Следующий важный вопрос связан с определением степени вовлеченности членов Императорской фамилии и их окружения в частное предпринимательство.
Следует отметить, что на протяжении XVIII – первой половины XIX в. непосредственное окружение российских императоров было весьма в незначительной степени вовлечено в коммерческую деятельность, что обусловливалось рядом причин. Во-первых, непосредственное окружение императорской семьи составляли люди состоятельные или занимавшие значительные посты, в достаточной степени их обеспечивавшие. Во-вторых, вне зависимости от степени материального благосостояния власть в России всегда сама по себе источник богатства. Слухи о мздоимстве крупных чиновников, руководителей крупных департаментов не были столь уж большой редкостью. И они не были беспочвенными. Следовательно, сама принадлежность к властной элите открывала столь блестящие перспективы для личного обогащения, что занятие непосредственно коммерческой деятельностью являлось излишним.
Дворянство, веками строившее свое материальное благосостояние на фундаменте крепостнической собственности, традиционно рассматривало коммерческую деятельность как занятие, мало совместимое с дворянским статусом. Но это, конечно, не исключало участия дворян в коммерческой деятельности.
Тем не менее к XIX в. сложился порядок, по которому для дворян, активно занимавшихся частнопредпринимательской деятельностью, доступ в придворный штат был полностью закрыт. В свою очередь, потомственные дворяне, занимавшие крупные придворные должности, считали занятие коммерцией для себя делом если не постыдным, то мало достойным. Такая ситуация в целом сохранялась вплоть до отмены крепостного права.
Прецеденты, когда сановники, занимавшие заметное положение при Дворе, участвовали в предпринимательской деятельности, случались и в XVIII, и в XIX вв. Далеко не все дворяне проматывали свои состояния. Были среди сановников и вдумчивые хозяйственники, методично приумножавшие свои состояния, используя, в числе прочего, и сам факт своей близости к Императорскому двору.
В качестве примера «пионеров» крупного бизнеса в окружении Николая I, можно упомянуть графа Алексея Алексеевича Бобринского (1800–1868). Он получил домашнее образование, которое продолжил учебой в Училище колонновожатых при Главном штабе. Сегодняшним аналогом этого учебного заведения является Академия Генерального штаба. После успешной военной службы Бобринский, выйдя в отставку, женился на фрейлине императрицы Марии Федоровны (Вюртембергской). После нескольких лет жизни в имении он вернулся в Петербург и начал службу по Министерству финансов, в Особенной Канцелярии по кредитной части. Довольно быстро он обратил на себя внимание министра финансов гр. Канкрина, который поручал ему разработку многих важных финансовых вопросов. В 1840 г. граф А.А. Бобринский был назначен членом Совета министра финансов, и на этой должности он оставался до конца своей жизни.
Успешная гражданская карьера сопровождалась и пожалованием Бобринскому придворных званий: камер-юнкер, камергер, церемониймейстер, шталмейстер двора великой княжны Ольги Николаевны и управляющий двором Ее Высочества и, наконец, шталмейстер Высочайшего двора.
В первой половине 1830-х гг. граф Бобринский построил у себя в имении свеклосахарный завод, покупая свеклу у своих оброчных крестьян по выгодной для них цене, в счет оброка. Кроме этого, идя в ногу со временем, он совершенствовал это производство, вкладывая в опыты и новейшее оборудование огромные средства. Во второй половине 1830-х гг. Бобринский построил еще несколько свеклосахарных заводов и один огромный рафинадный завод, фактически заложив основу этого бизнеса на Юго-Западе России. Примечательно, что на всех заводах графа Бобринского работали русские управляющие, выпускники Петербургского технологического института.
Еще граф занимался и экспериментами в области агротехники. Им был разработан плуг-углубитель, теоретически и практически проработаны идея глубокого возделывания полей и схема их рационального удобрения, введены регулярные севообороты, параллельно с травосеянием люцерны, построены новые зерновые сушильни и элеваторы. В своих имениях граф Бобринской начал разработку месторождений каменного угля, который он использовал на своих заводах.
