В.С. Шарипов, П. Легкий. Операция «Шторм»
В начале 1999 года вышел, пусть и со значительным опозданием, многотрудный первый номер нашего журнала. Все 68 его страниц были посвящены боевым действиям Советской Армии в Афганистане. Очень непросто было собрать нам в единое целое разные фотографии, разрозненные факты, цифры, воспоминания... Однако номер получился. И мы в редакции тихо радовались, наблюдая, как быстро он расходится в киосках, принимая приятные телефонные звонки читателей, просьбы изыскать возможность достать «хоть один» экземпляр.
Тем неприятней и неожиданней был однажды звонок по межгороду: журнал, в целом, хороший, но зачем же «туфту» писать?
Разве Востротин был в штате «мусульманского» батальона? Его рота была просто придана на время штурма Дворца. Разве участвовали в Штурме десантники Витебской вдд? Они оказались на месте событий, когда Дворец был уже взят, и даже не знали, что в у Тадж-Беке — советские солдаты. Опять же, цифры статистики не везде у вас «бьют»... Читатель был напорист, сердит, даже резок. Но, не слыша в трубке категоричных возражений, смягчился. Похоже, ему пришлось по душе наше умение признавать свои ошибки. Разговор перешел в другую плоскость, и главный редактор в ^ сердцах посетовал: «По крупицам собирали информацию, могли и напутать наши источники». И поинтересовался ненавязчиво:
— Вы то откуда все эти детали знаете? Небось, тоже «за речкой» побывали?
— Да, я был командиром штурмовой группы спецназа, которая брала дворец Амина.
Возникло короткое замешательство: надо ли рассказывать, какие эмоции испытывает журналист, узнав, сколь уникален его собеседник?
— Вы были тогда офицером?
— Старшим лейтенантом. Я командовал ротой «мусбата». Моя фамилия Шарипов.
Это было удивительно: боец легендарного «мусбата», один из его командиров — и здесь, в Беларуси!.. Конечно же, мы попросили его о встрече, мол, наш журнал просто не может о Вас не рассказать. Но читатель достаточно холодно ответил:
— Нет, я звоню совсем не за этим. Я лишь хочу, чтобы вы писали о наших ребятах правду.
Наступил наш черед нажимать:
— Как же мы можем ее писать, если участники событий не соглашаются рассказать?
Этот аргумент несколько поколебал неуступчивость нашего собеседника, и он ответил: «Подумаю...».
У нас было время, и мы нашли в управлении кадров Министерства обороны учетную карточку на фамилию Шарипов.
Все сходилось: Шарипов Владимир Салимович, полковник запаса, «мусбат»...
Договориться о встрече получилось. Условие, которое поставил перед редакцией, соглашаясь на встречу с журналистом, Владимир Салимович, было одно: напишите на своих страницах правду, одну только правду.
Сказать правду
Еще в Минске, задолго до командировки, я мысленно нарисовал его облик: неулыбчивый, сухощавый, невысокого роста; типичные южные черты лица, смуглая кожа... и обязательно — небольшие черные усы. Почему-то именно таким он мне представлялся.
Каким же было мое изумление, когда в Слониме на железнодорожном вокзале меня встретил... типичный полесский белорус. От мысленно нарисованного портрета на месте были лишь... усы. Да и те рыжие. Видимо, поняв мое недоумение, Владимир Салимович весело улыбнулся: Й
— Да у меня мама — русская!..
В тот день лил густой, не по-летнему холодный дождь. Ветер швырял его косые струи на лобовое стекло машины, и дворники едва справлялись с заливавшей обзор водой.
Мы ехали к Шарипову домой. Владимир Салимович, не щадя моего журналистского самолюбия, ругал погрязшую в разных грехах прессу, раздраженно сетовал на домыслы тех, кто хоть и
являлся участником событий двадцатилетней давности, но взял на о себя ответственность рассказывать о том, чего лично не видел.
— Э-э-э, понапишут ерунды всякой! Попробуй, докажи, что все по-другому было! Я как-то о себе прочитал в одной газете: мол, войдя в комнату, где убитый Амин лежал, я всадил в него автоматную очередь. Полный бред! Зачем неправду писать, а? Люди ведь прочитают, скажут: «Ладно, дворец штурмовал, но зачем было труп расстреливать?». Или вот вы написали, что одной из рот «мусбата» командовал будущий генерал Востротин. Да не так это было: он командовал ротой десантников, которая была придана «мусульманскому» батальону, но в штате батальона рота не состояла.
Я чувствовал: наболело в душе Шарипова за эти годы. Была легендарная «Альфа», был «Зенит». Но ведь был еще и «мусульманский» батальон. И болит у него душа за то, что «мусбат», а точнее — 154-й отдельный отряд специального назначения, 540 офицеров, прапорщиков и солдат этой уникальной части остались в тени, почти в забвении. А ведь именно они определили успех беспрецедентной в истории спецназа операции «Шторм». Достаточно хотя бы сказать, что сразу после десантирования «Альфы» перед дворцом Амина 13 из 20 ее бойцов получили ранения. Кто-то из раненых, правда, продолжил бой, но ведь дворец обороняло около 200 гвардейцев из элитной бригады охраны!
Как начинался «Мусбат»
Зимой 1979-го года командира мотострелкового взвода, кандидата в мастера спорта по мотокроссу, мастера спорта по стрельбе из пистолета, старшего лейтенанта Шарипова неожиданно пригласили на беседу в кабинет командира полка. Незнакомый офицер в «гражданке» поинтересовался: «Не хотите ли послужить в спецназе?».
Спецназ!.. Ну какой настоящий военный не мечтал о спецназе! Старлей Шарипов почти без раздумий согласился. В феврале 1979-го получил направление в Чирчик, где дислоцировалась 15-я отдельная бригада специального назначения Туркестанского военного округа.
«На базе бригады создавали какое-то странное подразделение. Формировали воинскую часть, практически полностью состоящую из уроженцев среднеазиатских республик. Единственным офицером, русским по национальности, был командир зенитного взвода Василий Проута. В «мусбате» Шарипов принял одну из рот.
