретная картина внутринациональных отношений рисовалась либералам следующим образом. Единство и целостность России восстанавливались в границах до 25 октября 1917 г., соответственно ей возвращали все части территорий, от нее отторгнутые. Исключение делалось лишь для Польши, за народом которой признавалась право на полную политическую государственную независимость (Милюков уточнял: в прежних этнографических границах). Правительства же, созданные в ходе Гражданской войны на тех или иных частях российской территории, должны отказаться от претензий на самостоятельное государственное существование. На Екатеринодарской кадетской конференции в октябре 1918 г. последнее положение выставлялось в качестве обязательного условия участия этих правительств в образовании временной всероссийской власти. Правда, через полгода, в марте 1919 г., обнаружилось некоторое поправение позиции части партии, представленной на проходившем в то время в Ялте совещании ЦК кадетов. В ходе дискуссии о путях предстоящего «собирания и объединения России» предпочтение отдавалось не достижению соглашения с отдельными государственными образованиями, а сосредоточению сил около некоторых центров всероссийского объединения, в качестве каковых рассматривались «борющиеся за возрождение единой России... армии, как представляющие в совокупности своей идею государственного единства России»⁸¹. Таким образом, национальные образования лишались активной самостоятельной роли в строительстве будущей России и переводились в разряд «объединяемых».

Либералы категорически возражали против создания особого Украинского государства, заявляя, что это таит «великую опасность для экономической и культурной мощи русского народа и для его здорового политического развития»⁸². На незначительные уступки шли либералы в отношении Финляндии: они соглашались не оспаривать политическую самостоятельность Финляндии (в границах Великого княжества Финляндского) постольку, поскольку она «совместима с необходимым для обеих сторон военным единством, единством иностранной политики и устранением таможенной черты между Россией и Финляндией». Кроме того, гарантировалось неприменение «насильственного произвольного вмешательства во внутреннюю жизнь Финляндии и посягательств в ее конституционный строй»⁸³. Вместе с тем признание независимости Финляндии, как это предлагал Струве, рассматривалось как непродуманный шаг. По мнению А. А. Нератова, таким признанием Россия связала бы себя и открыла бы дорогу домогательствам и притязаниям на государственную самостоятельность других национальностей и государственных образований. Для переговоров о судьбе Финляндии, замечал Нератов, настоящий момент неблагоприятен, нужно дождаться того времени, когда Россия будет достаточно сильна и авторитетна. Милюков считал также, что нельзя принять «безусловной независимости, отчуждения Карелии и берега Северного океана, даже если это и скажется на поддержке армии генерала Н. Н. Юденича».

Другим областям (в том числе и Прибалтике) предоставлялось автономное самоуправление и возможности национально-культурного развития. Общегосударственным языком объявлялся русский. Третья Восточная кадетская конференция, проходившая в Омске в мае 1919 г., призывала партию бороться за «верховенство русской культуры как великого исторического, государственного связующего начала»⁸⁴.

Особое место в обсуждении национальной программы либералов занимал еврейский вопрос. Он подробно обсуждался на Харьковской конференции кадетов в ноябре 1919 г. в связи с информацией о еврейских погромах. И содержание выступлений, И текст специально принятой резолюции отражали двойственность подхода участников конференции. С одной стороны, они единодушно осуждали еврейские погромы, причины которых видели в порожденном большевизмом «моральном одичании населения». С другой стороны, от евреев требовали отмежеваться и заклеймить своих соплеменников, вставших во главе революции и разрушающих Россию. В резолюции говорилось: «Сознательные и руководящие круги еврейства должны объявить беспощадную войну тем элементам еврейства, которые, активно участвуя в большевистском движении, творят преступное и злое дело»⁸⁵. Впоследствии, в эмиграционный период, осуждающий тон этой резолюции неоднократно становился предметом острой полемики в кадетских группах.

