Переселение крестьян
Одни передвижки производились, властями по особым указам, другие происходили самовольно.
В течение XVIII века власти предприняли несколько переселений крестьян из Илимского уезда в другие края Сибири: на Аргунь (об этом изложено в 1 томе «Илимской пашни»), в Якутск, в Охотск, на Камчатку и на китайскую границу. Кроме того, было переселено некоторое число крестьянских дворов из ленских волостей Илимского уезда в пределы Иркутского и Балаганского уездов. Немало илимских крестьян переселилось в XVIII веке по своему почину на Московскую дорогу.
В итоге этих передвижек илимские крестьяне появились в самых отдаленнейших углах Северо-Восточной Сибири, на Крайнем Востоке, в Забайкалье и вдоль путей, по которым прошла впоследствии великая сибирская железная дорога.
Одни отряды илимских крестьян, переведенные казенною рукою на безлюдные окраины окраин, затерялись, не оставив следа своей земледельческой деятельности, зато другие, особенно перешедшие на новые места по своей охоте, заложили там прочные основы русского хлебопашества.
Самыми мучительными переселениями, предпринятыми казной в Илимском уезде, был перевод крестьян в Якутск, в Охотск и на Камчатку.
На основании указа иркутской провинциальной канцелярии от 5 августа 1733 г. Илимск посылает в ленские волости сына боярского Петра Завьялова отобрать 50 крестьянских семей для поселения около Якутска. Завьялов должен был ехать в Киренскую, Чечуйскую и Криволуцкую волости «с великим поспешением, денно и нощно, не мешкав нигде ни часа», и там выбрать «крестьян, лутчих людей», после чего отослать их на плотах в Якутск. На переезд 50 семей выдается из кабацких сборов 500 рублей, по 10 рублей на семью. Пропитание себе и корм для скота крестьяне должны были запасти на дорогу сами (Фонд 75, арх. № 496, лл. 122-123).
Сопровождение переселенцев возлагалось на илимских служилых людей — Филипа Мамонтова и Бориса Караулова. Весной 1734 года один плот из Киренского острога, 2 плота из Криволуцкой слободы и 3 плота из Чечуйского острога, нагруженные поселенцами, отправились в дальний путь. Но служилый Мамонтов самовольно оставил 19 семей дома. За это последовал приговор: «вместо смертной казни учинить жестокое наказание — бить кнутом и, вырезав ноздри, послать на вечное житье в Охоцк з женою и з детьми в число тех переведенцов» (Фонд 75, опись 2, арх. № 172).
Прибывшие в Якутск илимские крестьяне подверглись осмотру — были «освидетельствованы» якутским воеводой Заборовским. Признанных годными он велел «поселить в удобных местах по разсуждению морского флота капитана-командора Беринга». Негодных оказалось 7 человек, а двое умерли.
С крестьян, оказавшихся, по мнению якутских властей, негодными, взыскивается выданная им 10-рублевая ссуда, а за умерших расплачиваются их родственники.
Итак, оторванных от хозяйства крестьян заставляют плыть в Якутск и там их, проделавших многотрудный путь, осматривают, как скот, бросают негодных к поселению на произвол судьбы, не забыв отобрать у них предварительно последние деньги.
Вместо негодных воевода Заборовский требует выслать из Илимска 10 человек «пашенных крестьян других, молодых, здоровых, прожиточных и к поселению в переведенцы годных и семьянистых пашенных крестьян з женами и з детьми и с их крестьянскими животы и с хлебом» (Фонд 75, арх. № 561, лл. 508-513).
При отборе на поселение несколько крестьян жаловались на несправедливость старост и десятских. Один заявил, что его назначили «для поселения в Якуцк, в Охоцкой острог в семейшики..., согласясь, не вем по какой злобе». Воеводская канцелярия запросила старосту и десятских, как они выбирали «в семейшики» (писали также — «в посельщики»), а если выбирали, то «со всего ли мирского совету или сами собою» (Фонд 75, арх. № 926, лл. 112-116). Другое заявление было сделано от имени мира выборным крестьянином Ново-Удинской слободы. Суть заявления заключалась в просьбе вернуть в волость крестьянина, выбранного на поселение вместо негодного. Иркутский вице-губернатор Лоренц Ланг, разбиравший заявление, был вынужден согласиться с доводами мирского челобитчика и приказал вернуть поселенца домой (Фонд 75, опись 2, арх. № 285, лл. 86-87).
