Когда в мае 1917 г. царская семья не получила из Государственного казначейства положенного жалованья за «майскую треть» и стало известно об изъятии доходов Кабинета и национализации императорских резиденций, то Александра Федоровна со всей очевидностью осознала, что конфискационные процессы будут только нарастать. Вероятно, именно тогда Александра Федоровна предприняла шаги по укрытию семейной коллекции ювелирных изделий на случай возможных обысков. Ювелирная коллекция императрицы, конечно, включала в себя ряд громоздких предметов, которые тяжело было перевозить и прятать, поэтому, прежде всего, спрятати компактные ювелирные изделия – кулоны, цепочки, броши и т. д. Вне всякого сомнения, на императорской половине Александровского дворца имелись комнатные сейфы, о которых было известно только ограниченному числу лиц. По крайней мере, существует устойчивая легенда, что после освобождения Царского Села в 1944 г. в разграбленном Александровском дворце, в императорской спальне, был обнаружен открытый пустой стенной сейф.
Когда 11 июля 1917 г. А.Ф. Керенский сообщил семье, что ей предстоит переезд в глубь России, эти ценности тщательно укрыли среди множества вещей, в том числе и личных, которые брали с собой Романовы. Технически это было несложно сделать, по ряду причин. Прежде всего потому, что тогда «временным» еще не приходило в голову устраивать личный досмотр царской семьи и их личных вещей. Также лидеры Временного правительства и не думали предпринимать какие-либо конфискационные действия по отношению к личным драгоценностям царской семьи. Кроме этого, с собой в Тобольск семья вывозила довольно много вещей, упакованных в ящики. И хотя составлялись описи на каждый из ящиков, но в предотъездной суете «начинку» ящиков никто не проверял. Семью сопровождало несколько десятков слуг, среди которых были, безусловно, преданные люди. Конечно, следует иметь в виду, что речь идет о нескольких десятках килограммов ювелирных изделий. При этом слуги также везли с собой личные вещи.
Тогда, в конце июля 1917 г., не было и речи о личном досмотре как самих Романовых, так и их вещей. Императрица в своем дневнике по крайней мере дважды (13 и 29 июля 1917 г.) упоминает о том, что она «приводила в порядок вещи» и «упаковывала – перебирала вещи». Думается, что она имела в виду не только свои личные вещи, для этого имелся соответствующий штат «комнатных девушек» и камер-юнгфер, но и семейную ювелирную коллекцию. Конечно, все дочери «были в курсе», но, вероятнее всего, Николая II и цесаревича Алексея в эти «женские дела» детально не посвящали. Примечательно, что подготовку к отъезду Александра Федоровна начала еще 13 июля, а об отъезде из Царского Села им было сообщено только 28 июля. Поскольку семья уезжала фактически в неизвестность, то надо было предусмотреть очень многое, поэтому собирались буквально до последнего момента. На следующий день после отъезда императрица зафиксировала основные события 31 июля 1917 г.: «Июль 31. Понед. Царское Село. Упаковывала [вещи]. Не ложились спать, весь вечер были готовы к посадке на поезд…». В этот же день императрица, прежде чем проститься, переговорила с обер-гофмаршалом П.К. Бенкендорфом, который должен был завершить решение семейных финансовых дел в Петрограде. В ночь перед отъездом, который организовывал лично А.Ф. Керенский, Бенкендорф сумел переговорить с ним по поводу того, что многочисленные ценности, остающиеся в Собственных комнатах Александровского дворца, должны храниться в неприкосновенности, за опечатанными дверьми. Керенский дал на это согласие. Забегая вперед, следует сказать, что при большевиках личные комнаты вскрыли. В начале 1918 г. из кладовых Александровского дворца вывезли сначала столовое серебро и другие изделия из драгоценных металлов. А, позднее, в марте 1918 г., по указанию помощника комиссара просвещения Ю. Флаксермана, из апартаментов Николая II в Зимний дворец перекочевали настольные украшения из золота, серебра и камня, а также слитки, отлитые, по семейной традиции Романовых, из старых серебряных погон.917
Л.Ф. Керенский
Среди отъезжающих значился князь, генерал-майор Василий Александрович Долгоруков (1868–1918) – пасынок обер-гофмаршала графа П.К. Бенкендорфа. Видимо, именно через этих людей Александра Федоровна предполагала поддерживать «финансовую связь» между Царским Селом и Тобольском.
Охрану императорской семьи возглавлял весьма лояльный к семье полковник Кобылинский. Видимо, не без его помощи Александре Федоровне удалось среди множества вещей вывезти из Царского Села несколько десятков килограммов ювелирных изделий. Вывезли не только компактные ювелирные изделия (бусы, браслеты, броши и т. д.), но и такие объемные вещи, как диадемы.
Поскольку с семьей в августе 1917 г. находились в поезде 39 человек сопровождающих и слуг со множеством вещей, сделать это было вполне возможно. Видимо, позже часть ценностей из Александровского дворца в Тобольск доставила личная камер-юнгфера императрицы Александры Федоровны – Магдалина Францевна Занотти. Камер-юнгферы императрицы Занотти и Тутельберг были преданнейшими людьми. Обе девушки приехали с юной Гессенской принцессой Алике в Россию в октябре 1894 г. и всю жизнь прожили со своей хозяйкой, так и не выйдя замуж. Эти старые девы готовы были буквально положить жизнь за свою императрицу.
Царская семья навсегда покинула Царское Село 1 августа 1917 г. в 6 часов 10 минут утра, в ее багаже покоилась коллекция ювелирных изделий, состоящая из нескольких сотен предметов.
