Полиция доставила мировому судье 35-го участка Санкт-Петербурга (середина 1870-х годов) А. Д. Дурново протокол, в котором излагалось, что околоточный надзиратель Гротинг, взойдя в квартиру прусской подданной Агаты Целес, увидел там в одной рубашке и в нижнем белье в нетрезвом виде человека. На вопрос: «Кто вы?» тот ответил: «Второй гильдии купец Громов». Околоточный пригласил его в участок для удостоверения личности, но он не шел, сопротивлялся. Тогда околоточный призвал трех дворников, и те на руках принесли его, Громова, раздетого в участок. При этом он дорогой кричал: «Караул, режут, грабят!» А в участке называл околоточного городовым, говорил: «Удивляюсь, зачем господин Трепов держит такого надзирателя», что он имеет право кричать, потому что «сам платит господину Трепову жалованье». Из участка Громова направили для вытрезвления в часть, а утром водворили по месту его жительства.
Далее пристав просил судью возвратить ему протокол о Громове, «произведшем шум ночью», необходимый ему «для представления к имеющейся уже о Громове переписке». Так как разбирательство по протоколу уже было назначено, то судья выдал полиции копию с него.
Судья (поверенному Громова дворянину Поганько). Признаете ли вы вашего доверителя виновным в возводимом на него полицией обвинении?
ПОГАНЬКО. Нет, напротив, я прошу наказать уголовным порядком околоточного надзирателя за насилие, самоуправство и обиды, какие он сделал Громову.
СУДЬЯ. Так расскажите, как это случилось?
ПОГАНЬКО. Громов зашел поздно вечером случайно в квартиру Целес…
СУДЬЯ. Он — ее знакомый или родственник?
ПОГАНЬКО. Нет, в ее квартире живет, в комнате, женщина, которая пригласила Громова к себе. Некоторое время спустя женщина отпросилась у Громова разменять двадцатипятирублевку. Ушла, а он остался в ее комнате один. Вдруг входит околоточный и грозно обращается к Громову с вопросом: «Кто ты такой?» Громов ответил ему: «Второй гильдии купец Иван Федоров Громов». — «А зачем ты здесь?» — «За тем же, за чем, я полагаю, и вы пришли, — ответил он, думая, что господин Гротинг за тою же, как и он, надобностью. — Будьте повежливее, а не тыкайтесь», — добавил Громов. «Как ты, бородач ты этакий, смеешь мне так говорить? Я — околоточный надзиратель». «Не знаю, — сказал Громов, — но не ругайтесь». — «Так одевайся же, поганый купчишка, и пойдем в участок». — «Нечего мне там делать». — «Ты не рассуждай, а одевайся скорей». Он схватил Громова за рукав и стал тормошить. «Позвольте получить хоть сдачу; дайте одеться да скажите, наконец, за что вы меня тащите?» — «Удостовериться в звании. Ты, может, поляк какой!» — ответил Гротинг и, ничего не слушая, кликнул дворников и приказал им тащить Громова. Те взяли его, кто за руки, кто за ноги, и понесли раздетого по улицам. Кроме того, когда он не хотел идти, его связали веревками. Но он не буянил, не шумел. Немного выпивши, точно был.
СУДЬЯ. Он, значит, барахтался, если его связали?
ПОГАНЬКО. Да, не желал идти. Он говорил господину Гротингу: «Мой дом виден отсюда, ведите меня туда и узнаете, что я говорю правду». В участке он тоже показывал, что живет рядом, и просил отпустить его. Пристав ответил ему: «Вас проводят». Он думал — домой, а его свели в часть, где он и ночевал. По закону же никто не может быть задержанным без постановления суда.
СУДЬЯ. Называл Громов околоточного «городовым»?
ПОГАНЬКО. Нет. Да и ежели бы назвал, так это ничего не значит. Он и есть старший городовой.
ГРОТИНГ. Несправедливо. Я отправляю офицерскую службу, значит, не городовой. Да Громов еще бранил меня.
СУДЬЯ. Говорил Громов, что платит жалованье господину Трепову?
