Отчет III отделения Собственной Его Величества канцелярии и Корпуса жандармов за 1869 год
Имею счастие всеподданейше представить Вашему Императорскому Величеству отчет по III отделению Собственной Вашего Величества канцелярии и по Корпусу жандармов.

ОБЩИЙ ОБЗОР



Еще под конец 1868 года заметно было брожение между молодежью, посещавшею некоторые из здешних высших учебных заведений; студенты Медико-Хирургической Академии, университета и Технологического института собирались в разных местах, то в большем, то в меньшем числе, и толковали о положении студенчества вообще, о средствах к улучшению студентского (Так в тексте) быта и о путях к осуществлению тех улучшений, которые им казались желательными.

Эта «горячка» сходок, овладевшая академическою молодежью, и наблюдения за самими сходками вскоре привели к заключению, что не только истинные или воображаемые недостатки настоящего положения студентов были причиною постоянно возраставшего брожения, но что важную роль в целом этом движении играли посторонние влияния, преследовавшие цели, чуждые студентскому быту; влияния настолько, однако, замаскированные, что присутствие их только угадывалось, но никогда не принимало определенной, осязательной формы.

Наступил 1869 год. Сходки учащались, разгорячая молодые головы и укрепляя в них дух строптивости и запальчивого вымогательства у начальства согласия на требования, которые студенты собирались заявить. Даже царская щедрость, одарившая университет в день его юбилея столь значительным числом стипендий, хотя и повлияла на некоторых из университетских студентов, переставших с того времени принимать участие в сходках, но зато возвысило в глазах других значение требования, чтобы студенты сами, чрез выборных, имели голос в вопросе о распределении стипендий.

При таком настроении умов нужен был только случай, чтобы дать повод к явным беспорядкам; а где такой случай выжидается, там он всегда находится, потому что факт, который в обыкновенное время прошел бы незамеченным, в минуту ненормального настроения обращается в искру, воспламеняющую накопленный горючий материал.

Одному студенту Медико-Хирургической Академии, при переходе с 1-го курса на второй, было дано неудовлетворительное свидетельство. В присутствии других студентов он дерзко потребовал в том отчета от ученого секретаря конференции; товарищи приняли его сторону; произошел шум. Студент (фамилия его Надуткин) был исключен из Академии. Тогда студенты, неизвестно кем подстрекаемые и созываемые, стали собираться в числе нескольких сот человек уже вЪшом здании Академии и с запальчивостью требовали возвращения исключенного товарища.

Начальство Академии, выказавшее сначала снисхождение, доходившее до нерешительности и слабости, вскоре увидело необходимость прибегнуть к более энергическим мерам; когда же и эти меры оказались недостаточными для прекращения беспорядков, то было сочтено нужным на время вовсе закрыть Академию.

Спустя два дня в коридорах здешнего университета оказалось приклеенным на стенах объявление от имени медицинских студентов, приглашавшее студентов университета к участию в деле первых. Объявление тотчас было сорвано и уничтожено самими же студентами, и казалось, что в университете порядок не будет нарушен.

Между тем, произошли беспорядки в Технологическом институте, и так как, несмотря на благоразумное поведение большинства студентов университета, все же и там была партия, подстрекавшая к беспорядкам, то конференция решила удалить из университета шесть студентов, коих влияние на товарищей было особенно вредным. Но эта мера, вместо того, чтобы предупредить беспорядки в университете, приспешила (Так в тексте) их: когда решение конференции было объявлено, толпа студентов в 73 человека отделилась и дерзко протестовала против этого решения, и так как студенты узнали, что начальство во всяком случае примет все меры к восстановлению порядка, то в среде их открыто стало выражаться намерение не уступать и, в случае надобности, «защищаться всем, чем можно, даже оружием».

Главные участники беспорядков, из числа студентов трех вышепоименованных заведений, были тогда же высланы в места родины, под надзор полиции.

Однако, как уже упомянуто выше, некоторые обстоятельства, сопровождавшие беспорядки, указывали на влияние агитации, исходившей не из студентской среды и направленной не исключительно в духе интересов студенчества. Первым явным доказательством справедливости этого предположения была рассылка во все редакции петербургских газет печатного воззвания, или обращения студентов к обществу, в котором «дело студентов» выставлялось делом, непосредственно затрагивающим интересы всего общества.

Немедленно начатое дознание о происхождении этого воззвания обнаружило, что оно напечатано в небольшой типографии, купленной незадолго перед тем здешнею мещанкою, девицею Дементьевою1, одною из тех крайних нигилисток, каких последнее десятилетие расплодило такое множество. Дементьева находилась в самых близких отношениях с состоящим под строгим секретным наблюдением мелким литератором Петром Ткачевым2, который принадлежал к числу главных участников студентских беспорядков еще в 1861 году. Несмотря на упорное запирательство Ткачева и Дементьевой, едва ли подлежит сомнению, что автором воззвания «К обществу» был сам Ткачев, или кто-либо из его кружка, и что он передал это воззвание Дементьевой для напечатания.

Дело это в настоящее время передано сенатору Чемодурову3, так как связь его с производимым судебным расследованием обнаружена.

Еще во время студентских сходок, предшествовавших беспорядкам в высших учебных заведениях, внимание полиции обратил на себя учитель Сергиевского приходского училища Сергей Нечаев4, который, не будучи сам студентом, не только принимал самое деятельное участие в сходках и ораторствовал на них, но и собирал их у себя, в казенном помещении, которое он занимал в здании училища. На следующий день после одной такой сходки, бывшей в квартире Нечаева, он был вызван для объяснений в управление С.Петербургского обер-полицмейстера5. Спустя три дня полиция получила уведомление, что учитель Нечаев скрылся; начальство Нечаева считало его заарестованным; на самом же деле он бежал из Петербурга, сперва в Москву, оттуда ездил в Киев и, наконец, с чужим паспортом ушел за границу.

Свое прибытие в Женеву Нечаев ознаменовал напечатанием воззвания к «Студентам университета, Академии и Технологического института в Петербурге»6, которое он тотчас стал посылать сюда по почте на имена разных лиц. В этом воззвании Нечаев, рассчитывая на легковерие молодежи, к которой оно было обращено, утверждает, будто бы он бежал «из промерзлых стен Петропавловской крепости». Вероятно, он и перед женевскими эмигрантами дебютировал этою ложью и тем сразу придал себе в их глазах значение героя. Нечаевское воззвание подтверждало, что за студентскими волнениями скрывалась гораздо более серьезная агитация, и сам Нечаев в нем говорит, что в настоящее время все вопросы сводятся к одному, к обновлению русской жизни переворотом.

