Государственный аппарат России в период расцвета сословно-представительной монархии (10-50-е годы)
В 10-е и 20-е годы XVII в. происходит восстановление всех звеньев системы государственного управления, разрушенного бурными событиями начала века. Уже в первые годы правления династии Романовых начали функционировать примерно 20 прежних центральных учреждений9. Новому правительству предстояло решить острые социально-экономические и политические задачи. В первую очередь необходимо было пополнить опустошенную государственную казну и наладить поступление государственных налогов в условиях общей хозяйственной разрухи10. Это повело к крайнему усилению фискальной деятельности приказов. Получили окончательное оформление четвертные приказы и был создан ряд новых постоянных и временных центральных учреждений, ведавших сбором налогов, в том числе в 1619 г. — Новая четверть, в 1621/22 г. — приказ Большой казны. Не менее важным был вопрос об отношении к социальным группам, выдвинувшимся в ходе борьбы с польской интервенцией. Кроме массовой раздачи земель дворянству, осуществлявшейся Поместным приказом, были проведены мероприятия по определению социального статуса и экономического положения участвовавших в войсках народного ополчения казаков и иностранцев, выразившееся в создании Казачьего и Панского приказов.
Новым для приказной системы явилось также формирование учреждений патриаршего управления, совпавшее с возраставшим значением в управлении государством патриарха Филарета и образованием его двора. После возвращения патриарха из плена на базе патриаршего двора организуются три приказа (Дворцовый, Казенный и Разрядный), управлявшие всем патриаршим хозяйством. Жизненность патриарших приказов, как учреждений, была подтверждена тем, что после смерти Филарета и ликвидации его двора приказы не только сохранялись до конца века, но и получили дальнейшее развитие. Именно с этого времени устанавливается тройное деление приказной системы государственных учреждений (приказы государственные, дворцовые, патриаршие), сменившие двухчастную систему XVI в.
Другой особенностью приказов первой половины XVII в. являлось широкое распространение временных приказов, создаваемых заведомо в качестве временных. От подобных приказов XVI в. их отличала законченность оформления в качестве учреждений — законодательный акт о создании, определяющий не только функции и главу приказа, но и весь его штат и бюджет. Эти приказы являлись учреждениями иного типа, чем постоянно действующие приказы. Их отличали ярко выраженный функциональный и экстерриториальный характер, быстрота и оперативность деятельности. Только на протяжении 1627-1629 гг. действовало одновременно семь подобных учреждений: Приказ «У сибирских дел», возглавленный Ф. И. Шереметевым и дьяком П. Евдокимовым, и шесть сыскных приказов различной компетенции11.
Сведения табл. 1 о количестве приказов несколько разнятся с приводимыми в статье С. К. Богоявленского (см. С. К. Богоявленский. Приказные дьяки XVII века, с. 228) в связи с тем, что последним был принят принцип учета количества приказов не за конкретные годы, а по десятилетиям в целом (20-е, 30-е годы и т. д.). Подобный подсчет создает преувеличенное представление о количестве одновременно действовавших приказов, так как распространяет действие временных учреждений на целое десятилетие.
Из табл. 1 видно, что число приказов, возникших к концу 20-х годов, не изменилось в последующее время. Перемены наблюдаются не в системе учреждений, а в приказных штатах, общий рост которых происходил неравномерно. Это, в известной степени, было вызвано влиянием двух одновременно действовавших, но разнонаправленных сил: с одной стороны, усложнением стоящих перед правительством задач, а с другой — стремлением сократить расходы на содержание приказного аппарата, которые все большей тяжестью ложились на государственный бюджет.
События Крестьянской войны и иностранной интервенции пагубно отразились на составе старых приказных людей, часть которых погибла или рассеялась по стране. Новые приказы собрали в свои стены остатки старых приказных кадров, а также новых людей, пришедших в Москву в составе народных ополчений и сидевших во временных приказах военных лагерей. При формировании приказных штатов правительство на первых порах закрывало глаза на их прежнюю службу. Дьяческая верхушка, в значительной своей части прошедшая через «тушинские» приказы, заполнила новые учреждения. Наиболее яркой фигурой в этом отношении был вошедший в Боярскую думу И. Т. Грамотин, пожалованный в думные дьяки впервые Лжедмитрием I, прошедший через службу В. И. Шуйскому, боярскому правительству и Сигизмунду, а в грамоте об избрании на престол Михаила Федоровича названный изменником12.
Из подобных «доромановских» дьяков еще 5 деятелей в разные годы были введены в «думный чин» (С. 3. Сыдавной-Васильев, Н. Н. Новокщенов, В. Г. Телепнев, Ф. Ф. Лихачев, Т. И. Луговской). Деятелей того же плана встречаем и в среде нового дьячества. В еще большей мере это можно отнести к подьяческому составу. Такую терпимость можно объяснить острой нехваткой нужных кадров и осторожностью правительства Михаила Федоровича.
Общее число приказных людей 20-х годов было сравнительно невелико (см. табл. 2).
В 1626 г. в приказах и московских учреждениях было занято 2 думных дьяка, 46 приказных дьяков и 575 подьячих, всего 623 человека. При этом думное дьячество возглавляло важнейшие приказы: И. Т. Грамотин — Посольский, Ф. Ф. Лихачев — Разрядный. Общее количество дьяков в 20-х годах равнялось 76 человекам (см. табл. 3). Дьяки стояли во главе четей и некоторых дворцовых приказов — всего пяти приказов и одного дворцового учреждения. Как правило, в одном приказе вместе с судьей сидел один дьяк или реже два (в 25 приказах по одному дьяку и только в 12 — по два). Исключением являлся Поместный приказ, в котором одновременно работало три дьяка (И. Кокошкин, В. Махов и Б. Степанов)13. Уже в это время наметилось и «совместительство» дьяков, служивших одновременно в двух приказах. Так, думный дьяк И. Т. Грамотин сидел одновременно в Посольском и Новгородском приказах, а также в Золотой палате14, дьяки Г. И. Нечаев и О. Коковинский вместе — в Стрелецком и Иноземском15. Имелись небольшие приказы, в которых дьяки вовсе отсутствовали. Например, в Аптекарском приказе в этом качестве длительное время находился подьячий с приписью Вьялица Потемкин16. Большей частью отсутствовали дьяки в московских учреждениях типа Отдаточного приказа и Житного двора.
