Коронация царей всегда проводилась в Москве, древней столице России.
Поскольку до церемонии оставалось мало времени, а петербургские портные были невероятно заняты, я послала срочный запрос в Париж с просьбой прислать мне вечерние туалеты, как, впрочем, и другие костюмы (и они прибыли в самую последнюю минуту).
Дворцовый этикет и традиция требовали, чтобы вечерние платья были с открытыми плечами в викторианском стиле. Мое придворное платье было сделано из небесно-голубого бархата, вышитого серебром по моде империи Марии-Луизы. Передняя вставка была из белого атласа, расшитого так же, как и юбка. Корсаж с острым мыском спереди и сзади и шлейф длиной около пяти метров. Кокошник (головной убор) был изготовлен из бархата в тон платью и украшен бриллиантами.
Мой муж был определен к особе короля Дании Фредерика (тогда престолонаследника), брата королевы Александры и вдовствующей императрицы. Ему было поручено встретить Фредерика на германской границе и проводить в Москву, где я ожидала их на квартире, снятой нами для этого случая.
Москва, настоящая царская столица, была в праздничном наряде и с радостью встречала гостей. На каждом поезде прибывали все новые иностранные представители и многочисленные депутации из России и Азии. Поприветствовать Белого Царя[11] собрались все расы, одетые в невиданное многообразие костюмов. До коронации был совершен интересный обряд. С большой торжественностью из Санкт-Петербурга в Москву специальными дворцовыми курьерами были доставлены имперские корона и скипетр.
Его величество въехал в Москву в окружении членов императорской семьи, зарубежных правителей и иностранных послов, сопровождаемый блестящей свитой, причем все были верхом. Две императрицы, великие княгини и княжны ехали в лакированных цвета ласточкиного крыла каретах (как на картинах Ватто), возраст которых датировался временами Екатерины I, а может быть, и старше.
Накануне церемонии, после официального приема у его величества, начались коронационные торжества. В тот же вечер во всех древних церквях был отслужен благодарственный молебен. Их величества приняли участие в вечерней молитве в храме Христа Спасителя.
На следующее утро нам пришлось вставать в пять часов, чтобы быть в Кремлевском дворце в семь часов, когда начали звонить колокола Успенского собора, а пушки произвели салют из двадцати одного залпа, чтобы объявить всем о начале великого дня.
Площадь перед Кремлем стала заполняться войсками в полной форме, чтобы приветствовать их величества на пути в собор, где должна была произойти коронация.
Я не могу описать это во всех деталях, но постараюсь изобразить наиболее примечательные моменты. Первой в собор вошла вдовствующая императрица; на ней было платье из серебристой ткани, украшенное драгоценными камнями, а на голове у нее была алмазная корона. На шее – огромные, привлекающие всеобщее внимание коронные бриллианты. С плеч ниспадала императорская мантия из тяжелой парчи, отороченной горностаем. Над головой – бархатный, обшитый золотом балдахин фиолетового цвета, который по концам поддерживали придворные из ее свиты.
Хотя по ее прекрасным глазам было видно, что она возбуждена почти до предела, она сумела подавить свои личные чувства и в этот день была только императрицей, приветствуя всех своими изящными и любезными поклонами и улыбками. Народ ценил и понимал ее доброжелательность и приветствовал нашу обожаемую императрицу с сердечной искренностью.
У входа в собор вдовствующую императрицу встретил митрополит, поднес крест и окропил святой водой. Затем она уселась на троне и стала ждать некоронованных величеств.
Эта церковь, как и все в этой части Кремля, датируется раннехристианскими временами. В Архангельском соборе хранится много святых реликвий, и в нем захоронены предки дома Романовых. Стены этих священных сооружений украшены фресками того периода и иконами с мозаикой из золота, серебра и драгоценных камней огромной цены. Алтари сделаны из литого серебра редкой работы. Все иностранцы, посещающие Москву, замирают от восхищения при виде красоты и необычности этих древних храмов, подобных которым не сыскать по всей Европе.
После того как гофмаршал двора объявил в Кремле императорской чете, что императрица Мария Федоровна опередила их и ожидает в соборе, глашатаи с Красного крыльца (игравшего большую роль в жизни царей) сообщили всем собравшимся, что императорский кортеж находится в пути.
