Хлебные платежи
В первой четверти XVIII века действовало несколько видов хлебного обложения: с пашенных крестьян взыскивался так называемый отсыпной хлеб, величина которого определялась по площади государевой пашни, закрепленной за каждым крестьянским двором; с хлебных обротчиков взимался оброчный хлеб в соответствии с размером используемой ими пахотной и сенокосной земли; поголовные обротчики вносили хлеб с каждой семьи; служилые люди, пахавшие вместо хлебного жалования, облагались выдельным пятинным хлебом с излишней запашки.
Кроме того, все слои населения, в том числе пашенные крестьяне, служилые, посадские и духовенство за использование оброчных государственных земель платили оброчный хлеб. Но в конце 2-го десятилетия XVIII века все оброчные крестьянские земли заверстываются в общее землепользование. В распоряжении казны остаются немногие участки оброчной земли, сдача которых во временную аренду дает настолько скромный оброчный платеж, что он тонет в суммах других хлебных поступлений в казну.
Выдельной или пятинный хлеб, имевший крупное значение в XVII веке, потерял почти всякое значение уже в первой половине XVIII столетия.
С 1733 года Сибирской губернской канцелярией отменяется выдел хлеба у посадских. Им предлагается платить за пользование землей наравне с крестьянами. Если же посадские отказались бы от такой оплаты, то их земли подлежали передаче служилым людям или крестьянам.
Позднее 1746 года документов о взимании выдельного хлеба не встречается. С исчезновением выдела отмерла еще одна черта средневековой экономики XVII века.
По счетным ведомостям за 1726 год обложение хлебом касалось следующих групп илимского населения (см. таблицу 70):
Таблица 70
Пашенные крестьяне должны были платить с так называемой десятинной пашни, размер которой определялся тогда по уезду в 400% десятины.
В 1726 году хлеба с крестьян не взыскивали «и остался оной правиант для збору в 727 году» (Фонд 75, арх. № 202). Произошло это вследствие путаницы, возникшей с введением денежного подушного обложения. Последовал указ иркутской провинциальной земской конторы от 22 июня 1726 г., которым предлагалось даже оплатить крестьянам взятый у них хлеб, о чем уже излагалось в 1 томе «Илимской пашни» на стр. 180-181.
На основании этого из илимской земской (воеводской) канцелярии посылались в 1726 году указы о сборе только оброчного и выдельного, а не отсыпного хлеба. Таков указ от 19 сентября 1726 г. в Илгинский острог (Фонд 75, арх. № 213, л. 2).
Чтобы разобраться в возникшей заминке, необходимо вспомнить, что денежное подушное обложение состояло из 7-гривенного сбора, уплачиваемого всем податным населением России, и 4-гривенного сбора, касавшегося только государственных крестьян. Помещичьи крестьяне 4-гривенных денег не платили.
Указом Петра I запрещалось, кроме этих подушных сборов, налагать на крестьян какие-либо другие государственные платежи.
Поэтому, когда в Иркутской провинции стали собирать с крестьян 7- и 4-гривенные деньги, то отпало хлебное обложение. Но это длилось только один год, Сенат 18 февраля I726 г. указал: «з государственных1 крестьян, которые пашут десятинную пашню... четырехгривенных денег, положенных вместо помещичья доходу, не имать», з а то взыскивать по-прежнему с крестьян хлеб (Фонд 75, арх, № 213, л. 86).
На основании сенатского указа и начале 1727 года возобновился прерванный было порядок взыскания хлеба с крестьян, и 14 февраля илимский сын боярский Федор Литвинцев уже едет по острогам и слободам уезда с предписанием — проследить, как идет сбор и десятинного (отсыпного) и оброчного «правианта».
Всего за 1727 год удалось взыскать из 4225 5/8 четверти ржи и 122 ½ четверти овса только 573 ½ четверти ржи. По отдельным видам взыскания хлеба поступило, в процентах к окладу: отсыпного хлеба с пашенных крестьян 12,8%, с них же оброчного хлеба — 32%, с хлебных обротчиков — 1,3%, с поголовных обротчиков — 11,6% и со служилых людей — 18,4%.
Столь слабый сбор хлеба с плательщиков воеводская канцелярия объясняла гибелью урожая от засухи и нападения червя и кобылки (Фонд 75, арх. № 230, лл. 117-118). Впрочем, хлебных недоимок за 1726 год было собрано в 1727 году довольно много — 2603 четверти (там же).
В следующем, 1728 году, в Илимском уезде вводится новый порядок взыскания с крестьян хлеба.
Этот новый порядок, просуществовавший 45 лет, заключался в том, что вместо подушных 4-гривенных денег крестьяне Сибири, согласно указу Петра II, должны были платить с двора «по четыре четверти бес полуосмины ржи, овса потому ж», т. е. по 30 пудов ржи и по 30 пудов овса. Указ об этом был послан в Илимск иркутской земской конторой (провинциальной канцелярией) 30 декабря 1727 г.
Доход помещика от крепостных крестьян был определен казной в размере 40 копеек с каждой души. Государственные крестьяне «вместо помещикова доходу» должны были платить по 60 пудов хлеба с двора. Если считать средний размер крестьянской семьи в 5 душ муж. пола, то 4-гривенный сбор составил бы на двор 2 рубля, а, значит, пуд хлеба при введении натурального обложения оценивался примерно в 3 копейки. Столь низкая оценка хлеба привела к повышению оклада «правианта», т. е. к переобложению сибирских крестьян, и вызвала огромную недоимочность в большинстве илимских волостей. Указ илимской воеводской канцелярии по поводу введения нового порядка исчисления хлебных окладов говорил: «велено в Ылимску и Илимского ведомства в острогах и слободах и деревнях определение преждебывшего в Ылимску воеводы Федора Качанова, десятинное тягло — отставить... А збирать повелено по одному ж... указу (из Иркутска) з дворового числа, с крестьянства и обротчиков, по 60 пудов ржи и овса с каждого двора» (Фонд 75, опись 2, арх. № 72).
В таблице 71 приводится величина нового хлебного оклада в 8-пудных четвертях по волостям Илимского уезда. Следует иметь в виду, что оклад слагался из двух половин, одна из которых должна была сдаваться рожью, а другая овсом.
Например, по Верхне-Илимской волости оклад равнялся 30 четвертям хлеба, в том числе 15 четвертей ржи и 15 четвертей овса. Но за овес можно было сдать половинное количество ржи. Значит, в ржаном исчислении 30четвертной оклад составлял 22 ½ четверти. В таком исчислении он потом и стал показываться во всех почти ведомостях. Впрочем, нередко можно встретить в документах только один ржаной оклад, причем подразумевалось, что к нему еще нужно прибавлять полоклада за овес.
Практически овес был только счетной единицей, и за него всегда сдавалась рожь.
Но в ленских волостях власти требовали (впоследствии) сдавать вместо овса ячменную или овсяную крупу — и тоже «вполы».
Раскладка 1728 года по всем волостям, кроме Карапчанского погоста, показана в таблице 71.
Таблица 71
В указанных 793 дворах числилось 3688 душ муж. пола. С них было сложено подушного 4-гривенного сбора «вместо помещикова доходу» 1475 руб. 20 коп., но зато наложено 5947 ½ четверти или 47580 пудов хлеба. Значит, 1 пуд хлеба в среднем шел за 3,1 копейки.
К ведомости сделано примечание: «и в то число на настоящей 729 год за всеконечною крестьянскою скудостию в зборе правианта не было» (Фонд 75, арх. № 276, лл. 12-13).
Крупным недостатком нового обложения явилось поравнение всех волостей. Где бы крестьянин ни жил, в хлебородной или неурожайной волости, он должен был платить везде одно и то же количество зерна, по 60 пудов с двора в год.
Старая система все-таки в какой-то мере принимала во внимание различные условия для хлебопашества по отдельным волостям. Поэтому с 1728 года отдельные волости, как Усть-Кутская, Киренская, Кежемская, должны были платить в 1 ½-2 раза больше прежнего.
Полное игнорирование степени хозяйственной мощности крестьянских дворов явилось несомненно самым большим пороком нового порядка обложения.
Сопоставить тяжесть нового обложения с прежними окладами можно по ряду волостей на основании подворной переписи крестьян, произведенной в 1736 году (Фонд 75, арх. № 580, лл. 2-211). К сожалению, данные этой переписи проведены не по одному образцу, поэтому сопоставления приходится делать по отдельным волостям.
Так как перепись дает сведения об обложении каждого двора, то возникает возможность дать некоторые важные группировки. Например, по Илгинской, Орленской и Тутурской волостям можно сгруппировать хозяйства по величине посева и определить тяжесть нового обложения по группам крестьянских хозяйств разной мощности. Такая группировка по трем волостям сделана в таблице 72.