Почти одновременно с этим воззванием начало получаться по почте другое, за подписью известного агитатора Михаила Бакунина, и за ними последовал целый ряд воззваний самого возмутительного содержания.

Чтобы не дать этим воззваниям распространиться, почтовое начальство обратило особенное внимание на заграничную корреспонденцию, и преимущественно на письма из Женевы. Одно из таких писем поражало странностью своего содержания: по множеству условных выражений, употребленных в нем, смысл его нельзя было определить; только было ясно, однако, что речь шла о каком-то преступном предприятии. Письмо было адресовано к жене отставного полковника Елизавете Томиловой7. По справкам оказалось, что Томилова принадлежит к числу так называемых нигилисток, что она была очень близко знакома с Нечаевым до побега его за границу и что сестра Нечаева8 проживала у ней. За Томиловою тотчас было учреждено самое строгое негласное наблюдение; когда же, спустя несколько дней, пришло под тем же адресом другое письмо, не оставлявшее сомнения в том, что корреспондентом был никто иной, как Нечаев, и что письма его прямо относились к предмету вышеупомянутых воззваний, то у Томиловой был произведен внезапный обыск, и сама она, вместе с мещанкою Анною Нечаевою, была арестована и доставлена в III отделение.

С этого ареста началось дознание, которое в конце ноября привело к раскрытию организации, основанной Нечаевым в Москве и имевшей в других местах разветвления, из коих теперь еще, быть может, не все обнаружены.

Бумаги, найденные у Томиловой, доказывали сношения ее с Нечаевым, но и то, что существовало или предполагалось образовать общество для какого-то таинственного «дела». Тут были доверенности от некоего Орлова9, коими «все друзья по делу» приглашались именем Нечаева и других доверять Томиловой, и говорилось, что ей передан «весь план дела» и чрез нее можно узнать «друзей дела» и пользоваться средствами, собранными для «дела»; были тут и списки лиц, проживавших в разных местах империи, и лица эти большею частью оказывались такими, которые уже находились на примечании по своей политической неблагонадежности. Никаких разъяснений найденных у ней бумаг Томилова, однако, не давала.

Первою задачею дознания было разыскать Орлова и других лиц, которые по бумагам Томиловой принимали участие в таинственном «деле». Местопребывание некоторых лиц вскоре стало известно, и были приняты меры к доставлению их в С.Петербург, что, однако, требовало немало времени, так как иные находились весьма далеко. Несравненно большие трудности представлял розыск Орлова, неизвестно куда скрывшегося, и в этом розыске можно видеть пример усердных и удачных действий чинов Корпуса жандармов. Благодаря добытой фотографической карточке Орлова, тотчас воспроизведенной в достаточном числе экземпляров и приложенной к циркулярному предписанию о его разыскании, Орлов в конце июня задержан в глухой станице Кубанского войска и доставлен в Петербург.

Но и прочие задержанные лица, так же как Томилова, не давали никаких показаний, способных разъяснить сущность «дела», которое затевалось. Можно сказать, что главнейшие указания на этот счет доставил сам Нечаев, в своих воззваниях и письмах, задержанных на почте и имевших последствием еще несколько арестов. Разнородные обстоятельства, замедлившие ход дознания, принесли ту пользу, что этим замедлением до некоторой степени заменилось отсутствие положительных улик, и в течение времени приобретались более или менее ясные указания на то, что все дело, подлежавшее с весны дознанию, было только прологом чего-то, что еще предстояло в будущем. Эти указания вполне оправдались, и связь весеннего дела с осенним так тесна, что в настоящее время уже почти все лица, задержанные начиная с весны 1869 года, привлечены к следствию, которое сенатор Чемодуров производит по Высочайшему Вашего Императорского Величества повелению.

Непосредственные результаты дознания по весеннему делу можно выразить в следующих предложениях:

а) В прошлогодних студенческих беспорядках ясно обрисовываются две стороны и две категории действовавших лиц: стремление к утверждению студентского быта на измененных основаниях, и сторона политическая, заключавшаяся в том, что недостатки положения студенчества вообще послужили и могут впредь служить предлогом к возбуждению волнений между академическою молодежью. Относительно действовавших лиц можно сказать, что большинство студентов, принимавших участие в беспорядках и подвергшихся за то взысканиям, имели первоначально ввиду только устранение действительных или воображаемых недостатков студентского быта, тогда как лица другой категории, в революционных видах, избрали питомники легко воспламенимого юношества удобными центрами агитации с политической целью, без ведома о том самих студентов.

б) Агитация в студентской среде велась вообще только во имя студентских интересов; если несколько лиц студентского звания и были посвящаемы в другие стороны тайных подкопов и пристали к агитаторам, то это было независимо от их временного звания и не распространялось на студентское движение вообще, от которого сами студенты старательно устраняли все, что имело политический характер.

в) Кроме так называемого студентского вопроса, рычагами агитации должны были служить женский вопрос и рабочий вопрос, которые будут рассмотрены в статье о признаках внутренней агитации, так же как и ясно выражавшееся намерение пропагандировать среди низших классов народонаселения, пользуясь приближением срока, когда обязательные отношения вышедших из крепостной зависимости крестьян к бывшим своим владельцам должны были окончательно прекратиться.

г) Студентскую агитацию полагалось сообщить из Петербурга всем остальным университетам, и дознано, что для этой цели были посланы из Петербурга депутаты в Москву, Казань, Харьков, Киев и Дерпт. Действительно в Московском, Харьковском, Киевском и Новороссийском университетах произошли беспорядки, или были заметны приготовления к ним, не имевшие последствий благодаря своевременному принятию благоразумных мер. Агитаторы хорошо знали, что горсти строптивых студентов не удастся принудить правительство к уступкам и что участники беспорядков будут наказаны. Этого именно они хотели; они добивались исключения возможно большего числа студентов из учебных заведений, рассчитывая, что в лице исключенных студентов им прибудет столько же недовольных правительством, которые будут распространять это недовольство в среде, их окружающей, отчасти и даже преимущественно среди народа; для чего самым удобным путем представлялось поступление этих лиц на службу по мировым учреждениям и по земству, или на должности сельских учителей, в школы, коих размножение предполагалось устроить систематически. Это называлось: «идти в народ».