Для спецназа это была уникальная часть. Подразделения специального назначения вооружались БТРами и БМП. Раньше никогда такого не было. Спецназ ведь, — это рюкзак на спину, снаряжение, боеприпасы на себя, автомат в руки — и пошел. А тут — техника! В батальоне имелось четыре роты. Две роты — первая и вторая — на БТРах, третья — на БМД — моя. Гранатометная рота АГС-17, зенитный взвод ЗСУ 23x4 «Шилка», подразделения обеспечения. Для нашего батальона даже программы боевой подготовки не было. Для «чистого» спецназа есть, для мотострелков есть, а для нас — нет. Приехали из ГРУ офицеры, и мы сами вместе с ними стали составлять программу.
Никто не знал, для выполнения каких задач создается этот странный батальон. Смутно догадывались — предстоит отправиться куда-то за рубеж.
— Сначала определили нам общую тему: оборона зданий. «Разбросали» ее на полгода. Программа была совершенно особая, для единственного в Союзе батальона. Дали технику — вся новая, с завода. Никаких лимитов — ни на боеприпасы, ни на моторесурсы. И - никаких работ посторонних. Только боевая подготовка. Вот тут нам было раздолье! Очень здорово занимались физподготовкой. Совершали марш-броски по 30 километров с полной выкладкой. Было письменное распоряжение начальника Генерального штаба, по которому нам в любое время Ташкентское ВОКУ и Чирчикское танковое училище предоставляли свои полигоны.
Даже если у них там были запланированы занятия с курсантами. Поначалу мы были отдельным батальоном на базе бригады специального назначения. Выделили нам даже свой отдельный военный городок. А потом и знамя вручили, дали наименование — 154-й отдельный отряд специального назначения.
Владимир Салимович не произносит это типичное спецназовское слово «отряд». Для него куда привычнее — «батальон», «мусбат».
— Стройбат для нас несколько зданий построил. Были на полигоне какие-то мазанки, они их в городские дома превратили. С нами постоянно находились офицеры ГРУ из Москвы. Месяцев пять мы прозанимались интенсивно, а потом все пошло как-то с прохладцей. «ГРУшники» в «гражданке» вдруг исчезли, и сразу занятия — стоп. Начали на работы всякие солдат отвлекать. И пошло: подметай, убирай... О нас словно забыли. Однако спустя некоторое время снова появились мужики в «гражданке». И нам резко меняют программу подготовки: теперь на три месяца спланировали занятия по тематике: «Штурм зданий». Выдали всем афганскую форму. Выезжали на занятия в советской форме, а уже на полигоне переодевались в афганскую, без знаков различия. Впрочем, тогда мы даже не знали, что она — афганская. Откуда нам было знать? Отзанимались, иностранную одежду сняли, сложили в грузовик, а свою вновь надели. Так мы привыкали к чужой военной форме.
Вскоре батальону начали выделять квартиры в Чирчике, отправлять офицеров в отпуска. Шарипов тоже уехал в отпуск. И вдруг телеграмма за подписью комбрига Овчинникова: «Срочно прибыть в часть!».
Думаю: «Может, ребята пошутили?». От Душанбе до Ташкента 45 минут лета. Прилетишь, а тебя друзья вызвали «отдохнуть». Все мы были молодые, с чувством юмора.
Я решил, позвоню-ка оперативному дежурному. Звоню, а тот мне: «Нет, никакая не шутка это, ваши зашевелились». Первым же рейсом вылетел в Ташкент.
Недобрым предчувствием шевельнулась тогда в душе Шарипова тревога: «Неужели началось?..».
Самолеты идут на взлет
— Приехал в батальон. Ба-а-а, на территории городка черные «Волги», всюду люди в «гражданке». Вызвал меня и «особиста» 5 батальона старшего лейтенанта Байхамбаева командир бригады полковник Овчинников. Заходим в приемную. Там наш солдат и мужик в «гражданке» — офицер КГБ. Он поднимает трубку, звонит в кабинет комбрига по телефону. Открыли дверь, впустили нас. В кабинете за Т-образным столом командир бригады, наш комбат Хабиб Халбаев, начальник штаба батальона капитан Ашуров, три человека в «гражданке» и начальник штаба бригады спецназа. Дым коромыслом, окурки горой. «Давай, — говорят, — Шарипов, быстро фамилии десяти человек. Только чтобы были не пулеметчики и не из состава экипажей боевых машин». А у меня в роте 120 человек и 13 БМП — откуда всех по должности помню? Я хотел за штатно-должностной книгой сбегать, а они мне: «По памяти называй!». Я фамилии даю, а комбриг по ЗАСовской связи тут же диктует их кому-то в Москву... Назвал я десять фамилий. Они посовещались и требуют еще десять. Дал. Комбриг опять их по ЗАС продиктовал. А зачем, не говорит. Потом мне Овчинников задачу ставит: «Получишь боеприпасы, по три боекомплекта на каждую единицу оружия. Но не на складе возьмешь, а заберешь из своих БМП (они на территории бригады стояли). Получать будешь лично с особистом, и еще поможет тебе кто-нибудь из бригады. Но только не из вашего батальона».
Утром следующего дня Шарипова известили: двадцать солдат из его роты под командованием заместителя командира батальона капитана Михаила Сахатова (туркмена по национальности) вылетают ставить палаточный городок. Куда? Неизвестно. Означало 54 это одно: скоро двинется с места и весь «мусбат».
Команда Сахатова вылетела из Чирчика 5 декабря. С собой кроме оружия и сухих пайков, везли гору палаток.
Через два дня, 7 декабря, с ташкентского аэродрома стартовали в неизвестность и основные силы «мусбата». Суматоха погрузки не скрывала волнения и тревоги. Что ждет их там, куда нацелили батальон?