Таблица 72
Таким образом, перепись позволяет раскрыть вопиющее неравенство обложения маломощных хозяйств по сравнению с многопосевными. Более того, из тех же данных вытекает, что введение подворного хлебного обложения усилило это неравенство. Бедные дворы были переобложены, а зажиточные оказались «во льготе».
Вот где корень последующей недоимочности крестьян!
Общий размер хлебного обложения по 3 волостям возрос на 40,8%.
По другим волостям перепись не дает размеров посевной площади, поэтому по ним нельзя построить такую же таблицу, как только что приведенная.
Все-таки остается возможность прямого сравнения величины нового и старого обложения и в других волостях. Такое сравнение сделано в таблице 73. Чтобы не затемнять результатов сравнения, пришлось исключить из обработки те хозяйства, которые отсутствуют или в 1728 или в 1729 году и, значит, взять только те хозяйства, которые облагались хлебным налогом и до 1728 года и после этого времени. Такое выделение необходимо сделать и потому, что часть сельского населения илимской деревни оказалась с 1728 года «за расположением», т. е. не была обложена провиантским оброком и платила 4-гривенные деньги.
Таблица 73
Как видно из таблицы, обложение в этих волостях увеличивалось на 57,4%. Крестьяне, включенные в раскладку, приняли на себя тяжесть обложения тех, кто остался «за расположением» и платил вместо хлеба 4-гривенные деньги.
Все лица, оставшиеся при новом «расположении пашни», произведенном в 1728 году, без земли, причислялись к разночинцам и не платили «оброчного правианта», как и посадские, находясь «во сте в десяти копеешном окладе».
Введение нового способа обложения хлебом по дворам, а не по величине пашни, вызывало справедливые жалобы крестьян. Выборные пашенные крестьяне трех ленских волостей — Чечуйского и Киренского острогов и Криволуцкой слободы 9 июля 1929 года просили илимскую воеводскую канцелярию положенный на крестьян провиант снять, а положить на них «прежней десятинной оклад, по чему пре[ж] сего з десятины платили, а не с дворового числа». Заявление было подкреплено ссылкой на наводнения, выдирание пашни льдом и указанием, что «по обе стороны Лены реки прилегли великие хрепты и калтусные места. А степных и яланных мест не имеетца».
Но иркутская провинциальная канцелярия не вняла просьбам и доказательствам ленских крестьян и велела илимской воеводской канцелярии взыскивать с них хлеб «с великим старанием и впредь о том не отписываясь в Ыркуцк» (Фонд 75, арх. № 269, лл. 184-185).
Дорого поплатилась провинциальная и воеводская власть за то, что не прислушалась к суждениям подведомственных ей крестьян ленских волостей.
С тех пор в течение 45 лет, пока действовало подворное обложение хлебом, беспрерывно звучали два хора голосов: один — ленских крестьян, твердивших о потоплении и «позяблении» хлебов, о невозможности внести очередной платеж, и второй — местных властей, сыпавших угрозами и увещаниями.
Итогом этой 45-летней переклички являлось нарастание недоимок до размеров, исключавших возможность погашения их натурой.
Можно отметить, что крестьяне ленских волостей — Чечуйской, Киренской, Криволуцкой — еще дважды, в 1737 и 1738 годах, обращались в Иркутск с подобной же просьбой. К ним присоединялся выборный и Усть-Кутской волости. Однако это не принесло пользы (Фонд 75, арх. № 836, лл. 301-302).
Сразу после введения нового порядка обложения появились недоимки, и они продолжали беспрерывно нарастать вследствие ежегодного наслоения новой задолженности.
С первых же шагов властей по сбору нового оклада пришлось прибегать к «правежу». Например, приказчик Усть- Кутского острога в феврале 1731 года писал: «их (крестьян) держу на правеже многие числа, а доправить с них не могу... Подали доношение... хлебы от засух в сходе ретки... в страдное время от морозов вызябли... А когда у них, крестьян, хлеб зародится, то они платить будут всеусердно» (Фонд 75, арх. № 348, л. 263).
В 1731 году удалось взыскать хлеба еще меньше, чем в предыдущем году — 512 четвертей, т. е. 8,6% хлебного оклада. Вместе с остатками от прошлого года в казенных житницах сосредоточилось лишь 2667 четвертей, из которых 700 пошло на винокурение, а 1967 было отправлено в Якутск (Фонд 75, арх. № 377, лл. 40-42). В 1732 году сбор дал только 475 четвертей ржи, значит, еще меньше, чем в 1731 году. А с обротчиков и со служилых людей «за лишнюю пахоту» почти ничего не поступило (Фонд 75, арх. № 441, лл. 6-7).
Зимой 1731-1732 года из илимской воеводской канцелярии вновь направляются служилые люди по острогам и слободам, чтобы усилить сдачу хлеба. Сотник Анцыфоров должен был ехать в Нижне-Илимскую слободу «денно и ношно» и принуждать выборного мирского старосту Никифора Погодаева «с товарыщи» сдавать хлеб мукой, а не рожью, так как нехватало сырья для винокурения. Анцыфоров докладывал, что молоть хлеба крестьянам негде «за небытием ветра» и вследствие бездействия водяных мельниц, «того ради, что ключи от морозов закипели и мельницы стоят заперты». Он добавил, что скудные крестьяне «держатца под караулом без выпуску и стоят на правеже повсядневно», но хлеба не сдают (Фонд 75, арх. № 444, лл. 1, 3).
Понудители перед отъездом в волости получали инструкции, в которых излагались права и обязанности таких уполномоченных. Илимский служилый Афанасий Бутаков должен был ехать в 1733 году в Яндинский и Братский остроги, «не мешкав ни часу». В его обязанности входило — осмотреть хлеб в крестьянских житницах, заставить крестьян обмолотить «с поспешением» оставшийся в кладях хлеб, выделить «на семена и на пропитание настоящее число» для каждого хозяйства, а остальной хлеб выслать в Илимск «за доимки». Ему же поручалось ссыпать хлеб бездоимочных дворов в особые житницы и обращать его на погашение задолженности казне с тем, чтобы крестьяне потом рассчитались между собою. Он должен был приказчиков и крестьян за неплатеж держать на правеже, «о противности» приказчиков писать в Илимск, «а крестьян за ослушание бить батоги» (Фонд 75, опись 2, арх. № 131).
Еще один понудитель, солдат Копылов, в октябре 1733 года направляется в Яндинский острог с таким же поручением, как и Бутаков. Он получил право ездить по волости «на прикащиковых подводах... А корм брать... от прикащика, чем он сам питаетца». Он должен был «партикулярным закупщиком... запретить» скупать у крестьян хлеб, из Яндинского острога «...не выезжать и не вступатца, понеже во все протчия Илимского ведомства остроги и слободы собыя отправлены принудители». В наказе имелся и такой пункт: «А ежели которые сытые крестьяне сами пожелают скудных, свою братью крестьян же одолжить тем правиантом заимообразно, тем позволить».
Такие инструкции, как только что изложенная, были даны еще 10 уполномоченным (там же).
Приведенные примеры показывают, что при взыскании провианта, как было решено при сборе отсыпного хлеба, применялись всевозможные ухищрения воеводской власти по воздействию на крестьян — поручные, посылка принудителей, выделение особых выборных сборщиков, «правеж» и т. д.
В октябре 1736 года в илгинскую приказную избу была подана подписка «Ближного Закорского десятку», к которой приложили руки десятник и 7 рядовых крестьян, что они «подписуются» сдать хлеб заблаговременно мукой, «а из овса и ячмени зделаем крупу» и сдать все это на Усть-Илгинскую пристань. «А ежели мы, крестьяне, тот правиант заблаговременно не заготовим и в ноябре месяце в Усть-Илгинскую пристань не свезем и в житницы не отдадим, то учинят нам по указу, чему будем достойны» (Фонд 75, опись 2, арх. № 207).
Через месяц там же, в Илгинском остроге, крестьяне произвели следующий выбор: «выбрали мы к приему окладного оброчного правианта, за рожь — муки, а за овес — крупы на нынешней 736 год, да к высылке той муки и круп... из своей же братии, не пашенных крестьян... к приему правианта Игнатия Мамрукова, Андрея Олферова, да за принуждением Захара Голышева» (там же, л. 501).
Как видно, крестьяне выбрали сами себе «понудителя», или, как они его назвали, — «за принуждением».
Но илгинские крестьяне пошли еще дальше: 3 декабря 1736 г. они выбрали «к правежу доимочного на прошлые годы с ылгинских крестьян правианта из ылгинских жителей человека доброго и не пьяницу и к тому делу достойного, а имянно Михаила Афонасьева» (там же).
Значит, крестьяне выбрали не только лицо, которое бы их понуждало к платежу хлеба в казну, но и такое лицо, которое могло бы наказывать крестьян за невзнос хлебного налога.