В 1740 году происходило второе дальнее переселение илимских крестьян в Охотск и на Камчатку. В Братском остроге отобрана целая группа крестьян во главе со страростой Ермаковым (дети его сразу же бежали) и пятью десятскими. «Семьянистых» крестьян набралось 10 дворов. Впрочем, один десятский и двое крестьян бежали еще до отъезда партии на Восток (Фонд 75, опись 2, арх. № 286, лл. 43-44).
Вскоре побежали и остальные. Староста побежал по следу своих сыновей; все десятские, глядя на старосту, побежали в свою очередь, а за ними последовали «семьянистые» крестьяне. Один при наборе заявлял, что он стар, но когда представилась возможность, он бежал не хуже молодых. Двое во время набора лежали «в немощи». Когда же пришло время бежать, то они увлекли за собой и сыновей и братьев. Так исчезла вся партия (Фонд 75, опись 2, арх. № 232).
Власти думали, что переселение обществом, во главе со старостой, будет более надежным. В действительности, все вышло иначе: артель легче договорилась о бегстве.
Староста и десятские за отбор негодных крестьян-поселенцев и «за умедление» были биты плетьми (Фонд 75, опись 2, арх. № 317, лл. 12-17).
По илимскому фонду невозможно проследить за судьбой илимских крестьян, заброшенных на крайний восток империи. Несомненно им пришлось до дна испить горькую чашу пионеров земледелия в безлюдных и суровых краях. Они сразу же оказались без хлеба и без семян. Об этом можно судить на основании неоднократных требований Охотского порта о посылке из Илимска хлеба для посельщиков.
Если своих же русских крестьян казна переселяла, не считаясь с их интересами и щепетильно подсчитывая каждую копейку расхода государственных денег на это дело, то в других случаях она проявляла заботливость и забывала счет деньгам.
Иркутский вице-губернатор Лоренц Ланг 16 ноября 1739 г. обратился в Сенат с просьбой оказать помощь иностранцам, пожелавшим переселиться из Петербурга в Иркутск. Это были сапожник Брехт из Гамбурга, сапожник Бергард из Брауншвейга, перчаточник Петерлин из Саксонии, столяр Клифер «Прусской земли», два серебреника, седельник и портной.
Сенат согласился выдать каждому «на ссуд» по 60-150 рублей и освободил их от платежа прогонов.
Но уже в 1743 году все эти иностранцы покинули Иркутск и выехали в Москву, так как «пользы никакой себе от мастерства не имеют... Всякой в Ыркуцке харчь и протчее очень дорого покупают... Промышленных сапожников и протчих мастеровых людей многое число здесь имеется»1.
Сибирская губернская канцелярия велела 22 мая 1735 года поселить 30-50 крестьянских семей на границе с Китаем «впредь для содержания караванных табунов и протчаго». Точного места поселения не указывалось: «поселить при границе, где пристойно, на пахотных местах», но можно полагать, что хлебопашество насаждалось вблизи путей на Кяхту. В указе иркутского вице-губернатора Плещеева, посланном 20 февраля 1736 г., говорилось, что надлежит подбирать крестьян, бобылей и захребетников «з женами и з детьми, добрых, которые б к поселению и к пахоте были угодны» (Фонд 75, арх. № 683, лл. 24-26).
Отбор поселенцев производился в волостях одного только Илимского уезда «ис крестьян, из бобылей, из захребетников, которые в оброчной правиант не положены».
Для отбора 10 семей из Братского острога и Барлукской слободы туда выехал иркутский сын боярский Кондратов, который вместе с приказчиком и старостой подбирал будущих поселенцев. В составе 10 отобранных семей имелось 60 душ. Затем 10 семей было выделено из обротчиков Яндинской и Ново-Удинской волостей. На земли ушедших к китайской границе крестьян Ново-Удинской слободы илимская воеводская канцелярия поселила 5 ссыльных (Фонд 75, арх. № 613, лл. 94-95, 113-115, 144-148).