ПОГАНЬКО. Нет, не говорил. Написать они могли после все, что им вздумалось. Громов протокола не подписывал.
СУДЬЯ. Громов вносит подати, поземельные и прочие повинности в Думу и ее член?
ПОГАНЬКО. Да, вносит, как и все купцы.
СУДЬЯ. Может быть, Громов, говоря, что платит господину Трепову жалованье, разумел свои взносы в Думу, которая на городские суммы содержит полицию?
ПОГАНЬКО. Разуметь-то это всякий разумеет, только Громов ничего этого не говорил.
СУДЬЯ. Городовой был в комнате, где был Громов вместе с Гротингом?
ПОГАНЬКО. Не был. Если бы Гротинг вошел с городовым, Громов и знал бы, что они по службе. А как Гротинг взошел один, то иначе нельзя было и думать Громову о нем, как то, что он ему заявил. «Покажи, — говорит Гротинг, — паспорт». А где же было Громову его взять? В Петербурге никто не ходит по улицам с паспортом в кармане, чтобы на всяком месте, в каждом доме показывать его полиции. Да этого, я думаю, нигде в целом свете не требуется. А тут человека, живущего через дом, за углом, потащили раздетого по улице, связали ему руки. Он, разумеется, принужден был кричать, и его развязали по настоянию публики, проходившей мимо. Публики было немало, да никто не захотел идти с ним на суд полиции, это всякому неприятно.
СУДЬЯ. Долго просидел Громов под арестом?
ПОГАНЬКО. До 12 часов другого дня. Из полиции Казанской части его отправили в 3-й участок Спасской части, где он живет, для отдачи, точно на смех, под благонадежное поручительство, как преступника! Там это исполнили, а переписку вернули назад.
СУДЬЯ. И никакого шуму, вы говорите, не было в квартире Целес, когда околоточный пришел?
ПОГАНЬКО. Нет, совершенно тихо было. Когда Громов очутился на свободе, он пришел к приставу, господину Юнгу, спросил, в чем его обвиняют, и просил показать ему протокол. Но господин Юнг сказал ему, что отослал протокол к начальнику секретной полиции господину Жерве. Громов отправился к господину Жерве, который объявил ему, что передал протокол обратно господину Юнгу, от которого все зависит, и велел от себя передать господину Юнгу, чтобы побывал у него. Был ли он или нет — не знаю.
СУДЬЯ. Да о чем же был протокол у господина Жерве?
ПОГАНЬКО. Об оскорблении будто бы Громовым обер-полицмейстера. Громов пошел опять к господину Юнгу, который предложил ему зайти вечером. А вечером смилостивился, сказал, что из снисхождения кончает это дело, и посоветовал извиниться перед околоточным, что Громов и исполнил.
СУДЬЯ. Зачем же он, считая себя не только правым, но и обиженным, хлопотал в полиции об окончании дела?
ПОГАНЬКО. Он — человек несведущий, семейный. Боялся огласки — своего пребывания у женщины и поручительства. Он думал, что находится под домашним арестом, и что его на всю жизнь отдали на поруки. На другое утро он просил господина Юнга снять с него поручительство, и господин Юнг при нем же велел писцу послать об этом бумагу.
СУДЬЯ (Гротингу). А по-вашему, как дело было?
ГРОТИНГ. Я был послан осмотреть некоторые дома, в которых скрываются разные бродяги. Когда я обошел несколько квартир, дворник сказал мне, что нужно осмотреть и эту квартиру, то есть Целес. Я вошел вместе с городовым и дворником в переднюю, осмотрел две комнаты и никого в них не нашел. Дверь в третью комнату была затворена. Я спросил хозяйку Целес: «Кто там?» — «Гость у живущей там женщины», — ответила она. «Вышлите ее сюда, надо посмотреть ее билет». — «Она, — говорит, — ушла, и гость один».
СУДЬЯ. Знали вы, что в квартире Целес живут известные женщины?
ГРОТИНГ. Нет, не знал. Я бы не пошел к ней, если бы дворник не указал.
СУДЬЯ. А дворник заявлял вам, что Целес держит известных женщин на квартире?