д) В других слоях, между женщинами (нигилистками), мелким чиновничеством, купеческими приказчиками и разночинцами, агитация производилась посредством распространения дурных сочинений и переписки, которая пересылалась отчасти почтою, но, вероятно, больше чрез преданных делу женщин, беспрестанно переезжавших, без видимой надобности, из одного места в другое. Цель этой агитации заключалась в сплочении всех дурных элементов и в составлении из них организованного целого, по плану и наподобие западноевропейских тайных обществ.

е) Наконец, самый прискорбный результат дознания было убеждение, к которому оно привело, что учение нигилизма, теперь уже усложненное примесью крайних социалистических начал, имеет в нашем отечестве весьма большое развитие, которое грозит быстро принять еще обширнейшие размеры, если правительство не обратит серьезной заботливости своей на прекращение этой политической и нравственной гангрены.

Отыскивая юридические улики против арестованных лиц, III отделение Собственной Вашего Императорского Величества канцелярии, в коем производилось дознание, вместе с тем тотчас приняло меры, соответствовавшие вышеизложенным выводам.

Чтобы прекратить разъезды посредниц агитационной переписки, несколько из них были арестованы, что отклонило других от продолжения этого ремесла. Наблюдение за личностями подозрительными в том же отношении было усилено.

В начале июня всем начальникам Губернских жандармских управлений было дано циркулярное предписание, в коем указывалось на то, что последователи нигилизма, не довольствуясь более одним отрицанием основных начал нравственности и гражданского порядка, стремятся к утверждению и распространению учений, вредных в общественном и политическом отношениях; на каковой конец они сближаются между собою; собираются в общества; приступают к сбору денежных средств и завязывают сношения с разными местами империи. Поэтому, особенно ввиду 19 февраля 1870 г., с каковым днем должны были прекратиться обязательные отношения к владельцам бывших крепостных крестьян10, в среде коих злоумышленники предполагали агитировать, чинам Корпуса жандармов было поручено иметь самое зоркое наблюдение за сношениями сомнительных лиц с простонародьем.

По соглашению моему с министром внутренних дел11 губернаторам были даны по этому предмету надлежащие инструкции.

Собраны негласным образом сведения об образе мыслей, занятиях и степени политической благонадежности лиц, на имена коих присылались из-за границы воззвания. Таким образом, в короткое время сосредоточились во вверенном мне управлении подробные характеристики более 700 лиц, проживающих в разных местностях империи и относительно коих был повод к подозрению, что агитаторы рассчитывают на их помощь. За действиями этих лиц учреждено секретное наблюдение.

Кроме сих мер, в течение всего прошлого лета были рассылаемы агенты в местности, которые по характеру населения представляют наиболее удобную почву для агитации, а именно: места фабричные и промышленные. Агенты, вращаясь среди различных классов населения, живя иногда подолгу в более интересных местах, знакомились с настроением умов вообще, прислушивались к народным толкам, старались подметить малейшие признаки противузаконной агитации, изучали образ жизни, нравы и нравственность жителей в местностях, порученных их наблюдению, и собирали сведения о лицах, выдающихся в этих местностях своим значением и влиянием на народ. Эта мера оказалась весьма полезною, и только недостаток в средствах и надежных агентах, достаточно развитых для такой задачи, не дозволил распространить ее в одно лето на большее число местностей. Исследованы были в вышеозначенных отношениях: село Иваново, весь Шуйский уезд и вообще фабричные центры Владимирской губернии; подмосковные заводы и фабрики; тульские заводы; путь от Москвы до Нижнего Новгорода и прибрежье Волги до Самары; путь от Москвы чрез Киев в Одессу и оттуда чрез Херсонскую и Екатеринославскую губернии в Крым; губернии Подольская и Волынская.

Спешу засвидетельствовать пред Вашим Императорским Величеством, что по всем сведениям, добытым упомянутыми мерами, нигде не заметно, чтобы политическая агитация успела привиться в народе; сами злоумышленники это понимают, и потому они вознамерились достигнуть переворота путем организованного грабежа.

В начале сентября в III отделение поступили сведения, впрочем крайне неопределенные, будто бы Нечаев прибыл из Женевы в Петербург; подтверждались эти сведения одновременно полученными из Женевы известиями, что он оттуда исчез, и два агента, еще в августе посланные в Швейцарию, собственно для наблюдения за ним, возвратились, не отыскав его там. Но указания на прибытие его сюда были так гадательны и неопределенны, в некоторых отношениях даже противуречивы, что в них невозможно было отыскать нить для систематических и последовательных поисков. В своих письмах к Томиловой, в некоторых из своих воззваний Нечаев, правда, возвещал свое возвращение в Россию, «что бы его не ожидало»; но он бы этого обещания не сдержал, если б не знал, как легко в России укрываться; как розыск лица сколько-нибудь смышленого сопряжен у нас с необыкновенными трудностями, и если б он не изучил предварительно искусства затирать за собою следы.

Следов поиски не обнаружили. Оставалось не терять из виду слуха о возвращении Нечаева; усугубить наблюдение за известными личностями, бывшими на особом примечании, и выжидать.

В то же время, при осенних допросах арестованных имелось в виду получить от них указания на лиц, у которых Нечаев мог найти приют.

В числе лиц, которые обращали на себя особенное внимание, был заведовавший книжным магазином Черкесова12 в Москве - Успенский13. Его сестра14 и две сестры его жены (девицы Зосулич)15 уже были арестованы; он сам и его жена16 были известны как личности, способные ко всему, что входило в учение Чернышевского и последовавших за ним проповедников нигилизма. Вопрос об обыске и аресте Успенского был уже только простым вопросом времени, когда вновь поступили сведения такого рода, что медлить принятием решительных мер более нельзя было. 24 ноября отправлено в Москву по телеграфу предписание немедленно сделать у Успенского самый тщательный внезапный обыск, и его, арестованным, доставить в Петербург со всем, что будет найдено.

Эта депеша есть первый документ в деле, которым закончился 1869 год.

О СТУДЕНТАХ



Дознания 1869 года раскрыли и дозволили пресечь в самом начале осуществление государственного злоумышления, составляющего ныне предмет судебного разбирательства. Кроме того, они принесли немаловажную пользу накоплением обильных материалов для оценки настоящего положения той среды, которая служит подстрекателям к беспорядкам почвою для их действий.