Но нет ни малейшего следа деятельности крестьянских понудителей. Выбор их был чистейшей формальностью.
В 1734 году поступило предписание иркутской провинциальной канцелярии, что «правиант» следует сдавать мукой, причем, на основании решения Сибирской губернской канцелярии крестьянам за помол на их собственных мельницах следовало выплачивать по 2 копейки за четверть (Фонд 75, опись 2, арх. № 156).
За пуд овса крестьяне стали сдавать с этого времени по ½ пуда овсяной или ячменной крупы.
Введенный в 1728 году подворный порядок обложения хлебным окладом оказался настолько порочным, что уже в первые годы его действия образовалась громадная недоимочность илимских крестьян.
Поэтому вскоре же стали прибегать к раскладкам оклада «правианта» не поровну по каждому двору, без учета его хозяйственной мощности, а сообразно количеству душ муж. пола и размерам хозяйства отдельных дворов.
Чаще всего такие раскладки производились особыми «окладчиками», выбранными крестьянами в числе 2-3 человек на волость.
Зажиточные крестьяне Усть-Кутской волости просили в феврале 1737 года илимскую воеводскую канцелярию, чтобы им разрешили произвести переверстку хлебных платежей. Они указывали: «А когда была оная раскладка (в 1728 году), в то время у которых родилось хлеба со удовольствием, на тех положено против убогих со излишеством, а на убогих меньши».
В заявлении слышится голос недовольного зажиточного крестьянина.
Петр Завьялов, исполнявший обязанности илимского воеводы, вступая в противоречие с буквой указа, в своем решении по просьбе усть-кутских крестьян согласился, чтобы они «расположились», но «дабы... одним перед другими отягощения не было», так как, по его мнению, «крестьяне малотяглые по урождению хлеба [могли] притти по се время во льготу, а великотяглые, за недородом хлеба — во отягощение, отчего происходит правианту паче недобор». На основании этого решения приказчику Усть-Кутского острога посылается указ о переверстке хлебного платежа (Фонд 75, арх. № 678, лл. 13-16).
Но никакие новые «расположения», а тем более произведенные в пользу богатых крестьян, стыдливо называвших себя «великотяглыми», не помогали собирать «правиант».
В 1738 году по указу Сената от 12 января дополнительно к окладному провианту вводится сбор «с русских и черносошных крестьян сверх подушных денег хлеба по одному четверику рожью или мукою, а с татар и прочих иноверцов вдвое». Хлеб, дополнительно собираемый по этому указу в Илимском уезде, надлежало отправить в Якутск (Фонд 75, арх. № 833, л. 243 и № 836, лл. 284-288).
По инструкции, данной о сборе четверикового хлеба «Государственной военной коллегии ис правианской канторы определенному к Сибирскому магазейну... полку... афицеру», устанавливалось качество подлежащего к заготовке хлеба: «Велено (принимать) рожь и муку самую добрую, сухую и овинную, а не сыромолотную и не комковую и не лежелую и не затхлую, в указную меру» (Фонд 75, арх. № 836, лл. 314-319).
Но введение нового обложения вряд ли позволило казне заметно увеличить сбор хлеба с илимских крестьян, не выполнявших и своих прежних натуральных повинностей. Например, по Чечуйской волости годовой оклад муки составлял 3395 пудов, крупы 1698 пудов, а недоимки за 1734-1737 годы достигли 8208 пудов муки и 4292 пуда крупы, т. е. составляли 2 ½ годового оклада. Почти такая же задолженность за эти годы образовалась и по Криволуцкой слободе (Фонд 75, арх. № 843, лл. 284-293, 331-332).
Даже в самой хлебной волости, Илгинской, за 1739-1740 годы было недовнесено почти 600 пудов муки, «которой правиант с крестьян правитца ныне». Сходное положение образовалось и в Тутурской слободе (Фонд 75, арх. № 970, лл. 89-91).
Сводка недоимок по хлебу за 1729-1740 годы имеется в делах хлебного повытья за 1743 год (Фонд 75, опись 2, арх. № 337, лл. 21-23).
За указанные 12 лет общий размер недоимок возрос по 10 волостям до 73354 пудов, в том числе по Барлуцкой волости до 73 пудов, по Илгинской — 316, Тутурской — 617, Яндинской — 1123, Орленской — 1 147, Ново-Удинской — 1552, Усть-Кутской — 4403, Криволуцкой — 11571, Киренской — 11593, Чечуйской — 40959 пудов.
Значит, подавляющая часть недоимок образовалась по нижним ленским волостям Илимского уезда.
Годовой оклад по указанным 10 волостям достигал 34556 пудов, следовательно задолженность составляла 2 годовых оклада, а по Чечуйской волости — 6 годовых окладов.
В таблице 74 указан размер недоимок по каждому году 12-летнего периода. Сумма их дает названную выше величину, т. е. 73354 пуда.
Таблица 74
Особенно сильно увеличились недоимки в неурожайные 1737-1740 годы, что резко ухудшило снабжение Камчатской экспедиции.
В 1741 году глубокий голод охватил Илимский уезд. Даже наиболее обеспеченные землепашцы, беломестные казаки, не могли заплатить сравнительно (с крестьянами) умеренный хлебный оброк. За 1733-1741 годы на них и других обротчиках Яндинской волости набралось недоимок 602 четверти ржи. Посланные туда два илимских служилых человека осенью 1741 года сообщили, что собрать «доимки» за скудостью казаков не могли.
Всего там с 48 дворов надлежало взыскать недоимок за 1728-1741 годы 5593 пуда, в среднем по 117 пудов с двора. В числе их было 5 дворов крестьян и крестьянских детей, 10 — казачьих детей и 33 — беломестных казаков. Как с беломестных казаков, так и с казачьих детей взыскивался очень скромный оброк: только один двор платил по 4 четверти ржи в год, остальные вносили еще меньше: 7 дворов по 3 четверти, 10 дворов по 2-2 ½ четверти, 22 двора по 1 четверти и 2 двора по ½ четверти. В среднем беломестные казаки, имевшие гораздо больше земли, чем крестьяне, платили по 1,6 четверти ржи в год на двор, т. е. в 4 1/2 раза меньше, чем крестьяне.
Получив сообщение служилых людей и подписку беломестных казаков, воевода Кондратьев приказал недоимки собирать «без всяких отговорок и в том прикащика Скуратова принуждать». Он велел усилить уполномоченных еще тремя казаками и недоимки собрать, «понеже, как всем известно, в городе Илимску и в Илимском ведомстве хлеб не родился и имеетца в Ылимску глад, что и купить негде и жалованье служилым людям дать нечего, помирают гладом». В этом же деле собраны настойчивые требования служилых людей о выдаче им хлебного жалования (Фонд 75, арх. № 1000, лл. 11-15).
В следующем, 1742 году, Лоренц Ланг, переоценивая донесения о хороших видах на урожай, послал по уездам указ: «А ныне в ыркуцкой правинцыальной канцелярии известно, что божиим благословением хлеб родился». Поэтому вице-губернатор предложил возобновить сбор хлеба с крестьян (Фонд 75, арх. № 1023, лл. 218-219).
По 1742 год не принес, вопреки чаяниям провинциальной канцелярии, никакого улучшения в сборе хлеба с крестьян.
И именно в этом году Сенат по представлению иркутской провинциальной канцелярии списал с илимских крестьян безнадежной хлебной недоимки, образовавшейся до 1742 года, 73354 пуда 17 фун., о чем Сибирский приказ уведомил вице-губернатора 2 сентября 1742 г.
Почти все эти недоимки, именно 68530 пудов, списывались с четырех ленских волостей.
Однако уже в июне 1743 года Лоренц Ланг вновь направляет воеводам предписание о возобновлении взыскания недоимок.
15 июля 1744 г. издается указ-амнистия «Об отпущении вин и сложении доимок», и в силу этого с четырех ленских волостей списывается еще 27942 ½ пуда хлебной задолженности казне. Таким образом по четырем волостям было списано почти 96500 пудов хлебных недоимок, накопившихся за сравнительно короткий промежуток времени, именно с 1729 по 1744 год.
Казне удалось за указанные 15 лет взыскать с крестьян четырех ленских волостей около 150 тысяч пудов хлеба, или 60% оклада.
После списания хлебных недоимок немедленно стали образовываться новые недоимки и власти возобновили обычные меры по взысканию с крестьян хлебных платежей.
Приказчики, чтобы отвести от себя наказания, которыми не переставали угрожать и иркутская и илимская канцелярии, стали запасаться подписками крестьян о своевременной сдаче ими хлеба.