— Перед вылетом всех срочно переодели в солдатскую форму. У офицеров нашивки на погонах красные, а у бойцов — желтые. Вот и все различие. По званиям офицеров различали так: ефрейтор — это лейтенант, младший сержант — старший лейтенант, сержант — капитан и так далее. Комбат наш стал аж старшиной. Вместо пистолетов ПМ выдали ТТ (у афганцев на вооружении ППШ были, а от них патроны как раз к ТТ подходят). Автоматы — АКМ. Тоже, как я сейчас понимаю, для того, чтобы мы могли их боеприпасы использовать. За день до вылета всем нам выдали получку. Вечерком мы с ребятами накрыли стол, хорошо посидели. А утром отправились на аэродром, в Ташкент. Часть батальона улетала в тот же день из Чирчика. Загрузили технику — и опять в Чирчик. Оставили там всю свою старую форму, а вечером — опять в Ташкент. Взлетали уже ночью. Но, даже находясь в самолете, не знали, куда летим... В Ил-76 вместе с нами летели несколько, судя по внешнему виду, «партизан». Мужики все были в возрасте, в старой военной форме. Нам сказали: это саперы. Мы и поверили. Решили про себя: судя по возрасту, они еще на той войне в саперах воевали... Я к одному подошел, похлопал по круглому животу: не 5 страшно, мол, дядя, на войну вроде как летим? А тот улыбается: да нет, все нормально, не страшно. Уже потом, в Афгане, комбат собрал офицеров и объяснил: «Никакие это не «партизаны», а представители Советского правительства и военачальники». Чуть позже я «своего» встретил: перед ним навытяжку... генерал стоял! Он тоже меня узнал, улыбнулся, спросил, как дела. А я по стойке «смирно» стою и вспоминаю, как его по животу хлопал.
Как Хафизулла Амин сорвал операцию спецназу
Прилетели мы на рассвете. Смотрим: тут же, на аэродроме, наши палатки стоят. Встречает нас... советский десантный батальон из Ферганской дивизии ВДВ. Они, оказывается, раньше - нас сюда прибыли, охраняли аэродром. Выяснилось, что аэродром, где сели, — афганский, Баграм. Рядом с ними в капонире разместились какие-то афганцы. Судя по всему, важные были люди. Ходили они в нашей, советской, форме, питались с нами в одной столовой, но — никаких контактов. Потом их от нас вообще отделили и даже кормили отдельно. Через несколько дней повезли нас в Кабул на рекогносцировку. Переворот ведь первоначально планировался на 14 декабря. Усадили в машину, по виду «санитарка», а сиденья внутри, как в микроавтобусе. За рулем - офицер КГБ, «гид» - тоже из Комитета. Провезли нас по объектам. С каждым командиром подразделения - приданный офицер КГБ. Со мной был подполковник Анатолий Рябинин. Он до этого бывал в Афгане, работал под «крышей» инженера и прекрасно знал Кабул. Всех сразу предупредили: «Головами не крутите. Чей объект — тот только и смотрит». Мы, разумеется, в советской форме. Подъезжаем к столице. Слева перед въездом расположился афганский танковый батальон. Мимо него никак не проскочишь.
По общему замыслу, мы с приданными комитетчиками должны были захватить все ключевые объекты в городе, в том числе и военные, взять резиденцию Амина. Он в это время находился не в Тадж-Беке, а где-то в другом дворце. И эта задача — на 540 человек всего! Меня планировали на Кабул-радио и Кабул-телевидение. А у меня все силы — один взвод плюс моя, командира роты, БМП. Мы с Рябининым прикинули — это же самоубийство! Я вообще удивляюсь, насколько бестолково была операция спланирована. У меня в старом блокноте схемка осталась. Я втихаря местность набросал, пока разглядывал объект. Вот смотри: внизу улочка такая узкая, что БМП там не развернуться. Справа — посольство США, слева — стадион. Со стороны стадиона атаковать запретили — можно зацепить огнем американцев. Со стороны посольства тоже нельзя — афганцы могут по нему ударить. Остается одно: атака через поле в лоб — там у них четыре танка, три БМП да еще ДШК. Рябинин мне говорит: «Те перебьют тут всех... Будем делать не так. Видел на въезде танковый батальон? Главное, его пройти надо. Ты подбери водителей. Мы в город пробьемся, технику свою оставим, а возьмем у гражданских легковушки. И проедем по этой улочке. Отсюда и будем объект брать».
Не знаю, кто эту операцию планировал, но дошло знаешь до чего? Сержанту (!) поставили задачу: на одном БТРе с отделением солдат взять... афганский КГБ — ХАД!
Когда закончили рекогносцировку, повезли нас на окраину Кабула. Халбаев, комбат наш, перед этим зашел в советское посольство. А мы приехали на какую-то виллу. Тут для нас организовали обед. Пока ели, к вилле подъехали два УАЗика, в которых находились комитетчики и какой-то важный афганец. Мы только потом о сообразили, что это был представитель будущего нового Афганского правительства. Не успели обед закончить, заходит офицер и спрашивает: «вы какое-нибудь оружие с собой взяли?». А у нас только пистолеты у офицеров да еще пара АКМов у сержантов. Он ругнулся и вывел нас в холл, а там, в недействующем фонтане штабелями сложены ящики с оружием и боеприпасами. Дали нам автоматы, гранаты, боеприпасы. Мы с тревогой гадаем, зачем это? Вышли во двор. Афганец в окружении офицеров КГБ сел в один из УАЗиков, мы сели в свою «санитарку».
Вновь поехали через Кабул. По пути нас предупредили: «Возле танкового батальона шлагбаум. Если с ходу УАЗ не пропустят — открывать огонь без предупреждения. Шлагбаум проскочить любой ценой!». А УАЗик, то впереди нас едет, то сзади. Когда подъехали к шлагбауму, он как раз сзади был.
И вдруг УАЗик резко нас обогнал и проскочил шлагбаум. Нашу машину тоже никто не остановил. Мы на полной скорости помчались в Баграм. Афганца, который был в УАЗике, плотно опекало КГБ, так что мы могли только догадываться, кто он такой...
Ситуация, сложившаяся в Кабуле накануне 14 декабря, была ясна, пожалуй, только членам Политбюро да кое-кому из руководства КГБ. Все остальные — исполнители — были в полном неведении, даже относительно того, что за задача стоит перед приятелем-сослуживцем.
Владимир Шарипов, командир роты, не знал ничего о том, что будут делать в Кабуле его взводные. Был введен строжайший режим секретности: каждый готовился к перевороту независимо от других, каждый знал только свою роль, сценарий же писался где-то наверху.
Батальон, между тем, жил размеренной армейской жизнью. В 5 утра подъем, потом физзарядка, утренний осмотр, обязательная тридцатиминутная политинформация, завтрак, развод, занятия...
