Отвод и учет земель
Закрепленные за крестьянином земли находились в бессрочном пользовании двора.
Так как крестьянские и ясачные земли являлись собственностью государства, а не землепользователей, то всякие сделки с землей воспрещались.
В октябре 1731 года от пашенных крестьян были отобраны подписки следующего содержания: «1731 году октября 14 дня в ылгинской земской (т. е. приказной) избе... илгинской пашенный крестьянин Петр Выборов сею скаскою объявил: пашет де он в Чичековской деревне чичековской пашенной земли полдесятины по отводу отцу их Ивану Выборову. И оной земли и сенных покосов никому не променивал, и не здавывал, и впусте не покидывал, и на другия места не переезживал, и впредь вышеписанного — здач и мен чинить не будет. И в том подписуетца под штрафом и наказанием. К сей сказке... Петр Ерофсевских руку приложил».
Всего таких подписок по Илгинской волости дали 77 пашенных крестьян (Фонд 75, опись 2, арх. № 91).
В числе показаний о земле имеется несколько совместных сказок, отражающих общее владение землей, вероятно, как отголосок складнического хозяйства.
И впоследствии власти не раз напоминали населению о запрещении всяких оборотов с землей. Например, в указе иркутской провинциальной канцелярии от 31 марта 1735 г. предписывалось пашенным крестьянам и «ясачным иноземцам», чтоб они земли «никому б не продавали и не закладывали под жестоким истязанием» (Фонд 75, арх. № 270, л. 142).
Это положение оставалось незыблемым и в XIX веке: «Всякая продажа, заклад или какая либо уступка сих участков запрещается» (Свод законов Российской империи, издание 1857 года, том IX, статья 671).
В XVII веке все акты по закреплению земель за каждым крестьянским двором выдавались воеводской канцелярией и лишь изредка это право передавалось приказным избам.
Постепенно этот порядок, столь строго соблюдавшийся в XVII и в начале XVIII века, стал нарушаться, земельные дела все чаще начали решать в волостях, а со времени установления выборного волостного управления земельные вопросы полностью перешли в ведение мира.
Вновь селившиеся семьи теперь уже не получали никаких документов на право пользования землей, закрепленной за ними; старожилы утратили выданные им некогда акты, и во второй половине XVIII века лишь редкий крестьянин мог сослаться на документ, подтверждающий его земельные права.
Переделы земли и вовсе сделали ненужными всякие владенные указы, столь необходимые в XVII веке.
Дела по устроению новых крестьян все более переходили в ведение мирских изб. Если в XVII веке воеводская канцелярия имела основное значение в деле «приверстания» на пашню, определяла размер подмоги и срок льготы, то теперь, когда государство уже не оказывало помощи новым крестьянским хозяйствам, воеводская канцелярия теряла часть хозяйственных функций и превращалась все более в полицейское управление.
Важнейший налог XVIII века — подушный сбор — автоматически настигал всякого, селившегося в деревне и, значит, не было надобности особыми указами воеводской канцелярии определять ни размер запашки крестьянина, ни его платежных обязательств перед казной.
По землеустроительная деятельность воеводской канцелярии отмерла не сразу, вот почему в 30-50 годах XVIII века еще встречаются челобитья о наделении землей новых крестьянских дворов и о расширении или замене земель старожильческого населения.
Так, в 1736 году были поданы заявления детей Димитрия Бухарова, одного из участников братского «бунта» 1696 года. Они просили передать им три острова по р. Ангаре, ниже устья р. Вихоревой, так как у них была «выпашная земля». Другие заявления относятся к закреплению порожних земель, осваиваемых отдельными крестьянскими дворами. Такие заявления подаются нередко крестьянами Илгинской волости, так как в вершине р. Илги оставались еще значительные пространства свободной земли, которая была «под пахоту и под сенные покосы угодна». Изредка ссыльные или их дети просят закрепить за ними надел (Фонд 75, арх. № 613, лл. 72-86).
Пашенные крестьяне Тутурской слободы Спиридон, Семен, Родион и Иван Аксамитовы просили в 1736 году отвести им «пустовую порозжую землю» по р. Киренге, начиная от верхнего устья р Ханды, вниз до Горяйского луга, по обеим сторонам р. Киренги и «по Етеголме речке». Илимская воеводская канцелярия велела приказной избе освидетельствовать просимые крестьянами земли, — «нет ли кочевья ясачных иноземцов». Так как от Тутурской слободы, лежащей по р. Лене, до р. Киренги нужно было ехать через дикие места, по горам и тайге около 150 верст, тутурская приказная изба послала осмотреть местность только одного крестьянина Кузьму Наумова. Он выполнил поручение и подал в приказную избу сказку, которая явилась первым свидетельством изучения крестьянами верховьев р. Киренги, тогда совершенно пустынных.