Тобольск. Дом генерал-губернатора
В Тобольске сразу же пришлось озаботиться тем, чтобы надежно укрыть ценности. Конечно, это не было главным делом в жизни Романовых в ту пору. Они искренне переживали трагические изменения в своей жизни. Да и судьбы России для них не были пустым звуком. Но наряду с этим Александра Федоровна, со свойственной ей педантичностью, постоянно держала в уме, что в ее распоряжении находится некий семейный фонд «на черный день», способный «вытащить» их из разных непредвиденных ситуаций. А прятать ценности было необходимо, поскольку была и охрана, да и первый обыск в Тобольске произошел уже 18 августа 1917 г., когда «…пришли люди из [министерства] юстиции, по приказу Керенского просмотрели все вещи, которые она918 привезла нам, а также просмотрели все Настенькины919 вещи…».920
Семья Романовых жила в Тобольске в доме губернатора до апреля-мая 1918 г. За это время Временное правительство свергли большевики, а его глава А.Ф. Керенский бежал из страны. У Совнаркома было множество текущих и стратегических проблем, и не последняя из них – судьба семьи Николая II. В конце 1917 – начале 1918 г. уже и речи не было о высылке из страны царской семьи, а Совнарком периодически получал резолюции собраний и съездов о необходимости радикального решения «проблемы» царской семьи. Большевистское руководство склонялось к публичному суду над «кровавым» царем, как это произошло во времена Великой французской революции, чью историю прекрасно знало большевистское руководство.
В январе 1918 г. порядок содержания Романовых изменили. Их денежное довольствие значительно урезали, поэтому императрица взяла в свои руки повседневные денежные дела своей большой семьи. Она лично и регулярно просматривала все денежные счета, сокращая по возможности семейные расходы. Ее главными консультантами были Пьер Жильяр и вторая дочь Татьяна. 13 февраля 1918 г. она записала в дневнике: «Просматривала счета с Жиликом…. Обсуждала денежные дела с Валей [Долгоруковым]». Сам Пьер Жильяр вспоминал впоследствии: «Ее Величество просила меня помочь ей вести счета и установить бюджет семьи. У нее остаются некоторые сбережения […]». Если с гувернером «Жиликом» Александра Федоровна обсуждала и решала текущие дела, то несколько раз повторенная фраза о том, что она «обсуждала дела с Валей», т. е. князем В.А. Долгоруковым, сидетельствует, что на этом уровне обуждатись стратегические финансовые проблемы. Вполне возможно, что в беседах обсуждались кандидатуры в «хранители», которые должны были спрятать часть «царского золота».
Николай II был далек от этих денежных дел. Однако и он отметил в дневнике: «14/27 февраля. Среда. Приходится нам значительно сократить наши расходы на продовольствие и на прислугу, так как гофмарш[альская] часть закрывается с 1 марта и, кроме того, пользование Собственными капиталами ограничено получением каждым 600 руб. в месяц. Все эти последние дни мы были заняты высчитыванием того минимума, кот[орый] позволит сводить концы с концами».
Поскольку с наличными деньгами стало действительно плохо, то царской семье в Тобольске несколько раз передавали различные суммы «на жизнь». Самая крупная сумма поступила из Москвы. Николай II отметил этот факт в дневнике: «12/25марта. Понедельник. Из Москвы вторично приехал Влад.[имир] Ник. [олаевич] Штейн, привезший оттуда изрядную сумму от знакомых нам добрых людей, книги и чай. Он был при мне в Могилёве вторым вице-губернатором». Императрица Александра Федоровна в своем дневнике была более предметна: «Тобольск. 12 (25). Март. Понедельник. Видела проходивших мимо моего бывшего крымца Маркова, а также Штейна 5!4–7 [часа]. Считала деньги с Т<атьяной> и Жиликом». То что деньги считали два часа втроем понятно, сумма была крупная – 250 000 руб.
Поскольку ситуация вокруг семьи начала обострятся, то императрица Александра Федоровна приняла ряд превентивных мер, чтобы сохранить свои ценности у надежных людей до более благополучных времен. К этому времени из Царского Села в Тобольск слуги доставили оставленные в сейфах Александровского дворца ценности. В результате в начале 1918 г. в Тобольске у Романовых скопилось довольно много драгоценных вещей, в их числе были даже такие малотранспортабельные предметы, как драгоценные кинжалы, шашки и сабли. Тогда же в Тобольск доставили бриллиантовые диадемы императрицы и ее дочерей. Чего это стоило слугам, перевозившим колоссальные ценности через охваченную анархией страну, можно только догадываться. Александра Федоровна подбирала слуг для сопровождения семьи в Тобольск особенно тщательно, с учетом их поведения по отношению к семье в период после отречения Николая II – с марта по июль 1917 г. В качестве отрицательного примера можно упомянуть «дядьку» цесаревича Алексея, боцмана А.Е. Деревенько. Обласканный семьей, безотлучно находившийся рядом с цесаревичем с 1905 г., он после отречения царя счел нужным проявить лояльность к новой власти, несколько раз проявив грубость по отношению к цесаревичу. В это же время его уличили в нескольких эпизодах воровства. Несмотря на то что он был оставлен в списках дворцовой прислуги, его в Тобольск не взяли. Вместо него туда отправился другой матрос, К.Г. Нагорный.921
Списка всех драгоценностей, имевшихся у Романовых в Тобольске, мы, естественно, не знаем, хотя в материалах допросов 1934 г. о таком «полном» списке драгоценностей Романовых есть упоминания. Отчасти о списке драгоценностей, которыми располагали Романовы, мы можем судить только по сдаточным описям Я. Юровского, когда он в конце 1918 г. сдавал романовские вещи коменданту Московского Кремля балтийскому матросу Малькову.
В результате анализа складывавшейся ситуации императрица Александра Федоровна приняла решение оставить часть драгоценностей у надежных людей в Тобольске. Одной из ключевых фигур, помогавшей императрице в подборе кандидатур на роль «хранителей» и в распределении драгоценностей, стал воспитатель цесаревича Алексея Пьер Жильяр.
Прежде всего определили лиц, которым было сочтено возможным доверить ценности для хранения: во-первых, это игуменья Тобольского Ивановского монастыря Дружинина; во-вторых, священник Тобольской Благовещенской церкви Алексей Васильев; в-третьих, начальник охраны полковник Кобылинский; в-четвертых, писарь Николая II Александр Петрович Кирпичников. Были еще «мелкие держатели» ценностей, такие как комнатная девушка императрицы Николаева. Таким образом, императрице Александре Федоровне удалось через доверенных людей организовать (видимо, в марте 1918 г.) несколько тайников в Тобольске и его окрестностях, где царские ценности должны были находиться до лучших времен. О дальнейшей судьбе этих людей и доверенных им ценностей мы расскажем ниже.