Рассматривая эту среду с точки зрения ее составных элементов, первым из них, по численности, является студенчество. Причины тому, насколько они разъяснены дознанием, представляют ряд обстоятельств, из коих одни общи студенчеству всех стран, другие же истекают из тех условий, в которых высшее образование находится собственно у нас в России.

К общим причинам можно отнести: возраст студентов с его естественными последствиями; корпоративность их, то есть ту общность интересов и академических преданий, которая в государстве образует из воспитанников высших учебных заведений если не юридически признанное сословие, то фактически существующую корпорацию; и наконец, накопление учащейся молодежи в университетских городах и в стенах академий. Среда, соединяющая в себе такие условия, естественно представляет самую удобную и восприимчивую почву для агитации, которая живым и печатным словом умеет эксплуатировать как хорошие стороны юношества, так и его недостатки, и труд которой облегчается плотным скоплением студентов в нескольких центрах, и заразительною заманчивостью тайны и запрещенного плода.

Влиянию вышеозначенных общих причин содействуют те условия, которыми собственно у нас определяется положение академической молодежи.

С 1861 года, когда впервые произошли значительные студентские беспорядки, периодически повторявшиеся с того времени в Петербурге, Москве и других университетских городах, изданные в 1859 году правила о надзоре за студентами, как в стенах учебных заведений, так и вне оных, неоднократно подвергались пересмотру; причем имелось в виду подчинить одинаковому надзору воспитанников всех высших учебных заведений, к какому бы ведомству последние не принадлежали. На опыте, однако, оказалось, что единство наружного надзора и дисциплинарных правил недостаточно; и что единство это должно бы распространяться и на другие предметы, на весь склад академической жизни студентов; чего достигнуть нельзя без постоянных по каждому отдельному вопросу сношений и соглашений между начальствами ведомств, коим высшие учебные заведения подчинены; а у нас почти каждому министерству подчинено какое-нибудь высшее учебное заведение, что чрезвычайно усложнило бы упомянутые сношения. Вследствие того, одно и то же желание студентов, разрешаемое или терпимое в одном заведении, не допускается в другом, и тогда как с ведома начальства студенты одного заведения имеют общественную кухмистерскую, вспомогательную кассу и собираются для обсуждения вопросов, касающихся их быта, все это в другом, соседнем заведении, считается запрещенным. Такое отсутствие единства было одною из главных причин беспорядков в здешнем университете, студенты коего хотели достигнуть тех же прав, которыми на деле, хотя без официального разрешения, пользовались студенты Медико-Хирургической Академии, и оно служило подстрекателям поводом к возбуждению неудовольствий и беспорядков.

Другая особенность наших высших учебных заведений, сравнительно с однородными заведениями в других странах, заключается в огромном числе студентов, не имеющих никаких средств к жизни.

В Великобритании, стране полнейшего применения экономических законов, от молодого человека, желающего получить образование в одном из университетов, требуется удостоверение в определенной цифре годового дохода. В Германии университетские правила такого требования не ставят; но там жизнь сама так правильно сложилась, что люди не ищут образования выше своих средств и состояния. К тому же, в большей части германских университетов студент платит так называемые «Collegiengelder» непосредственно тем профессорам, коих лекции он желает слушать, а кому не из чего платить, тот в университет не идет. Следовательно, если в Германии, сверх того нормального числа людей с высшим образованием, которое соответствует потребностям страны и находит себе полезные занятия и обеспеченное существование, и образуется немногочисленный ученый пролетариат, - то всегда остается достаточный контингент молодых людей, довольствующихся курсом средних учебных заведений, ремесленных училищ, учительских семинарий и проч. и не стремящихся даже выйти из своей общественной сферы, то есть из в меру образованного и столь полезного среднего сословия. Поэтому в Германии между студентами не известна та ужасная нищета, которую сплошь и рядом можно найти в России, особенно в столицах. Частые обыски, которые в прошлом году пришлось сделать у студентов, явили истинно потрясающие примеры этой нищеты.

За тысячи верст, со всех концов нашего обширного отечества, стекаются в Петербург молодые люди искать высшего образования. Собственных средств у многих едва хватает на дорогу, и они льстят себя надеждою, что в большом городе им нетрудно будет кормить себя уроками. Эта надежда если и сбывается, то большею частию не скоро и не в достаточной мере, чтобы обеспечить существование студента. Один из студентов Медико-Хирургической Академии, арестованный по делу Томиловой, Орлова и других, жил двумя уроками в неделю по 35 копеек за урок и для них ходил во всякую погоду с Выборгской стороны в Коломну. Подобные примеры весьма нередки. Тиф, чахотка и другие болезни, являющиеся вследствие истощения сил, делают ежегодно обильную жатву среди этих бедняков, которые, оставаясь при среднем образовании, без сомнения, нашли бы себе занятия и пропитание.

Нищета, с вытекающими из нее физическими и нравственными страданиями, и, с другой стороны, вид столичной роскоши - ожесточают молодого человека, и он, вместо того, чтобы винить себя за избрание ложного пути дает веру коварным наущениям людей, которые указывают ему на существующий общественный и государственный строй как на источник всех бед его и ему подобных.

Когда лица судебного ведомства приняли для формального расследования дела, по которым дознания произведены в течение 1869 года в III отделении Собственной Вашего императорского Величества канцелярии, то их поразила бедность большинства арестованных. «Да это все нищие», - говорили они.

Замечено, и некоторые студенты сами высказывали, что особенною ожесточенностью и влиянием в этом направлении на своих товарищей отличаются студенты из семинаристов. Это влияние объясняется зрелым возрастом их и установленностью характера, сравнительно с молодыми людьми, поступающими в университет из гимназий. Семинария есть заведение не только общеобразовательное, но и специальное: высший курс в ней посвящен собственно богословским и философским наукам, которые не нужны для продолжения образования в университете. Окончив курс в семинарии, молодой человек вступает в университет в возрасте от 21-го до 25-ти лет, тогда как из гимназий в высшие учебные заведения переходят юноши 17-ти или 18-летние. Кроме того, строгость семинарского воспитания рано развивает сосредоточенный и ожесточенный характер и придает молодому человеку те свойства, которые образуют фанатика и пропагандиста. Семинарист закален против бедности и всяких невзгод, он, как стоик, переносит их без ропота, и это еще более увеличивает его на юных товарищей. Всего этого не было бы, если б семинаристам было разрешено переходить в высшие учебные заведения по окончании общеобразовательного курса, равняющегося гимназическому.

