Спецназ ГРУ-2. Война не окончена, история продолжается

Человеческие отношения — вещь сложная. В обычной мирной жизни, где нет экстремальных ситуаций, можно общаться с человеком долгие годы и так и не понять, что он из себя представляет. Незабвенной памяти Владимир Семенович Высоцкий был стократ прав, написав: «Парня в горы тяни... Там поймешь, кто такой...». Война еще более экстремальна, а война в горах... Одним словом, вы меня, конечно, поняли.

Что-то случилось...

Никогда не забуду утро 10 февраля 1984 года, когда мы пересекли границу с Афганистаном и встали в 2—3 километрах от нее для того, чтобы зарядить боеприпасы. Казалось бы, ничего особенного не произошло. И здесь, в Афганистане, и на Кушке было одинаково промозгло, одинаково дул противный ветер. Дел то всего — проехали три километра, а все изменилось и, в первую очередь, изменились мы сами. Бойцы, которым в Союзе можно втолковывать в голову требования воинской дисциплины веками и иметь нулевой результат, здесь ловили каждое слово командира. Помню, как во время снаряжения патронов, я сказал своим: «Если хотите живыми вернуться домой и увидеть свою маму, выполняйте все мои распоряжения. Будете выполнять, даю девяносто девять процентов, что вернетесь домой живыми и здоровыми. Сто не обещаю, поскольку здесь война, а я не Господь Бог. За того, кто будет нарушать мои требования, я не дам и копейки». Сказано было красиво и правильно, но еще три километра назад я мог повторять это хоть целый день, без надежды на эффект, здесь же повторять не пришлось. Я сначала даже растерялся от неожиданного роста исполнительности. Потом понял: бойцу в условиях опасности хочется за кого-то спрятаться, в кого-то верить, на кого-то надеяться, кроме себя самого. Этот кто-то — командир. К сожалению, не всегда он оправдывает солдатские надежды. Как рассказывал сержант группы минирования Владимир Налетов, его командир снял с него бронежилет, натянул на свой и забился в БТР, где и сидел от стоянки до стоянки. Его же выгнал на броню с автоматом для того, «чтобы своевременно уничтожать гранатометчиков». Впоследствии он сделал все, чтобы перейти в штаб, хоть и с понижением.

«Шакалы»

Отношения на войне у солдата с офицером могут складываться по-разному. В пехоте солдаты офицеров за глаза называли «шакалами». Впервые это обидное прозвище я услыхал от двух сержантов 70-й мотострелковой бригады. К тому времени я уже успел отличиться на войне и, видимо, солдатами оценивался положительно. Эти двое пришли ко мне проситься на боевой выход. Главный мотив, как мне удалось выяснить, заключался в том, что они хотели убедиться лично в том, что бывают не только «шакалы», но и офицеры. Конечно, мне пришлось их разочаровать, в засаду с собой я их не взял. Но от разговора остался неприятный осадок — было обидно за пехотных собратьев. «Странно, за что они так о своих офицерах?» — думал я. Но спустя некоторое время я смог понять причины. Перед очередным выходом я столкнулся со знакомыми офицерами из пехоты.
— Серега! Ты куда это собрался? — удивленно окликнули они меня, увидев навьюченным моим рюкзаком и прочими «причиндалами».
— На войну. Не видите, что ли? — буркнул я.
— Видим. Ты что — офигел что ли, таскать такие тяжести ? У тебя что — солдат нет? — говорили они, явно пытаясь наставить меня на путь истинный.
Тут то мне и стало ясно, что к чему. И вспомнил я, как те двое рассказывали, как они, изнывая от тяжести своего груза, перли в зеленке на себе офицерские шмотки, патроны и прочее, а офицер в это время шел в кроссовках и нагруднике с автоматом на плече. Я тогда думал, что врут.

Цена ошибки

В спецназе отношения солдата и офицера совсем иные. Я не стану писать бред про то, что они братские и т. д. Тот, кто это пишет, видимо, никогда на войне не был. Для того, чтобы проиллюстрировать эти отношения, приведу такой пример.
Кто служил, помнит солдатские записные книжки, изобилующие солдатскими афоризмами. Большей частью, избитыми и банальными. Сетовать на их содержание занятие неблагодарное.
Всему виной издержки воспитания и полученного образования. Тем не менее, содержание этих записных книжек периодически проверяли замполиты. «Инженеры человеческих душ» должны были быть уверены, что солдат туда, кроме воздыханий о «гражданке», не написал чего-нибудь крамольного. И вот однажды, проверяя солдатское творчество, замполит нашей роты Мишка Манучарян нашел одно четверостишье. Не помню этот бред дословно, но суть его сводилась примерно к следующему, мол, не переживайте пацаны, пройдет немного времени, и будут нам с вами «светить не звезды на погонах у «шакалов», а звезды на бутылках коньяка».
Мишка собрал всех офицеров и построил роту. После этого он вывел владельца записной книжки и зачитал «любимое стихотворение». Далее он обратился к солдатам, пояснив, что «шакалы», если кто-то не понимает, это офицеры, стоящие перед ними. Те, кто вытаскивает лично их, раненных, с ничейной земли, кто, в случае надобности, оттуда же вытаскивает на себе и трупы их товарищей, для того чтобы не посылать их, молодых и неопытных, и не рисковать их жизнями. Это те, кто выводит их на караваны и проводит с ними удачные засады. Мишка имел полное моральное право обобщать, имея в виду и себя. На войну с группами он выходил исправно.
— По утверждению этого военного, «шакалы» — это мы, — сказал Манучарян. После этого мы ушли, оставив незадачливого солдата перед строем роты.
Солдата того больше никогда не брали на войну. До самого «дембеля» вся самая грязная работа в роте была его. Тогда он только прибыл из Союза и, по его же словам, переписал это злосчастное четверостишье у кого-то в учебном полку, не задумываясь. В общем-то, и вся вина его была только в этом. В других условиях к этому и отнеслись бы совсем иначе. Но на войне все по-другому.

Особые отношения

Не было равенства и братства между офицерами и солдатами, к которым так стремились большевики. За разгильдяйство или нарушение правил маскировки могли мы, не имея времени в засаде на партийно-политическую работу, и просто дать солдату в морду. И он не обижался, понимая, что дали за дело. Могли за пьянку в ППД заставить на солнцепеке копать окопы полного профиля. Но и они, и мы знали, что если понадобится, то рисковать жизнью мы будем в равной степени, чтобы выполнить задачу. А офицер даже больше, поскольку, раз у него прав больше, то, значит, и обязанностей и ответственности у него тоже больше. Это порождало особые отношения, которые поддерживаются и по сей день.
До сих пор вспоминаю, как, буквально, плакала рота, когда я с ней прощался перед отлетом в Союз. Как у меня, человека не сентиментального, глаза наполнились слезами, а к горлу подкатил непонятно откуда взявшийся ком. Подобные моменты хранит память многих моих друзей и сослуживцев и многих других настоящих офицеров, которых я, к сожалению, не имел чести знать.
Еще при издании первой книги издатели предлагали подготовить и поместить в книгу рассказ о себе. Но как-то не срослось. И не от того, что я такой скромный. Просто не получилось. Идя навстречу пожеланиям издателей, я помещаю интервью, которое у меня брал журнал «Спецназ» летом 2000 года, без купюр и правок.

<< Назад   Вперёд>>