Невелики в этот период подьяческие штаты учреждений. Преобладали небольшие приказы, в которых работало от одного до пяти подьячих. Для конца 20-х годов таких учреждений 14. В 9-ти приказах находилось от 6 до 10 человек. Таким образом, в 23 учреждениях штат не превышал 10 человек, причем в число этих приказов входили такие важные учреждения, как Земский и Посольский приказы17. Только в трех приказах (Большого прихода, Новгородской четверти и Разбойном) имелось от 22 до 27 человек18. Особняком стояли четыре крупнейших приказа, наиболее многочисленные по своему подьяческому составу: Поместный приказ (73 человека)19, приказ Большого дворца (73 человека)20, приказ Казанского дворца (46 человек)21 и Разрядный (45 человек)22.
Следует сказать несколько слов о размерах временных учреждений (полковых и посольских шатров, сыскных и других комиссий), приказные кадры которых формировались за счет приказных людей главным образом центральных и реже местных учреждений. Благодаря гибкости этих учреждений, постоянно возникавших и исчезавших, не представляется возможным учесть общее число занятых в них одновременно приказных людей (дьяков и подьячих), которые проходят по учетным документам в составе посылавших их постоянных учреждений. О примерных размерах их см. подробнее в главе IV.
Характерное для этих лет соотношение дьяческой и подьяческой частей приказных людей составляло примерно 1 к 10.
На протяжении следующего десятилетия происходит значительный рост всей приказной группы. В 1633/34 г. она насчитывала 738 человек (см. табл. 2). При этом количество дьяков остается почти прежним. При небольшом возрастании всей дьяческой группы до 90 человек (см. табл. 3) число дьяков, находящихся в приказах, увеличилось до 53, но только четыре из них стоят во главе приказов. В это время в руках дьяков сосредоточивается главным образом руководство четями (Владимирской — П. Ф. Филатов, Галицкой — Л. Т. Голосов, Новгородской — Д. Образцов, Устюжской — П. М. Чириков)23.
Рост приказной группы в этот период происходит за счет подьяческой части, которая за небольшой отрезок времени увеличивается до 683 человек, т. е. более чем на 100 человек. Намечается некоторое изменение в штатах отдельных приказов, что было связано как с общим ростом количества подьячих, так и с перераспределением их между учреждениями. Знаменательным является увеличение до 13 числа приказов с штатом от 11 до 20 человек.
Московские приказные люди, все более оформляясь в социальную прослойку городского населения, приобретают определенный вес в жизни страны, что приводит к отрицательной реакции на их «засилие» со стороны различных слоев населения и, в первую очередь, дворянских кругов.
30-40-е годы XVII в. были важным периодом для развития русской государственности с точки зрения дальнейшей эволюции формы правления. По существу именно в это время решался вопрос — пойдет ли Россия по пути развития и совершенствования сословно-представительной или перерастания в абсолютную монархию. Отдельные представители столичного и местного дворянства в челобитных и на заседаниях земских соборов этого времени, одновременно с требованием оформления дворянских прав и привилегий, выступали за усиление сословно-представительного характера всего аппарата управления и противопоставляли его приказному. Так, в челобитной стряпчего И. А. Бутурлина предлагалось превратить земские соборы из временного органа в постоянно действующее учреждение, притом учреждение небюрократического типа. А. К. Кабанов был склонен рассматривать выдвигаемые в челобитной положения как свидетельство политической зрелости автора, позволявшей видеть «в общеземском начале логичный противовес олигархическим стремлениям высшего боярства»24. Однако представляется более вероятным, что высказанные Бутурлиным претензии были направлены не столько к высшему боярству вообще, сколько к выдвинувшимся при новом правительстве деятелям, сразу получившим высокие служебные назначения («и по воеводством и приказом отпускают из обышных и середних людей»), а также к приказным людям, которые, по его словам, «нашу братью, служилых людей, верстают и нарочитых малыми оклады»25. Ряд дворянских челобитных предлагал реорганизацию судебных учреждений в духе созданных в середине XVI в. сословно-выборных, а также образование нового судного приказа во главе с боярами и судить в нем, «а не в судных приказех»26. Эти предложения совпадали с резкой критикой в адрес верхушки приказной группы27. В непринятой правительством челобитной 1648 г., дошедшей до нас в шведском переводе, читаем по этому поводу: «Они (т. е. приказные люди. — Н. Д.) и многие с ними также получают свое полное жалование и содержание, и великого князя казну и доходы уменьшают»28. Однако правительство, удовлетворив основные социально-экономические требования дворянства и городов изданием Уложения 1649 г., не пошло по предлагаемому дворянством пути реорганизации центрального государственного аппарата, не только сохранило, но и развило дальше приказное направление в управлении страной. В дальнейшем оно не встретило сопротивления дворянства, интересы которого в области управления сводились, по существу, к возможности наиболее полного соблюдения дворянских интересов в вопросах, в значительной мере решенных Уложением. Более того, позиция дворянства впоследствии претерпела существенные изменения в связи с тем, что, как выяснилось в ходе классовых выступлений закрепощенного крестьянства и обострения внутриклассовых противоречий в среде самого дворянства, только в достаточной степени развитая приказная система была в состоянии обеспечить проведение в жизнь основной «дворянской» линии уложенного законодательства.
