Животноводство
Отдельные переписи скота по некоторым волостям осуществлялись или случайно, или в силу исключительных обстоятельств, например, при гибели скота от повальных болезней. Единственный документ, отразивший довольно хорошо состояние крестьянского животноводства, — первая ревизия 1719-1722 годов — сохранился неполно. Итоги этой переписи рассмотрены в 1 томе «Илимской пашни».
Некоторое представление о размерах животноводства можно почерпнуть из заявлений крестьян о гибели скота вследствие неурожаев хлебов и трав.
Так, в ведомости, составленной нижне-илимской приказной избой в 1756 году, имеются данные о падеже скота от бескормицы (Фонд 75, арх. № 2132, лл. 327-339).
Группировка этих данных приводится в таблице 47.
Таблица 47
Приведенные цифры говорят о высоком обеспечении крестьян скотом. Конечно, не весь скот пал от бескормицы.
У некоторых многопосевных зажиточных дворов в ведомости отмечены большие потери от падежа. Например, у хозяйства Романовых пало 53 головы, в том числе 15 лошадей (посев 25 десятин), у Пушмина пало 40 голов (посев 22 десятины), у Белобородова — 41 голова (посев 25 десятин), у Черемнова — 37 голов (посев 25 десятин), у Родиона Черных — 33 головы (посев 24 десятины). У этих крестьян пала 61 лошадь, т. е. по 12 голов на двор в среднем.
Эти материалы говорят также о способности крестьянского хозяйства к быстрому расширению в годы урожайные и о его неустойчивости при наступлении тяжелых условий.
Доношение заканчивается безнадежным замечанием: «И остальное скотишко у них, крестьян... жив будет или нет и едва по улицам скитаетца».
Одним из редких случаев является учет некоторых видов скота при обмере земель в четырех ленских волостях, произведенный навигацкими учениками Лосевым и Михалевым в 1765 году (Фонд 75, арх. № 2872, лл. 1-102). Учету подверглись мерины, крупный рогатый скот и овцы.
В таблице 48 приведены сводные итоги упомянутого учета. Несколько дворов из этой сводки пришлось исключить, так как землемеры пропустили по ним данные о поголовье животных.
Таблица 48
Как следует из таблицы, обеспеченность дворов скотом была очень высокой: в среднем, в одном крестьянском хозяйстве находилось 33 головы, в том числе почти 6 рабочих лошадей. Крупного рогатого скота на двор приходилось несколько более 11 голов, овец — свыше 16 голов. В таежных волостях количество овец не могло быть значительным.
За 1765 год, к которому относятся приведенные данные о животноводстве, имеются в другом деле (Фонд 75, арх. № 2940) сведения о посеве. По четырем ленским волостям тогда сеяли 1112 1/2 десятины. Значит, на одну лошадь приходилось только 0,7 десятины посева. Столь высокая обеспеченность полеводства тягловой силой объясняется тяжелыми условиями разработки пашни в таежной местности.
Па одну десятину посева приходилось 8,3 головы скота, в том числе 1,4 лошади.
В конце XIX века у русских крестьян на лошадь приходилось 5-8 десятин посева. Ленин, отмечая это обстоятельство, приходит к заключению, что «...крестьяне держат слишком много лошадей...» (В.И. Ленин. Сочинения, том 15, стр. 95). В другом месте Ленин, касаясь этого факта, объясняет его мелким крестьянским производством: «...нельзя забывать, что в России число лошадей в сельском хозяйстве ненормально высоко по отношению к культурной площади. В мелкокрестьянской стране это и не могло быть иначе» (В.И. Ленин. Сочинения, том 3, стр. 118).
В Илимском уезде 200 лет тому назад крестьянское хозяйство было не только мелким, но и велось в тяжелых условиях таежной местности. Естественно, что относительное число лошадей оказывается очень высоким. Однако многопосевные дворы, как и следует ожидать, имели на 1 десятину посева меньше лошадей, чем мелкие хозяйства (ср. «Илимская пашня» том 1, стр. 291).
Так как крестьянство в имущественном отношении не было однородным, то и по степени обеспечения скотом зажиточные многопосевные дворы сильно отличались от маломощных бедных хозяйств. Однако поскольку в учете, проведенном Лосевым и Михалевым, нет данных о размерах посева, то группировку хозяйств пришлось сделать по количеству рабочего скота (меринов, как говорится в документе). В таблице 49 дана такая группировка (в относительных величинах).
