В конфликте с законом
Классическая форма проституции в виде борделей и домов свиданий была строжайше запрещена Советской властью. Столь непримиримое отношение к этому виду торговли любовью являлось, скорее всего, продолжением традиций демократически настроенной общественности царской России, активно боровшейся прежде всего с организованными формами разврата. И все же искоренить их было непросто. Уже в конце 1922 г. петроградская милиция обнаружила ряд притонов, в каждом из которых «работало» не менее 10 женщин. Возобновили свою деятельность дома свиданий с дореволюционным стажем.

В 1923—1924 гг. органы правопорядка выявили в городе несколько притонов для «шикарной публики». Некоторые из них, как и до революции, располагались в задних комнатах модных магазинов. Описание одного такого заведения дала В. Кетлинская в автобиографической повести «Здравствуй, молодость!». Его хозяин содержал на Невском меховой магазин. Продавщиц в нем обязывали «быть милыми хозяйками в задних комнатах, куда ходят поставщики и другие деловые люди, — сервировать чай, заваривать кофе, делать бутерброды, угощать коньяком или винами»4.

Тайный салон для избранных в это же время содержала в своей квартире на Невском и некая Т., жена артиста одного из ленинградских театров. В 1924 г. в губернском суде слушалось шумное дело этой притоносодержательницы. Судя по материалам следствия, Т. сама не брезговала проституцией, ссылаясь на свои особые запросы в интимной сфере. Посещавшие ее «салон» клиенты явно тяготели к садизму, и Т. старалась удовлетворять их требования. Она поддерживала контакты с другими, более мелкими притонами, подыскивая там соответствующих женщин. В середине 20-х гг. ленинградская милиция обнаружила несколько заведений, похожих на дом свиданий, принадлежавший Т. Притоны предлагали не только проституток, но и специфический инструментарий для клиентов с садистскими и мазохистскими наклонностями5.

Хозяйки возродившихся домов свиданий во многом практически придерживались дореволюционных традиций. Они обычно содержали двух-трех девушек, которым предоставляли еду и жилье.

Преемственность проявлялась и в стиле обращения с «жилищами».

Характерным в этом плане является рассмотренное в 1925 г. в Ленинградском губернском суде дело некой гражданки С., 37 лет, дворянки по происхождению. В 1921 г. ее муж купил небольшую гостиницу, которую, по сути, превратил в дом свиданий. Через два года мужа сослали на Соловки за спекуляцию валютой и золотом. Гостиницу закрыли, в доме образовали жилищное товарищество. Но С. все же оставили две комнаты, которые она стала сдавать. Клиентов девушкам хозяйка подыскивала сама, заботясь о репутации заведения. В материалах суда отмечалось: «С девицами С. обходится сурово, беря себе львиную долю их заработка, она умело держит их в беспрекословном повиновении угрозами сообщить о них в милицию»6.

Но большинство домов свиданий социалистического типа имело весьма приземленный характер. Некоторые притоносодержатели устраивали в своей квартире настоящий «конвейер» проституток и клиентов. Хозяева ставили самовар, готовили выпивку и закуску для гостей. Ежедневно через такой импровизированный дом свиданий проходило от 5 до 20 человек. Нередко здесь гостей обирали, и они выходили босые и раздетые. Широко использовались сараи, амбары и т.п. Летом притоны перебазировались в пригородные дачные поселки.

Любопытно отметить, что большинство притонов в 20-х гг. располагалось в традиционных местах дореволюционных домов свиданий. В марте 1928 г. на заседании совещания по борьбе с проституцией в Центральном городском районе Ленинграда, где к этому времени было зафиксировано 30 притонов, отмечалось: «Имеются места, куда милиция не рекомендует обследовательской группе ходить (Лоцманская ул.) — во дворе» красный фонарь». Вот где нужна связь с УГО (уголовным розыском,— Н.Л., М.Ш.)»7. А управдом одного из зданий по Свечному переулку писал в отделение милиции: «Из 70 имеющихся комнат только 22 заняты семьями, а остальные заняты проститутками, поведение которых служит источником разных недоразумений. Среди проституток имеются уже немолодые, которые выступают в роли сводней»8.

В судебной практике начала 20-х гг. осужденных притоносодежателей делили на две достаточно условные категории: занимавшихся тайным промыслом «по причине сильной нужды» и из корыстных побуждений при наличии хорошего материального достатка». Подобные формулировки иллюстрируют сугубо политизированный подход к оценке явления — ведь корысть имелась в обоих случаях. В первую категорию притоносодержателей, которые должны были вызвать сочувствие, обычно входили женщины — среднего возраста, вдовы или разведенные, безработные.

