Вместо послесловия. С. Козлов. «В «женихи» для командования не гожусь...»
На самом деле, все и очень сложно, и в то же время просто. Ответ частично заключается в вашем вопросе. Людей, высказывающих революционные идеи, не любили никогда. Ко мне это относится дважды, поскольку я еще никогда не был человеком, удобным для общения с руководством. Мало того, раз уж пошел такой откровенный разговор, скажу, что я никогда не был примером дисциплины. Наверное, все оттого, что я напрочь лишен чинопочитания.
Ко всему, в молодости был весьма задиристым. Исключением, может быть, является период детского сада и начальной школы, когда моя мать и бабка, пользуясь авторитетом старших, в два голоса внушали мне, что драться нехорошо, что надо быть примерным мальчиком, слушаться старших и прочую чушь. Получив несколько раз во дворе, я осознал, что между их словами и правдой жизни огромная разница. Как результат, я стал критически относиться к каким-либо авторитетам. В шестом классе занялся боксом и перестал быть битым во дворе. Напротив, для достижения лидерства сам стал первым забиякой. С тех пор так и пошло. И в школе, и в армии, и в училище, и уже будучи офицером, я всегда был достаточно независим, за словом в карман не лазил и, тем самым, был особенно неудобен. При необходимости мог и в глаз засветить, если было за что. Одним словом, в глазах начальства — «диссидент» и хулиган. Но, в то же время профессию свою любил и люблю до сих пор и знаю неплохо. Даже был лучшим офицером разведки округа. Штатная группа моего отряда, а не сборная бригады, как заведено везде, заняла первое место в Вооруженных Силах. И это несмотря на то, что все призовые места были поделены без нас.
Но служба закончилась также по причине нарушения воинской дисциплины, которое другому бы сошло с рук. Во всяком случае, наказание не было бы столь суровым. Для меня это вылилось в то, что несмотря ни на какие успехи в боевой подготовке, командование бригады решило отозвать документы из академии. Не помогло и ходатайство, направленное из академии командованию части о выдвижении меня на вышестоящую должность за отличную учебу. А начальник разведки Одесского Военного Округа полковник Ващило откровенно сказал, что делает это, пользуясь случаем. По его словам, я — офицер грамотный и, безусловно, способный занять в будущем руководящие посты в специальной разведке, но тогда таким как он придет конец. Заявление мое о том, что в этом случае я подам рапорт об увольнении, его скорее обрадовало, чем огорчило.
Ж-л «СН»: А почему вы решили прекратить службу? Служат же люди и без академии.
Дело в том, что я — потомственный офицер. Я затрудняюсь даже сказать, сколько поколений моих предков служило в армии. Смысл всей моей жизни, а, значит, и службы в армии, заключался в военной карьере, цель которой — стать руководителем спецназа и добиться его реорганизации. Цель, как вы видите не из легких, а без академии она просто становилась несбыточной мечтой. Поэтому дальнейшую службу я посчитал бесперспективной.
Спустя полгода после конфликта начался дележ Вооруженных Сил. Это уже была не служба, а какой-то сумасшедший дом.
Ж-л «СН»: Вы сказали о реорганизации спецназа. По Вашему мнению, есть в этом необходимость?
К этой мысли я впервые пришел еще в звании старшего лейтенанта, когда вернулся из Афганистана. Война, несмотря ни на какие ее минусы, имеет один, но очень большой плюс. Она позволяет увидеть многое в истинном свете. Конечно, это происходит, если человек этого хочет. Когда я стал старшим помощником нач. опера бригады, я получил возможность ознакомиться и с планом ее боевой подготовки. Также контролируя организацию боевой подготовки, удалось посмотреть на проблему как бы со стороны. В результате понял, что многое и в программе и в планировании БП — «липа». Время было перестроечное, и многие офицеры высказывали интересные мысли. Спустя некоторое время ОПО возглавил подполковник Езерский, недавно прибывший из академии, — офицер очень грамотный. В ту пору модно было советоваться с народом. В части и соединения специальной разведки было разослано распоряжение подготовить и подать предложения по необходимому изменению штатной структуры. Езерский, зная, что у меня масса новаторских идей, предложил мне заняться этим вопросом. В результате за десять дней я подготовил концепцию реорганизации войск в целом. Она включала не только мои конструктивные идеи, касавшиеся не только изменения штатной структуры, но и принципов комплектования, программы боевой подготовки, а также всей системы подготовки офицеров спецназа. Об этом я вкратце писал в «Солдате Удачи» № 7 за 1995 год, а также в «Братишке» № 4 за этот год. Если читателям «Спецназа» интересна идея, я специально для вашего журнала могу ее отдельно изложить.
