С. Козлов. Как защитить общество от «боевого стресса»
Психически нормальный Болотин
Двадцать третьего января 2002 года «Московский комсомолец» опубликовал заметку о том, что некто Болотин, ветеран Первой чеченской кампании, осужден на пожизненное заключение за совершение зверского убийства. Приехав в 1998 году в Мытищи, Болотин поселился у своих знакомых, но с работой дело у него не заладилось. Болотин свел знакомство с местными бомжами. 16 августа 1998 года, пьянствуя в компании трех мужчин и двух женщин в одном из заброшенных домов, Болотин зверски убил своих собутыльников. Причиной к убийству послужил незначительный повод. Между собутыльниками произошла ссора из-за того, что Болотину не понравилось высказывание мужчин. Одного из них он забил табуреткой, двух других зарезал кухонным ножом. Не пощадил он и женщин. После ареста убийцу обследовали психиатры и признали абсолютно вменяемым, с некоторыми отклонениями психики, связанными со службой в Чечне.
Человек на войне
Обыватель, прочитав эти строки, может подумать: «Научили вас там на нашу голову». Психолог же сразу сможет выявить признаки поведения бойца «остервеневшего» на войне. Поведение таких людей отличается застойной злобностью. Они легко совершают поступки, отличающиеся повышенной агрессивностью к окружающим. Их жертвами могут стать, как товарищи по службе или мирные жители, так и их командиры. Агрессивность, усиливающаяся на войне, как бы дремлет в них вне боевых действий. Поводом для того, чтобы их поведение вышло из под контроля, может послужить все что угодно. Особенно в состоянии опьянения. Чаще всего, после совершения преступления, такие люди ничего не помнят.
Описанный случай проявления поствоенного синдрома наиболее страшен в социальном плане, но отнюдь не единственный. Попадая в обстановку длительного воздействия стресса, психика человека отрабатывает защиту от него. Первоначально, человек, попавший на войну, подсознательно ищет знакомство с опасностью, проявляя активность. Причем в бою они как бы абстрагируются от опасности. Их подсознание говорит, что убить могут кого угодно, кроме меня. У меня в группе был такой солдат. Пулеметчик Владимир Батаев в бою действовал настолько хладнокровно, игнорируя, порой, реальную опасность, что по спине пробегал холодок. Другой человек невольно пригибается, ищет укрытия, когда по нему ведут интенсивный огонь, он же мог идти в полный рост, меняя позицию. Сначала это казалось проявлением небывалой храбрости, но немного позднее он пристрастился к наркотикам.
Спустя годы, анализируя его поведение, я понял, что психологически он был надломлен. В специальной литературе описаны случаи, когда страх порождает равнодушие к жизни или смерти и преобразуется в безрассудную смелость. Людям в таком состоянии их довоенная жизнь кажется нереальной. В послевоенной жизни они себя не представляют.
Другие новички реагируют на стресс наоборот пассивно. Их реакции замедленны. На начальном этапе такие ребята малообщительны. Однако, спустя некоторое время, если не произошел надлом психики, как с рядовым Батаевым, люди постепенно адаптируются к боевым стрессам. Разница в поведении активных и пассивных сглаживается.
Опросы психологов в Чечне показали, что нарушение в психологии поведения наблюдаются у всех, кто хотя бы месяц участвовал в боевых действиях. Однако о психических сдвигах речи не идет. Напротив, такие люди начинают больше ценить жизнь, как свою, так и чужую. Их подсознание работает на приобретение навыков, способных сохранить их жизнь на поле боя и выполнить боевую задачу. Они, несмотря на подсознательную готовность к гибели, принимают все меры к тому, чтобы остаться в живых.
По свидетельству ветеранов вьетнамской войны, новички, которых называли «cherry» (вишня), таковыми переставали быть, если выживали в первом же бою.
В то же время они могут рискнуть или даже пожертвовать собой для спасения жизни товарища. Они вполне социальны. По отношению к мирным жителям они нейтральны или даже доброжелательны. На многие вещи они смотрят совсем иначе, нежели их сверстники.
«На гражданке вы никому не нужны»
Мой бывший сослуживец Д.Лютый рассказывал, как после вывода войск из Афганистана в его батальон попало дослуживать около двадцати человек, ранее служивших в ОКСВА. Их совершенно не интересовали условности взаимоотношений, принятые в подразделениях мирной армии. При столкновении со своими сверстниками они смогли их убедить прекратить враждебные действия без применения силы. Лютый рассказывал, что было очевидно, насколько они взрослее.
Главная проблема парней, прошедших Афган, начиналась потом, когда они понимали, что в Союзе они абсолютно никому не нужны.