Источником их существования служила плата за предоставление на час или на ночь своего жилья для проститутки и гостя. Хозяйка занимала часть комнаты с перегородкой, а другую ее половину или чулан сдавала. Порой в пригоне не было даже кроватей, и проститутка с гостем располагалась на полу. Иногда в такой комнате размещались, две-три пары. Встречались среди притоносодержателей и семейные люди, обремененные детьми, но не располагавшие достаточными средствами. Нередко хозяином притона выступал инвалид, жена которого перебивалась лишь случайным поденным заработком. Они также пускали в свою квартиру на какое-то время проституток с клиентами. Владельцы домов свиданий такого уровня вызывали у представителей правоохранительных органов чувство жалости, и им, как правило, определяли минимальную меру наказания. Гораздо строже относились к представителям бывших имущих слоев населения, промышлявших содержанием притонов. Но эта категория хозяев домов свиданий была немногочисленной, о чем свидетельствуют хотя и разрозненные, но довольно впечатляющие статистические данные.

Как уже отмечалось, содержанием притонов занимались в основном женщины. Среди осужденных в 1925 г. в Ленинграде по соответствующим статьям Уголовного кодекса (УК) РСФСР притоносодержателей они составляли 68,5%, по РСФСР в целом — 65%. Основная масса хозяек сама нередко участвовала в «обслуживании» гостей.

Среди сводников преобладали лица среднего и старшего возраста: особенности их профессии требовали известного жизненного опыта. По данным за 1925 г., более половины сводников пребывали в возрасте от 30 до 39 лет, треть — старше 40 лет. Лишь 14% являлись неженатыми и холостыми, 37% — разведенными и вдовыми, около половины состояли в браке. Большинство сводников имели детей, иногда даже по трое-четверо. Примерно каждый десятый принимал наркотики, и каждый второй страдал от алкоголизма. По национальной принадлежности три четверти составляли русские, затем шли латыши, эстонцы, евреи, поляки.

Среди притоносодержателей преобладали чернорабочие и лица без определенных занятий. Тайный промысел приносил основной их части свыше 25 руб. в месяц, но дифференциация в доходах существовала, и большая. 43% проживали в квартирах из трех и более комнат. Четвертая часть притоносодержателей были неграмотными, остальные имели начальное и домашнее образование9.

Однако практическая сметка и организаторские способности восполняли недостаток теоретических знаний. В исследованиях 20-х гг. отмечалось, что среди притоносодержателей можно встретить «... людей с весьма солидным умственным багажом, людей с сильно развитой коммерческой жилкой, для которых достижение раз назначенной цели оправдывает все средства»10.

В Ленинграде борьба с притонами особенно активно развертывалась во второй половине 20-х гг. По соответствующим статьям РСФСР только в 1925 г. были осуждены 49 человек; в первой половине 1926 г. ленинградская милиция возбудила еще 73 дела по фактам вовлечения в проституцию, а в 1927 г. в одном лишь Центральном городском районе выявили 46 притонов и привлек к суду 63 человек.

Уголовное преследование лиц, пытавшихся возродить организованные формы проституции, возымело свое действие: число притон в Ленинграде постепенно сокращалось. И все же в милицейских материалах содержатся данные о своеобразных домах свиданий, функционировавших даже в конце 30-х гг. Так, в 1936 г. работниками уголовного розыска было ликвидировано 97 притонов и более 100 человек привлечено к условной ответственности. Среди них попадались весьма любопытные по характеру и клиентуре заведения. Одно из них функционировало на улице Дзержинского, 47. Здесь постоянно «работали» семь женщин. Клиентуру вербовала санитарка туберкулёзного института, чья профессия являлась как бы своеобразной гарантией здоровья проституток. Сеанс в советском борделе стоил 5 руб.11

В целом притоносодержательство 20—30-х гг. не достигло дореволюционного уровня. Оно превратилось в подсобный заработок для наименее обеспеченной части городского населения. Советские бордели этого периода не представляли собой даже жалкой тени прежних домов терпимости — солидных заведений с постоянной клиентурой и частой сменой «живого товара». Измельчали и сами хозяйки, превратившиеся из равноправных членов общества в уголовных преступниц.