На императоре Николае был мундир самого старого гвардейского полка – Преображенского, а императрица была одета в белое русское платье, обшитое жемчугом. Так как они еще не были коронованы, перед ними не несли никаких символов власти. Императрица была исключительно красива, но все заметили, насколько смущенной и нервной она выглядела. Глаза императора были яркими и светлыми, как будто он смотрел в будущее с надеждой и уверенностью.
Как только их величества приблизились к собору, началась коронационная служба, длившаяся свыше четырех часов (и, согласно русскому обычаю, все оставались на ногах). Во время обедни император (единственный раз в своей жизни) один вошел в алтарь и был причащен в алтаре, как священник.
День был очень жаркий, и несколько дам упали в обморок прямо в церкви, которая была мала, чтобы вместить всех приглашенных.
Наконец церемония подошла к концу. Вдовствующая императрица покинула собор через одну дверь, а вновь коронованные император и императрица (во всех регалиях царской власти) – через другую и отправились в Архангельский собор, где преклонились перед мощами святых и своих предков, а потом проследовали во дворец через Красное крыльцо.
Там их встретил и благословил митрополит. Затем они поклонились народу, который приветствовал их такими возгласами радости, что почти невозможно было расслышать орудийный салют.
Крики ликования были столь продолжительными, что их величества были вынуждены выйти на балкон и несколько раз поклониться своим подданным. Когда появился император, энтузиазм достиг апогея: громко звучали радостные приветствия, и многие бросали в воздух шляпы, хотя в такой толпе их трудно было поймать.
Глаза императора наполнились слезами от этого доказательства народной привязанности. Сам он был так предан народу, что мог пожертвовать жизнью ради своей страны.
Празднование, во время которого император был с короной и скипетром, продолжалось весь день. На банкете его величество сидел на троне перед небольшим столом, на котором было только три прибора: один для него, другой – для императрицы, а третий – для вдовствующей императрицы. Антикварный сервиз из старинного золота был очень красив. Их величествам прислуживали придворные сановники, а тарелки подавали бывшие офицеры знатного происхождения. Меню было таким же, как и для нескольких предшествующих поколений, два главных блюда – осетр длиной в метр и лебедь, подаваемый со всем оперением.
Бедный император, должно быть, испытывал мучения, сидя в этой несносной жаре с тяжелой короной на голове и со всеми знаками царской власти.
Вечером было дано большое торжественное представление в Императорском театре.
Тут и там слышались восклицания: «Как восхитительно! Только в России может существовать такая роскошь!»
На третий день в Кремлевском дворце был дан официальный придворный бал. Празднование началось с фейерверка, весь город и набережные были освещены мириадами электрических лампочек.
Вечер был такой ясный и светлый, что казалось, даже звезды, мигавшие в небе, участвуют в этом празднике света. Луна светила среди них подобно гигантскому фонарю, подвешенному на небесный свод. Казалось, небеса и земля объединились в своем приветствии императору. Как только их величества появились, начался контрданс.
Царь вел первый тур с герцогиней Конно. Я имела честь быть приглашенной танцевать с великим герцогом Гессенским, и мы были напротив них. Я была молода и стеснительна и чувствовала себя неловко.
Во время одного танца я отдыхала и тут услышала позади себя голос: «Княгиня, почему вы сидите?» Это была герцогиня Кобургская (прежде герцогиня Эдинбургская), тетушка царя. Я отвечала: «Слишком жарко для танцев, ваше высочество». – «Это не важно; вы молоды, и если каждый так подумает, то некому будет танцевать, а вы должны танцевать, особенно в таких случаях, как этот. В мое время мы бы не осмелились сидеть перед моим отцом, императором Александром II».
И тут же мимо проходил ее зять, принц Фердинанд, ныне король Румынии. Она его окликнула: «Потанцуй с княгиней Барятинской». Она говорила низким голосом и таким командным тоном, что, несмотря на то что я не была ему представлена, нам пришлось подчиниться, хотя ни один из нас не желал задохнуться в такой жаре.
Проходя мимо зеркала, я бросила быстрый взгляд на свое отражение и увидела не очень соблазнительную картину. Мое лицо было малинового цвета, завитые накануне волосы распрямились от жары, а челка торчала, как щетина. Когда танец закончился, герцогиня, указывая на принца Саксен-Веймарского (в то время семидесяти пяти лет от роду), произнесла: «Это человек старой школы, он танцует весь вечер!»