В 30-40-е годы в системе приказов следует лишь отметить создание в 1637 г. нового территориального приказа — Сибирского, выделенного из состава приказа Казанского дворца для управления вновь присоединенными землями. Причем территориальный характер обоих приказов нельзя считать пережитком децентрализации управления. Вернее рассматривать их как этап в приспособлении общегосударственной системы учреждений к новым районам с особым укладом жизни и иным уровнем развития. Необходимость учета специфики районов Поволжья и Сибири при проведении в них общегосударственных мероприятий требовала учреждений, приказной состав которых был бы компетентен в местных условиях.
Война 1632-34 годов с Польшей и начало строительства оборонительных линий на юге страны вызвали к жизни целый ряд временных приказов, периодическое возобновление которых позднее стало традиционным. В их числе приказы: Ратных дел, Литовских полоняничных дел, Сбора ратных людей, Сбора немецких кормов, Городового дела и др.29 К. 40-м годам окончательно сложилась структура дворцовых учреждений — приказов, палат, дворов и дворцов, стоявших во главе дворцового производства (Оружейной, Серебряной, Золотой палат, Ствольного приказа и др.), число которых достигало 9.
В составе приказной группы к середине 40-х годов происходит значительное изменение, так как указанная выше отрицательная реакция сословных представителей на деятельность и привилегии приказных людей привела к необходимости правового оформления этого рода службы. На 40-е годы падает ряд законодательных актов общего характера, главным образом касающихся количества и источников комплектования подьячих, благодаря чему впервые происходит смена господствующих в этой области норм обычного права общими законодательными нормами30. С середины 40-х годов, в связи с попытками правительства Б. И. Морозова упорядочить государственный бюджет и сократить расходы на жалование служилым людям вообще, проводятся мероприятия по сокращению расхода на содержание подьячих, в результате чего подьяческий оклад в целом был уменьшен почти на одну четверть (с 6695 руб. в 1628 г. до 5293 руб. в 1646 г.)31. Это сокращение должно было отразиться на материальной обеспеченности всей группы, но на первых порах не повлияло на ее численный рост. В 1646/47 г. общее число приказных людей Москвы по сравнению с 1633/34 г. выросло примерно на 100 человек (см. табл. 2). При этом обе части дьячества в приказах остаются почти неизменными: 4 — думных, 50 — приказных, при некотором общем уменьшении последних до 72 человек (см. табл. 7). Однако в составе и той и другой происходит полная замена. В последние годы жизни Филарета, под его влиянием удаляются в опалу старые думные дьяки Смутного времени — И. Т. Грамотин и Ф. Ф. Лихачев, которые были возвращены в прежнее звание только после смерти патриарха и последовательно получили звание печатников32. Еще более заметна смена состава в среде приказных дьяков, многие из которых постарели и умерли или были отставлены. Об этом свидетельствует также временное разрастание группы дьяков «не у дел», число которых в 1641/42 г. достигло 17 человек33. Взамен выбывших только в 1642 и 1643 годах было пожаловано в дьяки 19 подьячих34. Таким образом, в эти годы в состав дьяков вливаются люди, прошедшие школу приказной работы при новом правительстве, что существенно изменяло общий облик дьяческого чина.
Перемены произошли и в составе судей приказов. Сильно сокращается число представителей знати, стоявшей во главе учреждений (до 29 человек). Вместе с тем это вовсе не означало возрастания влияния дьяков, распределение которых внутри приказов остается старым: думные дьяки стоят во главе Поместного, Посольского и Разрядного приказов. Новым было то, что в Разрядном приказе находилось одновременно два думных дьяка — И. Гавренев и М. Волошенинов35. Как отметил С. К. Богоявленский, это было первым случаем, когда думный дьяк (в данном случае М. Волошенинов) был назначен не главой приказа, а его товарищем36. Это явление впоследствии становится обычным, тем самым свидетельствуя об уменьшении былого значения думного дьячества в управлении. Приказные дьяки, как и прежде, возглавляют четвертные приказы. Уменьшение количества боярства в приказах было вызвано тем, что после смерти Филарета новые приближенные царя в еще большей мере сконцентрировали в своих руках руководство рядом приказов. Так, Б. И. Морозов являлся одновременно судьей пяти приказов (Большой казны, Стрелецкого, Иноземского, Новой четверти, Аптекарского)37.
По-прежнему рост приказной группы происходит за счет увеличения подьячих: в 1646 г. их было 782 человека: Соотношение же их числа с числом дьяков составляло уже 1 к 15. В середине XVII в. происходит заметное уменьшение количества подьячих (см. табл. 2). В 1656/57 г. число подьячих снизилось до 665, т. е. почти до уровня 30-х годов, в результате большой смертности московского населения во время чумы 1654 г., о которой впоследствии патриарх Никон писал: «Не положил ли господь Москву и окрестные городы пусты?»38 О массовой гибели во время чумы приказных людей Москвы сообщал и судья приказа Большого прихода М. П. Пронский: «Все приказы заперты, дьяки и подьячие умерли, и все бегут из Москвы, опасаясь заразы»39. Убыль людей в приказах действительно была огромной. В 1656 г. из Стрелецкого приказа доносили в Разряд: «А у стрелецких житниц ныне подьячих нет. А которые были преж сего, и те в моровое поветрие померли»40. Из 17 подьячих Сибирского приказа от чумы умерло 9 человек41, из 11 подьячих приказа Большой казны в живых осталось только 2 человека42 и т. д.
Соответственно уменьшились и подьяческие штаты отдельных учреждений, для которых в конце 50-начале 60-х годов преобладающими являлись приказы с количеством подьячих от 1 до 5 человек (12 приказов) и от 6 до 10 человек (15 приказов).