Мой заместитель сержант Вадим Постников и пулеметчик Александр Осмак, когда разыскали меня после замены, рассказывали: «Ваши слова о том, что мы здесь никому не нужны, сразу пришли в голову, как только мы вышли на трап самолета, доставившего нас в Ташкент. Мы, даже не проходя таможенного досмотра и пограничного контроля, попытались договориться, чтобы нас отправили обратно. Но было поздно...». Дальше было хуже. Фраза: «Мы вас туда не посылали» — стала хрестоматийной.
В ходе афганской войны, да и после нее наше государство с тупым безразличием относилось и относится к тем, кто недавно с оружием в руках еще не давно защищал его интересы. Казалось бы, мы могли извлечь опыт из ошибок американцев, переживших «вьетнамский синдром».
В моей памяти сохранились документальные кадры, демонстрирующие призывников, сжигающих свои повестки и американский флаг в знак протеста против призыва на войну, и ветеранов этой войны, выбрасывающих свои награды через ограду «Белого дома», поскольку государство ничего не дало им за то, что они рисковали своими жизнями и здоровьем, а общество отторгло их. Однако чужой урок для нас прошел даром.
Что может усиливать стресс
Как бы то ни было, проблемы социальной адаптации военнослужащих, прошедших какую-либо войну существовали всегда. Но только во второй половине прошлого века психологи стали замечать и изучать отклонения в поведении людей, вернувшихся с войны. В Штатах на своих «вьетнамцев» они обратили внимание с большим опозданием. Серьезно изучать отклонения психологии поведения людей, переживших длительный военный стресс, в Америке начали, пожалуй, только после войны в Заливе.
Причем при изучении факторов, влияющих на стресс, наблюдаются такие особенности. У людей, попавших на войну из мест, где уровень бытовых условий высок, способность адаптироваться к боевым условиям, сопряженным с отказом от многих привычных в мирной жизни вещей, степень стресса выше, нежели, чем у тех, кто и в мирной жизни жил в отсутствии ряда бытовых удобств. У «плюшевых» американцев, несмотря на значительно отличавшееся в лучшую сторону тыловое обеспечение, после «Бури в пустыне» был выявлен довольно высокий процент лиц, подверженных поствоенному синдрому.
Переживания человека, попавшего на войну, могут усиливаться, если, как говориться, ему есть что терять. Материальные блага, семья и т.д. могут служить фактором, усиливающим стресс. В академии я обучался с бывшим командиром «пустынного батальона» 70 мотострелковой бригады. И хотя их боевая активность была невысокой, по воспоминаниям этого подполковника, переживания его были велики. Особенно он боялся оставить свою семью без кормильца, детей без отца и т. д.
Также, несмотря на парадокс, зачастую степень переживаемого стресса тем выше, чем ниже реальная опасность. Человеку свойственно запугивать себя. Причем, в природе не существует такой опасности, которую может нарисовать человеческое воображение. Не познакомившись реально с опасностью, человек вновь и вновь возвращается к переживаниям того, что может с ним произойти. Помню, как наш начальник службы ГСМ, однажды «прокатившись» в колонне, напился «до изумления» и плакал, рассказывая свои переживания в то время, когда они проезжали через печально известную «кандагарскую зеленку». Причем, я узнавал, по ним не было сделано в тот раз ни единого выстрела.
Есть ли защита от стресса?
Возникает вопрос, можно ли защитить человека от воздействия стресса боевой ситуации, и, если можно, то как?
Наблюдая за своими бойцами, с которыми мне пришлось воевать, я отметил, что людей, у которых «съехала крыша» нам в отряд направили из пехоты на доукомплектование. Они не проходили той подготовки, которая была предусмотрена программой боевой подготовки частей и соединений специального назначения. Некоторые из таких солдат, ломаясь психологически, начинали играть жизнями и получали, как бы страсть к убийству. Таким был сержант С., прибывший из пехоты. Другие же вообще не могли даже смотреть на убитого в бою врага. Солдаты и сержанты, психика которых была закалена, переживали тяготы и лишения проще, быстрее адаптировались к опасности, приобретали навыки избежать ее и выполнить задачу.
Психику солдата закалить можно и должно. Для этого необходимо искусственно модулировать стрессовые ситуации. Предварительно желательно отобрать людей, наиболее способных к этому. Способы могут быть самые разнообразные. Начиная от подъема среди ночи в дождь и совершения длительного марш-броска без объявления цели, времени и расстояния. Человек, способный после двух—трех часов непрерывного бега в таких условиях адекватно воспринимать команды и выполнять их — кандидат в вашу группу специального назначения. Другой пример. После совершения длительного марша в жаркую погоду бойцам дается команда набрать воду во фляги, но пить категорически запрещено. После этого дается команда вылить воду и продолжить марш. Есть и другие способы вызвать стресс. Мой товарищ Виктор Афонченко рассказывал, как перед выполнением зачетных стрельб на проверке проверяющий обругал их последними словами. Показатели в стрельбе тут же упали. После этого проверяющий объяснил, что сделал это намеренно, чтобы показать, как легко вывести из себя солдат этого взвода, и как от этого страдают боевые возможности всего подразделения.