Тем вечером меня познакомили со многими королевскими особами, среди которых были герцог и герцогиня Конно. Их сопровождали господин и госпожа Саквиль-Уэст (ныне лорд и леди Саквиль). Леди Саквиль отличалась потрясающей красотой и была одной из самых очаровательных женщин, каких я когда-либо встречала. Я вновь встретилась с ней в прошлом году, то есть через двадцать восемь лет, и увидела ее такой же восхитительной, как и прежде. Мы провели полдня в ее прекрасном загородном особняке на Ибьюри-стрит, где вспомнили старые времена в России. Она была столь тактична, что всякий, кто входил с ней в контакт, сразу же чувствовал себя как дома. Я могла бы написать тома об этой прекрасной женщине.
Наиболее знаменитой красавицей слыла наша молодая императрица. Ее сестра, великая княгиня Елизавета (жена великого князя Сергея, генерал-губернатора Москвы), была очень привлекательна, но, как я уже говорила, была более изысканной, воздушной, чем ее сестра. Ее невозможно описать; она отличалась от всех, с кем я встречалась; скромность и даже смирение возвышали ее до того, что она существовала где-то в отдалении от всех. Одним словом, это был ангел в обличье женщины.
Там также были симпатичная принцесса (ныне королева Румынии) Мария и ее сестра, великая герцогиня Виктория Гессенская (ныне супруга нашего великого князя Кирилла).
Среди гостей был испанский чрезвычайный посол с женой, герцогиней Нагера. Красота смуглой герцогини была южного типа, и на ней сверкали самые изумительные драгоценности. Ее диадема состояла из таких огромных алмазов, что даже газеты описывали их размеры и блеск.
Повсюду в ту ночь были видны признаки веселья и радости, и все же на следующий день все превратилось в горе и скорбь. На Ходынском поле был организован народный праздник. Поле это изобиловало рытвинами, канавами и кроличьими норами; они были накрыты досками, чтобы хоть как-то разровнять поверхность. На поле были устроены трибуны и организованы всевозможные развлечения: игры, карусели и тому подобное.
Среди прочего слегка возвышалась платформа, с которой всем раздавались кружки с портретами только что коронованных монархов, увенчанные датой их восхождения, наполненные сладостями и завернутые в цветные косынки. Людям так хотелось получить эти подарки, что они спрессовались в огромную толпу. Образовалась давка, в которой люди стали задыхаться. Доски, на которых они стояли, погнулись, и многие очутились в канавах или застряли в ноpax и упали; задние не могли устоять и затоптали упавших насмерть до того, как те смогли выкарабкаться из ловушек. Паника была так велика, что люди теряли разум.
Торжества между тем продолжались; послеобеденные скачки в честь коронации проходили недалеко от Ходынки. Мы с мужем побывали на этих скачках, и нам по пути несколько раз встречались подводы, накрытые брезентом, из-под которого высовывались ноги и руки погибших, лежавших в скрюченном состоянии. Мы не могли понять, что произошло, и я просто побелела от страха, однако старый кучер, служивший у нас столько лет, подслушал наш разговор. «Разве княгиня не знает, что это гуляние закончилось ужасной трагедией?» И он рассказал нам, что случилось.
Это несчастье повергло нас в глубокую депрессию, и наши мысли тут же обратились к императору, поскольку мы знали, какое болезненное впечатление это может произвести на него и как будет он опечален, услышав о столь жутком бедствии.
Мы не стали задерживаться на скачках. Все обсуждали ужасное происшествие и гадали, появится ли императорская семья на балу во французском посольстве, назначенном на этот вечер. Это был очень важный прием, потому что в то время Франция была нашим единственным союзником, а прием давался самой Францией ради укрепления дружбы между двумя нациями и поэтому elle s'estmise en grand.[12]
Особняк, снятый для этого случая, был обставлен исключительными сокровищами из Gardes Meubles Nationales. Многие во Франции с нетерпением желали узнать поподробнее о деталях этого грандиозного бала, и французские газеты, полные описаний празднеств, вышли с заголовками: «Их величества посетят бал. Все подробности будут сообщены завтра». Царь и царица оказались в очень неловком положении. Если они посетят бал, создастся впечатление, что они безразличны к несчастьям своего народа, а если не пойдут, это вызовет горькое разочарование у французского народа.