Например, 29 декабря 1745 г. мирской староста, десятские «и все крестьяне» Илгинской волости дали подписку приказчику Семену Зимину, что отдадут в казну весь «провиант» сполна, «не оставив в доимке не токмо пуда, но ни единого фунта». Если же они не выполнят этого обязательства, то будут «повинны... платить (штраф) помимо ево, илгинского прикащика, також и в чем надлежит — ответствовать во всем собою, помимо ево, прикащика» (Фонд 75, опись 2, арх. № 398, лл. 21-22).
Примерно такую же подписку дали в декабре 1746 года крестьяне Кежемской слободы: «А буде с оным платежей правианта в показанных числех в Илимск не явимся, то повинны мы жесточайшаго истязания». Всего в Кежемской волости было собрано 27 таких подписок (Фонд 75, опись 2, арх. № 448, лл. 7-13).
В свою очередь и приказчики волостей обязывались воеводской канцелярией подписками о исправном сборе хлеба в казну.
В тех волостях, где, хоть и с грехом пополам, хлеб сдавался в казну, придерживались мирских раскладок. Так, за 1746 год имеется окладная книга Братского острога, в которой записано 98 дворов пашенных крестьян, проживавших в 19 селениях этой волости. В книге по каждому двору отмечено число душ муж. пола, по которым производилась раскладка, и указано количество ржи и отдельно — овса, подлежащее сдаче в казну (Фонд 75, арх. № 1397, лл. 1-22).
В таблице 75 дана группировка крестьянских дворов Братской волости по записям названной окладной книги. Так как оклад «провианта» распадается на рожь и овес, причем всегда поровну, то в таблице 75 приведены данные только по ржи, т. е. о половине всего хлебного оклада.
Отсюда можно заключить, что крестьянские раскладки невольно отображали имущественное неравенство дворов. Одни крестьяне платили, например, по 1 3/8 четверти ржи и столько же овса (5 дворов), другие — по 5 четвертей ржи и столько же овса (13 дворов).
Таблица 75
Значит, одни дворы платили в 3-4 раза больше чем другие. Но по той же книге 3 двора несли платеж по 8 с лишним четвертей ржи, следовательно, они платили в среднем почти в 6 раз больше, чем малосемейные дворы.
Подобная же раскладка по Криволуцкой волости имеется за 1748 год (Фонд 75, опись 2, арх. № 477).
И здесь, как и в Братской волости, одни дворы имели небольшие оклады, например 15 пудов ржи (9 случаев), другие по 60 пудов, а один двор даже 90 пудов ржи.
Неурожаи делали недоимочными даже самые хлебородные волости Илимского уезда. Так, илгинская приказная изба представила в декабре 1746 года ведомость, по которой значилось, что крестьяне в состоянии внести только 425 пудов ржи, «а за позябом от морозу» невозможно взыскать 2943 пуда муки за рожь и 1467 пудов за овес (Фонд 75, опись 2, арх. № 423, л. 52).
Недоимки по хлебу неудержимо росли, особенно по ленским волостям — Усть-Кутской, Киренской, Криволуцкой и Чечуйской. За 1745-1753 годы здесь вновь накопилось недоимок по сдаче муки 45719 пудов, крупы — 30024 пуда (фонд 75, опись 2, арх. № 544, л. 8) .
В Илгинской волости за 1746-1748 годы образовалось недоимок по ржи 488 четвертей (годовой оклад 412) и по крупе. 265 четвертей (годовой оклад 195 ½). К 1752 году недоимки здесь возросли до 15778 пудов. В Братском остроге за 1744-1750 годы задолженность достигла по ржи 913 ½, по крупе 573 ¼ четверти (фонд 75, опись 2, арх. № 546, лл. 57-83, 87-88).
Сбор этих сведений из приказных изб сопровождался крутыми мерами. Так, посланному в Усть-Кутский острог нарочному казаку было велено приказчика и писчика «держать в приказной избе скованых в колодках, пока оная ведомость (о недоимках) сочинена будет»... Срок составления ведомости был краток — «чрез один день» (там же, лл. 21-22).
Рост недоимок заставлял воеводскую канцелярию переходить к крайним мерам. В 1751 году служилые люди получили указ произвести «доезд», т. е. обыск в крестьянских амбарах Илгинской волости. Но и это не привело ни к малейшему сдвигу и сборе провианта. Крестьяне дали подписки, что за текущий год хлеб внесут, «а из доимки на прошлые годы плати, нечем» (Фонд 75, опись 2, арх. № 590, лл. 84-94).
В Яндинском остроге 87 крестьян имели недоимок за 1744-1751 соды 11588 пудов, или в среднем по 133 пуда на двор; за 41 беломестным казаком той же волости числилось 2066 пудов недоимок по оброчному хлебу, или по 50 пудов на двор. На предложение дать подписки о погашении задолженности 66 крестьян ответили согласием и такие подписки выдали, 7 крестьян отказались подписаться, но обещали заплатить, a 14 крестьян заявили, что платить не могут и никакой подписки не дадут (фонд 75, опись 2, арх. № 592, лл. 60-81).
Полные данные о недоимочности за 1744-1750 годы по 13 волостям (отсутствуют сведения только по Братскому острогу) были собраны по требованию генерал-майора Киндермана в 1751 году (фонд 75, арх. № 1836, лл. 313-319).
Годовой оклад составлял тогда 4542 четверти, недоимок числилось 20164 четверти.
Недоимки по сдаче муки за рожь достигли за какие - нибудь 12 лет почти четырех годовых окладов (11499 четвертей), по сдаче муки за овес («вполы») или за крупу — более пяти годовых окладов (7575 четвертей) и по оброчному хлебу за использование вненадельных пахотных и сенокосных угодий — почти шести годовых окладов (1090 четвертей).
Всего илимские крестьяне к этому времени должны были казне свыше 160000 пудов хлеба, т. е. в среднем более 200 пудов на один двор.
Эти цифры говорят о крахе натурального налогового обложении.
Все волости без исключения оказались недоимочными. Лишь немногие волости имели задолженность, равную 1-2 годовым окладам, большинство волостей впало в неоплатные долей перед казной.
Недостающие данные по Братской волости можно восполнить по другим материалам. В 1750 году недоимки там составляли 1852 четверти, а в 1753 году — 2598 четвертей (фонд 75, арх. № 2003, лл. 96-97), т. е. достигали более 4 годовых окладов.
Итоги, подведенные илимской воеводской канцелярией в 1750 году по сбору недоимок заставили ее дать распоряжение о новой раскладке «по семьям и по землям и по пожиткам, дабы одним перед другими тягости не было». Согласно этому распоряжению яндинская приказная изба в ноябре 1752 года выслала «переокладную» книгу в Илимск. Новая раскладка была произведена «окладчиками» — крестьянином Афанасием Константиновым «с товарыщи» (фонд 75, опись 2, арх. № 633, лл. 35-47).
Итоги новой раскладки хорошо показывают стремление крестьян произвести подушную раскладку провианта. Но в то же время обнаруживается полное несоответствие тяжести обложения с хозяйственной мощностью крестьянских дворов. Малопосевные хозяйства и по новой раскладке должны были платить с десятины пашни почти в 5 раз больше, чем хозяйства с крупной запашкой.
Это происходило вследствие несоразмерно малой обеспеченности мелких дворов пахотной землей по сравнению с многопосевными хозяйствами. В первой группе на душу муж. пола приходилось 0,6 десятины пашни, во второй — 1,7 десятины, в третьей — 2,6 десятины и в четвертой — 3,8 десятины.
Значит, стремление воеводской канцелярии уравнять обложение потерпело полную неудачу.
Богатый двор ориентировался на сдачу хлеба в той же мере, в какой сдавал бедняк, и воеводская власть не имела на возможности ни желания заставить зажиточного крестьянина полностью рассчитаться с казной, если бедняк оказывался недоимщиком. Жалобы бедноты на неурожай и заявления ее об отсрочке платежей всегда находили твердую поддержку зажиточною крестьянина, так как в этих случаях просьба бедноты приобретала характер общего, мирского приговора.
Воевода, соглашаясь отсрочить платеж, давал равное право задержать уплату хлеба в казну и бедным и зажиточным дворам. Зажиточный крестьянин был заинтересован в повышенном обложении бедноты не только потому, что с него слагалась часть хлебного оклада, но и потому, что это затрудняло воеводскую власть во взыскании хлеба со всех крестьян, а значит и с зажиточной части деревни. Чем больше переоблагалась беднота, тем ниже был уровень взыскания хлеба с илимской деревни. Неизбежно складывались, таким образом, условия, в которых бедняк не мог платить, а зажиточный мог не платить.
Крестьяне не раз поучали провинциальных и уездных начальников, что порядок обложения хлебом несправедлив, но власти не внимали им.