Командиром авиационного полка в Баграме был тогда недружественно настроенный к советским военнослужащим афганский подполковник. Одним лишь своим присутствием он постоянно держал в напряжении готовившихся к проведению операции. Накануне переворота решено было его устранить. В момент посадки Ил-76 на аэродроме внезапно погас свет. В несколько секунд подполковника, прогуливавшегося вечером по аэродромной бетонке, скрутили «кагэбэшники» и, дав мощного пинка под зад, впихнули в иномарку. Взревел двигатель, машина рванула с места. Больше никто этого командира полка не видел. Шарипов, ставший я невольным свидетелем сцены, только молча удивился произошедшему. Он и сейчас, вспоминая об этом, подчеркивает:
— А ведь еще и войны-то не было!
Между тем, мало кто в «мусбате» сомневался, что повоевать придется. Решительность и дерзость комитетчиков укрепляли их в этой мысли каждый день.
13-го вечером в расположении батальона выстроилась колонна для совершения марша в Кабул. Согласовали сигналы управления и взаимодействия, распределили позывные.
— Колонну выстроили уже в темноте. Мы с Рябининым пошли получать задачу к генералу КГБ. Зашли в здание, смотрим: у генеральского кабинета стоит здоровенный амбал с «Узи», обвешанный гранатами, на боку пистолет. Он Рябинина узнал, пропустил нас. Мы зашли как раз в тот момент, когда окончательно решался вопрос о времени начала движения колонны. Мне генерал поставил такую задачу: «В твою машину мы посадим человека с охраной. За него будешь отвечать головой. В другие машины загрузишь листовки». Кто человек этот — не говорит. Но мне понятно: раз я иду на радио и телевидение, то этот афганец — кто-то из нового правительства, наверняка с обращением к народу... Думаю, что это был Бабрак Кармаль.
Но колонна движение не начала: президент Хафизулла Амин внезапно уехал в тот день из Кабула, и операцию решили отложить. Спецназовцы облегченно вздохнули.
И опять пошли дни ожидания. Угнетала неизвестность. Никто у ничего толком не знал. Так — догадки, обрывки информации.
Вскоре Шарипову поставили новую задачу. Поскольку «мусбат», по взаимной договоренности между СССР и ДРА, должен был входить в состав президентской бригады охраны, то специально для правительства Амина решено было устроить показные стрельбы — «продемонстрировать мощь Советской Армии». В один из дней ротный выехал за аэродром и потренировался в пусках ПТУР «Малютка» с БМП-1. Предполагалось удивить афганцев боевыми возможностями советского управляемого оружия. Но в последний момент стрельбы отменили. Вместо этого батальон получил задачу передислоцироваться в Кабул и... приступить к охране дворца Тадж-Бек (в конце декабря Амин перенес туда свою резиденцию). Сам того не ведая, афганский президент облегчил советским спецназовцам выполнение их основной задачи...
В прицеле дворец
23 декабря батальон был переброшен в афганскую столицу. Семьдесят километров преодолели за четыре часа, хотя времени планировалось потратить вдвое меньше. И все из-за того, что афганские посты останавливали их раз пятнадцать. Каждый раз наши, проклиная несогласованность между между советским и афганским командованием, выходили на связь со своим руководством. Те дозванивались аж до самого начальника афганского генерального штаба генерала Якуба, и только потом сверху вниз по инстанциям спускалось разрешение продолжать движение дальше...
Страшно даже подумать, что с такой организацией могло бы быть 14 декабря... Пожалуй, далее танкового батальона, что на окраине Кабула, они бы не прошли. Выходит, что убыв в тот день из столицы, Амин тем самым сберег советский спецназ от поражения? В Кабуле колонну встретили офицеры ХАДа и сопроводили ее до самого дворца.
«Мусбат» разместили метрах в трехстах от Тадж-Бека — в казарме. Батальон вошел в подчинение командиру бригады охраны майору Джандаду.
— Мы переоделись в афганскую форму. Афганцы комбату выдали радиостанцию для прямой связи с комбригом.
Джандад тут же начал «строгать» нас за форму одежды. За то, что солдаты оправляются не по-мусульмански... Мы, конечно, для вида соглашались, признавали его правоту.
Между тем в батальоне появились новые люди. «Замполитом» стал полковник ГРУ Василий Васильевич Колесник (в прошлом — командир чирчикской бригады специального назначения). «Заместителем» — подполковник ГРУ Олег Ульянович Швец. В управление батальоном, также под видом одного из замов комбата, был введен представитель КГБ. Под «капитаном Лебедевым» скрывался генерал-майор КГБ Ю.И.Дроздов — начальник Управления «С» (нелегальная разведка) ПГУ КГБ.
В один из вечеров батальон навестил комбриг Джандад. Специально для афганских гостей было устроено щедрое застолье. Уезжали они уже почти друзьями...
Вновь была проведена рекогносцировка.
За несколько дней до штурма в столицу прибыла «Альфа». Переодетые в солдатскую форму, ее бойцы незаметно растворились среди солдат «мусбата». У каждого был чемодан с личным оружием, бронежилетом и прочим снаряжением.
Незадолго до их появления из Москвы прибыла посылка: пять тяжеленных ящиков. Когда комбат Халбаев вместе с Шариповым вскрыли их, то обнаружили внутри... три десятка бронежилетов, Впрочем, прибывшие вслед за «Альфой» офицеры КГБ из группы «Зенит» тут же реквизировали бронежилеты. Предполагалось, что именно им придется действовать внутри дворца, а раз так, то «Зениту» «броня» нужней, чем «мусбату».
Планировалось, что «Альфу» к Тадж-Беку мы доставим на своих БМП. В штурмовую группу под мою команду выделили пять машин. В каждую, кроме экипажа, я посадил по два бортовых пулеметчика с ПК, 20 «альфовцев» разместил равномерно по «десантам» всех БМП. И начали мы их учить посадке-высадке. Пробовали высаживать, как положено, когда машина идет на пониженной передаче. Но они говорят: скорость слишком маленькая. На первой передаче попробовали — тоже медленно. Пришлось им учиться высаживаться в условиях, когда БМП идет на второй передаче. «Альфовцы» поначалу снопами вываливались из машин...