Во второй половине 1830-х гг. граф Бобринский, будучи камергером Двора великой княжны Ольги Николаевны, возглавил бизнес-проект, который очень интересовал Николая I. По сегодняшней терминологии это был инновационный проект, связанный со строительством первой в России ветки железной дороги от Петербурга до Царского Села. В числе организационных дел граф Бобринский приобрел на 250 000 руб. акций этой железной дороги. Великая княжна упоминала в мемуарах об этом эпизоде: «Не могу не упомянуть о назначении графа Бобринского ко мне камергером. Он был так любим всеми нами за его приятный и добросовестный характер, что мы называли его «дядей». Это назначение сгладило неприятности, которые ему пришлось вынести из-за того, что он стал во главе предприятия, построившего первую железную дорогу между Петербургом и Павловском. Враги этого предприятия были неисчислимы; между ними был даже дядя Михаил. В этом предприятии видели зарождение новой революционной ячейки, которая могла привести к нивелировке классов и другим, еще более страшным вещам. Дядя Михаил сдался только тогда, когда ему пообещали, что он получит в своем парке такую же беседку для музыки, как в Баден-Бадене и других немецких курортах».793
Максимилиан Лейхтенбергский
Второй активный участник бизнес-проектов Николаевской эпохи непосредственно входил в семью Николая I. Это был герцог Максимилиан-Евгений-Иосиф-Август-Наполеон Лейхтенбергский. В 1839 г. он женился на старшей дочери Николая I великой княжне Марии Николаевне и остался на службе в России. Надо сказать, что жизненные интересы молодого герцога не очень вписывались в увлечения ровесников его круга. Это учитывал Николай I, который уже в 1839 г. назначил герцога почетным членом Академии наук.
Надо заметить, что герцог Лейхтенбергский действительно нарушал «стереотипы поведения» людей его круга. Например, прямо в Зимнем дворце он оборудовал лабораторию для опытов в области гальванопластики. Это было настолько из ряда вон, что через некоторое время герцогу пришлось перенести все оборудование в помещение Главного штаба гвардии. В своей лаборатории кроме опытов в области гальванопластики герцог занимался опытами по электрохимической металлургии, следя за всеми открытиями европейских ученых в этой области. Герцог интересовался и достижениями в области горного дела.
По итогам своих опытов 7 августа 1840 г. он представил в Императорскую Академию наук записку «О двух новых гальванопластических опытах». В этой записке он доказывал, что будущее гальванопластики тесно связано с решением вопроса, как осаждать медь из ее раствора не только в металлических составах, но и в состоянии ковки и твердом, смотря по необходимости, состоянии. Затем герцог Лейхтенбергский на основании своих опытов представил новую технологию по изготовлению объемных фигур, осаждая медь, покрывая графитом или другим изолирующим веществом стенки и дно внутри форм. Все эти увлечения учитывал Николай I, назначая своего зятя в 1844 г. главноуправляющим Корпуса горных инженеров.
Вскоре научные занятия герцога переросли в бизнес-проект, связанный со строительством завода в пригороде Петербурга. Именно на этом заводе были изготовлены первые в России паровозы, много лет служившие для Царскосельской железной дороги.
Отношение высшего света к научным и предпринимательским проектам герцога Лейхтенбергского было неоднозначным. Как вспоминала сестра жены герцога, великая княгиня Ольга Николаевна: «Гальванопластическая фабрика Шопена была основана на средства, которые предоставил Макс. Вызвало немало удивления, когда общество узнало, что он был учредителем промышленного предприятия и его акционером. Его прекрасные начинания были превратно истолкованы людьми совершенно недостойными. Это было его первым разочарованием до того, как из-за своего плохого здоровья он должен был надолго уехать от нас».794
После отмены крепостного права в 1861 г. ситуация начала быстро меняться. Стремительная капитализация страны, со всеми ее моральными и материальными издержками, не могла не пошатнуть привычные стереотипы. Люди становились свидетелями того, как миллионы делались буквально «из воздуха», а многие придворные аристократы все больше отягощались многочисленными долгами. Старые дворянские гнезда запустевали.
В новой ситуации некоторые придворные пытались идти «в ногу со временем». Не всем это удавалось. Неумелые биржевые спекуляции, участие в финансовых пирамидах разорили не одно аристократическое семейство. В новые времена придворные начали продавать самое ценное, что у них было ликвидного, – влияние и связи при Императорском дворе. Влияние на ключевых чиновников, от которых многое зависело. Связи, позволявшие решать многие вопросы. Поскольку все начали «хапать», то пытались идти «в ногу со временем» и некоторые из великих князей, в меру своих «деловых талантов». Несмотря на значительное казенное содержание многие из великих князей постепенно погрязали в долгах.