В конце апреля 1918 г. ситуация вокруг семьи еще больше обострилась, поскольку планы «легитимного суда» над «извергами Романовыми» разрушила логика разгоравшейся Гражданской войны. Страна стала стремительно разваливаться на части, и проблемой стал не только суд, но и возможность безопасного вывоза царской семьи в Москву. Да к этому и не стремились, поскольку император мешал не только большевикам, но и новым амбициозным лидерам белого движения. В этой ситуации большевистское руководство принимает решение о перевозке царской семьи из Тобольска в Екатеринбург.
Рядом с домом губернатора появились новые люди, которые начали готовить отъезд семьи из Тобольска. Александра Федоровна внимательно отслеживала ситуацию вокруг семьи, и когда близ нее начало нарастать совершенно отчетливое напряжение, императрица немедленно отреагировала на это. В дневнике Александры Федоровны 10 апреля 1918 г. появляется недвусмысленная запись: «С детьми и Тутельс зашивала свои драгоценности».922 Это первое «открытым текстом» упоминание в дневнике Александры Федоровны о самом факте наличия значительного числа драгоценностей, находившихся в Тобольске.
За последние два десятка лет о расстреле семьи Романовых в июле 1918 г. написано очень много. Начало формирования массива литературы по этому трагическому эпизоду российской истории положено еще в начале 1920-х гг., когда лица, причастные к расследованию этого дела, издали свои книги за пределами России.
Оставляя в стороне дискуссии о том, чьи останки покоятся в Петропавловском соборе Санкт-Петербурга, обратимся к интересующей нас теме «царского золота». По большому счету, загадок тут нет. Если коротко, то факты сводятся к следующему.
Во-первых, Александре Федоровне, ее дочерям и слугам удалось вывезти значительные ценности 1 августа 1917 г. из Царского Села в Тобольск. Во-вторых, Александре Федоровне удалось укрыть значительную часть своей ювелирной коллекции в Тобольске и его окрестностях. В-третьих, некоторая часть ценностей была вывезена «на теле» царских дочерей и самой Александры Федоровны, во время переезда семьи из Тобольска в Екатеринбург. После расстрела царской семьи эти ценности собрали с трупов и через некоторое время переправили в Москву, в Гохран. В-четвертых, эти ценности «на крови» обезличили в лабораториях Гохрана и, видимо, распродали на европейских аукционах в конце 1920-х гг. Как вариант: эти ценности могли пойти на финансирование мировой революции в начале 1920-х гг.
За этим сухим «бухгалтерским счетом» стоит не только драма семьи Романовых, расстрелянной большевиками, но и драма всей России, которая именно тогда, летом 1918 г., начала захлебываться собственной кровью, погружаясь в пучину Гражданской войны. Если более развернуто описать перечисленные «пункты», то картина будет такова.
В апреле 1918 г., поскольку цесаревич Алексей тяжело болел и его нельзя было трогать, большевистское руководство принимает решение разделить семью Романовых и вывезти их «частями» в надежно контролируемые ими области. «Первая партия» в составе императора Николая II, императрицы Александры Федоровны и великой княжны Марии Николаевны покинула Тобольск 12 апреля 1918 г. Большая часть ценностей семьи оставалась в Тобольске. Императрица отметила в дневнике, что у нее с собой был «совсем небольшой багаж».
17 апреля 1918 г. императорская чета переступила порог дома инженера Ипатьева в Екатеринбурге. Через некоторое время Александра Федоровна отправляет в Тобольск письмо, в котором сообщает об обыске их личных вещей. Факт обыска императорской четы в Ипатьевском доме подтвердил и камердинер Николая II Терентий Иванович Чемодуров: «Как только Государь, Государыня и Мария Николаевна прибыли в дом, их тотчас подвергли тщательному и грубому обыску…».923 Николай II записал в дневнике: «Долго не могли раскладывать своих вещей, так как комиссар, комендант и караульный офицер все не успевали приступить к осмотру сундуков. А осмотр потом был подобный таможенному, такой строгий, вплоть до последнего пузырька походной аптечки Алике. Это меня взорвало, и я резко высказал свое мнение комиссару». Столь жесткий досмотр мотивировался тем, что вещи семьи при отъезде из Тобольска не досматривались. В подобной ситуации могли быть сохранены только те ювелирные вещи, которые были «на теле» у императрицы и ее дочери Марии Николаевны, поскольку личный досмотр не производили.
ЕЛ. Шнейдер. ИЛ. Татищев. ПЛ. Жильяр. А.В. Гендрикова. В.А. Долгоруков. 1917 г.
Об инциденте с обыском императрица немедленно проинформировала своих дочерей, оставшихся в Тобольске. Что очень важно, поскольку именно они должны были доставить в Екатеринбург оставшиеся в распоряжении семьи ценности. По словам П. Жильяра, «в этом письме в очень осторожных выражениях она давала понять, что надо взять нам с собой при отъезде из Тобольска все драгоценности, но с большими предосторожностями. Она сама драгоценности называла условно «лекарствами». Позднее на имя Тегелевой пришло письмо от Демидовой, писанное, несомненно, по поручению Ее Величества. В письме нас извещали, как нужно поступить с драгоценностями, причем все они были названы «вещами Седнева»».924
Как следует из ранее приведенной выдержки из дневника Александры Федоровны, она еще 10 апреля 1918 г. начала зашивать драгоценные камни в одежду. Позже Александра Александровна Тегелева дала следующие показания: «Демидова мне писала: «Уложи, пожалуйста, хорошенько аптеку и посоветуйся об этом с Татищевым и Жильяром, потому что у нас некоторые вещи пострадали». Мы поняли, что пострадали у них некоторые ценные вещи, и решили, что это Императрица дает нам приказание позаботиться о драгоценностях».925
Это указание было немедленно выполнено царскими дочерьми и слугами, остававшимися в Тобольске. Та же Александра Александровна Тегелева показала, что «мы взяли несколько лифчиков из толстого полотна. Мы положили драгоценности в вату и эту вату мы покрыли двумя лифчиками, а затем эти лифчики сшили. Таким образом, драгоценности были зашиты между двумя лифчиками, а сами они были с обеих сторон покрыты ватой. В двух парах лифчиков были зашиты драгоценности императрицы. В одном из таких парных лифчиков было весом 4,5 фунта драгоценностей вместе с лифчиками и ватой. В другом было столько же весу. Один надела на себя Татьяна Николаевна, другой Анастасия Николаевна. Здесь были зашиты (в обоих парных лифчиках) бриллианты, изумруды, аметисты.