Что интересно, вся подготовка к штурму происходила прямо на глазах у афганцев. Поэтому мы маскировали свои действия под обычную, плановую боевую подготовку. Ничего иного нам не оставалось.
По ночам, примерно в 24 часа, и в 6 утра машины заводили и проводили занятия по вождению. Приучали афганцев к тому, что у нас эта «боевая подготовка» идет круглые сутки. С постов, которые на высотах вокруг батальона были расположены, пускали осветительные ракеты. Командир бригады Джандад поначалу звонил среди ночи: «Что такое, почему стреляют? Почему машины гудят?». А комбат наш Хабиб Таджибаевич ему отвечал: «Да у нас боевая подготовка идет. Нормально все». Джандад: «Почему не предупреждаете заранее? ». Халбаев: «У нас же каждую ночь занятия, чего тут предупреждать?».
Вечером 24 декабря в кабинете главного военного советника в Афганистане генерал-полковника С.К.Магомедова решался принципиальный вопрос: кто будет руководить операцией, а значит, и возложит на себя ответственность за ее исход? Вопрос обсуждался долго. Слишком скользким он был, щекотливым. Возглавлять такое дело мало кому хотелось. Все понимали: если провал — перед афганцами повинятся, заявят, что у офицеров что-то случилось с головой, руководство СССР здесь совершенно ни при чем. Наконец, буквально каждый боец понимал: идти с такими скромными силами в бой — самоубийство.
Так что назначали, скорее, крайнего, а не руководителя операции. После долгих дебатов жребий пал на полковника ГРУ Василия Колесника — был он в свое время комбригом в спецназе, его план штурма дворца был признан лучшим, а стало быть, ему и карты в руки.
Из прокуренного кабинета разошлись уже 25-го.
Время «Ч» было назначено на 22 часа 21 декабря. До начала штурма оставалось немногим более двух суток...
Накануне
Комбриг Джандад в ночь перед штурмом провел с бригадой занятия по боевой готовности. Словно чувствовал что-то.
Задачу мне поставил сам Колесник: «Стартанешь на пяти машинах. В каждой — по пять человек твоих, плюс «кагэбэшники». Потом твоих людей, кому не хватит места в БМП, подвезут следом. Сразу же с началом движения откроешь огонь из всего оружия. Оцепишь здание так, чтобы никто не ушел. Внутри будет Комитет действовать, а твое задание — никого не упустить!»
Никого — это, в первую очередь, самого Амина! Боеприпасы приказано было выдать за час до начала операции. Ее начало было перенесено на 20 часов.
Штурм дворца планировалось осуществить двумя группами. Первая — «Гром». Это бойцы «Альфы» под командой Михаила Романова. Позже, перед Штурмом, к 20 бойцам группы «А» подключились Э.Козлов, Г.Бояринов из ПГУ и мы, 25 человек из «мусбата». Как раз получилось по 9 человек на каждую БМП. Вторую группу составили бойцы спецподразделения «Зенит» и еще одна группа ребят из нашего батальона на БТРах.
Мы решили своей группой идти к дворцу по дороге. Поначалу хотели, было, рвануть напрямую, потому что дорога афганцами была пристреляна. Но вокруг здания шла стена высотой метра четыре. Да еще ров Дауда по всему периметру. Он, правда, сухой был. Мы предполагали поставить на его дно машину и по ней перебраться через ров, а стену взять с помощью штурмовых лестниц. Но потом подумали и решили: пойдем по серпантину вверх вокруг холма, на котором расположен дворец. Чтобы от охраны Тадж-Бека отличаться, не перестрелять друг друга в темноте, на рукав, выше локтя, каждый боец штурмовой группы намотал белый бинт. Группу «Зенита» к ведущей к главному входу лестнице должен был следом за нами доставить на своей технике командир взвода лейтенант Турсункулов. Определили позывные. Нашей штурмовой группе — «Миша» (по имени командира «Альфы» Михаила Романова). «Зениту» — «Яша» (командир — Яков Семенов).
До штурма оставались считанные часы. Мы находились на холме прямо перед дворцом. Задачу от полковника Колесника получали там же, на холме.
Все спланировав, я и Романов подошли к «замкомбата» — генерал-майору КГБ (Ю.И.Дроздову). Он предложил нам посмотреть альбом со схемой здания. Мы просим: «Дайте его в группу!». А генерал головой мотает: «Нельзя!». Потом ко мне обращается с такими словами: «Запомни! Нам отступать некуда. Я тебя, если неудача случится, в лучшем случае, смогу сделать перед афганцами психом-дурачком... Смотри, чтоб Амин не ушел! Не дай Бог, объявится в другой стране!..».
Генерал сказал тяжкие слова. И Шарипов понимал, он не шутит. Сознание неотвратимости надвигающихся событий решительности не прибавляло. Скорее наоборот. Страшно было уже даже не за себя, страшно было за успех Операции...
За день до ее начала, 26-го, командование предоставило «мусбату» возможность немного расслабиться - устроили банный день. Офицеры (хохмы ради, наверное) постриглись под «ноль». Солдаты, глядя на командиров, тоже сбрили с голов всю растительность. Все они были молоды, любили жизнь, веселье и не хотели думать о завтрашнем дне. Не хотели думать о возможной смерти...
27 декабря в расположение батальона въехала афганская машина. Из бригады охраны прислали «мусбатовцам» верблюжьи одеяла. Обычное вроде дело — машины, одеяла. Но когда стали их выгружать, кто-то из офицеров КГБ узнал среди приехавших афганцев переодетого в солдатскую форму офицера ХАД. Неужели что-то почувствовали? Посовещавшись, решили его арестовать. До начала операции оставались считанные часы, поэтому арест О осложнить отношения не мог. ХАДовца взяли тихо, заперли в пустую комнатушку, поставили часового.
В батальоне уже вовсю шла подготовительная суета: получали боеприпасы, проводили в подразделениях политинформации. Солдатам объявили: американцы собираются разместить на территории ДРА ядерные ракеты средней дальности, Амин — государственный преступник, его надо сместить силой.
Так уж получилось, что в суете командир взвода снял своего солдата с поста у комнаты, где сидел задержанный ХАДовец. Афганец, конечно, сбежал. Когда его хватились, было уже поздно что-либо предпринимать. В спешном порядке начало операции перенесли еще на час вперед...