Один из немногих владетельных указов был выдан «Тутурской слободы крестьянину Ивану и детям ево Федору и Алексею Чертовских» в 1751, а затем дополнительно в 1761 годах. В документе было сказано: «выдан тебе владетельный указ, по которому велено тебе порозжую нероспашную заложную землю и сенные покосы вверх по Чикану да дальной берег и по Талану (в другом месте — «по Талакану») речкам отвесть во владение с 752 году впредь вечно, из оброку в 50 копеек» (Фонд 75, опись 2, арх. № 926, лл. 2022).
Ослабление контроля со стороны илимской воеводской канцелярии за порядком использования земли в волостях и незаинтересованность мирских изб в обложении лиц, занимавших порожние земли, привели к появлению безуказного, самовольного пользования сельскохозяйственными угодьями, главным образом сенокосами.
Изредка илимская воеводская канцелярия пыталась наводить порядок в этом деле. В августе 1762 года она велела братской приказной избе выслать в Илимск всех лиц, кто пользуется землей без законного основания (Фонд 75, опись 2, арх. № 958).
В Илимск приехало для дачи объяснений более 10 человек. Крестьянин Максим Муратов показал, что владеет землей деда, взятого на Аргунь в 1723 году; если требуется платить, то заплатит. Другой крестьянин объяснил, что сверх надельной земли он пользовался с 1739 года в деревне Красноярской сенокосами «споваль той деревни с крестьянами... да на островах, называемых Сухом, Еловом, Таловом и на материке за Ангарою рекою на Лисвинишном лушку сенные покосы бывшего ясачного тунгуса». Не платил за несколько лет. Если прикажут, то заплатить он в состоянии.
Допросу подверглись две женщины. Одна — жена умершего казака Ивана Микляева Олёна Иванова дочь сказала, что землей мужа не пользовалась «за скудостью», но теперь можно определить на службу за землю ее сына.
Из показаний выясняется, что одни пользователи земли относились к зажиточной части деревни и, пользуясь слабым контролем, захватывали лишние земли. Один из них отказался платить за пользование землей, сказав, что за плату владеть ею не желает. Другие пользователи являлись наследниками умерших или взятых на службу, или переселенных дворохозяев, впали в нужду и не могли использовать землю.
В 1767 году была произведена передача земли с согласия илимской воеводской канцелярии от крестьян Тутурской слободы Аксамитовых и Наумовых крестьянину Рудых.
При этом прежние владельцы выдали Рудых так называемое отступное письмо, а в илимскую воеводскую канцелярию представили «даную» 1661 года и отводную 1714 года (Фонд 75, опись 2, арх. № 1125).
С 70-х годов XVIII века заявлений крестьян о земле в делах илимской канцелярии уже не встречается.
Перемерка угодий производилась по волостям Илимского уезда довольно часто, обычно в целях частичного передела пашни и сенокосов. Иногда воеводская власть по разным поводам предлагала мирским избам произвести учет земли. Таким образом, появляется возможность довольно подробно осветить как общие размеры крестьянского землепользования, так и распределение пашни между различными по хозяйственной мощности крестьянскими дворами.
Илимская воеводская канцелярия указом 26 декабря 1733 г. велела взять сказки у тулунских и братских крестьян о свободной и пригодной к поселению земле.
Пашенные крестьяне Тулунской деревни показали, что у них имеется «залишечных пахотных земель и сенных покосов семей на 30». Насколько скромна эта цифра можно судить по тому, что названная деревня стала впоследствии городом, а Тулунский район является теперь одним из значительнейших сельскохозяйственных районов Иркутской области с посевом в несколько десятков тысяч гектаров. Крестьяне Кеменской (вероятно Тэминской) деревни указали, что у них свободных земель найдется только на 3 человека, крестьяне Ербинской, Кобинской и Подволошной деревень и Архангельского погоста (это Шаманский погост, крестьяне употребили новое название, имея в виду Архангельскую церковь этого погоста) ответили, что свободных мест для поселения в названных селениях не имеется. Крестьянин деревни Тангуйской, тогда чуть ли не единственный земледелец этого ныне районного села, указал, что его брат просил поселиться в Тулунскую деревню, «потому что эта наша тангуйская земля з давных лет выпахалась» (Фонд 75, опись 2, арх. № 131).