Вел. кн. Николай Николаевич (Старший)
Сохранилось несколько мемуарных упоминаний о «коммерческих операциях» великого князя Николая Николаевича (Старший), младшего брата Александра II. Надо сказать, что именно он первым из великих князей начал приторговывать своим влиянием, обменивая на деньги свое положение и репутацию. Министр внутренних дел П.А. Валуев упоминал о своем разговоре с министром финансов (17 ноября 1867 г.), при этом разговор состоялся буквально во время высочайшего обеда в присутствии Александра II: «Министр финансов мне говорил, что он с трудом отстоял от притязаний кн. Суворова какой-то золотоносный прииск в Восточной Сибири и теперь отстаивает от вел. кн. Николая Николаевича (не для него, а для каких-то proteges) два других прииска в Амурском крае».795 Другой осведомленный мемуарист приводит характерный эпизод «великокняжеского бизнеса», ссылаясь на рассказ генерала П.А. Шувалова, который занимал должность шефа жандармов и управляющего III Отделением. Именно к нему, по должности курировавшему борьбу с коррупцией, явился великий князь Николай Николаевич и обратился к шефу жандармов с просьбой пролоббировать в Комитете министров концессию на строительство железной дороги в пользу определенного лица. Озадаченный генерал сдержанно ответил, что он не вмешивается в дела железнодорожных концессий и затем поинтересовался, зачем великому князю касаться подобных дел. Николай Николаевич, не смутившись, ответил: «До сих пор я никогда не занимался ими, но, видишь ли, если Комитет выскажется в пользу моих proteges, то я получу 200 000 р.; можно ли пренебрегать такою суммой, когда мне хоть в петлю лезть от долгов…». Услышав это незатейливое заявление, генерал поинтересовался: «Ваше высочество, даете ли себе ясный отчет в том, что вы говорите; ведь безупречная репутация ваша может пострадать». На что князь спокойно ответил: «Вот вздор какой, если бы еще я сам принимал участие в решении дела, а то ведь нужно только похадотайствовать, попросить…».
Конечно, П.А. Шувалов не предпринял никаких шагов, но так случилось, что Комитет министров принял решение в пользу тех, за кого просил великий князь. Через несколько дней Шувалов встретил великого князя на торжественной церемонии во дворце. Николай Николаевич благодарно пожал руку генерала и с самодовольною улыбкой указал на свой карман. Мемуарист совершенно справедливо отметил, что великий князь проявил непроходимую глупость «в бизнесе» и «по глупости он только говорил откровенно о том, что тысячи других делали втихомолку».796
Старший брат великого князя Николая Николаевича – император Александр II, наблюдая, как расстраиваются финансы брата, был вынужден прибегнуть к резким решениям. Так, в ноябре 1875 г. из Петербурга выслали любовницу великого князя – балерину Числову, которая, как «насос», буквально «выкачивала» деньги из Николая Николаевича. Военный министр Д.А. Милютин записал в дневнике (9 ноября 1875 г.): «В Петербурге главный предмет разговора со вчерашнего дня – высылка Числовой – любовницы великого князя Николая Николаевича. Сам он вызван был внезапно в Ливадию, откуда ему было велено ехать на Кавказ и там провести некоторое время, пока возлюбленная его будет удалена из Петербурга. Арбитральное это распоряжение признано было необходимым для прекращения открытого скандала и для предохранения великого князя от разорения».797
О том, насколько подобные «гешефты» были важны для великого князя Николая Николаевича, свидетельствует и долговая расписка, которую он подписал в сентябре 1888 г. В расписке речь шла об очень крупной сумме в 100 000 руб., ее великий князь брал на условиях ежегодных выплат в 12 000 руб., «с начислением 6 % в год». В расписке особо оговаривалось, что в случае смерти великого князя «долг этот был вам уплачен из моего имущества немедленно и, прежде всего».798
Надо заметить, что у великого князя Николая Николаевича сложились действительно очень непростые денежные «обстоятельства». В 1889 г., спасая остатки рассеивавшегося как дым состояния, великий князь «разделил оставшиеся бриллианты императрицы Александры Федоровны, подаренные его жене с тем, чтобы переходили из рода в род, между двумя сыновьями, и каждому досталось на 89 тыс.»799 К этому времени со своей женой великой княгиней Александрой Петровной он уже давно не жил, но и у жены к этому времени денег не было. По свидетельству информированной А. Богданович, кроме драгоценностей Александры Федоровны было еще на 900 000 руб. «своих», но «теперь у нее ничего нет. Государь ей дает из своей шкатулки 17 тыс. в месяц.
Она всегда без денег и на днях еще получила от царя подарок в 75 тыс.»800. Приводя все эти примеры, следует помнить, что все члены дома Романовых исправно получали из Государственного казначейства все положенные им по закону выплаты.
В 1880-х гг. в сложной денежной ситуации оказались многие из Романовых, хотя внешне все оставалось по-прежнему. На больших выходах в Зимнем дворце по-прежнему сверкали бриллианты в диадемах и бесчисленных украшениях, по-прежнему великие князья вели соответствующий их положению образ жизни, но при этом они отчетливо ощущали, что время николаевской России окончательно ушло в прошлое и им надо учиться, если не «делать», то по крайней мере считать деньги.