Драгоценности Княжен были таким же образом зашиты в двойной лифчик, и его (не знаю, сколько в нем было весу) надела на себя Ольга Николаевна.
Кроме того, они под блузки на тело надели на себя много жемчугов.
Зашили мы драгоценности еще в шляпы Княжон между подкладкой и бархатом. Из драгоценностей этого рода я помню большую жемчужную нитку и брошь с большим сапфиром и бриллиантами.
У Княжон были верхние синие костюмы из шевиота. На этих костюмах (летних, в которых они приехали) пуговиц не было, а были кушаки и на каждом кушаке по две пуговицы. Вот эти пуговицы мы отпороли и вместе пуговиц вшили драгоценности, кажется, бриллианты, обернув их сначала ватой, а потом черным шелком.
Кроме того, у Княжон были еще серые костюмы из английского трико с черными полосками: это были осенние костюмы, которые они носили и летом в плохую погоду. Мы отпороли на них пуговицы и также пришили драгоценности, также обернув их ватой и черным шелком».926
Таким образом, только из показаний Тегелевой следует, что в двух «лифчиках» спрятано 9 фунтов ювелирных изделий, а это порядка 3,5 кг. Кроме этого, был еще один лифчик, вероятнее всего, такого же веса (4,5 фунта), жемчужные нитки, одетые на тело, драгоценные камни, зашитые в шляпы и пуговицы. Скорее всего, были драгоценности и в вещах, которые составляли личную кладь великих княжон. Об этом косвенно свидетельствует факт наличия вскрытых шкатулок после расстрела и то, что княжны после прибытия в Екатеринбург несли свои личные вещи сами, и они, по свидетельству очевидцев927, были достаточно тяжелыми. Кроме этого, во время обыска дома особого назначения белые нашли обгоревшие конверты с подкладкой синего цвета с надписью: «Золотые вещи, принадлежащие Анастасии Николаевне».928 Такие надписи делались на пакетах, сдаваемых в кладовые Камеральной части. Поэтому, к достоверным 3,5 кг ювелирных изделий мы можем смело добавить еще как минимум столько же, что составило бы порядка 7–9 кг. Таким образом, девочки, оставшиеся в Тобольске, уже знали, каким образом они доставят ценности в Екатеринбург.
Великие княжны Ольга, Татьяна, Анастасия и цесаревич Алексей с сопровождавшими их лицами прибыли в Екатеринбург 10 мая 1918 г. Комендант дома особого назначения проверил весь привезенный багаж.929
После того, как в мае 1918 г. царскую семью собрали в доме Ипатьева, последний комендант дома особого назначения Яков Юровский потребовал сдать ему все ценности. К этому времени Романовы ювелирные украшения уже не носили. В показаниях священника Сторожева упоминается, что «никаких драгоценных украшений на Александре Федоровне, а равно и на дочерях я не заметил».930
Александра Федоровна решила удовлетворить это требование и какая-то, видимо очень незначительная часть, ценностей была сдана. Через некоторое время шкатулку с драгоценностями принесли обратно и опечатали в присутствии императрицы. Романовым запрещалось вскрывать опечатанную шкатулку.
Екатеринбург. Ипатьевский дом
В дневнике Александра Федоровна описывала ситуацию следующим образом: «21 июня (4 июля 1918 г.) четверг… Оба мужчины (Юровский и Никулин) заставили нас показать все наши драгоценности, которые были на нас, и молодой описал их, а потом их у нас забрали (куда, насколько, зачем? Не знаю). Мне оставили только два моих браслета и браслет дяди Лео, который я не могу снять, и детям – каждой по браслету, что мы подарили им, их тоже невозможно снять, а также обручальное кольцо Ники, которое он не может снять». На следующий день в дневнике появилась запись: «Пришел комендант с нашими драгоценностями, при нас их опечатал и оставил на столе, и будут приходить каждый день проверять, не открыли ли мы пакет».931
Несмотря на все перипетии, Александра Федоровна продолжала «держать на контроле» все, что было связано с укрытыми ценностями. Поэтому «работа в этом направлении» продолжалась, и Александра вновь отметила в дневнике 16 мая 1918 г., что «Татьяна зашивала мои д<рагоценности>».932 Примечательно, что этим сугубо приватным делом занималась великая княжна Татьяна Николаевна. Видимо, императрица стремилась до предела сузить круг людей, которым был известен секрет «царских лифчиков».
К тому же Татьяна в семье имела репутацию «гувернантки» и «заместительницы» матери, и такая работа вполне могла быть ее личной инициативой. Следует подчеркнуть, что это последняя запись в дневнике императрицы, в которой упоминаются ее драгоценности. Вообще же последняя запись относится к 16 июля 1918 г., через день они спустятся в подвал и погибнут под пулями чекистов.
Потом наступила страшная ночь расстрела. Видимо, с драгоценностями Романовы не расставались или по крайней мере держали под рукой. Об этом свидетельствует то, что, несмотря на внезапное предложение посреди ночи спуститься в подвал, все великие княжны были в лифчиках-корсетах, в которые были вшиты ценности. Впрочем, Юровский упоминает, что Романовы вставали и собирались довольно долго, порядка 40 мин.
Яков Юровский в своей знаменитой «Записке» упомянул, что после того, как стихли выстрелы, расстрелыцики обнаружили, что жив Алексей, три великие княжны, Боткин и Демидова. Тогда же Юровский упомянул и про пули наганов, которые «отскакивали от чего-то рикошетом и как град прыгали по комнате. Когда одну из девиц пытались доколоть штыком, то штык не мог пробить корсаж».