Конечно, крестьянину с сохой, бороной, топором и серпом невозможно было быстро осваивать значительные площади свободных земель, находившихся большею частью под лесом, и он поневоле приходил к выводу, что удобных земель нет. Земледельческой технике XVIII века были недоступны многие земли, считающиеся теперь одними из лучших.
Измерение земель производилось по различным поводам, поэтому документы, связанные с учетом земли, этой первоосновы крестьянского производства, нередко связываются с описанием самых различных сторон сельской экономики.
В некоторых случаях нет оснований отделять эти сопряженные с землеустроительными работами описания, и они излагаются в настоящем разделе.
В декабре 1736 года мирской «выборной» староста, десятские и все пашенные крестьяне» Криволуцкой слободы, отвечая приказчику Михаилу Анцыфорову на вопрос — мерили ли их земли, сообщили, что воевода Игумнов, проезжая по Лене в июле 1735 года, послал к ним двух илимских служилых людей «с веревкою», которые и измеряли все земли. Они добавили, что в декабре измерять земли нельзя, так как поля находятся под снегом. «А пахотные земли у нас... близ рек; далее на роспашь вновь земель нигде не имеетца, потому что по обе стороны по Лене и по Киренге рекам прилегли хрепты, а на хрептах пустоземье» (Фонд 75, опись 2, арх. № 207).
По Чечуйской волости была составлена ведомость о разме pax тягла и земли в связи с раскладкой провианта между крестьянскими дворами в 1737 году (Фонд 75, арх. № 771, лл. 146-166).
Из этой ведомости можно взять примечания, которые дают представление о соотношении между тяглой десятиной, кстати сказать, потерявшей к тому времени всякое действительное значение, и между сенокосами.
Например, по Чечуйскому острогу, как населенному пункту, сделана приписка: «У вышеписанных крестьян Чечуйского острогу на каждую тяглую десятину (приходится) пахотной земли мерных 13 десятин. Сенных покосов на каждую тяглую десятину — мерных по 8 десятин с ½ десятиною, а ставитца копен волоковых ста по полшеста» (Фонд 75, арх. № 771, лл. 146-166).
В 1741 году усть-кутская приказная изба производила по распоряжению илимской воеводской канцелярии перемерку пашни и сенокосов и перераспределение этих угодий по душам муж. пола, учтенных «по нынешней третичной ревизии» (Фонд 75, опись 2, арх. № 318, лл. 53-57).
Усть-Кутская волость никогда не имела значительных запашек, здесь издавна проживали судовые плотники, ставшие в начале XVIII века разночинцами; кроме того, в самом остроге имелось некоторое число служилых людей, часть которых также превратилась в разночинцев. Бывшему служилому было труднее стать крестьянином, чем разночинцем.
Естественно, что при перераспределении земель многим ее не досталось. Из 482 душ муж. пола (96 семей) остались без земли 70 душ (15 семей). Остальные получили на душу в среднем по 3,4 десятины.
Дворы, в которых имелось до 2 душ муж. пола, получили в среднем по 9,6 десятины, дворы с 3-5 душами — по 15,8 десятины, дворы с 6-8 душами — по 21,7 десятины. Крупным дворам, в которых числилось более 8 душ муж. пола, нарезали по 24,1 десятины земли.
Кроме надельных пахотных угодий и сенокосов, в Усть-Кутской волости имелось 426 ½ десятины оброчных земель. Пользователи платили за них хлебом по 2 пуда или по 10 копеек за десятину в год. Из оброчных земель 45 десятин находилось в пользовании священников, за которых оброчную плату вносили крестьяне, и 113 десятин — в распоряжении содержателя Усть-Кутского солеваренного завода.
Так как многим крестьянам земли досталось меньше, чем полагалось по межевой инструкции, то часть из них решила брать участки под расчистку. Таких хозяйств записано 18: площадь земли, которую они намеревались чистить, составляла 26 ¼ десятины пашни и 52 ¼ десятины сенокосов. Об этих крестьянах в ведомости записано так: пожелал взять «в породных местах», пожелал в своих владениях «причистить две чети (т. е. ½ десятины) покосов», «желает против своих урочищ в угодных местах причистить 2 ¾ десятины», «пожелал росчистить в своих владениях пашни 2 ¼, покосов... 3 десятины» и т. д.
Маломощные крестьяне нередко отказывались брать полный надел и указывали, на сколько душ нужно нарезать им земли. Например, Ефрем Таюрский, имевший 4 души муж. пола, пожелал взять земли на 2 души. Он же хотел расчистить 4 десятины «на полтретьи души», т. е. на 2 ½ души муж. пола. Один крестьянин отказался взять полный земельный надел «по несостоянию своему». Всего таких крестьян, бравших земли меньше, чем полагалось по инструкции, оказалось 21. Отказы вызывались бедностью крестьянина, невозможностью обработать надел.