Об этом красноречиво свидетельствует письмо великого князя Константина Николаевича (младший брат Александра II, владелец Мраморного и Павловского дворцов), написанное своему ближайшему сподвижнику А.В. Головину летом 1881 г., когда Александром III уже был решен вопрос об его отставке с поста руководителя Морского министерства и Государственного совета: «Ты ведь знаешь, что у меня денег очень немного и что и при обыкновенной жизни мы едва сводили концы с концами. Теперь же приходится мне очень жутко. Чтоб иметь достаточные средства, необходимо мне иметь возможность упразднить в Петербурге большую часть двора, прислуги и конюшни, а для этого и необходимо получить право жить мне где угодно. Все лето и всю осень, разумеется, я намерен остаться в Ореанде, но где жить зиму? That is the question. Полагаю остановиться на выборе Ниццы. Об этом мы долго говорили с Ив. Шестаковым, который, кажется, лет 9 там прожил и говорит, что там можно жить и дешево, и скромно, но в то же время и приятно».
Активно «продавалось» и влияние на императора Александра II. Так, по устойчивым слухам, морганатическая жена Александра II Е.М. Долгорукова (кн. Юрьевская) беззастенчиво пробивала, за солидные комиссионные, выгодные для предпринимателей коммерческие проекты. Это раздражало очень многих.
Очень красочное и достоверное в деталях описание придворных «гешефтов» содержится в воспоминаниях того же мемуариста, который ссылается на рассказ князя А. Барятинского.801
Поскольку решения о распределении концессий принималось «на самом верху», то предпринимателям были жизненно необходимы люди со связями при Императорском дворе для лоббирования их интересов. Таким лоббистом известного предпринимателя К.Ф. фон Мекка и стал князь А.И. Барятинский. В это время велась борьба за концессии на строительство Севастопольской и Конотопской железных дорог. В борьбе за концессии схватились не только предпринимали, но и их высокие покровители, рассчитывавшие на соответствующие «откаты». Соперником фон Мекка был предприниматель Н.И. Ефимович, которого поддерживали «либо принц Гессенский, либо Долгорукова». Располагая этими сведениями, фон Мекк отправил кн. Барятинского в Германию на курорт Эмс, где находилась кн. Долгорукова, поскольку там же проходил курс лечения водами Александр II. В силу ряда причин «выйти» на Долгорукову князю не удалось, но случайно в поезде он встретил проигравшуюся в казино графиню Гендрикову, подругу девицы Шебеко, которая «представляла» финансовые интересы княжны Е.М. Долгоруковой. Князь Барятинский прямо предложил проигравшейся графине деньги за устройство свидания с Долгоруковой: «Говорю вам прямо, мне нужно побеседовать с нею об одном предприятии, в котором я принимаю живейшее участие». Графиня немедленно сориентировалась и заявила, что «Долгорукова ничего не смыслит, всеми делами такого рода – к чему таиться – орудует моя belle-souer… Шебеко», и обещала Барятинскому устроить свидание.
Когда свидание состоялось, то князь Барятинский был поражен деловой хваткой девицы Шебеко: «Много я видал на своем веку отчаянных баб, но такой еще не случалось мне встречать». Объяснив ей суть дела и узнав, что близкие к Долгоруковой лица действительно поддерживают Ефимовича, князь приступил к переговорам: «Можете ходатайствовать о дороге Севастопольской, – сказала m-me Шебеко, – но Конотопскую мы вам не уступим». Барятинский предложил Шебеко деньги, и та немедленно оценила свои услуги в полтора миллиона рублей. Эта цифра, приводимая мемуаристом, показывает уровень взяток, бытовавших при Императорском дворе во времена Александра II. Князь Барятинский был весьма озадачен названной суммой, поскольку у него были полномочия не превышать сумму в 700 000 руб., но «Шебеко не хотела об этом и слышать». На том «переговорщики» и расстались. Однако через несколько дней Шебеко сама вышла на Барятинского и согласилась взять предложенные 700 тыс. рублей, но с тем условием, чтобы фон Мекк немедленно, прежде чем состоится решение по Конотопской дороге, выдал ей вексель на всю эту сумму на имя брата княжны Долгоруковой. Барятинский проконсультировался с сопровождавшими его агентами фон Мекка, и те не согласились с предложенным вариантом, поскольку, по их мнению, «партия княжны Долгоруковой только хотела усыпить нас, а в сущности не думала нарушить свою сделку с Ефимовичем». В 1990-х гг. это называлось «кинуть», и за такое «кидалово» людей убивали. Люди фон Мекка посчитали и, видимо, не без оснований, что гражданская жена российского императора Александра II княжна Е.М. Долгорукова, точнее ее окружение, может их банально «кинуть» на 700 000 руб., и на предложенную сделку не пошли.