Вскоре один поселенец бежал с дороги, но вместо него был выделен другой крестьянин.
Переходим к принудительному переселению ленских крестьян.
Причина переселения крестьян ленских волостей очень ясна: крестьяне здесь были неразумно переобложены подворными хлебными платежами, введенными в 1728 году, и поэтому вечно оставались недоимщиками. Чтобы склонить воеводскую канцелярию к отсрочке платежей, крестьяне почти ежегодно подавали «доношения» о наводнении, морозе, кобылке, засухе, причинявших им крупные потери. Воеводская канцелярия проверяла эти заявления, чаще всего спустя рукава, находила доводы крестьян справедливыми и давала отсрочку платежей до будущего урожая. Но в следующем году все начиналось сначала. Заявления крестьян передавались в Иркутск, в Сибирский приказ, доходили до Сената. В конце концов, сложилось общее мнение властей не о порочности системы обложения ленских крестьян, а о невозможности вести земледелие в ленских волостях.
24 августа 1749 г. Сибирский приказ передал в Сенат представление иркутской провинциальной канцелярии «о переводе живущих в Ыркуцкой правинции по Лене реке на острогах и слободах крестьян за недородом в тамошних местах от вытопления и разнесения Леною рекою насеенного хлеба — по другим слободам». Сенат не полюбопытствовал — а какого мнения придерживаются на счет переселения сами ленские крестьяне, и 12 сентября принял решение о переводе этих крестьян «в удобные места порядочно, дабы тот перевод с пользою мог быть» (Фонд 75, опись 2, арх. №504, л. 50).1
Сенатское решение было подлинно, в настоящем и полном смысле этого слова, чиновничьим решением, увенчавшим всю казенную, канцелярскую переписку о живых людях, о жизненных вопросах, о действительных нуждах ленских крестьян жестоким указом о сселении просителей.
В октябре 1749 года илимская воеводская канцелярия же дает распоряжение по ленским волостям о выборе двух дворов из каждого десятка для переселения в Иркутский и Балаганский уезды.
В течение 1750 года из деревень Усть-Кутского острога согласно этому распоряжению были высланы «с 39 домов от 10 по 2 семьи, итого 7 семей и с их семейством» (Фонд 75, опись 2, арх. № 544, л. 22).
В мае 1750 года 10 семей киренских крестьян (131 душа обоего пола) переводятся «в Балаганской дистрикт». Им была дана 3-летняя льгота в платеже провианта «для дального тех крестьян собственным коштом переводу». После минования 3 лет с них надлежало взыскивать обычный хлебный оклад, т. е. по 60 пудов со двора в год. Лоренц Ланг велел выдать переселенцам на семена и на пропитание ссуду по 15 пудов ржи на каждую душу, итого 1965 пудов, с возвратом хлеба «как оные крестьяне в пахоте и в севе обзаведутся и по воли божией урожай хлебу будет». Отсрочек и льгот по подушному сбору переселенцам не давалось. Тогда же из Чечуйского острога прибыло 23 семьи (323 души обоего пола), которые селились в Балаганском уезде н а тех же основаниях, как и киренские «переведенцы» (Фонд 75, арх. № 1764, лл. 46-47).
Всего было переселено в Иркутский и Балаганский уезды 55 семейств ленских крестьян или 339 душ муж. пола, т. е. около 700 человек.
Крайнее обременение крестьян Чечуйской волости подводной гоньбой вдоль Лены до Витимской слободы вызывало на протяжении нескольких десятилетий многочисленные жалобы чечуйских крестьян.
Первые челобитчики Чечуйского острога обращались к местным властям с просьбой упорядочить ямскую гоньбу еще в конце XVII столетия. Но ни челобитчики, ни их дети и даже внуки так и не дождались разрешения тяжелого для них вопроса.
Лишь примерно через 100 лет, в начале 70-х годов XVIII века, губернские власти задумали поселить на Якутской дороге в пределах Витимской и Пеледуйской волостей особых посельщиков из ссыльных, которые могли бы заняться там земледелием и принять на себя тяжесть подводной гоньбы по пустынному краю.