Таблица 49
Итак, ¼ хозяйств относилась к беднейшей части деревни, в них было 1/8 всех душ муж. пола, но они имели только 1/16 числа лошадей, учтенных в исследуемых волостях. На одно маломощное хозяйство приходилось несколько более одной лошади. Но платили такие хозяйства в казну в расчете на 1 душу муж. пола больше, чем другие, более мощные дворы. 8 хозяйств этой группы были безлошадными, 11 — бескоровными, а 2 хозяйства не имели овец.
Третью часть всех дворов составляли хозяйства, имевшие по 3-5 лошадей. Они владели ⅕ частью всех лошадей, на хозяйство у них приходилось почти 4 лошади.
Следующая группа крестьян (6-10 лошадей на двор) составляла менее ½ от числа всех хозяйств, но имела ⅖ всех лошадей, примерно 8 лошадей на двор.
Наконец последняя, зажиточная часть крестьянства составляла 1/8 от числа дворов, но имела ^ всех лошадей четырех волостей. В среднем она располагала 14-15 лошадями на двор и платила хлеба государству, в расчете на душу, меньше всех других дворов.
В этой же таблице показано, что по мере роста мощности хозяйства повышается обеспеченность (опять в расчете на 1 душу) двора всеми видами скота и в том числе лошадьми.
Самыми крупными хозяйствами по этому учету оказались: двор Степана Ильиных из деревни Ильинской; он имел 79 голов скота; Обросима Гладких из деревни Вешняковской, у него учтено 92 головы скота; Гаврила Зарукина из деревни Банщиковой, он довел поголовье принадлежащего ему скота до 111 штук; Алексея Чудинова из деревни Половинной, который держал 132 головы скота; Афанасия Шапошникова из деревни Лазаревой, имевшего 120 голов.
Алексей Чудинов мог выставить на поле 22 лошади; семья его состояла из 22 душ муж. пола, а всего примерно из 40 человек. Это являлось основой для построения крупного хозяйства с большими посевами.
Вместе с тем 6 крестьян тех же волостей вовсе не имели никакого скота, у 28 крестьян имелось только по одному коню. Безлошадные и однолошадные дворы не могли вести в таежных волостях самостоятельного хозяйства. Такие дворы неизбежно становились поставщиками наемной рабочей силы для зажиточных крестьян.
В другом деле (Фонд № 75, арх. № 2861, лл. 239-341) имеются показания крестьян Орленской, Ново-Удинской, Тутурской и Яндинской волостей о своем хозяйстве, данные навигацким ученикам Лосеву и Михалеву и сыну боярскому Березовскому.
Но объединить эти показания с учетом скота по только что рассмотренным волостям не представляется возможным вследствие несовпадения показателей. Кроме того, по Ново-Удинской слободе и Яндинскому острогу крестьяне вовсе опустили данные о животноводстве.
Как и в предыдущих волостях, по конскому поголовью счету подверглись только мерины, т. е. рабочие лошади.
Групповая сводка сказок орленских крестьян о количестве скота, имевшегося у них в 1765 году, дана в таблице 50.
Таблица 50
Преобладающая часть крестьян имела, как следует из таблицы, от 3 до 5 лошадей. С ростом числа лошадей в различных группах хозяйств увеличивается обеспеченность крупным рогатым скотом и возрастает количество рабочей силы двора.
Многолошадные хозяйства одновременно оказываются многосемейными. Тягло и рабочая сила связаны известным соотношением как главные элементы земледельческого производства.
12 хозяйств согласно учету оказались однолошадными.
Учет по Тутурской волости дает еще менее распространенные данные. Сводка их приводится в групповой таблице 51.
Таблица 51
Те же закономерности о возрастании мощности хозяйства, отмеченные по другим волостям, проявляются и здесь.
В Тутурской слободе было 2 однолошадных и 3 безлошадных крестьянских двора.
Волости, представляя в уезд разные сведения о крестьянском хозяйстве, иногда делали краткие замечания о характере животноводства. Так, в сообщениях мирских изб за 1798 год имеются следующие описательные сведения о скоте (Фонд 9, арх. № 123, лл. 69-70) по Чечуйской волости — «скотоводство, родов: кони, овцы руския, свиньи, по неимению для них продовольствия, роду мелкого».
В тех же отчетах отмечается, что пчел в волостях не разводят.
В делах илимской воеводской канцелярии сохранился только один документ, отражающий условия найма пастуха крестьянами (Фонд 75, опись 2, арх. № 1074, л. 38).