Являясь органической частью либеральной модели преобразования России как целого, рассмотренные выше варианты решения национального вопроса, отношение к проблемам пораженчества и патриотизма отражали глубинные мировоззренческие представления и политические интересы достаточно широких кругов российской либеральной общественности, кровно заинтересованных в сохранении прочного единства и целостности исторически сложившегося полиэтнического российского государства. Рассчитанные на компромисс и взаимопонимание между различными национальностями, эти либеральные варианты представляли вполне реальную возможность избежать насильственного решения национального вопроса и, следовательно, распада многовековой Российской империи. Исторический опыт начала XX в. убедительно показал, что российские либералы в своей основной массе являлись подлинными патриотами, видели дальнейшую перспективу динамичного развития России на пути свободы и демократии, на пути единения всех национальностей, населяющих страну.

---

¹ Булгаков С. Н. Два града. Исследования о природе общественных идеалов М., 1911. Т. 2. С. 388-389; см. также: Т. 1. М., 1911. С. 280,284.
² ГА РФ. Ф. 579. Oп. 1. Д. 3514. Л. 1 и 1 об.; 24 об. - 26.
³ Там же. Л. 35 об.
⁴ Автономия, федерация и национальный вопрос. СПб., 1906. С. 4.
⁵ См. Нольде Б. Э. Национальный вопрос в России. Пг., 1917. С. 7.
⁶ Струве П. Б. Patriotica. СПб., 1910. С. 301.
⁷ Там же. С. 300-301.
⁸ Государственная, дума. Стенографические отчеты. Третий созыв. Сессия III. Ч. I. СПб., 1910. Стб. 2077-2078.
⁹ Русская мысль. 1910. Кн. VI. С. 177.
¹⁰ Русская мысль. 1913. Кн. XI. С. 4.
¹¹ Русская мысль. 1910. Кн. VI. С. 174.
¹² Булгаков С. Я. Два града. Т. 1. С. 294.
¹³ По вехам... Сборник статей об интеллигенции и «национальном лице» М., 1909. С. 50.
¹⁴ Струве П. Б. Patrionica. С. 299.
¹⁵ По вехам... С. 24.
¹⁶ Там же. С. 40-41,76-77.
¹⁷ ГА РФ. Ф. 579. Oп. 1. Д. 3514. Л. 1 об., 3, 17, 22, 28.
¹⁸ Там же. Л. 28.
¹⁹ Там же. Л. 22.
²⁰ Там же. С. 20.
²¹ ГА РФ. Ф. 579. Oп. 1. Д. 3514. Л. 31 об., 32.
²² Там же. Л. 37-39.
²³ Тыркова А. В. То, чего больше не будет. М., 1998. С. 345.
²⁴ Там же. С. 346.
²⁵ Подробно см.: Булат В. Польский вопрос в борьбе русских политических лагерей осенью 1905 года // СССР и Польша. Интернациональные связи - история и современность. М., 1977. Т. 1. С. 241.
²⁶ Кокошкин Ф. Областная автономия и единство России. М., 1906. С. 7.
²⁷ О правах национальностей и децентрализации. Доклад бюро съезду земских и городских деятелей 12-15 сентября 1906 г. и постановления съезда. М., 1906. С. 32-33.
²⁸ Там же. С. 33, 34,45-46.
²⁹ Кокошкин Ф. Областная автономия и единство России. С. 14.
³⁰ Там же. С. 7,9.
³¹ О правах национальностей и децентрализации... С. 6-7, 32-33, 44.
³² Законодательные проекты и предложения партии народной свободы 1905-1907 гг. C. XIV.
³³ Русские ведомости. 1905. 18 сентября; Слово. 1905. 16 ноября.