На основании илимских документов можно лишь частично осветить некоторые стороны предпринятого казною заселения Якутской дороги.
В 1772 году на Якутском тракте, т. е. по дороге вдоль Лены севернее Чечуйского острога, было поселено 55 душ, высланных из Балтийского порта и предназначенных здесь, в Сибири, содержать почтовую гоньбу. Смотрителем над этими невольными поселенцами был назначен сын боярский Шестаков, по требованиям которого илимская воеводская канцелярия не раз посылала посельщикам хлеб, крупу и предметы хозяйственного обихода (Фонд 75, опись 2, арх. № 1306, лл. 75-107).
Через несколько лет, в 1776 году, на 17 станках Якутского тракта от Пеледуйской до Олекминской слободы уже имелось посельщиков муж. пола 159, «женок» — 71 и детей «от двух лет и далее» — 65, всего 295 человек. Попытки вести земледелие на станках долго кончались полной неудачей. Поэтому из Илимска в указанном году для посельщиков сплавляли на двух барках 8000 пудов хлеба, из расчета «солдатских дач»: взрослым посельщикам муж. пола муки по 21 пуд. 30 фун., круп 1 ½ пуда на душу в год, а женам и детям посельщиков «вполы» (Фонд 75, опись 2, арх. № 98, лл. 9-11).
Еще через 2 года губернатор Немцов, отыскивая причины неудач по развитию хлебопашества среди посельщиков на Якутской дороге, пришел к выводу, что неурожаи происходят «от поздого севу» и от неправильного выбора места для пашни — «на ниских и поемных водою местах». А это, в свою очередь, по мнению Немцова, произошло «от слабого радения смотрителей». По предложению иркутской губернской канцелярии Киренск отпускает посельщикам 130 рублей из кабацких сборов и 500 пудов хлеба. Позднее, в том же году, покупается для посельщиков еще 1000 пудов хлеба и 100 пудов конопляного семени (Фонд 2, арх. № 228, лл. 1-9, 50).
Неудачи с хлебопашеством проистекали не от неумения крестьян выбрать удобные места или от незнания ими правил сева в ранние сроки и даже не от «слабого радения смотрителей», как полагал Немцов, а от казенно-приказной постановки всего дела заселения Якутского тракта.
Туда было послано много людей вовсе неспособных к работе. Только в 1780 году новый смотритель над посельщиками удосужился установить — сколько же проживает на станках непригодных ни к какой работе людей, поселенных здесь по распоряжению начальства. Смотритель отобрал 22 посельщика, непригодных к работе по следующим причинам: стар, без ума, кила, озноблены руки и ноги, руки гниют и по локоть выпадают кости, совсем без ума, «высыпаются черева», опухоль ног, на ноге раны «и сущей стар и дряхл», припадки, болен «от вышибу лесиною левой руки» и т. д.
«Станцыев смотритель» дворянин Харитонов 29 июля 1781 г. отсылает в Киренск целую партию негодных к работе людей, дополнительно отобранных им при осмотре. Всего направилось в Киренск 27 семей (80 душ обоего пола). 15 глав семей были дряхлы, двое имели «нутряную болезнь», трое страдали килой. Про остальных 7 человек сказано: «каменная болезнь, отчего и моча запираетца», «за франсускою болезнию», глух, «имеет чехотную болезнь», «розшибся и поныне чахнет» (Фонд 2, арх. № 336, лл. 1-32).
Не помогали начальству завести земледелие ни указы, ни ссылки на неспособность подчиненных, ни губернаторское вмешательство в агрономцю, ни снабжение, исходя «из солдатских дач» и «вполы».
Но «отставные с якутских станков посельщики», направленные для устройства в деревни Киренского уезда, не были там приняты крестьянскими обществами. Поэтому они просили иркутскую губернскую канцелярию направить их в деревни Иркутского уезда.
В 1783 году направляются для поселения в разные волости Киренского и Иркутского уездов еще 22 посельщика с Якутской дороги, некоторые с семьями, но большинство одиночек, сосланных по разным причинам в Сибирь. Многие из этой партии мыкались по волостям, где их не соглашались принять крестьяне, пока они не сумели, наконец, как-то устроится на задворках илимской деревни (Фонд 2, арх. № 1017, лл. 1-32).