Выбранный крестьянами Кежемской слободы челобитчик писал илимской воеводской канцелярии в 1755 году о необходимости передела пашни и сенокосов «по тяглом или по душам и о новом розкладе окладного правианта, понеже в той нашей слободе земли не деленые. И которые прожиточные и семейные, те по многу содержат, а в тягле и в платеже правианта в малом состоят. А малосемейные и в тягле и в платеже правианта состоящие не в малом, на тех и доимки состоят» (Фонд 75, арх. № 2047, л. 246).
По то, что для крестьян было азбукой, для начальников оказывалось книгой за семью печатями.
Заявления о неурожаях, наводнениях и других крестьянских бедах текли в илимскую воеводскую канцелярию беспрерывным потоком. Для подкрепления своих заявлений крестьяне охотно привлекали разных служилых людей. Представляя в Илимск ведомость о хлебных недоимках за 1745-1754 годы, чечуйская приказная изба приложила показания о гибели хлебов: «Чечуйского острогу старостами, выборными, соцкими и десяцкими и пашенными крестьянами — всеми показано: оная доимка на них состоит с 744 году по 754 года за неурождаемым в тех годех хлебом и от Лены реки потоплением, також и морозами вымерзало и градом побивало... Пришли (крестьяне) в крайнее раззорение и в скудость. И оброчного платежа, правианта заплатить нечем. Також прошлого 1754 году майя з 9 по 19 число от во[ли] божии Леной рекой вешним... льдом топило безмерно и много[е] число хоромного строения и скота и протчих крестьянских рукоделе[й] и хлеба семенного и ядобного и пахотных земель с насеянъным ржаным хлебом-озимями унесло». Это заявление, связывавшее руки илимской воеводской канцелярии по сбору хлеба и с действительных и с мнимых бедняков, засвидетельствовал подпоручик Кожевников «и с ним ленских острогов и слобод крестьяне с прикащиками, старостами и выборными» (Фонд 75, арх. № 1284. лл. 1-13).
За Чечуйской волостью числилось в это время недоимок 33040 пудов.
Но если из волостей беспрерывно поступали всякие заявления, слабые места которых (возможность обложения зажиточных) илимская воеводская канцелярия не замечала, то и обратно — из Илимска в волости беспрерывно шли пересыпанные угрозами указы, слабые места которых прекрасно использовались крестьянами.
22 сентября 1753 г. из илимской воеводской канцелярии направляется в Илгинский острог следующий указ: «...понеже по неоднократным посланным от здешней канцелярии ея императорского величества указом велено над всеми Илимского ведомства крестьянами иметь всегда прилежное смотрение, дабы они пашню пахали ежегодно во всех трех полях без недопашки, и всю б оную засевали хлебом в удобные времена и по кабакам бы отнюдь не пьянствовали и не пропивались и, в противность указов, картами и никакою зернию не играли и упражнялись бы в своих крестьянских работах и рукоделиях неленосно».
Такие вступления крестьянин пропускал мимо ушей. Ведь никакого надзора за хлебопашеством не было, никто за посетителями кабаков не следил, да и самого деления пашен на 3 поля в Илимском уезде не существовало.
Все это введение было столь же нужно воеводской канцелярии, как нужно долго молчавшему человеку прокашляться, прежде чем начать речь.
Далее илимская воеводская канцелярия предлагает приказной избе описать у крестьян «всякой хлеб, сперва стоячей, а потом и молоченой, повсягодно», чтобы взять из этого хлеба провиант в казну. Не забыто и указание, что если «с коего крестьянина по подлинному свидетельству за всеконечною скудостию ево или за недородом хлеба... взять будет не ис чего», то брать у зажиточных раскладкою.
И это крестьян мало трогало, так как если бы приказчик и пошел описывать хлеб, то «по подлинному свидетельству» всегда можно было бы доказать крестьянскую «всеконечную скудость».
Поэтому и угрозы, которыми по привычке заканчивала указ воеводская канцелярия, никого не пугали.
Указ угрожал приказчику и старосте взысканием с них всех недоимок. «И сверх того, имеете быть публично наказаны кнутом и сосланы в Анадырской острог в сылку» (фонд 75, опись 2, арх. № 658, лл. 6-7).
Ни один приказчик не только не ссылался за недоимки крестьян в Анадырский или какой-либо другой острог, но даже не подвергался телесному наказанию.
Угроза же взыскать с приказчика и старосты недоимки, числившиеся за крестьянами, была и вовсе бессмысленна, так как недоимки составляли десятки тысяч пудов.
Подобные указы напоминали крестьянам, что существует воеводская власть, что от нее можно ждать всяких сюрпризов и поэтому следует держать ухо востро, но в то же время они доказывали, что пока воеводы шли таким путем, в волостях нечего было особенно беспокоиться с уплатой хлеба казне.
В общем, крестьяне большинства волостей сдавали не более половины наложенного на них оклада, а запущенные недоимки за прошлые годы, как правило, никогда уже не погашали. Впрочем, и илимская воеводская канцелярия все внимание обращала лишь на взыскание текущих платежей, не требуя, обычно, покрытия недоимок прошедших лет.
Можно было бы привести очень большое число показаний о все возрастающей недоимочности в начале 50-х годов. Но все они совершенно однообразны.
Для примера укажем, что в одном деле хлебного повытья за 1755 год (фонд 75, опись 2, арх. № 739, лл. 26-38) имеются ведомости о недоимках по трем ленским волостям за 1745-1754 годы. Недоимки за тремя волостями составляли 66493 пуда, т. е. величину, превосходившую годовой оклад почти в 7 раз.
Правда, значительная часть недоимок, около 1/3, падала на так называемых посельщиков, т. е. крестьян, переселенны в другие волости, но, несмотря на это, не видно было никакого улучшения в сборке хлеба с оставшихся, более обеспеченных крестьян.
Задолженность становилась безнадежной, а возможность погашения ее — фикцией. За Василием Первухиным, крестьянином Чечуйского острога, считалось долга казне 606 пудов, а Павлом Черных — 1120 пудов; в Киренской волости за Аврамом Горбуновым числилось 756 пудов, за Антоном Горбуновым — 569 пудов. Ни при каких условиях эти крестьяне не могли погасить хлебом и десятой доли образовавшейся задолженности.
По трем илимо-ангарским волостям, более благополучным, чем ленские волости, к 1757 году накопилось 29523 пуда недоимок (фонд 75, опись 2, арх. № 781, лл. 34-41).
В 1755 году иркутская провинциальная канцелярия, обратив внимание на слабое поступление хлеба по Илимскому уезд у, поручила провиантмейстеру Усть-Илгинской пристани подпоручику Кожевникову расследовать причины недоимочности. Кожевников опросил приказные избы и на основании их ответов составил сводный рапорт.
Приказчик и староста Илгинского острога сказали, что в недоимочности виноват бывший приказчик Кузнецов. Кроме того, помешал рекрутский набор, который отвлек внимание руководителей волости от взыскания хлеба с крестьян.
Барлуцкая приказная изба объяснила недоимочность тем, что многие крестьяне записались в ямщики «на большую от Ыркутска Московскую дорогу» и что на них числится недоимок свыше 1000 пудов.
Приказчик и староста Ново-Удинской слободы ответили, что отлучались в Иркутск «для некоторых исправности дел» и для отдачи рекрутов, поэтому образовалась небольшая недоимка.
Недоимка получилась «за неурожаемым у крестьян своего хлеба», — сказали приказчик и староста Тутурской слободы.
Староста и заказчик Орленской слободы указали, что крестьяне для платежа в казну покупали хлеб на стороне, «обрываючи у себя платье, и скота продавали».
Во всех перечисленных волостях сдача хлеба в казну по текущим платежам шла в 1754 году успешно. Зато представители ленских волостей, лежавших ниже Усть-Кутского острога, сообщили мало утешительные вести.
Выборный и староста Криволуцкой слободы пожаловались на неурожай и потоп, а также на то, что часть крестьян работает по принуждению в Усть-Кутском солеваренном заводе.
Приказчики, прежний и новый, и 2 старосты Усть-Кутского ост po га обратили внимание Кожевникова на то, что Усольский завод принуждает крестьян работать в страдное время с платой по 9 копеек в день, в то время как пуд хлеба стоит копеек. «И что оные крестьяне заробят, то в той же работе и съедят». Кроме того, они указали на неурожай и потопление хлебов Леной.
Такое же заявление сделали приказчик и староста Киренского острога.