Другой причиной временного уменьшения числа московских подьячих могло быть влияние наметившейся в 40-х годах новой политики правительства по сужению базы комплектования подьячих и понижению их денежных окладов.
Однако общее сокращение числа приказных людей в 50-х годах до 733 человек (см. табл. 2) было временным и коснулось в основном только подьяческой группы. Количество думных дьяков снизилось по сравнению с 1646 годом до 3 человек. Таким образом, для середины XVII в. вполне правомочно утверждение Г. К. Котошихина о том, что думных дьяков бывает три или четыре, «а больше четырех не бывает»43.
Количество приказных дьяков, напротив, значительно выросло и достигло 65 человек, занятых в приказах, при общем возрастании этой группы до 113 человек (см. табл. 3). Таким образом, соотношение подьяческой и дьяческой групп выглядит в это время как 1 к 10. Но рост количества дьяков в приказах, как и раньше, не свидетельствовал о повышении их роли в руководстве учреждениями. Напротив, ведущие места во главе приказов все более занимают судьи из высших думных чинов. При этом падает и значение думных дьяков, так как в середине века руководство такими издавна «дьячьими» приказами, как Поместный и Разряд, ускользает из их рук. Они сохраняют свою роль только в Посольском приказе, где сидят сразу два думных дьяка — И. Лопухин и А. Иванов, а также в Печатном приказе44. По существу в это время дьячество было удалено от непосредственного руководства приказами, что продолжалось с небольшим отклонением вплоть до ликвидации всей приказной системы.
В местном управлении во второй четверти XVII в. шел тот же процесс бюрократизации, что и в центре, но протекавший более замедленными темпами. Известное отставание на местах наблюдалось на всем протяжении XVII в., но особенно четко оно прослеживается до его середины, в чем сказалось сильное влияние пережитков кормлений и воздействие созданных в предыдущем веке губных и земских учреждений. Основным для местных учреждений этого времени было повсеместное становление воеводского управления. По существу это было распространением приказной системы на места. Однако не везде это становление происходило легко. В отдельных городах имели место попытки служилых и посадских миров противопоставить вновь утверждаемому воеводскому управлению выборное сословное начало. В этом плане характерна челобитная населения г. Кашина 1627/28 г. о том, «чтоб у них в Кашине воеводам не быть». Свою просьбу кашинцы мотивировали следующим образом: «До литовского, государи, разоренья в Кашине воеводы не бывали, а были в Кашине-городе губные старосты и городовые прикащики, и город Кашин и всякие ваши государские дела ведали они, приказные люди. А с литовского, государи разоренья и по ся места в Кашине живут воеводы. Да и в Кашине ж два губных старост да два городовых приказщика. И нам, холопам вашим, и нашим людишкам и крестьянишкам от ваших государевых воевод и от приказных людей чинятца налоги и убытки великие»45. Подчеркнув таким образом двойственность в управлении городом, челобитчики просили о «своде» из города воеводы и городовых приказчиков и об оставлении одного губного старосты (чтоб быть «из нашего города Игнатью Петрову сыну Кашкарову, и город Кашин и всякие свои государевы дела ведать ему»)46. В челобитной выступают все слои городского населения. Ее подписало 50 человек, из них — 15 представителей духовенства, 25 — дворян и детей боярских, 10 человек посадских людей. По решению царя и патриарха челобитье было удовлетворено и предписывалось: «воеводу и городовых приказчиков отставить, а ведать попрежнему губному старосте, чтоб от многих приказных продажи не было»47. Правда, введенное в Кашине губное управление не было долговечно и по новой коллективной челобитной оно было заменено воеводским48. Протест кашинцев против введения воеводского управления не был единичным. В 1646 г. при назначении в Малый Ярославец нового воеводы Ф. Замыцкого жители города также просили о том, чтоб «у них попрежнему оставили одного губного старосту, а воеводу взяли бы к Москве». Правительство удовлетворило и это требование и вместо воеводы во главе города был поставлен прежний губной староста С. Микулин49. Микулин оставался в этой должности до конца 40-х годов50, после чего в городе утверждаются воеводы51. Временное сохранение губного управления городами имело место и в Угличе с 1639 г. по 1641 г., когда «ведал угличан во всем углицкий губной староста Павел Раков»52.
На некоторую оппозицию повсеместному введению воевод со стороны посадского населения городов указывала сказка торговых людей на соборе 1642 г., в которой говорилось, что «при прежних государех в городех ведали губные старосты, а посадские люди судились сами промеж себя, а воевод в городех не было»53.
Во всех указанных выше случаях для правительства была характерна большая осторожность и готовность удовлетворить местные требования, выдвигавшиеся в плане развития сословно-представительных начал снизу, хотя они и противоречили последовательно усиливающемуся на местах приказному началу, как выражению централизации управления сверху. Уступчивость правительства являлась временным компромиссом, несмотря на наличие которого воеводское управление было к середине века введено повсеместно.
В 20-30-х годах формировался самый тип местного приказного учреждения. Характерно, что в это время еще не везде установилось единообразное наименование воеводских изб. Некоторые из них традиционно назывались по-старому. Так, учреждение при новгородских воеводах носило в 1620-1632 гг. наименование дьячей избы и только к середине века начало называться съезжей54. Аналогичное учреждение в Нижнем Новгороде в 1623/24 г. называлось судной избой и только с конца 20-х годов — съезжей55. Сидевшие в 1625 г. в Псковской избе подьячие носили наименование «четвертных» в отличие от «дворцовых». Название съезжей избы закрепилось за Псковской избой несколько позднее, но держалось очень долго, почти до 80-х годов56. Для воеводских учреждений других городов употребляется наименование съезжей и приказной изб. Однако в официальных документах для всей первой половины века господствующим был термин съезжей избы.