Материалы судов и органов НКВД дают также представление о детской проституции. Основной причиной вступления несовершеннолетних на путь порока в начале 20-х гг. явилось массовое сиротство в России после двух кровопролитных войн. По оценке Центрального совета по борьбе с проституцией, в 1923 г. более половины девочек торговавших собой, были беспризорницами. В беседах инспекторов с подопечными детских домов выяснялась обычная история, когда сравнительно благополучная жизнь в семье прерывалась смертью родителей. Многие девочки оказывались жертвами насилия, причем нередко — в домах «добрых людей», предлагавших приют. Типична в этом отношении история жизни 17-летней проститутки С., описанная в журнале «Право и революция» за 1928 г. Потеряв родителей, девушка нищенствовала и воровала. В 14 лег она начала половую жизнь, отдавалась за еду и ночлег, но потом, по ее собственной оценке, «поумнела» и стала заниматься проституцией. За вечер обслуживала 5-6 человек, «без разбора, кто попадется»12. Не менее показательна судьба несовершеннолетней Б. В мае 1923 г. она попала в приемник для беспризорных, будучи уже «проституткой со стажем», приобретенным в питерской чайной «Наша деревня». Часть доходов Б. отдавала хозяйке квартиры, предоставившей ей жилье. Безграмотный текст записки, составленный инспектором милиции, дает представление о жизни девушки: «По словам ее... ходит к ней свой «доктор», который осматривает и сам остается. Кокаинизируется, почему потеряла свой голос. Заявляет, что про проституцию знает все от подруг...»13

Детская проституция в 20-е гг. была тесно связана с криминальной средой. Многие беспризорные девочки-проститутки имели своего сверстника — любовника, который жил на их содержание, исполняя обязанности сутенера, «кота». Часто бездомные дети объединялись в своеобразные «коммуны» явно криминального характера. Мальчики свой вклад в «общий котел» добывали воровством, а девочки — проституцией. Обстановка в этих «коммунах» отражена в показаниях 15-летнего подростка, попавшего в 1926 г. в ленинградский детский дом после нескольких лет скитаний: «На вырученные от краж деньги устраивают оргии — самогон, полтура, вино («и коньяк пили»), кокаин дурманят головы детей, и они предаются «свальному греху» с девочками-проститутками («шмарами»)»14. Еще одним свидетельством образа жизни малолеток, вынужденных торговать собой, является распространенная в те годы песня. Повествование в ней велось от лица девушки-проститутки:

«Для кого я себя сберегала?

Для кого я, как роза, цвела.

До 17 лет подрастала

И потом хулигана нашла?

Потому, что он был хулиганом,

Да еще с хулиганским ножом.

Так мы прожили вместе с полгода,

Обесчестил и бросил потом...

Обеспечил и бросил навеки.

И сказал, что ему не нужна.

А родные все дочку искали,

Но уже не вернулась она...

По ступенькам все ниже и ниже...

Хулиганскую позу взяла.

И добытые деньги позором

С хулиганами я провела»15.

Как и в дореволюционном Петербурге, в 20-е гг. нередко сами родители отправляли дочерей на улицу. По многочисленным данным губернского суда, матери, привлеченные за содеянное к уголовной ответственности, ссылались на крайнюю нужду, отсутствие кормильца, безработицу. Путь на панель часто начинался с насилия которому девочка подвергалась со стороны отчима или других родственников. Психика таких детей, как правило, была серьезно нарушена. Вот краткая история одной такой пациентки больницы имени Мечникова. 13-летнюю В. принудил к вступлению в половую связь отчим. После года такой жизни, как свидетельствовали медики, девочка «проявила себя бесстыдной, развратной, гонялась за санитарами... вела знакомство с проститутками...»16.

Нередко несовершеннолетние вступали на путь порока, повторяя пример матерей. В июле 1925 г. в одну из венерологической больницы Ленинграда поступила больная гонореей 8-летняя девочка. Мать ее занималась проституцией, принимая мужчин у себя на дому. Ребенок часто наблюдал, как, по его собственным словам, «мать спит с мужиками». В конце концов девочку растлили. Ее часто видели на улице в компании подростков, с которыми она вступала в половые отношения за вознаграждение. Грубая распущенная девочка потрясала своим лексиконом весь медицинский персонал больницы.

Подростки, промышлявшие торговлей телом, часто встречались на улицах Петрограда. Вот что писала в феврале 1924 г. «Красная газета»: «По Невскому гуляет полуребенок. Шляпа, пальто, высокие ботинки — все как у «настоящей девицы». И даже пудра, размокшая на дожде, так же жалко сползает на подбородок... «Сколько тебе лет? Двенадцать? А не врешь?... Идем!» Покупает просто, как коробка папирос. На одном углу Пушкинской папиросы, на другом «они». Это их биржа. Здесь «котируются» их детские души и покупаются их тела. Здесь же их ловят. «Манька, агент!» Брызгает в разные стороны, спотыкаясь и скользя на непривычно высоких каблуках, придерживая чертовски модные шляпы, теряя перчатки и... клиентов»17.