Раздел в те годы не являлся общей переверсткой земель. Он проводился путем отрезки излишних и прирезки недостающих земель по числу лиц муж. пола. Насколько небольшими оказались эти внутриселенные межевания можно судить по тому, что площадь всех отрезков в волости составила 183 ¾, а прирезков 156 7/8 десятины.
Одновременно с проведением второй ревизии, в 1745 году, производился опрос сельского населения о размерах землепользования (Фонд 75, арх. № 1282, лл. 3-359). Итоги опроса по 10 волостям приводятся в таблице 17.
Таблица 17
В ведомости о землепользовании имеются краткие замечания о качестве и расположении земель.
Кpестьяне деревни Леоновской заметили о своей пашне, что расположена она «при боровом месте, выпашная»; по другим деревням Криволуцкой слободы имелось много «пустой земли, коя хлеба и травы не родит». Упоминается и пашня, растянутая «по край Лены реки в выпашных местах». Значит, в волости имелось немало негодной, выпаханной земли. «А вышеписанные мы крестьяне живем в четырех дворах близ лесу над Леною рекою. А... пашъни пашем пополосно и також и покосы косим по паям. И скотцкого выпуску имеется самое малое число, и отпушаем (скот) в дуброву, в лес, в дальность» — повествовали крестьяне деревни Красноярской. Им вторили крестьяне деревни Потаповской.
Много здесь выдрало земли при ледоходе Лены. Вперемежку с заявлениями целых деревенских обществ о тяжелых условиях сельскохозяйственного труда встречаются сетования и отдельных крестьян. Один не сеет хлеба — «оная земля вся впусте, и запущена за всеконечною скудостию и за недородом хлеба: по один год выбило градом до волоти, по другой год морозом вызябло. А после того справы взять никак невозможно».
Не лучше складывались условия в Криволуцкой слободе и по реке Киренге: «водой вынесло.. по край Киренги реки и при полоях», «а та пашня по край Киренги реки — водопольное место, выпашная земля», «...для того запущена (земля), что льдом выдрало и роспахать нельзя... хлеба не родитца», «оная пашня по Киренге реке, при лесу и при болотах, возле курью, выпашная земля».
В Орленской слободе крестьяне разных деревень показали: «...пашни при болотах и на низменных местах. И те земли подмористы, оттого нехлебородны», «а та земля выпахиваетца; когда тое землю навозом навозим, тогда и посеенной хлеб родитца; и от болотных мест без навозу та земля нехлебородна». Почти все крестьяне этой волости отмечают наличие «подмористой» земли. Довольно часто земля запускалась в залежь. «А когда оная земля отдохнет, тогда к распаханию надежна будет» — замечают крестьяне двух-трех деревень.
Немало земель, которые были «к пахоте ненадежны», имелось в Тутурской волости. Одни пашни оставлялись в залежь, потому что хлеб «вызябал... на луговых местах и в лисвягах» или потому что «пещаная и нехлебородная». Один крестьянин неполностью использовал землю, потому что «за многоделием распахать было невозможно».
В отношении оставленной в залежь земли крестьяне Илгинского острога давали такие пояснения: «...понеже оная земля хлеба не родит и пахать ненадежна. А роспашная земля в пахоте ныне надежна, докуль не выпашетца».
По другим волостям крестьяне давали примерно такие же показания. Можно отметить, что различались, — особенно ясно это высказывали крестьяне Яндинского острога, — земли «залежные» и земли «заложные». Первые (от слова «залежь») были выпаханными землями и забрасывались без обработки на несколько лет. Вторые (от слова «залог») заканчивали свое пребывание в залежи и, таким образом, оказывались пригодными для разработки.
В 1748 году карапчанская приказная изба составила ведомость о землепользовании крестьян и разночинцев своей волости.
На вопрос о праве, на основе которого дворы пользуются землей, были даны следующие ответы: по «даным» XVII века — 5, владели прадеды — 2, владели отцы — 5, по отводным XVIII века — 13, сгорели документы у 5 хозяйств, покрадены у одного, а 6 крестьян сказали, что у них никаких бумаг нет (Фонд 75, арх. № 1577, лл. 470-478).