Мой муж отправился во дворец выяснить ситуацию, появятся ли их величества, но даже самое близкое окружение царя не могло дать ему информацию.
Было очень трудно уговорить императрицу присутствовать на балу. Утренняя трагедия расстроила ее чувствительную натуру, но великая княгиня Елизавета настояла на том, что она должна там быть, выдвигая аргументы политической важности, которые были настолько здравыми, что убедили императрицу. За полчаса до начала бала мой муж позвонил во французское посольство, чтобы узнать, не откладывается ли бал. В ответ прозвучало: «Бал состоится, как и намечалось», поэтому мы, конечно, поехали туда.
Становилось поздно, никаких новостей из дворца не поступало, и весь двор собрался на балу. Французский посол граф Монтебелло и графиня были как на иголках, и я от всей души сочувствовала им.
Вдруг я услышала, как кто-то произнес: «Их величества приехали!» – и немедленно все обратили взоры ко входу в танцевальный зал.
Хотя император и пытался улыбаться, выглядеть любезным, было заметно, чего стоили ему эти усилия и что мысли его сейчас не здесь, не на торжестве. Он был бледен и печален, а на лице императрицы были видны следы слез. Мне стало невероятно жаль их.
Граф Монтебелло, приветствуя императрицу, должен был согласно русскому придворному этикету поцеловать ей руку. Он этого не сделал (никто не мог понять почему), и это вызвало некоторое недовольство их величеств. В то время это происшествие много обсуждалось. Тем не менее и граф, и графиня были очень популярны в России и оставались там еще несколько лет. Графиня стала единственной иностранкой (не королевской крови), получившей орден Святой Екатерины, знак огромной чести и отличия.
Император станцевал лишь один контрданс, а потом удалился. Я заметила, что находиться в танцевальном зале его вынуждало лишь чувство долга.
Наконец, торжества коронации подошли к концу. Было решено, что я вернусь домой одна, а мой муж проводит принца Фредерика Датского до германской границы на его пути в Копенгаген.
Я сидела в вагоне, поезд вот-вот должен был отойти от станции, когда в самую последнюю минуту, к моему огромному удивлению, появился мой муж и сказал мне: «Я еду домой вместе с тобой». – «Как – со мной? А где твой принц?» Он ответил: «Мой принц сегодня уехал в Копенгаген. Он спросил у меня, как давно я женат. И когда я ответил, что восемнадцать месяцев, он сказал: «Езжайте домой с женой. Вы больше нужны ей, чем мне». Я сказала: «Как добр и бескорыстен принц, как он чуток!» Мы высоко оценили этот знак его деликатности.
Осенью того же 1896 года император и императрица вместе с маленькой Ольгой нанесли несколько официальных визитов после коронации. Старый император Франц Иосиф был одним из первых, кто их приветствовал. Когда они проезжали Киев, их вновь постигло несчастье. Неожиданно в своем купе от сердечного приступа скончался министр иностранных дел Лобанов-Ростовский.
Он не пришел на завтрак, и, когда император послал выяснить, в чем дело, слуга отправился будить его. Поскольку он не откликался, посланные из опасения, что случилось что-то нехорошее, решили взломать дверь и, к своему ужасу, обнаружили, что он умер в своей постели. Для путешествующей императорской четы это было ужасным шоком. Можно себе представить, какое тягостное впечатление эти несчастливые события произвели на императрицу (которая и так всегда была в довольно подавленном настроении) и окрасили ее жизнь меланхолией. Из Австрии их величества отбыли в Шотландию, где очень приятно провели время.
Императрица всегда с огромным восхищением отзывалась о своей бабушке, королеве Виктории, к которой она была так привязана и от которой получала ответную любовь. Император был в восторге от знакомства со своим полком – Грейским, в котором он был полковником, и не находил иных слов, кроме похвалы в адрес полка.
Он заметил, что странно себя чувствовал, когда, находясь в Балморале, впервые надел шотландскую юбку. «Никогда прежде я не обнажал коленей», – сказал он моему мужу.