Тем не менее переговоры с Шебеко продолжились в Петербурге. В них участвовали кн. Барятинский, фон Мекк, двое его агентов и «девица Шебеко». Весьма характерное «соотношение сил», наглядно демонстрирующее бизнес-потенциал «девицы Шебеко». В ходе переговоров Шебеко получила телеграмму и показала ее Барятинскому: «X. нам сказал, что Мекк человек ненадежный; гарантии необходимы». Эту телеграмму показали фон Мекку. Он вспылил и потребовал назвать имя этого «X.». На это требование Шебеко «отвечала весьма спокойно… Государь». Барятинский не поверил: «Я заметил Шебеко, что как генерал-адъютант не позволю кому бы то ни было вмешивать его имя в наши дрязги и глубоко возмущен её выходкой». Совещание было немедленно прервано. Следует заметить, что по законам Российской империи, прямое упоминание имени Александра II в данном контексте было делом подсудным.
Вскоре состоялось совещание Комитета министров, на котором было принято решение в пользу фон Мекка. На министров давили, однако они провели более выгодный для страны вариант и твердо стояли на своем. Только поэтому не прошла интрига «долгоруковской» партии. Но самым поразительным в этой истории то, что после получения фон Мекком концессии на строительство железной дороги к нему тотчас же явилась бой-баба Шебеко – за деньгами! Мекк денег не дал. Судя по тому, что инженер путей сообщения и предприниматель Карл Федорович фон Мекк умер в 1875 г., описанные «деловые» нравы сложились при Императорском дворе уже в первой половине 1870-х гг.802
Из этого эпизода следует, что император Александр II был «в курсе» многомиллионных взяток среди своего ближайшего окружения. Коррупция при Императорском дворе «позднего» Александра II стала самым обычным делом. Мемуарист упоминает, что ему «не раз случалось… слышать, что сам император Александр Николаевич находил вполне естественным, что люди к нему близкие на его глазах обогащались с помощью разных концессий и т. п., – если не одни, так другие, почему же не те, кому он благоволил?»803 и добавляет, что всесильный шеф жандармов, имевший серьезное влияние на царя, П.А. Шувалов, которого называли «Петром IV», лишился своей должности и был отправлен послом в Лондон именно потому, что пытался бороться с коррупцией при Императорском дворе, символом которой стала княжна Е.М. Долгорукова.
Судя по мемуарам, включенность императора Александра II в решение «коммерческих дел» отчетливо отслеживается уже к середине 1860-х гг. Более того, император старался держать руку «на пульсе» этих дел, используя всю мощь государственного аппарата для их решения в нужном ему ключе. Об этом свидетельствуют записи в дневнике министра внутренних дел П.А. Валуева. Так, 31 марта 1867 г. министр записал: «Государь поручил мне позаботиться о предприятии полк. Новосильцова насчет таманских и кавказских нефтяных промыслов»804.
Один из мемуаристов писал о бизнесе «около трона» следующим образом: «При Александре II разыгралась вакханалия концессий, раздача польских конфискованных имений в целях обрусения края и расхищение башкирских земель. Поживились многие и на кубанских землях, и на бакинских нефтеносных участках. Александр III на все это наложил запрет, но жизнь постепенно пробила иные пути для получения, конечно, не столь жирных кусков, но все-таки значительной материальной поддержки для лиц, умевших просить за себя, хотя бы в виде ходатайств об «усиленных» ссудах под залог имений»805.