Ж-л «СН»: Не кажется ли Вам, что столь коренное реформирование в настоящее время не вполне уместно? Например, Вы, сказав об изменении принципов комплектования, наверняка имели в виду службу по контракту.
Отнюдь. Я предложил смешанный принцип, где должности, требующие более высокого профессионализма, по возможности должны занимать контрактники. Но не те контрактники, которыми на начальном этапе чеченской войны «прославилась» армия. Контракт на службу надо заключать с теми, кто прошел срочную службу в спецназе и хорошо зарекомендовал себя. Остальные должны проходить жесточайший отбор. Кстати, это касалось и «срочников». Программа их подготовки была рассчитана на годичный цикл, а служба в спецназе увеличивалась бы на год. К сожалению, в интервью я не могу в полной мере осветить все идеи, входящие в концепцию. Но о том, что эти идеи вполне здравы, свидетельствует тот факт, что недавний руководитель спецназа, полковник Манченко, многие из них реализовал после того, как я их изложил письменно специально для него. Тем не менее, внедрено не более пяти процентов замысла. В настоящий момент задачи спецназа те же, что были и двадцать лет назад, хотя я предлагал в соответствии с велением времени расширить и разделить их на задачи мирного и военного времени. К задачам мирного времени я предлагал отнести, в частности, борьбу с повстанцами, миссии спасения, силовые акции против наркомафии и многое другое. Реформу же я предлагал провести в течение пяти—шести лет. Если бы ее начали постепенно осуществлять в 1988 году, когда идея была впервые доложена руководителям спецназа, то в Вооруженных Силах России давно был бы спецназ, уровень боеготовности которого превышал бы нынешний в несколько раз.
Ж-л «СН»: Чувствуется, что за спецназ Вы болеете до сих пор. А как Вы попали служить в специальную разведку?
Мысль о том, что я буду офицером, как и все мои предки, мне внушалась родителями с детства. Военную профессию предлагалось выбрать самому. Кем я только не мечтал стать, но лет в четырнадцать посмотрел фильм о югославских диверсантах «По следу тигра» и заболел идеей стать таким же. А где у нас готовят «диверсов»? Конечно в Рязани. Решил стать десантником, поскольку о спецназе даже не слышал.
В училище поступал трижды. Первый раз на общий — десантный факультет сразу после школы. А потом из воздушно-десантных войск уже в девятую роту. Окончив училище, попросился в Лагодехи, где в восьмидесятом был сформирован 173 отряд специально для Афганистана. В Афган мечтал попасть с училища. Но судьба постепенно все расставляет на свои места. Мечта осуществилась в феврале 1984 года, когда отряд был введен в ДРА.
Ж-л «СН»: Известно, что Вы один из наиболее результативных командиров групп специального назначения, воевавших в Афганистане. Как Вы оцениваете действия спецназа в Афганистане, а также, что из Вашего боевого опыта Вам наиболее запомнилось и, что Вы оцениваете, как самый, самый из Ваших результатов?
Действия спецназа в ДРА нельзя иначе оценивать, кроме как положительно. По образному выражению одного из армейских бардов, Михаила Калинкина, написавшего о спецназе: «Мы были стаей волкодавов и для замков любых ключом». Говоря же прозой, следует отметить, что спецназ в Афганистане блестяще выполнил поставленные перед ним задачи. Жаль только, что их, по большому счету, следовало бы решать другим.
Афган породил порочную практику использования частей специальной разведки по принципу «в каждой бочке...». Но в тоже время, оказавшись в таких условиях, спецназ смог выработать новую тактику, которая, к сожалению, не описана в соответствующих инструкциях и наставлениях. Кстати сказать, я решил исправить это упущение и к пятидесятилетию спецназа должна выйти книга, где с использованием боевых примеров описана тактика действий спецназа не только в Афганистане, но и в Таджикистане, Чечне и Дагестане. Рабочее название книги: «Спецназ ГРУ. Пятьдесят лет истории, двадцать лет войны». Кому интересны мои результаты, они там подробно описаны. Оценивая же их, я не могу выделить только один.
Наиболее показательным и крупным, наверное, можно считать самый первый результат, когда мы забили колонну из пяти автомашин и без всякой поддержки вели бой с иранскими наемниками, превышавшими нас по численности более чем в пять раз. Тогда мы не потеряли ни одного разведчика даже раненным, духов же «накрошили» изрядно.