ГРОТИНГ. Говорил. Я искал не женщин, а бродяг. Я вошел в комнату, вижу, сидит на постели раздетый мужчина. Я спросил, кто он. «Тебе, — говорит, — какая надобность?» — «Мне нужно убедиться в личности». — «Для чего?» — «Я разыскиваю людей». Я стал просить его одеться и идти со мною в участок, а он возражал, что я за тем же пришел, как и он. Но я человек женатый, семейный…
СУДЬЯ. При хозяйке это было или без нее?
ГРОТИНГ. При хозяйке. Потом, когда я настаивал, чтобы он оделся, он начал ругаться, назвал меня городовым. Я послал дворника за понятыми — дворниками. Я требовал от него удостоверения его звания.
СУДЬЯ. Но чем же мог он удостоверить вас? Вам же известно, что к женщинам легкого поведения ходят ночью всякие мужчины и, конечно, паспортов с собой не носят?
ГРОТИНГ. Это уж не мое дело. Я искал подозрительных людей, исполнял данную нам инструкцию. И дворники уговаривали его одеться, но он ничего не слушал. Дворник хотел надеть ему сюртук, но он не давался, сопротивлялся. Его и свели в участок. Мы полтора часа напрасно уговаривали его идти. Надо же было что-нибудь сделать? В участке он неясно говорил, где живет. Указывал, что торгует на Александровском рынке.
ПОМОЩНИК ПРИСТАВА КАПИТАН МЕЛАРТ (из-за барьера). Это при мне было. (Подходит к судейскому столу.)
СУДЬЯ (Меларту). Говорили вы Громову, что его поведут домой, а вместо того отправили в часть?
МЕЛАРТ. Если бы он жил в нашем участке, мы могли бы послать городового удостовериться. А то он в другой совсем части живет.
СУДЬЯ. Ведь участок, в котором он живет, рядом с вашим?
МЕЛАРТ. К нам ночами много приводят разных людей, и всех рассылать по домам с городовыми нельзя — городовых не хватит.
ПОГАНЬКО. Но по закону нельзя же арестовывать людей без всякой причины.
ГРОТИНГ. Он мною не был арестован, а только доставлен в участок.
ПОГАНЬКО. Несправедливо, посажен в арестантскую почти на сутки, вместе со всякими мошенниками, бродягами. А это ему оскорбление.
МЕЛАРТ. Он был посажен для вытрезвления, а это не может его оскорбить. Выпустили его утром.
СУДЬЯ (Гротингу). Вам говорил господин Юнг, что оканчивает дело у себя?
ГРОТИНГ. Да, Громов и у меня просил извинения, и я ему извинил. Он был не в трезвом виде, и я на него не претендую за то, что он меня оскорбил. В участок привели его под руки.
СУДЬЯ. Как же, в протоколе сказано, что принесли на руках?
МЕЛАРТ. Это я могу объяснить. Если сказано «несли», это значит, поднимали на ступеньки лестницы в участок, куда сам он не шел. Привели его в рубашке и белых брюках.
СУДЬЯ. Зачем посылали протокол к господину Жерве?
МЕЛАРТ. Господин Жерве — чиновник особых поручений при обер-полицмейстере, а не начальник секретной полиции. Посылали за слова: «Я сам плачу жалованье Трепову». Для доклада обер-полицмейстеру, за выражение о нем.
СУДЬЯ. Были у него руки связаны или нет?
МЕЛАРТ. Нет, свободны.
ПОГАНЬКО. Я докажу, что были связаны, что на нем рубашку изорвали, что на руках остались рубцы от веревок.
МЕЛАРТ. Правда, его в участке уже одели. Полиция к нему претензии не имеет и считает дело конченным. Приводили же его только для удостоверения личности.
СУДЬЯ (городовому Томашевичу). Что вы знаете по настоящему делу?