В то время император обладал поразительным сходством с герцогом Йоркским (ныне королем Англии), и его постоянно путали с британцем. Из Англии императорская чета отправилась во Францию, и морской путь через Канал до Бреста был таким тяжелым, что императрица чувствовала себя ужасно плохо, она не переносила качки и была совершенно измотана, когда корабль причалил к берегу.
Император любезно отказался на время от услуг моего мужа, так как я, к сожалению, сломала ногу до того, как их величества уехали.
Как только мне стало лучше и врачи разрешили мне передвигаться (на костылях), мы поехали в Париж, и моему мужу было поручено встретить императора на вокзале.
Я страстно желала увидеть приезд их величеств, поэтому поехала к одному из своих друзей, чей дом выходил фасадом на Елисейские Поля, откуда с балкона открывался великолепный вид на весь кортеж. В Париже царило большое оживление – впервые русский царь приехал с официальным визитом во Французскую Республику; хотя договор о союзе был подписан императором Александром III, по некоторым причинам он так и не посетил французскую столицу с официальным визитом.
Это событие исключительной важности, скрепившее нашу дружбу; вот почему было сделано так много приготовлений, чтобы придать городу праздничный вид.
На вокзале император представил моего мужа президенту Фору, произнеся следующее: «Друг моего детства, князь Толи Барятинский».
К моему большому удивлению, муж получил приглашение, адресованное просто «Князю Толи». Там присутствовал чиновник, который, вероятно, расслышал только имя.
Так как все происходило в октябре и с деревьев падали листья, кому-то в голову пришла странная идея украсить обнажившиеся ветви деревьев на Елисейских Полях по пути следования императора и императрицы розочками из розовой бумаги. С расстояния эффект был неплох, но вблизи это выглядело смешно.
Царь с царицей сидели бок о бок, а президент – лицом к ним; это дало начало популярной на Монмартре песенке «Felix ler roi du Strapontin» («Феликс I – король на приставном стуле»), с намеком на то небольшое сиденье, на котором он сидел спиной к лошадям.
Процессию возглавлял знаменитый копьеносец Наполеона III Монжаре. Это имя часто упоминалось, когда Францией правил Наполеон III, и он очень гордился возможностью вновь сопровождать императора.
На императоре была униформа полка Rifle Gardes, императрица была во всем белом, а президент Феликс Фор – в смокинге, с обнаженной головой. Он смотрелся настолько элегантно, так хорошо выглядел и обладал столь приятными манерами, что получил прозвание Феликс Красивый. Французы – остроумный народ, они быстро подмечают человеческие слабости и дают прозвища большинству людей и предметов, обративших на себя их внимание.
Императора сопровождали знаменитые шаги[13] (самая живописная группа мужчин на свете) на своих великолепных арабских скакунах, в парадном уборе из золота и серебра. Все они были вождями своих племен и добровольно изъявили желание эскортировать русского царя в знак огромного уважения, которым он пользовался.
На пути от вокзала на тротуарах стояли люди, страстно желавшие увидеть гостей, некоторые забирались для этого на фонарные столбы и деревья, чтобы приветствовать императора и императрицу. Отдельные из услышанных нами комментариев были очень забавны, к примеру: «Феликс Фор, тебе надо бы надеть на голову корону, ты не похож на короля».
Их величества по политическим соображениям предпочли остановиться в российском посольстве.
Пока мы с мужем шли на обед, устраиваемый в фешенебельном ресторане, а надо сказать, муж выглядел очень привлекательно и был в красивой форме адъютанта, нас часто останавливали и забрасывали цветами, и потому мы с большим трудом добрались до места назначения. В самом ресторане хозяин был столь подобострастен, что мы были рады вернуться в гостиницу, хотя и испытывали гордость от обрушившихся на нас знаков внимания.
Раздавались крики: «Да здравствует царь! Да здравствует Россия!», продолжавшиеся, пока люди не охрипли.
Вечером был дан торжественный ужин, на котором произносились принятые в таких случаях тосты.
После ужина в Опере было дано представление, на которое были приглашены и мы.
Поскольку я не могла ходить, то отдала свой билет сестре, которая была немного похожа на меня. Перед самым началом к нам в комнату ворвался мой кузен и потребовал: «Возьмите меня с собой!» Мой муж возразил: «Но как я могу? Ведь у тебя нет билета!» – «Это легко устроить, – ответил кузен. – Я проскользну за тобой». Мой муж рассмеялся: «Ты слишком полный, мой дорогой, чтобы спрятаться за мной!»