³⁴ В § 26 программы говорилось: «Конституция Финляндии, обеспечивающая ее особенное государственное положение, должна быть всецело восстановлена. Всякие дальнейшие мероприятия, общие Империи и Великому Княжеству Финляндскому, должны быть впредь делом соглашения между законодательными органами Империи и Великого Княжества» См.: Законодательные проекты и предложения партии народной свободы. C. XV.
³⁵ Съезды и конференции конституционно-демократической партии 1908-1914 гг.: В 3 т. М., 2000. Т. 2. С. 229-230.
³⁶ Государственная дума. Стенографические отчеты. Третий созыв. Сессия III. Ч. IV. Стб. 2416-2417.
³⁷ ГА РФ. Ф. 102 (1910). Он. 240. Д. 27. Л. 55 об. - 56.
³⁸ Там же. Л. 56 об.
³⁹ Вестник Европы. 1909. Кн. 1. С. 261.
⁴⁰ Там же. С. 265.
⁴¹ Московский еженедельник. 1908. № 20. С. 5.
⁴² Русская молва. 1913. 24 марта.
⁴³ Речь. 1913.15 мая.
⁴⁴ Речь. 1907. 4 мая.
⁴⁵ Струве П. Б. Pätriotica. С. 373.
⁴⁶ Там же. С. 378.
⁴⁷ Там же. С. 83-84.
⁴⁸ ГА РФ. Ф. 629. Oп. 1. Д. 6. Л. 36 об.
⁴⁹ Съезды и конференции конституционно-демократической партии. Т. 2. С. 49.
⁵⁰ Протоколы Центрального комитета конституционно-демократической партии. Т. 2. С. 243.
⁵¹ Московский еженедельник. 1908. № 26. С. 16.
⁵² См.: Государственная дума. Стенографические отчеты. Четвертый созыв. Сессия II. Ч. 1.1913-1914 гг. СПб, 1914. Стб. 908.
⁵³ Протоколы Центрального комитета конституционно-демократической партии. Т. 2. С. 286-287.
⁵⁴ Съезды и конференции конституционно-демократической партии. Т. 2. С. 514-515.
⁵⁵ Там же. С. 522.
⁵⁶ Съезды и конференции конституционно-демократической партии. Т. 2. С.529.
⁵⁷ Государственная дума. Стенографические отчеты. Четвертый созыв, Сессия II. Ч. III. СПб., 1914. С. 505.
⁵⁸ Милюков П. Я Воспоминания. М., 1991. С. 394.
⁵⁹ Цит. по: Думова Я. Г Кадетская партия в период Первой мировой войны и Февральской революции. М., 1988. С. 25.
⁶⁰ Милюков П. Н. Тактика фракции народной свободы во время войны. Пг., 1916. С. 33.
⁶¹ Протоколы Центрального комитета конституционно-демократической партии. Т. 2. С. 476.
⁶² Там же. С. 470.
⁶³ Там же. С. 471.
⁶⁴ См.: Красный архив. Т. 50/51. М., 1932. С. 45-46.
⁶⁵ Протоколы Центрального комитета конституционно-демократической партии. Т. 3. С. 285-286.
⁶⁶ Протоколы Центрального комитета конституционно-демократической партии. Т. 3. С. 287.
⁶⁷ Там же. С. 288.
⁶⁸ Там же. С. 305-306.
⁶⁹ Там же. С. 335-336.
⁷⁰ Там же. Т. 2. С. 423.
⁷¹ Протоколы Центрального комитета конституционно-демократической партии. Т. 2. С. 438.
⁷² Там же. С. 440.
⁷³ Там же. С. 66.
⁷⁴ Съезды и конференции конституционно-демократической партии. 1905-1920 гг.: В 3 т. 1915-1917. М., 2000. Т. 3. Кн. 1. С. 566.
⁷⁵ Съезды и конференции конституционно-демократической партии. Т. 3. Кн. 1.С. 567.
⁷⁶ Там же. Кн. 2.1918-1920 гг. М., 2000. С. 30.
⁷⁷ Там же. С. 161,167,170.
⁷⁸ Там же. С. 29,50.
⁷⁹ Всероссийский Национальный Центр. М., 2002. С. 365.
⁸⁰ Там же. С. 370.
⁸¹ Съезды и конференции конституционно-демократической партии. Т. 3. Кн. 2. С. 65.
⁸² Всероссийский Национальный Центр. С. 365.
⁸³ Там же.
⁸⁴ Съезды и конференции конституционно-демократической партии. Т. 3. Кн. 2. С. 89.
⁸⁵ Там же. С. 147.

<< Назад   Вперёд>>