ТОМАШЕВИЧ. Я зашел на квартиру вместе с господином околоточным и с дворником. Посмотрели туда-сюда, все ладно. Господин околоточный спросил женщину: «Там кто?» Про третью комнату то есть. «Гость, — говорит, — у женщины». — «А где женщина?» — «Вышла». — «Как же гость-то там один? Этого нельзя». Вошли туда. Видим, бутылки, а он в одной рубашке на диване валяется…
СУДЬЯ. Как же, господин Гротинг говорил: на постели. А вы толкуете: на диване.
ТОМАШЕВИЧ. Точно, будто на диване сидел. Может, я и не досмотрел. Спросили его: зачем он сидит? «Какое, — говорит, — тебе дело? Велико лицо — околоточный! Солдат, больше ничего!»
СУДЬЯ. Зашли вы в квартиру на шум или вас позвали?
ТОМАШЕВИЧ. Нет, просто поглядеть мазуриков или воров. Про женщину, что там живет, не справлялись. В нашем участке все мошенники пробавляются. Такое уж место поганое. Недавно, вон, лакей обокрал судью 19-го участка да сюда кутить с деньгами и удрал. Ну, тут его и поддели… Ему велели одеваться, чтобы в участок. А он: «Нет, не пойду. Сдачу жду от девки». Да еще шумит, бранится. «Ну, бери вещи свои да идем». Тоже не слушает. Один дворник взял вещи, а двое повели его под руки. Но не вязали. На руки, точно, подымали, чтобы ноги не волочил. Господин околоточный не ругал его, а он был выпивши и буянил.
СУДЬЯ. Где именно он буянил, и действительно ли его вели, а не несли? Сам господин Меларт говорит, что по лестнице несли.
ТОМАШЕВИЧ. В квартире буянил, потому что ослушался приказания. А про лестницу не приметил в суетах: его дворники тащили. Так, может, и несли маленько, где упирался. Это тоже бывает.
СУДЬЯ. Из участка его обещались отпустить домой или нет?
ТОМАШЕВИЧ. Не слыхал. Наше дело — привел, и ступай на свое место. Потому не знаю ничего про их разговор. Мы провозились с ним с 12 до 2 часов ночи.
СУДЬЯ (квартирной хозяйке Целес). Громов пришел к вам по знакомству или нет?
Целес показывает ломаным русским языком, что околоточный, придя в ее квартиру в 12 часов ночи, осмотрел ее комнаты и кухарки, а затем пошел в комнату, в которой сидел Громов. Сцену, произошедшую между Громовым и околоточным надзирателем, она рассказала почти во всем согласно с показаниями Поганько.
СУДЬЯ (дворнику Михайлову). Звали вы околоточного в квартиру Целес и знали ли, что у нее живет женщина?
МИХАЙЛОВ. Да, точно, они искали бродяг. А я говорил, у нас их не бывает, какой-то только господин пришел к женщине. Господин околоточный знал, что у Целес живут женщины.
СУДЬЯ. Вы вошли в квартиру вместе с околоточным и городовым или нет?
МИХАЙЛОВ. Как сказать-то? Вошли-то, правда, вошли. Да мы остались в передней, потому как не наше дело. Мы — люди подначальные, должны слушаться.
СУДЬЯ. Долго ли продолжались переговоры между околоточным и Громовым?
МИХАЙЛОВ. С четверть часа, кажется, не больше.
СУДЬЯ. Какими словами шли переговоры?
МИХАЙЛОВ. Славами-то, разумеется, простыми. Околоточный звал Громова в участок, а тот не хотел идти. «Пожалуйте», — говорит околоточный. А он: «Не иду». Ну, и дальше — больше. Вышел шум, поднялся крик.
СУДЬЯ. Говорил Громов, что живет в Спасском переулке, и потому просил свести его в свой участок?
МИХАЙЛОВ. Этого я не слыхал. В участке насчет обер-полицмейстера вышло у них маленькое коленцо… Ну, да пустяки.
СУДЬЯ. Выражался околоточный в квартире Целис, что и ее стащит в часть за заступничество за Громова?
МИХАЙЛОВ. Нет. Околоточный послал меня за дворниками. И, пока я ходил, может, у них там что-нибудь и вышло. Так это без меня. А когда я привел дворников, его и поволокли. Он лег, было, на лестнице… Руки ему не вязали.