Главное было — не допустить вступления в бой бригады охраны, блокировать афганцев в пунктах постоянной дислокации. На каждый батальон охраны шла рота спецназа, а то и меньше — таково было соотношение сил...
Взвод «Шилок» старшего лейтенанта Василия Проуты встал на холме напротив дворца. Толстенные стены были «не по зубам» для их снарядов. Но «Шилки» — «море огня». Они способны были загнать афганцев внутрь здания.
Изготовившиеся к броску, БМП выстроились в колонну. Часы отсчитывали последние мирные минуты. Или пан, или пропал! А внутри было нехорошо — до тошноты. Был все же страх, был!..
— Ребята-«альфовцы» достали бутылку. Разлили, выпили грамм по сто. Я подзываю механика-водителя первой БМП: иди-ка сюда. Подбегает. Я ему кружку в руки даю. Боец нюхнул и удивленно на меня уставился. В батальоне нашем отличная дисциплина была. Не поймет солдат, шутит что ли командир? «Это ж водка!». Я ему говорю: «Пей, давай!». Он кружку опрокинул, повеселел: «Спасибо, товарищ старший лейтенант». И бегом к машине. Сам я сел на место механика-водителя в другую БМП. Запустили двигатели...
«Шторм»
Настала та самая минута, к которой они столько готовились, ради которой пришли в эту страну.
19.00. Гусеницы боевых машин пехоты рванули мерзлую землю, и они с ревом ушли в темноту. Тут же ударили по придремавшему Тадж-Беку «Шилки». Огненные трассы крошили стены, стальным вихрем врывались через окна внутрь помещений. Крики, звон разбитых стекол, визг рикошетирующих снарядов. Где-то погас свет. Кто-то из охраны схватился за оружие, кто-то бросился к телефону. А связи уже не было — поработала «Альфа», взорвавшая колодец связи на площади Пуштунистана, неподалеку от дворца.
Очень опасными для атакующих были два танка у шлагбаума, перед въездом на дорогу, которая вела к дворцу. Здесь все решала скорость. Кто окажется быстрее: спецназ или танкисты?
Головная БМП с ходу разнесла в щепки полосатое бревно шлагбаума. На бешеной скорости пять БМП пронеслись мимо застывших монументами танков президентской охраны. Выскочивший из «караулки» на шум солдат-афганец погиб, так и не поняв, что произошло. БМП смела его с дороги, отшвырнув тело под гусеницы следующей машины...
А там, где на вершине холма темнел монолит Тадж-Бека, под огненным ливнем «Шилок» металась застигнутая врасплох охрана дворца. В темноте декабрьского вечера афганцы еще не видели атакующих, но уже отчетливо был слышен надсадный рев при ближающихся боевых машин...
Мы только двинулись, у меня пропала связь с командным пунктом... Почему, до сих пор не знаю. Я с группой своей на дворец, о словно в одиночестве шел... С ходу все пять машин стали бить по я окнам из пушек и пулеметов. И тут... В общем, на въезде на площадку перед дворцом первая БМП зацепила край стены и... заглохла! Уже стрельба вовсю, с парапета дворца по нам в упор лупят, а механик никак передачу выбить не может! Пули ливнем по машине бьют. Я думаю: «Не хватало только еще гранатометчиков, по одному на каждую машину». Такого огня мы не ожидали... Я сразу дал команду спешиться. «Альфовцы» наружу выбрались. А огонь такой плотный, что им за машинами пришлось укрыться!.. Наконец, первая БМП завелась, сдала чуть назад и мимо этой стенки выскочила к дворцу. Мы — за ней следом вырвались на площадку. Словом, к зданию пробиться невозможно. Вдобавок ко всему наши «Шилки» лупят так, что снаряды над самой головой летят. Они немного ниже дворца стояли, вот и получались траектории столь низкими. Я давай по радиостанции комбата вызывать — никакого ответа... Тут вдруг чувствую, шнур от радиостанции натянулся, и меня аж развернуло всего. У нас ведь радиостанции какие? Сама она на спине у бойца-связиста, а наушники и переговорное устройство — у командира. Боец, бывает, повернется неловко — и потянет за собой все это «хозяйство». Я только развернулся бойца ругнуть, а он уже — все, готов, на землю валится. И тут вижу — а в арыке рядом с нами афганец лежит, прячется от огня. В память почему-то врезалось: у него на руке часы с рубиново-красным циферблатом. Я по нему очередь дал... Вроде попал, а он... подпрыгивает. Я еще очередь — он подпрыгивает. А это пули АКМовские тело прошивают и от бетона рикошетом тело подбрасывают... Только повернулся в другую сторону, мимо БМП афганец-офицер с ПМом в руке бежит. Я его свалил из автомата. Пистолет подобрал зачем-то, Бояринову из «Альфы» показываю. А он мне: «Ну давай, бери, первый твой трофей...».
Штурмовая группа Шарипова сумела-таки подавить огонь защитников дворца. Рассредоточившиеся вокруг здания БМП вели непрерывный огонь. Под его прикрытием «Альфа» ринулась на I штурм.
Мои солдаты-пулеметчики как увидели, что «кагэбэшники» пошли в атаку, тут же рванули за ними следом! Забыли начисто своей задаче, такой был порыв. Если бы Амин в тот момент через окошко выпрыгнул, запросто бы ушел! Я за бойцами следом. Надо же остановить! Возле самого здания меня вдруг, как кирпичом, по левому бедру ударило. Я сразу и не понял, что ранен. Добрался до входа, вижу: Бояринов лежит — убит. Забрало шлема у него было поднято, видно, что пуля прямо в лицо попала. Кое-как я к своей БМП доковылял. Вколол себе промедол из аптечки. Чувствую, надо еще. Подзываю солдата — Джумаева. Он у меня вместо ординарца был. «Давай, — говорю, — бегом за аптечкой!». Его перед самой отправкой в Афган, КГБ потребовал оставить в Союзе. Отец когда-то, еще до рождения Джумаева, был осужден. А солдат «зайцем» в самолет забрался и прилетел вместе с нами в Баграм. Ну не отправлять же его обратно! Так вот, он убежал за промедолом и словно пропал — нет и нет. А тут мне «альфовец» кричит: «Прекрати огонь по второму этажу! Там никуда зайти невозможно». Долго Джумаева не было... Потом прибегает с промедолом. Я ему: «Ты куда пропал!». Он рассказывает, добежал до БМП и увидел, что неподалеку от «брони» лежит пулеметчик Хезретов и в одиночку сдерживает афганцев, которые, опомнившись, поперли снизу из караулки вверх, к дворцу. Ему пулей челюсть нижнюю своротило, кровища хлещет, а он — стреляет! Мужественный парень! Джумаев метнулся в БМП, из чьего-то вещмешка полотенце вытащил, Хезретову челюсть кое-как подвязал — и только тогда ко мне. Тут бой начал стихать. Кто-то из «Альфы» опять мне машет: «Все! Амина убили! Докладывай!». Я говорю: «Постой, я сам пойду посмотрю». Мы поднялись по лестнице наверх. Зашли в комнату. Амин лежал в трусах и майке около бара. Плеча левого, считай, как и не было. То ли его из «Шилки» достали, то ли гранатой — не разберешь. Я его узнал по тем фотографиям, которые до этого показывали.