В том же 1748 году крестьяне Барлукской слободы дали сказки о своем хозяйстве. Близость волости к Московскому тракту или, говоря словами того времени, к Московской столбовой дороге, вызывала появление среди крестьян ямщиков. Два хозяйства занимались перевозками по тракту как постоянным и главным делом и были приписаны к «Куйиуцкому станцу», расположенному там, где ныне находится районное село Куйтун. Один крестьянин с той же целью переселился на Зиминский станец, три — «подписались на столбовую Московскую дорогу на Комельтейской станец», 13 хозяйств — на Шарагульский станец (там же, лл. 488-504).
Таким образом, ко времени учета земель волости из 50 крестьянских дворов 19 были связаны с ямщицким делом или готовились стать ямщиками. Большинство таких крестьян, тяготевших к ямскому промыслу, переселилось сюда недавно из других волостей Илимского уезда, главным образом, из Нижне-Илимской слободы.
И 1719 году сюда переселились первые 7 хозяйств названной волости, в 1720-1721 годах — 9, в 1725-1728 годах — 7, в 1732-1734 годах — 13 и в 1736-1747 годах — 14 хозяйств. Почти все — 46 хозяйств — переселились с согласия илимской воеводской канцелярии, т. е. «по указу», и 4 двора перешли сюда самовольно.
Каждый крестьянин дал при опросе показания такого содержания: «Крестьянин Иван Мурашев в скаске сказал: из Нижно-Илимской слободы переехал он, Мурашев, на Барлук в прошлом 1719 году по указу великого государя из ылимской приказной палаты владетельному. Поселился он, Мурашев, домом на порозжую землю, а порозжей земли пашет з детьми в поле — в перемену 8 десятин, в двух потому ж, с рыбными ловли и звериными и со птичьи угодьи и засеки от старописанного утесу вверх по Оке реке по обе стороны до Алки речки». Далее в сказке говорится о размере платежа хлебом в казну.
Каждый самовольно переехавший крестьянин показал: «дикого поля порозжей земли пахал одну десятину».
Всего 50 крестьянских дворов «пахали» 173 ½ десятины, или в среднем 3 ½ десятины на двор.
В этой же слободе в 1768 году, одновременно с проведением описи земель, производился опрос желающих взять свободные земли.
Как вновь населяющаяся волость, имевшая много удобных и никем не занятых земель, Барлукская слобода отличалась от других волостей резким различием в величине землепользования крестьянских дворов: те хозяйства, которые уже устроились, захватили значительные площади сельскохозяйственных угодий, напротив, те хозяйства, которые устраивались, еще не имели нужного числа лошадей и орудий труда и поэтому ограничивались незначительной запашкой. В самом деле, в 1768 году из 17 хозяйств 4 имели по 9 десятин земли, 3 — по 12 десятин и 10 — по 55 десятин, 27 человек, не имевших земли, выразили желание взять 96 десятин, т. е. только по 3,6 десятины на хозяйство. Среди этих лиц были «съемщики», т. е. арендаторы, «житель в разных работах», крестьянский сын, разночинцы, «сирота» и крестьяне других волостей. Здесь же оказались двое «вновь присланные во крестьяне», но они не выразили желания взять землю, так как не имели ни лошадей, ни инвентаря. Судьба готовила им здесь участь батрака (Фонд 75, опись 2. арх. № 1168, лл. 2-9).
В июне 1748 года от всех крестьян и беломестных казаков Яндинского острога были взяты подписи о наличии у них земли. Это илимская воеводская канцелярия взялась за расследование о самовольном заселении «диких мест».
В поданных крестьянами и беломестными казаками сказках указывались следующие сведения о землепользовании: с какого года имеет землю хозяин, каков размер государевой пашни, сколько десятин состоит в распашке и какова величина хлебного платежа в казну. Опрос коснулся 77 крестьян, 35 беломестных казаков и одного «жителя».
Не все 113 опрошенных лиц полностью дали ответы, но, несмотря на это, стоит остановиться на некоторых сторонах столь важного опроса (Фонд 75, опись 2, арх. № 482, лл. 1-35).
86 человек показали, с какого времени они жительствуют в Яндинской волости: 10 дворов поселились до 1700 года, 5 дворов — до 1710 года, 6 дворов — до 1720 года, 37 дворов — до 1730 года, 10 дворов — до 1740 года, 5 дворов поселились в 1741-1748 годах, а 13 крестьян и казаков ответили, что землю пахали их отцы и деды. Как видно, волость все время населялась новыми дворами.