ПОГАНЬКО. Пока дворник отвлекался, околоточный мог ругать и Громова, и Целес сколько ему угодно.
СУДЬЯ. Околоточный при вас говорил Громову ты или вы?
МИХАЙЛОВ. Вы. Он говорил ему вежливо. А Громов: «Что вам от меня надо?» Эдакая оказия.
СУДЬЯ. Трезвый ли был Громов и несли ли его платье в участок?
МИХАЙЛОВ. Выпивши, выпивши, это точно. Платье его частью я нес одной рукой, а другой держал его за руки. Так и вели, это точно.
МЕЛАРТ. В протоколе хоть и сказано: «Таким образом принесли», но надо — «привели». Несли ли его по улице, не знаю.
СУДЬЯ (дворнику Архипову). Что вы знаете?
АРХИПОВ. Нас призвали, Громов не шел, упорство чинил на лестнице. Мы его и сволокли силой в участок.
СУДЬЯ. Целес говорит, что несли, как покойника. А вы что скажете?
АРХИПОВ. Да, он упирался, трое и поволокли его.
СУДЬЯ. Собственно, за что волокли его?
АРХИПОВ. За руки.
СУДЬЯ. А ноги-то его по земле, что ли, волочили?
АРХИПОВ. Нет, и ноги несли.
СУДЬЯ. Кто же нес ноги?
АРХИПОВ. Не заметил.
СУДЬЯ. Этого быть не может. Вас было всего трое. Двое, положим, держали за руки, а третий за ноги. Говорите же, кто нес за ноги? Лгать, помните, нельзя.
АРХИПОВ (помолчав). Головинский дворник, Михайлов.
СУДЬЯ (Михайлову). Как же вы говорили, что вели Громова, а вот он, как вы слышали, уверяет, что именно вы несли за ноги?
МИХАЙЛОВ (растерявшись). Да, оно разумеется. Что с ним было делать, коли не идет? Ну, и нес, точно, за ноги. Кому-нибудь надо же было нести?
СУДЬЯ. Был ли он пьян и говорил ли, где живет?
АРХИПОВ. Выпивши он был чуть-чуть. А живет, сказал, в Спасском переулке, в доме № 10.
СУДЬЯ. Где и для чего он указывал свое местожительство? Верно, его кто-нибудь спрашивал?
АРХИПОВ. Да, помощник спрашивал в участке.
СУДЬЯ. Говорил он, что обер-полицмейстеру господину Трепову платит жалованье?
АРХИПОВ. Этого-то я, признаться, не слыхал.
СУДЬЯ (дворнику Александрову). Объясните, как было дело.
АЛЕКСАНДРОВ. Когда я пришел, господин сидел на диване. Околоточный звал его в участок. Господин говорил: «Не могу я идти, надо сдачу получить». Околоточный сказал: «Возьмите его». Мы взяли и понесли.
СУДЬЯ. А за ноги тоже несли или нет?
АЛЕКСАНДРОВ. Несли также и за ноги. Он еще, барахтавшись, грудь мне разбил, окаянный.
СУДЬЯ. Поминал он какой-нибудь адрес?
АЛЕКСАНДРОВ. Да, просился отослать его домой, в Спасский переулок, дом № 10. Он был сильно пьян.
СУДЬЯ. Зачем вели его в участок?
АЛЕКСАНДРОВ. С женщиной шум либо драку завел. За что же больше тащить в часть?
СУДЬЯ. Ваши товарищи говорят, что он ни с кем не дрался и не шумел до прихода полиции, а пьяным и при ней не был.
АЛЕКСАНДРОВ. Кто ж его знает, что он за человек есть, ежели, примерно, без шуму, без драки в часть попал. Кажинный раз все начинается с драки да с руготни. А ежели бы он не был пьян, не упирался бы… Просился свести его в свой участок. «Там меня, — говорит, — все знают». Вязать его — не вязали.
СУДЬЯ (пожилой, прилично одетой женщине Шимкевич). Вы свидетельницей чего были?