Отставной «рудокопщик» Швецов в апреле 1765 года дал следующую «договорную запись» крестьянам деревни Головской Зуевым. Он подрядился пасти овец и баранов с 18 апреля до 18 октября. «И быть мне, Швецову, — говорится в соглашении, — у них, Зуевых, в пасебе всегда послушливу и необленчиву и не пьянствовать. По утру гонить в поскотину не позжее солносходу, а пригонять во двор по захождению солнца и иметь крепкое и усердное оберегательство: первое — от воров, второе — от зверя и от собак, також от воды и от грязи». Пастух обязан был оберегать поля и по косы от «травежу». Он не имел права принимать в стадо скот со стороны.
За работу Зуевы платили Швецову по 3 копейки за голову. В случае гибели или потери овец пастух возмещал убыток нанимателям по 50 копеек за голову.
Соглашение было подписано пастухом и его поручителями.
Иногда до Илимска доходили известия о некоторых мероприятиях правительства по улучшению животноводства в России. Но это были отрывочные сведения, обычно не касавшиеся крестьян. Таковы, например, указ Петра I о разведении белых овец и печатный указ Анны Иоанновны от 21 ноября 1739 г.
Последним актом предусматривалось создание при монастырях конских заводов, для чего производился набор кобыл из расчета поставки одной кобылы от 100 душ монастырских крестьян. В указе приведен хороший отзыв о русских лошадях и дана отрицательная оценка немецким и калмыцким лошадям: «во время мушкетной пальбы какую делают конфузию, то уже известно». Внимание к русской лошади объяснялось и тем, что завоз лошадей из-за границы был очень дорог, обошелся более чем в 1100000 рублей, «и народу отяготительно» (Фонд 75, арх. № 930, лл. 288-289).
В XVIII столетии было издано немало указов о борьбе с падежем скота. Так как лечить животных, особенно больных заразными болезнями, не умели, то усиленно рекомендовалось единственное тогда средство — отделение больного скота от здорового. Павших животных было приказано (см. например, печатный указ Сената 23 ноября 1743 г.) зарывать с кожей подальше от дорог и сел. Названный указ был направлен Сенатом по всем городам. На том экземпляре, который хранится в Иркутске, сделана в Сенате надпись: «города Илимска воеводской канцелярии» (Фонд 75, арх. № 1225, л. 109).
Заразные болезни не раз поражали скот илимских крестьян. Бессилие деревни того времени бороться с прилипчивыми болезнями скота делали крестьянина беззащитным при эпизоотиях, которые в таких условиях неизбежно становились бедствиями. Обычное объяснение, которое делалось при появлении поголовного падежа — это «от власти божии».
Подкаменская слобода потеряла, но сообщению приказной избы от 25 мая 1789 г., 77 лошадей, 169 голов крупного рогатого скота, 78 свиней, и 980 овец. Всего у 146 крестьян пало 1304 головы разного скота, т. е. почти по 9 голов на двор. В деревне Никольской у 6 крестьян пало 184 животных, или по 30 голов в среднем на двор (Фонд 9, арх. № 42. лл. 241-245).
Невозможно сказать по этому единственному свидетельству, какая доля скота погибла в этот год в селениях Подкаменской волости, так как нет данных об общем поголовье животных. Но если принять во внимание, что на двор в ленских волостях приходилось 33 головы всякого скота, то размер гибели составит 1/4 - 1/3 всего скота. Прекратился ли падеж животных после 25 мая или продолжал опустошать деревни мы не знаем.
Некоторые крестьяне, возможно, потеряли весь или почти весь скот. У Алексея Унжакова погибло 26 голов, у Василия Горбунова 30 голов, у Семена Полоскова 34 головы, у Ивана Полоскова 54 головы.
Крестьяне объяснили гибель скота «от власти божии и от бескормленницы».
Через 6 лет, в 1795 году, на Лене вновь отмечается массовая гибель скота (Фонд 9, арх. № 5, лл. 1-64).
Летом в Киренске были получены первые сведения о падеже животных, и 11 июля киренский земский исправник направил приказ мирским избам, в котором он извещает о начавшемся бедствии.
Он отмечает, что «хозяева, крестьяна, того упавшаго скота сваливают в реку Лену, не разумея, что от сего, чего не дай боже, последовать может в других селениях таковой же падеж». Исправник предлагал, чтоб крестьяне «от таковой, нечаянной гибели имели во всяком селении, по концам жительства и во всяком доме, деревянный огонь и делали курева из дехтю с вересом». Но так как по Лене вереска нет, то крестьяне жгли можжевельник (Juniperus communis L.), встречающийся повсеместно в лесах Прибайкалья.
В отношении павших животных исправник приказал трупы «тот час отвозить в дальнее от селения место и зарывать наиглубже в землю. А здоровова скота от таковых заразившихся скотин отделять. А дабы сие в самой точности выполняемо было, во всяком селении выбрав надежных крестьян, приказать оным наистрожайше недреманным оком смотреть».