О размерах пашни было дано 111 ответов. Подавляющая часть крестьян и казаков имела по 10 десятин (42 случая) и по 15 десятин (39 случаев). Из 62 хозяйств, от которых получен ответ о характере использования пашни, 16 сказали, что эта земля находится «в распашке», 18 — «пашут с переменою», т. е., очевидно, в виде двухполья, 5 - «пашут на три перемены», т. е. в виде трехполья, 20 — «в поле (сколько то), в дву потому ж», что представляет отголосок терминологии доуральского крестьянина с его трехпольем и, наконец, 3 хозяйства указали, что земля у них в распашке и заложная.
По всем этим, не вполне определенным ответам, можно судить о том, что в Илгинской волости встречались и двухполье и трехполье.
О величине государевой пашни дали ответ 62 человека. Сама государева пашня учитывалась только по традиции.
В 1754 году были составлены ведомости о земле по нескольким волостям (Фонд 75, опись 2, арх. № 698, лл. 1-98).
Обработка ведомости из этого дела по Ново-Удинской слободе дана в таблице 18.
Таблица 18
Зажиточные хозяйства имели больший состав семьи, более высокую обеспеченность землей на 1 душу и облагались хлебным окладом в расчете на 1 десятину пашни ниже всех других хозяйств. Все эти явления оказывались закономерными в развитии сибирской деревни XVIII века и подтверждаются многочисленными документами.
Ново-Удинская слобода быстрее других волостей переходила в XVIII столетии к расширению посевов яровых хлебов за счет уменьшения озимого клина. Поэтому там сильнее и раньше, чем в иных волостях, двухпольный севооборот перестраивался на трехпольный. Излагаемый документ содержит прямые доказательства внедрения трехполья: два крестьянина показали, что земля у них «в трех переменах», а 12 крестьян — «пашут в трех полях». Остальные крестьяне никаких замечаний о порядке расчленения полей не сделали.
В том же 1754 году были описаны земли Яндинского острога.
Границы земель каждой деревни описаны довольно подробно обычным крестьянским языком с выразительными народными обозначениями межевых знаков.
Приводим для образца несколько таких описаний.
У крестьян самого Яндинского острога «пахотная земля в урочищах, отведена снизу от Нижней Большей Янды (речки) вверх по Ангаре реке по услонам до деревни Ключевской. На угоре стоит сосна и на ней грань загранена. А сенные покосы по лугам».
Земля крестьян деревни Милославской лежала «снизу от межи от Мольки речки». Исходным межевым знаком являлась береза на берегу р. Ангары, «На березе грань; да на той же березе грань в гору через проезжую дорогу. На угоре лисвиница, а на лисвинице грань — и от той лисвиницы прямо в гору по Сухому ручью, возле черемхового куста, на лисвиницу суховерхую. А на той лисвинице грани на обе стороны». Далее признаки вели к следующей лиственнице, на которой была «грань», а под гранью два рубежа. «...А верхняя межа той их пашне и сенным покосом вверх по Ангаре реке до межи удинских пашенных крестьян... и до сухой пади до заграненых лисвиниц. Да сенные ж покосы в урочищах по речке Еловке от Божедаевых юрт вверх по Еловке речке до вершины».
Такие описания даны и по землям остальных селений Яндинской волости. В описаниях упоминаются «покляпая береза», «высокий яр», «верхней ельник», «Распутина межа Перова», «еловый малой островок», «межевой Черемховой ручей», «верхняя (нижняя) изголовь» и другие местные приметы.
Сибирские земельные вопросы привлекли в это время внимание Сената. В докладе Сенатской конторы 11 ноября 1763 г. отмечается, что тайный советник Соймонов и сибирский губернатор Чичерин предлагали «имеющиеся в Сибирской губернии все роспашные казенные земли оставить, как и ныне, в собственном тамошних крестьян владении... По великому ж довольству в Сибирской губернии годных к пашне земель, раздавать из оных тамошним всякого звания жителям, кто б только ни пожелал для распашки оные взять». Соймонов и Чичерин считали, что плату за использование земли следует взимать только деньгами.
Сенатская контора согласилась с мнением авторов проекта о сибирском землепользовании, но возразила против раздачи земли беглым. Она добавила, чтобы лица, берущие землю «в том размножении (хлебопашества) с крайним трудолюбием упражнялись и чтоб во оном, яко главном к содержанию человеческой жизни упражнении, нежели в ловлении зверей... воеводам... приказать надзирать... чтоб от лености нерачительных та земля по взятье ими оной праздна без хлебопашества не оставалась». Чиновники не преминули также добавить и замечание о методах действия воевод: «однакож впредь до усмотрения никакого принуждения и усильности им в том не чинить, но склонять их благопристойными увещаниями».