Как и до революции, несовершеннолетние весьма равнодушно относились к моральной оценке обществом их занятий. Втянувшись в «ремесло», девочки неохотно расставались с привычным образом жизни. Один из комсомольских активистов 20-х гг. вспоминал: «По субботам и воскресениям... мы ловили несовершеннолетних проституток в садах и пивных Васильевского острова. Часто эти подростки были пьяны, выражались нецензурными словами, активно сопротивлялись»18. Доход средней проститутки-подростка в это время составлял от 1 до 5 руб. в день. Деньги — помимо помощи родным или содержания «кота» — шли на новые наряды, на «соблазны» улиц города эпохи НЭПа: походы в «оперетку», в кино, на покупку шоколада, а нередко на алкоголь и наркотики.

Детская проституция — типичное явление и в 30-е гг. И причины ее существования те же, что и в 20-е гг., хотя один из постулатов советской мифологии гласил о полной ликвидации в стране беспризорности. Конечно, на центральных улицах образцового социалистического города, каким был объявлен Ленинград в 1932 г., уже не встречались грязные подростки, одетые и летом в драные кожухи и треухи. Большинство из них, согласно постановлениям ЦИК СССР начала 30-х гт., власти вывезли на ударные стройки, а некоторых еще дальше — в лагеря. И все же этот «неблагополучный» контингент продолжал расти. Только в 1932 г. в Российской Федерации работники уголовного розыска выявили более 18 тыс. беспризорников19. В ноябре 1933 г. Президиум Ленсовета заслушал доклад городского отдела народного образования, в котором, в частности, отмечалось: « Положение с детской беспризорностью становится угрожающим. С апреля по октябрь мес. проведено три общегородских обхода, во время которых снято с улицы больше 3000 человек детей... В связи с таким огромным притоком беспризорности, мы получили очень серьезное ухудшение положения детдомов... Центральный карантинный пункт, рассчитанный на 800 человек, в настоящее время имеет 3300 человек детей, что ставит этих ребят в чрезвычайно тяжелые условия... Созданные наспех дополнительные отделения центрального карантинного пункта находятся в таком же угрожающем положении... »20 В 1934—1935 гг. беспризорность как следствие классового геноцида, массовых репрессий, развернутых советским правительством против своего же народа, еще больше возросла.

Расширилась и база детской проституции, возникла целая сеть притонов бездомных подростков. Один из таких притонов был устроен на чердаке Пушкинских бань (Пушкинская ул., д. 1). Там обитали беспризорные воришки Старуха, Цыганок, Корявый,Рябой, Цыпленок, Малышка, Сынок-Шмурат и несколько ими же растленных девочек 12—13 лет. А вот другой пример такого порядка. На допросе в декабре 1934г. арестованный за кражи 12-летний беспризорник С. рассказывал: «Помимо того, у нас в доме, номера не знаю, по 6-линии В.О. есть притон, где живут девчонки лет по 18. В одной комнате какое-то общежитие, где живет человек 7. Там мы собираемся, сносим краденое, играем в карты, пьянствуем и остаемся ночевать. Собираемся там иногда человек 50—60. После выпивки с девчонками имеем половые отношения друг у друга на глазах. Иногда одну использует человек по 10, стоит даже очередь. Днем они распродают на рынках краденое. Девчонки все проститутки, ходят постоянно по ресторанам»21.

Обстановка в притонах нового поколения беспризорников ничем не отличалась от прежних заведений 20-х гг. По-прежнему пересекался с уголовными преступлениями и промысел несовершеннолетних проституток. Так, в 1934 г. в Петроградском районе действовала группа девочек, которой верховодила 14-летняя школьница из рабочей семьи по кличке Толстая Машка. Восемь 13-15-летних подростков промышляли проституцией, но не брезговали и кражами22.