Происходили в Илимском уезде, конечно, и самовольные переселения, вызванные разными хозяйственными соображениями крестьян. Но передвижки населения даже внутри уезда рассматривались властями как нарушение законов. Ведь каждый крестьянин платил подушные деньги по месту приписки, и внести изменения в ревизские сказки, в окладные книги и ведомости по подушному сбору можно было только по особому разрешению уездной или губернской канцелярии.
В 1727 году властями возвращаются в свои деревни крестьяне разных волостей Илимского уезда, самовольно уехавшие за Байкал в Куяцкую деревню Посольского монастыря. Иркутская провинциальная канцелярия велела илимских крестьян Рудых, Дроздова, Чекотеева, Рогова и Высоких бить кнутом, после чего отпустить в Куяцкую деревню для уборки урожая, а затем направить в Илимск, «на прежние их жилища з женами и з детьми и со всеми животы». Пользуясь этим случаем, илимская воеводская канцелярия предложила приказчикам возвратить всех «самовольцев», так как «в зборе подушных денег и правианта происходит немалая доимка» (Фонд 75, опись 2, арх. № 235).
На основании этого указа из Усть-Кутского острога сообщили, что из волости самовольно переселилось 15 крестьянских семей в разные деревни Илимского уезда. В октябре 1737 г. воеводская канцелярия велела этих крестьян сыскать, допросить, учинить им наказание и отправить под караулом на прежние места жительства (Фонд 75, опись 2, арх. №227).
В годы тяжелых и затяжных неурожаев передвижка крестьянского населения происходила особенно усиленно. Многие семьи бросали родные, но голодные места и тянулись в хлебородные волости. Уездные власти, бессильные остановить этот поток людей, приходили в отчаяние от той неразберихи в расчетах подушных и хлебных сборов, которая на их глазах возникала вследствие перемены места жительства крестьян. Властей беспокоило не то, что уходил человек, а то, что исчезала единица податного обложения, до тех пор так прочно, в указном порядке занимавшая место в сказках по ревизии душ муж. пола, в окладных и недоимочных ведомостях.
Но приходилось подчиняться необходимости и производить перечисление плательщиков из одной волости в другую.
С первой половины XVIII столетия Московский тракт, «большая столбовая дорога» от Красноярска на Иркутск, становится главным средством связи южного Предбайкалья с Западом. Увеличение перевозок шло настолько быстро, что потребовалось заселять местности, лежавшие вдоль тракта.
Сложность решения этой задачи для чиновников заключалась не в том, чтобы произвести переселение примерно 300 человек, а в том, что нужно было перечислять подушные платежи и оклады по хлебному обложению из одного уезда в другой. Поэтому началась переписка между Братским и Балаганским острогами, в которой приняла участие и илимская воеводская канцелярия (Фонд 75, опись 2, арх. № 352, лл. 121-122).
В 1743 году илимской воеводской канцелярии пришлось согласиться с переводом 60 душ из изнуренной длительными голодовками Нижне-Илимской слободы хотя и не в сытую, но и не в голодную Барлукскую волость (Фонд 75, арх. № 1 101, л. 11).
Летом того же года братская приказная изба писала промеморию в Барлукскую слободу, что туда самовольно переселились 15 семей пашенных крестьян и разночинцев «з женами и з детьми своими, оставя домы свои, пахотные земли и сенные покосы без ведома брацкой приказной избы».
Извещая о «противности» крестьян, не желавших возвращаться в пораженную неурожаем Братскую волость, барлукская приказная изба вежливо заканчивает: «да соблаговолит брацкая приказная изба за известие сию промеморию принять» (Фонд 75, арх. № 1223, л. 1).
Местным властям пришлось смириться с этим самовольным переселением и не трогать более «сходцев».
Также согласилась воеводская канцелярия с просьбой 10 крестьян ленских волостей и Нижне-Илимской слободы о переводе их в Иркутский уезд. Они указывали, что земли их выпахались, «а других к пахоте угодных земель в перемену не обыскали» (Фонд 75, арх. № 1226, лл. 156-159).