Тем не менее кузен был решительно настроен поехать и, чтобы сделать вид, что является одним из приглашенных, прикрепил на свой сюртук награды, которых никогда не получал. Наконец, ему удалось убедить моего супруга взять его с собой.
Увидев эти поразительные награды, сестра спросила: «И где же ты их получил?» Он с большой гордостью дотронулся до них и произнес: «Это мой шанс!»
Мой муж, ведя сестру под руку, должен был пройти через турникет у подножия лестницы. Кузен, держась близко сзади него, протолкался, несмотря на свою тучность, и услышал, как сзади закричал служащий: «Эй, господин, господин, ваш билет!» Но кузен сделал вид, что не слышит, и в мгновение ока взлетел по лестнице и исчез из вида. Он заметил дверь в какую-то ложу, открыл ее и проскользнул внутрь; к своему огромному удивлению, он оказался в ложе китайского и корейского министров, одетых в свои национальные одежды. Они в свою очередь изумленно уставились на вторгшегося господина (который учащенно дышал после бега вверх по лестнице), но он закрыл за собой дверь, а, разглядев его «великолепные награды», они подумали, что это очень важная персона, и предоставили ему почетное место.
Во время первого акта мой муж пытался с помощью бинокля отыскать своего кузена по всему залу. Наконец, моя сестра разглядела его на почетном месте среди азиатов. То, что он был так тучен, а они так малы, представляло такой смешной контраст, что невозможно было удержаться от смеха, а это вызвало неудовольствие соседей.
Когда опера закончилась, он пришел за своей женой и заявил: «Это самые изумительные люди, у них горы сладостей, которыми меня угощали, а когда что-нибудь на сцене им нравилось, они хлопали меня по спине и показывали на сцену. Они называли меня министром и дали мне свои визитные карточки. Я замечательно провел время».
Само же представление было великолепным. В нем принимали участие лучшие артисты «Гранд-опера» и балета, и на всех них были русские национальные костюмы. Это очаровало парижан, а император с императрицей были в восторге.
Визит нашего государя оказался самым успешным. В посольстве давались официальные обеды. На одном из них император принял некоторых представителей старого французского дворянства. Среди них был и какой-то дряхлый принц в придворном костюме времен Людовика XVI – напудренный парик, бриджи, бархатный парчовый камзол и жилет с кружевными манжетами и воротником. В завершение картины он прибыл в карете того периода. Царь, увидев его, был озадачен, но принц, низко поклонившись со своей треугольной шляпой в руке, пояснил: «Я бы никогда не принял приглашение вашего величества прибыть в современной одежде. Светские церемонии во Франции никому не интересны, но перед вашим величеством я могу появиться только в придворной одежде».
В завершение мероприятий на Елисейских Полях был устроен уникальный парад.
Царь был в восторге от великолепной дисциплины и прекрасного внешнего вида французских войск, особенно артиллерии, которая была выше всяких похвал, и то и дело говорил об этом.
Мой муж тоже был взволнован. Он рассказывал мне: «Какое великолепное зрелище! Жаль, что ты не могла этого видеть. Мы гордимся, что у нас такие союзники».
В тот же вечер их величества попрощались с президентом.
Император поблагодарил сопровождавшего его полковника за любезность и подал ему руку. Весьма смущенный полковник, вместо того чтобы пожать руку, наклонился и поцеловал ее. Это одно из подтверждений популярности, какой пользовались во Франции царь и царица.
Мой муж сопровождал императора до границы, потом он вернулся в Париж, а императорская чета продолжила свое путешествие через Германию, чтобы в итоге вернуться домой, в Царское Село.
Во время царского визита в Париж Дион Бутон предложил вниманию императора первый автомобиль, но император предпочел подождать, чтобы лимузин был доведен до совершенного состояния. Когда я однажды увидела автомобиль на улице, я была поражена – он производил столько шума, что лошади шарахались, и произошло немало инцидентов. Очертания машины были самые примитивные. Она была похожа на квадратный ящик с двигателем сзади. Моего мужа уговорили купить авто (полагая, что ему будет очень удобно ездить на машине туда и обратно из Царского Села, где я оставалась на лето, в загородную резиденцию, экономя при этом время).