Торговали собой не только беспризорницы, но и несовершеннолетние работницы ленинградских промышленных предприятий общегородской конференции по борьбе с общественными аномалиями в 1933 г. отмечалось, что немало 16—18-летних девушек фабрики «Скороход», например, «днем работает на фабрике, а вечером в ресторан ходит, чтобы заработать на шелковые чулки и крепдешиновое платье»23. Действительно, к началу 30-х гг. в Ленинграде не существовало безработицы. Грандиозные промышленные стройки пятилеток могли, конечно, вовлечь значительную массу людей. Однако условия работы там были очень тяжелыми, в особенности для несформировавшегося женского организма. А ведь куда еще могли пойти работать бывшие сироты, воспитанницы детских домов? Как известно, под влиянием идей всеобщей индустриализации с конца 20-х гг. в системе подготовки трудовых резервов в стране стали доминировать сугубо технические профессии, которые легко давались мужчинам. Девочки, окончившие школы фабрично-заводского ученичества (ФЗУ) и даже получившие место на предприятиях Ленинграда, редко справлялись с производственными заданиями, зарплату получали нищенскую. Вполне естественно, что соблазнялись возможностью «подработать» на улице. Как правило, к этому способу улучшить свое материальное положение их склоняли женщины постарше, уже имевшие опыт торговли собой. Последних также привлекали к ответственности за вовлечение малолетних в проституцию. Однако впоследствии оказывалось, что вина «совратительниц» минимальна; истинной причиной, толкавшей девушек продавать себя, была нужда, которую испытывали многие и в 30-е гг.

Факты проституирования бывших детдомовок, окончивших ФЗУ, приводятся в материалах правоохранительных учреждений и в документах социального обеспечения. Так, в 1933 г. систематической «подработкой» на улицах занимались воспитанницы детских домов Ленинграда, нашедшие приют в общежитии на Красной улице. Приобретенные ими трудовые навыки оказались недостаточными для того, чтобы получить соответствующую работу. Из 17 подростков, проживавших в одной комнате, 12 были безработными и, фактически не имея средств к существованию, прирабатывали проституцией. Сходная ситуация наблюдалась в 1934 г. в общежитии на ул. Желябова (Б. Конюшенной), где поселились «фабзайчата», выпущенные из колонии для трудновоспитуемых.

В начале 1935 г. начальник Ленинградского управления милиции С.Г. Жупахин, подводя итоги деятельности правоохранительных органов по борьбе с половыми преступлениями, в число которых входило и вовлечение несовершеннолетних в проституцию, подчеркивал: «Из... взятых на учет проституток в 1934 году 13,5% являются бывшими воспитанницами детских домов. Причина высокого процента проституток среди этой категории подростков объясняется тем, что детские дома, выпуская последних с недостаточной профессиональной трудовой подготовкой и отсутствием подготовки к самостоятельному существованию, совершенно не интересуются жизнью, бытом и работой своих воспитанников...»24

Подростковая сексуальная коммерция 30-х гг., как и во все времена, продолжала отчасти оставаться явлением наследственного характера — продавали себя дети проституировавших ранее женщин, подражая примеру матерей и нередко — по их инициативе. Вот несколько примеров, почерпнутых из документов 1934 г. (стилистика источника сохранена умышленно): «Гражданка Котомкина имеет девочку 12 лет. Котомкина, по словам квартуполномоченного, устраивает в своей комнате пьянку, приводит мужчин, а также сдает комнату для других пар. Ее дочь не только видит весь совершающийся на ее глазах разврат, но даже... сама приводит к матери мужчин...»; «Гражданка Савельева Феодосия 34 лет, работает чернорабочей. Получает 90 руб. в месяц, имеет дочь 15 лет. Пьет. Приводит себе в комнату мужчин для разврата. Проституирует... Ее дочь, окончила 4 класса. Не учится и не работает. Стала вместе с матерь» проституировать. По сведениям вендиспансера, больна венерическими заболеваниями»; «Рабочий завода «Красная заря» имеет троих детей... Весной 1934 г. привел к себе 17-летнюю девушку с ним жить. Она показала дурной пример и его дочери, ходят в отсутствие отца к мужчинам. В результате обе девочки стали проституировал Младшая заболела венерическим заболеванием»25.

В целом в середине 30-х гг. несовершеннолетние составляли около 17% всех женщин, по тем или иным признакам отнесенных к категории проституток. Эта цифра превышала дореволюционные показатели. По данным одного только Октябрьского района Ленинграда видно, что число малолетних, занимавшихся торговлей любовью, росло: в 1932 г. их было 15 человек, в 1933 г. — 33, а в 1934г. 66 человек.