Наконец приказчик и мирской староста Чечуйского острога прямо сообщили: 14 сентября 1754 года «выпал великой снег, глубиною в 5 веръшков, которой де на насееном хлебе лежал октября по 8 число. К тому же де и мразы были немалые и те хлебы позябли». Кроме того, волость постигло наводнение. Крестьяне гоньбу ведут на 950 верст, содержа 11 почтовых станций. Не все проезжающие платят прогоны, «а другие де безденежно на подводах ездят и ямщиков де бьют, а прогонов не дают». У крестьян хлеба нет. «Ис тех плательщиков имеется четвертая часть, не точию казенной правиант заплатить, но и дневной де пищи не имеют». Несмотря на это, под принуждением бывшего приказчика чечуйские крестьяне сдали 1000 пудов хлеба в казну, но этот хлеб, по заявлению крестьян и по осмотру Кожевникова, «явился он видом красен, а пробою сладок и в пищу служителем ея императорского величества негоден». Этот хлеб было велено крестьянам вернуть, а с них собрать хороший хлеб в следующем году.
Представители последних четырех волостей заявили также, что крестьянам платить в казну провиант нечем (фонд 75, арх. № 2198, лл. 286288, 299-300).
Из этой коллекции ответов, полученных по одному полуслучайному запросу, как бы слышится говор крестьянской толпы, в которой раздаются и тонко обдуманные и вздорные мнения, но равно убедительно свидетельствующие о трудах и затруднениях илимского земледельца.
В том же деле (лл. 290-291) к рапорту Кожевникова приложена ведомость о недоимках за 1744-1754 годы по волостям, приписанным к Усть-Илгинской пристани (Илгинская, Яндинская, Барлукская и Ново-Удинская), задолженность которых составляла 3473 пуда, и по волостям, приписанным к Усть-Кутской пристани (Усть-Кутская, Киренская, Чечуйская и Криволуцкая), за которыми накопилось 84859 пудов недоимок.
Кажется, одни эти цифры — 3473 и 84859 — должны были показать провинциальной и воеводской канцеляриям порочность уравнительного подворного обложения, без какого бы то ни было учета особенностей разных волостей Илимского уезда. Но таково было обаяние указов, что, несмотря на абсурдность следствий, причин их не доискивались. Раз указано, значит правильно. Все указанное разумно, все разумное указано.
По ведомости недоимок с 1744 по 1756 год по Илимскому уезду без Орленской, Тутурской, Илгинской и Ново-Удинской волостей считалось 140228 пудов хлебных недоимок. Почти все объяснения этой недоимочности ограничивались указанием на неурожаи прошлых лет.
В 1757 году илимская воеводская канцелярия просила отсрочить, платеж хлеба до следующего года из-за плохого урожая зерновых. Сибирский приказ согласился с представлением Илимска и предложил подождать со сбором. Но в 1758 году опять произошли наводнения, повлекшие запоздание с яровым севом, «отчего (хлеба) от осенних морозов... урожаем не ушли, и от тех морозов точно позябли, так что принуждены крестьяне одну точию солому для корму скота скашивать. А хотя некоторой хлеб и снимали — и тот в пищу человеческую крайне негоден, зачем и в казну принимать невозможно» (фонд 75, арх. № 353, лл. 311-312).
Иногда воеводам становилось ясным безнадежное положение со взысканием недоимок. Но и в этом случае они предлагали не изменение введенного и 1728 году порядка натурального обложения крестьян, а списания всей задолженности.
Воеводы в своих требованиях списать хлебные недоимки отражали желание всех крестьян, но в первую очередь зажиточных хозяев, которые больше других слоев илимской деревни выиграли бы от признания их неплатежеспособными.
Воевода Павлуцкий дал в 1758 году обстоятельное мнение о списании хлебных недоимок четырех ленских волостей, именно: Усть-Кутской, Киренской, Криволуцкой и Чечуйской (фонд 75, опись 2, арх. № 838, лл. 58-61).
В четырех волостях, писал воевода, состояло «по нынешней и генеральной ревизии», т. е. по переписи 1744-1745 годов, 2250 душ. Из них было переведено в Иркутский уезд, согласно указам Сената, 340 душ, взято в рекруты и умерло после ревизии 517 человек. Крестьяне этих волостей ежегодно должны были вносить в казну 7602 пуда муки и 2981 пуд 5 фун. крупы. С 1745 по 1759 год надлежало взыскать 148247 пуд. 30 фун. муки, а собрано 63931 пуд 11 ½ фун. Недоимки состояло 84316 пуд. 18 ½ фун. на 9624 руб. 13 ½ коп.
Если бы с крестьян четырех ленских волостей вместо провианта производился сбор 4-гривенных денег, то казна получила бы 10589 рублей.
С тех же крестьян по указам Сената, в частности по указу от 15 июля 1744 г., сложено хлебной недоимки по 1745 год 96473 пуда 8 ½ фун.
После 1745 года недоимки нарастали вновь и, как указано, опять достигли 84316 пудов. «Пашенными землями, весьма малым числом, они, крестьяне, владеют сыстари, то есть с начала, кто где деды и отцы их поселение возымели», а больше земель нет и ежегодно увеличиваются недоимки «от потоплениев и от морозов вызебов». Крестьяне отягощены дальней подводной гоньбой, дают на суда работных людей до Якутска, « а вожей до Пеледуя и Витима».
Поэтому, заключает Павлуцкий, следует все платежи хлебом и образовавшиеся недоимки по ним сложить и заменить 4-гривенным сбором. На эти деньги можно в верхоленских волостях закупать хлеб для снабжения Якутска. Крупу можно заготовлять у илгинских крестьян, «ибо в предь реченных четырех местах яровой хлеб почти, за поздыми севами, никогда не родится».
Воевода считает, что с четырех ленских волостей «совершенно и взыскать в казну (хлеб), какие б наистрожайшие подтверждения и взыскания не происходили, будет невозможно», а собрать недоимки за прошлые годы «неуповательно и точно ненадежно», и напоминает, что до 1745 года списано недоимок «без мала со сто тысяч пудов».
Переселять же крестьян этих волостей в другие, более хлебородные места илимская воеводская канцелярия считает невозможным, так как крестьяне несут здесь важную для государства подводную гоньбу.
Таково заключение Павлуцкого о судьбах недоимок, накопившихся на ленских крестьянах за 14 лет.
Может быть, немного лучше, чем в ленских волостях, складывалось положение со сбором провианта в ангарских волостях Илимского уезда.
В конце 1762 года прапорщик Замятин принял Братский острог от приказчика илимского сына боярского Андрея Березовского. При передаче дел была составлена ведомость хлебных недоимок за 1744-1760 годы. Итоги ее оказались неутешительными: окладного хлеба надлежало взыскать 22643 пуда, собрано 5866 пудов, осталось в недоимке 16777 пудов. С крестьян, вышедших на станции, удалось взыскать 608 пудов, а в недоимке числилось 10128 пудов. С оброчных пашен и сенокосое сбор в казну хлеба должен был составить 3395 1/2 пуда, собрано 327 1/2. Недоимки по всем этим платежам достигли 29972 пудов (Фонд 75, опись 2, арх. № 953, лл. 81-105).
Пользуясь передаточной ведомостью приказчика, можно сгруппировать крестьянские хозяйства Братского острога по величине платежа и определить недоимочность различных по хозяйственной мощности дворов.
Упомянутая группировка приведена в таблице 76.
Как следует из приведенной таблицы, раскладка провианта хотя и была довольно ясно дифференцирована, однако недоимки на зажиточных дворах оказались более значительными, чем на дворах маломощных крестьян. Богатый крестьянин здесь, как и в других волостях, ограничивал свои платежи государству тем уровнем, которого достигали в выполнении своих обязательств перед казной маломощные дворы.
Уравнительность окладов вела к уравнению и действительного платежа. Зажиточный крестьянин сдавал в казну столько же хлеба с десятины (или в пересчете на 1 душу), как и бедняк.
Таблица 76
Но, как общее правило, несмотря на перераскладки, крупные хозяйства пользовались землей за более низкую плату, чем средние и мелкие дворы. Это хорошо видно из таблицы 77, построенной на основании учета посевных площадей Илгинской волости в 1757 году.
Таблица 77
За 1 десятину посева маломощный двор платил государству хлеба в 1 ½-2 раза больше, чем зажиточный двор. У крестьян, имевших до 2 десятин посева, изымалось более 1/3 урожая в казну, а зажиточный двор платил 1/10 урожая, т. е. в 3 раза меньше.