Он не посоветовался со мной по этому поводу и сам поехал к Диону Бутону, чтобы заказать машину. Изготовитель заявил, что не сможет обеспечить ею моего мужа ранее чем через год. Брат мой убедил мужа купить бывшую в употреблении автомашину. Он спросил меня: «Ты не считаешь, что я поступил ловко, приобретя уже испробованную машину?» – «Полагаю, – ответила я, – ты глуп, потому что потратил деньги на подержанную машину – вместо того чтобы подождать. Можешь быть уверен, что она негодна». – «О нет, – возразил он. – Я опробовал ее на Елисейских Полях, и она ехала вполне нормально. В любом случае сейчас уже поздно что-либо предпринимать – я ее уже купил.
Через пару недель ее пришлют к нам в Россию. Она нуждается в кое-каких переделках, да и сиденье надо передвинуть».
Две недели растянулись до восьми месяцев; стоимость ремонта и пошлины на таможне удвоили ее цену, а неполадки приходилось устранять каждый день. Наконец, машина прибыла в Россию.
Встала проблема поиска шофера. В то время очень немногие умели водить автомашину. Наконец, объявился какой-то солдат, утверждавший, что является хорошим механиком, и изъявил готовность сесть за руль. Был назначен великий день старта. Дело было в парке перед казармами полка моего мужа в Царском Селе. Несколько офицеров предложили свои услуги в этом замечательном испытании, причем каждый стремился стать счастливчиком – первым, кто поведет авто. Наконец, приготовления к старту были завершены, мой муж и шофер сели на передние сиденья, а лейтенант Давыдов – на заднее.
«Старт» – это слишком сильно сказано. Автомобиль совершенно отказывался двигаться, несмотря на все старания водителя, и солдатам пришлось толкать его. Наконец, окутанная дымом машина пришла в движение.
Дорога была вполне сносная, так что управлять было несложно, но автомобиль почему-то вилял из стороны в сторону. И тут послышался чуть ли не отчаянный крик: «Остановите! Остановите!» Мы увидели, как авто наскочило на дерево и замертво застыло. Мы бросились туда и увидели причину проблемы.
Что же случилось? Вместо того чтобы передвинуть, как было заказано, дополнительное сиденье, его просто поставили на мотор, и несчастный лейтенант оказался под угрозой получения сильных ожогов. Он сказал, что чувствовал себя так, как будто сидит на горячей печи.
Поскольку ни муж, ни шофер не знали, как остановить машину, им пришла в голову счастливая мысль наехать на дерево, что и дало желаемый эффект. К счастью, никто больше в этой авантюре не пострадал. В тот момент мимо проезжало ландо, запряженное двумя старыми лошадками, и там сидела какая-то дама благородной наружности. Лошади, старые как мир, попытались поскорее удалиться, а озадаченная и возмущенная дама стала кричать: «Cochons, cochons!»[14] Все было естественно, хотя и грубо!
Несмотря на неудачу этого испытания, полковой доктор вызвался помочь, сообщив, что имел дело с машинами. Принесли два влажных одеяла, положили их на сиденье, так что жар от мотора не мог проникнуть сквозь них. Смазав и перебрав машину, доктор и водитель с радостью обнаружили, что машина бежит гладко. Мой муж сидел рядом с шофером. Какое-то время все шло нормально, и, когда путешественники скрылись из вида, вероятно наслаждаясь поездкой, я вернулась в дом, считая, что наконец-то они научились водить машину. Потом, находясь на балконе, я увидела, как к дому подъезжает муж (очень грязный и взбешенный) на дрожках.
«Толи, а где же машина?» – спросила я. Он только покачал головой, а когда вошел, рассказал следующее: «Примерно десять минут машина шла очень хорошо, и мы наслаждались поездкой, как вдруг совершенно неожиданно нас обволокло облако дыма. Мы с механиком спрыгнули, а доктор выпал из машины; затем послышался взрыв, не сильный, хотя и громкий, машина почти не была повреждена».
Доктор пострадал от дымившихся одеял, которые начисто спалило, и даже брюки его не избежали печальной участи. Он расстроенно произнес: «Хорошо понимаю ощущения тех, кого сжигают на костре».
На следующее утро муж пересказал этот маленький эпизод их величествам, и те очень позабавились происшедшим.
<< Назад Вперёд>>