Нефть тогда еще не приносила колоссальных доходов и еще не превратилась в стратегический ресурс. Однако уже тогда некоторые из государственных деятелей прозревали в ней источник государственной финансовой стабильности. В дневнике П.А. Валуева (21 октября 1867 г.) есть красноречивая запись: «Заседание Кавказского комитета. Нефтяное дело. Государственный канцлер кн. Горчаков хотел обратить нефть в регалию и сказал без иронии, а со свойственною ему во всех неиностранных делах невежественною наивностью, что при расстройстве наших финансов следует надеяться на провидение, которое может исправить их обильными нефтяными источниками». При этом, как показало время, прав оказался именно канцлер Горчаков, и только «нефтяные деньги» спасали Россию в 1990-х гг.806
После гибели императора Александра II1 марта 1881 г. ситуация изменилась. Дело в том, что Александр III, как порядочный человек, весьма неприязненно смотрел на совмещение государственной службы с частнопредпринимательской деятельностью. В результате в 1884 г. были приняты «Правила о порядке совмещения государственной службы с участием в торговых и промышленных товариществах и компаниях, а равно и общественных и частных кредитных установлениях». Этими правилами запрещалось участвовать в учреждении акционерных обществ и в делах управления ими сановникам, состоявшим «в высших должностях и званиях государственной службы, в должностях первых трех классов и в соответствующих придворных чинах»807, то есть в первых и вторых чинах высочайшего двора, равных общегражданским чинам второго и третьего классов. О сановниках, находившихся в придворных званиях, которые давались обладателям общегражданских чинов четвертого класса и ниже, в правилах ничего не говорилось.
Особенно строго за выполнением этих правил следили в Министерстве Императорского двора. По свидетельству крупного чиновника министерства Двора B.C. Кривенко, «по отношениям к лицам, занимающим сколько-нибудь значительные должности, ограничение совместительства было особо строгое; в частности, в Министерстве Двора запрет был положен для всех служащих без исключения»808.
Уже при Александре III предпринимаются первые попытки обойти царский указ. Одним из первых таких попыток «пробить» «совместительство» сделал управляющий Департаментом уделов П.П. Дурново. По свидетельству мемуариста, «несмотря на свое громадное состояние, он стремился к новым приобретениям. На этом пути Петр Павлович вошел в состав правления вновь возникшего огромного предприятия. Александр III весьма неприязненно смотрел на совместительство государственной службы с частной предприимчивостью коммерческого характера; на это предмет изданы были руководящие указания, причем по отношению к лицам, занимающим сколько-нибудь значительные должности, ограничение совместительства было особо строгое»809. Александр III лично ему это запретил. Точнее П.П. Дурново поставили перед выбором или отказаться от совместительства или оставить государственный пост. Дурново обиделся и немедленно подал в отставку.
Но были и исключения. Опять-таки лично Александр III разрешил остаться в правлении Варшавско-Виленской железной дороги управляющему княжеством Ловичским маркизу Вельепольскому.810
По данным современных исследователей, этот запрет действительно соблюдался очень строго вплоть до февраля 1917 г. Такая жесткая позиция связана с личностными особенностями Александра III. Лично порядочному царю претила коммерциализация придворной жизни, стремительно набиравшая темпы при Александре II.
Вместе с тем придворные, которые не подпадали под действие «Правил» 1884 г. так или иначе втягивались в коммерческую деятельность. Но их было очень мало. Среди вторых чинов придворного штата, в управлении акционерными обществами и банками участвовали всего 5 человек. Однако их доля на фоне общей численности вторых чинов была столь невелика (3,1 %), что ее можно трактовать как исключение, подтверждающее правило. Но уже в случае с лицами, состоявшими в должности вторых чинов, чине «церемониймейстера» и «должности этого чина», картина несколько иная, что вполне объяснимо – ведь в «Правилах» 1884 г. об этих придворных отличиях ничего не упоминалось.811
При достаточно жестком соблюдении закона 1884 г. не единожды предпринимались попытки его обойти «на высочайшем уровне», но не при жестком Александре III, а при его сыне – Николае II. Так, министр финансов В.Н. Коковцев описывает эпизод, когда всесильный С.Ю. Витте, со свойственным ему нахрапом, пытался получить место в частной банковской структуре, оставаясь крупным государственным чиновником. История была следующей…
В 1911 г. председатель Совета Русского для внешней торговли банка В.И. Тимирязев обратился к министру финансов В.Н. Коковцеву с вопросом: «…обсуждался ли в Совете министров вопрос о разрешении графу Витте принять в виде особого изъятия из общего правила предложение банка о предоставлении ему должности консультанта при банке с определенным содержанием, сверх возможного его участия в прибылях.» Министр крайне удивился и ответил собеседнику, что «Витте как член Государственного совета не имеет права принять такое предложение, и Государственный совет не может обсуждать его как прямо противоречащее закону о несовместительстве». Однако В.И. Тимирязев настаивал на том, что у них уже состоялось принципиальное соглашение, причем подписанное графом С.Ю. Витте, и «просил меня, не возьмусь ли я лично доложить этот вопрос Государю и испросить разрешение его в благоприятном смысле, как меру совершенно исключительную».