При проведении второй ревизии душ муж. пола было подсчитано, что за 23 года, с 1722 по 1745 год, самовольно переселилось илимских крестьян из одной волости в другую 193 человека и переехало с согласия воеводской канцелярии 234 человека.
Уход из илимских волостей на Московский тракт, главным образом «без указу», продолжался и в 50-х годах XVIII столетия. К 1755 году из Ново-Удинской слободы на Заларинскую, Кимильтейскую, Тайтурскую, Черемховскую, Зиминскую, Тулунскую, Шерагульскую и Куйтунскую станции ушло самовольно 18 семей, из Яндинского острога 16 семей, из Карапчанской волости 3 семьи, из Барлукской слободы 12 семей, из Братского острога 33 семьи (Фонд 75, арх. № 2047, лл. 51-67, 325-332).
По ведомости «сошедших» крестьян на Московский тракт из Барлукской слободы (Фонд 75, арх. № 2199, лл. 314-317) можно установить, как устроились на новом месте илимские крестьяне. 11 семей распахали, по их показаниям, 94 десятины, ставили ежегодно 4200 копен сена. Все они жили здесь «без указу», хлеб и подушные платили по старому местожительству. Один сказал, что переехал «для содержания почтовых и ямских подвод». Трое показали: «пашню пашут обще... платят обще... возят вместе».
В 1765 году было дано разрешение 6 крестьянским семьям в составе 27 душ муж. пола переселиться из Илимского уезда в Оекскую слободу Иркутского уезда, где освободились земли, занимавшиеся купцом Иваном Ворошиловым (Фонд 75, арх. № 2838, лл. 402-403).
Разрешение переселяться из волости в волость давал без волокиты только один воевода — Черемисинов. В 1773 году он разобрал все вопросы, связанные с самовольным переселением крестьян, накопившиеся за 10-12 лет до его приезда. Согласно решению Черемисинова все 157 душ муж. пола самовольно переселившихся дворов были приписаны по желанию крестьян к новому местожительству.
В Сибирь продолжали тянуться крестьяне северных уездов России, и попытки вернуть их на старые места не привели к сколько-нибудь положительным результатам. Наконец сибирский губернатор Соймонов при уход с этого поста писал в Сенат, что очень трудно высылать на прежние места жительства крестьян и разночинцев, переселившихся из центральных губерний в Сибирь и там просрочивших паспорты, «и ежели ту высылку продолжать с таким послаблением, как доныне она есть, что еще ни одна душа не выслана, то никакой пользы [ни казне] ни себе приносить не могут». Соймонов спрашивал — не лучше ли таких крестьян и разночинцев переписать и оставить в Сибири. Если среди них окажутся крепостные крестьяне, то помещикам зачесть их за рекрутов. Екатерина II согласилась с мнением Соймонова (Фонд 75, арх. № 2840, лл. 19-24).
На основании этого илимская воеводская канцелярия составила по уезду ведомость о числе людей, записавшихся здесь в крестьяне и в разночинцы «из пришлых разных российских городов». Оказалось, что из Тотьмы, Шенкурска, Вычегды, Соликамска, Вятки, Яренска, а также из Западной Сибири в Илимском уезде проживало и записалось в посадские 6, в разночинцы 50 и в крестьяне 11 человек (там же, лл. 32-34).
Все изложенное о переселениях позволяет сделать заключение, что передвижки населения в Сибирь и внутри этого края, в общем, происходили в интересах государства, так как этим путем осуществлялось заселение отдаленнейшей окраины, притом без всяких издержек из казны. Но там, где правительство прямо признавало необходимость и пользу переселения, оно приводило в движение косный бюрократический аппарат, причинявший незаслуженные страдания переведенцам, а там, где крестьяне сами заселяли свободные места, оно оставляло нетронутыми поставленные ею же самою рогатки.
1См. также фонд Сената № 248, опись 4, арх. № 36/1881, лл. 464-472.
Фонд Сената № 248. опись 20, арх. № 1369, лл. 1229-1292.
<< Назад Вперёд>>