Наверняка, активисты «Комитета солдатских матерей», прочитав эти способы, обвинят меня во всех смертных грехах. Однако воспитание воли, закалка психики солдата путем моделирования малых стрессов, поможет ему пережить продолжительный стресс в ходе боевых действий.
Особый менталитет элиты
Нередко в СМИ приходится слышать разглагольствования о том, что в криминальные группировки уходят бывшие спецназовцы, настоящие профессионалы, прошедшие войну, ничего, кроме убийства, не умеющие.
Данное утверждение не имеет под собой основы. Я не стану утверждать, что в команде «Солнцевских» или «Измайловских» не может быть бывших спецов. В принципе может, но думаю, процент бывших спортсменов или бывших «ментов» в «криминале» выше. К слову сказать, я закончил факультет спецразведки в Рязанском воздушно-десантном училище. Из тех, кто учился со мной, а также на старших и младших курсах, я не могу припомнить ни одного, кто ушел в «братву». Причина в том, что люди эти — элита армии с особым менталитетом, который не позволяет преступить закон. То, что любой из нас, при наличии минимальных сил может организовать государственный переворот в какой-нибудь «банановой республике», совсем не означает, что мы этим занимаемся. То, что любой из нас может организовать покушение на государственного деятеля страны, с которой наша Родина ведет войну, совсем не означает, что цепь заказных убийств в нашей стране дело наших рук. Уметь и совершить — две разных вещи. Это все равно, как поставить на одну ступень снайпера антитеррора и киллера.
Генераторы социальной нестабильности
В действительности социальную опасность представляют люди вроде Дмитрия Болотина, социально неустроенные, психически надломленные. В условиях текущей войны их становится все больше и больше.
«Люди, возвратившиеся с войны, научившиеся убивать, испытав свою жестокость и жестокость противника, перетерпев страх смерти и отчаяние поражений, часто становятся: одни непримиримыми борцами за справедливость, утверждая ее нередко с бесчеловечной жестокостью, другие пополняют преступные группировки. И первые, и вторые становятся генераторами социальной и политической нестабильности в России» — это слова из доклада на международной конференции «Общество, стресс, здоровье: стратегии в странах радикальных социальных реформ». Чтобы минимизировать растущую опасность, обществу и государству давно пора обратить внимание на необходимость адаптации военнослужащих, вернувшихся с войны, к мирной жизни. Наверное, уже ясно, что сами они с этой проблемой справиться не смогут.
Зарубежный опыт
Поскольку опыта и специалистов в этом вопросе в нашей стране почти нет, примером может служить Великобритания, в прошлом веке являвшаяся одним из лидеров среди государств, которым приходилось вести войны. Уже около восьмидесяти лет существует «Общество по восстановлению душевного здоровья ветеранов вооруженных конфликтов», более известное, как «Combat stress». Это единственная в стране негосударственная организация, специализирующаяся именно на душевных, а не на физических расстройствах ветеранов, полученных в ходе боевых действий.
Сотрудники общества, имеющие сеть отделений по всей Великобритании, регулярно посещают своих подопечных дома или в медицинских учреждениях, если они там оказываются, самостоятельно или с помощью профильных специалистов помогают им в решении всех бытовых, психологических, семейных и других проблем. Они ведут переписку с Управлением по пенсиям для пострадавших в военных действиях. Иногда оказывается небольшая финансовая помощь. В трех пансионатах, имеющихся в собственности Combat stress, пациенты отдыхают по две—четыре недели раз или два в году, проходя одновременно интенсивные курсы реабилитации. Обществу также принадлежит «Дом ветерана» для тех, кто не в состоянии работать или заботиться о себе. Годовой бюджет общества составляет 6,4 млн. долларов. Больше половины — поступления от системы медицинского страхования. Остальную сумму составляют пожертвования и завещания в пользу общества. На одного пациента ежегодно расходуется более тридцати тысяч долларов. Финансовая прозрачность этой организации — обязательное условия успеха благотворительной деятельности. Почувствуйте разницу с российскими «благотворительными фондами».
Думаю здесь есть над чем задуматься российским государственным деятелям, а также тем, кто ищет применения своим денежным средствам.
<< Назад Вперёд>>