Более поздними данными о судебной и административной прав тике по выявлению фактов приобщения подростков к торговля любовью авторы книги пока не располагают. Нет уверенности, материалы такого рода появятся даже после полного рассекречивания архивов. Дело в том, что во второй половине 30-х гг. в связи раздуванием политических процессов в стране многие проступки чисто уголовного характера стали рассматриваться как антисоветские проявления, а дела переквалифицироваться и расцениваться по печально знаменитой 58-й статье УК РСФСР. Доподлинно изв» но, что факты группового хулиганства часто подводились под пункт 11-й этой статьи — «антисоветские организации». Как террористические акты рассматривались в 1936—1938 гг. случаи драк со стахановцами. Несомненно, что и ряду преступлений полового характер придавали политический оттенок. В связи с этим из судебно-административной отчетности исчезали данные о вовлечении детей проституцию. Это, кстати, происходило и потому, что постановлен ем ЦИК и СНК СССР от 7 апреля 1935 г. «О мерах борьбы преступностью несовершеннолетних» торговля любовью расценивалась как «антиобщественная деятельность»26.

Но, конечно, отсутствие прямых свидетельств вовсе не означает, что проблема проституции несовершеннолетних в социалистическом Ленинграде, как и по всей стране, была решена. Официальной статистики, которая смогла бы это подтвердить, нет. Однако упоминания о фактах «продажной любви» в конце 30-х гг. можно встретить в совершенно неожиданных источниках. О проституции несовершеннолетних свидетельствуют, например, материалы одного из совещаний в ЦК ВЛКСМ, посвященного вопросам борьбы с «врагами народа», в декабре 1937 г. А. Косарев, проанализировавший систему исключения из комсомола, отметил, в частности, что многие девушки, лишенные комсомольских билетов, теряли работу и жилье и нередко вставали на путь проституирования27.

Детская торговля любовью в послереволюционное время не так резко изменилась, как притоносодержательство. Проституирование несовершеннолетних порождалось вечными причинами: сиротством и неблагополучием в семье. Но условия сталинского социализма, к сожалению, усугубили ситуацию. Подробнее читатель узнает об этом в главе, посвященной половой морали и брачно-семейным отношениям.

Отсутствие в законодательстве СССР 20—30-х гг. каких-либо актов, регламентирующих явление проституции, за исключением трактовки ее как одного из способов эксплуатации человека человеком (притоносодержательство, вовлечение в разврат), весьма затрудняло получение сколько-нибудь объективных данных о продажных женщинах. К их числу часто относили всякого рода уголовных преступниц. В такой ситуации женщина выступала уже не как жертва чужой воли, а как объект возможного наказания, именно она вступала в конфликт с законом. Правда, карали в этом случае не за торговлю собой, а за сопутствующие деяния.

Безусловно, продажная любовь была и продолжает оставаться важным фактором противоправного поведения отдельных лиц, причиной совершения многих видов преступлений: сутенерства, притоносодержательства, сводничества, вовлечения в проституцию несовершеннолетних, заражения венерическими болезнями. Более опосредованно связаны с ней вымогательство, хулиганство, кражи, грабежи, разбои, укрывательство. Таким образом, институт проституции служит связующим звеном в цепи различных форм социальной патологии. Нередко проституция выступает в качестве своеобразного катализатора преступлений, так как образ жизни продажных женщин и сами они притягивают к себе криминальные элементы.

Все эти тенденции имели место и до революции. Однако существовавшая в царской России система контроля и регламентации во многом тормозила их развитие. Отмена данной системы превратила всех проституток в разряд тайных, которые и в дореволюционной России были значительно теснее связаны с уголовным миром, нежели легальные, зарегистрированные во Врачебно-полицейском комитете. После его упразднения все женщины, постоянно или временно торговавшие собой, оказались вне закона. Отсутствие же элементарных, лишь на первый взгляд мизантропических гарантий их социального статуса толкало таких особ к контактам с криминальной средой. О степени прочности и обширности связей продажной любви с преступным миром свидетельствует, в частности, рекордное многообразие терминов, которым обозначалась проститутка в блатном жаргоне 20-х гг. Выборка сделана по данным «Словаря блатной музыки», изданного в 1927 г. Слова «продажная женщина» имели более 20 синонимов: алюра, бару ля, бедка, бикса, гарандесса, дежурка, клева марухан, кошка, курва, ласточка, лярва, маруха, млеха, профурсетка, скважина, стуколка, суфлера, флюра, чеканка, чувиха, швабра, шкура, шмара.