Неимущих студентов в здешних учебных заведениях так много, что, несмотря на чрезвычайно большое число стипендий, их далеко недостаточно по числу лиц, которые, за отсутствием собственных средств к жизни, в них бы нуждались или желали бы их получить. К тому же стипендия, по самому своему назначению, должна быть настолько же поощрением молодому человеку, уже выказавшему способности и усердие к науке, сколько вспомоществованием, и недостаточно быть только бедным, для того чтобы иметь притязание на получение стипендии. Такой совершенно правильный взгляд, проведенный в уставах высших учебных заведений о назначении стипендий, имеет, однако, то последствие, что иной студент не может получить стипендию собственно потому, что он беден, то есть, что он, по неимению средств к жизни, уделяет большую часть своего времени преподаванию уроков и вообще занятиям, которые могли бы его прокормить; лекции же посещает нерегулярно и к экзаменам приготовлен недостаточно; словом, он является в глазах начальства недостаточно заслуживающим стипендии, даже прямо неподходящим под правила, существующие относительно признания стипендий.

Студенты судят иначе; они не соображают вышеизложенных обстоятельств, и потому им кажется, что при раздаче стипендий бывают несправедливости и злоупотребления; что стипендии не всегда назначаются бед­нейшим из достойных и достойнейшим из бедных. Отсюда возникло их желание, чтобы выборные из их среды имели право голоса в вопросе о распределении стипендий.

Ввиду изъясненных обстоятельств мысль о судовспомогательных студентских кассах, учрежденных для пособия неимущим студентам, особенно в первый год их студенчества, не представляла бы сама по себе ничего предосудительного или вредного; скорее можно было бы признать ее полезною и осуществление ее желательным. Не в одинаковой степени полезными, хотя, в сущности, тоже безвредными, казались бы следующие учреждения:

а) Библиотеки или склады учебных пособий, образованные из книг научного содержания и курсовых записок, пожертвованных более зажиточными или окончившими курс студентами, или даже книгопродавцами и вообще посторонними лицами. Такие библиотеки могли бы оказать неоценимую помощь тем из студентов, коим средства не позволяют приобретать дорогие научные сочинения.

б) Студентские кухмистерские, или заведения, где бедные студенты находили бы по относительно дешевой цене сытную и здоровую пищу. Не направленные к денежной выгоде и управляемые комитетом выборных из среды самих студентов, подобные кухмистерские представляли бы все данные к достижению своего назначения.

в) Ремесленные мастерские. Мысль об устройстве таких мастерских, с целью доставлять студентам по сходным ценам произведения сапожного, портняжного, белошвейного и других ремесел, представляется в теории очень полезною; но на практике она по многим причинам неудобоисполнима, и подобно другим предприятиям, основанным на артельном начале, которые в последние годы явно или тайно затевались студентами, она изобличает влияние коммунистических идей (Сведения имеются о мастерских столярной, токарной и кузнечной, которые в разное время были устраиваемы студентами, но и просуществовали очень недолго (Прим. авторов документа)).

Под воздействием посторонних причин и стремлений, чуждых студентскому быту, все эти по себе полезные учреждения: судовспомогательные кассы, библиотеки, кухмистерские и проч. оказались вредными, и правительство нашлось вынужденным противодействовать их устройству и запретить их существование. Из высших государственных видов правительство поставлено в необходимость принять меры, лишающие многих студентов тех выгод, которые им представляли бы названные учреждения, и недоброжелатели не упускают случая истолковать такой образ действий преднамеренным и систематическим притеснением студенчества.

К несчастью, эти злонамеренные наущения находят веру: провлачив год или два бедственную, почти нищенскую жизнь, не досчитываясь некоторых товарищей, умерших от порождаемых нуждою болезней, многие студенты оставляют заведения и идут приискивать себе пропитание на другом поприще, внося в новую деятельность глубоко засевшие семена озлобления против правительства, мнимого виновника их злополучия, и запас противугосударственных лжеучений.

Если жизнь западных государств для одного из зол, ее удручающих, выработала технический термин: ученый пролетариат, то у нас, под влиянием особенностей того положения, в котором находится студенчество, образуется нечто худшее ученого пролетариата, это - недоучившийся пролетариат, при самом вступлении в жизнь носящий уже в себе зародыши ненависти к существующему государственному и общественному порядку.

ЖЕНСКИЙ ВОПРОС И НИГИЛИЗМ



Замечательную особенность политических дел, производившихся в последние годы, составляет значительное и возраставшее с каждым новым делом участие в них женщин. Несравненно большее число женщин, хотя не замешанных прямо в разбиравшихся делах, известно по своей неблагонадежности и состоит под постоянным наблюдением. Наконец, есть целый многочисленный разряд женщин, так называемых нигилисток, одинаково вредных в политическом и общественном отношениях; численность его до сих пор растет, и первоначально сосредоточенный в Петербурге, он исподволь распространился на всю Россию.

В конце пятидесятых годов, когда в нашем обществе пробудилась мысль о необходимости расширить для женщин пути к такому образованию, которое могло бы сделать их способными к полезному и более самостоятельному труду, правительство, чуткое к истинным общественным нуждам, признавая пользу этой мысли, поспешило содействовать ее осуществлению. Учреждены были открытые учебные заведения, где девицы за незначительную годовую плату получали полное гимназическое образование; разрешались публичные чтения из разных предметов по программам, специально приспособленным к средней подготовке женщин; дозволено было женщинам посещать некоторые лекции в высших учебных заведениях и проч.

Женские гимназии быстро наполнились детьми; взрослые девицы и замужние женщины с увлечением бросились на предоставленные им средства к образованию.

На первый взгляд, это движение могло казаться вполне отрадным; но тогда же люди наблюдательные, вникающие в сущность явлений, видели и менее отрадную оборотную сторону; их не слушали: общий поток быстро шел в одну сторону; плыть против него было невозможно.

Теперь об упомянутом движении можно судить по свыше десятилетним результатам его, и если вопрос поставится таким образом: поднялся ли за это время общий уровень истинного образования наших женщин, то на него трудно будет отвечать утвердительно.