До середины века действовало сравнительно мало съезжих изб (см. табл. 4), что отчасти объяснялось потерей Россией крупных западных районов в период польско-шведской интервенции. В 40-х годах на всей территории страны было всего 212 съезжих изб, что несколько меньше числа существовавших в то время городов, так как съезжие избы были далеко не везде. Мы знаем практику как бы «спаренных» в управлении городов и пунктов. Например, Двинская приказная изба попеременно действовала то в Архангельске, то в Холмогорах, Мангазейская — в Мангазее и Туруханске, одна изба была в Кевроле и «на Мезене». Не было приказных изб с штатом подьячих в некоторых псковских пригородах, а также в ряде вновь строящихся крепостей по оборонительным чертам. В этих случаях управляющее городом должностное лицо вело и необходимую переписку. Были случаи, когда в городе не было и приказного человека. Например, в смете середины века о г. Борисове было сказано, что его «ведают в Можайске»57 (кстати, в Борисове не имелось приказных штатов и во второй половине XVII в. В 1672 г. в сметном списке города говорилось: «А подьячего нет. На время пишет всякие государевы дела церковной дьячек»58).
Большинство изб представляли собой небольшие учреждения. Только в некоторых были сравнительно крупные штаты приказных людей. Так, в 40-х годах в Новгородской съезжей избе работало 25 человек, в Псковской — 21, в Астраханской — 20, в Нижегородской и Тобольской — по 1659. Более чем в 40 избах сидело только по одному подьячему. Наиболее типичными для этого времени были избы со штатами от двух до пяти человек.
Личный состав съезжих, или приказных, изб разделялся на временную и постоянную части. Первая была представлена воеводами, дьяками, реже подьячими с приписью, присылавшимися в город на 2-3 года. Вторая состояла из местных подьячих, постоянно работавших в приказных избах.
Количество городовых дьяков было невелико (см. табл. 4). В 1626 г. их было 16 человек, в 1633 г. — 24, в 1646 г. — 21. Еще меньшим было количество подьячих с приписью (от 5 до 14 человек). И те и другие являлись товарищами воевод, что оговаривалось в грамотах и наказах. В первой половине века верхушка дьячества — думные дьяки — в города не посылались. В литературе высказывалась точка зрения о том, что существовали специально городовые дьяки, работавшие только в городах60. Она была вызвана тем, что ряд дьяков чаще, чем другие, посылался из Москвы на места. Так, С. К. Богоявленский выделяет сибирских дьяков В. Е. Атарского и С. Н. Ельчукова. С этим нельзя полностью согласиться, так как оба названные дьяка не только бывали на службе в городах других районов, но и несли ее и в Москве61. Службу на местах прошло большинство приказных дьяков, особенно часты были направления в города молодых дьяков, недавно пожалованных в чин. В наиболее крупные города назначались по два дьяка. Таких городов в первой половине века было от четырех до шести (Астрахань, Новгород, Псков, Севск, Смоленск, Казань), так как состав городов с двумя дьяками иногда менялся. В некоторых городах наличие двух дьяков бывало эпизодическим и связанным с временными причинами. Так, в Томске они назначались только с 1629 по 1634 годы. Даже в такие крупные центры, как Псков и Новгород, в отдельные годы направлялось по одному дьяку.
В города менее крупные посылалось по одному дьяку. Например, постоянной была посылка одного дьяка в Архангельск, Нижний Новгород, Свияжск, Якутск, где имелись сравнительно крупные избы. В ряд городов посылка дьяков была нерегулярной, в том числе в Верхотурье, Вязьму, Вятку, Енисейск, Калугу, Кострому и др. Так, с 1654 г. в Вязьму дьяки вовсе перестают посылаться62.
В городах меньшего размера находим подьячих с приписью, игравших при воеводах ту же роль, что и дьяки («в дьячье место»), т. е. являвшихся воеводскими товарищами. Бывали, однако, случаи, когда в одном и том же городе в разные годы имели место назначения то дьяков, то подьячих с приписью. В том числе на Устюг дьяки назначались в 1616-1619, 1633-1634 годах, в остальные же годы во главе Устюжской приказной избы стояли подьячие с приписью. В Калуге дьяков находим в 1614-1619 и 1622-1626 годах. Далее же посылка туда дьяков была прекращена. В городах, значение приказных изб которых повышалось, наоборот, имела место постепенная замена посылок подьячих с приписью назначением дьяков. Так, в Енисейске дьяки начинают назначаться с 1658 г. и т. д.
Нередко вопрос о том, посылать ли в тот или иной город дьяка или подьячего с приписью, решался в Москве не только в связи с рангом города, но и с чином назначавшегося туда воеводы. Так, в 80-х годах применительно к Вятской приказной избе он был решен судейской коллегией Новгородской четверти следующим образом: «Буде на Вятку будут бояре наши и воеводы, и с ними дьяком и подьячим с приписью быть велено; а с иными чинами, кто будет воеводою, кроме бояр наших и воевод, дьяком и подьячим с приписью ныне и впредь никогда быть не указано»63.
Как правило, дьяки и подьячие с приписью сменялись одновременно с воеводами, т. е. через 2-3 года, но бывали случаи и более длительной работы в городах этой приказной категории. Особенно часто это имело место для подьячих с приписью. Так, в Тверской приказной избе С. Лобков находился в течение 20 лет, с 1635 г. по 1655 г., первоначально в качестве подьячего с приписью, позднее — дьяка64.
Подьячие с приписью назначались обычно из подьяческого состава того приказа, в котором ведался данный город. В 1627 г. они назначались из Разряда, четвертей и Казанского дворца65. Значительно реже было назначение подьячих с приписью из состава местных подьячих. Главным образом это практиковалось в районах, подведомственных Казанскому и Сибирскому приказам. В 1630 г. 9 подьячих с приписью было определено в понизовые города непосредственно из Казани66. В Сибири, где подьячие приказных изб были тесно связаны с таможенными подьячими, имелись единичные случаи назначения последних приписными. В 1656 г. в Верхотурье в качестве подьячего с приписью был определен таможенный подьячий Ф. Каменский67. Бывали случаи, когда подьяческая служба ограничивалась только службой в городах «с приписью». Так, в 1627 г. подьячий Евстафий Колюпанов писал, что он «на Москве в приказе и в подьячих не сижывал, а был только в ездовых подьячих и в городах с воеводами в товарищех»68.