Отдельные, самые крупные по величине посева хозяйства платили еще меньше. Иван Новопашенных из деревни Ильдинской засевал 15 десятин, сбор хлеба в 1757 году у него составил 776 пудов, а сдавать он должен был в казну 68 пудов, т. е. 8,8% от валового урожая. Федор Безносов из деревни Дальней Закорской сеял 18 ½ десятины, намолотил в 1757 году 822 пуда, а государству должен был сдать 70 ½ пуда, т. е. 8,6% урожая. Матвей Стрелов из деревни Коченской имел под посевами в 1757 году 22 десятины, собрал с них 996 пудов хлеба, а должен был заплатить в казну 84 пуда, т. е. всего 8,4% из полученного урожая. Соседи этих крестьян — Егор Шабалин при З ¾ десятины посева и 210 пудов урожая должен был платить в казну 30 пудов, или 14,3% от валового сбора хлеба, Яков Ожегов из деревни Нижне-Слободской имел 6 десятин посева, собрал 218 пудов хлеба, из которых 60 пудов, или 27,5%, обязан был сдать в казну, Иван Подварков из той же деревни сеял всего 1 ½ десятины, собрал 85 пудов хлеба, из которых платеж в казну составлял 25 ½ пуда, или 30%. Марк Куделин из деревни Ближней Закорской сеял 2 ½ десятины, собрал с них 130 пудов хлеба, а платить должен был в казну 57 пудов, или 43,8% от валового сбора. Таких примеров можно привести сколько угодно.
Недаром один из названных здесь крестьян, Яков Ожегов, жаловался, что платить не может «от всеконечной ево скудости и пахотная земля не вся в роспашке». Он был, как и многие другие его односельчане, задавлен непомерной тяжестью государственного обложения.
Льготное положение зажиточных крестьян можно показать еще на данных о недоимочности Нижне-Илимской волости за 1744-1766 годы (фонд 75, арх. № 2043, лл. 99-106 и 109-120).
В таблице 78 дана группировка крестьянских хозяйств по величине пахотной земли в связи с числом душ муж. пола, с величиной хлебного оклада и с недоимками (см. таблицу 78).
Таблица 78
Зажиточный крестьянин сдавал за 23 года в казну в пересчете на 1 душу столько же, как и малоземельный крестьянин. Поэтому размер недоимки на двор 1-й группы за все годы составил 297 пудов, 2-й группы — 514 пудов, 3-й группы — 657 пудов и последней группы — 640 пудов. Как видно, зажиточный двор сберегал от сдачи в казну в два раза больше хлеба, чем его маломощный сосед.
Какой бы порядок обложения не вводила казна в отношении крестьян — с площади ли отведенной земли, с души ли муж. пола или с двора — всегда возникало неравенство платежа, поскольку при этом совсем не принималась во внимание хозяйственная мощность крестьянина.
Ленин, анализируя размеры податей в пореформенное время, не раз отмечал громадную неравномерность платежа богатых и бедных дворов: «... распределение податей внутри общины оказывается поразительно неравномерным: чем состоятельнее крестьянин, тем меньшую долю составляют подати ко всему его расходу» (В.И. Ленин. Сочинения, том 3, стр. 126. См также стр. 549 и 550 и том 15, стр. 90).
На примере илимских крестьян можно показать наиболее ясно эту поразительную неравномерность, если взять государственное хлебное обложение. Такая система усиливала расслоение крестьян и ставила бедноту в зависимость от богатого хозяина. Беспрепятственно расширяя свое хозяйство, зажиточный крестьянин мог тем легче овладевать землями обедневших соседей и использовать наемную рабочую силу, чем тяжелее падало государственное обложение на несостоятельную часть деревни.
Недоимки к 1770 году по 9 волостям увеличились до 189617 тысяч пудов муки и крупы (фонд 75, опись 2, арх. № 1259, лл. 28-30).
Все строгие указы уже давно никого не пугали.
Неоднократно поднимался, как иркутской, так и илимской канцеляриями вопрос о замене оброчного провианта 4-гривенным сбором, т. е. о возврате к порядку, действовавшему до 1728 года.
Например, в 1771 году в Илимске была составлена еще раз ведомость, в которой сопоставлялись платежи хлебом за 1759-1771 годы с доходом, который получила бы казна при введении 4-гривенного сбора по Усть-Кутской, Киренской, Криволуцкой, Чечуйской, Орленской и Нижне-Илимской волостям. Весь оклад хлеба по этим волостям достигал за 13 лет 152545 пудов, из которых было взыскано 78154 пуда. По средней «сложной» цене в 11 ¾ копейки за пуд муки и 17 копеек за пуд крупы сданный хлеб оценивался в 14374 рубля. А 4-гривенный сбор составил бы величину на 5020 рублей больше. Отсюда илимская воеводская канцелярия делала вывод о выгодности для казны замены оброчного провианта 4-гривенным сбором (фонд 75, опись 2, арх. № 1272, лл. 16-18).
Но воеводская канцелярия не приняла во внимание одного обстоятельства — возможно ли было бы собрать полностью 4-гривенные деньги.
К 1772 году недоимки по всем волостям за 28 лет, начиная с 1744 года, возросли до 200 тысяч пудов. Из этого числа четыре ленских волости задолжали 157600 пудов. Нижне-Илимская волость — 35600 пудов, остальные 5 волостей — 5800 пудов. По существу только некоторые волости, как Верхне-Илимская, Карапчанская, НовоУдинская, за все эти годы хлебных недоимок не имели (Фонд 75, опись 2, арх. № 1299, лл. 29-31).
Прошло 44 года с тех пор, как илимские крестьяне были обложены оброчным провиантом по 60 пудов хлеба на двор. Опыт этих лет показал полную порочность подворного обложения.
Такое обложение, как и подушные подати, было выгодно только зажиточному крестьянству. Но и казна получала с крестьян гораздо меньше, чем рассчитывала. Несмотря на списание почти 100000 пудов безнадежных недоимок, к 1772 году оставалось невзысканным около 200000 пудов, а к 1773 году — 230600 пудов.
Последнюю попытку как-нибудь сдвинуть сбор недоимок с мертвой точки сделала иркутская губернская канцелярия в указе 21 августа 1772 г.
Наконец иркутская губернская канцелярия «обще з господином брегадиром, иркутским обер-комендантом фон Линеманом», отвечавшим за снабжение местных войск, «имели разсуждение» по поводу целесообразности сохранения хлебного обложения крестьян. На основании этих рассуждений явился указ от 28 августа 1772 г., в котором кратко излагалась история обложения местных крестьян, затем отмечалось, что еще в 1762 году губернская канцелярия представляла в Сенат мнение об отмене сбора хлеба и пеньки. Сенат согласился с мнением иркутской губернской канцелярии, но почему-то указ Сената из Тобольска не был переслан в Иркутск. Затем губернская канцелярия ссылается на именной указ от 5 ноября 1768 г., согласно которому с государственных крестьян было повелено «в сравнении помещичья дохода збирать по 2 рубли по 70 копеек». Но раз государственные крестьяне облагались и 4-гривенным сбором, входящим в плату 2 руб. 70 коп., то не следовало, значит, собирать с них хлеб. Но все это были только соображения, а точного указа о сложении с сибирских крестьян хлебных платежей в приведенных решениях Сената не было. Поэтому иркутская губернская канцелярия еще раз писала о своих предложениях в Сенат, однако ответа получено не было. Тем не менее она сочла возможным опереться на не вполне определенные указы Сената.
Приведя все эти справки, иркутская губернская канцелярия, «находя по нынешним обстоятельствам хлебной збор столь же для крестьян отяготительным, сколь и в самом существе есть... (решила:) велеть з будущаго 1773 года с крестьян об рочного правианта не взыскивать». Но вместо хлебного платежа собирать 4-гривенные деньги.
А в соответствии с этим иркутская губернская канцелярия предложила переверстать между крестьянами земли.
Хлеб, нужный для казны, теперь надлежало покупать у крестьян на деньги (Фонд 75, опись 2, арх. № 1310, лл. 90-93).
По этому указу илимская воеводская канцелярия дала 25 сентября следующее, распоряжение в волости: намерить по 8 десятин пашни, сенокоса, выгона, леса и усадьбы на душу муж. пола, всего на двор по 32 десятины, считая во дворе 4 души, «и к тому еще для размножающихся впредь... по 28 десятин, а всего чтоб было по штидесят десятин на каждый двор»; на продовольствие Якутска закупать ежегодно по 20829 пудов ржаной муки; приказным избам составить ведомости о недоимках за 1745-1772 годы; всю задолженность крестьяне должны погасить или хлебом или деньгами (там же, лл. 107-109).
Вскоре поступили сообщения из Ново-Удинской, Яндинской, Илгинской, Карапчанской и Барлуцкой волостей, за которыми почти не числилось недоимок, что они всю задолженность казне по хлебу погасят сполна деньгами в 1774 году (там же, лл. 110, 116-117, 125, 136).
Этот указ имел и то значение, что беломестные казаки и разночинцы приравненные по подушным платежам к крестьянам, должны были «впредь именоваться крестьянами» (Фонд 75, опись 2, арх. № 1306).
Приказные избы составили в последний раз ведомости о хлебных недоимках за 1744 -1772 годы. Задолженность казне з а это время достигла 226377 пудов хлеба (Фонд 75, опись 2, арх. № 1342, лл. 22-30, 38-39);
Некоторые волости в 1774 году попросили отсрочить до будущего урожая погашение хлебных недоимок; среди этих волостей были Братская, Илгинская и Нижне-Илимская.