Оправдалась истина, что образование тогда только дает действительно полезные плоды, когда оно опирается на твердую основу религиозно­нравственного воспитания; там же, где этой основы нет, где образование не только не руководствуется религиозно-нравственными началами, но даже идет вразрез с ними, там оно не может быть плодотворным ни для отдельных лиц, ни для общества. Это именно замечается у нас в новейшем женском образовании, ибо одновременно с ним и в той же среде, из того же источника, где была возбуждена мысль об нем, развились те учения, которые создали так называемый нигилизм. Духу этих антирелигиозных и противунравственных учений тем легче было проникнуть в женское образование, что последнее стало доступным для слоев общества, в которых религиозно-нравственное воспитание вообще стоит весьма низко.

Оттого материальная эмансипация женщин, которой посредством образования желательно было достигнуть и которая в нравственном отношении так полезна, обратилась в уродливое стремление к тому, что в дурном смысле называется эмансипацией женщин, то есть отвержение всяких вообще стеснений; а так как приличие, женственность, нравственность суть стеснения, так как положение женщины в обществе и семействе представляет некоторые стеснения, то следовало отрешиться от них без внимания на то, что они вытекают из физической и нравственной природы женщины.

Для женщин взрослых эти мысли проводились в общежитии, в публичных чтениях, в печатных сочинениях и в периодической прессе. Дети пропитывались ими в школах, откуда они выносили замашку смотреть с высоты мнимого образования на своих родителей, ибо им систематически прививалось убеждение, что родители их люди необразованные, с обветшалыми понятиями, неспособные следовать за духом времени.

В сильнейшей степени чувствуется у нас недостаток в хорошо подготовленных и нравственно благонадежных наставниках и наставницах для женских учебных заведений; этому обстоятельству главнейшим образом следует приписать, что женское образование в новейших учебных заведениях сошло с того пути, по которому оно должно было идти. В деле образования факт открытия учебных заведений тогда только обещал бы безусловную пользу, если бы была уверенность, что не будет недостатка в хороших наставниках. Выбор же наставников требует особенной тщательности при замещении должностей в женских заведениях и народных школах. Из прошлогодних дел видно, что и в тех и других встречаются в учительских должностях личности, которые на вверенных им воспитанников должны иметь самое дурное влияние, что в свою очередь доказывает нерациональность существующих приемов при назначении на эти должности.

Овладевшее нашим обществом увлечение женским образованием было только одною частью программы, составленной в то время для разрешения так называемого женского вопроса. Одновременно в тех же видах стали приискиваться занятия, которые бы могли обеспечивать женщинам существование посредством честного труда. Мысль бесспорно полезная, но, в свою очередь, подвергшаяся искажению при исполнении. Устраивались мастерские переплетные и другие для женщин, последние бросились изучать искусства, как-то: акушерство, стенографию, телеграфию и проч.; предпринимались издания с прямою целью доставлять женщинам переводные и вообще письменные работы. По духу, в котором все это делалось, по превратной систематичности лиц, стоявших во главе всего этого движения и явившихся в нем главными деятелями, можно сказать, что все эти по себе полезные начинания обратились во вред нашему обществу, ибо ими преднамеренно наносились самые чувствительные удары всему, что особенно для женщины считается заветным и должно быть неприкосновенным: семья, религия, женственность.

Искаженное таким образом упомянутое движение, вместо того чтобы облагородить женщину умственным и нравственным развитием, вместо того чтобы, доставлением ей возможности найти пропитание полезным и честным трудом, ограничить нищету, столь часто служащую причиною и извинением разврата, создало эмансипированную женщину, стриженную, в синих очках, неопрятную в одежде, отвергающую употребление гребня и мыла и живущую в гражданском супружестве с таким же отталкивающим субъектом мужеского пола или с несколькими из таковых.

Нельзя требовать, чтобы такая многочисленная семья, как русская, не имела своих уродов; могло бы казаться неопасным зло, которое на 80 миллионов населения имеет едва несколько тысяч представителей. Но есть яды до того острые, что они в самых малых количествах производят разрушительное действие на организм, и такой яд представляет нигилизм, который успел уже из того места, где он впервые привился в России, распространиться по всем жилам ее. Последние дознания явственно доказали повсеместное присутствие этого яда.

Нигилизм в последние годы видоизменился. Из гадкой шалости небольшого числа молодых людей обоего пола, видевших в непризнании наружных общепринятых приличий способ доказать свою самостоятельность, он перешел в положительное учение, преследующее определенные социальные и политические цели. Он уже не только отрицает, но утверждает. Он действует во имя идеи, и это придает его последователям свойство сектаторов, то есть стремление к пропагандированию своего учения и готовность пострадать за него. Допущенный до такого развития, нигилизм уже не может быть искоренен прямым гонением, нужно приискать для борьбы с ним другое оружие.

Русский нигилист соединяет в себе западных: атеиста, материалиста, революционера, социалиста и коммуниста. Он отъявленный враг государственного и общественного строя; он не признает правительства. Это не мешает ему, однако, пользоваться, где и насколько можно, тем самым правительством, под которое он подкапывается. Для мужчин казенные стипендии в высших учебных заведениях, казенное жалование в гражданской службе, должности преподавателей в казенных училищах; для женщин места акушерок, служба по телеграфному ведомству или хоть аттестат с приложением казенной печати на звание гувернантки - вот те материальные средства, коими преимущественно питается нигилизм в России. Отнятие этих материальных средств, совершенно справедливое со стороны правительства, было бы для нигилизма сильнейшим подрывом, быть может, даже решительным ударом.

Если пропаганда вредных учений первоначально нашла восприимчивую почву и усердных последователей в среде так называемых нигилистов, то в настоящее время уже нельзя не заметить, что сфера ее влияния значительно расширилась и, приравнивая естественный ход развития русского общества к ходу, пройденному другими европейскими обществами, можно предвидеть, что эта сфера постоянно будет расширяться, если заблаговременно принятыми мерами, основанными на тщательном изучении и верном понимании социальных явлений, развитие общества не получит правильного направления. Уже несколько лет тому назад термин «нигилист» стал слишком тесен для обозначения совокупности лиц, которые встали в оппозицию к обществу, его обычаям и существующему устройству. В вышедшем в то время сочинении, коего автор подвергся судебному преследованию, этот термин был заменен более широким и выразительнейшим названием: «отщепенец».