Количество подьячих с приписью в первой половине века было невелико и непостоянно. Приведенные в табл. 5 конкретные данные по городам явно не полны и скорее свидетельствуют об общей тенденции на уменьшение этой группы, чем о ее реальных размерах. Наиболее полными сведениями об этом мы располагаем для 20-30-х годов. В 1627 г. в города было послано 23 приписных подьячих, из них только в понизовые города — 8 человек69. В 1630 г. их было 20 человек70.
Всего городов, в которые на протяжении XVII в. посылались дьяки и подьячие с приписью, было не более 45. Таким образом в большинстве приказных изб не было ни дьяков, ни подьячих с приписью. Количество приказных изб, которые возглавлялись теми или другими, в первой половине века составляло примерно 1/7 их общего числа.
Мы не располагаем полными сведениями о количестве городовых подьячих (см. табл. 6). В 40-х годах по неполным данным их насчитывалось 474 человека. Если учесть, что в таблице нет сведений по 85 городам, то из расчета средней величины штатов приказных изб общее количество подьячих составляло примерно 748 человек (см. также оговорку в примеч. 2 к табл. 6). Следует сказать, что эпидемия 50-х годов затронула и личный состав местных учреждений. Так, например, в 1659 г. из Нижнего Новгорода сообщали, что из бывших в ней «до мору» старых подьячих значительная часть умерла «в моровое поветрие»71. Поэтому понятно некоторое уменьшение для середины века и числа местных подьячих.
В отличие от присылавшихся из центра дьяков и подьячих с приписью местные подьячие первой половины XVII в. являлись постоянной частью штатов съезжих изб и были тем основным ядром администрации, которая должна была проводить политику правительства на местах. Выйдя из рядов местного населения, они лучше воевод и дьяков разбирались в местной специфике. В то время особенностью комплектования подьяческих кадров съезжих изб центральных и северных городов было то, что оно велось на тех же основах, что и комплектование кадров писчих дьячков губных и земских учреждений, т. е. путем выбора и найма. В результате подьячие становились в определенную зависимость от выборщиков и нанимателей в большей степени, чем от воеводы. Практика выборов приводила к значительному проникновению в среду подьячих выходцев из тяглых слоев, что противоречило положению подьяческой группы как служилой (подробнее см. во 2-й главе).
Подобное положение на местах шло вразрез с основной линией правительственной политики, направленной на создание местных учреждений приказного типа, личный состав которых находился бы в непосредственном подчинении воевод как представителей центральной власти. Требования о таком формировании подьяческих кадров, когда каждое назначение контролировалось бы соответствующим приказом, а сами они находились на государственном жалованье, ясно прослеживается в грамотах Разрядного приказа. Однако для первой половины века, с постоянным недостатком подготовленных для подьяческой службы людей, провести эти требования в жизнь Разряду фактически не удавалось. Исключением являлись приказные избы сибирских городов и вновь построенных крепостей на южной границе, в которых земские традиции отсутствовали или были слабее. В них формирование подьяческого состава приказных изб происходило в основном по указанному Разрядом пути.
Наряду с четко оформленной государственной службой подьячих приказных изб в Сибири находим некоторые промежуточные виды подьяческой службы, разные для ее западной и восточной частей. Так, особой формой этой службы в Западной Сибири были слободские дьячки или подьячие. В 1645-1646 гг. известно четверо подобных подьячих, находившихся в Нижней и Верхней Ницынских, Чубаровской и Киргинской слободах Тобольского уезда72. В середине века их было уже 6 человек, причем все они были наделены пашней73. Слободские подьячие по своему характеру (выбору и найму) приближались к таможенным, но уже в первой половине века наблюдалась стойкая тенденция перевода их на государственное содержание, что делалось в значительной степени по настоянию населения в связи с тяжестью для него найма. В 1671/72 г. тарские дети боярские писали, что ранее в Биргоматской слободе Тарского уезда «для письма» был временно назначен тобольский пеший казак Д. Киселев, вскоре отозванный назад в Тобольск, после этого они нанимали в слободу дьячков на собственные средства. Далее челобитчики писали, что им «впредь в ту слободу писать наймовать мочи нет» и просили «построить подьячего вновь вечно» на государственный счет, что и было сделано74. В слободах Верхотурского уезда находились близкие по положению к слободским житничные дьячки, вплоть до 70-х годов также состоявшие на государственном содержании75.
В районах страны с нерусским населением вырабатывались особые формы управления, учитывавшие как языковые, так и бытовые особенности этого населения. Для Сибири они ограничивались введением в состав приказных изб особых толмачей (в основном русских служилых людей, знавших местный язык). В приказных же избах городов ведения приказа Казанского дворца, кроме толмачей, имелись особые подьячие, занимавшиеся делами местного населения. Так, в 1625 г. находим «подьячих татарских дел» в Казани (Ф. Ушаков) и в Чебоксарах (Ф. Павлов)76.