Предлагалось также сибирским крестьянам распахать в течение 3 лет все выделенные земли, иначе пустующие угодья могли быть переданы другим.1
Но вскоре начались общие работы по межеванию земель империи.
В 1764 году был произведен учет земель 107 крестьянских дворов в Илгинском остроге. При опросе крестьяне показали о наличии у них пашни, употребляя следующее выражение: «Пахотной земли у них, Широковских (или у другого крестьянина) в обе перемены 7 десятин»; потом эти слова о переменах постепенно исчезают (Фонд, 75 арх. № 2793, лл. 1311-1359).
«Обе перемены» означают двухпольное хозяйство; первая перемена — пар, вторая перемена — хлеб.
23 хозяйства сохранили «отводные», выданные из илимской воеводской канцелярии еше в XVII веке, но большинство их не имело.
В 1767 году здесь снова производится учет земель, причем составляется ведомость «со взятых с крестьян сказок, сколько у кого по их мере имеется пахотной земли и сенных покосов десятин и о числе душ их семейства по окладу». На 108 крестьянских дворов по измерению самих землепользователей оказалось 1286 десятин пахотной и 740 десятин сенокосной земли (Фонд 75, опись 2, арх. № 1121, лл. 82-85).
В таблице 19 приводится группировка этих хозяйств по величине используемой земли.
Таблица 19
Самые крупные по земельной площади хозяйства имели наиболее многочисленный состав двора, более 30 человек обоего пола, и платили казне из расчета на 1 десятину земли и на 1 душу меньше всех других групп крестьянского населения. Наименее обеспеченные землей дворы были самыми малосемейными и платили в казну с десятины больше, чем какая-либо другая группа крестьян.
Манифестом 20 сентября 1765 года были утверждены генеральные правила для составления межевой инструкции. К манифесту была приложена и сама инструкция (Фонд 75, арх. № 2907, лл. 190).
В связи с предпринятыми в стране межевыми работами и в Иркутской губернии и в Илимском уезде началось измерение крестьянских земель.
Илимская воеводская канцелярия не вмешивалась в установление крестьянами норм земельного надела по волостям, хотя и сообщала им общие правила межевания. 29 апреля 1776 г. она предложила мирским избам при разделах земель выделять крестьянам на каждую ревизскую душу муж. пола «на пашню, леса, сенные покосы, на усадебные места и животной выпуск» по 8 десятин, «а на двор, полагая в нем по 4 души, по 32 десятины». Правило это никогда не соблюдалось ни приказными избами, ни самими крестьянами. Для расчета надела они брали только пашни и сенокосы, оставляя все. остальные угодия вне подушного распределения.
Измерение земель производилось в казенной десятине, равной 2400 квадр. сажен. Например, по Братскому острогу в ведомости за 1760 год десятина принята «длиннику 80, поперешнику по 30 сажен».
В 1765 году «навигацкие ученики» иркутской навигатской школы Иван Лосев и Иван Михалев производили обмер земель в ряде волостей Илимского уезда согласно указам иркутской губернской и илимской воеводской канцелярий. Часть работы они проделали совместно с илимским сыном боярским Андреем Березовским. Сохранились их отчеты о измерении и об отводе земель крестьянам Чечуйской, Киренской, Криволуцкой, Усть-Кутской, Орленской, Тутурской, Илгинской и Ново-Удинской волостей (Фонд 75, арх. № 2790, лл. 432-467, арх. № 2872, лл. 1-102).
Ввиду того, что оба дела дают неоднородный материал, они излагаются здесь порознь; сперва рассматриваются итоги учета по первым четырем, а затем по остальным волостям.
Каждому крестьянскому двору, независимо от числа проживавших в нем человек, навигацкие ученики отводили по 15 десятин пашни, а сенокосов на 150 копен, «те ж 15 десятин», так как считалось, что с десятины луга ставится в среднем 10 копен сена.
Порядок отвода был очень простым, что позволяло землемерам провести в течение одного лета работу в 8 волостях, объединявших 180 деревень.
Вряд ли хозяйству указывались границы его нового землепользования, поэтому каждый пахал по-прежнему и жалоб на отрезку земель в илимскую воеводскую канцелярию не поступило. Значит, перераспределение было произведено на бумаге.
Измерение началось 15 мая с деревни Натальинской Чечуйского острога и было закончено по 4 волостям 14 июня. За один месяц землемеры ухитрились объехать 93 селения! Отведено в полном размере, т. е. по 15 десятин пашни и по 15 десятин сенокосов 136 дворам, отведено ниже этой нормы 79 дворам и нехватило вовсе земли 59 хозяйствам, лишь незначительная часть которых отказалась от земли добровольно. Кроме того, навигацкие ученики отвели сенокосы некоторым обротчикам.