ШИМКЕВИЧ. Я, видите ли, живу в квартире Громова при детях. Все семейство перепугалось, что он пропал. Когда он, освободившись из полиции, пришел домой истерзанный, велел мне подать белье и стал менять рубашку, которая была вся изорвана, я заметила у него на руках следы от связывания веревками. Черные широкие рубцы. Говорю ему: «Ах, Иван Федорович, что это такое с вами случилось?» — «От веревки, — говорит. — Меня связывали в полиции». — «За что?» Он жалобно вздохнул и рассказал мне по секрету, что его взяли от женщины и таскали по улице связанного. «Ах, вы несчастный, как вас избили». — «Да, — ответил он мне, — важно влопался». Теперь еще остались на теле его синие круглые знаки, пальца в три величиной.
ГРОТИНГ. Он сам боли, значит, не чувствовал, пока другие ему не напомнили о ней. Он говорил, что ничего не помнит. Мы его не трогали. Может его в части побили? Там, случается, дерутся.
ТОМАШЕВИЧ. Очень часто арестанты в частях шибко бьют новеньких, ежели шумят. Всех бьют наповал.
СУДЬЯ. За что же бьют, и откуда вы знаете, что бьют?
ТОМАШЕВИЧ. Колотят, известно, за то, что сиди смирно. А что точно всех бьют, это нам солдаты сказывают, кои служат при арестантских.
СУДЬЯ (Меларту). Что это за инструкция, о которой господин Гротинг упоминал? И имеет ли полиция право, на основании оной, заходить только в некоторые дома или же во все, которые покажутся ей подозрительными?
МЕЛАРТ. Нам разрешается осматривать все гостиницы, трактиры, шамбр-гарни и публичные дома.
СУДЬЯ. Но квартира Целес, по показанию самого господина Гротинга, ни то, ни другое и ни третье, а просто частная квартира. Имеет ли он право ее осматривать?
Меларт пожимает плечами и молчит.
СУДЬЯ. А вы, господин Гротинг, как скажете?
ГРОТИНГ. Я доставил Громова в участок. Больше ничего не знаю.
СУДЬЯ. А если приглашаемый в полицию для удостоверения в звании добровольно не пойдет, то имеет ли полиция право тащить его силой в участок?
МЕЛАРТ (улыбаясь). Таких правил нет. А пьяных мы всегда отправляем по домам через часть. Доискиваться, откуда и кто они, нам ночью некогда.
СУДЬЯ. В чем же полиция обвиняет Громова?
МЕЛАРТ И ГРОТИНГ. Мы ничего с него не ищем, ни в чем его не обвиняем, а брали только удостовериться в звании.
Молодая женщина, у которой был Громов, отозвалась, что ничего о происшествии не знает, так как не была в это время дома. Причем подтвердила, что Громов был немного выпивши.
СУДЬЯ (Поганько). Не имеете ли чего добавить?
ПОГАНЬКО. Господин Гротинг сознает, что зашел в квартиру Целес, достоверно не зная, какие в ней живут люди, и оправдывается инструкцией. Но ведь если признать его правым, то это будет значить, что он может прийти в любой дом, в любую квартиру частного семейства, застать там какого-нибудь гостя, потребовать от него паспорт, которого у того, конечно, при себе не будет, взять его под арест, продержать сутки и выпустить. Потом, когда тот станет жаловаться, говорить, что ему нужно было удостовериться в его личности, и он иначе поступить не мог. Нет, я прошу подвергнуть господина Гротинга и других полицейских чинов, виновных в насилии, самоуправстве и оскорблении Громова, уголовному наказанию по закону.
Судья, принимая во внимание, что полиция Громова ни в чем не обвиняет, что обер-полицмейстер отказался преследовать Громова за неодобрительное будто бы о нем выражение, что поверенный Громова видит в действиях полиции насильственные и самоуправные поступки против его доверителя, постановил Громова от суда освободить, а о полицейских чинах сообщить для дальнейшего их преследования непосредственному их начальству — обер-полицмейстеру.
<< Назад Вперёд>>