В первой половине века сложилась система дворцовых местных учреждений, из которых к учреждениям воеводского управления приближаются по типу местные дворцовые приказы Новгорода и Пскова с дьяками во главе. Из них наибольшее значение имел Новгородский дворцовый приказ, первые сведения о котором, как о крупном учреждении, относятся к 1620/21 г.77 Псковский дворцовый приказ был создан позднее, в 1631/32 г.78
Говоря о местных государственных и дворцовых учреждениях и их штатах следует помнить, что они функционировали одновременно и в тесной связи с рядом существовавших в городах учреждений другого типа — таможнями, кабацкими дворами, губными и земскими избами. Выборное начало и бесплатная работа стоявших во главе их голов, целовальников и старост, а также земский наем, как форма оплаты для писчих дьячков, ставили эти учреждения в известной степени в независимое положение от воевод. Как правило, таможенные избы были небольшими. Наиболее крупными по количеству работавших в них дьячков были: изба Нижнего Новгорода, где в 1623/24 г. имелось пять таможенных и один кабацкий дьячок79 (это же количество оставалось и в 1656 г.)80 и изба в Тюмени, в которой в 1629 г. было два дьячка, а в 1633 г. — три81. Столько же дьячков было в середине века в Вологодской таможне82. Обычным являлось соединение таможенного и кружечного дьячков в одном лице.
Губные и земские учреждения получили распространение главным образом в городах европейской части страны. В пограничных недавно присоединенных и вновь основанных городах губных изб не было, и дела о разбоях и воровстве в них решались воеводами. При этом выборное начало в организации губного управления сводилось здесь к выбору населением дьячков «к избным делам», которые сидели в приказных избах. Подобное положение находим в 1666 г. в г. Торопце83, где оно сохраняется вплоть до конца века84. Вовсе нет в начале 60-х годов губных дьячков в Волоколамске85.
При этом губное управление переживало на протяжении века несомненный кризис. Губные избы, хотя и были дворянскими сословно-выборными учреждениями, использовались нередко воеводами как дополнительный административный аппарат. Вместе с тем само существование их было чуждо правительственной линии на усиление власти воевод на местах. Отсюда неоднократные попытки ограничения функций и ликвидации губных изб. В губных избах чаще всего работал один дьячок. Сведений о подьяческом составе судных изб в крупных городах для первой половины века обнаружить не удалось.
Условно можно полагать, что в первой половине XVII в. в среднем по размеру городе имелось в приказной избе по 2-3 подьячих, в губной и земской — по одному дьячку, в таможенной избе и на кружечном дворе — один общий дьячок.
К середине 40-х годов XVII в. в государственных центральных и местных учреждениях насчитывалось 1610 приказных людей, из них в приказах и других московских учреждениях было занято 836, а на местах 774.
Несколько по-другому выглядело это соотношение при сравнении дьяческой и подьяческой групп в целом и по частям (см. табл. 3 и 7). Общее количество подьячих (1530 человек) превосходило почти в 20 раз количество дьяков (78 человек). В то же время для Москвы и городов соотношение дьячьей и подьячьей групп было различным (см. табл. 7). Для приказов подьячих было больше только в 15 раз, зато для приказных изб почти в 36 раз. Соотношение же количества подьячих в центре и на местах было примерно равным с незначительным преобладанием их центральной группы.
Таким образом, для этого периода общее количество людей, занятых в работе московских приказов, несколько больше, чем количество людей, обслуживающих съезжие избы, в то время как дьячья прослойка в центральных учреждениях занимает несравненно большее место, чем в местных. Для центральных учреждений происходит несомненное возрастание всей приказной группы, особенно заметное среди подьячих, количество же приказных людей на местах обладало значительно большей стабильностью.
9 Устюгов Н. В. Эволюция приказной системы Русского государства в XVII в. // Абсолютизм в России. XVII—XVIII вв. М., 1964. С. 146.
10 Сташевский Е. Д. Очерки по истории царствования Михаила Федоровича. Киев, 1913. Ч. 1. С. 94, 109.
11 Гурлянд И. Я. Приказ сыскных дел. Киев, 1903.
12 Платонов С. Ф. Московское правительство первых Романовых // Статьи по русской истории. СПб., 1912. С. 392; Веселовский С. Б. Дьяки и подьячие XV— XVII вв. СПб., 1906. С. 129—130.
13 Дворцовые разряды. СПб. Т. II. С. 22.
14 Белокуров С. А. О Посольском приказе. М., 1905. С. 109; Русская историческая библиотека. СПб., 1884. Т. 9. С. 456.
15 Русская историческая библиотека. СПб., 1884. Т. 9. С. 452; Акты Московского государства. СПб., 1890. Т. 1. С. 264.
16 ЦГАДА. Ф. 210. Боярские книги. Кн. 1. Л. 368 об.; Кн. 2. Л. 367.
17 ЦГАДА. Ф. 138. 1622 г. Д. 5. Л. 120—124; Ф. 210. Московский стол. Стб. 103. Л. 400—401.
18 ЦГАДА. Ф. 210. Московский стол. Стб. 103. Л. 68, 371—373, 450—451.
19 Там же. Стб. 881. Л. 612—614.
20 Там же. Стб. 103. Л. 60—63.
21 Там же. Л. 343—348.
22 Там же.
23 Богоявленский С. К. Приказные судьи XVII века. М.; Л., 1846. С. 36, 44, 94, 199.
24 Кабанов А. К. «Государево дело» стряпчего Бутурлина о злоупотреблениях в Московском государстве // Действия Нижегородской губернской ученой комиссии. Нижний Новгород. 1909. Т. VIII. № 6. С. 61.
25 Там же. С. 65, 67.
26 Смирнов П. П. Челобитные дворян и детей боярских всех городов в первой половине XVII в. // Чтения в Обществе истории и древностей российских при Московском университете. 1915. Кн. 3. С. 39, 43.
27 Собрание государственных грамот и договоров, хранящихся в Государственной коллегии иностранных дел. М., 1882. Ч. 3. № 113. С. 390.
28 Смирнов П. П. Указ. соч. С. 53.
29 Устюгов Н. В. Указ. соч. С. 152—153; Яковлев А. И. Приказ сбора ратных людей//Учен. зап. МГУ. Отд. истории и философии. 1917. Вып. 46. С. 122.