В конце июля исправник написал письмо в Иркутск, сообщая, что врача в Киренске нет, что болезнь появилась на людях и есть уже смертные случаи. Он докладывает об учреждении им «везде сторожей», о назначении начальником над ними дворянского заседателя Кошкарова. Туда же, в ленские волости, где болели люди и животные, был направлен и сельский заседатель нижнего земского суда Куклин.
Заболевание крестьянина Колесова, закончившееся смертным исходом, объяснено так: «...снял с палой лошади... кожу, на второй день и помре». Другой болевший крестьянин, Меркульев, «от прежней болезни — на щеках и шее [имел] опухоли, пользовался настойным вином с нашетырем, табаком и дехтем, от чего и выздоровел».
В октябре исправник составил ведомость о наличии и гибели скота у тех крестьян Криволуцкой и Макаровской волостей, у которых болел скот. Таких хозяйств оказалось 41. Сводка по этой ведомости дана в таблице 52.
Таблица 52
Некоторые крестьяне имели скота по нескольку десятков голов. Например, Тимофей Арбацких держал 51 голову скота, в том числе 10 лошадей, Остафий Спиридонов — 57 голов. У других
имелось по 1-2 головы скота. Среди крестьян, у которых отмечен падеж животных, было 10 безлошадных, т. е. ¼ всех дворов. Двор «женки» Марьи Ножниных имел одну лошадь, другого скота не имелось. Лошадь пала.
Причины падежа установить невозможно. Несомненно, что болезнь была заразной, занесенной по р. Лене в ближайшие к Киренску волости.
Признаки заболевания и перечень мер, принятых крестьянами, дает макаровская экономическая изба: «отчего... падеж последовал, неизвестно. А только упримечено было неоднократно, что лошади, рогатой скот, бараны и свиньи, будучи здоровы, в другъ за дрозъжатъ, падут на землю и издохнут. Знаков же на оном скоте никаковых упримечено не было, почему и брали предосторожность — курением мозжевельником, берестою с чистым дехтем и раскладывали во всех дворах и по всем концам селения деревянныя огни, отделяя здороваго от больнаго прочь».
Прекращению эпизоотии, несомненно, содействовали принятые меры — удаление больных животных и зарывание трупов павшего скота. Разжигание «деревянного» огня принесло ту пользу, что показывало крестьянам состояние тревоги и призывало их к осторожности.
Много скота гибло в годы неурожаев, но сведений о размерах потерь в делах илимской воеводской канцелярии не имеется. Можно лишь отметить на основании показаний крестьян о неурожаях, что бескормица тяжело поражала крестьянское животноводство.
В критические дни крестьяне пытались изыскивать иные кормовые запасы, кроме тех, которые доставляли полеводство и луга. В 1736 году мирской выборный пашенных крестьян Криволуцкой слободы сообщал воеводе о трудных условиях их жизни, о гибели скота из-за недостатка кормов. Он писал в декабре этого года: «рубим по берегам и по покосам тальники и тем тальником також скота своего кормим и за той бескормицею потому жи больше всякой скот гинет» (Фонд 75, опись 2, арх. № 207).
Терял крестьянин немало скота от волков и медведей — «черным зверем съедено», а также от разливов рек.
Животноводство в Илимском крае на протяжении XVIII века продолжало оставаться нетоварной отраслью сельского хозяйства. Некоторое представление о размерах продажи лошадей дают книги «конской площадки». Довольно много покупалось коровьего масла для нужд Камчатской экспедиции. Но с конца XVIII столетия вовлекаются в местный торговый оборот и продукты животноводства. Об этом можно судить по сводкам цен на рынках в Илимске и Киренске.
Несмотря на крайнюю скудость материалов о состоянии скотоводства у илимских крестьян, следует отметить, что неравенство их как по хозяйственной мощности дворов, так и по обеспеченности скотом в XVIII веке усилилось.
В начале XVIII века, по первой ревизии, в Илимском крае не было безлошадных пашенных крестьян. В конце века такие крестьяне появились. Стало больше однолошадных крестьянских хозяйств, во всех волостях оказались бесскотные дворы, чего не знал XVII век.
Вместе с тем документы отражают даже здесь, в таежной стороне, наличие хозяйств, имевших по сотне и больше голов скота.
Следовательно, и животноводство отражало процесс расслоения илимской деревни на богатых и бедных, на эксплуатирующих и эксплуатируемых.
<< Назад Вперёд>>