Дальнейшее расширение «отщепенства» может привести к образованию того, что в других странах обозначается именем «четвертого сословия», или пролетариата, то есть совокупность бессословных людей, образующая особое сословие. Если этого «четвертого сословия» у нас еще нет или оно, по крайней мере, еще не достигло той относительной численности и того политического значения, какие оно имеет в Западной Европе, то образование его составляет в настоящее время главную, можно сказать, единственную достойную серьезного внимания цель пропаганды. «Четвертое сословие» заключает в себе не только людей праздных и ленивых, но и работающих, не только бедных, но и состоятельных; оно обнимает всех тех, которые вышли и были вытеснены из общественных групп, к коим они до тех пор принадлежали, которые считают преступлением против человечества разделение общества на классы, которые сами себя объявляют «настоящим народом» и требуют, чтобы всякое органическое расчленение было уничтожено и поглощено в общей смеси настоящего народа. Наконец, идя последовательно далее, они стремятся к слитию всех народов, преобразованных по их социально-политическому идеалу, в одну общую массу, в человечество. На этом основании для образованного ими пропагандирующего члена «четвертого сословия» национальность есть противуестественное ограничение, поддерживаемое своекорыстным кастовым духом. Не должно быть ни сословного сознания, ни сознания национального. Словом, «четвертое сословие» отличается полнейшим отсутствием исторической и родной почвы.

Эти-то учения усердно и более или менее явно пропагандируются у нас в настоящее время. Перед важными последствиями, которые неминуемо должна иметь эта пропаганда, тем более опасная, что она проводится чрезвычайно ловко и почти никогда не выходит из пределов законности, совершенно блекнет значение той грубой пропаганды «огня, ножа, петли и проч.», которая пыталась в разных воззваниях проникнуть в Россию из Женевы. Против последней правительство и общество достаточно вооружены, для нее нет почвы в России, и она может найти разве только сотню-другую сумасбродных последователей. Можно питать твердую надежду, что действия этой пропаганды всегда будут вовремя раскрыты. Не так легко противудействовать пропаганде первого рода. Самые законы бессильны против нее, как явствует из нескольких процессов по делам печати, обративших на себя, в течение истекшего года, особенное внимание общества и правительства. Многие на первый взгляд мелкие, но, в сущности, весьма знаменательные подробности, раскрытые политическими дознаниями 1869 года, свидетельствуют, что эта пропаганда начинает приносить и в России свои отравленные плоды.

О СОСТОЯНИИ УМОВ



Сведения, которые были получаемы о состоянии умов и политическом направлении в разных слоях общества, не возбуждают сильных опасений в отношении общественного спокойствия. Слабые попытки тревожить умы проявлялись в некоторых местах Западного края обливанием одежды женщин серною кислотою; но имело ли это политический характер, как в начале бывшего восстания, дознанием не обнаружено, и случаи эти остались бесследными. Более значения имело заявление нежелания слушать в католических церквах проповеди и молитвы на русском языке - что случилось несколько раз в г. Свенцянах, где многие громко выражали свое неудовольствие, выходили из церкви, женщины плакали, а некоторые из крестьян обращались к ксендзу с бранью и угрозою. В Каменце-Подольском польская тенденция высказалась не менее резко в высшем обществе: прибывшие туда два иностранца польского происхождения дали там три концерта; на первом и третьем было местных жителей-поляков до 200 человек; на втором же, который, согласно существующему постановлению, был дан в пользу инвалидов, не явился ни один поляк, несмотря на то, что некоторыми, по приглашению полиции, были взяты билеты - в этом концерте было только 40 человек чиновников и офицеров. В Варшаве содержатель разменной конторы распространял в публике революционные 30-ти и 75-тикопеечные монеты чекана 1831 года. Кроме этих и некоторых подобных частных случаев, не проявлялось ничего такого, что обнаруживало бы общее враждебное направление: польское народонаселение Западного края, по-видимому, спокойно, хотя некоторые, веря легкомысленно заграничной польской прессе, сохраняют еще надежду на перемену существующего порядка, не заметно, однако, противодействия распоряжениям правительства; прежний ропот на произвол местного начальства утихает, и только слышатся повсеместные жалобы на разорительный для большей части землевладельцев налог, взыскиваемый в виде процентного сбора. Уроженцы того края, высланные во время минувших беспорядков в разные места империи, ведут себя также спокойно; многие из них обратились к полезному труду, но он далеко не всем доступен по недостатку занятий в уездных малонаселенных городах тех немногих губерний, в которых им дозволено жительство, и по состоянию их под полицейским надзором, ограничивающим их занятия и затрудняющим вообще приискание мест; а потому многие, и в особенности люди семейные, терпят нужду, которая за истощением последних средств к жизни может иметь вредные последствия.

В некоторых местах появлялись слухи, распущенные, по-видимому, с целью тревожить умы простого класса. Так, в Юго-Западном крае был слух между крестьянами, что тамошний митрополит имел намерение отравить Ваше Величество, примешать яд к Св. причастию, и что по обнаружении этого митрополит осужден к четвертованию; в Харьковской губернии говорили, что на жизнь Вашего Величества покушались сенаторы вследствие выраженной им Высочайшей воли увеличить земельный надел крестьянам. Подобные сим рассказы в кружках простолюдинов проникали и в другие места империи, но, как крайне нелепые, исчезали, не оставляя нигде следов.