Е.М. Ольденбургская
Министр категорически отказался выполнить такую просьбу, и тогда В.И. Тимирязев показал В.Н. Коковцеву документ с подписью С.Ю. Витте, в котором тот выражал готовность занять указанную должность. В заключение описания этого эпизода В.Н. Коковцев констатировал, что «даже государь не мог бы разрешить такого изъятия, ибо за этим потянулась бы нескончаемая вереница таких же домогательств со всех сторон и Государственный совет превратился бы в торжище незаконными совместительствами».812
Таким образом, мы можем констатировать, что для предпринимателей придворная карьера была совершенно невозможной, между тем как для придворных, если они не являлись чинами Двора, предпринимательская карьера оказывалась вполне доступной.
Наряду с придворными чинами попытки «вписаться» в рыночные отношения предпринимали и представители высшего столичного бомонда. Жена принца АЛ. Ольденбургского, Евгения Максимилиановна, являлась собственницей большой конфетной фабрики «Рамон», в которую вложила почти все свое состояние. Однако отсутствие деловой хватки дало себя знать и дела этого предприятия пошли очень скверно. Принцессе грозило банкротство. В этой ситуации принц Ольденбургский обратился к министру Императорского двора В.Б. Фредериксу с просьбой о займе из Удельного ведомства. Поскольку просьба шла вразрез с принципиальными положениями финансирования лиц императорской фамилии, князь Кочубей, начальник Уделов, запротестовал, не желая создавать прецедента. Министерство финансов также выступило против этого, понимая какой вал подобных просьб от неудачливых коронованных коммерсантов может обрушиться на Министерство Императорского двора. Принц Ольденбургский, человек бешеного темперамента, обратился за помощью «к родне». В результате «родственного» давления Николай II вынес это «дело» на рассмотрение семейного совета. На совещании присутствовали В.Б. Фредерике, министр финансов В.Н. Коковцев и кн. B.C. Кочубей, они аргументированно изложили свою негативную позицию по обсуждавшемуся вопросу. Однако родственная корпоративность взяла верх, и родственнице помогли.813
Николай II старался показывать родне «пример», принципиально не участвуя ни в каких видах коммерческой деятельности. Министру Императорского двора и Главноуправляющему уделами было категорически запрещено вкладывать деньги в какие бы то ни было иностранные или русские частные предприятия, чтобы не дать пищи разговорам о том, что государь император заинтересован в той или иной отрасли промышленности. Такая же ситуация была и с доходами от вкладов в иностранных банках.814
Пожалуй, за все время правления Николая II был единственный эпизод, когда российского монарха едва не втянули в финансовую аферу. Но даже этот эпизод привел к тяжелейшим внешнеполитическим последствиям. В 1904 г. камергер Безобразов815 рисовал в высшем свете сказочные перспективы от эксплуатации концессии на р. Ялу в Корее. Николай II не только поддержал саму идею концессии и активного проникновения русского бизнеса в Китай и Корею, но и высказал желание приобрести акции на сумму в 200 000 руб. Русского императора от позора спас министр Императорского двора В.Б. Фредерике, со свойственным ему тактом, но твердо, он заявил, что «никогда русский самодержец не станет акционером». Ближайший помощник В.Б. Фредерикса А.А. Мосолов свидетельствовал, что царь прямо предписал Фредериксу «выдать Безобразову 200 тыс. руб.». Но министр, не считая возможным выполнить такое распоряжение Николая II, поручил А.А. Мосолову подготовить всеподданнейшую записку с просьбой об увольнении его от должности министра Двора. Николай II, высоко ценивший В.Б. Фредерикса, отставку не принял. Фредерике предложил считать эти 200 000 руб. личным пособием царя Безобразову. По свидетельству А.А. Мосолова, это было «единственное серьезное разногласие» между Николаем II и министром Императорского двора.816 Об этом же эпизоде упоминает министр финансов В.Н. Коковцев: «По Государственному банку мне было показано только распоряжение управляющего министерством Романова с ссылкой на высочайшее повеление о выдаче ссуды в 200 000 руб. статс-секретарю Безобразову, «на известное его величеству назначение», но потом это распоряжение было также отменено, ссуда выдана не была…». Позже министр узнал, что «Государь дал некоторую сумму денег из своих личных средств на концессию на Ялу, что дал их и великий князь Александр Михайлович…».817
Вел. кн. Александр Михайлович
Сам же великий князь Александр Михайлович в своих воспоминаниях всячески открещивается от своего участия в этой афере. По его версии, Николай II «озадачил» его «председатель-ствованием в одном значительном предприятии, которое замышлялось на Дальнем Востоке… Я принял предложение встать во главе дела по эксплуатации лесной концессии на Ялу». Однако позже, осознав, что деловая активность в Корее неизбежно ведет к войне с Японией, «…написал очень резкое письмо министру Двора барону Фредериксу, в котором сообщал ему, что слагаю с себя полномочия по руководству делом концессии на Ялу и предсказываю в ближайшем будущем войну с Японией». Николай пытался повлиять на своего друга юности, но великий князь «…ответил довольно запальчиво «нет»». Но, так или иначе, «вне небольшого круга наших родственников и друзей никто так и не узнал, что Великий Князь Александр Михайлович перестал участвовать в работах комиссии по эксплуатации лесной концессии на Ялу. Это случилось в 1902 г. Два года спустя в политических кругах утверждали, что виновник Русско-японской войны был зять Государя с его «авантюрой» на Ялу!»818
Говоря об «императорском бизнесе», следует упомянуть и о неком «бескорыстном» лоббировании со стороны царствующих особ. Так, императрица Мария Федоровна, в девичестве датская принцесса Дагмар, все годы жизни в России последовательно лоббировала интересы датского бизнеса в России. В случае с Марией Федоровной это не связано с какими-то материальными выгодами, это было скорее данью благодарности и любви к своей маленькой родине. Но когда Мария Федоровна в 1920 г. оказалась в Дании на положении изгнанницы, то ряд датских фирм начали выплачивать ей небольшую пенсию в знак благодарности за многолетнюю поддержку датского бизнеса в России.