После того как выстрелы стихли и раненые были добиты либо контрольными выстрелами, либо ударами штыков, началось стихийное мародерство. Один из расстрелыциков, Михаил Медведев, обратил внимание, что «в комнате во время укладки красноармейцы снимают с трупов кольца, брошки и прячут их в карманы».933 Это мародерство моментально пресек комендант Я. Юровский, который предложил расстрельной команде добровольно сдать ценности, или он начнет обыск и немедленно расстреляет тех, у кого эти ценности будут обнаружены. Юровский вспоминал934: «Тут начались кражи: пришлось поставить надежных товарищей для охраны трупов, пока продолжалась переноска (трупы выносили по одному). Под угрозой расстрела все похищенное было возвращено (золотые часы, портсигар с бриллиантами и т. п.)». Позже один из охранников показал на допросе: «Когда всех расстреляли, Андрей Стрекотин, как он мне это сам говорил, снял с них все драгоценности. Их тут же отобрал Юровский и унес наверх».935 Другой участник расстрела показал: «Со всех членов Царской Семьи, у кого были на руках, сняли, когда они были еще в комнате, кольца, браслеты и двое золотых часов. Вещи эти тут же передали коменданту Юровскому. Сколько было снято с умерших колец и браслетов, он не знает».936
Снятые с убитых ценности отнесли в комнату коменданта. По воспоминаниям того же чекиста М. Медведева: «На столе в минуту вырастает горка вещей, бриллиантовые брошки, жемчужные ожерелья, обручальные кольца, алмазные булавки, золотые карманные часы Никола II и доктора Боткина и другие предметы».937
После того как расстрелянных (11 чел.) погрузили в грузовик и повезли за город, для того чтобы избавиться от трупов, в комнатах Романовых в Ипатьевском доме начался обыск. В ходе обыска были обнаружены значительные ценности. Их сразу же начали сортировать. По воспоминаниям Алексея Кобанова (1965 г.): «Когда закончилась погрузка на машины трупов казненных, я слез с чердака и вошел в помещение, ранее занимаемое Николаем и его семьей. Там студент Горного института, состоящий в штате охраны, сортирует драгоценные камни Николая. Простые самоцветы он клал в одно место, а драгоценные – в другое. На студенте был подпоясан бархатный пояс одной из дочерей Николая. Я сказал, что все пояса дочерей Николая необходимо распороть и хорошенько проверить их содержимое. Когда были распороты эти пояса, то оказалось, что расположенные во всю их длину обшитые бархатом пуговицы были не пуговицы, а крупные бриллианты. Распоротые сзади банты также были заполнены крупными бриллиантами».938
Позже рассортированные камни и другие ценности перенесли в комнату коменданта и там их разложили по столам. Судя по показаниям, собранным Н.А. Соколовым: «На столе комендантской лежало много разных драгоценностей. Были тут и камни, и серьги, и булавки с камнями, и бусы. Много было украшений. Частью они лежали в шкатулочках. Шкатулочки были все вскрыты».939 Приведенные показания подтвердили и другие подследственные: «На всех бывших в комендантской комнате столах были разложены груды золотых и серебряных вещей. Тут же лежали и драгоценности, отобранные у Царской семьи перед расстрелом, и бывшие на них золотые вещи – браслеты, кольца, часы».940 Спустя двое суток эти драгоценности уложили в два сундучка, принесенных из каретника.
Что касается ценностей, которые были на убитых, то часть из них сняли с тел сразу же после расстрела. Так, Юровский изъял у мародеров золотые часы Николая II и лейб-медика Е.С. Боткина.
Ценности же, зашитые в корсеты убитых великих княжон, обнаружил Юровский по дороге в лес.
Кстати говоря, по первоначальному плану Я. Юровский должен был «только» расстрелять Романовых, а хоронить тела должны были другие люди. Однако обнаружив сразу же после расстрела значительные ценности, Юровский принял решение «курировать» весь ход операции до конца.
Ценности на телах погибших Юровским обнаружил случайно. По его воспоминаниям 1934 г., дело обстояло следующим образом: «Еще, кажется, версты через 3–4 мы застряли с грузовиком среди двух деревьев. Тут некоторые из людей Ермакова на остановке стати растягивать кофточки девиц, и снова обнаружилось, что имеются ценности и что их начинают присваивать. Тогда я распорядился приставить людей, чтоб никого к грузовику не подпускать». По другой версии его же воспоминаний, также 1934 г.: «Когда мы застряли и остановились, я пошел посмотреть и обнаружил у одной из дочерей одет лиф – панцирь с брильянтами. Конечно, тут никакие пули ничего сделать не могли. Четыре из них были буквально в брильянтовых панцирях… Ценности есть, бросить все это нельзя…».
Хотя мы и предполагали оставить в стороне политическую составляющую трагедии 1918 г., однако, когда представляешь себе эти многократно простреленные тела, наваленные друг на друга и, одновременно, любопытствующих деревенских парней, которые, воспользовавшись остановкой, «стали растягивать кофточки девиц»… становится не по себе…
Так или иначе, по дороге к шахте ценности на телах обнаружили. Это еще более укрепило фанатика Юровского в правильности его решения. После того как тела были доставлены к шахте, Я. Юровский распорядился «загружать трупы, снимать платье, чтобы сжечь его, то есть на случай уничтожить вещи все без остатка и тем как бы убрать лишние наводящие доказательства, если трупы почему-либо будут обнаружены. Велел разложить костры, когда стали раздевать, то обнаружилось, что на дочерях и Александре Федоровне, на последней я точно не помню, что было, тоже как на дочерях или просто зашитые вещи. На дочерях же были лифы, так хорошо сделаны из сплошных бриллиантовых и др[угих] ценных камней, представлявших из себя не только вместилища для ценностей, но и вместе с тем и защитные панцири. Вот почему ни пули, ни штык не давали результатов при стрельбе и ударах штыка. В этих их предсмертных муках, кстати сказать, кроме их самих, никто не повинен. Ценностей этих оказалось всего около полупуда. Жадность была так велика, что на Александре Федоровне, между прочим, был просто огромный кусок круглой золотой проволоки, загнутой в виде браслета, весом около фунта. Ценности все были тут же выпороты, чтобы не таскать с собой окровавленное тряпье. Те части ценностей, которые белые при раскопках обнаружили, относились, несомненно, к зашитым отдельно вещам и при сжигании остались в золе костров. Несколько бриллиантов мне на следующий день передали товарищи, нашедшие их там. Как они не досмотрели за другими остатками ценностей. Времени у них для этого было достаточно. Вероятнее всего, просто не догадались. Надо, между прочим, думать, что кой-какие ценности возвращаются нам через Торгсин, так как, вероятно, их там подбирали после нашего отъезда крестьяне дер[евни] Коптяки. Ценности собрали, вещи сожгли, а трупы, совершенно голые, побросали в шахту».