Одновременно отдельные, главным образом зажиточные хозяйства, получили, часто под видом оброчных угодий, дополнительные сверхнадельные земли: Петр Яковлев сын Полосков на заимке Полосковой получил 86 3/8 десятины земли, Михаилу Юрьеву в деревне Подъельничной отмежевали 93 ½ десятины. Крестьянину деревни Панской Петру Меркурьеву земли не дали, хотя он имел 4 рабочих лошади и 7 коров и заявил о желании получить надел. Напротив, Алексею Карасову из Потаповской деревни выделили все положенные 30 десятин, несмотря на то, что он и все члены его семьи в возрасте 40, 30 и 20 лет «скитаются между дворов» и земля «запущена».
Ненужную землю такие крестьяне сдавали в аренду или, как тогда выражались, — «отдавали в кортом».
Про одного из таких крестьян, сдающих свою землю другим, сказано: «и владеть ему самому собою нечем».
Встречаются случаи отвода земли в совместное пользование, «вообще», например двум семьям, живущим в одном дворе.
В 93 селениях Чечуйской, Киренской, Криволуцкой и Усть-Кутской волостей проживало в 288 дворах 2349 душ муж. пола. В среднем на двор приходилось 20,7, на душу — 2,5 десятины пашни и сенокоса.
Все 4 ленские волости довольно однотипны. Соотношение между площадью пашни и сенокосов приближается к единице.
В 87 селениях других четырех волостей имелось 378 дворов, в которых проживало 1598 душ муж. пола. На 1 душу приходилось пахотной, сенокосной и залежной земли в Орленской волости 4,5, в Тутурской — 7,1, в Илгинской — 8,0 и в Ново-Удинской — 12,9 десятины. В среднем по 4 волостям — 8,3 десятины.
Вся земля, находившаяся во владении крестьян, распадалась на пахотные или на «пахоту», сенокосы и залежи. Hе все эти угодия учитывались с одинаковой точностью. Можно полагать, что измерялась только пашня; сенокосные угодья почти никогда не показывались как площадь, и величина их измерялась числом накашиваемых копен; размеры залежи скорее всего определялись глазомерно. В силу этого соотношения между тремя категориями земель могли принимать разнообразные значения.
Например, в деревне Павловской имелось 12 десятин «пахоты», 140 ¼ десятины «сенного покосу» и вовсе не учтено залежи. Совершенно очевидно, что часть сенокосов легко отнести к залежи, которая в случае необходимости могла распахиваться. Напротив, в деревне Бурдушной на 215 ¼ десятины пашни приходилось только 36 ¼ десятины покоса; кроме того, имелось 40 десятин залежи. Ясно, что залежь могла выкашиваться. Крестьянин имел также возможность искать пригодные для сенокошения участки, разбросанные по лесу, кустарнику, между болотами, т. е. среди угодий, которые не включались в его надел. В пользовании такими свободными угодиями крестьянин никакой помехи со стороны воевод или общества не встречал.
Несмотря на отмеченную неопределенность в соотношении между различными угодиями, находившимися в пользовании крестьянина, все же имелась некоторая общая закономерность в виде приближенного равенства в отношении между площадью пашни и площадью лугов. Это равенство, экономически означавшее значительную обеспеченность илимского крестьянина скотом, нарушалось в ту или другую сторону по разным волостям в зависимости от различной степени развития земледелия и животноводства.
В таблице 20 показан удельный вес трех угодий по каждой из четырех волостей, где был проведен учет земель Березовским и навигацкими учениками.
Таблица 20
Наибольший удельный вес пахотные земли имели в Ново-Удинской слободе, т. е. в волости с самым развитым земледелием.
Под залежью имелись сравнительно небольшие площади, являвшиеся резервом пашни. Впрочем, о порядке вовлечения залежи в обработку и о порядке забрасывания в залежь выпаханных и засоренных пашен сказать на основании илимских бумаг ничего нельзя.
Измерение земель на этом приостановилось. Жена Лосева Анисья Савина дочь просила выдать ей жалованье мужа, так как он 22 сентября 1766 г. умер в Шаманской деревне Карапчанского погоста, где должен был продолжать работу, начатую в ленских волостях (Фонд 75, арх. № 2906. лл. 673).
1Сибирский приказ, фонд 24, арх. № 33, лл. 1-8.
<< Назад Вперёд>>