30 Демидова Н. Ф. Приказные люди XVII в. // Ист. зап. Т. 90. С. 390.
31 Подсчеты сделаны на основании тех же документов, которые были использованы при заполнении граф 1* и 3* табл. 2.
32 ЦГАДА. Ф. 210. Боярские книги. Кн. 1. Л. 6; Кн. 2. Л. 6 об.; Русская историческая библиотека. Т. 9. С. 440; Дворцовые разряды. Т. II. С. 295, 867.
33 ЦГАДА. Ф. 210. Московский стол. Стб. 1064. С. 140—142.
34 ЦГАДА. Ф. 210. Боярские книги. Кн. 4. Л. 545 об.—549.
35 Акты Московского государства. СПб., 1894. Т. II. С. 144.
36 Богоявленский С. К. Приказные дьяки XVII века // Ист. зап. Т. 1. С. 238.
37 Богоявленский С. К. Приказные судьи XVII века. М., 1946. С. 276.
38 Записки Отделения русской и славянской археологии Русского археологического общества. СПб., 1861. Т. 2. С. 429.
39 Рихтер А. Г. История медицины. СПб., 1792. Т. 2. Прибавления. С. 66.
40 ЦГАДА. Ф. 210. Московский стол. Стб. 320. Л. 501.
41 ЦГАДА. Ф. 214. Oп. 1. Кн. 340. Л. 74—77.
42 ЦГАДА. Ф. 210. Московский стол. Стб. 321. Л. 519—520; Стб. 881. Л. 422.
43 Котошихин Г. К. О России в царствование Алексея Михайловича. С. 23.
44 Богоявленский С. К. Приказные судьи XVII века. С. 115.
45 ЦГАДА. Ф. 210; Новгородский стол. Стб. 10. Л. 400—401 (документ указан А. Л. Станиславским).
46 Там же. Л. 402.
47 Там же. Л. 462 об.
48 Там же. Л. 17.
49 Акты Московского государства. СПб., 1894. Т. II. С. 269.
50 Барсуков А. П. Списки городовых воевод и других лиц воеводского управления Московского государства XVII столетия. СПб., 1902. С. 286.
51 Дворцовые разряды. СПб., 1852. Т. III. С. 273.
52 Временник Общества истории и древностей российских. М., 1849. Кн. IV. Материалы. С. 39.
53 Акты, относящиеся к истории земских соборов. М., 1909. С. 55—56.
54 ЦГАДА. Ф. 137. Новгород. Кн. 13а. Л. 43—44 об.; Кн. 21. Л. 96 об.
55 ЦГАДА. Ф. 137. Нижний Новгород. Кн. 6. Л. 63; Новгород. Кн. 31. Л. 7.
56 ЦГАДА. Ф. 137. Новгород. Кн. 16. Ч. 1. Л. 219 об.; Псков. Кн. 8. Л. 127; Ф. 210. Дела десятен. Кн. 284. Л. 116; Кн. 286. Л. 12; Дела разных городов. Кн. 6. Л. 11 об., 163, 192.
57 ЦГАДА. Ф. 210. Новгородский стол. Стб. 137. Л. 225.
58 ЦГАДА. Ф. 210. Разрядные вязки. Вяз. 4. Д. 79. Л. 2.
59 ЦГАДА. Ф. 137. Новгород. Кн. 31. Л. 159; Кн. 33. Л. 60—62; Ф. 210. Московский стол. Стб. 327. Л. 79, 84.
60 Богоявленский С. К. Приказные дьяки XVII века. С. 234.
61 Веселовский С. Б. Дьяки и подьячие XV—XVII вв. М., 1975. С. 33, 172.
62 Барсуков А. П. Указ. соч. С. 56.
63 ЦГАДА. Ф. 159. Оп. 3. Д. 2032. Л. 29 об.
64 Барсуков А. П. Указ. соч. С. 230.
65 ЦГАДА. Ф. 210. Московский стол. Стб. 123. Л. 341.
66 Там же. Л. 267—271.
67 ЦГАДА. Ф. 141. 1627 г. Д.52. Ч. 1. Л. 7.
68 ЦГАДА. Ф. 214. Oп. 1. Кн. 342. Л. 48.
69 ЦГАДА. Ф. 210. Московский стол. Стб. 103. Л. 409—411.
70 Там же. Л. 273—277.
71 ЦГАДА. Ф. 159. Оп. 3. Д. 178. Л. 197.
72 ЦГАДА. Ф. 214. Oп. 1. Кн. 241. Л. 149.
73 Там же. Кн. 300. Л. 181 об.
74 Там же. Кн. 549. Л. 373 об.
75 ЦГАДА. Ф. 1111. Д. 124. Л. 109; Д. 229. Л. 164.
76 ЦГАДА. Ф. 233. Oп. 1. Кн. 7. Л. 164, 380 об.
77 ЦГАДА. Ф. 137. Новгород. Кн. 13. Л. 42—42 об.
78 Гневушев А. М. Новгородский дворцовый приказ. М., 1911. С. III.
79 ЦГАДА. Ф. 137. Нижний Новгород. Кн. 6. Л. 63—64.
80 Там же. Кн. 20. Л. 2, 4—7 об.
81 ЦГАДА. Ф. 214. Oп. 1. Кн. 27. Л. 107; Кн. 35. Л. 256.
82 ЦГАДА. Ф. 210. Белгородский стол. Кн. 38. С. 315.
83 ЦГАДА. Ф. 210. Новгородский стол. Стб. 303. Л. 22.
84 ЦГАДА. Ф. 210. Дела разных городов. Кн. 66. Л. 7 об.
85 ЦГАДА. Ф. 210. Московский стол. Стб. 346. Ч. 1. Л. 9.
<< Назад Вперёд>>