В другом варианте воспоминаний Юровский уточняет, что на выпарывание зашитых ценностей он и его «соратники» потратили 2–3 часа. «Все драгоценности, которые были сняты и выпороты, мы складывали в солдатскую сумку».941 Во время этой «процедуры», охранники вновь начали мародерствовать: «Сейчас же начали очищать карманы – пришлось тут же пригрозить расстрелом и поставить часовых. Тут обнаружилось, что на Татьяне, Ольге и Анастасии были надеты какие-то особые корсеты… Когда стали раздевать одну из девиц, увидели корсет, местами разорванный пулями, – в отверстии видны были бриллианты.942 У публики явно разгорелись глаза. Ком[ендант] решил сейчас же распустить всю артель, оставив на охране несколько верховых и 5 человек команды. Остальные разъехались. Команда приступила к раздеванию и сжиганию. На Александре Ф[едоровне] оказался целый жемчужный пояс, сделанный из нескольких ожерелий, зашитых в полотно. На шее у каждой из девиц оказался портрет Распутина с текстом его молитвы, зашитый в ладанку. Бриллианты тут же выпарывались. Их набралось (т. е. бриллиантовых вещей) около '/, пуда. Это было похоронено на Алапаевском заводе, в одном из домиков в подполье; в 19 г[оду] откопано и привезено в Москву. Сложив все ценное в сумки, остальное найденное на трупах сожгли, а сами трупы опустили в шахту. При этом кое-что из ценных вещей (чья-то брошь, вставленная] челюсть Боткина) было обронено…».
Примечательно, что по воспоминаниям того же Юровского, он, работая в Гохране, несколько лет спустя столкнулся с этими драгоценностями «на крови»: «Позже, когда я работал по охране ценностей, разбирал ценности, нашел жемчужное ожерелье, которое стоило 1600 рублей». Здесь Юровский имел в виду, что он нашел жемчужное ожерелье императрицы Александры Федоровны.
Поскольку расстрелыцики были к этому не готовы и происходило все на рассвете, в лесу, да и моральное состояние многих из расстрелыциков, должных расчленять тела молодых девушек, было «нестабильным», то многие из драгоценных вещей, собранных из залитых кровью платьев, были затоптаны в землю. Что-то пропустили и бросили вместе с окровавленной одеждой в костер. Все это собрали белые во время следственных действий летом 1918–1919 гг.
Когда Я. Юровский вернулся в Екатеринбург с солдатским вещевым мешком, набитым драгоценностями (порядка 8 кг), он направился в дом Ипатьева, в том числе и для того, чтобы привести драгоценности «в порядок». По воспоминаниям (1965 г.) помощника Юровского, Григория Никулина: «И только во второй половине дня приехал, значит, Юровский в Ипатьевский дом и привез, значит, такой, вот (ворох), этих самых предметов… Сели мы – я, Кабанов, Юровский – и начали мы промывать. Значит, они были испачканы кровью. Промыли их».943
О том, что это были за драгоценности, какова их ориентировочная стоимость, мы можем предполагать, отталкиваясь от списков этих драгоценностей «на крови», которые были добросовестно сданы Юровским в Москве в августе 1918 г. Мы можем также уверенно предполагать, что эти ценности (отмытые и оттертые), как и многое другое, выставлялось на продажу на аукционах в Лондоне, Вене, Париже в конце 1920-х гг. Любопытно, что один из расстрелыциков (Исая Родзинский) сравнивает екатеринбургские ценности с «алмазным фондом», который он, как старый большевик, лицезрел еще до его официального открытия в 1967 г.
Однако вернемся к трагическим событиям июля 1918 г. Утром 17-го июля Юровский «поехал с докладом в Уралисполком, где нашел Сафарова и Белобородова. Ком[ендант] рассказал, что найдено, и высказал им сожаление, что ему не позволили в свое время произвести у Р[омано]вых обыск».
Затем, 19 июля 1918 г. Я. Юровского отправили с отчетом о «проделанной работе» в Москву. С собой он вез часть ювелирных ценностей, изъятых, как во время обыска в Ипатьевском доме, так и снятых с расстрелянных. Как вспоминал один из расстрелыциков Григорий Никулин, говоря о Юровском: «Значит, сбрили ему бороду, выдали ему, понимаете, паспорт на имя Орлова. И он инкогнито, значит, под этой фамилией, сел в поезд с этим мешком, приехал в Москву и благополучно сдал в соответствующие места».944
Под «этим» мемуарист имел в виду драгоценности Романовых. Что из себя представляли сданные драгоценности, мы можем представить по сдаточным описям Юровского945 (см. табл. 61).
Таблица 61
«Список золотых изделий, переданных комендантом Дома особого назначения Я. Юровским коменданту Кремля П. Малькову» (дата передачи ценностей не установлена)
Означенные в списке вещи принял [неразоорчиво] Комендант Кремля Мальков. Означенные в списке вещи сдал [неразборчиво] Комендант Дома особого назначения Я. Орлов (Юровский)
Кроме этого, Юровский сдал в хранилища Кремля еще множество других вещей по нескольким спискам. Например, было несколько «списков серебра». В одном из них значился 31 предмет: чайники, кофейники, сливочники, подносы, сахарницы, подсвечники, воронка, чернильница, визитница, пепельница, портсигары. В другом – 34 предмета. В третьем – 42 предмета и в их числе «часы каретные серебряные с датой 1894 г.» (№ 41) и «кусок серебра» (№ 42). Под каждой из описей указывается, что вещи сдал Юровский, а принял Мальков.