Все... И хотя наверху, на третьем этаже, еще кипел бой, Шарипов с облегчением понял: свою задачу штурмовая группа выполнила. Осталось доложить о смерти афганского президента. Ротный спустился к БМП, еще раз попытался оживить замолкшую радиостанцию. И, удивительное дело, сразу же удалось связаться 5 с батальоном. Ответил начштаба капитан Ашуров.
— Я думаю: как ему сказать? Открытым текстом нельзя. И кое-как на ломаном узбекском языке давай объяснять. Тот меня с ходу понял.
А стрельба уже перекинулась на чердак. Бойцы «Альфы » выбивали последних защитников дворца. Прихрамывая, Шарипов снова пошел к зданию.
Вскоре подъехали Халбаев и Колесник. И все получилось по-киношному.
— Я увидел Халбаева, принял строевую стойку, руку к козырьку и начал докладывать о выполнении задачи. Я-то думал, что он меня прервет и мы зайдем внутрь дворца. А он встал навытяжку, тоже руку к головному убору приложил и... так весь доклад выслушал. А стоять у здания было еще опасно, постреливали. Колесник ситуацию понял, говорит: «Зайдите в здание. Опасно здесь». Они внутрь прошли, а я остался снаружи. Штанину задираю — все белье мое в крови. Дырка — сквозная. Вышел Колесник: «Трупы и раненых забирай - и в расположение». Моему замполиту Рашиду Абдуллаеву дали команду похоронить Амина. Вошли в комнату, Абдуллаев за руку Амина ухватил, а она... оторвалась от тела. Он тогда Амина в штору завернул и куда-то отвез. Куда - одному ему известно... Стали мы потери подсчитывать. У нас - один убитый, много раненых. А всего в моей роте 27 - 28 декабря погибло трое: Шербеков, Хусанов и Курбанов. «Альфа» и «Зенит» тоже понесли потери.
Семь минут до залпа...
В тот вечер успех сопутствовал не только штурмовой группе Владимира Шарипова. Практически все объекты, на которые были нацелены подразделения «мусбата», спецназ взял без серьезного сопротивления.
Однако не обошлось, увы, без стрельбы по своим. «Шилка» пробила борт одной из БМП роты Шарипова, снарядом оторвало пятку командиру взвода Абдуллаеву. А когда он попытался выбраться через верхний люк, две пули пробили руку. Настолько плотный огонь вели защитники дворца. И все же взводный, истекая кровью, продолжал командовать! В уже захваченном спецназом Тадж-Беке и около здания штаба бригады только что вошедшие в Кабул и ничего не знавшие об операции «Шторм» витебские десантники вступили в бой с... «мусбатом». Подвела афганская форма последних. Были потери с обеих сторон.
— В одном месте они из БМД влупили по нашему БТРу. Пока разобрались, кто свои, кто чужие... Слава Богу, никто не погиб...
Интересный штрих запомнился. Наш зампотылу, узбек, «дядя Жора», так его мы звали, пленных в КамАЗ грузит. Их было много, все не умещались, тогда он очередь из АКМа вверх дал, пленные от страха друг на друга полезли, сразу полкузова освободилось. Можно еще загружать. Нас, раненых, повезли в посольство. Вдруг — стрельба впереди. И русский мат-перемат. Мы выглянули, а это нас витебские десантники остановили. Решили, что мы афганцы, и давай нас в плен брать. Мы их спрашиваем: «Вы куда направляетесь?». А они в ответ: «Едем дворец Амина брать!» Оказывается, ни о «мусбате», ни об «Альфе» они ничего не знали...
...В 1982-м, когда участники штурма отмечали трехлетие операции «Шторм», офицер «Альфы» неожиданно сказал сердечное спасибо Шарипову за то, что тот вовремя доложил о смерти Амина. И пояснил: если бы доклад опоздал на семь минут, то с кабульского аэродрома по дворцу ударили бы реактивные системы залпового огня.
— Теперь я понимаю: была задумана двойная страховка на случай, если бы моя штурмовая группа не смогла выполнить задачу. Сначала РСЗО ударили бы, а потом бы на дворец пошли десантники. Но получилась полная неразбериха, и витебчане шли на уже взятый нами дворец.
Так родилась легенда о том, что гвардейцы из 103-й ВДД захватили резиденцию афганского президента.
К утру 28 декабря все было закончено. За несколько часов было взято в плен около двух тысяч афганцев, над столицей установлен полный контроль.
Почему герои не стали «Героями»
Всех раненых привезли в посольство СССР. Врачи схватились за голову: как с ними со всеми быть? Одно дело — много. Другое — ранения все огнестрельные, а это уже особая «отрасль» медицины. По элементарной некомпетентности Шарипову сквозную рану зашили, чего делать было ни в коем случае нельзя.
В палате он оказался рядом с офицером КГБ Валерием Емышевым, тоже участником штурма. Во дворце Емышеву по локоть оторвало руку. Болтающееся на лоскутах кожи и волокнах мышц предплечье еще в Тадж-Беке отрезали ножом. Для молодого здорового мужчины это было страшным ударом. Как же теперь без руки-то? Утешение: «Хорошо, что вообще жив остался» — не помогало...