Самым драматическим был, на мой взгляд, момент, когда меня с Леонидом Рожковым и половиной моей группы бросили вертолетчики в районе, полностью контролируемом мятежниками. Из-за этого мы были вынуждены вместе с захваченными трофеями отрываться от преследования.
Наиболее же интересным в тактическом отношении я считаю эпизод, когда нам удалось уничтожить засаду «черных аистов», которую они организовали против нас недалеко от границы с Пакистаном. Было и еще несколько результативных выходов, но они вполне обычны и ничем особенным не выделяются. Все по схеме: скрытно вышел, внезапно ударил, захватил и эвакуировался. Еще считаю своей заслугой то, что, оставшись за командира роты, убывшего в отпуск, смог организовать боевую деятельность роты так, что за полтора месяца рота дала четыре серьезных результата без каких-либо потерь. Когда в армии подводили итоги, выяснилось, что за этот период наш батальон захватил трофеев больше, чем вся армия. Но в батальоне в тот период, кроме нашей роты, никто ничего серьезного не брал.
Кстати, возвращаясь к началу разговора, и здесь у меня был серьезный конфликт с командиром батальона майором Сюльгиным. Поэтому меня, по обыкновению, не только не наградили, а чуть не отправили служить в пехоту «за профессиональную непригодность». Благо, что в разведотделе армии старшие офицеры, зная меня как результативного офицера, не дали «сожрать».
Вообще Афганистан вспоминаю, как самое яркое время моей жизни. За двадцать восемь месяцев мне посчастливилось попробовать практически все, что положено уметь спецназовцу, а также реализовать кое-какие свои идеи. Именно тогда я впервые начал писать, обобщая боевой опыт отряда за два с лишним года. Об этом меня попросил командир батальона майор Бохан С.К. — один из о немногих моих командиров, с которым у меня сложились хорошие взаимоотношения. Он смог оценить меня как профессионала, а не как женщина, оценивающая потенциального жениха. В женихи для командования я никогда не годился.
Ж-л «СН»: Вы сейчас обмолвились о том, как впервые стали писать, а как Вы вообще попали в журналистику?
Да случайно. Увидел на развалах № 12 журнала «Солдат удачи» за 1994 год, купил, а там материал про меня. Я сначала обрадовался: «Слава нашла героя». Пил два дня. А потом жена моя обратила внимание на то, что материал был «содран» с моей курсовой работы в академии, которую я написал на основании опыта работы нашего отряда. Работа эта ходила по рукам, поскольку начались локальные конфликты на территории бывшего СССР. Те, кто был вовлечен в эти малые войны, по ней учились. А некто Пиков и некто Шведов беззастенчиво передали материалы из нее в редакцию как свои. Когда я это понял, то обратился к главному редактору журнала Сергею Панасенко, а он для того, чтобы компенсировать моральный ущерб, предложил что-нибудь написать для журнала. Так потихоньку стал печататься в «Солдате».
А в январе—феврале 1996 года главный предложил мне стать редактором отдела специальных операций. Поскольку мне тогда же предложили более денежную и перспективную должность в компании «Спортмастер», я согласился работать, но только по совместительству. С тех пор так и работаю. Правда, в октябре прошлого года из журнала пришлось уйти. Тогда я предложил свои услуги «Братишке», и их приняли. Но сейчас, когда Кузьминова, с которым у меня был конфликт, самого выгнали из «Солдата», меня пригласили обратно. Однако связей с «Братишкой» не теряю.
Ж-л «СН»: Мы знаем, что Вы балуетесь прозой и пишете байки о спецназе. Не могли бы Вы сейчас вкратце рассказать одну из них.
Прозой я именно балуюсь. Байки, несмотря на некую забавность и порой колкость, пока далеки от совершенства. Но если вы просите, расскажу одну из них.
Назовем ее «ЦУ и ЕБЦУ», что сокращенно означает «Ценные Указания и Еще Более Ценные Указания».
Как я уже говорил, авторитетов я никогда не признавал. Для того чтобы я поверил начальнику, он должен доказать свой профессионализм, так же как и я. Думаю, это — вполне разумно, а в нашей работе — особенно. К сожалению, с этим постулатом согласны далеко не все и, в первую очередь, начальники. Об одном из таких, считающих, что с должностью приходят и профессионализм, и авторитет, я и хочу рассказать.