По описи принималась и «мягкая рухлядь». По одной из описей проходит 34 предмета: 2 муфты каракулевые; 3 боа Соболевых; 4 муфты соболевые; 1 шапка каракулевая; 1 шапка кроликовая; 4 боа горностаевых; 2 костюма шелковые, светло-серые; 1 вязаная красная юбка; 4 костюма кашемировых; 4 муфты горностаевые; 4 воротничка горностаевых. Как-то можно понять большевиков, которые вывозили в Москву горностаевые воротнички великих княжон, но почему в этом же списке значится и «вязаная красная юбка» – представить трудно.
В отдельном ящике № 4 Юровский вез одежду цесаревича (34 вещи): черкесский кафтан серый; бурка черная; две шинели черные кадетские; две гимнастерки; гвардейский бушлат; николаевская шинель, серая; красная рубашка, шелковая; купальный халат; четыре лифчика матросских. Более чем вероятно, что эти вещи экспонировались в экспозициях Зимнего и Александровского дворцов в конце 1920-х гг., в которых трудящимся показывали, «как жили цари».
Отдельным списком шли вещи, изъятые из дорожной сумки императрицы Александры Федоровны «с золотой монограммой снаружи». Более чем вероятно, что это именно та самая сумка, которую вырвали из рук императрицы по приезде в Екатеринбург, для производства обыска. В перечне значится довольно много вещей с инициалами великой княжны Татьяны Николаевны.947
Вещей было много, поэтому в Москву Юровский взял только «золотые вещи» принадлежавшие царской семье, и их личные вещи. Основную же часть ценностей из дома особого назначения и с тел расстрелянных вывезли при отступлении красных из Екатеринбурга в Пермь. Там их начали без спешки «разбирать», и в этом деле вновь принял участие Юровский. В ходе этой «разборки» была «снова обнаружена масса ценностей, которые были попрятаны в вещах до черного белья включительно, а добра всякого было не один вагон».
Представление об этой «массе ценностей» дает акт от 18 августа 1918 г., составленный для Уральской областной коллегии финансов. Этот акт был составлен на основании изъятия вещей только из «двух чемоданов с вещами бывшего царя Николая Романова». Одновременно с констатацией наличия ценностей Коллегия принимала решение о судьбе этих ценностей:
«Серебряные изделия весом 1 пуд, 6 фунтов, 71 золотник и золотые – весом 1 фунт, 21 золотник и 84 доли переплавить и стоимость зачислить в доход Казны. Разменную монету в сумме семь рублей 97 коп. сдать в Народный банк для зачисления в доход Казны.
К остающимся в двух чемоданах вещам положить вещи, значащиеся по дополнительной описи, и переслать в Москву в распоряжение Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета Совета Рабочих, Крестьянских и Армейских Депутатов.
Председатель, Областной комиссар финансов (неразборчиво)
Члены коллегии (неразборчиво)».948
Скорее всего, судя по подписям на сдаточных описях, Юровский летом 1918 г. дважды выезжал с Москву. Первый раз 18 июля, сразу же после расстрела семьи Николая II, «прихватив» с собой небольшую часть личного золота Романовых. И второй раз во второй половине августа 1918 г., после того как принял участие в разборе вещей в качестве «эксперта» в Перми. Уже вторая часть включала в себя серебряные и личные вещи «значащиеся по дополнительной описи.»
Судя по всему, была и третья часть царских вещей, которую сдал Юровским в июле 1918 г. члену Ревсовета III Армии Трифонову. Именно эти ценности были спрятаны при отступлении Красной армии, и только в 1919 г., после изгнания белых, их выкопали. Доставал ценности Новоселов, а Н.Н. Крестинский, возвращаясь в Москву, увез их туда.
После того как белые заняли Екатеринбург, началось следствие по делу об исчезновении семьи Николая II. В ходе следствия провели изъятия царских вещей у различных лиц, так или иначе связанных с большевиками. Вещи были самые разные, от бытовых до одежды и ювелирных ценностей. Когда следствие «вышло» на шахту в урочище Четырех братьев, где с тел убитых снимали окровавленную одежду, в которой были спрятаны драгоценности, то там нашли отдельные из драгоценностей Романовых.
Часть найденных предметов удалось идентифицировать и провести экспертизу. Так, был найден платиновый крест тонкой работы, украшенный изумрудами, бриллиантами и жемчугами. Экспертиза определила, что «крест хорошей, художественной работы. Он, несомненно, подвергался действию огня. На это указывает вид платины, а главным образом то, что имеющийся на одной из его игл шарик представляет собой сгоревший жемчуг».
Был найден крупный бриллиант весом в 10 карат, оправленный в осыпанную алмазами платину и зеленое золото. Эксперты констатировали: «Бриллиант представляет высокую работу и несомненно является лишь частью другого украшения: подвес. Вид платины свидетельствует, что камень подвергался действию огня, но своих свойств и ценности не потерял». Свидетели, которые держали этот бриллиант в руках, заявили:
Камер-юнгфера Александры Федоровны Мария Густавовна Тутельберг: «Я категорически опознаю и бриллиант, и крест. Эти вещи принадлежат Ее Величеству. Бриллиант – подарок Ее Величеству от Его Величества по случаю рождения одной из Княжон. Крест – подарок Ее Величеству Государыни Императрицы Марии Федоровны». Камер-юнгфера Александры Федоровны Магдалина Францевна Занотти: «Крест и бриллиант – это, безусловно, Государыни Императрицы. Происхождение креста я не помню. Ей его подарил либо Государь, или Государыня Императрица Мария Федоровна. Большой бриллиант – подарок Государя, кажется, при рождении одной из княжон».