Генерал-адъютант граф Шувалов




ГА РФ. Ф. 109. Оп. 223. Д. 34. Л. 2-34.
1 Дементьева Александра Дмитриевна (1850-1922), выпускница Мариинской гимназии в Петербурге, участвовала в студенческих волнениях зимой 1868-1869 гг. В приобретенной ею типографии С.И. Серебренникова была отпечатана прокламация П.Н. Ткачева «К обществу». Арестована 26 марта 1869 г., после тюремного заключения была выслана в Новгород (1872). В апреле 1874 г. она, при условии отказа от возвращения на родину, была выпущена за границу, куда ранее бежал П. Н. Ткачев. В 1888 г. получила звание врача, практиковала во Франции. В 1904 г. вернулась в Россию.
2 Ткачев Петр Никитич (1844-1886), выпускник Петербургского университета; участник студенческих волнений (1861, 1868-1869); неоднократно подвергался аресту. Арестованный 26 марта 1869 г. в связи с распространением прокламации «К обществу», 15 июля 1871 г. был приговорен к году и 4 месяцам тюремного заключения. По отбытии наказания выслан в Великие Луки. В декабре 1873 г. бежал за границу. Издатель журнала «Набат». Идеолог так называемого «русского бланкизма».
3 Чемодуров (Чемадуров) Яков Яковлевич (1823-1888), сенатор. Выпускник Училища правоведения. С 1843 г. служил в Сенате секретарем. Был командирован для ревизии присутственных мест ведомства Министерства юстиции в Симбирской, Саратовской и Астраханской губерниях (1847). С 1856 г. - «исправляющий должность» вице-директора департамента Министерства юстиции. Обер-прокурор 1-го и 2-го отделений Сената (1861), прокурор С.- Петербургской Судебной Палаты (1866). В 1869 г. был назначен для производства предварительного следствия по делу «об обнаруженных в различных местностях империи признаках злоумышлений, направленных против установленного порядка управления».
4 Нечаев Сергей Геннадиевич (1847-1882), сын маляра; учился в школе для взрослых, занимался самообразованием; сдав экзамен на звание учителя, преподавал в Сергиевском приходском училище. Участвовал в студенческих волнениях 1868-1869 гг., возглавляя вместе с П.Н. Ткачевым радикальное меньшинство. В марте 1869 г. по чужому паспорту выехал за границу. Выдавая себя за представителя революционного комитета, бежавшего из Петропавловской крепости, вошел в доверие к М.А. Бакунину и Н.П. Огареву, с помощью которых развернул пропагандистскую кампанию. В сентябре 1869 г. вернулся в Россию, представился доверенным русского отдела не существующего «Всемирного революционного союза»; создал в Москве отдел тайного общества «Народная расправа», якобы имевшегося уже повсеместно. Столкнувшись с недоверием и противодействием студента И.И. Иванова, обвинил его в предательстве и 21 ноября 1869 г. убил, при участии четырех других членов организации. 15 декабря в связи с начавшимися арестами бежал за границу. 14 августа 1872 г. был арестован в Цюрихе и выдан русскому правительству как уголовный преступник. 8 января 1873 г. приговорен к 20 годам каторжных работ. Заключенный в Алексеевский равелин Петропавловской крепости, распропагандировал солдат караульной команды, установил связь с Исполнительным комитетом «Народной воли», выдвинул план своего освобождения, затем отвергнутый, чтобы не помешать подготовке покушения на Александра II. Умер в крепости.
5 Трепов Федор Федорович (1812-1889), генерал-адъютант, генерал от кавалерии. В службе с 1831 г., участник польских кампаний 1831 и 1863-1864 гг. Исполнял должность варшавского обер-полицмейстера (1860-1861), затем генерал-полицмейстером Царства Польского (1863-1866). Обер-полицмейстер Санкт-Петербурга (1866-1873), петербургский градоначальник (1873-1878). Вскоре после ранения, полученного в результате покушения на него В.И. Засулич, вышел в отставку.
6 Прокламация Нечаева была отпечатана в начале апреля 1869 г. типографией Чернецкого в Женеве по инициативе Н.П. Огарева. Уже 11 апреля III отделение зафиксировало появление экземпляров этого воззвания в России. Впервые прокламация опубликована в стенографическом отчете судебного процесса над нечаевцами в «Правительственном вестнике» (1871. № 163).
7 Томилова (урожд. Дриттенпрейс) Елизавета Христофоровна (ок. 1839-1890-е). Арестованная 13 апреля 1869 г. по нечаевскому делу, судом была оправдана (1871). Уехала в Саратов, затем в Пензу, в начале 1880-х принимала участие в народовольческих кружках.
8 Нечаева Анна Геннадиевна (1851-?), младшая сестра С.Г. Нечаева. Попав под арест 13 апреля 1869 г., 6 февраля 1870 г. была освобождена. Переехала в Туркестан, вышла замуж за поручика Сомова.
9 Орлов Владимир Федорович (1843-1899), выпускник Владимирской духовной семинарии; учительствовал в селе Иваново; переехал в Петербург (1868). Участник студенческих волнений 1868-1869 гг. Арестованный 27 июня 1869 г. по нечаевскому делу, судом был оправдан (1871); административным порядком выслан во Владимирскую губернию.
10 До 19 февраля 1870 г. крестьяне были обязаны удерживать в пользовании отведенную им мирскую землю за установленные повинности в пользу помещиков - без права отказа. По истечении этого срока они могли, по собственному выбору, отказаться от пользования землей или сохранить прежние поземельные отношения с помещиком.
11 А.Е. Тимашев.
12 А.А.Черкесов.
13 Успенский Петр Гаврилович (ок. 1847-1881), окончил Нижегородский дворянский институт, затем учился в Московском университете. Заведовал московским книжным магазином и библиотекой А.А. Черкесова. Состоял в близких отношениях с участниками ишутинской «Организации», входил в кружок Ф.В. Волховского, был одним из учредителей «Народной расправы». Арестован 26 ноября 1869 г., приговорен (1871) к 15-ти годам каторжных работ.
14 Успенская (в замуж. Бобина) Надежда Гавриловна (1854-?), 14 апреля 1869 г. арестована за участие в кружке Ф.В. Волховского; 4 февраля 1870 г. от ареста освобождена; выехала в Нижний Новгород.
15 Зосулич (Засулич) Вера Ивановна (1849-1919), 1 мая 1869 г. была арестована, выслана под надзор полиции в Новгородскую губернию (1871); затем переведена в Тверь, в Солигалич, в декабре 1873 г. - в Харьков для окончания акушерских курсов. 24 января 1878 г. стреляла в петербургского градоначальника Ф.Ф. Трепова, была оправдана Петербургским окружным судом; эмигрировала; Зосулич (в замуж. Никифорова) Екатерина Ивановна (ок. 1850 - после 1917). Работала в швейной артели, организованной ишутинцами, административным порядком была выслана в Гжатск Смоленской губернии. В 1868 г. возвратилась в Москву; 29 апреля 1869 г. была арестована, в июле 1870 г. освобождена на поруки.
16 Успенская (урожд. Засулич) Александра Ивановна (1847-1924). Арестованная в связи с нечаевским делом, была оправдана судом (1871). Добровольно последовала за мужем в места отбывания им наказания, после его смерти вернулась в Москву. Подвергалась административной высылке в Тверь за хранение нелегальной литературы.

<< Назад