Яркую и образную характеристику продажных женщин, связанных с преступным миром, дал в своих знаменитых «Колымских рассказах» В. Шаламов: «Блатной мир знает 2 разряда женщин — собственно воровки... и проститутки, подруги блатарей». Последних по численности значительно больше. «Это известная подруга вора, добывающая для него средства к жизни. Само собой, проститутки участвуют, когда надо, и в кражах, и в «наводках», и в «стреме», и в укрывательстве, и в сбыте краденого, но полноправными членами преступного мира они не являются. Они — непременные участницы кутежей, но и мечтать не могут о «правилах». Потомственный «урка» с детских лет учится презрению к женщине... Существо низшее, женщина создана лишь затем, чтобы насытить животную страсть вора, быть мишенью его грубых шуток и предметом публичных побоев, когда блатарь «гуляет». Живая вещь, которую блатарь берет во временное пользование. Послать свою подругу-проститутку в постель начальника, если это нужно для пользы дела, — обычный, всеми одобряемый «подход». Она и сама разделяет это мнение... Воровская этика сводят на нет и ревность, и «черемуху». По освященному стариной обычаю, вору-вожаку, наиболее «авторитетному» в данной воровской компании, принадлежит выбор своей временной жены — лучшей проститутки. И если вчера, до появления нового вожака, эта проститутка спала с другим вором, считалась его собственной вещью, которую он может одолжить товарищам, то сегодня все эти права переходят к новому хозяину. Если завтра он будет арестован, проститутка снова вернется к своему прежнему дружку. А если и тот будет арестован — ей укажут, кто будет новым ее владельцем. Владельцем ее жизни и смерти, ее судьбы, ее денег, ее поступков, ее тела...»28

Самой яркой фигурой в среде проституток, связанных с преступным миром, была так называемая «хипесница» — наводчица воров на своих богатых клиентов. «Хипес» представлял собой особый вид воровства с помощью публичных женщин. Своеобразие этого вида преступлений легче всего передать с помощью «блатной» терминологии. Проститутка — «блатная кошка» — заманивала своего клиента — «мишу» — на специально подобранную квартиру — «малину». Завлеченную жертву спаивали или усыпляли наркотиком, а затем ее обирал вор-«хипесник». На первой стадии операции он следил за своей любовницей-проституткой, заманивающей клиентов — «коговил». Обчищенного, ничего не соображающего «мишу» выставляли на улицу, обстановку квартиры меняли — «перематросовали». Если жертва «хипеса», прозрев и обнаружив кражу, возвращалась в квартиру, ее встречало еще одно действующее лицо операции — «ветошная кошка». Она прописывалась как жилица, которой сдавалась в наем комната «малины», и должна была убедить потерпевшего, что он ошибся адресом.

Характерные примеры «хипеса» 20-х гг. приведены в сборнике «Хулиганство и поножовщина», изданном в 1927 г.: «Девушка 18 лет... сделала своей специальностью поездки с мужчинами в такси. Питая отвращение к половым сношениям, она, получив с них деньги, при попытке их к сношению начинала кричать, заставляя тем оставить ее в покое. При задержании в последний раз обвиняла спутника в попытке изнасиловать ее»; «Девочка 14 лет... жила на улице в компании таких же беспризорных девочек в течение нескольких лет... занимала мужчин, при активности с их стороны поднимала крик и убегала. Раньше сидела «2 раза за кражу и 2 раза за хулиганство»; «32 лет... вдова, имеет 2 детей... Последние 3 года занимается проституцией. Мужчин избегает, обычно старается получить деньги и обмануть, скандалом избавиться от притязаний...»29

«Хипес» стал довольно распространенным видом преступлений в 30-е гг., когда криминальная волна вновь захлестнула Ленинград. Так, в 1934 г. в Смольнинском районе задержали группу девушек, которая, как зафиксировано в документах отделения милиции, «нашла способ добычи денег, близкий по характеру к шантажу проституток. Они выходили на Невский, одна из них подходила к какому-либо гражданину и предлагала пойти на лестницу. При согласии она шла, а подруга становилась «на стрему». Когда деньги были получены, стоявшая на страже кричала — «дворник», девочка, бывшая с мужчиной, и мужчина бежали»30.

Преступность и проституция в Ленинграде в рассматриваемый период оказались весьма тесно связаны благодаря и общей обстановке в городе, и правовому хаосу, в результате которого многие уголовницы ставились на учет в милицию как «профессиональные» проститутки. Об этом свидетельствуют и материалы из доклада Ленсовету начальника городской милиции в 1935 г.: «34% зарегистрированных проституток в 1934 г. непосредственно участвовали в разного рода преступлениях — большинство кражи, в ряде случаев ограбления и раздевания пьяных. Посещая пивные, ночные буфеты, рестораны, проститутки, высмотрев подходящий объект, знакомятся с ним и уводят под предлогом полового сношения в пустынное глухое место, в ближайший двор, парадную, и, выбрав удобный момент, сообщники проститутки, в зависимости от степени опьянения «клиента», оглушают его ударами и похищают одежду, деньги и ценности или, пользуясь беспомощностью последнего, без особых затруднений и насилия просто обирают...»