На следующий день Ил-18 доставил раненых в Ташкент. Через 5 несколько дней, уже в январе 1980 года, самолетами военно-транспортной авиации перебросили в Союз и «мусбат».
Настоящий шок испытал Шарипов, когда, лежа в госпитале, по советскому телевидению увидел... суд над Амином! Что за фокусы? Убили же его, мертвее не бывает! Разгадка оказалась проста и оригинальна: еще при жизни президента уговорили его сняться в художественном фильме о самом себе, в котором была сцена суда над ним. Такое событие когда-то действительно имело место в судьбе Амина. Но для большинства людей, видевших эти кадры, для иностранцев это кино выглядело вполне реальным репортажем из зала суда. Кто там разберет, что это за суд? Главное — реальный, живой президент.
— В ташкентском госпитале я лежал вместе с ребятами из КГБ. Они меня называли «командир». Врачи удивлялись: эти — старшие офицеры КГБ, а тут — общевойсковик, старлей и вдруг — «командир». Откуда им знать было, что я штурмовой группой командовал?.. Потом «альфовцев» увезли долечиваться в Москву.
Старшего лейтенанта представили к званию Героя. Но тут случилась довольно неприглядная история, главную роль в которой сыграло тщеславие и болезненное самолюбие одного единственного человека.
В «мусбате», как и в любом другом батальоне, был секретарь партийной организации. Должность эта была освобожденной. Товарищ этот ничем иным, кроме партработы, по долгу службы не занимался. Офицеры его откровенно недолюбливали, относились к нему с неприязнью и не потому, что являлся парторгом. Такой уж он был неприятный человек. В Афганистан он полетел вместе со всеми. 27 декабря непосредственно в боевых действиях не участвовал. А награждали в батальоне всех, и участников, и очевидцев. Только первым давали и ордена, и медали, а вторым, таким, как он, — всего лишь медали. Партиец обиделся: вон, даже солдатам ордена дают, а я все же офицер! И «настрочил» бумагу наверх о мародерстве, которым занимались штурмовые группы после боя.
Дело в том, что сразу после штурма по дворцу прошлись люди из Комитета госбезопасности и выпотрошили все сейфы и ящики в поисках важных документов. На пол вместе с бумагами летели и афганские деньги. Оказавшиеся рядом солдаты и офицеры, чего уж греха таить, набили этими экзотическими бумажками карманы, сами еще толком не зная, понадобятся они им или нет. Мол, чего ж добру пропадать? Эти трофеи брали все. Оказавшись в стороне от места событий, партийный вожак ничем разжиться не смог и, разволновавшись по этому поводу, попробовал выклянчить немного афгани у офицеров, вернувшихся из боя. Реакция оказалась довольно резкой. Один из сослуживцев со злорадной улыбкой сжег на его глазах пачку денег...
Бумага попала куда надо и сработала как надо. Собрали общее собрание во главе с представителями вышестоящей инстанции, стали «трясти»: кто чего в Кабуле купил и на какие такие шиши, если денежное довольствие не выдавалось? Представленным к орденам, снизили ранг награды на одну ступеньку. Не пощадили и представленных к званию Героя. В итоге в батальоне — семь орденов Ленина и ни одной Золотой Звезды. В роте Шарипова: один орден Ленина, пять - Красного Знамени, двенадцать — Красной Звезды, медали.
Перед Шариповым, ничего, кроме сквозной дырки в левом бедре, из Афгана не вывезшим, потом долго извинялись:
— Ты уж прости, Володя! Мы совсем забыли, что тебя от дворца о сразу в посольство отвезли с ранением. А так бы хоть один Герой Советского Союза в батальоне был. Э-эх!..
Эпилог
Офицеров «мусбата» через некоторое время потихоньку разбросали по всему Советскому Союзу. Солдат уволили в запас. Все дали подписку о неразглашении государственной тайны.
После апреля 85-го никто на эту подписку внимания уже не обращал. Заговорили все, пресса только успевала выдавать на-гора публикации на тему декабрьского переворота в Кабуле.
...А Владимиру Шарипову еще раз довелось пересечь «речку». Прибыл в Афганистан на должность командира десантно-штурмового батальона в 66-ю мотострелковую бригаду. Правда, когда через некоторое время об этом узнали в ГРУ, его немедленно отозвали в Союз. Не дай Бог, окажется в плену и заговорит.
Потом была Военная академия им. М.В.Фрунзе, разведуправление Прибалтийского ВО, нелюбимая штабная работа, рапорты с просьбой о переводе в войска, бесквартирье. В Таллинне первое время семья — он, жена и двое детей — жила в... театральной гримерной клуба полка. Наконец его просьбы удовлетворили, и в 1987 году Владимир Салимович Шарипов стал командиром мотострелкового полка. На этой должности прослужил шесть лет. После вывода советских войск из Германии остался в Беларуси, стал заместителем командира 11-й механизированной бригады. Не раз и не два ему предлагали высокие должности в родном Таджикистане. Например, как-то предложили стать командиром 201-й мото-стрелковой дивизии. А в 1992 году — должность министра обороны Таджикистана. Но Шарипов ответил отказом. Участвовать в гражданской войне на родной земле — это не для него. «Теперь уже все, здесь мне до конца быть», — Владимир Салимович невесело улыбается. Невесело ему оттого, что там, в Душанбе, остались родные ему люди: мама, братья, сестра. Там похоронен его отец — полковник Салим Шарипов, человек, которым гордится Владимир Салимович и о котором говорит, избегая слова «был».
...На стене гостиной его квартиры — картина, на которой изображен штурм Тадж-Бека. Пламя в темноте, трассы пуль, снарядов, темные коробки БМП. «Мои бойцы нарисовали. Взводному такую же подарили, только на его картине трупы лежат повсюду, даже из окон свешиваются. А я так не захотел. Ни к чему это...»
Я уезжал поздним вечером. Накрапывал дождь, небо еще плотнее, чем утром, затянули свинцовые тучи. Прощаясь, Владимир Салимович пожал мне руку и негромко, но жестко произнес:
— Надо написать так, как на самом деле было, ты понял? Без вранья! Меня это так уже достало! И в газетах, и на телевидении. Я рассказал тебе то, что видел сам.
<< Назад Вперёд>>