В земле была найдена жемчужная сережка Александры Федоровны. Ее основу составляла платина, главным камнем был жемчуг, окруженный бриллиантами с золотой застежкой. Эксперты подчеркивали, что «эта серьга представляет собой прекрасную, высокохудожественную работу. Жемчуг лучший по своим свойствам. Действию огня серьга не подвергалась».
Факт принадлежности сережки императрице подтвердили свидетели:
Воспитатель цесаревича Алексея Пьер Жильяр утверждал: «Я думаю, что это серьга – Государыни. У Ее Величества были такие серьги. Она их очень любила, и я часто снимал Ее Величество, когда она имела их на себе». Учитель английского языка цесаревича Алексея Сидней Гиббс: «Серьги и осколочки от них – это, безусловно, серьги Государыни, которые она очень любила». Помощница воспитательницы Тегелевой Елизавета Николаевна Эрсберг: «Серьга – безусловно, серьга Государыни. Это были ее любимые серьги, с которыми она не расставалась и, по-моему, она в них уехала из Тобольска».
Также подтвердили этот факт камер-юнгферы императрицы Тутельберг и Занотти, которые видели только фотографию серьги. Тутельберг заявила: «Я вижу фотографическое изображение серьги. Я предположительно утверждаю, что на этом снимке изображена одна из парных серег Ее Величества. Это были самые любимые серьги Ее Величества. В них она приехала из Тобольска». По словам Занотти: «…Серьга – также ее. Эти серьги она любила и чаще других носила их».
Последним опознанным ювелирным изделием стала «часть разрушенного украшения с бриллиантами». Камер-юнгфера Тутельберг заявила: «Я вижу часть украшения с бриллиантами. Оно мне положительно напоминает брошь Ее Величества. Это – часть от нее, от броши».
Кроме этих предметов были найдены части различных украшений, которые, как правило, были разрушены либо выстрелами во время расстрела, либо ножами, когда драгоценности выпарывались из корсетов: «части жемчуга и часть разрушенного золотого украшения; части жемчуга; тринадцать круглых жемчужин; 13 осколков изумруда; два осколка сапфира; два бриллианта, рубин, два альмандина, два диаманта; две золотые цепочки; часть золотого предмета; золотая пластинка; две части золотых украшений; золотое украшение с тремя алмазами; топазы».
Достаточно много ювелирных изделий, принадлежавших царской семье, было обнаружено во время обысков, проводившихся следственной комиссией, образованной по распоряжению адмирала А.В. Колчака. Обыски проходили по горячим следам, поэтому вещи, похищенные у царской семьи, сохранились. С учетом того, что семья была расстреляна в ночь на 18 июля 1918 г., а красные оставили Екатеринбург 25 июля, то в ходе обыска, проведенного 30 июля 1918 г., были изъяты:
У одного из караульных дома особого назначения были обнаружены две золотые запонки (одна овальная, другая круглая). Обе представляют собой сигарные этикетки под стеклом; на каждой из запонок дата «27 июля 1914 г.». Каждая запонка пристегивается раздвижным кольцом на золотой палочке с одним растянутым звеном цепи.949 Видимо, это были ворованные вещи.
Больше всего драгоценных вещей изъяли на квартире сторожа в Уральском областном совете. Видимо, драгоценности перенесли из дома особого назначения в Уральский областной совет. Крупные вещи, вероятно, были упакованы, а «мелочи» было много, поэтому сторожу и удалось их «хапнуть». Один из предметов (карандаш сиреневой эмали с вензелем «А.Ф.» и датой «1915», имеет пробу 56) сторож похитил со стола Белобородова.
Кроме карандаша у сторожа были изъяты: рамочка светло-зеленая для фотографической карточки; рамочка светло-голубой эмали с нарисованной на ней гирляндой роз для фотографической карточки: рамочка бронзовая с лавровым веночком вверху для фотокарточки; маленькая пудреница зеленой эмали; золотое обручальное кольцо 94-й пробы с вырезанной внутри надписью «Г.Л.С.Ф. 1856»; головка от дамской шляпной булавки из металла, покрытого эмалью; в середине пустое отверстие, видимо, от бывшего здесь камня; медальон шейный, золотой, черненый, с золотым крестом на верхней крышке; внутри его дата «1 декабря 1891 года»; такой же медальон, но несколько меньше первого; внутри его дата «20 января 1888 года», а под ним из стекол – темный волосок; золотой медальон. На одной из наружных сторон надпись: «Пожал. Е.И.В. Гос. Импер. Александрой Федоровной». На другой стороне дата «23 мая 1896 г.». внутри медальона серебряный, с цветной эмалью, вынимающийся образок Черниговской Божьей Матери и Сергия Радонежского; золотой медальон. На одной из наружных сторон дата «6 февраля 1875 г.». внутри под стеклом – один светло русый волос; четыре золотых медальона; золотой медальон с кружевной резьбой; серебряный нательный крестик, неправославной формы, с рельефным распятием на нем; золотой нательный православный крестик; золотая шейная цепочка. На ней надеты все три креста; серебряный круглый образок нательный с изображением Нерукотворного Спаса. На обратной стороне изображение часовни Спасителя в Петрограде; такой же образок; пять брелоков: один – череп с двумя перекрещенными костями, другой с изображением Мадонны, третий имеет в виде подвесков маленькие бляшки с буквами «Р.О.М.А.», четвертый – веер, пятый – божья коровка.
Эти вещи трудно идентифицировать, но большая их часть, вне всякого сомнения, принадлежала царской семье. Например, один из брелоков, представляющий «череп с двумя перекрещенными костями». Дело в том, что императрица Александра Федоровна являлась с 1914 г. шефом 5-го гусарского Александрийского полка (черных гусар), полковой эмблемой которых являлась «Адамова голова». Видимо, брелок с полковой эмблемой был одним из подарков черных гусар своему высочайшему шефу. Или высочайший шеф гусарского полка мог заказать такую эмблему для всех офицеров полка.
Все рассказанное страшно. Просто по человечески страшно. Но это происходило в страшное время, когда жизни человеческие обесценились. Поэтому, когда на заседании Политбюро было доложено о расстреле царской семьи и слуг, то это было просто «принято к сведению».
<< Назад Вперёд>>