В докладе приводилось много характерных примеров: «Михайлова Вера 19 лет, Покровская Вера 19 лет и Бочарова Мария 27 лет — все трое из семьи служащих, не имеющие определенных занятий,— знакомились на улицах с иностранными моряками и приводили их на квартиру Бочаровой. Спаивали и обкрадывали Филиппова Мария 24 лет, из рабочей семьи, беспаспортная, професс. проститутка. Выла активной участницей группы квартирных воров Павловых. Вместе с ними совершила 8 квартирных краж со взломом, сбывала краденые вещи на рынках... Проститутки Федорова Надежда 17 лет, дочь рабочего, Тарасова Ольга Шлет, Власова Лидия 18 лет и Серова 18 лет из кр-н-середн. (крестьян-середняков.— Ред.), обычно «работающие» у Московского вокзала, решили по инициативе Власовой ограбить одного из ее «клиентов» — одинокого старика Штеренштейн, 80 лет, проживающего в Детском Селе. Приехав вечером в Д/Село, Власова вошла в квартиру, а затем через некоторое время впустила туда остальных трех, и с их помощью старик был задушен и ограблен...» и т. д. В конце доклада был сделан следующий вывод: «Из приведенных примеров можно заключить, насколько незначительна грань между проституткой и преступницей. Элементы проституции представляют собой потенциальный резерв преступности, а борьба с преступностью неразрывно связана с мероприятиями по ликвидации проституции»31.

В последней цитате отражена общая позиция советской административно-законодательной системы. Несмотря на отсутствии правовых актов, согласно которым торгующая собой женщина считалась уголовной преступницей, в арсенале правоохранительных органов было множество способов привлечь подобную особу к ответственности за иные проступки. Но в любой ситуации женщину - преступницу — воровку, мошенницу, хулиганку — квалифицировали и как продажную особу, что никак не соответствовало действительности, ведь в криминальной среде существует своя сексуальная мораль. Но милицейская статистика таким образом, с одной стороны, фиксировала ряды «профессиональных» проституток, которых совершенно законно преследовали за уголовные преступления, с другой — сеяла иллюзии того, что в социалистическом обществе собой торгуют либо принуждаемые, либо криминальные элементы.



4 Кетлинская В.К. Здравствуй, молодость! // «Новый мир», 1975, № 11, с. 74.
5 См.: Проблемы преступности. Вып.1. М,— Л., 1926, с. 145.
6 Там же, с. 146—147.
7 ЦГА СПб., ф. 3215, on. 1, д. 88, л. 25.
8 Там же, ф. 4301, on. 1, д. 1544, л. 10.
9 См.: Жижиленко А. А., Оршанский Л. Г. Половые преступления. Л. 1927, с. 93—110.
10 Проблемы преступности. Вып.1, с. 149.
11 См.: ЦГА ИПД ф. 24, оп. 2 в., д. 2501, л. 61-62.
12 Учетов А. Из быта проституции наших дней // Право и жизнь 1928, № 1, с. 53.
13 ЦГА СПб., ф. 33, оп 2, д. 721, л. 133.
14 Хулиганство и преступления. М.— Л., 1927, с. 103.
15 Левитина М. Н. Беспризорные. Социология. Быт. Практика работу. M. , 1925, с. 221.
16 Проблемы преступности. Вып. 1, с. 98, 119.
17 «Красная газета», 26 февраля 1924 г.
18 Холм А. О трудности не думали // На штурм науки. Л., 1971, с. 217.
19 См.: ЦГА РСФСР, ф. 390, оп. 10, д. 180, л. 82.
20 ЦГА СПб., ф. 7384, оп. 2, д. 13, л. 67-68 об.
21 Там же, д. 60, л. 257.
22 См. там же, д. 123, л. 95—96.
23 ЦГА СПб., ф. 2554, оп. 2, д. 57, л. 6, 8.
24 ЦГА СПб., ф. 7384, оп. 2, д. 59, л. 680.
25 Там же, д. 123, л. 97-98.
26 Собрание законов, постановлений и распоряжений правительства СССР, 1935, № 19, от. 155.
27 См.: Центр хранения документов молодежных организаций (ЦХДМО), ф. I, оп. 5, д. 54, л. 102. ш
28 Шаламов В. Колымские рассказы. Кн. 2. М., 1992, с. 39.
29 Цит. по: Проблемы преступности. Вып. 1, с. 148.
30 ЦГА СПб., ф. 7384, оп. 2, д. 123, л. 95-96.
31 Там же, д. 59, л. 682-684.

<< Назад   Вперёд>>