Затем просили об отсрочке платежей крестьяне Ново-Удинской слободы, ссылаясь на неурожай, и их поддержала илимская воеводская канцелярия, сообщая в Иркутск, что они «за тем неурожаем хлебов имеют пропитание травою». За хлебные недоимки крестьянам этой волости было предложено внести деньгами по 2 2/3 копейки за пуд (Фонд 2, арх. № 26, лл. 10-11).
Перед илимской воеводской канцелярией была поставлена чрезвычайно сложная задача — пересчитать все хлебные недоимки в денежные и взыскать их в течение нескольких лет. Государство пожелало, чтобы крестьяне вдруг оплатили всю, чуть ли не 30-летнюю недоимку. Это неблагодарное дело выпало на долю воеводы Черемисинова.
Он произвел следующий расчет по каждой волости: сумма четырехгривенного сбора была поделена на размер хлебного оклада, и определенная таким образом цена пуда хлеба умножалась на величину хлебной недоимки.
Это было более справедливое решение, так как при этом получались довольно низкие цены хлеба и, значит, платежи крестьян сильно уменьшались. Вычисленные цены оказались почти в два раза ниже «сложных» цен, которыми пользовалась воеводская канцелярия в своих выкладках, проделанных в 1771 году, чтобы доказать выгодность для казны 4-гривенного сбора по сравнению с оброчным провиантом (Фонд 75, опись 2, арх. № 1607, лл. 30-31).
Цена одного пуда хлеба, соразмеренная с 4-гривенным сбором, колебалась в этих расчетах от 6 до 22 копеек. Неудивительно, что в недоимочных волостях на мужскую душу падало платежей, выраженных в деньгах, во много раз больше, чем в хлебородных местах.
Черемисинову предстояло погубить все влияние, которое он имел в крестьянстве, так как он, будучи на службе, должен был выполнить приказ о срочном сборе всех недоимок, запущенных его предшественниками за 30 лет.
Через месяц воеводская канцелярия принимает еще одно решение и направляет его «понудителям». В нем воевода Черемисинов клеймит зажиточных крестьян, бросает им грубые упреки и теряет меру в выражениях, которые помогали зажиточным вооружать против Черемисинова всех крестьян. Черемисинов отмечает, что сбор денег за провиантскую доимку идет плохо, так как крестьяне отговариваются недостатком денег. Но усть-киренская воеводская канцелярия, говорит Черемисинов, «ни малейшего недостатка их не признает, но сущей во всем достаток и изобильство видит, ибо хлебу сего лета и прошлаго был урожай изрядной, работы ж здесь все дорогие... Многие крестьяне приобыкли находитца в празности и лености и обращаютца ж более в раскошествах, а не в работах и щеголяют же платьем без меры, а не по званию своему. Большая ж тех часть носят платье немецкое и черкаское, из добрых и дорогих сукон, а жены ж их и дочери платьев у себя имеют чрезвычайное: душегрейки и юпки грезетовые, голевые. На головах же носят платы барсовые и протчие, ценою от 5 и до 10 рублев, шубы и кунтуши голевые и грезетовые, на мехах лисьих и беличьих, а не овчинных... А доимки ж означенной токмо что из одного упрямства, а не из недостатка не платят».
И воеводская канцелярия решает «понудителей» заменить солдатами и казаками с тем, чтобы они собранные недоимки привезли в Киренск через 2 недели (там ж е, лл. 40-41).
И действительно, сбор денег двинулся очень сильно: поступило 4736 руб. ЗО ½ коп. Но некоторые волости еще просят отсрочки, и Черемисинов дает согласие, так как наступало время сева (там же, л. 107).
Затем Черемисинов, очевидно убедившись, к каким разорениям приводят его приказы, рассрочил на 3 года взнос платежей по нескольким волостям. Иркутская губернская канцелярия дала на это согласие (Фонд 75, опись 2, арх. № 1608, л. 1).
Но, рассрочив платежи, Черемисинов очень строго следил за выполнением крестьянами взносов в назначенное ими время. Неисправных плательщиков садили под караул, как в былые времена. Он предупреждал выборного Чечуйского. острога в 1779 году: если в течение 3 недель там не соберут просроченных платежей, то выборный, писчик, староста и лучшие крестьяне «неупустимо сюда возьмутся и жестоко плетьми публично з барабанным боем, яко сущия обманщики и лжецы и плуты накажутца» (Фонд 2, арх. № 285, лл. 1-15).
Ни одному другу крестьян судьба не ставила таких ловушек, как Черемисинову. Его предшественники-воеводы, взяточники и насильники, покидая воеводское место, как бы завещали Черемисинову собрать запущенные ими в недоимку платежи. Иркутская губернская канцелярия, взяв в ведение крестьян Илгинского острога, запустила, в свою очередь, в доимку подушные платежи, оставив в наследство Черемисинову долги, которые она же велела ему собрать, не считаясь ни с чем. В ведение воеводской канцелярии передают Витимскую слободу с грузом недоимок, ликвидировать которые надлежало тому же Черемисинову. Поручик Дьяконов раздает в 1772 году в ссуду хлеб, и случилось, что обязанность собрать этот хлеб с к p естьян пала на Черемисинова. Собирать с ясачных старые платежи, запутанные и расстроенные с 1742 по 1867 год стало его же уделом.
Всей задолженности подушных сборов, окладного провианта, оброчного хлеба, розданных ссуд из казенных и монастырских житниц, а также ясачных платежей за 1744-1772 годы — накопилось на 23936 руб. 17 3/4 коп. деньгами и 18598 пуд. 35 фун. хлебом. Из этой громадной по уездной мерке задолженности Черемисинов полностью собрал весь хлеб и 19054 руб. 15 ¼ коп. денег (фонд 2, арх. № 211, лл. 26-27). Еще после ухода Черемисинова продолжала действовать сила давления на крестьян, развитая этим деятелем, и недоимки автоматически поступали в воеводскую канцелярию.
Ни один обдирала-воевода не причинил столько беды илимскому крестьянину, как его друг, защитник и благожелатель воевода Иларион Черемисинов.
Официальная отмена хлебных сборов и замена их деньгами была произведена только Павлом I в 1797 году в указе Сената от 13 декабря.
Для сбора хлебных недоимок 1776-1786 годов, рассроченных уплатой на 20 лет по случаю исполнившегося в 1787 году 25-летия царствования Екатерины II, предполагалось создать особые магазины. Иркутское наместническое правление 19 сентября 1788 г. известило киренскую городовую управу, что «господин економии директор» предложил создать в городах такие магазины, откуда можно было бы продовольствовать местные воинские команды. По губернии было даже сделано расписание таких магазинов. Но в Киренске такого магазина так и не создали (Фонд 435, арх. № 14, лл. 363-385).
Как нетрудно подметить, история хлебного обложения илимских крестьян есть в то же время история их недоимочности.
Хлебное обложение оказывалось гораздо отяготительнее подушных сборов. Средний крестьянский двор, состоящий из 5 душ муж. пола, вносил в казну 45 пудов ржи. Если взять цену пуда ржи в 20 копеек, то выйдет, что двор должен был ежегодно сдавать государству продуктов на 9 рублей. Но 4-гривенных денег, вместо которых был введен хлебный оклад, крестьянский двор заплатил бы за 5 душ только 2 рубля. Значит, илимский крестьянин четырежды расплачивался за то, что он не был зависим от помещика.
Но к тяжести каждого пуда хлеба, подлежащего сдаче, прибавлялась еще скрытая тяжесть по его доставке в казенные амбары, на пристани, в отдаленнейшие углы Восточной Сибири.
При оценке тягот, падавших на плечи крестьянина в виде «провианта», нельзя отвлекаться от поправок, которые вносил в распределение повинностей кулак.
Если обложение тормозило развитие среднего и бедняцкого крестьянского двора, то оно не ограничивало хозяйственной деятельности богатея, напротив — оно отдавало ему в руки его маломощных односельчан.
Илимским хлебом, «провиантом», кормился в течение 125 лет огромный Якутский край с наименьшими (из мыслимых) издержками казны и с величайшими (из мыслимых) тяготами илимских крестьян.
Развитие экономики России и расширение денежного обращения сделали бессмысленным и для казны натуральное обложение государственных крестьян. Все обложение их переводится в денежную форму.
С отменой «провианта» исчезла одна из отяготительных повинностей государственных и экономических крестьян, завещанная еще XVII веком.
Но, как прогрессировала величина хлебного обложения на протяжении ста с лишним лет, так стала возрастать и неизменно повышалась на протяжении следующего столетия величина денежных податей.
1До этого всегда писали: «государевых».
<< Назад Вперёд>>