Заместитель начальника штаба Сороковой Армии полковник Симонов прибыл на эту должность из Союза, где, по слухам, из-за за какого-то ЧП его «прокатили» с генеральским званием. Первая наша встреча состоялась, когда он прилетел в Кандагар для того, чтобы «разобраться» с командиром первой роты Серегой Габовым. Драть Серегу было за что. За три месяца его командования в роте случилось несколько серьезных происшествий, повлекших за собой травмы и даже гибель подчиненных. Причем все случилось в тот период, пока я, командир второй группы, был в отпуске. Ко всему прочему, сгорела казарма, которую нам в период моего временного командования, удалось достроить. Но Симонову не повезло. Теперь уже Серега уехал в отпуск, а исполнять обязанности опять пришлось мне, недавно назначенному его заместителем. Мы с офицерами быстренько «закрутили гайки», и жизнь в роте снова потекла без каких-либо ЧП.
С приездом Симонова, на самом деле, больше всех не повезло мне, ибо ему на ком-то надо было отыграться. Что он и сделал. Но «казнить» меня за проступки ротного, совершенные в период, когда я отсутствовал и даже его замом не был, глупо. Симонов думал иначе. Неудачно попытавшись придраться к порядку в роте, полковник решил выявить мародеров. По мнению штабных, в спецназе только такие и служат. Для осуществления замысла он сделал «коварный» ход — спросил у солдат, находящихся в палатке, который час. Боец сказал, что у него нет часов. Надеясь увидеть трофейные «Seiko», полковник повторил вопрос другому солдату и, не удержавшись, задрал ему рукав кителя, думая, что бойцы его обманывают. Но там тоже ничего не оказалось. Тогда медленно и угрожающе он повернулся ко мне. Я понял все и, улыбаясь во весь рот, показал ему «Командирские» в золотом корпусе, которые мне подарили сослуживцы на день рождения. После этого Симонов, озверев, водил меня по всему батальону и «драл» за всяческие недостатки, будто бы я — комбат. Напоминания о моей должности на него не действовали.
Во второй раз, когда мы с ним встретились, проявился в полной мере и «полководческий талант» полковника Симонова. Мы проводили операцию по захвату укрепрайона «Горы Хадигар». Комбат оставил меня на передовом КП руководить действиями наших групп, высадившихся на вершинах ущелья. Сам он уехал непосредственно в укрепрайон, который к этому моменту был уже взят. И тут в эфире возник знакомый голос Симонова, который зачем-то хотел, чтобы группа Лехи Рожкова переместилась на несколько километров южнее по хребту. Причем познания полковника в топографии, как оказалось, были минимальными. Потрясая весь эфир своей «одаренностью», он требовал: «Передайте командиру триста тридцать первой группы, пусть дойдет до названия (!!), повернет направо и пройдет вдоль него четыре километра!».
Если перевести этот бред, то получится, что полковник требовал от Лехи, чтобы он дошел до названия «Горы Хадигар», напечатанного на карте, и далее следовал вдоль него.
Не буду говорить, что для указания направления движения и конечного пункта существуют азимуты магнитные, а также полные и сокращенные прямоугольные координаты. Если уж забыл, как их снимать, то можно было воспользоваться для обозначения места так называемым методом «улитки». Названия же на картах разного масштаба написаны в разных местах. Я знал, что этот горе-полководец командует по пятидесятитысячной карте, а Леха работает по «сотке». Не желая восполнять пробелы образования в двух академиях, а также, понимая, что, выполняя эту блажь, Лехе придется перебираться через глубокое ущелье, я включил на полную мощность «систему дурак». Делая вид, что у меня вдруг пропадает связь, я стал просить повторить указание несколько раз, а потом и вовсе перестал отзываться.
И Леха, и те, кто слышал этот «цирк в эфире», по достоинству оценили его. Оценил его и Симонов. Все представления к наградам и внеочередному воинскому званию на мое имя возвращались назад с его пометкой: «Представляемый уже достаточно отмечен наградами Родины».
Ж-л «СН»: Сергей Владиславович, создается такое впечатление, что Вы вполне критически подходите к своим поступкам. Не сожалеете ли Вы о своем, довольно вызывающем, поведении?
Нет, поскольку все это время я оставался самим собой, а для меня вопрос внутреннего согласия со своей совестью намного важнее того, что обо мне подумают начальники. Тем более, что так я себя вел только с людьми, которых не уважал.
Если бы сейчас мне предложили карьеру взамен на «пушистость», то я бы отказался.
<< Назад