В качестве красноречивого примера такого лоббирования, точнее импульсов к такому лоббированию, можно привести письмо короля Дании Христиана IX к дочери, императрице Марии Федоровне от 12 декабря 1884 г.: «Того, кто передаст тебе эти строчки, ты знаешь с тех давних пор, когда он был молодым морским офицером и часто бывал на балах твоим и Алике кавалером. Сейчас он занимает должность на фирме «Бурмайстер и Вайн» и претендует, если это возможно, на получение от Императорского морского министерства России заказа на поставку машины для одного из трех броненосцев, которые в настоящее время строятся для Черноморского флота. Исполнение данного желания фирмы было бы для нее большой честью и счастьем, поэтому я хотел попросить мою милую Минни проявить интерес к этому делу и попытаться получить поддержку дорогого Саши, который несколько лет назад посетил эту верфь и тогда отзывался о ней с похвалой…»819 Для экономики маленькой Дании подобные русские заказы были очень важны, поэтому король буквально через неделю (30 декабря 1880 г.) вновь напоминает дочери, что «Мюнтер по поручению верфи «Бурмайстер и Вайн» приезжает в Россию, хорошо бы дорогой Саша мог бы выполнить его пожелание, я надеюсь, ты можешь уговорить его сделать это…».
Вот так «пробивались» многомиллионные заказы, так делались «дела». И совершенно не случайно, что именно фирма «Бурмайстер и Вайн» в 1893 г. получила от Александра III многомиллионный заказ на строительство самой большой и роскошной императорской яхты «Штандарт», на которой с 1896 по 1914 г. плавал Николай II. Кроме этого, множество датских фирм значились в списке поставщиков Императорского двора.
Еще один эпизод приводит морской министр И.К. Григорович. Его сюжет относится к периоду, когда после потери русского флота в ходе войны с Японией была запущена программа его восстановления, предполагавшая колоссальные финансовые вливания. И не только бюджетные. Деньги на флот собирали по подписке буквально по всей России. И.К. Григорович пишет: «…вскоре вокруг этого будущего крупного ассигнования уже забегали дельцы со своими предложениями… не могу не упомянуть, что даже лица царствующих династий (в России и за границей) и те обращались ко мне, чтобы теперь же дать заказы на их заводы. Германский кронпринц в бытность в Царском Селе обратился ко мне с подобной просьбой, а потом в 1912 г. с тем же обратился и сам император Вильгельм»820. Кстати говоря, деловая активность императора Вильгельма II вылилась в прозвище «Подрядчик», так его именовали не только в России.
Подробнее об этом эпизоде 1912 г. пишет один из офицеров императорской яхты «Штандарт». Тогда на встречу с Николаем II германский кайзер пришел на своей яхте, в сопровождении нового крейсера «Мольтке»: «Оказалось, «Мольтке» привели, чтобы продать нам. Конечно, морской министр воспротивился, потому что такое судно, в единственном экземпляре, портило бы всю его морскую программу. Неизвестно как, однако отделались от этой покупки». Николай II также понимал, что российскому флоту этот корабль не нужен, но отказать кайзеру следовало тактично. По совету своего флаг-капитана К.Д. Нилова Николай II веско обронил: «Российские императоры готового платья не покупают».821
<< Назад Вперёд>>
